Маленькие трагедии М. МО

27 февраля в Центре Искусства и Музыки им.Маяковского открылась выставка Маши Мосевич "Личные пространства" . Незадолго до этого журнал Сиамское Братство взял интервью у художницы и уже готовил его к печати, но накануне открытия произошло два события, сильно изменившие замысел и сроки.
Первая причина изменений достаточно проста: за день до открытия вышло другое интервью Маши Мосевич, и я не вижу большого смысла повторяться в тех местах, где ответы художницы совпадают. Поэтому беседа наша выйдет в сокращенном виде. Если кому-то покажется, что мы углубились в слишком частно-профессиональные вопросы, советую вам прочитать другую статью, журнала "Петербургский Авангард" , где вы найдете ответы на основные вопросы.
Вторым и более существенным событием стало то, что всю ночь с 26 на 27 февраля мне пришлось проговорить в сети с одним художником, живущим сейчас в Швеции, и большую часть разговора составило, как раз, обсуждение творчества Маши Мосевич, сильно изменившее мое восприятие.
Итак, 27 февраля открылись "Личные пространства" Маши Мосевич, выставка, демонстрирующая зрителю серию живописных работ и прозаических миниатюр о любимых героях художницы, кротах-интровертах.


СБ: Маша, расскажи, пожалуйста, что для тебя входит в понятие "интроверт"? И где границы твоего "личного пространства"?

М.МО: Интроверт,это тот кому комфортнее и уютнее в небольшой знакомой компании или одному. К тому же, интроверт чаще пребывает в своем внутреннем мире,то есть он у него возможно особо развит. Что касается личного пространства: тема эта принципиально очень широкая для каждого из нас, в ней есть ментальный и физический аспекты. Для меня личное пространство сейчас, возможно, наиболее важно в его физическом аспекте. речь не просто о том , что одной дома комфортнее,но и о создании некоей личной капсулы, комфортной и уютной , сообразной моему внутреннему миру.

СБ: Расскажи, пожалуйста,историю своего сквозного образа.

М.МО: А что ты понимаешь под историей моего образа?

СБ: Мне кажется, что сквозной образ возникает, плюс-минус, так: есть некоторое брожение-состояние, не выраженное ощущение. Оно связано с какими-то внешними и внутренними этапами биографии. Это ощущение художник пытается выразить так и эдак, но его не устраивает результат. Потом случается какой-то внешний импульс (например, знакомство с работами другого художника или даже просто рекламное объявление в метро - не важно) этот импульс ставит все на свои места: ощущение находит точное выражение (например, крот). После художник начинает "играть" в свой новый образ, примеряя к нему ситуации, пока наконец образ сам не начинает играть с художником, начинает жить своей жизнью, диктуя следующий шаг. Возможно, у тебя не так, но какие-то этапы становления образа должны были быть. И они как-то связаны с биографией, с внешними событиями, с прочитанным или прочувствованным. Примерно вот это я имел в виду.

М.МО: Да, все примерно так. Лет 17 назад я прочла "Ветер в ивах". Не могу сказать что это сказка. История абсолютно реальных зверей в костюмах очень удачно вписалась в мой внутренний мир, как и муми-тролли. Для меня очень важна трогательность этих историй, отсутствие фальши и слащавости в них. Вначале я скорее хотела делать такие же качественные детские книги, но со временем неминуемо сжилась с персонажем крота, и сейчас он переживает все мои радости, открытия, горести, мысли. Мы стали одним целым, а работы дневником.

СБ: Насколько для тебя творчество является выходом из зоны личного пространства, выходом к зрителю? Уютно ли тебе от того, что ты, преподносишь свой внутренний мир в раскрытом виде?

ММО: Меня это не смущает, поскольку все мои образы равно явны и абсолютно замаскированы. Кто-то видит в них меня и конкретные события, кто-то что то свое. Я очень далека от того, что называют богемой, мои близкие друзья далеко не все художники, и они так же интересны для меня. Не думаю,что я делю всех на художников и не художников.

СБ: Насколько я понимаю, сюжеты твоих картин - человеческие (кротовьи) взаимоотношения, нити, связывающие двух людей друг с другом, обрыв этих нитей. Иногда уход от связи с человеком к связи со звездами. Значит ли это, что ты черпаешь вдохновение преимущественно из своих личных переживаний (как ты говоришь - дневник), или есть работы, восходящие к каким-то внешним импульсам? Случается ли, что твои кроты иногда говорят о чем-то отстраненном, не от сердца, а от ума?

М.МО: Конечно кроты говорят не только от сердца. Тем более что они такие же цельные, как любая личность - то есть они всегда будут не только чувствовать, но и рассуждать.

Образ возник из книги, первоначально был воплощен в книге, имеет литературную параллельную судьбу. И в этом заключена главная опасность при восприятии этого образа. Я сам, в предыдущей статье писал о внутренней связи живописи Мосевич с эстетикой книжной графики, и теперь, признаюсь, ругаю себя за такое стереотипное мышление. Живопись М.Мо восходит по своей пластике, по внутренней логике, прежде всего, к театральному эскизу. Эта живопись очень театральна, в лучшем значении этого слова. Если попытаться объяснить эту мысль: театральность и театрализованость ее находится где-то посередине между внешним, технически-театральным взглядом Бакста и глубинной театральностью Рембранта, близкого в большей степени современному театру, чем театру своего времени.
Уже второй раз в разговоре о Маше Мосевич я прихожу к мысли (каждый раз с разной стороны) о связи ее с Рембрантом. Казалось бы, как можно соотносить глубокую сложную разработку библейских сюжетов и картины про жизнь кротов? Думаю, в той же мере, в какой можно соотносить Карлсона с Фальстафом, или даже находить в нем черты Дона Кихота.
Впрочем, и обращаясь к биографии Марии Мосевич, можно понять, по какой границе проходит эта связь.


М.МО: Немного о первых моих изобразительных образах. Во-первых, родители много при мне работали над евангельскими сюжетами. И я с детства листала огромны альбомы Босха и Брейгеля. Меня уже в детстве вдохновляли крупные многосложные композиции и средневековая таинственность этих художников. Думаю это очень сильно влияет на меня и по сей день. [Отец] уже более 20 лет иллюстрирует в своей живописи истории о Франциске Ассизском, и со временем явно стал брать сюжетную составляющую за оболочку,вкладывая в работы много больше личных смыслов и рассуждений.
Кстати мы с ним одновременно не обсуждая последние два года обращаемся к монохромной живописи (чб), это позволяет,забыв о колористических задачах, углубиться в смыслы и образы.

СБ: Я знаю, что у тебя прекрасное художественное образование (один из лучших художественных ВУЗов в России), к тому же ты художник, как минимум, в третьем поколении. Насколько для тебя техника, технические приемы, стали рефлексами, а насколько остаются осознанными? Ты думаешь над техническим выражением живописи или текста: насколько для тебя важно написать технически совершенный текст, умело использовать метафору, провести читателя за своей мыслью через образ? Насколько ты доверяешь в этих вопросах интуиции и насколько сознанию, обдумыванию?

М.МО: К текстам и к техническим вопросам живописи я подхожу одинаково: я стараюсь выразить свою мысль максимально качественно, просто, ненарочито. Пусть лучше недопоймут или не заметят,чем буду пытаться изобразить из себя что-то эдакое. Я всегда думаю в процессе, как положить краску, чтобы это было точно, красиво, но не навязчиво. Это никогда не бывает рефлексом, и случаются эксперименты, однако они все же более направлены на смысловую часть.


В свете этого понимания совсем другими глазами мне теперь видится все, о чем мы говорили с М.Мо. Литературные миниатюры представляются скорее, как монологи персонажей этой достаточно трагической символистской пьесы, что-то из Метерлинка. Вот, один из героев рассказывает трогательную притчу о вязаной жилетке с сердцем, а вот, пускается в философские рассуждения о темноте...


СБ: Ты говоришь, что образ возник из желания делать книги, но сейчас перерос эту форму. Насколько в твоих историях, воплощаемых теперь в живописных работах осталась литературная составляющая? Являются ли твои работы иллюстрациями к некоему подразумевающемуся авторскому монологу, или язык кротов стал полностью изобразительным? Насколько я помню, у тебя была выставка, где каждая работа сопровождалась отрывком из личной переписки. Этот был интересный выставочный ход, или действительно существовала прямая глубокая связь между словом и изображением? Если да, то насколько это осталось на сегодняшний день?

М.МО: Я и сейчас пишу тексты ко многим картинам, например "темнота", и мне кажется, что литературный аспект в моих работах будет всегда очень важен. тут мне кажется мы похожи с отцом,вероятно даже он привил мне этот подход. Крупная проза мне пока не по плечу. А вот поэзия мне не совсем подходит. Предпочитаю максимально кратко и просто описывать свои образы. Скорее все-таки мои работы напрямую относятся ко мне и к мои мыслям и текстом,однако форма выражения и дополнительные смыслы зачастую спровоцированы чем-то еще.

СБ: Персонажи Туве Янссон тоже замкнуты в своем мумми-пространстве, ценят уют. И в то же время они стали настолько популярны, что на их родине продаются на каждом углу. Ты бы хотела, чтобы твои кроты стали настолько родными для зрителей, или, все-таки хочешь сохранить определенную дистанцию?

М.МО: Я не против такого развития событий, хотя вряд ли мне было бы интересно разрабатывать или отслеживать дизайны сувенирной продукции с кротами. Такие опыты были, и они были интересны, но это для меня не главное.


На этом, мне кажется, хорошо и закончить...

Арсений Ж-С,
Сиамский Брат.
http://vk.com/sbjournal