Наркота. Часть 4. Дурь - понятие растяжимое

            
                см. http://www.proza.ru/2015/02/13/1479

Кто же мог подумать, что деньги ему требовались на дозу, на дурь – так ещё называют наркоту.

            Дёмыч говорил, что деньги нужны для уплаты преподавателю за экзамен, иначе ему грозит отчисление из техникума. Выглядело это вполне правдоподобно, требуемая сумма была реальна, возможность одолжить была – почему не выручить парня.

            Дёмыч – так называли его друзья-приятели, и так привыкла называть его Татьяна Юрьевна. На самом деле звали его Валера Демченко, мама его была коллегой Татьяны Юрьевны – они учительствовали в одной школе. Валера учился в их школе до 9 класса, а года три назад поступил в техникум.

            Нельзя сказать, что Дёмыч Татьяне Юрьевне очень нравился. Вроде мальчишка как мальчишка, нехулиганистый, неглупый, учился хорошо, но уж слишком любил выделиться, быть в центре внимания.

            Даже вопросы на уроках задавал «заумные», с малоизвестными терминами, с незнакомыми словами.

            Спросит и высокомерно так на класс поглядывает: «Вот я какой! Знаю то, о чём вы понятия не имеете».
 
            Ответы на вопросы его не интересовали – блеснул эрудицией, и хватит. Заносчивый был, амбициозный - не нравился он и Артёму с друзьями, хоть и общались, терпели из-за Макса.

            Но наличие недостатков у человека ещё не даёт повода ему не доверять, подозревать в чём-то.

            А вот когда оказалось, что он частенько бывает в их дворе, сидит у них под окном среди наркоманов, тут уж невольно стали приходить в голову всякие нехорошие мысли. Да ещё выяснилось, что Татьяна Юрьевна - далеко не единственная, у кого Дёмыч занял денег и не вернул.

            Так что новость о том, что Дёмыч – наркоман, никого не удивила.

            Странно, что в семье спохватились так поздно. Невозможно жить рядом и не замечать, что парень с трудом ходит, не обратиться к врачам. А если бы обратились, причину бы определили сразу – последствия уколов героина. Вены на руках у Дёмыча были плохие, он кололся в ноги, иногда вместо героина колол что попало, плюс инфекция -  от этого на ногах образовывались то ли язвы, то ли гнойники, он буквально гнил заживо.
 
            Как бы то ни было, Дёмыча срочно определили на лечение, а Нина Григорьевна занялась выплатой долгов.

            Она отдавала коллегам деньги и выговаривала: «Как можно было занимать ребёнку деньги, без разрешения матери, зная, что он нигде не работает?»

            То, что ребёнку уже давно исполнилось 19 лет, и, не будь он единственным сыном в семье, служил бы этот ребёнок в армии, и доверила бы ему страна оружие, а не какие-то деньги, как бы и не рассматривалось.

            Любого, кто пытался заикнуться о наркотиках, Нина Григорьевна резко обрывала: «Всё уже давно позади. Мы этот вопрос решили. Валера вылечился, всё в порядке».

            Спорить с ней опасались, да и понять её можно было – стыдно ведь! Учительница, а не справилась с воспитанием собственного сына.

            Мужа у Нины Григорьевны не было. То есть был, конечно, но они с ним давно расстались. Говорили, что развод был громкий, скандальный, при активном вмешательстве родителей, с привлечением парткомов-профкомов. В результате муж лишился не только руководящей должности, но и партбилета, и вынужден был уехать в другой город.

            Нина Григорьевна говорила, что у бывшего мужа сейчас другая семья, и с нескрываемым удовлетворением добавляла, что у него в новой семье родилась девочка-инвалид, таким образом, он получил по заслугам за все её страдания. Скорее всего, она ничего такого не думала – она ведь была женщиной не злой, просто считала, что всякий, обидевший её, заслуживает суровой кары.

            Кроме Валеры, у Нины Григорьевны была ещё старшая дочь, Олеся.

            Олеся училась в педагогическом, и, едва ли не с первого курса, Нина Григорьевна рассказывала всем о том, что дочь вот-вот выйдет замуж за прекрасного молодого человека, Мишу.

            Оказалось, что человек не совсем молодой, и совсем не Миша, а, скорее, Максуд. Вида Миша-Максуд был настолько кишлачного, что ни о какой большой и чистой любви со стороны Олеси к нему и речи быть не могло. Ну, разве только о любви к его деньгам и богатым подаркам.

            Поклонники менялись, тема замужества была закрыта, но Нина Григорьевна дочь не осуждала, даже оправдывала.
 
            Её дети были выше всякой критики, их можно было только хвалить.

            За собой Нина Григорьевна очень следила, что было непросто при её невероятной полноте - обильный макияж, дорогая косметика, причёска, маникюр на пухлых руках, качественная, хорошо пошитая одежда, обувь. Она говорила, что в юности была стройной, что располнела после родов – вполне возможно, но покушать она любила. А ещё она любила золото – просто страстью пылала, поэтому золотых изделий у неё было много.
 
            Неизвестно, ценой каких усилий, но выглядела Нина Григорьевна всегда, при любых обстоятельствах, как ухоженная, холёная фарфоровая кубышечка, увешанная золотом.

            Успешно пролечившийся Дёмыч тем временем продолжал так же успешно употреблять наркотики, но ни мать, ни сестра замечать этого упорно не желали.
Те, кто пытался их предостеречь, предупредить, наталкивались на такой шквал обвинений в сплетнях и наговорах, что зарекались впредь соваться со своими советами.

            Денег Дёмычу требовалось всё больше, добывать их становилось всё труднее, домашние золотые запасы мать с сестрой надёжно прятали. Как и многие наркоманы, он докатился до того, что стал реализатором, барыгой.

            Шоу «Героин» продолжалось на той же сцене с отвратительным однообразием, менялись лишь мелкие детали и обновлялись участники.

            Вот толпа понурых нариков сидит в ожидании. Во дворе появляется курьер, идёт по тротуару, неторопливо, оглядываясь по сторонам, руки небрежно в карманах. Навстречу ему из группы торчков выдвигается Дёмыч, огибая детскую площадку с другой стороны. Они встречаются около трансформаторной будки, обнимаются, здороваются за руку и расходятся – передача товара состоялась. Дёмыч, поправляя карманы, возвращается к оживившейся группе. Все суетятся, толкаются, Дёмыч недовольно покрикивает. Наконец, толпа редеет. Брезгливо расталкивая нескольких оставшихся, Дёмыч выходит на детскую площадку.

            Вот он – час триумфа. Дёмыч стоит в центре двора, свысока взирая на униженно умоляющих его людишек. Он велик и могуч - может помиловать, поверить в долг, а может и покарать, оставить без дозы.

            Разогнав всех, он присаживается на корточки здесь же, на площадке, и подсчитывает выручку, небрежно достав из кармана увесистую пачку денег, поглядывая вокруг независимо и гордо. А чего ему бояться? Олеськин френд его выручит, если что.

            Наивный глупец! Он ещё не знает, что тот же приятель Олеси сдаст его, не задумываясь. А не сдаст он, найдутся стукачи из сегодняшних клиентов. «Шестёрок» сдают первыми.

            В Таджикистане за наркотики наказывают сурово и надолго. Его задержали раз, другой. Наконец, предупредили, что в следующий раз посадят.

            После этого Дёмыч исчез - исчез таинственно и бесследно.

            У Дёмыча была собака – красивый дымчато-серый кобель немецкой овчарки. После исчезновения Дёмыча собаку стала выгуливать Олеся. По-прежнему упитанный и крупный, пёс выглядел жалким и несчастным – он облысел, словно чья-то злая рука прошлась по его бокам машинкой для бритья.

            «Витаминов каких-то не хватает», -  объясняла Олеся, и уходила с собакой на задворки, подальше от людских глаз.

            Никто не заметил, когда и как, но пёс тоже исчез со временем – или усыпили, или сам умер.

            Прошёл месяц, другой, третий – Дёмыч не появлялся ни во дворе, ни в городе.

            Нина Григорьевна и Олеся ходили с непроницаемыми лицами. Нина Григорьевна изредка звонила куда-то из директорского кабинета, разговаривала вполголоса, при посторонних замолкала. Дружки и знакомые недоуменно пожимали плечами.

            Почему-то все решили, что Дёмыча отправили лечиться в какую-то крутую клинику, даже восхищались Ниной Григорьевной, борющейся за сына, не жалея сил и средств.

            Но город наш небольшой, он не умеет долго хранить тайны.

            Оказалось, что Дёмыча закрыли дома, а, чтобы он не рвался на свободу, мать сама приносит ему героин. Где достаёт? Покупает, наверное, город давно уже не испытывает проблем с приобретением дури.
 
            Отдавала ли она себе отчёт в том, что делает? Что вообще творится в голове и в душе человека, который собственноручно убивает по капле своего сына, желая уберечь его от тюрьмы?

            Однажды ночью, когда в городе уже отключили электричество, Дёмыч умер от разрыва сердца, что в переводе означает – от передозировки.

            Гудела школа, шептались приятели, бабушки во дворе рассказывали какие-то ужасы о том, как во время экспертизы у Дёмыча отвалилась отгнившая рука, как патологоанатом кричал, что убил бы мать, которая довела сына до такого состояния. Все ахали и охали, но даже сами рассказчики себе не верили, понимали, что на самом деле такого быть не может.

            Народу на похороны собралось много – учителя, ученики, студенты, соседи, знакомые. Потерянно толпились у подъезда приятели, которых в квартиру запретили пускать, особенно Макса, ведь именно его Нина Григорьевна обвиняла во всём. Даже бабуле Макса велено было «не соваться», и она смирно сидела на лавочке, ожидая, когда вынесут тело.

            Увидев знакомое лицо, она просила: «Пожалуйста, напомните Нине про отпевание. Мне Валера снится, плачет и просит его отпеть, а она меня слушать не хочет, отмахивается».

            Нина Григорьевна сидела рядом с гробом, не плакала, вспоминала, как сын в последние дни провожал её на работу: «Мама, иди, не беспокойся, всё будет хорошо».

            Выговаривала Богу: «Ну, и за что ты меня наказал? Жила я, не грешила, никого не обижала, а ты мне вот что послал. Почему?! Что я кому сделала плохого?»

            Произносилось всё ровным, спокойным голосом, почему-то вслух, словно для присутствующих. Было в этом что-то неправильное, показное. Такое же нелепое, как слёзы во время чтения ею стихов любимого поэта во время застолий. Взрослый человек с весом более 100 кг, всегда выбирающий себе самые лакомые куски, увешанный золотом, поощряющий легкомыслие дочери, читающий стихи хорошего, но наивно-подросткового поэта о благородстве, великодушии, о любви-звездопаде, бескорыстной дружбе и верности, вызывал чувство неловкости и недоумения. Теперь вот ещё история с сыном. Как вся эта каша уживалась в одной голове! В психологии это, кажется, называется когнитивный диссонанс.

            Похороны  не заладились с самого начала. Гроб из квартиры вынесли неправильно,  уже на лестнице сообразили и попытались развернуться, но чуть не уронили. Так и вынесли неправильно.

            Когда поставили гроб ненадолго перед подъездом, чтобы люди смогли попрощаться, бабушки заметили, что глаза приоткрыты.

            В кузов грузовика подняли тоже задом наперёд, пришлось опять разворачиваться на месте. Макс помогал, потом тут и присел, в кузове, чтобы побыть с другом, так рядом и поехали в последний путь.
 
            Когда грузовик уже поворачивал к кладбищу, вдруг покачнулся и накренился крест, стоящий в кузове. Огромный крест падал медленно и страшно, словно в замедленной съёмке. Все замерли, но Макс заметил вовремя, успел вскочить и удержать. Так и ехал до могилы, одной рукой обнимая крест, а второй цепляясь за борт машины.

            Уже на третий день после похорон Олеся повела Нину Григорьевну по торговым палаткам, косметику покупать. Они словно испытывали облегчение, выпутываясь из вязкой паутины бесконечного кошмара последних месяцев.

            Начался очередной учебный год, и Олеся закрутила роман с директором школы, человеком интересным и весьма достойным. Олеся ходила по школе с видом «первой леди», правда, иногда её перлы ставили в тупик даже привыкших ко многому учителей. Но выяснилось, что была она от природы блондинкой, только красилась под жгучую брюнетку, и это многое объяснило.

            Нина Григорьевна словно помолодела. Она семенила по школе на своих пухлых ножках, неустанно контролируя работу учителей, проверяя поурочные планы, принимая комиссии. Наверное, хотела помочь будущему зятю сделать школу лучшей в городе. Мечтала, как, окружённая почётом и уважением, будет воспитывать любящих внуков.

            Увы…

            За несколько дней до свадьбы вернулся из России последний Олесин кавалер, бывший там на заработках. Олесе к тому времени уже наскучила роль порядочной, но не слишком богатой девочки. Она радостно запрыгнула в подъехавшую к школе машину и уехала, чтобы появиться через три дня, как ни в чём не бывало, зато в обновках.

            Силу своего обаяния она слишком переоценила, свадьба, разумеется, расстроилась.

            Нина Григорьевна такого разочарования и крушения последних надежд пережить уже не смогла и вскоре умерла, от гипертонического криза.

            Уже через неделю после похорон Олесю с кавалером видели в ночном клубе. Впрочем, каждый снимает стресс по-своему.

            Через год Олеся родила своему приятелю девочку, но воспитывать дочку ей придётся одной, потому что приятеля посадили в тюрьму за распространение наркотиков, на очень большой срок.
 
            Вот такая зловещая ирония судьбы.

            Продолжает ползти белая плесень по городу, продолжается героиновая сага.