Помещик. ч 1

                А чей крест легче?


    Постников Андрей Альфредович ныне не имел определенного места жительства и потому праздно  проводил время своей жизни.

    А праздное свое шатание по городам и весям Отчизны своея он совершал по соображениям совершенно идейным, но совсем не материальным, как то могло бы показаться зрителю его жития со стороны. Причины его такового жизненного положения залегали где-то в глубине его же  и сознания, но, так как сознание было очень часто затуманено в силу опьянения алкоголем, то он точно сформулировать и не мог своей жизненной стратегии, а все чаще просто разводил руками и говорил:-Жисть, ты моя, жисть, ты моя...

    Происхождения Андреюшка был известного, пролетарского происхождения он был. Знал, наверно, что аж до дедовской линии родства своего пролетарием он и был. Далее родства точно не помнил, но слышал от бабки своей рассказы о какой -то далекой деревеньке. То ли сказание бабка поведала, то ли быль рассказывала, то Бог весть, но о деревне он представление имел исключительно по этим преданиям, по бабкиным.

    Помнится Андреюшке, аки он, вьюношей будучи неиспорченным, хаживал с бабушкой да во храм, на вечернюю, а по утру и на раннюю утреннюю Литургию. Вспоминал он это, будто, что-то происходившее в совершенно жизни иной, как бы задернутой некой завесой, из времени сотканной, да лишениями заштопанной, да пеплом горестей посыпанной. Но помнил, помнил молодец, ныне не имеющий определенного места жительства, помнил о вдохновенных рассказах бабули своей, а хранила его память верная сии повествования великолепные  да картины яркие, красочные.

    Вот, бывало, придут они с бабкой со службы вечерней, поставят чайник тяжелый и древний на печку, да и согреют кипяток, да и заварят в нем травы мятной, а то и иной раз чабреца душистого заварят же и пьют чай сей ароматный, слушая тишину, тиканье ходиков, шуршание веток по оконному стеклу.

    И с тех пор запомнил Андреюшка повествование о деревне, в коей некогда да и проживала вся их родня, все их пращуры...Бабушка поведала, что деревня их была красивая, ютилась на берегу речонки невеликой, утопала, как водится, во зелени,
светилась из дали стенами хат побеленных. И что жизнь то там была радостная, никто ничего не делил промеж собою, не бранился да не ссорился. Жили, аки семья единая, даже и избы никто не закрывал, а ночью спали все на улице, не опасаясь ни зверя, ни человека лихого, ибо таковых, Бог миловал, не было, не водились таковые.

    Но одно горе случилось то в те времена. Бедствие, засуха нагрянула, навалилась на край зеленеющий всеми силами суховея весеннего, зноя летнего, да мороза раннего, и не было в краях тех урожая три года, истощилось все, обмерла местность.

    От того то происшествия у их прадеда и дрогнуло сердце, пошатнулось терпение, смалодушничала душа прадеда и пить тот начал горькую, беспробудно пить...До края дошел он, все по миру пустил и заложил:  лошадку, коровенку, и иной скот да имущество. Все потратил, все пропил. И как только его жена не просила, и как не причитала, даже и детей не пожалел прадед, не бросил пить.
   
    -Гордыня это в тебе!Обуяла она твою душу, несть смирения для одоления страсти сей! Вот ты и не можешь остановиться в питии.-Так сказал ему священник, когда он вместе с семьей перебрался в городишко да устроился на завод, где чугун льют,священник заводской церковки сказал ему то.

     Но от тех слов пить не мог бросить прадед, не мог, а все более мрачнел лицом своим и только редко, после работы, усевшись на завалинке домика, куда его с семьей пустили на постой и выпив стакан горькой, начинал вспоминать о жизни своей
бывшей. О том, как ездил на покос травы, о том, как хлеб убирал, о радости прошедшей вспоминал, о чем- то ему таком родном и уже потерянном...И плакал тогда, горько плакал.

     Вот такие рассказы бабки своей помнил Андреюшка.А ныне, он бродил, предоставленный сам себе и своей воле слабенькой, ибо питие сильно вредило последней.Согревало его, идущего по обочине жизни, мимо теплых и уютных домов, согревало его только понимание, что крест висит на шее и паспорт лежит в кармане, а впереди шествует надежда матушка...