Город

Я никогда не смогу назвать свой город Санктпетербургом. Потому что мне не выговорить подряд четыре согласных. Да я бы выговорил...Я бы и пять выговорил, если бы это было мне надо. А мне не надо. Санкт-Петербургом его назвали вороватые продавцы бананов в клетчатых пиджаках. Те самые, которых мы в девяностые совсем не уважали. И сейчас не уважаем, но нынешняя власть , отбиваясь от своего шестерышного прошлого, ставит этим комбинаторам памятники и называет их именами заштатные площади на Васильевском острове. Она - власть - их тоже презирает, как и я, но она вынуждена придерживаться логики мифологии. Поэтому и стоят памятники. Кривые, сгорбленные, физически и психически ущербные люди воплотились в этих монументах - площадь Сахарова, Собчака... плюнуть хочется, проходя мимо.

   Нет, плеваться нельзя. Надо все-таки сохранять человеческий облик. Хоть уже давно никто на этом не зацикливается. Вчера в метро на Маяковской уже заполночь скрипач играл что-то сумасшедшее. Я заслушался, даже поезд пропустил - еще не последний. Уже пустеющий вестибюль, несколько спешащих полуношников, я, да пара сорокалетних. Мужчина и женщина. Ну просто кино про любовь - все чинно и благородно, почти как сорок лет назад...И вдруг у этого сорокалетнего Ромео бац - лопается пакет. И бутылка водки об пол вдребезги. Чумовая мизансцена - скрипка выворачивает душу , пустеющее метро, я весь такой изностальгировавшийся и...густой запах водки. Думаете - зачем я об этом? Зачем...Женщина засуетилась, начала доставать из сумки какие-то мешочки, они оба присели на корточки и стали собирать осколки в мешочек. Я бы плюнул, выругался и пошел себе - узбеки уберут. А эти сидят как над лабораторным столом и аккуратно все осколочки... Собрали и пошли себе к эскалатору. И я подумал: "А это ведь ленинградцы...Как же я оскотинился, что меня это удивляет - не нагадить и уйти, а бережно, рискуя изрезаться, убрать за собой. ..."

   А ведь когда-то так все и было. Жили мы совсем в другой галактике. СССР называлась. На планете Ленинград... Думете, старый хрыч будет сейчас по очередям и демонстрациям тосковать? Да нет, не буду. Не любил я в целом совок, не буду душой кривить - не любил. И правильно, что его - совок - сдали в утиль. Но вот что-то еще вместе с ним сдали, что могли не сдавать, себе оставить...

   Ладно, не будем о грустном. О том, как всей страной пиво из одной кружки пили, как с удовольствием протягивали друг другу пачку сигарет: "Да бери, бери, не последняя, у меня еще есть". Махнул ночью рукой - кто-то подобрал, если по пути. Денег не помню, чтобы брали. "Не такси. Нам же по пути. Скучно одному, брат..."

   Все-таки сорвался я в старческие сопли. Не буду больше. Улетели мы с той планеты и дороги назад нет. Странно меняется жизнь. Казалось бы обычные вещи, никак не связанные с технологиями и политикой, вдруг исчезают из нее. А другие - зачем-то появляются. Влюбленные перестали целоваться в подъездах. Странно. Такое доступное удовольствие. Вообще не целуются в подъездах. Правда - вовсю в метро на эскалаторе. По-моему в подъезде гораздо удобнее.

   А вот пельмени стали значительно лучше. Настолько, что только сумасшедшие хозяйки сами готовят пельмени. А помните советские пельмени - они сразу же выпрыгивали из теста. И все было отдельно. Пельмени стали лучше. Но пропали совсем пельменные. И рюмочные. И пирожковые. И разливухи. На Невском возле кинотеатра Октябрь была такая - "Вина, шампанское". Там пили исключительно коньяк с шампанским. Скажешь: "Пятьдесят на пятьдесят" - и в шоколаде студент...
   И вообще в семидесятые и восьмидесятые страна пила исключительно портвейн. Почему? Ну водку закусывать надо, а портвешок и так хорошо. Почему-то сейчас портвейн не пьют совсем. Не замечал...

   Ладно, я что-то сбился на алкоголь. Про город же хотел... Кстати, его теперь так и называют - Город. Просто Город. Потому что Санктпетербурх - как-то вычурно, неестественно. Питер...так его называют те, кто любит издалека. Понаехавшие или недоехавшие. Это всегда так было. Питер - московское слово. Ленинград...это уже только между совсем своими. Скажешь - Ленинград...и все понимают, что ты - оттуда. Но это сакральное имя, не для всех. А для всех - Город...Если честно, то мне лично Петроград нравится. И по-русски, и звучит хорошо. Но как-то не прижилось...

   Московские доброжелатели раньше всегда говорили, что "Питер-город фасадов". В ответ получали: "Москва - большая деревня". На самом деле про фасады - чистая правда. С улицы все припудрено, а войди внутрь - сплошная достоевщина. Сейчас не так. Дворы подправили. И закрыли. Вот ненашим это не понять. Пространство Города - это проходные дворы. Раньше были. Теперь утыкаешься в кодовые замки на подворотнях. Бьешся, как муха об стекло. Порвали Город, заткнули все пути проходные. Ходим как дураки по улицам.
 
   Когда рвется время, меняется и незыблемое до этого пространство. Меняются все якоря и маркеры, исчезают вехи...Исчезли почти все знаменитые магазины. Бой выдержал только "Дом Книги". Стал большим, шумным, открыл подвалы, изменился сильно, но не сдался. Молодец - я бы ему Героя дал.

   Во времена моего детства и юности самое удивительное в Ленинграде происходило весной. Трогалась Нева. Но все знали - это еще не все. У нас ведь два ледохода - сначала сходит невский лед, выплывает из серых туч солнышко, теплеет в Городе и на душе. Но все знают - скоро пойдет главный лед - ладожский и надо снова ждать холодов. Но это ненадолго. Только немного потерпеть. А потом ...потом - корюшка. Оживший по весне Город вдруг начинает благоухать свежими огурцами. Странно - почти сорная рыбка, питающаяся донными осадками, пахнет такой неистребимой свежестью и так вкусна!  Корюшка-очень нежная рыбка. Ее обычно жарят. Просто обвалял в муке, бросил на сковородку - и уже можно переворачивать. Все на счет раз-два. Весь Город шкворчит сковородками, куда ни зайдешь,-везде корюшка. Голову оторвал - и в рот скорее. Нет, конечно всегда были эстеты, которые вытаскивали например из нее хребет. Но разве мы-мальчишки могли себе позволить такое пижонство? Только всю целиком без головы. И только руками. Запомните - корюшку едят только руками. Можете конечно есть хоть ногами, но тогда своим в Городе вам никогда не стать.

  А еще есть наша балтийская килечка. И лужские миноги. Но это уже деликатес - этого с лотков не купишь. Миногу надо уметь кушать. Голову ей рубят по четвертую жабру и не едят. Чужаки, конечно , едят все - ну туда им и дорога. А наши - только по четвертую жабру. Минога маринованная - очень вкусная закуска. Жареная - тоже ничего, да и корюшку ведь многие эстеты маринуют, но вообще-то правило такое: минога должна быть маринованная, а корюшка - жареная. Вот пишу и удивляюсь - почему-то в слове "маринованная" - два "н", а в слове "жареная" - одно...

   На Литейном, в двух шагах от Невского был всегда знаменитый фотомагазин. Мало того, что там всегда было возможно что-то купить, там еще со времен императора Нерона сидел консультант. Дед такой. По возрасту - ровесник фотографии. К нему приходили спорить. Просто вот спорить . До хрипоты, до оскорблений. Фотолюбители. Каждый день они приходили и пытались доказать деду, что он неправ. Что бромистый калий никак не сочетается с алюминиевыми квасцами, что объектив "Индустар" не дает такого разрешения, как пленка "Свема 32", что... И дед спорил. Я не знаю уж, платили ли ему деньги, но он мрачно и упорно спорил целый рабочий день. Вот это действительно было шоу. Теперь нет магазина. Нет, наверное, и деда, хотя я желаю ему всего...

   А на углу Невского и Восстания была булочная. Старшие называли ее - Филиппова. Был такой булочник - Филиппов. Много было у него этих булочных, но эта была знаменитая. Она работала в блокаду и все окрестные жители знали ее именно под этим именем. Как дающую жизнь. Туда ходили как в церковь. К Филиппову. Туда, где страшный, выползающий из столешницы нож, резал буханку на половинки, четвертушки и осьмушки. Было же и в моей жизни такое слово - "осьмушка". Хоть и  не знал я никогда голода.

   Хлеб...редко когда донесешь до дома черную краюху, чтобы не укусить. Родители никогда не ругались. Я только потом понял - почему. Помнили, как трудно было донести до дома общий хлеб. И снисходительно прощали. Кушай, сынок...

   А еще меня научили есть черный хлеб с молоком. Правда, нет теперь ни такого молока, ни такого хлеба...
 
   Вообще эта ленинградская болезнь - накормить... Помню в детстве - куда бы, к кому бы ни пришел, все норовили усадить за стол и накормить - вдруг дитя голодное, вдруг до дома не дойдет. Дома так и спрашивали: "Ты сегодня обедал?"  И сами кормили всех, кто ни зайдет. Знали, что меня тоже накормят.
 
   А теперь хлеб невкусный. И его совсем не хочется укусить по дороге домой. И я перестал возмущаться тем, что черствый хлеб выбрасывают. Сдался. Сдулся...
  Да...про весну...а еще весной вместе с корюшкой выезжал на улицы квас. Такие бочки-прицепы. Большая кружка - шесть копеек, маленькая - три.

   А еще были эти дворы... Двор закончился вместе с моим дошкольным детством. Больше его не стало. Двор - это система. Там могли жить уголовники, пьяницы, уроды всякие, но двор - это было святое. Там гуляли без присмотра от трехлеток до самых зрелых. И все были за всех. Никаких драк - только реальные дуэли. И никаких чужих. Мне пары лет не хватило для настоящей гимназической школьной формы. С фуражками и пряжками. Вот это была трагедия. А старшие щеголяли...И елку наряжали во дворе. С игрушками. И каток заливали кипятком - как положено...А в кино ходили всем двором.

   Я любил леденцы "Дюшес". Мама смеялась - "Надо же, какой дешевый ребенок - всего и счастья на восемнадцать копеек". Зайдешь - помню - в Военторг, а продавщица тебе насыпает леденцов: "Кушай, сынок, мама потом заплатит..."
   У нас на углу Измайловского и Восьмой Красноармейской Гастроном исторически называли Военторгом. Там вообще все военное было. Был дом среднего комсостава, был дом высшего. Его Генеральским называли. Там действительно генералы жили. Настоящие. В маленьких сталинских квартирках. Маленькие такие генералы. Старенькие...

   На Васильевском острове...о!...это мой остров...есть знаменитая аптека Пеля. Там всегда висело чучело крокодила и были самые упертые аптекарши, которые никогда не продали бы вам яд. Во дворе аптеки была труба от старой котельной. Трубу в войну срубило снарядом , ее не стали наращивать, слегка припудрили сверху и она стала напоминать крепостную башню. Мало ли чего только не было в этих наших ленинградских дворах...

   В девяностые один придурошный художник соорудил там инсталляцию. На самую вершину башни-трубы положили гнездо, а в него - огромное яйцо из папье-маше. Типа, яйцо грифона. Грифон - это такое мифическое животное с крыльями. А каждый кирпич трубы гениальный художник пронумеровал в хаотическом порядке. И пустили слух, что из трубы по ночам вылетают грифоны, а на кирпичах запечатлен цифровой код Вселенной. А грифоны, якобы, по ночам вылетают из трубы и летают над Городом.Ну и, конечно, чтобы было тебе счастье, ты должен в полночь явиться к трубе и залезть на нее и т.д и т.п...

   И началось паломничество. А дворик там маленький. Пять на пять. А паломники норовят заполночь явиться. И с пивом. И с воплями. Мужики бы и молча на грифонов поглазели, а деушкам обязательно визжать под пиво надо. Да паломники-то все заезжие. Короче, началась война. Жители закрыли двор. На замок. Причем, закрыли хитро - чтобы выйти, тоже нужно иметь магнитный брелок. Паломники-то внутрь попадают, подождут  сердобольную бабушку и за ней вскочат, а обратно-то? Ну начинают орать, чтобы их выпустили. А какой дурак выпустит, в морду не дав?

   И пошла война, как в средневековье. Из окон кипятком поливали, вылазки делали...Милиция уж перестала в этот конфликт вмешиваться. И тогда отчаявшиеся жильцы собрались у башни , пали на колени и обратились к грифонам. Помогите, мол...

   И что бы вы думали? В эту же ночь безобразила во дворе группа туристов из Кагалыма. Вдруг налетели грифоны. И сожрали всех. Даже шестнадцатое отделение милиции не стало разбираться.

   Потому что все правильно. Потому что не трогайте наш Город. Мало от него осталось настоящего. Грифоны вот только...