5. Война

    22 июня 1941 года, в воскресенье, мы с двоюродным братом Иваном Павловичем (ему тогда было около 18 лет) ходили на базар «Сорочку). Выйдя с базара, слышим передачу по радио (тогда на столбах были установлены тарелки радиорепродукторы), передают, что в 12 часов будет передано правительственное сообщение. Ровно в двенадцать часов по радио выступил нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов о вероломном нападении без объявления войны на СССР.
    Началась война. На СССР напала фашистская Германия. Началась мобилизация в армию, введен военный режим. Продукты стали продавать по карточкам, рабочим по 0,800 гр., иждивенцам по 0,600 гр. Была надежда, что война скоро закончится, разобьем врага на его территории. Но враг быстро продвигался по нашей территории, захватывая наши города, проводили массированные бомбардировки наших городов и сел. Враг приближался к Москве.
   Вскоре к нам на завод приехал эвакуированный авиационный завод. Эвакуированные из Москвы люди отличались доброжелательными, грамотными специалистами. Сразу казанцы с ними сдружились. К тому времени в нашей группе был и старший контрольный мастер и контрольный мастер по окончательной приемке продукции. Но начальник цеха Грищенко и московский Николай Николаевич относились ко мне с уважением и при решении вопросов больше обращались ко мне, а не к старшему контрольному мастеру и начальнику БЦК. К этому времени из цеха №9 сделали цехами 6 бывших групп, и наш цех получил название цех №11. Затем вскоре к нам приехал эвакуированный моторостроительный завод №16 из гор. Воронежа, и так завод №27 стал заводом №16. Во главе завода стал директором вместо Максимова воронежский директор Сухоруков. Казанцы с большим уважением относились к Максимову. На заводе основные руководящие должности заняли воронежцы, казанцы обосновались в основном в экспериментальном цехе №35. Этот цех №35 стал вроде бы ОКБ. Народ из Воронежа приехал не тот, что из приезжавших раньше москвичей. Дружбы казанцев с воронежцами не было.
  В начале сентября приказом по заводу меня в числе нескольких человек направили в командировку на один месяц на лесозаготовку для завода на станцию Илеть марийской республики. Отработал я там около 2-х месяцев, мои парусиновые туфли и бумажные носки развалились до некуда. Там мне предложили лапти, но как без портянок или шерстяных носков пользоваться лаптями? Ведь конец октября, пошли заморозки, а работать приходится и в дождик осенний, и в грязь, и в мороз. С работы меня не отпускают даже чтобы съездить на завод и на казанскую квартиру, чтобы решить вопрос с обувью, ведь в лесу-то что можно сделать с обувью? Что делать? В таком положении я вынужден был самовольно уехать в Казань. Пришел на завод, обратился к начальству, но меня на работу на заводе не допустили, так как нет документа об освобождении меня от работы на лесозаготовке. Закон был тогда суров: опоздал на работу минут на 10-15 – отдавали под суд, а решения суда стандартные: работать с условием вычета из зарплаты 25% в течение шести месяцев и при уменьшении нормы выдачи хлеба на 25%, т.е. вместо 0,800 грамм – покупай 0,600 грамм в день. Что делать? Я уже прогулял поездкой в Казань из Илети. И я решил: 7 бед – один ответ. И поехал я в деревню навестить мать.
    Это было за неделю до конца октября месяца. Приехал в Чирки, Феди уж дома не было, его призвали в армию и отправили на фронт. Письма писал он из Ленинградской области, участвовал в боях с немецкими захватчиками под Ленинградом. Дома я нашел на чердаке поношенные ботинки, шерстяные носки. Пробыл я дома три дня и поехал в Казань. 31 октября я поехал из Казани на станцию Илеть для того, чтобы получить хлебные карточки на ноябрь, ведь на учете я тогда стоял там. Получил без проблем карточки, зашел в столовую, пообедал. Там встретился начальством. Отругал меня, пригрозил судом. В этот же день я приехал в Казань, написал заявление в отдел найма завода, описал причину вынужденного прогула. Начальник отдела найма завода рассказал мне, что они уже начали оформлять на меня документы, что я дезертировал с производства и, дескать, пришел ты вовремя. Написал мне направление в другой цех, в цех комплектации, консервирования готовой продукции упаковщиком. Укладывал готовую продукцию в ящики, заколачивал гвоздями, маркировал на ящиках согласно сертификата. Группа была нас небольшая: начальник группы, мастер, несколько рабочих и я. Через несколько дней получаю повестку в суд. Разговор там короткий: прогулял – отвечай. Присудили мне за прогул вычислять из моей зарплаты полгода 25%, и кроме того, уменьшить норму хлеба. Стал получать, согласно урезанной карточки, 0,600 грамм. Ну ничего, около нашего цеха останавливало поезд, отцепляли вагоны с картошкой уже мороженой, мы брали эту картошку, ложили в печь, в которой по технологии сушили готовую продукцию, картошка получалась съедобной.
  Ко мне на квартиру пришел мой двоюродный брат Иван Павлович звать меня на похороны моего дяди Павла Степановича. Гроб для него сделали на заводе, дали подводу довезти тело до кладбища Сухорецкого. Провожали мы дядю на кладбище так: гроб в санях, а мы, несколько человек, пешком. Среди провожавших были еще кроме меня мой двоюродный брат Леня, это отец Тоси…(пропуск в тексте; очевидно, забыл его имя. – В.А.),муж моей двоюродной сестры Анюты Павел Васильевич Елистратов. Поминок никаких не было, не на что было их организовать, и мы с Леней и Павлом добрались до квартиры Лени, прихватили бутылку водки и вот так отметили похороны.
  Семья покойного Павла Степановича осталась без кормильца, уехали жить домой в Чирки. Вскоре в деревне взяли в армию на фронт Ивана Павловича. Он впоследствии там погиб. Взяли в армию и Леню, и я точно не могу сказать, но вроде он помер, а не убит. Я переехал жить на квартиру покойного двоюродного брата Лени, жили там его жена Маша, девочки Катя, Рая, а Тося жила в деревне у дедушки Яши, Якова Степановича, родного брата моего отца.
   Жизнь, конечно, была не из легких. Немецкие войска окружили Ленинград, и вот однажды к проходной завода привезли детей, заморенных в окруженном  Ленинграде. Их сумели переправить из Ленинграда по ледовой переправе. Это были в полном смысле скелеты, слезы текли у людей, увидевших этих несчастных детей. На заводе, конечно, была проведена работа, и детей этих работники завода брали в свои семьи. Какое это благородное дело – сохранить жизнь этих детей, воспитать! Вот тут мы воочию увидели результаты войны.
    Однажды произошла авария самолета. При расследовании причины аварии было установлено, что в двигателе самолета был допущен брак: на коленвале двигателя при сверловке отверстий нарушена, как бы сказать, стыковка противоположных отверстий, т.е. произошла преграда, и поэтому смазочный материал не стал поступать к подшипникам. Подшипники плавились, шатуны коленвала пробили цилиндры. Вот, грубо говоря, из-за недосверловки на какую-то десятую долю миллиметра разбился самолет. Виновных арестовали, и больше их на заводе не видели. Директора завода Сухорукова сняли с работы. Директором завода назначили зам. министра авиационной промышленности Лукина.
    В конце 1942 года или начале 1943 года я поехал навестить Сергея Клементьева – это у которого я жил на квартире. Прихожу так после обеда, а там у них поминки. Оказалось, что помер Сергей. На поминках этих брат Сергея Николай с семьей, еще кто-то из чувашей, проживающих в Казани. Сел я со всеми за стол, пообедали и в удивлении моем они встали и запели песню. Пришлось и мне подтягивать мотив – вроде, так положено.
  В начале марта 1943м года я решил, что чем мыкаться вот так, работа эта меня, конечно, не устраивала, зачем мне, столько прослужившему в армии, с хорошим здоровьем, не пойти на фронт. Я не раз обращался к начальнику цеха Сере.ко (неразб. –В.А.), чтобы он помог мне отправиться на фронт. Он меня по-отечески отговаривал от этой затеи, ведь сколько людей всякими путями стараются получить так называемую бронь. Однажды на колхозном рынке нас, нескольео человек, в лабазе, продавались лапти (лаптей там были горы), военные патрули нас задержали. Проверяли документы, а я предъявил бронь, и меня сразу отпустили, а многих не отпускали. Вот запомнив это, я решил все же уйти на фронт. Я был одиночка, если бы у меня была семья, были бы заботы о семье. Моя мама жила в деревне со снохой и ее детьми, и если я бы уехал в деревню, то все равно на другой же день меня бы мобилизовали на фронт.
    Взяв с собой документы, в том числе бронь от мобилизации и призыва на фронт, документ о присвоении мне военного звания «младший политрук запаса», я вечером пошел на железнодорожный вокзал, не имея ни чемодана, ни сумки. Уселся в зале ожидания на диванчике и стал ждать патрульных. Появились работника НКВД, обратили на меня внимание, подошли и попросили у меня документы. Я ответил, что у меня с собой документов нет, хотя все документы лежали в кармане.
  На фронте, конечно, требовались солдаты. Все города спускали задание как можно больше находить людей, годных к службе в армии. Работники патрульной службы по городу отвели меня в пункт, где производят расследования и принимают обязательные решения. Переночевал я там на голых нарах. Утром меня спросили по всей статье. Документов я, конечно, так и не предъявил и меня отвезли на машине в горвоенкомат. Там нашего брата собрали много. Переночевал я там на нарах, где так же голые доски, никакой постели. Естественно, кормили нас, и вот, набрав контингент, направили нас на помывку в баню. Обмундировали нас полностью, и вот по дороге в баню проходили мы строем вечерком мимо гостиницы «Казань», а рядом жили на квартире моя двоюродная сестра Анюта Никитична  с Павлом Епифановым. И вот я умыкнул из строя и пошел попрощаться с ними, написал письмо, чтобы они отправили по почте Маше Акатьевой, где я проживал, чтобы не беспокоились о пропавшем.
    Попрощавшись с Анютой, пошел в баню, куда ушли мои призывники. Успел с ними помыться в бане, и направились мы снова в Татвоенкомат. Переночевали там еще одну ночь, и на следующий день нас направили на фронт.
……………………………………………………..
    В.А.:В военном билете отца записано: «Призван по мобилизации Дзержинским РВК (Районным Военным Комиссариатом. – В.А.) г. Казани в марте 1943.
………………………………………………………
   Погрузились мы в теплушку поезда и поехали. Поезд остановился на станции толи Юдино, толи в Зеленодольске, я тогда еще не знаком был с этими станциями. Высадили нас из вагонов и направили в столовую, продпункт. Там нас накормили, дали нам каждому продукты – сухой паек на 3 дня. Пока обедали, я поел и вышел из столовой прогуляться вокруг столовой, и во дворе около крыльца из столовой смотрю – в уголке стоит большой солдатский котелок, а в нем что-то белое. Взял я этот котелок, смотрю – он полный набит топленым маслом. Вот, думаю, чем они тут занимаются! И я умыкнул у них этот котелок с маслом – думаю, пригодится. И уже в пути я делился со всеми этим маслом.
    Ехали мы в направлении Москвы, и вот впервой увидел разбомбленный немцами пригород Москвы. Тут мы впервой увидели, что такое война. Не знаю, как название этого разбомбленного, разрушенного города.
   Была весна, начало апреля, снег таял, показались проталины. В это время наши войска вели наступательные бои, продвигались с боями на запад. А весна дала о себе знать: дороги стали непроезжими. Грязь, телюпня, и техника, автомашины уж не могли продвигаться вперед. На поезде доехали мы до того места, где в результате боев железная дорога была выведена из строя, и мы вынуждены были выгружаться из вагонов. И поезд уехал обратно, а мы остались на голом поле. Время было уже смеркалось, а так как наши войска продвинулись на запад от того места, где мы высадились из поезда, то нам двигаться вперед уже надо пешком.
  Что делать? Надо ночку провести в чистом поле, отдохнуть, чтобы двигаться дальше. Смотрю – метров за двести лес, и я решил пройти в лес и посмотреть: может, в лесу можно подобрать место, где можно отдохнуть. Дошел до леса и обнаружил там землянки. Каждая на несколько человек, землянки имеют вход, сверху сделаны потолки из дерева и засыпаны землей. А в землянке сделаны вроде как нары и насыпаны сухие листья. Значит, здесь находились немецкие войска.
    Я вернулся к солдатам у железной дороги, рассказал им о землянках, и все мы пошли туда и там переночевали, а утром тронулись в путь. А сухого пайка в наших вещмешках осталось не больше как на сутки. А сколько нам надо шагать, не известно. Добирались мы до своей части, куда нас направили, дня три, голодные дошли еле-еле. 251 стрелковый полк, куда мы добрались, был на формировке, в боях потерял он убитыми и ранеными много личного состава. Мы прибыли на пополнение, а в связи с распутицей в полку тоже не было пополнения продуктов питания, оставшимся тоже сократили паек. Мы появились, и они нам оставшийся хлеб разделили грамм по 400, наварили пшенной каши, налили нам по 100 грамм водки.
    Часть наша расположилась в лесу. Ночь переспали, а на утро нас направили таскать бревна на плечах километра на полтора для строительства командного пункта. Время было конец дня, начало темноты. Мы с товарищем донесли бревно на плечах и направились в часть. Уже стало темнеть, и у меня проснулась из-за нехватки витаминов в пище куриная слепота, я уж ничего не вижу.
……………………………………………………..
СПРАВКА:Основной причиной заболевания человека гемералопией (куриной слепотой) является недостаточное поступление в организм витамина А. Человек, заболевший гемералопией, очень плохо видит при слабом освещении.
……………………………………………………………
  Идем на ощупь, заблудились, товарищ мой устал и не может дальше идти. Что делать? Он остался, лег отдыхать, а я пошел по дороге дальше. Наконец-то и я выбился из сил и тоже на пригорке прилег, натянул шинель на голову, дышу под шинель теплым воздухом изо рта, греюсь и заснул.
     Слышу крик: «Эй, солдат, вставай!» Смотрю – двое солдат верхом на лошадях. Я встал и смотрю – а расположение-то части совсем, оказывается, рядом. А мы кружили вокруг да около! Пришел в расположение части, там греются у костра, и я подсел и стал отогреваться. Дали нам солдатских 100 грамм водки, а жрать нечего. Протянули еще сутки, а на следующий день мы вдвоем пошли бродить в поле. Смотрим – лежит лошадь. Какая она: убитая или подохшая? Но все же на морозе. И мы ножами нарезали от этой лошади мягкие места мяса и пошли варить. Долго варили – все кажется жесткой. Ну ничего, набросились есть. Подходит к нам командир батальона, присел к нам к костру и тоже набросился есть конину. Ну, теперь жить можно, есть мясо.
    На следующий день нас, человек пятнадцать, направили пешком километров за тридцать за хлебом. Дошли мы до того места, куда сумели довезти на машинах хлеб, и наложили мы в рюкзаки по шесть буханок хлеба каждому, и дали нам каждому еще по 800 грамм хлеба. Поели мы эти пайки и пошли в часть, и пока шли к своей части, тоже дорогой нет-нет – да и отломим кусок, прожуем и дальше идем. Принесли в часть хлеб, сдали его начальству. Хлеб разделили всем, а нам, конечно, не дали ничего, так как мы из шести буханок отдали почти пять.
    На следующий день за хлебом послали другую группу солдат, А тут и появилась возможность доставить хлеб и другую продукцию на машинах. Тут уж наладилось нормальное питание, заработали повара, готовили уж по нормам, а вот водку по 100 грамм давали все это время.
   Передовые части с боями стали вновь продвигаться вперед, и мы тоже перешли в другое место на полное формирование. Много пришло пополнения к нам, в основном узбеки и казахи. Разместились мы в пустующем населенном пункте. Потребовался в батальоне почтальон; я сказал, что до армии я в деревне работал почтальоном. И вот я стал почтальоном. Ходил на полевую почту за письмами и другими бумагами, разносил почту в штаб батальона, письма разносил по ротам, а в ротах письма солдатам раздавали старшины рот. Работа, как говорится, «не бей лежачего», с командирами установились хорошие отношения, ни в чье подчинение меня не поставили: разнесу почту – и делай что хочешь.
    И вот от безделья я решил пройтись помимо расположения своего батальона, заглянуть в расположенные рядом деревни из любопытства. Ушел от части километров за десять, смотрю – деревня. Ну, думаю, надо заглянуть туда. Подхожу ближе, и вот метров 150 или 200 от деревни, смотрю – в мою сторону навстречу мне идут из деревни двое солдат с автоматами. Я сообразил, что это солдаты из особого отдела. Я повернул назад и прибавил шагу; оглянулся – они за мной бегут бегом и кричат: «Стой, стрелять будем!» Пришлось мне остановиться, отвечать на ихние вопросы: куда? Зачем? Я отвечаю, что я почтальон, разношу письма и тем, кто находится в поле на занятиях, чтобы они скорее без задержки получали письма. А с собой у меня было всего 2-3 письма. Повели они меня в деревню, куда я шел. Капитан меня допросил: куда шел? зачем? Обвинил меня дезертиром. Я ему говорю: « Если бы я дезертировал, разве я ни куска хлеба с собой не взял бы?» А он мне вопрос: «А что надо с собой взять, если решил дезертировать?» Обыскали меня, а у меня в карманах и паспорт, и бронь, и документ о присвоении мне звания младшего политрука, штук десять фотокарточек, которые оставались не использованными. Ведь фотографировался, например, для получения паспорта или других документов, фотокарточек делали не по одной штуке. И вот я на этих фотокарточках то очки, то усы подрисую, то бороду, а на одной даже нарисовал платок на голове.
    Закончил капитан допрос надо мной, и автоматчики отвели меня в подвал. В том подвале был еще один солдат, задержанный ранее меня. Разговорились мы с ним, кто за что сюда попал. Солдат рассказал мне свою причину: шли по дороге они 3 человека получать награды в штаб, документ на всех троих был выписан один. И вот у этого солдата развязалась на ноге обмотка; пока он разматывал и перематывал обмотки, а его товарищи за это время шли в нужном направлении. Солдат встал, собрался догонять товарищей, а в это время подошли к нему особисты и потребовали от него документы. А у него документа нет – значит, пошли. И вот его тоже допросили и посадили в подвал.
    Пока мы рассказывали друг другу о причинах нашего задержания, к нам в подвал привели лейтенанта – офицера связи. Он был направлен  с документами в штаб другой части. Вышел он на дорогу, чтобы проезжающие машины подвезли его по месту назначения. Машины проезжают и не останавливаются, он нервничает. И вот идет машина, он смотрит – в кабине рядом с водителем сидит женщина в гражданской одежде. Лейтенант голосует – машина не останавливается. Тогда он выхватывает пистолет и стреляет в кабину. Машина остановилась, он ранил женщину. А такой был закон, чтобы в прифронтовой полосе гражданских лиц в машинах не перевозить. Подъехали особисты и лейтенанта вместе с пакетом задержали.
…………………………………………….
    В.А.:В одном советском фильме о войне показан точно такой же случай. Трое солдат «голосуют» на дороге, но ни одна из машин не останавливается. Наконец один из них (между прочим, тоже офицер) в состоянии стресса стреляет из пистолета в проходящий мимо грузовик и, к счастью, никого не ранил и не убил. Я думаю, этот сюжет во время войны повторялся еще не раз. Точно так же, как и случай, о котором отец пишет ниже, когда обозленные голодные раненые в госпитале на попытки начальства их образумить швыряют в дверь костылями. В том же фильме показан подобный эпизод: в госпиталь не успели подвезти продукты, и пришлось урезать порции раненым. Те поднимают «бузу», и тот же офицер, что стрелял в шофера, швыряет вслед уходящему начальнику госпиталя миску с кашей. У людей, побывавших на передовой и смотревших в глаза смерти, как говорит наука, «притуплен болевой порог», поэтому их поведение отличается бесшабашной лихостью. Такой бесшабашностью отличались в  XIX веке гусары, потому что служба в гусарских войсках была особенно опасной.
……………………………………………………
    И вот снова вызывают на допрос солдата, идущего на получение награды. Допросили его, и два автоматчика повели его не знаю куда. За ним вызвали офицера связи, допросили и тоже два автоматчика и его повели, тоже не знаю куда. Потом позвали на допрос меня, снова те же почти вопросы и мои ответы, и тоже два автоматчика повели меня в нашу часть, туда, куда я им рассказал. При допросе я говорил, что от своей части я находился от места задержания 3 или 4 километра. И вот они меня ведут, а у меня откуда ни возьмись появилась способность рассказывать интересные случаи, и сопровождающие меня автоматчики с интересом слушали мои байки. Прошли больше пяти километров, и автоматчики заподозрили меня, что я им все наврал и хотели меня вести обратно. Я с большим напряжением их уговорил, что вот впереди лесок и  там есть поляна, где расположена наша часть. Ну ладно, согласились и повели меня дальше, и в лесочке на самом деле оказалась большая поляна, и на этой поляне командир полка организовал тактические учения с командным составом. Я обрадовался этому и сказал автоматчикам: «Вот это наша часть».
    Подвели они меня близко к командным учениям, как раз к тому месту, где верхом на коне был майор, командир нашего полка. Автоматчики передали командиру полка пакет, и командир полка сказал им: «Вы свободны», и они ушли. Конечно, в получении пакета расписался. Командир полка крикнул: « Джунусов, ко мне!»Капитан нашего батальона подбежал к майору ком. полка, и тот дал взбучку капитану. Как так могло получиться, что сержант покинул часть больше суток, и почему мне не доложили?. А Джунусов и сам не знал, кто ему должен доложить, когда я ни к какой роте или взводу не закреплен. Джунусов меня, конечно, отлаял, а командир полка направил меня к начальнику особого отдела, доложил ему суть дела.
   А ему со мной заниматься было некогда. Как раз получилось, что один солдат-узбек решил сдаться в плен немцам. Утром туман, и вот со стороны расположения немцев идет этот узбек с поднятыми вверх руками. Его быстро задержали, арестовали. Майор Булавин занимался со своими людьми этим делом. Установили, что солдат-узбек все-таки бежал из части к немцам, но в результате тумана заблудился и с поднятыми вверх руками думал, что пришел к немцам, а оказалось, что пришел в свою часть. Было принято решение расстрелять. Расстреляли его перед строем полка.
    Меня долго не мутозили. Отвели меня к оперуполномоченному нашего батальона. У меня с ним были хорошие отношения, он со мной побеседовал по-хорошему, без грубостей, затем направил меня в одну роту. Командир роты сказал, чтобы я не расстраивался, что он сделает меня помкомвзводом. Переночевав утром, как обычновыстроились на поверку. Идет командир батальона Джунусов и набросился на меня: «Мы тебе верили, мы тебе доверяли» и т.д. – «Направить его в минометчики – тебя, такого лба, минометную плиту таскать!»
………………………………………………
 ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Жунусов Ислям Жунусулы родился в 1914 году в Иртышском районе, ауле Бауыр-малдык. Образование — 7 классов и 3 курса молочного техникума.
Воевать начал с первых месяцев Великой Отечественной. В сентябре 1941 г. Жунусов — командир взвода 33-й отдельной огнеметной роты 43-й Армии Западного фронта. В 1943 году — командир отдельного учебного батальона Западного фронта, в 1944 – командир батальона 463-го стрелкового полка 118-й стрелковой дивизии. Уволен в запас в декабре 1945 года.
Имеет три ранения и контузию. Ранен в левое бедро в 1941 году, в левую щеку и лопатку в 1943 году.
Жунусов  награждён орденом Кутузова III степени за сражение под Смоленском (28.09.43.), орденом Боевого Красного Знамени за боевые действия под Новосокольниками в Смоленской области (22.04.44.),орденом Александра Невского за бои под деревней 
Гринево Калининской области (26.07.44.). 9 мая 1945 года удостоен медали “За Победу над Германией”.
Дети Исляма Жунусова бережно сохранили память об отце: пожелтевшие фотографии, фронтовые награды, копии документов из личного дела, которое хранится в райвоенкомате г. Иртышска. Орденами Кутузова и Невского награждались только особо отличившиеся боевые командиры “за полководческие заслуги, то есть за достигнутые победы в боевых операциях малой кровью, малой численностью войск над превосходящими силами противника”.
В военной характеристике молодого командира 3-го стрелкового батальона 118-й стрелковой дивизии Исляма Жунусова, подписанной командиром полка гвардии майором Фарафоновым 12 апреля 1942 года, сказано: “В должности комбата с 07.02.42. За период пребывания в должности проявил много настойчивости и упорства для выполнения заданий командования. В действиях решителен и смел. Всесторонне развит и энергичен. Быстро ориентируется и выходит из затруднительного положения”.
А в наградном листе гвардии майора  Жунусова читаем: “В период преследования противника, после прорыва его обороны в районе д. Гринево Кудиверского района Калининской обл. 10.07.44., проявил инициативу и умение вождения своих подразделений внезапным и стремительным броском. Наносил крупные поражения живой силе и технике превосходящего противника. В местах задержки противника переходил в контратаку. Полностью обеспечивал выполнение поставленных перед частью задач.»
    По окончании войны бывший фронтовик работал председателем областного ДОСААФ, директором кинотеатра, зам. директора по хозчасти совхоза Беловодский, избирался депутатом Максимо-Горьковского сельского совета.
Ислям Жунусулы был человеком широкого кругозора. Вырастил и воспитал двух сыновей, трех дочерей. Все пятеро детей Исляма живут в Экибастузе. Уже после смерти Исляма, он умер в 1972 году, родные получили письмо от однополчан с фотографией военных лет, где сняты несколько офицеров с командиром 251 полка П.И.Кадомским. По характеристике майора Фарафонова Жунусов отличалсятребовательностью к себе и подчиненным.
А.РАХИМБАЕВА.
………………………………………………………
   И вот меня направили в минометную батарею. Командиром нашего минометного взвода был замечательный человек, лейтенант-ленинградец Осянин. Душа-человек, таких встретишь редко. В минометном взводе в мою обязанность входило таскать на себе плиту весом 32 кг., а ведь передвигались на занятия в поле километров за 2-3 или больше. Другой солдат таскал ствол, вес которого тоже не малый, третий тащил ящик с минами. Наш комвзвода относился к нам очень хорошо, а вот командир другого взвода старший сержант, не помню его фамилию, уж больно выпендривался. Чуть что не по нему, дает команду: «Ложись, двести метров по-пластунски вперед». А дана команда – выполнять обязан. И вот один солдат по фамилии Симанович чем-то не угодил сержанту, и тут же дает команду: «Ложись, по пластунски двести метров вперед!». Симонович ложится на спину и руками и ногами двигает, а вперед не получается. Ст. сержант на него набросился с бранью, а Симонович ему отвечает, что он не знает, что такое «по-пластунски вперед». А раз дана команда, надо выполнять. А как пришлось старшему сержанту ложиться самому и ползти по-пластунски, а Симонович стоит, с издевкой говорит: «Молодец, можешь. Ползи дальше». А сам так и не пополз. Ст. сержант заработал насмешки от всех. Поскольку я намуштрован службой в армии на действительной, то у лейтенанта я был на хорошем счету. Да к тому же я сотворил глупость с похождениями и направлениями в особый отдел. Лейтенанту пришлось и отчитываться перед начальством за мое поведение. Потом лейтенант мне по-дружески рассказал, кто был назначен наблюдателями за мной. Один из наблюдателей был наш казанский по фамилии Заикин. Потом меня направили на курсы химинструктора – это где-то метров 500-600 от нашего батальона. Поскольку эти курсы химинструкторов были собраны со всего нашего полка, то там мы состояли на довольствии, там и ночевали. Из других-то батальонов расстояние было большое. Так вот, мне опять повезло с питанием: я на курсах в столовой поел, что мне нравится, а кое-что прихвачу с собой и иду еще в свой батальон в столовую, тоже ем, что захочу, а кое-что итам возьму поделиться с ребятами своего взвода. На занятиях этих курсов я пробыл с неделю, а потом провел несколько занятий по химподготовке с личным составом минометной батареи и с другими ротами нашего батальона. Немцы выбрасывали очень много листовок. Помню из одной листовки: «Коммунизм – это не учение и не мировоззрение, а сплошное преступление». И дальше начинают расшифровывать, сколько там лагерей, ГУЛАГов, сколько еще чего – все то же самое, о чем говорили, когда суд был над коммунистами. Макаров на суде выступал - прямо как по этой листовке делал обвинение.
Я уже писал, что пополнение в наш полк прибыли узбеки. В чем их отличие? Первое – это то, что у них у каждого вещмешки полные, набиты табаком, листья. Вот они меняли табак солдатам-любителям покурить. Меняли на сахарный песок, масло. Почему-то они чувствовали себя голодными, говорить по-русски большинство не могли. Всегда от них слышишь: «Катялюк, катялюк», т.е. кушать хочет. А командир ему говорит: «Да иди вон на кухню и получай», - и махнул рукой. Наше подразделение находилось в лесу недалеко от немецкой части, дело было в глухую темноту. И узбек пошел искать полевую кухню. Через какое-то время возвращается – у него на руках наложено и хлеб, и колбаса, печенье и еще что-то. Налили чего-то в котелок, и вот он вернулся с нагруженными на руках продуктами. Наши увидели это и удивились: где это он взял? Выяснили, что в темноте он дошел до немецкой кухни, где за пищей стояли в очередь немецкие солдаты. Очередь подвигается, немцы переговариваются, а так как кроме узбекского языка он не понимает разговоров и в русской очереди, не понимает, естественно, и немецких слов. В темноте форму одежды разобраться было не возможно. И вот так он и отоварился. (Беда  с этими узбеками! Один пошел сдаваться к немцам и угодил к своим, другой пошел к своим за харчами и угодил к немцам. – В,А,)
   Не упомянул, что перед этим наш полк с боями проводил наступательное продвижение. Однажды в перерывах между боями мы вдвоем с пожилым солдатом (жаль, не помню его фамилии) отправились с специальными фляжками за спиной (фляжки емкостью не меньше 10 литров), с ремнями, наподобие рюкзаков, отправились на полевую кухню за обедом для взвода. Полевая кухня расположилась в овраге метров за 300 или за 400 от нашего расположения. Налили повара нам супа в эти фляги и мы направились в свое расположение. Прошли с половину пути, и в это время немцы начали обстрел из минометов по оврагу, по которому мы шли. Товарищ мой шел немного впереди меня. Разорвался немецкий снаряд и намертво изрешетил осколками моего друга. Вот так я в первый раз увидел своими глазами смерть своего друга. Ему лет было так 50. Я его осмотрел – он был мертв. Обстрел оврага прекратился, я пошел к своим и доложил о случившемся, и его захоронили.
   Через несколько дней наш полк начал наступление. Задача была поставлена нашему полку – дойти с боями до реки Угра, это в смоленской области, закрепиться до подхода другой дивизии, которая заменит нашу. Была проведена мощная артподготовка, и наш стрелковый полк двинулся в наступление. В атаку двинулись стрелковые подразделения нашего полка. Потери в живой силе были большие. На следующий день в бой двинулся другой полк нашей дивизии, на третий день в бой пошел третий полк нашей дивизии. На четвертый день из остатков дивизии сформировали общий полк, и он пошел в бой. Потери были огромные. На пятый день наступления был сформирован еще один полк из всех оставшихся в живых и не вступавших еще в бой – подразделения хозчастей, штабных, ну и наш минометный взвод расформировали. Итак, все эти остатки собрали вместе и двинулись в последний бой. Это было 15 августа 1943 года. В бой пошли уж мы все были перемешаны и не знали уж, кто стрелок, кто минометчик, кто штабист – все стали стрелками. Ночью окопались траншеями. Утром снова артподготовка по немцам, и мы двинулись в бой. Пробежим метров 50, ляжем, лопаткой землю набросаем перед головой и начинаем вести стрельбу. А куда стреляем – не известно, так как лежим во ржи. Рожь спелая, высокая. Немцы стреляют, и от прострелянных колосьев зерна летят в лицо. Постреляем, и снова бегом вперед, снова ляжем и подсыпаем лопаткой земли над головой. И снова стреляем. Конечно, перебежки делаешь, смотря, как перебегают другие солдаты. И вот в одну из перебежек с такой болью мне стукнуло в правую ногу ниже колена, что я на какое-то время потерял сознание. А затем очнулся, подергал ногой, полежал какое-то время, затем встал и, прихрамывая, пошел к траншее, из которой я вышел в наступление. За это время наши на сколько-то продвинулись к реке Угре. Я добрался до траншеи, опустился в нее, сел, размотал обмотку, засучил штанину и увидел рану на ноге. И что интересного, на ране не было нисколько крови. Видимо, потому, что рана была в больше-берцовую кость, а ведь каждый может посмотреть, что больше-берцовая кость покрыта кожей и нет тут кровяной вены. Рану я забинтовал индивидуальным пакетом, намотал обмотку и пошел, прихрамывая, искать санитарный пункт первой помощи. Он был в раскинутой палатке, время было уже сумерки. Врач осмотрел мою рану при свете фонаря, написал заключение: «Ранение мягких тканей», и уложили спать. Раненых было несколько человек. Утром следующего дня подъехала машина, и раненых стали выносить на носилках в санитарную машину. За ночь рана моя на столько разболелась, что я уже не мог встать на ноги и идти к машине. А меня не несут, и я, превозмогая боль, ползком ползу к машине. Наконец меня погрузили и направили в полевой госпиталь.
    В пути в полевой госпиталь я припомнил недавний случай – это было до наступления в направлении реки Угра. Наш батальон (конечно, в составе полка) вели наступление на немецкие позиции. Утром началась перестрелка – и минометная, и из стрелкового оружия, т.е. винтовок. Накануне наша минометная батарея расположилась в укрытие. Это было рядом со старой границей, ведь до нападения на Советский Союз немцев наши войска, как говорили, освободили часть территории, ранее принадлежавшей нашей стране. Так вот, на старой границе были установлены огневые точки. Например, была яма диаметром метра три и метра два с половиной глубиной и внутри обшита плетнем, сплетенным из прутьев. Видимо, в этой огневой точке было установлено зенитное орудие против самолетов. Вот в это гнездо для зенитки мы опустили миномет в разобранном виде. Конечно, в эту яму был сделан и вход. Наш расчет минометчиков вырыл траншеи, и при обстреле немцами опускались в эти траншеи. Прекращались обстрелы – выходили наверх. А я считал, что самым надежным укрытием от артиллерийского огня и бомбежек авиации была эта яма. Так вот, в этой яме я находился, думая. Что погибнуть можно только при попадании снаряда или бомбы в эту яму.
    Начался разведывательный артиллерийский обстрел по немецким расположениям (разведывательный – это значит, нужно было установить расположение немецких орудий, засекая их во время стрельбы, и более мощный нанести удар. Мы поняли, что сейчас начнется ответный артиллерийский удар, и мы попрятались в траншеи. На этот раз я тоже залег в траншею. И вот начался сильный обстрел артиллерии немецкой. Закончился обстрел немцами, вылезли из траншеи мы и смотрим – в эту якобы надежную яму попал прямым попаданием снаряд большой взрывной силы, что даже выбросил из ямы минометный ствол, а он весит 16 кг. Вот что ожидало меня, если бы я не вылез из ямы на этот раз. В траншее одного солдата засыпало землей разорвавшегося рядом снаряда, но солдата откопали, и никаких повреждений у него не было.
    Закончил я недавнее воспоминание это. Привезли нас в полевой госпиталь, находившийся в разбомбленной деревушке. Осмотрели нас врачи: у кого тяжелые ранения, отправили в сортировочный госпиталь, а у меня признали легкое ранение – якобы ранение мягкой ткани. Определили срок лечения 10 дней. И вот началось: надо приходить на проверку, сходить за завтраком, сходить получить табак, сахар, а нога болит. Хорошо еще винтовку в санитарном пункте первой помощи я сдал. Время идет, а улучшения лечение не дает. И как раз наши войска двинулись вперед в наступление, надо подвигаться к наступающим войскам и полевому госпиталю. Снова комиссия, осмотр раненых, и меня решили направить в сортировочный госпиталь.В сортировочном госпитале осмотрели мою рану и говорят: «Как же ты ходишь?» -  «Вот так, - говорю,- и хожу». - «Ну, теперь тебя будут носить». Определили как тяжелое ранение сквозное с повреждением большеберцовой кости. Наложили гипс и направили на лечение во фронтовой госпиталь. Срок лечения – 30 дней.
……………………………………………….
    В.А.:В военном билете записано, что отец находился на излечении с августа 1943 по январь 1944г.г.
…………………………………………………….
  Привезли на поезде ночью в Москву на Киевский вокзал. На носилках понесли меня в машину скорой помощи милиционеры, привезли в госпиталь, занесли в палату, положили на кровать, и я уснул до утра. Утром соседи по койке говорят: «Привезли какого-то старика». Затем вскоре пришла врач делать обход, дошла до моей кровати. Смотрит на табличку, прикрепленную к стенке кровати: фамилия – Акатьев, год рождения 1916. Смотрит на меня и спрашивает: «Фамилия?» -  Я отвечаю: «Акатьев» Спрашивает год рождения – говорю: «1916-й». – «Как 1916-й? А не 1896-й?» В это время в палату приходит парикмахер, так врач дождалась, пока меня постригут и побреют и сказала: «Вот теперь помолодел. Но все равно смотришься старше, чем 1916 года».
    Дней через десять сняли у меня с ноги гипс и направили на рентген. Дня через два врач приходит и спрашивает меня, откуда я родом. Я говорю: «Из Казани». – «Вот, - говорит, - завтра отправишься в вашу сторону». На другой день погрузили нас в железнодорожный поезд и отправили по назначению. Указали в карточке срок лечения 3 месяца в тыловой госпиталь.
  Проехали мимо Казани, кого-то выгрузили, а я отправился дальше в госпиталь в город Дзержинск. Начальник поезда был майор – циганин. Подъезжая к г. Дзержинску (раньше назывался Рястяпино), нам начали разносить суп. Разнесли нам суп с хлебом, поели – ждем второе. А в это время поезд остановился, и мы приехали в Дзержинск. На наши требования «дайте второе» нам отвечают: «Прибудете в госпиталь, там вас накормят» Привезли нас в госпиталь, а мест нет, и разместили нас в красном уголке на полу, расстелив по два матраса на  3-х человек. Фронтовики подняли шум, начальство заглянет – в них летят костыли. Никакого обеда нам не дают, отвечают, что все продукты должны были дать в поезде. А ведь, например, только колбасы по 100 грамм на каждого, сахара украли у нас.
…………………………
    В.А.:
 А.С. Пушкин писал: «Бывают странные сближенья». В судьбе отца и моей есть «странное сближенье», связанное с именем Ф. Э. Дзержинского.
    Отец проходил срочную службу в войсках НКВД. Народный Комиссариат Внутренних дел был образован в первые дни после Октябрьской революции, спустя полтора месяца была создана ВЧК (Всероссийская Чрезвычайная комиссия) и возглавил ее Дзержинский. Призван на фронт отец был Дзержинским РВК, задержан по подозрению в дезертирстве он был «особистами» представителями Особого отдела, подчинявшегося НКВД, у основания которого, напомню, стоял Дзержинский. После этого из почтальонов его перевели в минометчики. И, наконец, в госпиталь он попал в городе Дзержинске. То есть, четырежды, когда в его военной карьере случался кардинальный поворот, так или иначе возникала фигура Дзержинского. Между прочим, по национальности Дзержинский был поляком, а отец участвовал в освобождении Польши (а его старший брат Дмитрий в гражданскую войну воевал в Польше). 
    Сам я, по «странному сближенью», проходил военную службу в пограничных войсках, которые подчинялись Комитету Государственной Безопасности – наследнику НКВД и ВЧК, и мои сослуживцы с гордостью именовали себя чекистами. И  я, будучи художником-оформителем и оформляя на заставах пропагандистские «ленинские комнаты», на самом главном первом стенде обязательно помещал репродукцию с картины, изображавшей основателя НКВД и погранвойск Дзержинского.
    Когда в 1991 году , в дни ельцинского государственного переворота, под восторженное улюлюканье либерального быдла на площади Дзержинского был повержен его памятник, мы с отцом восприняли это одинаково – как начало разрушения страны.
……………………………………………………………..
   Дня через 2 или 3 каким-то образом все же нас сумели разместить по палатам – видимо, кого-то выписали из лежащих, кого куда перевели, ну вопрос решили. Ну с обслуживанием, конечно, не сравнишь с Москвой: лекарства не хватает, бинты стираные-перестираные, и питание, конечно, не сравнишь с московским госпиталем.. Нас, раненых, разместили в палату на втором этаже 19 человек. Переночевали, утром старшая медсестра пришла к нам в палату после завтрака, посмотрела, и понравилось ей, как аккуратно заправлена моя кровать. И назначила меня старшим по палате. Прошло сколько-то времени, и мне поручили с каждого в палате собрать по сколько-то рублей, уж не помню, для каких целей. Никто, конечно, не возражал; деньги я держал в своей тумбочке.
   Заняться, конечно, не чем. Кто читает, кто байки рассказывает, кто собрался от нечего делать сыграть в карты – сначала в дурака, а потом в очко понемногу. Ну и я подсел к ним. Играли-то – на кон ставили копейки, и мне удалось выиграть рубля два или три. На другой день снова сели играть, и я проиграл не только те деньги, которые выиграл раньше, но и часть денег, собранных мною. Теперь уж вопрос, как возместить проигранные не мои деньги. Пришлось продать пайку сахарного песка и табак, масло и снова играть – и снова проиграл. Попросил взаймы у друга, он мне дал, и я снова проиграл. Пришлось продать обед, и снова сел играть – хочешь-не хочешь, а деньги-то надо возмещать. Ну игра этот раз шла и так и сяк, время уж кончать игру, поздно. И вот под конец время кончать мне довелось банковать. Поставил деньги ва банк, и весь круг мне повезло. И пошли на окончательную игру. К этому времени подошли еще два офицера с третьего этажа (они там тоже играли) и подключились к нашей игре. Ну раз последний круг, то почти все ставили на кон по всей, и мне снова повезло: я у каждого выиграл, а особенно офицеры пришли с деньгами. И я закончил с успехом эту игру, собрал приличную сумму деньжат. Переночевали, я рассчитался с долгом другу, купил масло, сахар. Отдал деньги, что собрал со всех, и больше ни разу не сел играть – азарт кончился. Извинился перед другом – он на гражданке был начальником лесопосадки, лесничий. В моем альбоме сохранилось его фото.
   Время идет, лечение проводившееся результатов не дает, рана не заживает. Меня направили на рентген и вроде выявили, что при ранении большеберцовой кости имеется раздробленность и мешает заживлению. И пришлось делать операцию. Проведена операция под общим наркозом, снова наложили гипс на ногу и уложили в постель. И продолжается госпитальная жизнь.
    Время идет к концу 1943 года, на фронтах идут бои. Из деревни мне прислали письмо, где пишут, что пришла похоронка на моего брата Федю. Поскольку сестра Дуня имела образование всего два класса начальной школы, то в письме не было написано где, на каком фронте, когда он был убит. Я поплакал, переживал о гибели брата, ведь мы были не только братьями, но и как товарищи. Мы вместе с ним ходили и на вечеринки, и хороводы, он как старший брат был моим наставником, между нами не было никаких ссор.
……………………………………
 В.А.:
 Третий брат отца, ФЁДОР родился в 1912 году. С ним у отца связаны наиболее теплые воспоминания: Федор был для него не только старшим братом, но и другом, товарищем, примером для подражания. Они вместе ходили в школу, вместе помогали матери в хозяйстве. После него остался сын ВИКТОР, если судить по фотографии, очень похожий на своего отца. После армии Виктор до самой смерти жил в Казани, не далеко от отцовского дома, на улице Короленко, и они с отцом иногда встречались. Я помню, как он останавливался у нас в первой половине 60-х, когда демобилизовался из армии (мы тогда жили на улице Декабристов). Был он в солдатской форме и говорил по-деревенски. Городской жизни он тогда совсем не знал, и, показывая на газовый счетчик, на колонку в ванной, водопроводные трубы и прочее оборудование городской квартиры, спрашивал меня: «А это что? А это зачем?». Он унаследовал спокойный акатьевский характер, но злоупотреблял спиртным.
  Однако вернемся к его отцу, Фёдору. Я опять же не буду повторять то, что содержится в мемуарах моего отца, расскажу то, чего в них нет.
    Однажды Виктор был у нас в гостях, они с отцом выпили и стали вспоминать Федора, при этом всплакнули. И вдруг заговорили о том, что могилу Федора можно найти, что надо только куда-то там написать. Виктор убежденно говорил, что да, надо написать, что где-то там, на памятнике должна быть написана фамилия. Я был уверен, что весь этот разговор - что-то не серьезное, взбаламученные алкоголем эмоции, которые наутро улетучатся без следа. Но я ошибся. Спустя какое-то время отец дал мне ксерокопию фотографии памятника советским воинам, погибшим под Ленинградом, под которым лежит его брат, а мой дядя. Оказывается, Виктор не забыл об этом разговоре и сделал то, что они решили с отцом – куда-то написал, пионеры – «юные следопыты» (времена были советские, и пионеры еще были) отыскали могилу Федора, прислали ее фотографию и дали полную информацию о ее местонахождении. Копии  с фотографий тогда еще не делали, но ксероксы уже были, и отец снял две ксерокопии: для себя и для меня. Под ксерокопией отец сделал надпись:
    «Ленинградская область, Ломоносовский р-н, дер. Гостилище (бывший Ориенбауманский р-н, дер. «Новая»). На обелиске написано: «Воинам Советской армии Ленинградского фронта, павшим в боях с немецкими захватчиками при снятии в 1944 году блокады Ленинграда.
                Здесь похоронен Акатьев Федор Петрович».
     К фотографии было приложено письмо с приглашением приехать в деревню, где похоронен Федор, кажется, на празднование очередной годовщины освобождения Ленинграда от блокады. Отец не решился ехать с таким попутчиком, как Виктор, опасаясь, что тот напьется. Так он и не побывал на могиле брата.
    В конце девяностых – начале двухтысячных годов я увлекся духовными практиками, много медитировал. Однажды решил попробовать через медитацию получить хоть какую-то информацию о своем дяде Федоре. Увидел самого себя Федором в день его гибели. Зимние сумерки, впереди какая-то деревня, которую мы должны  атаковать. Глубокий снег, голые ветви деревьев, сухие стебли прошлогодней травы, торчащие из-под снега. Холодно, и на душе так же холодно и сумрачно, как и в природе. Вот мы бросаемся вперед в атаку, я бегу по снежной целине и падаю, скошенной пулеметной очередью. Я точно помню, что очередь прошла почему-то наискось, справа налево, от правого плеча вниз к левому боку. После этого все меня перестало интересовать: деревня, атака – все это меня уже не касалось. Потом была яма братской могилы, вырытая в холодной промерзшей земле и бывшее еще недавно моим не живое тело. А я, бесплотный, как пар, медленно поднимаюсь вверх, оставляя внизу землю. Всё выше и выше, вот  уже вижу землю с высоты самолета, а потом все тает, рассеивается, - и я выхожу из транса.
    Это видение меня удивило. Отец говорил (и я всегда так считал), что Федор погиб осенью, в теплое время года, а тут – зима. Когда я спросил у отца, точно ли он уверен, что его брат погиб осенью, не могло ли это произойти зимой, он подумал и сказал, что это не исключено. В день Победы 9 мая 2004 года в парке Победы бесплатно раздавали тома «Книги памяти», и я охотно взял том на букву «А». Есть такой словесный штамп: «И каково же было мое удивление…». Ну так вот, и каково же было мое удивление, когда, найдя в списке фамилию Федора Акатьева, я узнал, что погиб он именно зимой. Не ручаюсь, что занятая немцами деревня, зимние сумерки и пулеметная очередь наискось справа налево – не плод моей фантазии,  -  ни доказать, ни опровергнуть, что это было именно так, невозможно. Но информация, что это произошло именно зимой, все же подтвердилась!
    Запись из «Книги памяти» перекочевала в интернет и перенесла туда ошибку, сделанную когда-то безымянным писарем: Федор родился не в 1918-м году, а в 1912-м, то есть, когда он погиб, ему было 32 года. Привожу информацию, взятую с интернета:
 
                АКАТЬЕВ ФЕДОР ПЕТРОВИЧ
Год рождения.:  1918
 место рождения:  село Тюбяк-Черки
 РВК:  Апастовским РВК
 звание:  старший сержант
 место службы:  308 стрелковый полк,98 стрелковой дивизии
 причина выбытия:  погиб
 день выбытия:  15
 месяц выбытия:  1
 год выбытия:  1944
 обл. выбытия:  Ленинградская обл.
 место выбытия:  Ломоносовский район, деревня Новая
 
    Итак, погиб он 15 января 1944 года. Между прочим, в записи отца под ксерокопией фотографии памятника вкралась ошибка: название деревни – не Гостилище, а Гостилицы. Деревня Новая переименована в Гостилицы (видимо, ей просто вернули ее историческое название. В интернете я нашел информацию, что памятник сооружен в 1967 году трудящимися Куйбышевского района города Ленинграда и входит в Зеленый пояс.
   О военной операции по освобождению Ленинграда, в которой погиб Федор, известно достаточно много, я приведу краткую историческую справку (материал взят из интернета):

    «На немецких военных картах и в документах вермахта плацдарм обозначался  как «Оранинбаумский котел». Именно здесь летом 1943 г. началось формирование 2-й ударной армии Ленинградского фронта (командующий армией генерал-лейтенант И. И. Федюнинский). К началу января 1944 г. по Малой дороге жизни через двойное кольцо блокады Ораниенбаума сюда были переброшены с северного берега Финского залива из района Лисий Нос и из Ленинграда морем и по льду 44 тыс. воинов, 6600 танков, много военной техники. Войска были хорошо обучены и подготовлены к наступательной операции, на небольшом участке фронта в районе Порожки–Гостилицы–Варвароси было достигнуто многократное преимущество перед противником по живой силе, артиллерии, минометам и танкам.
    13 января 1944 года на Ораниенбаумский плацдарм прибыл командующий Ленинградским фронтом генерал армии Л.А Говоров, будущий маршал и Герой Советского Союза. 14 января 1944 г. началась знаменитая наступательная операция «Нева-2». Мощнейший артобстрел в 9.25 утра сильно укрепленных  позиций противника ошеломил немцев.   Этим артобстрелом, длившимся более часа, вражеская оборона была сломлена. За огневым валом в атаку пошла пехота. Сохранившиеся огневые точки и артсредства противника оказывали яростное сопротивление. Нередко враг последними силами переходил в контратаки. Противник предпринял танковую атаку силами более 20 машин из Гостилиц на гору Колокольная, где находился наблюдательный и командный пункты операции «Нева-2» нашей армии. Однако огненный шквал дальнобойной артиллерии подавил эту атаку фашистов. Упорно сопротивлялись засевшие в Гостилицком дворце фашистские пулеметчики, но к вечеру 14 января Гостилицы были взяты , а дальше — упорное наступление наших войск на Ропшу, каждый день фронт атаки продвигался с тяжелейшими боями на 2-3 км. Но это было уже общее наступление Ленинградского фронта после двух с половиной лет оборонительных боев.
    Командир 43-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант А. И. Андреев вспоминает: «Клещи вокруг Гостилиц сужались, но безрассудное сопротивление фашистов продолжалось. В центре деревни из подвала каменного дома (дворца Разумовского.- В.А.) бил тяжелый пулемет. Он вывел из строя почти весь орудийный расчет Писарева, действовавший с передовой ротой капитана Макарова. У пушки остался один, и то раненый, командир орудия. Писарев не потерял присутствия духа, зарядил орудие, долго наводил и удачным выстрелом обрушил стену, похоронившую и пулемет, и пулеметчиков. Рота Макарова тут же стремглав поднялась, захватила дом и помогла полку овладеть Гостилицами
    Одновременно с прорывом из Ораниенбаумского плацдарма с Пулковских высот на Красное Село с целью овладения Ропшей двинулись войска 42-й армии. Эта талантливо спланированная крупная военная операция ВОВ привела к соединению и дальнейшему объединению действий двух армий Ленинградского фронта в районе Ропши–Русско-Высоцкое. Успех операции обеспечил полное снятие блокады Ленинграда. Для войск фронта стало возможным развернуть стратегические активные военные действия на южном направлении Гатчина–Луга и на юго-западном направлении Котлы–Кингисепп.            
    В ознаменование победоносных операций Ленинградского фронта под Ропшей 19 января 1944 г. в Москве был произведен салют 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. А 27 января снятию блокады в Ленинграде салютовали 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. 27 января отныне стал всенародным праздником — Днем полного снятия блокады Ленинграда. На братской могиле установлен восьмиметровый гранитный обелиск с надписью, повествующей о подвигах советских солдат, моряков Балтийского флота и ополченцев в сентябре 1941 года и о боях в январе 1944 года».

    Мы знаем, что похоронен Федор в братской могиле в Гостилице, что погиб он на второй день операции, но никогда не узнаем где он воевал до операции по освобождению Ленинграда. Отец в своих воспоминаниях пишет, что когда он за неделю до октября 1941 года приехал из Казани домой в Черки, Федора уже призвали на фронт, и он написал письмо из Ленинградской области. Хронологически всё сходится: днем начала Ленинградской блокады считается 8 сентября 1941 года, и Федор в начале сентября уже мог находиться под Ленинградом, написать письмо, и когда отец дней за семь до первого октября приехал домой, прочитал письмо брата. Всего Федор находился в Ленинградских окопах около двух с половиной лет. Я слышал, что голодали не только ленинградцы; бойцы, защищавшие подступы к городу тоже не доедали, так что порой от истощения не было сил идти в атаку. Много страданий, наверно, выпало перенести моему дяде за эти два с половиной года. В интернете я нашел информацию, что 17-19 января его 308-й стрелковый полк воевал у деревни Дятлицы против немецкой дивизии СС «Нордланд», но Федора в это время уже не было в живых.
 
  Материал из интернета:               
    «22 января 2012 года  в районе деревни Гостилицы прошла масштабная реконструкция боев 1944 года, посвященная очередной годовщине снятия блокады Ленинграда. Его организаторами стали несколько десятков городских и областных военно-исторических клубов. Перебрасывать  бронетехнику, мотоциклы и артиллерию начали за несколько дней до начала мероприятия. Под восторженные выкрики зрителей в небе появились два советских штурмовика. Они бомбовыми ударами поддерживали наступление советской пехоты. Вслед за самолетами Балтийского флота появился немецкий истребитель. Он безуспешно пытался сбить советских «соколов». Понаблюдать за реконструкцией боев за освобождение Ленинграда собралось несколько тысяч человек. По общему мнению, мероприятие получилось самым зрелищным за последнее время. Реконструкция операции «Январский гром» завершилась  торжественной церемоний возложением венков к обелиску в деревне Гостилицы.
   5 мая 2012 года прошли праздничные мероприятия, посвященные празднованию 67-й годовщины Великой Победы. Утром из деревни Оржицы стартовал традиционный для района, третий марафон-велопробег Оржицы – Гостилицы, посвященный боевой славе. В акции приняли участие более 200 человек.
    Оржицы для памятной акции выбраны не случайно. По линии Оржицы – Гостилицы проходила  передовая Ораниенбаумского плацдарма. Эти места были ареной боев при обороне Ленинграда, здесь разворачивалась битва по снятию блокады. О героях родного села рассказала собравшимся в велопробег  глава администрации Оржицкого сельского поселения Лидия  Глазунова. Молодежь, ветераны,  почетные жители Оржиц возложили траурные венки к воинскому захоронению. После митинга и небольшого концерта, с которым выступили ученики оржицкой школы, был дан старт велогонке. В стартах принимала участие молодежь от 14 до 35 лет, вне конкурса были приглашены младшие школьники. Марафон включал  забег на дистанцию 2 километра от Оржиц до деревни  Вильповицы и 4 километра велогонки до Гостилиц.
    Финишировали участники спортивной гонки на центральной площади Гостилиц у мемориала павшим войнам, у 8-метрового обелиска из гранита, установленного на братской могиле, где захоронено почти 4 тысячи человек. В праздничном митинге у мемориала участников пробега поздравили с тем, что они своим стойки пробегом почтили память погибших воинов и должны быть достойны их памяти.
    На горе Колокольная волонтеры из молодежных организаций, администрации Ломоносовского района, шефов района и коллектива государственного комплекса «Дворец конгрессов» провели большой субботник по уборке территории мемориала и подготовки его к празднику.
    Участники благоустройства Колокольней горы вместе с юными спортсменами молодежного  велопробега  возложили цветы к монументу «Высота 105,3» и торжественно открыли новый памятник «Огневая точка».      Завершился большой праздничный день привалом с армейской кашей, которую готовила полевая кухня  местной воинской части».
 
    А 9 мая того же года в деревне Гостилицы прошли торжества, посвященные празднику победы:
   «Традиционной солдатской кашей и боевыми ста граммами поздравляют сегодня ветеранов из деревни Гостилицы. Там продолжаются гуляния на горе Колокольня. Это место для ветеранов знаковое - высота 105 и 3 - это передний край Ораниенбаумского плацдарма. Отсюда вторая ударная армия начала наступление, закончившееся полным освобождением Ленинграда от блокады. К памятнику высоте 105 и 3 ветераны возложили цветы. Они вспоминали, что во время войны на Колокольне деревьев вообще не было.
    А еще раньше над Гостилицами отгремел праздничный салют, у мемориала звучали торжественные речи, а гостилицкая молодежь подготовила для ветеранов театрализованное представление. Не меньше запомнится ветеранам и парад. Строем по главной площади Гостилиц прошли воинские части, курсанты в полицейской форме и члены клуба юных моряков.
    Ветеранов с каждым годом в празднике участвует все меньше, память тех, кто не дожил до сегодняшнего праздника, почтили минутой молчания. На несколько секунд вся деревня погрузилась в тишин»у.

    После гибели Федора остались его жена Мария и малолетний Виктор, о котором я писал выше. О женитьбе брата мой отец выразился очень деликатно: «Женился, я бы сказал, неудачно», не желая вдаваться в подробности. И глядя на фотографию, на которой Федор снят с молодой женой, думаю, всякий согласится, что брак этот был явный мезальянс. У нее была дочь, рожденная без брака. Это и сейчас в деревне осуждается, а уж тогда воспринималось как грех, и такой девушке выйти замуж с ребенком на руках было практически невозможно. Трудно сказать, почему Федор сделал такой выбор. В деревне судачили, что она его приворожила, припомнили, что дом ее стоял на чувашской стороне, а у чуваш была репутация колдунов и мастеров привораживать. Против этой женитьбы были и его мать, и вся родня. Однако Федор проявил упорство, и если когда-то его покойный брат Дмитрий отказался от своей невесты, не посмев ослушаться воли своей матери, то для Федора эта воля уже не была непререкаемым законом. Возможно, у него был упрямый характер, но у меня есть и другое предположение. Братья жили на сломе эпох, и если Дмитрий по воспитанию и привычкам оставался человеком патриархального уклада дореволюционной деревни, хотя и успев пожить несколько лет при Советской власти и даже повоевать за нее, Федор уже в гораздо большей степени был советским человеком. Он воспитывался в советской школе, и школьные учителя были для него бОльшим авторитетом, чем неграмотная мать, потом была армия с ее политработниками, советские фильмы и прочее, и к 1938 году, когда Федор женился, патриархальные вековые обычаи если не исчезли, то, во всяком случае, значительно ослабели, утратили былую силу. Мать, не признав этот брак, не разрешила молодой семье поселиться в отчем доме и они какое-то время жили у матери Марии, но потом бабушка Анисья смирилась (а куда денешься, все-таки мать!) и пустила ослушника-сына с постылой невесткой и ее внебрачной дочерью, которую почему-то сначала звали Надей, а потом Тамарой.
  В детстве я чувствовал неприязнь к вдове Федора со стороны моих родителей, и выражалась эта неприязнь даже в том, что называли ее не Маша, а МашА, с ударением на последнем слоге. Смутно помню, как отец говорил, что во время войны по вине МашИ его мать, бабушка Анисья, голодала и просила милостыню. Возможно, эти его обвинения были не вполне справедливы, у МашИ у самой на руках было двое ребятишек.
    Мне довелось познакомиться с МашОй, когда мне было шесть лет. Я должен был осенью пойти в первый класс, а на лето мы с сестрой Валей поехали летом в Черки в гости тете Нюре (я писал об этом в предисловии). МашА, видимо, узнала о нашем приезде. И вот, помню, играю я на травке недалеко от тети Нюриного дома, мимо проходит какая-то незнакомая женщина, остановилась, спросила, как меня зовут. Я ответил, а она вдруг обрадовалась, заулыбалась, стала звать к себе в гости. Лицо этой женщины мне показалось знакомым, но я не мог понять, почему, и непонятно было, зачем она зовет меня к себе в гости. Она мне совсем не понравилась, и я даже ее немного боялся. Я уже привык к тому, что деревенские одеты хуже городских, но эта женщина даже на деревенском фоне была одета плохо. На ней была очень длинная черная юбка, какого-то мрачного цвета кофта, на голове темного цвета платок, на ногах резиновые калоши («галоши», как их называли в нашей среде) – все какое-то сильно заношенное, неопрятное, лицо длинноносое неприятное. Она вела меня за руку, что-то говорила, а я сомневался, правильно ли я делаю, что иду с ней, не заведет ли она меня к себе, как баба Яга Иванушку в свою избушку на курьих ножках. Но опасения оказались напрасными, мы довольно скоро пришли в ее жилище (это был уже не акатьевский дом), которое оказалось обычной деревенской избой.
    Когда мы еще шли по дороге, я узнал от этой странной тетеньки, что у нее есть Валя. У меня тоже была Валя – моя старшая сестра, и я подумал, что Валя этой тетеньки – девочка, и что-то спросил про нее, назвав ее «она». Тетенька, к моему удивлению, сказала, что Валя – мальчик, ее сын. Когда мы пришли, Валя был дома. Это был мальчик года на три старше меня, упитанный на вид, с полными щеками и очень живой. Ничего интересного для меня в их избе не было, только детская книжка «Катя и крокодил». Позднее  я прочитаю эту книжку, но тогда я умел читать только по складам, книжка была мне не по возрасту, я только посмотрел в ней смешные картинки. Валька взял у меня книжку и, будто читая название, сказал, по-деревенски  окая: «Катя и крОкОдил». А то вдруг ни с того ни с сего запел: «Кот - кот Иванович, кот - кот Иванович». Видимо, это была его импровизация. Как я потом увидел, Валька был большой любитель петь и все время что-то напевал. Запомнилась такая картина. Я сижу на берегу деревенской запруды, в которой, как лягушата, барахтаются деревенские ребятишки. Вода грязная, над запрудой слышится несмолкаемый визг, какой бывает там, где купаются дети. Среди барахтающихся пацанят большой мальчик верхом на лошади без седла, а Валька уже искупался, сидит на берегу в мокрых трусах и что-то поет, аккомпонируя себе на воображаемой гармони, растягивая воображаемые меха и перебирая пальцами воображаемые клавиши. Мимика лица при этом очень выразительна, он поет не только голосом, но и лицом, глазами, всем телом.
    Пока я жил в Черках, я видел МашУ еще несколько раз, и она уже казалась мне не страшной, а смешной, поскольку (напомню ещё раз), я был очень смешлив. Вот в чьей-то избе гулянка. Как и положено, после застолья гости вышли на улицу, стали петь и плясать под гармошку, и в это время пришла МашА. Пришла, как мне показалось, без приглашения. Все гости нарядные, а она в своей старушечьей юбке и кофте, шлепая галошами. Запела частушку, произнося слова по-деревенски:
                «Ты пляши, пляши, сёстра,
                А мне ни до пляски…»
    Продолжения частушки я не запомнил, и теперь мне самому интересно, в чем там дело, почему героиня частушки не может плясать, как ее сестра?
   У моей сестры о МашЕ сохранилось такое воспоминание. Она ходила играть к своей деревенской подруге Гале, у которой дом соседствовал с домом МашИ. На Галином огороде росла черемуха близко к меже, отделяющей ее огород от огорода МашИ. Влезая на черемуху, Галя топтала соседскую картошку, от чего у нее с Машой были конфликты. И вот сестра Валя с Галькой залезли на черемуху, чтобы полакомиться ягодами. МашА увидала, прибежала, стала кричать на Гальку (Валю как гостью не трогала), а Галька, хоть и ребенок, ее совсем не боялась: та ей слово, она ей два. МашА совсем разошлась, побежала домой, вернулась то ли с лопатой, то ли с метлой и стала пытаться концом черенка ткнуть в Гальку. Но девочка сидела высоко, и МашА до нее не достала. Картина была комичная: взбешенная женщина голосит и тыкает черенком вверх, а Галька сидит на ветке и обзывает ее всеми ругательными словами, которые ей известны. А было бы из-за чего горячиться! Ну, потоптала девчонка кустик-другой картошки, так в деревне картошку сажали чуть ли не гектарами, много ли от этого убытку!
     Уже дома, на фотографии, где дядя Фёдор с молодой женой, я в жене узнал МашУ. Мне показалась она в точности такой, какой я ее видел в деревне, даже кофта, кажется, была та же, хотя ко времени нашего с ней знакомства МашА, конечно, была гораздо старше. А сын ее Валька прожил не долго. Я слышал, что он упал с завалинки, ударился головой и, видимо, получил сотрясение мозга. Отец мне рассказывал, что когда он в последний раз ездил с мужем моей сестры Николаем на родину в Черки, на деревенском кладбище он видел Валькину могилу.
………………………………………………………….
  Вот подошел и новый 1944 год. С фабрик и заводов пришли поздравления, организовали концерт художественной самодеятельности, прислали подарки. До сих пор у меня перед глазами выступление простых рабочих в концерте. Вот запомнилась мне частушка:
                Хоть ты пой, хоть не пой,
                У тебя голос не такой.
                Есть такие голосья –
                Дыбом встанут волосья!
    Как сейчас у меня перед глазами пожилой мужчина, певший частушки.
    Ну, подарки нам раздали работники госпиталя: по два носовых платка, еще какую-то мелочь, но зато они сами решили попраздновать за счет того, что прислали с заводов. Больные заглянули в Красный уголок и увидели настоящее приготовление к празднику: уставлены в ряд столы, на столы установлены дорогие закуски, хорошие вина, коньяки и т.д. Группа раненых вырубила свет, обрезали эл. проводку, ворвались в Красный уголок (там еще никаких приглашенных не было), порастаскали все со столов, и выпивку, и закуски. Наконец свет восстановили, смотрят – а на столах ничего не осталось, новогодний праздник сорвался.
    Начальник госпиталя поднялся на третий этаж и начал психовать, а раненые подошли к нему: «Чего орешь! Вот сейчас сбросим вниз головой. Иди, жалуйся. Кому подарки-то принесли, вам, что ли, а не нам?» Тырь-пырь, на этом все и кончилось, шито-крыто, и больше не возникало никаких разговоров.
    Прошел праздник Новый 1944 год. Вскоре в госпитале прошли врачебные комиссии – кто вылечился, признан годным к службе в армии. Выдали нам справки о прохождении лечения, и направили нас в город Горький в запасной полк.
………………………………………
    В.А.:Справка о ранении отцу выдана 31 января 1944 года
………………………………………….
  Пробыли мы в запасном полку, пока контингент сформировали, около месяца, и направили нас на фронт. Приехали поездом до места назначения. Выстроили нас. Подошел командир батальона, капитан, поздоровался и говорит нам: «Вы прибыли к нам в первый мотомеханизированный корпус, в отдельный разведывательный батальон». Вот, думаю. Куда я попал! Какой я разведчик?
    Командир батальона дал команду соответствующим подразделениям подбирать в свои подразделения солдат. Сначала командир противотанковых орудий ст. лейтенант Шальнеев  отобрал себе ребят  и по росту, и по другим данным, ведь быть артиллеристом нужен крепкий человек. И вот отзывает меня и еще многих и, построив нас, отводит в сторону и объясняет нам наши задачи. В состав артиллерийской батареи входят командир 57 миллиметрового противотанкового орудия, наводчик, заряжающий, подносчик снарядов. Дальше подбирали в две роты мотоциклистов, водители мотоциклов с люлькой уже были, подбирали автоматчиков, затем подобрали в бронероту (была и такая рота).
    Командиром нашего отдельного разведбатальона был капитан по фамилии Писаренко. В основном задача нашего отдельного разведбатальона была следующая. Вначале общевойсковая артиллерия открывает мощную артподготовку. Затем пехотные войска идут в наступательный бой с немцами. Немецкая оборона не выдерживает натиск наших пехотинцев, так как после сильного артиллерийского обстрела несет большие потери и начинает отступать. В это время вступает в бой наши танковые роты, бронероты. Немцы бегут, вдогонку наши две роты мотоциклистов с автоматчиками не дают немцам возможности остановиться в оборону. А чуть приостановились, мы из своих артиллерийских орудий били по остановившимся немцам разрывными снарядами. Вот в таких темпах мы продвигались за день километров 75-80.
    Был и такой случай. Один мотоциклист, Райзенхаус, в детстве он был беспризорником, находился в детском доме. И вот он как-то знал, хорошо говорил по-немецки, и был он очень отчаянный. И вот, наступая, мы освободили районный центр. Он забегает в одно из зданий, и тут звонит телефон, и голос по телефону от немецкой части следующего райцентра. Спрашивают, как дела, и он отвечает, что очень большая наступает сила танки и другая броня. Мы срочно снимаемся и отступаем, так что вы не медлите, срочно отходите. И вот мы снова двинулись наступать, ворвались без выстрела в следующий населенный пункт, а там уж немцы умотали. Райзенхаус тоже видит по проводам расположение телефонной связи и также снова связывается со следующим населенным пунктом и подобный же разговор. Вот таким образом с его помощью заняли мы без единого выстрела три населенных пункта.
    Вот такими рывками, вися у немцев на плечах, быстрым темпом движемся вперед. Но когда немцы соберутся с силой и прекращают отступать, окопаются в обороне, нам также приходится остановится и вести как бы оборонительные бои контрнаступления. Но в это время за нами двигаются основные наши силы и снова ввязываются в бой.
    Это, как говорится, призказка. А вот вначале командир батареи ст. лейтенант Шальнеев распределил нас, отобранных, для выполнения служебных обязанностей. Батарея наша состояла из двух противотанковых пушек, стреляющих бронебойными снарядами или осколочными снарядами, смотря по необходимости. Каждый из двух орудийных расчетов состоял из командира орудия, наводчика (это наведение на цель через прицел), дальше заряжающий – он открывает затвор орудия, вкладывает в гнездо снаряд, закрывает затвор. Дальше два подносчика снарядов, два бойца, устанавливающие орудие к бою – разводят по сторонам станины и закрепляют, по команде «Отбой» соединяют станины, закрепляют их. Орудие прикрепляется к грузовой автомашине марки «Шевроле» (американская). В кузов машины укладываются ящики со снарядами и погружается расчет орудийный. Водителем был Гриша Борщевский, белорус. Он заканчивал КИЖ (Киевский Институт журналистики). Из расчета помню Павлюхина (казанец), остальных уж не могу вспомнить. Кузов автомашины сверху закрыт брезентом от непогоды.
    И тут у нас начались занятия по военной подготовке к боям. Знакомились, изучали по частям орудие, снаряды, как отцепить пушку от автомашины, как правильно прицепить пушку к автомашине, как правильно установить пушку готовой к бою, изучить, как правильно пользоваться прицелом, закрепленным к пушке с учетом дальности стрельбы, как зарядить пушку от снаряда, порядок подачи снаряда к заряжающему, затем пушку разрядить, соединить станины, закрепить их и прикрепить орудие к кузову автомашины, погрузить ящики со снарядами в кузов автомашины, всему расчету (7 человек) забраться в кузов автомашины, по команде переехать на другое место, выкопать укрытие для пушки, а автомашину отогнать в удобное место и тоже выкопать укрытие от вражеских снарядов и машину тоже установить в это укрытие, выкопать каждому себе окоп. И вот этим мы занимались, когда выдавались перерывы между боевыми действиями, а также во время боевых операций.
    Командиром нашей противотанковой батареи был старший лейтенант Шальнеев. До призыва на фронт где-то был начальником тюрьмы и, видимо, поэтому он был уж чересчур любителем командовать, в дело и без дела.
    Наш мотомеханизированный разведбатальон под командованием уважаемого капитана Писаренко входил в состав первого механизированного корпуса, командиром которого был лейтенант Кривошеин. Кроме нашего разведбатальона входили два танковых полка и другие подразделения. После того, как полностью сформировался корпус, пополнился вновь прибывшими людьми и техникой, наш первый механизированный корпус вошел в состав Белорусского фронта.
    Подготовлен план наступления против фашистских захватчиков. По этому плану наш 1-ый мотокорпус был подсоединен к кавалерийскому корпусу, причем главным был командир кавалерийского корпуса. Наш генерал Кривошеин очень обиделся – почему не он главный? Фамилию генерала кавалерии сейчас не помню. План наступления был не только нам и двум корпусам, а и другим - и пехоте, и артиллерии, и т.д. Вначале Белорусским фронтом командовал генерал Рокосовский, а потом командующим Белорусским фронтом был Жуков.
……………………………………………..
   ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
  Пе;рвый Белору;сский фро;нт — один из фронтов Красной Армии на заключительном этапе Великой Отечественной войны. Образован 24 февраля 1944, упразднён 5 апреля, но уже 16 апреля восстановлен и просуществовал до конца войны. Освобождал Белоруссию, Польшу, принимал решающее участие в Битве за Берлин.16 апреля — 8 мая фронт участвовал в проведении Берлинской стратегической операции, в ходе которой войска фронта во взаимодействии с войсками 1-го Украинского и при содействии войск 2-го Белорусского фронтов штурмом овладели столицей Германии — Берлином.10 июня 1945 года на основании директивы Ставки ВГК от 29 мая 1945 года фронт был расформирован. Сводная колонна фронта участвовала в Параде Победы.
…………………………………………………………………….
  Была проведена мощная артподготовка, и войска наши пошли в наступление по белорусским лесам и болотам. Вскоре кавалерийский корпус вырвался вперед в условиях белорусских лесов и болот, а немецкие войска отсекли кавалеристов от нашего корпуса. Но кавалеристы шли с боями вперед и в дальнейшем громили немцев в их тылах. Наш корпус с боями продвигался вперед; освобождали населенные пункты от немецких оккупантов.
    Были встречи с белорусскими партизанами. Запомнилась одна из встреч с партизанами. Среди партизан оказался один, одетый в немецкую офицерскую форму. Посидели мы с ними у костра. Оказался этот одетый в немецкую офицерскую форму был француз, культурного поведения. Он отлично говорил по-русски и, конечно, по-немецки. И вот он показал чудесные манипуляции руками, такие фокусы – просто заглядение. И был он таким общительным, и конечно, ему ничего не стоило вклиниться в немецкие части и узнавать их задачи и передавать это партизанам.
    Однажды, продолжая наступление, мы освободили населенный пункт – деревню. Обратили внимание на огород. Смотрим – в грядке лежит женщина. Что-то подозрительно. Перелезли через забор, приказали женщине «Встать!» Оказалось, под ней лежал мужчина в полицейской форме. Отобрали у него мы пистолет. У него был документ, что он гражданин Горьковской области, работавший там агрономом. Ну, конечно, сдали его в особый отдел.
…………………………………………………
    В.А.:
В свое время отец, как мы помним, сам попал в особый отдел по подозрению в попытке дезертировать из армии и довольно легко отделался. У этого агронома из Горьковской области вряд ли были шансы. Лагеря – самое малое, на что он мог рассчитывать в случае, если в должности полицая не участвовал в расстрелах партизан и карательных операциях немцев. В затерянных в белорусских лесах деревнях полицаи могли быть вполне мирными людьми, на которых у сельчан не было повода обижаться. А могли быть настоящими злодеями – все зависело от обстоятельств. Полицаи обязаны были выполнять приказы немецкого начальства, а за невыполнение приказа в военное время жестоко карают в любой армии.
……………………………………………………….
    Однажды нам было приказано захватить мост через реку. Ширина реки примерно как ширина такая, как река Свияга. До моста надо было добраться километров двадцать лесной местности, находящейся у немцев. В нашу группу захвата вошли один танк, один бронетранспортер, один броневик, одна наша пушка противотанковая 57мм., отделение мотоциклистов с автоматчиками. И вот в таком составе мы лесистой местностью ночью неожиданно для немцев проскочили к мосту, выставили у моста охрану, окопались у моста на берегу, замаскировались. Утром смотрим – от леса в нашу сторону идут на полной мощности танки и ведут стрельбу из орудий по нам. А танки-то наступают на нас наши, советские. Они стреляют по нашему расположению, а нам-то как быть? Не стрелять же по ним. Это пострашнее, чем в бою с немцами. Тогда мы выпустили из укрытия наш танк и направили его в сторону наступающих танков, ствол на нашем танке повернули назад. Наступающие смотрят – стрельбы в их сторону нет, танк без ствола в их сторону, и они поняли, что это свои и прекратили стрельбу. Это было для нас страшнее, чем бой с немцами, ведь ведя бой, некогда было бы испытывать страх. Конечно, начальство тоже виновато – не обеспечили нас сигнальными ракетами. Танки, наступающие на нас, были из другой армии.
    Вскоре подъехали и из нашей части, и мы направились в бой, стреляли по отступающим немецким колоннам. При отступлении на дорогах оставались разбитые автомашины, повозки. В одной раскуроченной автомашине мне на глаза попала фотография, сделанная немцем. Снимали процессию сельских похорон, впереди процессии с церковными хоругвями, большим деревянным крестом, с иконами шли мужчины. Дальше несут гроб и идут родные и близкие. И что интересно, почему я об этом пишу – а то, что такую же точно фотографию я обнаружил в одном из домов Берлина. Хозяев в доме не было. Вот такие бывают случаи.
    Война есть война. И вот мы продолжаем двигаться вперед с боями вдоль реки. А по ту сторону реки находятся немецкие оборонительные заслоны и стреляют из орудий по нам, так сказать, с фланга. И вот немецкий снаряд угодил в переднее колесо автомашины «Шевроле» нашего артрасчета, ну прямо сорвало колесо с оси. Машина рывком остановилась, и мы рывками повыскакивали из кузова машины. И нам стало ясно, что придется ждать, когда подъедет ремонтная бригада. И мы тем временем приступили готовить себе еду. Запасы продуктов у нас были. Машина стояла на обочине низины заболоченной местности с зарослями кустарника. Конечно, были и сухие кусты. Гриша Миронов и Беляев занялись сбором сухих кустов для костра, а я занялся разведением костра. Костер только разгорелся, пошел дымок, и тут из леса в нашу сторону летят три Мессершмита, приближаются к нам и сбрасывают бомбы. Когда отрываются бомбы от самолета, бомбы видно, а как они набирают скорость падения, то слышно только свист. Я срочно падаю на землю лицом вниз, свист усиливается, и как бабахнет! Раздался сильный взрыв, земля трясется, как в лихорадке. И слышу еще свист падающей бомбы, еще взрыв, еще свист, еще взрыв. Больше свиста не слышу, поднимаю голову, смотрю – самолеты улетели дальше.
    Когда раздался сильнейший взрыв с левой стороны, меня не сильно, но ударило по ноге и спине. Я встал, смотрю – у моего автомата Калашникова от деревянной ложи остался только клин небольшой, и даже в этом остатке ложи торчит осколок бомбы. Когда я ложился, а вернее, падал на землю, автомат у меня был в правой руке. Смотрю налево – метра полтора от меня огромная воронка от взрыва бомбы. В эту воронку от взрыва может поместиться деревенский дом, а внизу воронки появилась уже вода. Вижу – бежит к машине Беляев, который собирал сухие сучья для костра. Где же еще Гриша Миронов? И мы нашли его лежащим без движения, слабо дышит, и отнесли его в кузов машины. Остальные ребята не пострадали, потому что заблаговременно нами была вырыта траншея, в которой они и просидели. А я за это короткое время мог только лечь на землю.
    Вот теперь можно мне посмотреть и ногу, и спину. На ноге обмотка была разорвана, мохнатилась. Размотал обмотку – брючина в этом месте тоже была порвана, а вот кальсоны оказались целые-невредимые. Затем я снял гимнастерку – гимнастерка со стороны спины разорвана осколком бомбы, осколком порвало и нижнюю рубашку, на теле спины неглубокая царапина, даже нет ни капли крови. Почему я остался жив и невредим, хотя взрыв бомбы произошел рядом со мной? А видимо потому, что при взрыве бомбы осколки поднимаются вверх, а затем уже падают вних веером по сторонам от места взрыва. А вот тот осколок от взрыва бомбы, что пролетел надо мной, даже задел слегка меня и затем разбил ложу автомата, видимо, этот осколок не поднялся высоко, а опустился, все равно пролетел как-то по кривой как дуга.
………………………………………..
  В.А.:
 Снарядные осколки летят от центра взрыва подобно струям воды из фонтана и, стоя между фонтаном и местом падения струй  можно остаться сухим. Именно в таком месте и оказался отец. Если бы он лег чуть дальше от центра взрыва, осколок, застрявший в ложе автомата, был бы в его теле. А ведь где-то и сейчас на берегу белорусской реки ржавеют осколки немецкой бомбы, разнесшие в шепки ложе его автомата, но пощадившие его самого…
……………………………………………….
    Вскоре подъехала машина санчасти, врач осмотрел Гришу Миронова, внесли его в свою автомашину и увезли в полевой госпиталь. Что с ним стало потом, жив ли – не знаем. Потом подъехала машина ремонтников, зменили сорванное снарядом переднее колесо и мы поехали догонять свой батальон.
    Вот с такими трудными условиями вместе с другими армейскими частями наконец-то освободили территорию Белоруссии от фашистов. Потери в нашем батальоне были не большие, с боями подошли к границе с Польшей, пересекли ее и уж стали вести военные действия не на нашей территории, а на польской и гнать оккупантов из Польши.
    По прошествии стольких лет я сейчас не могу вспомнить, по какому договору и в каком году часть белорусской территории и часть западноукраинской территории, Бессарабия были переданы Польши и Румынии. Так вот, вступили мы в Польшу и, помню, как жители переданной территории белорусской Польше были в недружеских отношениях с поляками и были очень рады вступлению наших войск на эту территорию. Вдальнейшем эта территория вновь отошла к Советскому Союзу, а также часть территории Западной Украины была воссоединена с Украиной. Но вот Западная Украина под командой «пана Бендеры и его жены Параски» была настроена против нас, от них мы понесли немалые потери.
  Вот теперь мы с боями продвигались вперед по территории Польши. Поляки нас встречали с радостью. Однажды мы со своим батальоном двигались по заданному маршруту. И вдруг машина затормозила резко – оказалось, что лопнула стремянка. Стремянка – это такой хомут, который крепит рессору машины (назову так) к станине машины. А батальон, конечно, идет вперед. Надо что-то делать. Ладно, что  произошло это в населенном пункте – деревне. Подошли к нам мужики – поляки, к ним мы обратились с вопросом, не смогут ли они нам помочь. Они сказали, что недалеко живет Мишка-коваль (кузнец), он вам сделает новую стремянку. Взял я лопнувшую стремянку, и мужики повели меня к дому Мишки-коваля. Поляков подходит все больше и больше и всё жалуются, что «вшицко» (шибко. – В.А.) немцы у них забрали. Затем сказали, что у них в селе построен спиртзавод, а на воротах завода вывешены щиты большие с нарисованными на них карикатурами на наших руководителей, Сталина и других.
   Пока Мишка приступил к изготовлению стремянки, мы с мужиками пошли к спиртзаводу. Подошли к воротам – и на самом деле все размалевано на воротах с насмешками над нашими руководителями. Конечно, начальству спиртзавода доложили, что к заводу подошла группа мужиков и среди них два советских военных. Из ворот вышел к нам директор завода. Пожали мы с ним друг другу руки, и начался разговор у меня с ним, нет ли на заводе немецких солдат и т.д. Разговаривал директор интеллигентно на чистом русском языке. Я поинтересовался, где он научился интеллигентному русскому языку, он ответил, что до Октябрьской революции он получил высшее образование в городе Петербурге, а в настоящее время работает на этом спиртзаводе директором. Хозяином этого и других спиртзаводов является немец, находится - он сейчас не знает где. Директор в полном подчинении у хозяина. И тут он спросил у меня, не нужен ли мне спирт. Я, конечно, не отказался, и он повел меня и сопровождавшего меня красноармейца Павлушина в подвал спиртзавода, где было много баков, наполненных спиртом. Он подозвал меня к одному из баков и сказал, что вот здесь лучший спирт и налил полное ведро десятилитровое и проводил нас с Павлушиным из спиртзавода.
    Я передал ведро со спиртом Павлушину, а сам я с мужиками-поляками пошел. Поляки прожужжали мне уши, что «вшицко Ерман» забрал у них и «кОней» и другое (ерман – германец,немец; гласные Е и О я выделил заглавными буквами, чтобы показать, что на них падает ударение. – В.А.). Подошли к конюшне, зашли внутрь – огромная конюшня, аккуратно размещены стойла для лошадей, чистота, лошади все тяжеловесы. Конюх заявил, что вот эти семь лошадей ему, другие нарасхват тоже заявляют: «А вот эти семь лошадей мои», и все хотят растащить себе всех лошадей.  Я смотрю – и подумал: «Дело до добра не дойдет, без скандалов дело не закончится». И тогда я сказал: «ПановьЁ! Ни одного кОня брать не можно. Вот подъедет военный комендант, и он будет решать эти дела. А если кто самовольно будет хватать себе, что захочет, то будет строго наказан военным судом». «Пановьё» повесили головы, и все мы стали расходиться. Я пошел к Мишке-ковалю, стремянку он изготовил, и мы пошли к дому, где остановилась наша машина.
    Мой водитель Гриша Борщевский и Мишка-коваль установили на место рессору, закрепили стремянку, и теперь можно спокойно ехать, теперь можно зайти в дом и пообедать. К этому времени принесенный спирт разлили по фляжкам каждому. (Да, я еще не упомянул, что в кабине рядом с водителем ехал парторг батальона, капитан, а вот фамилию я уж не помню). В доме, куда мы зашли, обед на столе уже был подготовлен. Хозяева дома еще раньше готовили домашним способом колбасу, в основном уже фарш готовый был набит в приготовленные кишки, да и сам фарш можно было кушать – он был готов к употреблению. Сели за стол и приступили к обеду. Я сел рядом с парторгом батальона и спрашиваю его: не выпить ли нам к обеду спиртишку? А он в ответ: «А у тебя есть? Тогда давайте выпьем по одной стопочке» Пожевали обед, и я говорю: «Может, повторим?» Он в ответ: «Только еще по одной нам, остальным не разрешим». Полякам, конечно, налили, они уже развеселились, пошли в пляс – рады выпить «на халяву».
    На этом обед закончился, пошли сели в машину. Все выпили по стопке, но ведь у каждого по полной фляжке спирта, и в машине стали потягивать. Ехали, ехали, а спирт берет свое. И вот Павлушин дошел до того, что поднял скандал с наводчиком Соловьевым, который до моего назначения был командиром орудия и у него, т.е. у Павлушина с Соловьевым были натянутые отношения. Павлушин схватил автомат и направил ствол на Соловьева, я успел отбить ствол кверху, и прогремел выстрел. Машина остановилась, подошел парторг, в кабине услышав выстрел. Они перепугались. Я ему объяснил, что произошел случайный выстрел вверх. И он сел в машину, и мы поехали. Мне об этом случае со стрельбой никто из начальства ничего не говорил. Или парторг никому не доложил об этом потому, что и он чувствовал себя виноватым, так как разрешил выпить спирта. Но все-таки сумел помешать мне в награждении.
 ………………………………………………….
ОТРЫВОК ИЗ УСТНОГО РАССКАЗА ОТЦА, ЗАПИСАННОГО НА МАГНИТОФОН:
    Парторг пере….ся весь. Конечно, потом он начальству доложил. Мне, правда, ничего командир батальона не говорил, но какой-то орден хотели дать – отменили.
    После войны, в 60-х годах я встречался с Павлушиным Иваном Максимычем из нашего экипажа. Он жил на улице Павлюхина. Правда, он втянулся в выпивку. Я его адрес узнал в адресном киоске. Я знал, что он живет на Павлюхина, назвал его имя, с такого-то года, фронтовик. Пришел к нему – дома его нет, только сын со снохой, он же пошел с женой на кладбище. Я подождал-подождал – что-то не идут. Вышел на улицу, смотрю – идут. Вцепился в меня – расцеловались. Давай угощать: мне наливают, сыну наливают, а ему – нет. Он уже втянулся больно здорово. Посидели, поговорили, пригласил к себе с женой. Но они не приехали. Жена была как-то настроена – до этого у них побывал шофер из Татарстана  с машины другого орудия, и что-то там произошло, и жена его возненавидела. Забыл фамилию этого шофера. Потом мы с Павлушиным обменялись письмами.
   После войны, в 60-х годах я встречался с Павлушиным Иваном Максимычем из нашего экипажа. Он жил на улице Павлюхина. Правда, он втянулся в выпивку.
……………………………………………………
  Наступление наше было приостановлено, чтобы приготовиться к форсированию реки Висла. Эта река разделяла территорию Польши, можно сказать, пополам. Забегая вперед, хочу сказать, что жители Польши, проживающие на восточной части территории отличались от жителей западной стороны Вислы. Жители западной части Польши были заметно, можно сказать, культурнее, чем жители восточной части. Поляки уж очень скупые. Вот, например, мы ночевали в одном доме вместе, конечно, с хозяевами. Было очень морозно, земля замерзла, а снега еще не было. Выходит хозяин дома. Одет в шубу и шапку, но, к удивлению нашему, босиком, и, пожимая плечами, говорит: «О, зИмно, зИмно!» А как можно на замороженных кочках острых ходить босиком?!
    Как я уже упомянул, что наступление наше было приостановлено, и наш батальон был направлен на восток, в сторону Украины. Западная Украина к тому времени была освобождена от немецких войск войсками Первого Украинского фронта. Едем мы колонной лесом по земле Западной Украины ночью. Вдруг колонна остановилась. Почему? Оказывается, головная машина подорвалась на заложенной мине. Ну, конечно, многих ехавших в колонне длительное время приспичило сходить в кусты, кому по малой, кому по большой нужде. И несколько из них подорвались на минах, установленных бендеровцами. Так что пришлось не отходить в сторону от своих машин, чтобы не подорваться на минах. Ночь была очень темная и ничего нельзя было предпринять. Вся колонна до наступления рассвета стояла без движения, а когда стало светло, занялись разминированием местности и продвигаться вперед в назначенное нам место.
    Доехали до районного центра и разместились там по квартирам. Оказалось, что в этом районе за неделю было убито шесть председателей райисполкома бендеровцами. Это была грамотно организованная банда, она по ночам уничтожала ненавистных им людей. Нашему батальону пришлось заняться очисткой от бендеровцев. Мы обследовали все помещения и при обнаружении мужчин соответствующего возраста производили мобилизацию в Советскую армию и направляли их по назначению. Один из жителей, молодой человек лет двадцати, явился к нашему начальству и доложил, что он знает, где у бендеровцев в лесу укрыто большое количество разного оружия и боеприпасов. Часть солдат во главе с командиром направились с этим молодым человеком в лес, где было укрыто оружие. Подошли к хорошо замаскированной землянке, в которой было уложено много разного оружия: и пулеметы, и автоматы, минометы, мины и снаряды. Оружие изготовлено недавно в Советском Союзе, было хорошо смазано, законсервировано. Без наводчика на эту землянку было бы трудно обнаружить. Прошло определенное время, и налетов ночных бендеровцев не стало, население стало жить спокойно.
  Вскоре река Висла нашими войсками была форсирована, и наш батальон тоже переправился на западную территорию. От Вислы было продолжено наступление к немецкой границе. Но впереди еще, на немецкой территории, есть река Одер. Западнее Вислы население поляков отличается от поляков, живущих с восточной стороны от Вислы: они по культуре больше похожи на европейские страны.
    Наконец началась операция – наступление уже на немецкую территорию. После артподготовки мы перешли немецко-польскую границу. И что у меня осталось в памяти: движемся мы вдоль какого-то животноводческого хозяйства огромного, огороженного заборами, а за заборами очень много коров. Кто-то из наших солдат дал несколько очередей по коровам. Проходивший мимо нас майор или полковник стал отчитывать за этот обстрел, дескать, кому это нужно? зачем это делать? А солдат отвечает, что немцы в его селе и у его родителей уничтожили скотину.
    Мы продолжаем двигаться дальше. Захватили населенный пункт, дело было уже вечером. Мы поселились в одном доме, стали готовить ужин. Помогали готовить ужин немки, отношение к ним было снисходительное, вроде бы мы не у врагов наших. Приходит большой наш начальник, не помню уж его звание, и начал нас отчитывать – что они, т.е. немцы столько уничтожили наших хозяйств, а вы тут вместе с ними чаек попиваете, дышите с ними одним воздухом! Вон выгнать их в сарай, - что, конечно, и было сделано. Но настроение было попорчено, не привыкли мы к таким отношениям.
  Переночевав, мы продолжили передвижение на западном направлении. Познакомились мы с жизнью немецких горожан. Как называть населенные пункты, по которым мы проходили? Селом, деревней, поселком? Буду называть деревнями. Так вот, все деревни связаны с городами и другими населенными пунктами асфальтированными хорошими дорогами; улицы и тротуары в деревнях тоже заасфальтированы. Дома там каменные, кирпичные; фундаменты изготовлены с расчетом того, чтобы были капитальные подвалы. Заглянули в подвалы, а там как в магазинах, на полках уставлены законсервированные в стеклянных банках 3-х литровых, закатанных металлическими крышками. Для нас это было новостью, до этого мы такого не видели в Казани, а они и фрукты, и овощи хранили так. Дома – или двухэтажные, или одноэтажные, на чердаках продолжена кирпичная отопительная труба, в которой сделан коптильник для сала, свиного мяса, колбас. И вот в таких условиях они жили, в сравнении с нашими деревнями и селами. А у нас,  по-моему, в украинских селах, где мне приходилось побывать, дома построены из кизяков, а не дерева; полы в домах не из досок, а земляные, утрамбованные.Однажды в одном доме я обнаружил: на полу появляются ровные полосы. Я поинтересовался, что это за полосы, и мне с удовольствием объяснили, что у них пол из досок. И мне стало ясно, что этот пол ни разу не был помыт, и этот пол ничем не отличался от соседских земляных полов.
  Ну ладно. Вот мы продолжаем наступление. Во взятом нами населенном пункте (дело было вечером, темно) я со своим расчетом поселился в одном из домов. Установили во дворе дома нашу машину и артиллерийскую 57-миллиметровую пушку. В доме этом пожилые люди – муж и жена. Мы хозяйке дома дали картошку и сливочного масла (все-таки дали им «плохого» масла вместо «хорошей» крапивы. – В.А.) и попросили приготовить нам ужин. Картошку она почистила, сварила, растопила масло и поставила на стол. А мы думаем: а как это по-европейски положено есть-то? Я беру кусок хлеба, картошку макаю в масло и ем; другой из нас картошку нарезал кусочками и заправил маслом; третий из нас помял картошку и заправил маслом. И вот мы поужинали. Да, надо сказать, что рукомойника у них нет, и умываются они – наливают в тазик воды и моют руки и лицо.
………………………………………
 В.А.:
  Вот здесь некультурный русский «Иван» мог культурному немецкому «Фрицу» в отношении культурности «дать фору»: у нас на Руси испокон века умываются только проточной водой, и последний нищий ни за что не станет умываться по-европейски. Если нет рукомойника, так хоть товарищ польет воду из кружки.
……………………………………………….
    На следующее утро я решил сварить пельмени, как варила их мама. В запасе у нас были и мука, и мясо - и  говяжье, и свиное (хорошо, что у нас в машине можно было без проблем иметь нужные продукты). Сбил я тесто, раскатал скалкой (конечно, хозяйской) сочни, нарезал стеклянной стопкой кружочки, на кружочки сочня ложку фарша (мясорубкой, конечно, воспользовался тоже у хозяев), сгибаю,  пальцами приминаю по полукругу, затем еще сгибаю острые концы этого пирожка пальцами (получается что-то вроде человеческого уха), затем опускаю в кипящую воду подсоленную и варю. Хозяйка с интересом смотрит на мою работу. Пельмени готовы, позавтракали, угостили хозяйку. Ей очень понравились, она понесла пельмени соседям, тем тоже понравились.
  Длительное время нам не могли сменить наше потрепанное обмундирование, и мы в Германии появились в обносках. В каких условиях мы двигались в наступлении – надо понять, что и спали мы на голой земле, и редко имелась возможность постирать гимнастерки и белье. В холода старались ночевать в лесах, укрываясь от бомбежек; от холода разводили костер и ложились вокруг костра ногами к огню, ведь особенно плохо, когда ноги коченеют. И у многих от близости ног к огню плавились и сгорали подошвы, и приходилось обматывать ступни ног чем попало. Многое можно рассказать о бомбежках, обстрелах из артиллерии, автоматов. Вот однажды я шел с ведром, в котором приготовились варить обед, и тут появились самолеты и сбросили бомбы. Осколком от бомбы у меня вырвало из рук ведро и, как говорится, слава богу, что меня не повредило. Как трудно переживать бомбежку, лежа в окопе, и ждать – пронесет мимо, или нет!
    Я писал, что мы оказались в рванье и, хочешь-не хочешь, приходилось шарить в немецких домах то брюки, то какой-то костюм, то обувь, и по виду уже мы были не похожи на солдат. Пожили мы несколько дней в этом доме, где остановились, у хозяев, конечно, ничего не тронули, они ведь не при чем. Едем и смотрим – впереди собрались кучка солдат, а на земле лежит в немецкой военной форме рыжий солдат. Мы тоже остановились, подошли и смотрим – рыжий пьяный вдрызг немецкий солдат, а ему всякими способами предлагают водку. А он кивком головы просит дать ему водки. Посмотрели мы это и поехали дальше.
    На второй день мы едем, а по нам бьют из орудий, автоматов, летают самолеты, и мы поехали к лесу, чтобы укрыться от глаз немцев. Подъезжаем к лесу, смотрим – стоит в кузове грузового автомобиля-заправщика горюче-смазочными материалами тот самый рыжий немец, которого мы видели вчера пьянущим. Занимался он заправкой ГСМ (горюче-смазочными материалами. В.А.) с видом хозяина подъезжающих машин, и мы заправили у этого рыжего немца ГСМ нашу автомашину.
   Нельзя не упомянуть такой случай. Вели мы перестрелку артиллерийскую с немцами. Погода была сильно ветренныя, поэтому надо учитывать это влияние порывистого сильного ветра на летящий снаряд при дальнем полете. Я дал команду: «Заряжай, прицел такой-то!» Я сделал корректировку с учетом встречного сильного ветра и здорово переборщил, т.е. слишком высоко поднял угол ствола орудия, и два снаряда, выпущенные из орудия, полетели гораздо дальше намеченной цели, и никаких этих двух взрывов осколочных снарядов у намеченной цели не было. Они улетели километров за семь и там взорвались.
    Вскоре обстрелы с немецкой стороны прекратились. Наступающие наши мотоциклисты потом нам рассказали, что два этих взрыва снарядов случайно попали рядом со штабом немецкой части, и немцы срочно дали своим команду отступать. И наши мотоциклисты без выстрела заняли этот населенный пункт.
    Командиром нашего отдельного разведбатальона был капитан Писаренко. Он далеко еще до моего прихода в этот батальон успешно с боями прошел большой путь. Его очень уважали весь личный состав батальона, как командиры, так и рядовой состав. Но однажды он, видимо, чем-то не понравился вышестоящему командованию, и ему дали явно не выполнимую задачу: силами батальона захватить немецкий город, что было явно самоубийственно. Но приказ есть приказ, обсуждению не подлежит, и мы двинулись в направлении этого города, название которого я, конечно, не помню. Продвинулись на несколько километров, и поступила сверху команда: «Стой!» Значит, очухались, дошло до верхов, что нельзя безрассудно губить жизни людей.  Наступление приостановлено, но все же капитана Писаренко убрали, за что – нам, конечно, не известно, и назначили нам командиром батальона майора-татарина, фамилию я его тоже не помню, хоть он и из Татарии. В отличие от Писаренко он был груб в обращении, уважения он не заслужил.
   Однажды он дал команду построить весь личный состав батальона, чтобы прочитать нотации о дисциплине и порядке. У меня, как назло, перед этим вскочил чирей на животе, распух до огромных размеров так, что затянуть ремень на животе при такой боли  невозможно. Но кА же без ремня становиться в строй? И на построение я не пошел. Новый майор потребовал всех привести в строй, и меня в таком виде привели в строй: ремень одел и опустил его ниже живота. Подхожу к строю. Увидев меня в таком виде, майор схватил меня за ремень, надавил коленом на живот, я крякнул во весь голос – чирей он раздавил и боль приутихла, застегнул ремень. Вот такой он доктор!
    В одной наступательной операции при новом командире батальона был убит командир мотоциклистской роты капитан… (фамилию не помню). Очень хороший человек и командир, уважаемый личным составом. Новый командир батальона, майор, устроил очень пышные проводы убитого капитана. Тело погибшего направлено на захоронение на его родину в Советский Союз под траурную музыку духового оркестра, траурные речи. И гроб с телом понесли по дороге, где был подготовлен  транспорт. Каждый орден, каждую медаль на черной бархатной подушке отдельно несли строем по одному впереди гроба мотоциклисты.
    Через несколько дней у нас  убрали и этого майора-татарина, и вместо его нам прислали майора, Героя Советского союза … (фамилию его я тоже уж не помню; вроде фамилия неприличная – Дурманов). Очень жаль, что писать я начал не раньше хотя бы лет на десять или двадцать, когда еще не ослабла память. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
  Вот наступило время дать решительный бой немецким войскам. Был спланирован порядок прорыва обороны сконцентрированных немецких войск. Началась невиданная артиллерийская подготовка в ночное время, в полной темноте. Было сконцентрировано множество прожекторов. Направленные световые лучи прожекторов, ослепляющие немецкие войска и одновременно мощная артподготовка по немецкой обороне, а немецкие войска, ослепленные светом наших прожекторов, не имели никаких возможностей наносить ответные удары.
  Наш первый мотомеханизированный корпус уже 18-го апреля 1945 года захватил пригород Берлина (по-моему, Бранденбург; опять ссылаюсь на плохую память, может быть, название пригорода и другое). Дана команда нашему соединению продолжать наступление на запад, по северным окраинам Берлина, а по южным окраинам Берлина наступление вели войска Первого Украинского фронта. В результате Берлин был окружен, и мы повели бои непосредственно в городе. Приказом Верховного Главнокомандующего маршала Советского Союза Сталина от 23/IV 1945 года №339 за прорыв обороны противника и вторжение в город Берлин всему личному составу соединения, в том числе и мне, принимавшему участие в боях, объявлена благодарность.
  Наш разведбатальон занял главную улицу Берлина Ундер ден Линден. Я со своим расчетом противотанкового орудия разместился на перекрестке улицы, а второй расчет противотанкового орудия разместился на следующем перекрестке улицы. Побывать в Рейхстаге мне не довелось.
…………………………………………………………….
 СПРАВКА:
  Унтер-ден-Линден (нем. Unter den Linden — «под  липами») — один из главных и, вероятно, самый известный из бульваров Берлина, получивший своё название благодаря украшающим его липам. Длина улицы - 1 390 м, максимальная ширина — 60 м. Улица ведёт от Парижской площади до Дворцового моста (нем. Schlossbr;cke) через реку Шпрее, где Унтер-ден-Линден сменяет дальше улица Карл-Либкнехтштрассе (нем. Karl Liebknecht-Stra;e).
………………………………………………………………….
   Так вот, установили мы свое орудие на перекрестке в боевом положении. Мимо нашего расположения проходит и командный состав, и рядовые, и нет-нет – кто-то из проходивших мимо падает, сраженный пулями. Наблюдаем, что стрельба ведется с улицы, пересекающей ул. Ундер ден линден, и эта улица идет с уклоном вниз от ул. Ундер ден линден, и метров двести от нашего расположения стоит многоэтажное здание, на котором закреплен флаг с красным крестом – значит, это или больница, или госпиталь. На наших глазах был убит проходивший мимо майор, через некоторое время еще убит проходивший мимо нас офицер. Мы засекли по вспышкам, что стрельба ведется из этого здания с красным крестом из окна второго этажа. Вот вам и красный крест! Развернул я орудие, прицелился в замеченное нами окно, из которого снайпер немецкий стрелял по нам, и произвел я выстрел осколочным снарядом. И после этого на нашем перекрестке убитых и раненых больше не было у нас.
………………………………………………………
  В.А.:
  Рассказывая однажды эту историю, отец сопроводил свой рассказ комментарием, что, дескать, он тогда, возможно, совершил преступление, поскольку по объекту с красным крестом стрелять нельзя, как и по белому флагу, и был ли там госпиталь, были ли раненые, или флаг был нарочно вывешен немецким снайпером, он не знает.
………………………………………………………………..
   Было это первого мая 1945 г. Провели ночь на перекрестке, а утром второго мая на балконах домов, из окон домов – кругом вывешены белые флаги. А вскоре ведут по улице несметное число пленных немцев. Берлин полностью взят нашими войсками. А для нас это было праздником.
    На одном углу перекрестка был магазин разных тканей, в этом магазине мы забрали рулон фланели в машину, чтобы менять себе портянки. На другом перекрестке ул. Ундер ден линден, где стоял расчет нашего второго орудия, на углу был винный магазин, и они набрали себе разных вин. Командир орудия пришел ко мне и позвал к себе отпраздновать победу. Сели мы с ним в кабину машины и стали выбирать, что лучше выпить. А что за вино – понятия не имеем. На одной бутылке этикетка пять звездочек, а вторая бутылка – уж очень заманчивая этикетка на бутылке. Ну, думаем, что пять звездочек – это крепкий коньяк, давай-ка сначала попробуем, а что это за вино. Разлили в стаканы и выпили – уж очень нам понравился вкус, и в голову ударило, и разболтались мы с ним. Заглянул к нам в кабину шофер и видит, что мы уж очень разболтались, и забрал у нас бутылку с пятью звездочками. Мы допили вино из бутылки с красивой этикеткой, и я дошел с этой выпивки до того, что командир взвода тащил меня на себе целый квартал к расположению моего орудия.
    Просыпаюсь утром – и ничего не пойму: где это я, куда попал? Лежу на кровати в какой-то квартире, по квартире ходят немки. Ну, думаю, попал! Встал и вышел из квартиры и пришел к своему расчету. И тут я понял, почему это немцы пьют не стаканами, а стопочками.
    Вот на этом закончилась моя битва за Берлин. Но война еще не закончилась, предстоит еще полностью занять территорию Германии. Надо двигаться на запад, а на западе войска Америки фактически без сопротивления немцев продвигаются на восток. Желание Американцев захватить Берлин первыми им не удалось, а наши войска, взявшие Берлин, двинулись на запад Германии. Нашему корпусу была поставлена задача – двинуться на Запад и встретиться с американскими войсками, причем не отступать при возможных схватках. Но почему-то встречу нашего корпуса с американскими войсками заменили другими частями, а движение на запад все равно мы продолжали, занимали населенные пункты.
   Немецкие солдаты уже почувствовали свое неизбежное поражение, стали сдаваться в плен. Такой вот был случай. Один солдат из моего расчета, казах по национальности, пошел в лесочек справить свою нужду. А в лесах ведь, знаете, копается яма, устанавливается столб с номерами определенных участков. Так вот, солдат-казах подошел к яме – сидят два немецких солдата с автоматами, а у казаха нет никакого оружия. Но он не растерялся, поддернул брюки и крикнул «Хенде хох!». Немца встают, поднимают руки вверх и вылезают из ямы. Казах забрал у них автоматы, повел в часть и сдал их командиру.
    Почти подобные случаи стали частыми. Командиры наши после разборки с пленными кого отправляли в особый отдел, кого оставляли в своей части для выполнения физических работ – рыть траншеи и т.п., а если кто из пленных роптал, то остальные пленные в ответ: «Ты что, в лагеря хочешь? Разместились мы в лесочке. Однажды шли мы с другом, и вдруг видим – свободно идут «фрицы» в военной форме! А потом смотрим – это «наши» «фрицы». Вот такие причуды были.
    Во время оккупации нашими войсками фашистской Германии нам стали платить жалование кроме советских денег и немецкими марками в таком же расчетном исчислении, то есть, стали получать двойное жалованье. Свои получки в советских рублях мы вкладывали в сберкнижки, а немецкие марки использовали на покупку необходимого в военторгах или в немецких магазинах.
  На моей сберкнижке накопилось рублей 800-900, из них я получил деньги и отправил по почте маме 600 руб., которые она получила и была очень рада, а остальные я оставил себе, надеясь, что скоро демобилизуюсь из армии. Однажды я в доме богачей немецких обнаружил большое количество пачек немецких марок гитлеровского образца и не взял себе ни одной марки даже для коллекции. Не путать марки: это вроде наши рубли, а не почтовые марки. Закончилась война, и эти гитлеровские марки решено было принимать в оплату в течение шести месяцев на территории Германии. Вот таким плохим финансистом я оказался.
    Мною выше было указано, что выезжая из Берлина в направлении на запад. Наша часть оставалась в лесу. Пришла почта, мне вручили письмо. Письмо мне прислала девушка из Чирков. Я не помню сейчас ни ее имя, ни ее фамилии, у меня с ней не было никогда никакого общения. Не знаю, как она узнала мой адрес – наверное, у почтальона. Она в письме пишет, что моя мать умерла, а перед смертью она ходила собирала милостыню, жила плохо. Получив это письмо, я очень расстроился, удалился в лес и от такого тяжелого горя в одиночестве дал волю своим слезам. Наплакался, еле успокоившись, вернулся к своим товарищам. Никому не поведал своего горя. С расстройства написал письмо прокурору Апастовского района: «Как вы могли допустить такое?!» - и дальше в таком же духе. Приходит ответ прокурора: «Ваша мать жила не плохо, жила у дочера, имела корова». Этот ответ хранится в его бумагах.
    Полный текст формальной отписки прокурора (видимо, чуваша, плохо говорившего по-русски:
 
                25 май 1945г
                Красноармейцу тов. Акатьеву Иван
                Петровичу
Ваш мать проживающие село Тюб. черки
некакими налогами обложено не было. Она
жила у дочера который жила не плохо и
имело корова и.т.д. смерть возникло в
виду старости материально она не по
страдала. Очем сообшаю  райпрокурор
        Апастовского района
          Юрист I класса:   
               (подпись не разборчива. –В.А.)
 
 Последние известия в основном до нас доходили в основном по радиоточкам, установленным в наших танках, бронетранспортерах. О капитуляции немецких войск мы узнали восьмого мая ночью по передачам американских вестей. Все выскочили с оружием в руках, и началась такая стрельба в верх из автоматов, пистолетов! Обнимались, поздравляли друг друга с победой, радуясь концу войне. Успокоились к утру.
……………………………………………………………
  В.А.: 
  Пока отец ликовал в Берлине, празднуя Победу,в его родных Черках в семье Капитона Романовича Волкова родилась девочка. К отцу моему это прямого отношения не имеет, хотя он, наверняка, знал этого Капитона Романовича, но мне было приятно обнаружить в интернете информацию об этой землячке отца, подгадавшей родится именно 9 мая:
   Галина Капитоновна Волкова  родилась 9 мая 1945 г. в селе Тюбяк Черки Апастовского р-на. Дочка артиллериста, участника боев на Курской дуге. Ее отец, Капитон Романович вернулся с фронта в 1943 г., после тяжелого ранения. После войны работал педагогом.
 ……………………………………………………………………..
 Утром уж никуда наступать не нужно, расположилась наша часть в доме типа барака – одноэтажный, длинный, входная дверь в сторону дороги. Я с другом над дверью прибили фанеру, на которой я писал лозунг: «Наше дело правое, мы победи…» Не успел я дописать две буквы «ли» в конце, как в это время останавливается кортеж легковых автомашин. Из машины выходит маршал артиллерии Богданов, командующий нашей второй танковой армии и говорит мне: «Что это ты пишешь? Ведь война-то кончилась!» Я отвечаю ему: «Я пишу: «Наше дело правое, мы победиЛИ». Он пожал мне руку, поблагодарил и уехал, а я дописал эти две буквы «ли».
……………………………………………………………..
  ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:               
    Семён Ильи;ч Богда;нов (1894  - 1960 года, Москва) — советский военный деятель, маршал бронетанковых войск (1 июня 1945), дважды Герой Советского Союза. С сентября 1943 года командующий 2-й гвардейской танковой армией. в После войны командующий бронетанковыми и механизированными войсками группы Советских оккупационных войск в Германии. В 1956 году уволен из рядов Вооружённых Сил по состоянию здоровья. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Бюст дважды Героя Советского Союза С.И. Богданова установлен в городе-герое Ленинграде - Санкт-Петербурге на Аллее Героев Московского парка Победы.
…………………………………………………………………..
    Вскоре к нам в батальон прислали новые самоходные установки СУ-57 вместо наших 57-миллиметровых артиллерийских орудий. Конечно, СУ-57 в сравнении с нашими орудиями компактнее, не нужно им автомашины, не нужно орудие 57мм отцеплять и прицеплять к автомашинам. Орудие 57мм установлено на бронированной автомашине типа бронетранспортер. И вот я стал командиром СУ-57. Расчет орудийный остался старый, кроме водителя Гриши Борщевского. Начали мы заниматься ознакомлением и действиями на самоходной установке СУ-57.
………………………………………………………..
 СПРАВКА:
  Самоходная установка СУ-57 (США) разработана в 1942 г., выпускалась серийно с 1943 г. База - полугусеничный бронетранспортер (БТР) М2, совместная англо-американская разработка.

…………………………………………………………………………
   В бой идти на СУ-57, конечно, не пришлось, так как война закончилась. Наш батальон переехал на новое место в город  Баншефлис , это что-то вроде «Зеленый лес».
…………………………………………………………..
   СПРАВКА:
  Правильное название города - Bad Sch;nfliess , по-русски Бад-Шёнфлис или  Бад-Шёнборн Флиссу, дословный перевод: Bad – купание, Sch;nfliess –прекрасный ручей.
  Город находится примерно в 60 километрах южнее Штеттина, окруженный цепью небольших озер.  В 1939 году насчитывал 2659 жителей. Вторую мировую  войну пережил почти без потерь. После войны отошел Польше, немецкое население было выселено. В настоящее время это польский город  Trzci;sko Zdr;j (Тшциньско  Здруй).
    В 1945 году в  Бад-Шёнфлисе был госпиталь ХППГ 338, в «Книге памяти» можно найти имена советских солдат, умерших от ран в этом госпитале и похороненных здесь. Например: Теслер Фридман Сухаревич, погиб в 1945г., рядовой. Умер от ран.
………………………………………………………
  Разместились мы в бывшей немецкой военной казарме. Казарма была в отличном состоянии, на стенах отличные рисунки, особенно в зале во всю стену был рисунок. Электрическая система освещения сделана так, что при малейшей где-то неисправности свет автоматически отключается. Меня перевели из командира СУ-57 на должность старшины батареи. Мне выделили двухкомнатное помещение, в одной комнате я разместил так называемую каптерку для хранения оружия, боеприпасов, одежды, постельного и нательного белья и т.д. Командиром батареи был лейтенант Степанов, с которым мы жили дружно. Жизнь наша пошла по-новому.
  Однажды старшина хозвзвода позвал меня в город фотографироваться, он уже был у фотографа. Взяли мы с собой буханку хлеба, пришли к нему в помещение и попросили его сходить в военторг за водкой, дали ему денег (кстати, военторг был рядом) Водку он нам принес, дали ему мы буханку хлеба, он нас сфотографировал, затем мы закрылись в помещении, уселись за стол, он положил на стол какую-то закуску и небольшие стопки, так, чирушки. А мы ему говорим: «А побольше стопки у тебя есть?» Говорит: «Есть», - подает еще стопки, чуть побольше. Тогда мы ему говорим: «А стаканы у тебя есть?» Говорит: «Есть», и принес два стакана, а себе он оставил маленькую чирушку. Разлили мы водку и выпили. Посмотрел он на нас, как мы пьем стаканами, и его взял страх – не пришлось бы отвечать ему за нас. Допили мы бутылку и послали его еще принести бутылку (конечно, дали ему денег). Выпили мы и эту бутылку, а он выпил две чирушки. Мы уходим к себе, а он закрывает помещение: всё, он больше сегодня работать не может.
    Закончилась война, началась послевоенная жизнь. Было организовано соревнование мотоциклистов по скоростному пробегу в нашем батальоне, а также в других подразделениях нашего корпуса. Победителем гонок в нашем батальоне стал Райзенхаус – это тот, который еще при наступлении отличился ( об этом мною написано ранее, который. Отлично владея немецким языком, связывался с немецкими командирами при нашем наступлении по телефону и убеждал их, чтобы они срочно отступали; в результате мы без боя заняли три населенных пункта). Затем было соревнование победителей мотоциклетных гонок от всех частей нашего корпуса. В победителях был наш Райхенгаус, который продолжил соревнование на первенство во второй танковой армии, где тоже стал среди победителей. Удалось ему выйти в состав победителей мотоциклетных гонок всего первого Белорусского фронта, а затем и в соревновании всех фронтов, и был награжден поездкой в Москву. А по дороге в Москву в поезде обокрал Героя Советского Союза, забрал у него все документы, ордена, одежду. В Москве он ходил в этих регалиях в любое место, ведь ему, якобы Герою Советского Союза, не нужны никакие пропуска. Вернувшись в часть свою, он договорился с почтальоном, что придут письма на имя Иванова Бориса Михайловича, письма эти ему вручил, никому об этом не говорить.
  Еще вспоминается такое. Проходишь по улицам и видишь, как немецкие ребятишки-малыши, наслушавшись матерщину наших солдат, матерятся между собой, не зная значения слов, произносимых ими.
    На многих дверях в немецких домах появились надписи на русском языке, такие слова: «Ду коммунист», «Ду социал-демократ». Видимо, надеялись, что такими надписями к ним не придут и их не тронут. Был такой щит, прибитый к столбу на улице, на котором написано: «Ты победил, мы признаем, преклоняемся и подчиняемся. Но зачем же мародерничать?!»
    Был такой случай: идут по улице молодые женщины, шикарно разодетые, размалеванные – ну прямо красавицы. А при заигрывании с ними наших солдат такую отмочат матерщину - хоть стой, хоть падай. Оказывается, что это наши сослуживицы-санитарки, медсестры.
    Мною было отправлено письмо в шонгутскую неполно-среднюю школу (Н.С.Ш. – так ее звали), в которой я закончил семь классов. Никаких особых целей у меня не было, но интересно, как у них там идут дела, что новенького и т.д. приходит письмо командованию нашего батальона из Апастовского РОНО с просьбой, что нам-де сейчас очень нужны хорошие учителя, а у вас в части есть такой Акатьев И.П., и в связи с окончанием войны просим направить его в нашу школу. И подпись моего одноклассника (фамилию его я сейчас не помню, и кем он стал или директором школы, или заведующим РОНО, не известно. Ответа из нашей части отправлено скорее всего не было, но начальник штаба батальона предложил мне, «хорошему учителю», раскрасить типографским способом отпечатанную карту определенной местности согласно уже другого экземпляра, раскрашенного, что я и выполнил. Но я ведь дальтоник, и раскрасил не верно. Начальник, конечно, был не доволен.
  Были назначены выборы в Верховный Совет, и по этому поводу было проведено собрание избирателей нашей второй танковой армии. Мне было поручено от нашей части выступить на этом собрании в поддержку кандидатуры командующего нашей армии маршала артиллерии Богданова. Вышел я на трибуну, а рядом стол президиума собрания, а крайним на трибуне сидел Богданов. И я встретился с ним глазами и произнес чечь безо всякой заранее заготовки на бумаге, и зал аплодировал. Были, конечно, выступления и других участников собрания. Кандидатуру маршала единогласно утвердили кандидатом в депутаты.
    Выслал я посылку сестре Дуне в Большефроловские Выселки. Что я наложил в посылку, я уж не помню; помню, что среди прочего послал себе костюм, чтобы после демобилизации было что одеть. Слышал я от ребят, что в Казани ценятся лезвия безопасных бритв, будто бы рублей за десять каждое лезвие. Но Дуне я об этом не написал, чтобы она продала эти лезвия в Буинске (деревне, ясно, никто не возьмет), и ей бы были деньги на пропитание. Лезвий в посылку я положил две или три коробки, а в каждой коробке штук по сорок пачек, а в каждой пачке по десять лезвий. Вот сколько можно было получить денег, продав эти лезвия! Получив посылку ребята – дети Дуни обрадовались: вот сколько дядя Ваня прислал точилок! И быстро их то поломали, то выбросили. Точилки эти – вроде точить карандаши.
   1946 год, близится время демобилизации из армии. Прошел слух, что порядок демобилизации будет такой: сначала будут демобилизованы призванные в армию из Дальнего Востока, затем кто был призван из регионов западнее Дальнего Востока и так далее, а призывники из западных областей Советского Союза будут демобилизованы в последнюю очередь. Поразмыслив, записался я в очередь призывников, якобы я призван в армию из города Златоуста и бал вторым на очереди. Ведь документов нет, откуда я призван, а, думаю, поеду я все равно через Казань, там и сойду из поезда.
    Пришло время мне демобилизоваться. Сдал вновь назначенному старшиной старшине Буланову закрепленное за мной все имущество по акту, заверенному командиром батальона Степановым.
 
                Акт
                2-го Мая 1946 года
               Сего числа произведена прием-сдача
               Вещ имущества Батареи СУ 57 старшиной
             Батареи Серж. Акатьевым вновь назначенному
                Старшине Буланову Г.М.
             Передано согласно документов и наличия
                Вещ. Имущество батареи
                                Наименование                количество                Примечание
                Вещ. Имущества                (неразб.) прописью
                                1. шинели                18  восемнадцать
                2.шапки ушанки                19 девятнадцать
                3.пилотки х/б                19   девятнадцать
                4. гимнастерки                40  сорок
                5  шаровары х/б                27  двадцать семь
                6 -----//---- суконные                18  восемнадцать
                7 ремень поясной                15  пятнадцать
                8 ремень брючный                18  восемнадцать
                9сапоги яловые                19  девятнадцать
                10портянки летние                38  тридцать восемь
                11----//----- зимние                35 тридцать пять
                12вещ. Мешки                19  девятнадцать
                13полотенце                39  тридцать девять
                14 нат рубах                38  тридцать восемь
                15 Нат кальсон                39  тридцать девять
                16Погон                76  семьдесят шесть
                17петлиц                30  тридцать
                18комбинезоны                4     четыре
                19танко шлемы                4  четыре
                20 одеял                22  /тридцать два/ (зачеркнуто) двадцать два
                21 простыней                42  сорок две
                22 наволочек подуш верхн                22  двадцать две
                23. ----//----                нижн.                24  двадцать четыре
                24Ботинки                2    две пары
                25Обмотки                1   одна пара
                26перчатки                19 девятнадцать
                27.плащ палатки                16  шестнадцать
                перенос
 
 
                28наволочки ….чные (неразб.)                23  двадцать три
                29котелки                9   девять
                30телогрейки ватные                3    три
                31шаровары ватные                3    три
                32Железных коек                20  двадцать
                33Столы разные                4   четыре
                34Шкафы разные                7  семь
                35Стулья разные                14  четырнадцать
                36Электролампочки                3    три
                37Зеркало                1   одно
 
                вооружение
                Карабинов                7  семь
                ППШ                12  двенадцать
                ППС                3   три
                Револьверов                4 четыре
                Противогазов                15  пятнадцать
 
                Боеприпасы
                Патроны винтовочные 7, 62                1000  тысяча
                патроны пистолетные                (неразб.; кажется. пятьсот)
                патроны Наг…  (неразб.; возможно, наганные)
                14  четырнадцать
 
                Настоящий акт составлен в 2-х экземплярах
                имущество, вооружение, боеприпасы
                Здал Сержант  (подпись) /Акатьев/
                Принял старшина (подпись) /Буланов/
 
                Командир батареи
                Лейтенант (подпись)  (Степанов)