Все в памяти моей... Гл. 33. Пожар
Виктор уехал, как обычно в октябре, на открытие охоты в Горный Алтай. Уже неделю его нет дома, сегодня воскресенье, к вечеру должен вернуться.
Я включаю телевизор (цветной, покупали мы его с Сережей). Выбор программ
небогат, всего три. Ладно, послушаю “Волшебную флейту”, оперу. Усаживаюсь в своей спальне у швейной машинки. В широко распахнутую дверь мне хорошо виден экран телевизора.
Сегодня теплый день, хотя и пасмурный. В большое окно просматривается почти весь наш двор, школьный стадион, за ним школа, рядом с ней гастроном. Моросит мелкий дождь.
Я почти не слышу и не смотрю телевизор, музыка, льющаяся из него, скорее служит звуковым фоном моим мыслям. А они текут, как ручьи, смешиваясь, разделяясь, обгоняя друг друга...
Летом приезжал в свой первый отпуск Сергей, отдыхал дома весь июль. Был, в основном, со мной, отец редко появлялся дома. Мы успели побывать с ним на выставке собак с нашим Бором: получили приглашение от клуба собаководов, - ведь пес-то наш очень породистый. За год он превратился в большого, очень изящного красавца с серебристо- серой густой шерстью на спине и белой на животе и лапах. Серый хвост победно завернут на спину пушистым кольцом. Лукавая морда постоянно улыбается полураскрытой пастью и сияет необыкновенной голубизны глазами, что является редкостью у собак и выводит их из родословной цепочки. Но нам все же прислали приглашение и настоятельно просили приехать.
Этого лукавого нахала я зову голубоглазым дьяволом! Он ведет себя полновластным хозяином в доме: спит, где хочет, скачет, куда пожелает. Если я сижу в кресле, он меня не обходит, - может спокойно перепрыгнуть позади меня через спинку кресла, пробежать по кругу: диван, стол, еще кресло, - и с невозмутимым видом улечься у моих ног, положив морду на передние лапы и вращая своими,- ну, прямо таки невозможной голубизны,- глазами: посмотрите, какой я хороший!
На выставку Виктор отвозит нас на машине и остается там в компании приятелей. Наш красавец проходит по всем параметрам, кроме одного: голубые глаза. Для продолжения породы он не годится. Но нас это не волнует, мы не заводчики. Несколько раз ко мне подходят охотники - промысловики, уговаривают продать им пса: уж больно он хорош!
Мне жалко: растила, растила и - нате вам!
Вскоре Сергей уехал. А к нам зачастили с визитами охотники из тайги, из Калпашево, - тоже увидели на выставке Бора.
Виктор не вмешивается, - я должна решить сама, так как сама его вырастила. Но поддерживает визитеров: да, собака не домашняя, - это пес охотничий, он должен жить в тайге, должен работать, одним словом, - лайка. Я и сама это понимаю. Поддаюсь уговорам и отдаю собаку. Платят щедро - пес-то отличный...
А потом всю ночь не могу уснуть. Виктора нет, опять остался спать в гараже.
Рано утром, зажав в кулаке деньги, что получила за Бора, выхожу из дому: из вчерашнего разговора помню, как охотники говорили между собой, что машина за ними придет через пару дней. Значит, они еще здесь, в поселке, и должны выйти с собакой на прогулку, обязательно. И еще каким-то чувством поняла, что остановились они где-то поблизости, - мелькнула в разговоре знакомая фамилия.
Вот увижу их, - тут же возвращаю деньги и забираю Бора домой! Плохо мне без него. Так хожу и вечером, и утром следующего дня, пока не встречаю знакомую из отдела главного конструктора: это ее родственники купили мою собаку, и, правда, они были здесь еще почти два дня, в соседнем доме, у нее. Чувствовали, что я не выдержу и пойду искать Бора, - и прогуливали его только поздно ночью...
Это все было летом. А сейчас уже конец октября. Смотрю в окно, - вот уже и снег пошел, влажный, крупными хлопьями.
Что-то телевизор замолчал... Отрываюсь от окна и смотрю на экран. Изображение идет, а звук пропал... Что это? Из-за телевизора тянется вверх, к потолку, тоненькая прозрачная струйка. «Наверное, перегрелась изоляция, - подумала я, - выключу, пусть остынет».
Выключила. Постояла, подождала: струйка все тянется… Выдернула шнур из розетки… Струйка чуть шире, но как будто слабеет… Страшновато. Все время говорят, что цветные телевизоры взрываются... Хотя у нашего какое-то особое противовзрывное устройство (поясняли в магазине)...
Пойду на кухню, там подожду, пока он остынет.
Минуты две постояла у кухонного окна. Возвращаюсь в комнату... О, ужас! Над телевизором уже полыхают длинные языки пламени, а под потолком ползут черные, густые клубы дыма, нет, не дыма, а какой-то сажи с большими черными хлопьями!
Выбегаю на лестничную площадку. Надо звонить в заводскую пожарную охрану, она обслуживает поселок (нет бы сообразить, что можно звонить 01, в городскую пожарную службу, они сами передадут нашим пожарникам!). А телефон нашей пожарки не помню, знаю только рабочий телефон их начальника (часто встречаемся на заводе по работе), но сегодня воскресенье!
Звоню в дверь напротив, Гале, она долгое время работала дежурной в пожарной охране завода, сидела на телефоне.
- Галя! Какой телефон нашей пожарки?
А Галя уже в ступоре, смотрит на черные клубы, ползущие из моей квартиры:
- Я... я... не помню... - произносит она, а из-за ее плеча уже выглядывает Слава, муж.
- Что случилось, Света?
- Да телевизор загорелся!
Сверху, с пятого этажа, уже несется на шум другой сосед, Костя.
- Что? Что это горит? - спрашивает у меня.
- Телевизор! – отвечаем хором.
А черная жирная туча уже ползет вверх по лестничной клетке.
- Давай быстро воду! – командует Костя.
Они со Славиком уже в комнате, где потолка уже не видно и черная чадная темень опускается все ниже и ниже... И только над телевизором колышется зловещее красное пламя...
Я бегаю из коридора в ванную и передаю им ведро, таз, еще один таз с водой. Кричу в дымную темноту:
- Там рядом с телевизором книги! В шкафу!
Слышу из комнаты плеск воды и громкие голоса мужчин (к ним уже присоединился Игорь, сын Гали и Славика, ровесник Андрея):
- Убирай букет со стола! - (на столе у меня букет из сухих цветов и листьев).
- Полас сворачивай! Открой балкон! Выбрасывай его туда!
- Света! Дай какую-то тряпку, набросить на телевизор!
Я хватаю с пола в коридоре дорожку и подаю в чьи-то руки.
С площадки, уже с истерикой в голосе, кричит Галина:
- Игорь! Слава! Уходите оттуда! Он может взорваться!
Я уже и сама пугаюсь этого:
- Уходите все! Пусть горит к чертовой матери!
Мои помощники выскакивают на лестницу и в одно мгновение за ними захлопываются двери квартир. Я остаюсь на площадке одна. В открытую дверь из моей квартиры ползет черная мохнатая (и вонючая!) туча!
Рядом распахивается Зоина дверь, они живут за стенкой, и на пороге появляется ее дочка, тринадцатилетняя Инна, она испуганно и сочувствующе смотрит на меня, на дым, что клубами валит из моей квартиры, где уже полная темнота - горит пластмасса...
И тут вновь напротив открывается дверь и Галина с порога кричит:
- Света! Вспомнила! - называет номер и скрывается за дверью.
Нет бы - самой сразу позвонить от себя!
А к моему телефону уже не пробраться, там кромешная тьма.
- Инночка, я позвоню от вас! - набираю номер.
Сразу же отвечает дежурный и я называю адрес... Во мне нет страха за свою квартиру, за свое барахло, - я только очень боюсь, чтобы не загорелись квартиры соседей. А они все попрятались!
Мне показалось, что прошла вечность, пока приехали пожарные, а оказалось, всего три минуты...
- Успокойтесь, покажите, где горит, - проговорил их командир в погонах лейтенанта, быстро взбежав ко мне по лестнице. - Так, понятно, давай к нам! - позвал он двух пожарных в спецкостюмах и масках. - Спокойно, - обращается ко мне, - опускаемся на колени и на руки, и вот так, спокойно! двигаемся в квартиру,- вы покажете, где у вас стоит телевизор.
И так, на четвереньках, - пожарные впереди, мы за ними, - поползли к дверям комнаты. Внизу еще можно кое-как дышать. В сплошной, густо-черной темноте, в углу, где стоит телевизор, тускло светятся языки пламени.
- Понятно, - лейтенант быстро вытащил меня снова на площадку, крикнув пожарным: - работаем, ребята! - и ко мне: - наберите в ведро или в таз немного воды!
И снова к пожарным:
- Сбрасываем телевизор на пол! Где вода?
А у меня ничего нет под рукой! Тазы и ведро соседи побросали в горящей комнате! И Инночка, умничка, тут же подает мне их таз:
- Тетя Света, возьмите!
Лейтенант выхватывает из моих рук таз с водой и скрывается в комнате, приказав мне на ходу:
- Выйдите на площадку!
И уже из комнаты слышу его голос:
- Сбрасываем телевизор! Быстро!
Дзынь! Звякнуло стекло. Легкий всплеск воды и шипение...
- Закройте снаружи дверь! - кричит он мне, - открываем все окна, балкон! – это уже я слышу из-за закрытой двери.
Мы с Инной ждем на площадке. Наконец выходит лейтенант, заглядывает мне в лицо:
- Как вы себя чувствуете? Все хорошо, все потушили. Не входите пока, пусть проветрится. Та-ак... Ребята, ну, что там? Можно? Пойдемте, тихонько, - и снова заглядывает мне в лицо.
Вдвоем с пожарником берут меня под руки и заводят в квартиру.
- Не волнуйтесь, все хорошо, - он не спускает с меня глаз.
Господи, да он переживает, как бы я не грохнулась в обморок! – доходит до меня.
Да я счастлива, что все закончилось!
Ладонями обхватываю его лицо и целую в щеки, в нос... И тут только вижу, что он с усами, и совсем молоденький! И не замечаю, что оставляю черные следы от своих рук и губ на его лице!
- Спасибо! Спасибо! – без конца повторяю я, как заевшая пластинка.
Когда они уходят, я, провожая их до двери и все так же повторяя: спасибо! спасибо! - попадаю глазами в большое, во весь рост, зеркало в коридоре: о Боже, кто это? Из зеркала на меня смотрит совершенно черная женщина! Негритянка?!
Лицо, плечи, шея, руки и открытые выше колен ноги, - все совершенно черное! Белки глаз и зубы словно светятся из этой черноты! Весь в черных пятнах, в саже, легкий голубой халатик высоко подоткнут за плавки (видимо, мне мешали его длинные полы и я в горячке запихнула их под плавки выше колен)... И я начинаю... хохотать! До изнеможения, до стона! Я изгибаюсь от смеха, слезы уже текут из моих глаз, а я не могу остановиться: лишь гляну в зеркало, - начинаю хохотать по-новой...
Представляю, как я в таком виде целовала лейтенантика, - и снова, и снова умираю от смеха! Легкое чувство какой-то эйфории охватывает меня. Я счастлива, что все позади, что все живы-здоровы! И меня совершенно не пугает ужасный вид моей квартиры!
Сработала какая-то защита в организме? Или сам Всевышний спас меня от худшего? Спасибо ему!
И тут открывается дверь и передо мной Надя Григорьева, моя соседка по дому и с некоторых пор близкая подруга. Она очень красивая, высокая, статная, со светлыми вьющимися волосами и карими глазами. Умница, рукодельница и великолепная хозяйка. Но...
Как часто бывает, - умным и красивым очень нелегко в личной жизни: она одна воспитывает двух сыновей. Работаем мы с ней вместе, в одном отделе. Надя с отличным чувством юмора, нам всегда хорошо вместе. Она прекрасно знает, (единственная), что происходит в моей семье, сама прошла через подобное…
Из сумки, которую она держит в руках, торчит мокрый березовый веник.
- Батюшки! Свет! Что случилось? – широко раcкрытыми глазами она смотрит на меня, в глазах испуг, вопрос.
- А вот! Видишь! – я все еще не могу остановить свой смех.
- Да вижу, уже вижу! А я иду из бани, смотрю: во дворе толпа, стоит пожарная машина и лестница к тебе на балкон! А Лешка (сын) и говорит: - у тети Светы пожар, вот пожарники и приехали! Я бегом к тебе, так сначала не пускали!
Она проходит в комнату, я за ней.
- Ого! Ни себе чего! - восклицает она.
И тут уже и я вижу, во что превратилась моя квартира, а вернее, большая комната...
Потолок совершенно черный, словно старательно выкрашен в черный цвет. Стены покрыты копотью, но, все же, светлее потолка. Занавеси и гардины на окне и дверях обгорели вверху и упали на пол. Люстра оплавилась. Оба ковра на стенах только успели закоптиться в верхней части. Рама балконного окна немного обгорела. Обгорела и тумбочка под телевизором. Но книги и книжные шкафы – целы, видимо, их хорошо полили водой мои соседи-спасители. И, главное,- на балконе, в вазе, стоит мой сухой букет, - целехонький! А виновник всего, - телевизор, - лежит разбитой “мордой” в паркет посреди комнаты, в маленькой лужице воды! Осталась только одна, здорово обгоревшая, деревянная рамка. Полас мужики все-таки выбросили на балкон, - вон он стоит, аккуратненько свернутый!
Обе спальни только сильно закоптились вверху. И моя новая шуба лежит себе на диване в бывшей детской!
Видимо, всю гарь тянуло сквозняком в открытую наружную дверь, на лестницу. А дыма и сажи было так много, что это не дало огню возможности быстро распространиться по всей квартире.
- А Виктор-то где? А, ну, конечно, охота! – и Надя берет все командование на себя.
- Потолки придется обдирать, это сделает Виктор, а мы с тобой вымоем стены. Только сначала все поснимаем, - уже действует она.
И мы сдираем ковры, подгоревшие картинки, фотографии, расплывшийся эстамп. Собираем и выбрасываем шторы и гардины, уносим к мусорному баку телевизор, вернее, то, что от него осталось. Мебель в комнате стаскиваем на середину.
- Времени еще мало, только десять, успеем за сегодня помыть стены. Давай ведра, тазы, что у тебя там есть? - велит Надя.
А у меня все еще состояние дурацкой эйфории. Я смеюсь, пою, очень громко разговариваю.
- Что ты все хохочешь? Иди, хоть умойся, а то похожа непонятно, на что! – старается осадить меня подруга.
После полудня, в самый разгар нашей трудовой деятельности, появляется Виктор.
- У-у, мамуля! Что тут было? – никакого испуга, никакой тревоги в его голосе, только удивление. – Ты жива? Ну, и слава Богу! - снимает меня со стула, обнимает и крепко целует.
У меня внутри будто рвется туго натянутая струна. Я слабею в его руках, с лица исчезает дурацкая улыбка и на глаза наворачиваются слезы. И вот я уже сладко плачу, уткнувшись ему в грудь, в пропахшую дымом клетчатую ковбойку...
- Ну, наконец-то, - вздыхает Надя - а то я уже боялась, что она свихнется! Хохочет и хохочет все это время!
- Все, все, хватит, все живы, дом на месте! - он вытирает мои слезы ладонями и от них тоже пахнет костром.
А мне так хорошо в его руках! Если честно, я всегда их любила и любовалась ими, такими большими и красивыми они были, такими умелыми и ласковыми могли быть, словно жили отдельно от своего хозяина. Обнимая меня, он говорил:
- Вот, - две мои горсти – и ты вся поместилась в них!
(Что правду таить: много было и хорошего)...
- Я тут уток привез, с охоты, - однако! - круто меняет он тему. - Давайте, готовьте их. Сумеете? А я пока в гараж, привезу еще чего-нибудь.
Мы с Надей готовим на стол. Правда, занимается этим больше она, у меня валится все из рук. Появляется Виктор с полными сумками и бутылкой любимого мной «Алтын Келя». И, когда мы уже сидим за столом, приходят две моих сотрудницы: услыхали о случившемся, пришли посмотреть. «Ого! Ох! Вот это да! Ничего себе!» – проходят по всем комнатам, заглядывают во все углы... И никакого сочувствия, - одно праздное любопытство.
Нам неприятно. Надежда не выдерживает:
- Алло! Бабоньки! Вам что тут, эрмитаж? Пойдемте, хозяевам отдохнуть пора. Вон, уже ночь на дворе!
И правда, уже стемнело.
А ночью... Опять непонимание, опять скандал,- я не в состоянии ответить на любовный порыв Виктора: словно очнувшись, я уже другими глазами вижу нашу обгоревшую квартиру, остро ощущаю запах гари, вонь от горевшей пластмассы забивает дыхание, першит в горле, перед глазами плывут и плывут мохнатые, густо-черные клубы дыма, давит темный от копоти потолок... Я снова и снова мысленно переживаю случившееся. Запоздалый страх сковывает меня...
Виктор награждает меня очередными «комплиментами», злой и расстроенный поднимается с постели и, одевшись, уходит из дому.
У меня нет сил уговаривать и удерживать его. Я остаюсь одна, ночью, в этом обгоревшем, прокопченном бедламе. Укутавшись в одеяло, открываю балконную дверь и долго стою, глубоко вдыхая холодный, уже морозный воздух. Лишь под утро забываюсь коротким, тяжелым сном...
На следующий день, рано утром, звоню своему шефу домой и, в двух словах обьяснив происшедшее, договариваюсь об отпуске за свой счет на неделю: надо начинать ремонт. А там, - как покатит...
Оказывается, есть еще хорошие друзья. В это же утро ко мне приходит еще одна моя подруга, Светлана Бандурина, дочь моих соседей по первой квартире. Вся их семья долгое время помогала мне с детьми, - я всегда могла оставить на них моих мальчишек, когда мы с Виктором уходили в кино, в театр, на хоккей. А их бабу Полю маленький Андрюша считал своей бабушкой.
Света в ужасе от увиденного. И вот уже Валера, ее муж,- он в отпуске, - обдирает мои потолки, привозит краску и сам красит их.
Виктор появляется к вечеру. Вид обиженный. Собирает себе одежду и снова уходит в свою «резервацию», в гараж.
К концу ремонта он все чаще бывает дома, - помыться, переодеться. Иногда помогает передвинуть мебель... А вскоре его привозят из гаража полуживого, ничего не соображающего. Я звоню его другу, наркологу. Тот знает свое дело: быстро усаживает Виктора в ванну, отмокать, затем укладывает его в постель и ставит капельницу:
- Светлана, - обращается ко мне,- теперь давай ему побольше пить. Я позже еще зайду.
К утру Виктор уже чувствует себя лучше, встает к завтраку. Вид, как у побитой собаки. Прячет глаза. Я молчу. Что слова? Говорено-переговорено! Если сам поймет....
А я уже оформила очередной отпуск. Вот закончу ремонт и лечу к Андрею. Он уже почти год служит в Кызыле, столице Тувы, в танковом полку, медбратом в санчасти.
Пока я довожу в квартире все до полного блеска, Виктор лечится трезвым образом жизни дома. С нового места работы, из Агропрома, его «попросили» (опять же,- за непрогибаемость и за скандал с шефом), «помогли» и прежние «связи»: бывшее начальство постаралось и тут, - уж очень хотелось убрать его подальше (слишком много знает!), вплоть до тюрьмы, что и пытались сделать чуть позже... Но об этом потом.
Свидетельство о публикации №215030401510