Путешествие из петербурга в москву

АНАТОЛИЙ  ШИМАНСКИЙ


ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
ИЛИ
РОССИЯ ГЛАЗАМИ СТРАННИКА





Не пленена ли бысть земля наша?
Не взяты ли грады наши?
Не поражены ли быхом горькою работою от иноплеменник?…
Взгляните на бесермен, на жидовин, среди вас сущих!
Поганы бо, закона Божия не ведуще,
Не убивают единоверых своих, не ограбляют,
Не обадят, не поклеплют, не украдут, не заспорют из-за чужого.   
Всяк поганый брата своего не предаст, но кого постигнет беда, 
То выкуплют его и на промысел дадут ему,
А найденное в торгу  возвращают, а мы что творим, вернии?!
               
              Серапион Владимирский, проповедник, XIII век.

ПЕТЕРБУРГ

Насущно звучат вопли священника, жившего восемь столетий до нас, когда Россия зарождалась. Как и сейчас, врагами  народа были не внешние супостаты, а внутренние распри, коррупция и продажность князей. России, правда, повезло, что великий Тамерлан, разбив в XIV веке войска ордынского Тохтамыша, захватил и разрушил поволжские города, в том числе столицу Сарай, а также ограбил селения Крыма и Кавказа. Золотой Орде был нанесён удар, от которого она уже не смогла оправиться, чтобы держать наших князей в татарской узде. Так что молиться мы должны за помощь хромого Тимура. Когда в 1480 году Ахмат, хан Большой Орды, пытался добиться повиновения Ивана III, то попытка окончилась неудачно, и Русь окончательно освободилась от татаро-монгольского ига.
В 1453 году турки завоевали Византийскую империю. Вместо неё на международной арене появилась Московская держава, унаследовавшая православие павшей империи. В сознании современников харизма византийских императоров и ханов Золотой Орды перешла к великому князю Московскому. Мусульманина Ахмата заместил православный Иван, а центр государства из Сарая переместился в Москву. Таким образом, наша государственность произошла от смеси мусульманского фанатизма и жестокости с православным консерватизмом и греческой философией. В свою очередь, сравнительно молодая российская словесность произросла от церковно-славянской письменности, наследницы эллинской и римский культур. Иногда мне кажется, что язык наш богаче и разнообразнее народа, говорящего на нём Практически все русские имена библейско-византийского происхождения, вот и моё имя, Анатолий, в переводе с греческого означает — восточный человек. Ведь Анатолия была восточной провинцией Византии.
Неистовый и подозрительный Петр I отменил патриаршество в России, заменив  церковную иерархию раболепным Синодом. Истребив бунтующих стрельцов, Петр бежал из Москвы, где на каждом шагу встречал закоснелую и враждебную старину. Поэтому совершенно естественным кажется решение Петра построить «парадиз» Питербурх, свою резиденцию, на берегу моря, связующего Россию с другим, близким Петру цивилизованным миром.
В этом призрачном городе познал я первую любовь и разочарование, здесь с удовольствием лишился невинности и создал первую семью. Любил жену, но не долго, да и она не очень-то страдала в мое отсутствие. Праздники отмечали в разных компаниях, а большую часть жизни я проводил на работе в биологическом институте, который процветал в Петергофе.
Не везло мне с семейными жизнями и развелись мы к обоюдному удовольствию. Освободившись от брачных уз, решил я покинуть город «преступлений без наказаний», чтобы найти за морями, за долами страну обетованную, с лучшими погодами, людьми и любовьями, жизнь найти ДРУГУЮ. Конечно же, знал мудрость дураков, что не убежишь от себя, но я всего лишь пытался найти себя в различных обстоятельствах. (До сих пор этим занимаюсь.)
Нельзя сказать, что преуспел я в эмиграции, хотя и окончил еще один университет, из генетика перековался в эколога, и подвизался в различных фирмах Нью-Йорка и Лондона. В том благоустроенном мире ничего животрепещущего для меня не происходило, а в России народ в последние годы бурлит, колотится и клекочет. Бросил в Нью-Йорке все нажитое: библиотеку, мебель, картины, электронику и вернулся на Родину с тем же чемоданом, с которым уезжал в эмиграцию. За годы на чужбине изменился я, да и город уже другой. Улицы заполнены людьми новых поколений, а  сверстники либо уехали за границу, либо ушли в мир иной, либо сидят себе по домам или на дачах, хавают оголтелую пропаганду, уставившись в экран черного ящика, либо подсажены на  компьютерные игры.
У меня смешанное чувство к Питеру, городу, созданному на пустом месте волей тирана, фанатика и фантазера. Санкт-Петербурга был основан в день Пятидесятницы, 16-го мая 1703 года в устье Невы на острове Ени-Саари (Заячий остров), который называли также Луст-Эйланд (Веселым островом), в присутствии генералов «по прочтении молитвы на основание города и по окроплении святою водою». Сам же Петр в то время инспектировал берега Ладоги на предмет постройки  обводного канала.
Заячий остров был выбран не случайно, он находится у разветвления Невы на два рукава, что позволяло держать под орудийным прицелом вражеские корабли при их попытке пройти вверх по течению Невы или Большой Невки. На Петров день и в присутствии царя архиепископ Иов освятил закладку крепости на Заячьем острове церкви, названной в честь святых Петра и Павла.
Первым названием крепости был голландский вариант ее написания: Санкт-Питер-Бурх, по-немецки ее звали Петерсбургом и Санкт-Петербургом, на греческий манер город назывался Петрополисом, а по-русски его название звучит как Град Святого Петра. Сам Петр называл город на голландский манер Санкт-Питербурхом, он и себя называл Питером, а не Петером, как это имя звучит по-немецки. Нынешнее название города устаканилось во времена Эрнста Бирона, фаворита Анны Иоанновны. Хотя, и это название непривычно и не свойственно для русского языка — слишком много согласных подряд, этакий звуковой спотыкач — СаНКТ-ПеТеРБуРГ. Поэт Олег Чупров сочинил текст гимна города, очень запинательный, вот куплет из него:
Санкт-Петербург, оставайся вечно молод!
Грядущий день озарен тобой.
Так расцветай, наш прекрасный город!
Высокая честь - жить единой судьбой
Строился город в низине, кругом болота, топь, да зыбкая моховина. Осваивавшие эти места задолго до Петра новгородцы построили крепость Орешек не в устье Невы, а значительно выше ее по течению, на взгорье, где в Неву впадала речка Охта. Да и шведы, потеснившие новгородцев после подписания Столбового мира 1617 года, воздвигли крепость Ниеншанц на месте разрушенной ими русской крепости на правом берегу Невы. Уж не глупее были они Петра и знали, что земли ниже по течению реки регулярно подвергаются наводнениям. Но царский дуролом превозмог инженерный расчет, логику и здравый смысл, необходимые в сооружении крепостей и городов.
Придворный шут Иван Балакирев, приехав из златоглавой Москвы, залился скоморошьим хохотом при виде будущей столицы России и произнес: «В этом городе с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох». Говорят, истина чаще глаголет устами не гениев, а юродивых. Согласно той же легенде, Петр достал свою знаменитую дубину и принялся дубасить правдолюбца, приговаривая: «Вот тебе море.… Вот тебе горе.… Вот тебе мох.… И вот тебе ох…».
Нещадно бил Петр шута батогами после того как узнал о содействии того шашням жены с красавцем-камергером Виллимом Монсом. Любовнику отрубил голову, а шута отправил на каторжные работы. В поэме «Медный всадник» Пушкин истолковал мысли Петра, стоявшего на брегах Невы :
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Вряд ли город был заложен только «назло надменному соседу»,  шведскому королю Карлу XII, который был моложе Петра на 10 лет. Разве можно построить что-то путное на зле? Конечно же, Пушкин фантазировал, что Петр предполагал прорубить только окно, а не дверь в Европу. Александр Сергеевич перевел на русский язык фразу неаполитанца Франческо Альгаротти: «Petersbourg est la fen;tre pur la quelle la Russie regarde en Euroupe». (Петербург – окно, через которое Россия смотрит в Европу.)
Город-крепость был создан, прежде всего, для того, чтобы прервать шведам сообщение между Финляндией и Лифляндией (территорией современных стран Прибалтики). В отличие от Москвы, в этом городе не было ничего русского, да и не удивительно, ведь проектировали и строили его не нашедшие работы у себя на родине архитекторы Леблон, Трезини, Гваренги, Растрелли, Фальконе и проч.
Историк Н. М. Карамзин писал в 1817 году: «Москва будет всегда истиной столицей России. Там средоточие Царства, всех движений торговли, промышленности, ума гражданского. Красивый, великолепный Петербург действует на государство, в смысле Просвещения, слабее Москвы, куда отцы везут детей для воспитания и люди свободные едут наслаждаться приятностями общежития». Пушкин видел причину упадка Москвы в возвышении Петербурга. Он считал, что процветание обеих столиц в нашем государстве так же неестественно, как существование двух сердец в теле человека. Правда, на гербе России изображен мутантный орел с двумя головами, что не вполне естественно для этих хищников. Он не помог Византии выстоять против нашествия мусульманского мира и глупо было перенимать символ и систему правления погиблой империи.
Петербург задуман как «военная столица», и не для простых людей, а для верхушки общества, не для чиновников типа Акакиев Акакиевичей Башмачкиных, а для императорских гвардейцев типа Вронского. Собственно, этому противоречию посвящена поэма «Медный всадник»: трагедии маленького человека Евгения, оказавшегося в этом граде во время наводнения.
По сути, это был первый памятник, воздвигнутый в России, на тысячелетия позже монументов Египта, Греции, Рима, да и Западной Европы. Фальконе так и не закончил его, уехав из России с проклятиями всем, кто мешал ему работать. Не присутствовал он и на торжественном открытии памятника Екатериной Великой. Предполагалось, что конь Петра вознесется над водной стихией, и его гранитный пьедестал был задуман в форме морской волны, по которой богоподобный Петр несется «аки по суху». Однако, обтесывавший в Лахте гранитную глыбу мужик трахнул молотком по зубилу чересчур усердно и завиток волны отвалился. Осталась какая-то каменная хреновина, на которую взгромоздился всадник и все грозит, грозит, а шведам это до лампочки – живут себе припеваючи, лишившись этих болот. Вот как было бы здорово, если бы новую столицу Петр основал бы подальше от Швеции, где-нибудь в Хер-соне!
С 1712 года Петр жил в городе и велел возносить моление «о царствующем граде Санкт-Петербурге». Москва же оставалась религиозным и культурным центром России, там продолжали короновать русских царей, открыли первый в стране университет. До последних дней империи подданные называли Москву столицей, а Петербург «царствующей резиденцией».
Во время первой мировой войны на волне антигерманских чувств город переименовали в Петроград. Уже тогда народ счел новое имя столицы недобрым знаком: потеря первой части  названия означало и отказ от покровительства святого Петра. Ленин, исчадие ада и чума народа нашего, на многие годы определил название и горькую судьбу этого прекрасного города. Так называемая, «колыбель революции» превратилась в кладбище для заблокированных жителей былой столицы. Перетрусивший войск генерала Юденича и гнева пролетариата на разруху и голод, Ленин со своей камарильей в 1918 году сбежал из города и перенес столицу снова в Москву. Худо было петербуржцам, потерявшим столичный статус, и уж совсем издевательским было переименование города в Ленинград после смерти советского сатрапа.
Кирпичный Петербург строился за счет приостановления подобного строительства в других частях страны, так что со дня основания столица вампирствовала на плоти России. В 1714 году Петр запретил в государстве «всякое каменное строение, какого бы имени ни было». Здесь же он создал благоприятные условия для торговли за счет единственного незамерзающего порта, Архангельска, где с 1718 года возбранял тамошним купцам вывоз хлеба и ввоз шелка и парчи, разрешено было экспортировать только пеньку. Когда-то процветавший торговый порт с тех пор захирел, не ведомо мне, почему в Архангельске поставили памятник этому губителю города. Ему было неважно, что порт в Кронштадте зимой работать не мог, поскольку Финский залив замерзал, а ледоколов тогда еще не придумали. Доставка лихтерами товаров от Кронштадта до Петербурга обходилась купцам дороже, чем от Лондона до Кронштадта.
Петр называл эту болотину «святой землей» и «парадизом», то есть земным раем, зарыв в здешних трясинах десятки тысяч строителей. Для крестьян каторга была раем по сравнению с этой великой стройкой феодализма. Ведь за время его правления население России уменьшилось на треть. Город этот с несчастной судьбой: здесь погублен наследник престола Алексей Петрович, убиты Петр III и Павел I, тут был предпринят декабрьский переворот 1825 года. Убийство Александра II, царя-освободителя народа от крепостного права оставило кровавое пятно в истории  города. До сих пор пятно это светится храмом Спаса-на-Крови, на этом месте и был убит царь.
Но эти убийства были только махровыми цветочки перед ягодками  революции 1917 года, Гражданской войны и палачеством чекистов Ягоды, Ежова и прочих Берий, в результате которых были уничтожены миллионы лучших людей России. Рабочий люд роптал: – «Батюшка  Питер бока наши вытер, братцы-заводы унесли годы, а матушка-канава (Обводный канал) и совсем доконала». А потом вокруг города сжалась удавка блокады, во время которой голодная смерть унесла жизни более миллиона ленинградцев. Сталин решил не сдавать город, чтобы сковать здесь немецкие войска и спасти таким образом Москву.
 Только в Петербурге могли существовать злополучные герои Пушкина, Гоголя и Достоевского. Вообще-то российская литература не создала образов счастливых героев типа французского Кола Брюньона. У нас литературные герои все мучаются, почти с удовольствием, либо мучают других. Лев Толстой с Достоевским тем и прославились, что красочно описали терзания своих ущербных героев, которые нигде не работают, ничего не создают, а все мечутся по жизни в поисках очередного греха.

ПУРГА БОЛЬШЕВИЗМА

Теперь уж ясно, что не было героической защиты Ленинграда, поскольку немцы не собирались его захватывать, чтобы не пришлось самим кормить население. До границ города они дошли за два месяца, ну а потери Красной армии произошли во время многочисленных, бездарных и бесплодных усилий по прорыву той жуткой блокады. Пример тому гибель самой лучшей и героической Ударной бригады генерала Власова, брошенной в прорыв без надлежащего обеспечения. .
Столь же бездарны были деяния чиновников, не позаботившихся о запасах продовольствия и не смогших обеспечить подвоз достаточного лколичества продуктов с Большой земли. Зато Смольный гордился тем, что за время блокады ни один партийный функционер не умер от голода, хозяин его, Андрей Жданов, мог заказывать себе кексы и ромовые бабы для вечернего чая. Этот тот самый Жданов, который после войны по заказу Сталина громил культуру Ленинграда, унижал интеллигентов и гнобил Михаила Зощенко с Анной Ахматовой.
Эти большевики не признали вины своей за жертвы блокады, свалив всё на немцев, которые давно покаялись перед миром за свои злодеяния. Большевики обратили геноцид своего народа в череду героических подвигов, начиная с Гражданской войны и заканчивая ВОВ, великой по количеству принесенных жертв на алтарь победы. Они отправились в Европу, чтобы отомстить фашистам и, походя, «осчастливить» народы социалистическим строем.
Только через 45 лет после войны участникам бывшего «Варшавского пакта» удалось освободиться от «счастья» принадлежности к «лагерю народной демократии». Но России так и не удалось освободиться от большевиков с их комсомольскими потомками. Они никогда не признают своей вины за проигранную войну в Афганистане и разграбление ими же разваленного СССР. Во вновь образованных государствах СНГ власть осталась в руках большевиков, превратившихся в бессменных сатрапов.
В бывшем СССР лишь прибалтийским республиками удалось избежать засилья серости и алчности краснобаев, сделавшихся просто баями. Они до сих пор заверяют народ, что Россия выиграла ту войну с Гитлером, потеряв при этом 30 миллионов жителей. Победа оказалась Пирровой, поскольку погибло 30 миллионов самых храбрых и честных детей России. А выиграл войну Сталин со своими трусливыми и продажными опричниками.
Всего полтора десятилетия длилась перестройка, пробивались чахлые ростки демократии и экономической свободы. Не был тогда проведен суд над большевистской партией и её преступной охранкой, люстрация также миновала палачей. Их дети и внуки перехватили бразды правления и оставили народ в дураках.

РАДИЩЕВ

В годы правления Екатерины таможней Петербурга управлял удивительно честный чиновник по фамилии Радищев, проведший несколько лет в Германии, где и набрался либеральных идей. А еще у него было обостренное чувство справедливости, которое можно назвать совестью. А ведь совесть предполагает еще и любовь к ближним и убогим. Эта  христианская идея состоит в том, что мы все равны перед Богом, а Царь нам дан, чтобы претворять в жизнь деяния Божьи. Вот эти мысли он и распечатал в своей книге, обращенной, по сути говоря, к правящей императрице. Ну, и получил он от Екатерины на полную катушку. В 1791 году Радищев по дороге в сибирскую ссылку написал потомкам:
Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? -               
Я тот же, что я был и буду весь свой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков
И в прозе и стихах и истине я в страх
В острог Илимский еду.
Стих-то весьма двусмысленный и корявый; если бы у него был  компьютер, то указал бы автору на присутствие слишком много гласных в предпоследней строке. Для кого автор в страх и кому он дорогу проложил? Борзым смельчакам? За свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» поплатился Радищев жестоко. Хотя, по советским стандартам проживал он в Сибири просто роскошно — получил меньше десяти лет ссылки, но приехал  с семьей, получая доход с имений. Обиженный  маманей Павел I, по восшествии на престол оправдал ее врагов, восстановил Радищева на службе и распорядился насчет денежной компенсации страдальцу.
Отчего благополучный таможенный чиновник и дворянин решил восстать против людей своего класса, в защиту крепостных? Ведь обычно униженные и оскорбленные не пользуются симпатией угнетателей и сами устраивают им секир-башка, что они успешно делали во время крестьянских восстаний. Екатерина не зря увидела в Радищеве «бунтовщика хуже Пугачева». Ей было непонятно, зачем Радищев этим поступком шел на явное самоубийство. Не без оснований, она предположила, что таким образом он хотел прославиться перед потомками, что действительно чувствуется в вышеприведенных строках, и цель была достигнута.
Уже будучи в ссылке, Радищев в своем «Письме к другу, жительствующему в Тобольске» анализировал роль отдельной личности в истории. В значительной степени эта характеристика относилась к нему самому: «Человек, рожденный с нежными чувствами, одаренный сильным воображением, побуждаемый любочестием, исторгается из среды народной. Восходит на лобное место. Все взоры на него стремятся, все ожидают с нетерпением его произречения. Его же ожидает плескание рук или посмеяние горше самой смерти. Как можно ему быть посредственным? Таков был Демосфен, таков был Цицерон, таков был Питт; таковы ныне Бурк, Фокс, Мирабо и другие». На самом-то деле первым на эшафот взошел Людовик XVI, который оказался значительно благороднее  сограждан, простив им грехи, правда, и его палачи вскоре оказались под лезвием гильотины. 
Современник Радищева, историк Николай Карамзин путешествовал по Франции во время тамошней Революции. Глядя на все ее безобразия, убедился он что любые насильственные потрясения гибельны для нации. Революции устраивает не народ, а праздные авантюристы, которые прежде всего хотят отобрать власть у существующих правителей. Карамзин был убежден, что «едва ли сотая часть» народа принимает активное действие в революции, говоря: «Мы лучше сделаем». Но ничто не проходит безнаказанно и «Республиканцы с порочными сердцами готовят себе эшафот». Гильотина рубила головы не только королям, но и  пылким революционерам. 
Радищев был предвестником декабристов, которые не в теории, а в практике решили свергнуть царя, чтобы установить демократию по французскому типу. Вряд ли новые диктаторы типа Пестеля и Муравьева были бы менее кровожадны, чем Ленин, Троцкий или Сталин. Историю всегда пишут народной кровью.
И вот собираюсь проехать по той же дороге, которую Радищев описал двести лет назад, но для этого пришлось мне прочесть его книгу, которую, естественно, я в школе не читал. Будучи натуралистом, я с удивлением прочел строки путешественника: “Зимой ли я ехал или летом, для вас, я думаю, все равно...” – ну, как же так, думаю, ведь читателю хотелось бы знать, где, когда, и на чем ехал мужик из Питера в Москву. А дальше – больше: вроде бы в Москву автор ехал, ан не доехал, закончив книгу главой о Подмосковье. Я тоже еду куда-то, и не знаю, где на самом деле окажусь. Я закончил свое путешествие с верблюдами по Австралии, а приехавши в Нью-Йорк, написал книгу «Австралия глазами русского, или почему верблюды не плюются». Там-то и возникла у меня идея путешествия из Петербурга в Москву по стопам Радищева, чтобы посмотреть, как изменилась жизнь за двести лет и кому нынче живется весело, вольготно на Руси.

ВЕЧНЫЕ БОЛЬШЕВИКИ
 
Известно, что так называемая октябрьская революция 1917 года произошла благодаря Ленину, гению мести, интриг и предательства.  Этот дьявол создал СССР и всю политическую систему, которая до сих пор управляет нами. Известно, что историю пишут победители, как правило, люди лживые, конъюнктурные, со страхом и без совести. Поразительно, что не только наша, но и западная цензура давно наложила табу на несколько запретных тем, символов и личностей истории. Уголовному преследованию подлежат люди, которые отрицают нацистскую политику Холокоста: уничтожения евреев посредством газовых камер и крематориев. Политические деятели и ученые Запада лишаются работы, помещаются в тюрьмы и психушки, а также платят огромные штрафы за утверждение, что многие факты о газовых камерах и крематориях были сфальсифицированы. Древнейший знак свастики, служивший также эмблемой Третьего Рейха, запрещен даже в качестве граффити. Врагами названы не только Гитлер и его окружение, но также книги, ими написанные.
Как правило, запретители пытаются скрыть неприятную им правду, поэтому до сих пор нет в библиотеках библии нацизма – «Моя борьба», написанная Гитлером в тюрьме. Недавно запрещен у нас написанный до возникновения нацизма роман юного Геббельса «Михаэль». Этот злой гений пиара в форме дневника открыл нам корни своего богоискателя, приведшего к обожанию Гитлера. Геббельс в своей весьма характерно названной статье «Беседа с другом-коммунистом», писал: «Мне нет необходимости разъяснять своему другу-коммунисту, что для меня народ и нация нечто иное, чем для краснобая с золотой цепочкой от часов на откормленном брюшке. Русская Советская система, которая отнюдь не доживает, последние дни, тоже не интернациональна, она носит чисто национальный, русский характер. Ни один царь не понял душу русского народа, как Ленин. Он пожертвовал Марксом, но зато дал России свободу. Даже большевик-еврей понял железную необходимость русского национального государства».
Оказывается, предтеча Гитлер и основатель национал-социалистической партии Германии Отто Штрассер также был под огромным влиянием Ленина. Он призывал большевиков к войне с Западом, союзу с СССР, а также  интернациональной солидарности всех угнетенных народов в общей борьбе против империализма. Теперь понятно, почему в 1939 году Сталин заключил с Гитлером союз для борьбы с империалистами Англии, Франции и прочими Люксембургами. Только вот эти самые буржуи не питали иллюзий по поводу планов большевиков.
В 1929 году Уинстон Черчилль писал: "Ни один азиатский завоеватель, ни Тамерлан, ни Чингиз-хан, не пользовались такой славой, как он (Ленин). Непримиримый мститель, вырастающие из покоя холодного сострадание здравомыслия, понимания реальной действительности. Его оружие - логика, его расположение души - оппортунизм. Его симпатии холодны и широки, как Ледовитый океан: его ненависть туга, как петля палача. Его предназначение - спасти мир; его метод - взорвать этот мир. Абсолютная принципиальность, в то же время готовность изменить принципам... Он ниспровергал всё. Он ниспровергал Бога, царя, страну, мораль, суд, долги, ренту, интересы, законы и обычаи столетий, он ниспровергал целую историческую структуру, такую как человеческое общество. В конце концов, он ниспроверг себя. Интеллект Ленина был повержен в тот момент, когда исчерпалась его разрушительная сила и начали проявляться независимые, самоизлечивающие функции его поисков. Он один мог вывести Россию из трясины. Русские люди остались барахтаться в болоте. Их величайшим несчастьем было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть".
Вот здесь я не согласен с Черчиллем, поскольку вождь мирового пролетариата, слава богу, был смертен, хотя большевики считали его «живее всех живых». Созданная им система интеллектуального террора породила Сталина, который довел до логического конца дело Ленина. Был создан СССР, ввергнувший в пучину бедствий народы не только нашей, но и сопредельных стран. Не удивительно, что эти «подлые империалисты» так долго не открывали Второй фронт, ожидая истощения своих врагов. И даже удивляет, что США отрыла для помощи СССР программу Лендлиза, без которой невозможно было победить Гитлера. Как скелет, основа СССР, мумифицированный Ленин сохраняется наследниками большевиков до подходящих времен, возрождается, чтобы вновь загнать народ в идеологическое корыто единомышленного хрюканья.

ИСТОРИЯ

Перед очередной поездкой по стране решил я прочесть о впечатлениях иностранцев, посещавших Россию с XV века, и особенно интересной оказалась книга Адама Олеария «Описание путешествия в Московию», в которой он рассказывает о России начала XVII века. Плохо мы тогда обретались: «Жилые строения в городе построены из дерева или из скрещенных и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок. Крыши крыты тесом, поверх которого кладут бересту, а иногда - дерн... Водой здесь никогда не тушат, а зато немедленно ломают ближайшие к пожару дома, чтобы огонь потерял свою силу и погас. Для этой надобности каждый солдат и стражник ночью должен иметь при себе топор». Одно утешительно было, что в те времена: «...иноземцы более московитов занимались выпивками, и так как нельзя было надеяться, что этот привычный и даже прирожденный порок можно было искоренить, то им дали полную свободу пить. Чтоб они, однако, дурным примером своим не заразили русских, то пьяной братии пришлось жить в одиночестве, за рекой».
А питались люди скудно: «Ежедневная пища их состоит из крупы, репы, капусты, огурцов, рыбы свежей или соленой - впрочем, в Москве преобладает грубая соленая рыба, которая иногда, из-за экономии в соли, сильно пахнет; тем не менее, они охотно едят ее... Русские умеют также приготовлять особую пищу на то время, когда они “с похмелья” или чувствуют себя нехорошо. Они разрезают жареную баранину, когда та остыла, в небольшие ломтики, вроде игральных костей, но только тоньше и шире их, смешивают их со столь же мелко нарезанными огурцами и перцем, вливают сюда смесь уксуса и огуречного рассола в равных долях и едят это кушанье ложками... У большинства не более 3 или 4 глиняных горшков и столько же глиняных и деревянных блюд. Мало видать оловянной и еще менее серебряной посуды - разве чарки для водки и меду... У очень немногих из них имеются перины; лежат они, поэтому на мягких подстилках, на соломе, на циновках или на собственной одежде. Спят они на лавках, а зимою, подобно не немцам в Лифляндии, на печи, которая устроена как у пекарей и сверху плоска. Тут лежат рядом мужчины, женщины, дети, слуги и служанки. Под печами и лавками мы у некоторых встречали кур и свиней... В России вообще народ здоровый и долговечный. Недомогают они редко, и если приходится кому слечь в постель, то среди простого народа лучшими лекарствами, даже в случае лихорадки с жаром, являются водка и чеснок».
Я здесь хочу добавить, что это народное средство и сейчас в широком употреблении. Недавно мой друг Вася Чернышев оказался в больнице, где никакие лекарства ему не помогали до тех пор, пока жена не принесла бутылку спирта, настоянного на чесноке. Вася поделился им с товарищем по несчастью, так же, как и он, лежавшим в реанимации. Они хорошо врезали на ночь, а утром отправились домой, здоровенькими.
Понравилось мне  в мемуарах иностранца описание нашего древнего обычая послеобеденной сиесты: «Русские люди высокого и низкого звания привыкли отдыхать и спать после еды в полдень. Поэтому большинство лучших лавок в полдень закрыты, и сами лавочники и мальчики их лежат и спят перед лавками. В то же время из-за полуденного отдыха нельзя говорить ни с кем из вельмож и купцов. На этом основании русские и заметили, что Лжедмитрий не русский по рождению и не сын великого князя, так как он не спал в полдень, как другие русские. Это же они вывели из того обстоятельства, что он не ходил, по русскому обычаю, часто в баню».
А мне думается, что главной ошибкой Гришки Отрепьева была любовь к Марине Мнишек, польской аристократке, словно русских баб ему мало было. Я сам когда-то влюбился в англичанку, и ничего из этого хорошего не вышло. Правда, прожив полтора года в Лондоне, научился пить чай с молоком и сносно изъясняться по-английски. Забыл я русскую мудрость: «Кто латыни научился, тот с правого пути совратился», и прожив двадцать лет за границей, забыл я как надобно жить в России. Слава богу, язык еще не забыл.
В  XVIII веке европейские интеллектуалы не воспринимали русских как равноправную нацию. Так, в беседе с Николаем Карамзиным немецкий писатель и философ Филипп Мориц высказался: «Может быть, придет такое время, в которое мы будем учиться и русскому языку, но для этого надобно вам написать что-то превосходное». А ведь действительно тогда еще Карамзин не написал свою фундаментальную «Историю государства Российского», не были еще рождены Пушкин и Лермонтов, а Лев Толстой с Федором Достоевским маячили еще в отдаленном будущем.

СПОНСОР

Мне посоветовали искать спонсора поездки и по изданию моих книг об Америке и Австралии. Ведь сейчас, если у тебя нет денег, то и сиди, не чирикай, а книги издают те, у кого есть богатые меценаты, коих я никак не мог поймать на улицах или метро, ведь они пешком не ходят и общественным транспортом не ездят. В конце-то концов один из автомобильных баронов Петербурга согласился меня принять.
Офис Игоря оказался на третьем этаже пакгауза, и над дверью была установлена видеокамера, чтобы секретарша на пульте могла обозревать входящих. Рядом с ней сидел мордастый охранник, проверивший мои документы и велевший ждать босса в приемной. Через несколько минут из-за двери показался пьяненький мужичок лет пятидесяти и обещал принять меня через полчаса, а пока он был занят угощением важных гостей, отмечавших издание книги о мореплавателях. Из-за двери раздавались тосты, а секретарша с охранником по очереди бегали в кафе за водкой и пивом.
Наконец хозяин решил пригласить меня в офис и познакомил с гостями, вице - и контр-адмиралом в отставке. Это были солидные мужики далеко за 70, но крепкие на водку и пиво, хозяин рядом с ними выглядел плюгавеньким, и мелким бесом вертелся перед адмиралами, сам-то он дослужился только до звания капитана второго ранга. Они вспоминали те славные времена, когда выводили в поход атомные подводные лодки с натриевым охлаждением реакторов, отслеживали американские подлодки и получали награды за перехваты противников.
А хозяин пригласил в компанию еще одного бывшего сослуживца и вспоминал те времена, когда был командиром Боевой Части номер 5 (БЧ-5) на их подлодке и по совместительству - сексотом. Он спросил своего бывшего сослуживца, знал ли тот о тайной службе командира БЧ или хотя бы догадывался об этом. Коллега удивленно качал головой, только сейчас узнав, что капитан второго ранга был сотрудником ГРУ или КГБ. А тому уже не надо было ничего скрывать, и произнес он тост за президента Путина, заслуженного офицера Главного Разведывательного Управления, шпионившего за сослуживцами, а также работавшего резидентом в Германии. ( Я-то считал его агентом КГБ.)
Игорь заявил, что сейчас во главе России свой человек, и власть перешла в руки разведчиков, то-бишь, сексотов. Адмиралы почему-то с энтузиазмом поддержали тост, и оставалось предположить, что и они когда-то были секретными агентами. У нас ведь дают звания не по заслугам, а за преданность партии и правительству. Хозяин только что вернулся из Москвы и с гордостью продемонстрировал нам красную книжечку Почетного Гражданина России. Чем же прославил Россию этот сексот, работающий на ниве мафиозного бизнеса поставок бензина и автомобильных запчастей?
Но особенно поразил проект хозяина по установке в Петербурге памятника генералу Власову, вынужденному сдаться в плен вместе с солдатами своей Второй ударной армии. В любой другой армии сдача в плен считалось нормальным поведением солдата в безвыходной ситуации. Только у нас это приравнивалось к предательству Родины, а с точки зрения командования Красной армии лучше было  застрелиться; еще был вариант подорвать себя гранатой вместе с   близстоящими врагами. Танкисты подорванного и загоревшегося танка не имели права его покидать, это приравнивалось к дезертирству. Они должны были сгореть вместе с танком. 
Коллеги Игоря, КГБ-шники, ГРУ-шники и СМЕРШ-ники вылавливали и расстреливали солдат той сдавшейся немцам 2-ой армии, а теперь они же, палачи, устанавливают жертвам памятник. Ворочаются, наверное, в гробах солдатики, ими порешенные. Что же они будут делать с памятью сотрудникам КГБ и ГРУ, переметнувшимся на Запад: Гузенко, Гордиевскому, Калугину и другим? Дойдет очередь и до памятников опричникам типа Малюты Скуратова, Дзержинского, Ягоды, Ежова, Берия и иже с ними. Удивительное дело, прощаясь со мной, он продемонстрировал гостям неугомонную способность на подлость, и неожиданным приёмом заломил назад мою правую руку, которую я протянул для рукопожатия. Повернувшись к адмиралам, он заявил, что так будет разбираться и с другими америкосами, которые придут в Россию. Оказавшийся рядом охранник, пригрозил вызвать милицию, если я буду жаловаться на поведение хозяина.
Леночка, редактор журнала «Кони Петербурга», выслушав подробности моей встречи с старо-новым русским, сказала, что пусть эти бывшие сексоты считают себя хозяевами жизни. Помимо их существуют еще и порядочные люди, обыкновенные русские, которые и есть соль и пот земли нашей, а эта накипь исчезнет, перекипит, в осадок падет. Ох, как мне хотелось бы в это верить!
Недавно я увидел по ТВ ящику Игоря, который теперь является главой инициативной группы по реставрации крейсера «Аврора», символа большевистского переворота. Оказывается, не зря эти опричники холят хладный труп Ленина в Мавзолее, а в кремлёвских стенах хранятся останки его большевистской гвардии. Через несколько лет генные инженеры смогут выделить их ДНК и воспроизвести всех этих зомби для восхождения на зияющие высоты будущего государства, по названию СССР. Не хватает им холостого залпа «Авроры» и непременно по «Эрмитажу».

ЧЕКИСТЫ

Временно меня приютил в своем офисе старинный приятель по университету Вася. Учился я на биолого-почвенном факультете, а он на мат-мехе. При нашей встрече поразил меня пророческий его вид, с глубоко посаженными, светящимися внутренним светом глазами и горбоносым орлиным профилем. Вася приехал из глубинки Сибири, чтобы завоевать Питер, как делали это когда-то Ленин, Керенский и Троцкий. Он тоже хотел сделаться диктатором для того, чтобы насильственным путем исправить ошибки своих предшественников в управлении народом.
Были времена придурошного либерала Никиты Хрущева, и многие надеялись, что начиналась новая эра в истории нашей страны, и мира. Мы даже не убоялись послать поздравительную телеграмму вновь избранному президенту США Джону Кеннеди. Слава богу, из университета не поперли, но выговор сделали изрядный и внесли в черный список Первого отдела университета. Но зато можно было беспрепятственно славить и слать поздравительные телеграммы Фиделю Кастро и выйти с праздничной демонстрацией на Дворцовую площадь, чтобы отметить запуск первого космонавта, Юрия Гагарина.
Возглавили университетскую колонну Вася и мой однокашник Казимир Лавринович, ну и я по дурости присоединился в качестве быдла к демонстрации. Это была моя первая и последняя в жизни демонстрация, где  понял, что толпа - это черная и гнусная сила, участники которой превращаются в скотов и творят то, что в одиночку они никогда бы не совершили. Толпа бурлила потоками и течениями, завихрялась и затаптывала тех, кто терял равновесие либо сознание и оказывался у нее под ногами, истерически кричали женщины, мужской мат разбавлялся детским визгом. Люди теряли обувь и части одежды, а выступавшая на подиуме возле Александровской колонны певичка кричала: «Подонки, быдло, что же вы делаете, ведь ребенка по мостовой размазали». Говорили, что в садике около Зимнего дворца подонки насиловали девушку.
Я тогда выбрался из толпы почти невредимым, но приобрел стойкий комплекс клаустрофобии, и с тех пор неуютно чувствую в компании даже нескольких человек. Приходя в кофейню или ресторан, я ищу места в углу или стены, так, чтобы защищена была спина. Вася после этой демонстрации заявил, что толпой нужно управлять, ей нужен диктатор, и он решил быть оным.
Вскоре скинули Хрущева, и на следующий день во дворе Двенадцати Коллегий университета я наблюдал жиденькую группку студентов с плакатиками: «Дайте слово Никите. Узурпаторы». Дойдя до набережной, студенты скрутили плакатики и рассосались в толпе. Так закончилась Эра Хруща, и начался Брежневский Застой.
Мы организовали партию «Фонаризации большевиков», задачей которой было вешание коммунистов на фонарных столбах, после того, как мы под водительством Василия Ивановича возьмем власть. Я должен был навербовать роту автоматчиков, да только не знал, где эти автоматы взять, не говоря уж о самих революционерах. Стрелял я всего дважды, да и то из старой «берданки». Набралось нас всего человек десять, включая подсадного сексота. Он вскоре нас и заложил, после чего КГБ арестовало Васю и еще двоих членов организации, а остальных начали таскать на допросы в Большой Дом на Литейном проспекте.
Первая встреча с ка-гэ-бе-шником произошла у меня дома, когда мне позвонили в дверь и в глазок я увидел мужика в штатском, который показал мне красную книжечку на имя майора Ильина. Я уже ждал ареста, но майор заявил, что пришел просто познакомиться. Мужчиной он был представительным, в длинном пальто, папахе и полусапожках югославского производства. Проходя на кухню через тесную прихожую, он указал на таблицу с родословной российских царей и спросил, насколько серьезно я занимаюсь монархической историей. Засмущавшись, я вякнул, что купил этот календарь на книжном рынке (тогда их регулярно разгоняли). Он хмыкнул и острым взглядом шпика зыркнул в комнату, но не зашел. Я даже предложил майору чайку, но тот тактично отказался, а затем почему-то спросил о моих семейных проблемах. В комнату я его не пригласил, а он даже не настаивал, только напомнил, что жена у меня коммунистка, а вот я занимаюсь диссидентством. Почему-то он меня не арестовал, а только пригласил через пару дней прийти на допрос в Большой дом, где меня будет ждать пропуск.
С содроганием в органах приблизился я к мрачному серому зданию, построенному незадолго перед войной архитектором Троцким, однофамильцем главного врага Сталина. Сюда свозили тысячи обвиняемых по делу убийства С. М. Кирова в 1934 году, жертв процессов 1937 года и Ленинградского дела 1946 года. Здесь пытали литературоведа Иванова-Разумника, поэта Мандельштама и абсурдиста Хармса, сюда приходила Анна Ахматова узнать о судьбе сына Льва Гумилева, и стояла в очереди женщин в надежде переслать передачу. Здесь сочинялись строки ее «Реквиема». Даже во время Блокады эта мясорубка продолжала работать. Неужто и мне отсюда дорога в лагерь или тюрьму?
Вход для подследственных был с улицы Войнова, которой вернули название Шпалерной. Забрали паспорт и выдали разовый пропуск, а прапорщик повел меня по бесконечным коридорам с ковровыми дорожками кровавого окраса. В кабинетных окнах выходивших на Шпалерную почему-то не оказалось решеток, а за столом сидел следователь лет тридцати в модном костюме без галстука. На уголке стола пристроился еще один сотрудник в  джинсах. Прочтя «Архипелаг ГУЛАГ», я ожидал направленную в лицо настольную лампу и удара по почкам, но они приветственно улыбнулись, приглашая сесть на табурет посреди кабинета.
Первым начал допрос как бы второстепенный, угловой гебэшник: «Здравствуйте, Анатолий Михайлович, а мы ведь с вами встречались в Зоологическом институте». Я тотчас же вспомнил шустрого парня на нашей аспирантской пьянке в компании с ребятами с философского факультета университета. Тогда, кажется, мы обсуждали что первичное: материя или энергия, по сути говоря, эта дискуссия по результативности была равносильно спору, было ли вначале мироздания яйцо, либо курица. С точки зрения религиозной, конечно же это была курица или бог создавший Землю, с астрофизической же - яйцо или точка взрыва Вселенной.
Насколько помню, все подобные мероприятия заканчивались под девизом – истина все-таки в вине (in vino veritus). Оказывается, давно уж за нами следили эти ищейки, были они и на философских семинарах, и на занятиях по йоге, и на тренировках по дзю-до, таковым сексотом был и будущий президент Путин.
И началось иезуитское выворачивание рук: - а где вы встречались, с кем были, кто выступал с лекцией, что читали, у кого брали книги, где набирали сторонников? При этом хозяин кабинета заявил: «Мы не собираемся скурпулезно анализировать детали вашей деятельности, хочется только понять ее цель и методы». Услышав эту фразу, я несколько прибодрился: авось в этом интеллектуальном поединке у меня есть шанс, ведь этот шпик не очень-то грамотен и даже не знает, что правильно нужно говорить не скурпулезно, а скрупулезно.
На допросе я выбрал примитивную тактику несознанки: приходил я на встречи лишь ради компании и выпивки, так что ничего не мог запомнить из того, что происходило на пьянках. Сам-то я философией не занимался, человек я мирный и даже в армии не служил. И потянулись допросы, со сменой следователей по контрасту: одни были либеральны и елейны, другие жестки и напористы. На время обеда меня отпускали на улицу, где в соседнем кафе на Литейном мог я выпить пива и съесть порцию пельменей. Вечером отпускали меня домой, назначая следующую дату допроса. Слава богу, не пытали, а то бы я все рассказал, но в сексоты завербовать пытались, грозя в противном случае не дать мне защитить диссертацию по генетике ящериц. Не удалось подлюкам меня завербовать. Пользуясь тем, что с меня не взяли подписку о не выезде, исхитрился я под чужой фамилией сбежать от следствия в геологическую экспедицию. Вернулся в Питер я уже после суда, по приговору которого Васю засадили на три года в психушку, с распространенным тогда диагнозом вялотекущей шизофрении. Только личное обаяние и охмурение докторши помогли ему выйти из больницы без особых нарушений психики. Она, как лечащий врач, запретила давать Васе психотропные лекарства, так как они разрушали его почки.
После психушки Васю на работу никто не брал, вот и обратился он за помощью к сажальщикам, и КГБ приказало полиграфическому институту взять его на работу Забыл Вася с тех пор об освобождении народа от ярма большевизма. Я думаю, что мы не столько беспокоились тогда о судьбе и счастье народа, сколько о своей роли в этой процессе. Известно же, что путь в ад умощен благими намерениями. Гитлер и Ленин также пеклись о счастье своих народов, да и ныне правящие подонки любят Россию больше нас, поэтому и грабят во имя счастья и нашего будущего.
Вася преподавал в институтах, печатался в литературном журнале «Часы», влюблялся в девочек и ждал своего часа. Перестройка и гласность обрушились на него, как и на всех, неожиданно, но вскоре он оправился и организовал издательство «Глагол», а также открыл благотворительный фонд «Храмы России». Поначалу все шло хорошо и даже прекрасно: кроме издания «Радзивиловской летописи» и «Храмов Петербурга», он выпустил много других интересных книг, а также трехтомник своих сочинений.
Я вернулся в Питер, когда он практически отошел от дел и передал бразды правления фондом сыну, сам же решил баллотироваться в президенты. У меня нет склонности заниматься политикой, но яростью колотился, когда самолеты НАТО бомбили Сербию, брошенную на произвол российскими политиканами. Столетиями помогала ей Россия отстоять независимость от Турции, а потом от Австрии. Другое дело, Сербия роковым образом столетиями была местом раздора народов Европы.
 Правда, российская оккупация Крыма и кровопролитие в Новороссии вряд ли усилят авторитет России, у которой нет ни друзей, ни союзников. После убийства Александра II, его сын, Александр III сказал: – Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас.
Только в следующей  войне с Японией эти союзники как раз и подвели — весь боеспособный флот погиб в Цусимском сражении, армия же в 1905 году проиграла японцам битвы в Маньчжурии. Не помогал нам флот и в последующих войнах, что в Первую Мировую, что в ВОВ; сами мы его топили, либо враги с флотом нашим расправлялись. Только в книгах Пикуля у нас всё хорошо было с флотами, побеждавшими глупых и скаредных немцев. На самом деле моряки в портах, предавались анархии и наркотикам, поставляемым большевиками и эсерами. Позором они покрыли себя, убивая своих офицеров и грабя гражданское население Петрограда и Кронштадта. 
 Наш вечный классик Фридрих Энгельс интересовался языком и историей России лишь с целью развала империи, чтобы позволить европейскому пролетариату взять власть в свои руки. По сему поводу он писал: «Падение русского царизма, уничтожение Российской империи является, стало быть, одним из первых условий победы немецкого пролетариата». У него было презрительное отношение к славянам словно к второсортному этносу. В частном письме он позволил себе следующие высказывания: «Вы могли бы спросить, неужели я не питаю никаких симпатий к славянским народам? В самом деле, - чертовски мало… я не могу интересоваться их непосредственным, немедленным освобождением, они остаются нашими прямыми врагами… Славяне, которые до сих пор не только ничего не сделали для Европы и ее развития, а являются ее тормозом». Его призрак коммунизма вначале бродил только по Европе, а в Россию не заглядывал. Не удивительно, что после его смерти Ленин написал: «Русские революционеры потеряли в нем лучшего друга». Но другом России гениальный Энгельс никогда не был. Он создал призрак коммунизма, который Ленин в пломбированном немецком вагоне перевез в Россию и сделал его реальностью несчастной страны.
Я планировал после проезда из Петербурга в Москву на лошадях с каретой, отправиться из Москвы в Голландию тем же маршрутом, которым ехало в 1697 году первое посольство Петра. Эта поездка осталась в памяти многих европейцев. Руссо в своем труде «Общественный контракт» писал об этой поездке: «Русские никогда не будут действительно цивилизованы, потому что они были цивилизованы слишком рано. У Петра был гений подражательный; он не имел истинного гения, того, который творит и делает все из ничего. Некоторые его дела были хороши, но в большинстве они были неуместны. Он видел, что его народ – варварский, но не видел, что он не созрел для цивилизации; он захотел цивилизовать его, тогда как следовало только воспитать его для войн. Он хотел сразу создать немцев, англичан, тогда как следовало прежде всего создать русских; он помешал своим подданным стать когда-либо тем, чем они могли бы быть, убеждая их в том, что они уже то, чем они не были».
А Петр вводил новшества типа соления рыбы (до него ее только морозили, или вялили), покрытия крыш подобием шифера или черепицы вместо дранки. Он внедряет в употребление ручные пилы, учит крестьян вязать пеньку и обрабатывать кожу не дегтем, а по-европейски, скипидаром. В Прибалтике он нашел, что: «…у мужиков обычай есть, что вместо серпов хлеб снимать малыми косами со граблями, что пред нашими серпами гораздо скорее и выгоднее, что средний работник за 10 человек сработает; того для, сыскать таких людей из здешних мужиков (т. е. лифляндских и курляндских) по нескольку человек для обучения, послали мы отсель в наши хлебородные города с такими косами и граблями, с нарочными посланными офицерами». Одному из офицеров он добавил инструкцию: «Принять тебе здешних мужиков 9 человек и ехать с ними в Тамбов с поспешанием, дабы можно было с ними поспеть к тому времени, как начинают первый хлеб снимать и будучи дорогою их беречь, дабы не разбежались».
Царь в своей хозяйственной деятельности напоминает Бенджамина Франклина, американского ученого и политика, который столетием позже учил своих соотечественников фабричному и сельскому хозяйству. К примеру, использованию при пахоте предплужников и нашел оптимальный угол лезвия плуга. Но то, что «немцу» хорошо, то русскому смерть. Наши крестьяне до сих пор даже не слышали о предрлужниках, так и не освоили уборку зерновых с косой и маленькими грабельками, укладывающими стебли параллельно. У нас и сейчас в ходу примитивная коса без выгиба на косовище, облегчающего крестьянскую работу косца.
На картине Саврасова «Жатва», написанной через полтора столетия после смерти Петра, мы видим крестьянок на жнивье с серпами и никаких тебе кос. Сейчас хорошую косу-«литовку» в скобяных магазинах не найти, но серпы бывают. Нет в продаже и стиральных досок, а империалисты производят до сих пор стиральные доски для африканских стран, где воды мало, а детей много.
Злоязычный де Кюстин вспоминал в своей книге страшное выражение Вольтера или Дидро: «русские сгнили, не дозрев». Маркиз, критикуя Россию, забыл упомянуть, сколько зла ей принесло нашествие Наполеона. Забыл о сожженных и разоренных деревнях и городах, о расстрелянных крестьянах, изнасилованных крестьянках и оскверненных церквях. Он позабыл также о геноциде, устроенном наполеоновской армией в Испании, и о предательстве польских легионеров. Забыл он также и о кровавых расправах национальной гвардии над собственным народом в Вандее. А впереди было малодушное поведение французов и поражение их армии в войне с Пруссией 1870 года, Второй мировой войне и во Вьетнаме. Правда, французы ценят собственную жизнь значительно выше нас и не готовы её истратить ради блага своего государства.
Другие народы Европы, оказавшиеся под пятой немецкой оккупации, не очень были расстроены своим подневольным положением. Правда, во Франции кое-где существовали партизаны «маки», но в Бельгии, Голландии, Дании и других оккупированных странах даже этого не было. Они слишком дорожили  материальным положением, чтобы сопротивляться вражескому вторжению. У нас же в стране жизнь человеческая всегда стоила ничто — копейку! Ну а яростное сопротивление большевиков наступлению Вермахта может быть объяснено угрозой Гитлера уничтожить всех красных комиссаров.
Посетивший Россию в 1858 году Александр Дюма, автор «Трех мушкетеров», «Графа Монтекристо», «Королевы Марго» и массы других бестселлеров середины XIX века, издал три тома мемуаров о современной ему России. Обжегшаяся на маркизе де Кюстине, царская администрация взяла эту знаменитость в тесные объятия. За ним было учрежден негласный надзор III-го отделения императорской канцелярии и оказано было ему всеми официальными лицами беспримерное гостеприимство. Устроили ему даже показательное сражение с воинствующими чеченцами, последователями Шамиля. Жаловался он, правда, на клопов и отсутствие европейского комфорта, но, в общем, впечатление его о России было благоприятным. Несомненно, иностранцы принимали Россию за страну второго сорта, Колосса на глиняных ногах, да ведь так оно и было.
Мы с другом Васей часто обсуждали судьбу России. Наверное, роковой ошибкой для нас было принятие православной религии от умиравшей Византийской империи. Своими консервативными догматами православие отгородило нас от остальной Европы. Протестанты этому были немногочисленны и уничтожались на корню, протопоп Авакуум тому пример. Наиболее развитыми оказались страны, принявшие протестантство: Голландия, Англия, Германия, США. Католические страны Европы оказались на втором месте, а из православных стран только Греция смогла за последние десятилетия выцарапаться из нищеты.

ДЕЛЯГИ

Сотрудники Васи ежедневно приходили к себе в контору и принимались обзванивать и обфаксовать предприятия и подобные же конторы ближнего и дальнего зарубежья. Они предлагали на продажу лес и уголь, бумагу и нефть, газ и петролак, которых не имели, но надеялись получить аванс, а там как-то перекрутиться. Подобные им партнеры в Испании, Турции, Польши и Финляндии слали ответные депеши и не хотели давать авансов. Когда бы я ни спросил сотрудников компании о состоянии дел, оказывалось, что договора у них были готовы на 99,9%, но почему-то не подписывались. Приходили в контору какие-то темные личности, называвшиеся бандитами и предлагавшие заступничество, а еще рвались встретиться в контору заимодавцы хозяина, уже по несколько лет ждавшие выплаты долгов.
Вышедший на пенсию в 45 лет, капитан II ранга  Вова-морячок торговал радиоактивным осмием 186, или черной ртутью, которых-то и в природе не существовало, а придуманы они были КГБ для обдуривания иностранцев. В списке его товаров были также антрацит с коксом, недвижимость и акции несуществующих портов и гигантских паромов, плававших между воздушными замками на побережье Балтийского моря. Курил Вова дешевые сигареты «Космос» на лестничной площадке, где мы с ним обсуждали издание моих книг. Он обещал спонсировать 5 000 долларов, как только получит неустойку с шахтеров Кузбасса. У него всегда было готовых к подписанию пять контрактов, но за пять месяцев наших перекуров ни один из них не был подписан.
Сережа-лесник решил, что он специалист по пиломатериалам, поэтому он пытался торговать лесом, добываемым зэками Краслага. Правда, начальство этих лагерей ничего об этом не знало, и ни одного вагона оттуда еще не поступило, но аванс уже был истрачен. Они уже больше года не платили КУГИ за аренду помещения, но посещали престижный Сигара Клуб, где наслаждались ароматом сигар по 100 долларов каждая. Зарубежных гостей они водили в дорогие рестораны на Невском проспекте, после чего неделями питались картошкой с капустой.
В этой стране выживают и богатеют только те, кто знает, как ладить с криминальными авторитетами. Я знавал молодого предпринимателя Диму, у которого была база по распределению алкогольных напитков по магазинам Кировского района, а еще он строил гостиницы на Карельском перешейке. Дима встретил меня в аэропорту на открытом джипе и привез домой, где пол был покрыты медвежьими шкурами. Друзьями у него были воры в законе, по крайней мере они себя так представляли.
Костя-автоматчик ходил вразвалочку, облаченный в черные шелковые одежды. Отстрелив кого-нибудь по заказу, он на несколько месяцев улетал в Нью-Йорк, где в ресторанах русского района Брайтон-Бич пропивал заработанные убийством деньги. Этого я тогда еще не знал и по рекомендации Димы нанял Костю выбивать семь тысяч долларов из задолжавшего мне партнера. Деньги-то он выбил, но мне не отдал, да еще пригрозил пришить, если хипеш разведу. Уж на что ненавижу доносительство, но тогда захотелось пожаловаться на него в ФБР, но сдержался и решил — судьба его достанет, что вскорости и произошло. В качестве охранника он пошел с Димой на разборку в одном из домов в районе Сенной площади, но шофер джипа так их и не дождался. Сгинули бесследно, не оставив потомства, и никто из родственников не знает, кто и за что лишил их жизни, а если знает, то молчит.
Другой знакомый, Саша, сотрудник ГРУ в отставке, хапнул  профилакторий военного завода. В свои лучшие времена получения на реализацию контейнеров с китайской электроникой и мягкой игрушкой Саша принимал меня в кабинете, оборудованном в башнеобразном флигеле. Была у него также сеть магазинов по продаже электроники и «крыша» была чеченская, да, видать, хапнул не по чину. Через год он уже перебрался из башни на первый этаж и окна его кабинета всегда были зашторены, а еще через год никто не ответил на мой телефонный звонок. Саша ушел «на дно» и даже семья не знала, где он находился и жив ли. Только через три года явился он в Питер, лишенный своего профилактория и сети магазинов. Живой, но крепко напуганный. Нахрапистый и жилистый мужик превратился в свою тень, с трясущимися от хронического страха руками и слезящимися глазами. Такие долго не живут, так и получилось — через месяц он вновь исчез, теперь, похоже, навсегда.
Меня также временно затронула лихорадка наживы, и остался жив лишь потому, что претила сама характер выживания лишь наиболее подлых волкодавов и шакалов. Когда-то в Америке первенствовали в банковском бизнесе «квакеры», лозунгом и принципом которых была честность в общении с клиентами и отказ от нелегальных операций, законом преследуемых. Этот генеральный принцип до сих пор там у них практикуется, что и дало возможность США сделаться самой богатой страной мира. Конечно же, в семье не без урода, и существуют там наркомафии, нечестные банкиры и живоглотные страховые компании.               

СЕМЬЯ

Не получилось у меня семьи и не потому что не хотел, а не смог родственную душу найти. Наверное —  это наследственное, ведь и у мамы полноценной семьи тоже не было. Родилась она в Белоруссии в большой семье Кидалинских, где главой был гармонист Григорий, который не любил пахать, предпочитал развлекать народ на свадьбах и вечеринках. Оля была младшенькой из семи детей и самой любимой. Школу она не закончила, а с шестнадцати лет пошла работать нянечкой в детском саду. Еще до той страшной войны вышла она замуж за молодого инженера-связиста, который увез ее в Сибирь, подальше от родителей. Для поступления в комсомол и получения образования он был вынужден официально отказаться от отца, поскольку принадлежал к польскому шляхетскому роду Szymanski, который до большевистского переворота владел землями в окрестностях Бобруйска и Орши.
К началу войны мама развелась с отцом и вернулась в Белоруссию, где я и появился на белый свет. Городишко наш был оккупирован немцами, и с двумя малыми детишками на руках мама бралась за любую работу, чтобы нас прокормить. Работала санитаркой и подсобной рабочей при немецкой больничной кухне, пришлось ей позже жить в лесу в партизанском отряде, оставив нас с бабушкой в городе. Поразительно, тогда в немецком тылу гражданскому населению жилось легче, чем в советском тылу.
После войны переехали мы в оккупированную СССР  бывшую  Восточную Пруссию, а нынче Калининградскую область, где работала мама проводницей на железной дороге, кассиршей в клубе и санитаркой в психбольнице, короче, на самых низкооплачиваемых работах. Жили впроголодь, без мужика в доме, и с малолетства пришлось мне заготавливать сено для нашей буренки, кормить порося, работать на огороде, да еще прилично учиться в школе.
Поступив в университет, я и там жил на пределе финансовых возможностей, подрабатывая в ночное время на выгрузке вагонов, сторожем на заводе или рабочим в военно-морском архиве, а летом уезжал в геологические экспедиции. Будучи в аспирантуре, я женился на обаятельной продавщице книжного магазина, куда  заходил, чтобы пополнить библиотеку. Надоело одиночество, хотелось кого-то рядом, чтобы приходить домой и там тебя ждали и хотели. Только через полгода я понял, что с этой красоткой хорошо было только когда она молчала, а днем с нею говорить было не о чем. Надобно было разводиться, но родился сынок, появились заботы о его воспитании, да и надеялся, что стерпится-слюбится. Десять лет я еще надеялся, что произойдет что-то лучшее в семье, в стране или в себе, а затем махнул на прошлую жизнь и уехал в США, от семьи и Родины, но не от себя.
И вот ухнули годы, осталось позади 20 лет жизни за «бугром», я вернулся в покинутый мир, в котором мне снова нет места. Никогда не болевшая жена, умерла неожиданно от инсульта, как и её мать. Сын живет нынче своей семьей, родились внуки, только не разрешают мне их навещать. Родственники невестки взяли их в тиски любви и заботы, отгородили так, что ни прорваться к ним, ни поговорить по душам.
В отличие от меня, диссидента, родители Антонины были всегда оплотом большевистской власти и до сих пор сожалеют о крахе СССР. Отец её был парторгом большого института, а мать числилась чиновницей от здравоохранения.  Стена отчуждения сразу возникла между нами, дело так и не дошло до выяснения отношений — они посчитали меня антагонистом, что оказалось взаимным и надолго. 
На свадьбу они не пригласили ни моей мамы, ни брата, у которых сын воспитывался в детстве и проводил летние каникулы. Удивляюсь как еще они снизошли до приглашения меня. На мои попытки серьезно поговорить с сыном он отделывается шутками, да и каким я могу быть для него авторитетом, если нет у меня ни жилья, ни денег. Стас с насмешкой относится к моим путешествиям по миру, а мою книгу об Америке он так и не удосужился прочесть, заявив: «Папаня, да я тебя и без книги знаю, живешь ты иллюзиями, ну и живи, а мне семью нужно кормить».
Да, я продолжаю жить своими фантомами, отказался от своей квартиры в Нью-Йорке, в которой прожил 17 лет, бросив там всю нажитую мебель, библиотеку, одежду, картины, фотографии, альбомы. Вернулся я в Россию лишь с одним чемоданом и рюкзаком. С таким же имуществом я покидал ее 20 лет назад, только тогда у меня было будущее, а нынче у осталось прошлое. Мне приходится быть той самой птицей Феникс, которая омолаживается после каждого самосожжения,  у таких птиц гнёзд не бывает.

ЛУБЕР
 
Приехав много лет тому назад в Нью-Йорк, я устроился на постой у художника Витька, который решил взять меня в свою бригаду по перевозке мебели, для чего привел меня к хозяину компании, Алексею Луберу. Фигурой тот был колоритной. Приблизившись к пику мужской зрелости, Алексей был редким евреем, из которого не получилось чего-то финансово- или семейно- самодостаточного. Сын преуспевшего советского физика-ядерщика, сам он в науке не получился и пытался компенсировать себя хилыми попытками быть диссидентом. Общался он и с Володей Буковским, и с еврейскими отказниками, и даже с приезжими членами НТС, но всерьез его никто не признавал. Леха был тем редким исключением из диссидентов, которого КГБ поместило на год в психушку по действительно шизофреническому диагнозу. Он при первой же возможности эмигрировал в США, но и там остался шизоидом. Правда, в Нью-Йорке проснулся в нем генетически заложенный талант бизнесмена, Леха купил грузовик и занялся перевозкой барахла еврейских иммигрантов.
Когда я впервые его увидел, то не мог поверить в существование такой безобразности. Лешке было едва за сорок, но тело его расползлось во всех направлениях, ни джинсы, ни рубашка не могли собрать его вместе. При ходьбе тело колыхалось, как студень и грозило в любой момент порвать одежонку и вывалиться наружу. Один глаз его смотрел на вас, а другой на Арзамас. При разговоре слюна скапливалась в уголках вывороченных губ и спекалась в клейкую белую плёнку. Под стать ему была и сожительница, квашней раздавшаяся от американской жратвы, в квартире которой кроме Лёшки жили полтора миллиона тараканов и три кошки.
Лёха принял меня на работу, положив пять долларов в час, плюс чаевые. Мой бригадир Витёк, будучи водителем, получал восемь долларов в час. Сам Лешка погрузкой заниматься не мог, страдая сахарной болезнью и ожирением. Он на паях с таким же иммигрантом Валеркой Андреевым приобрел в рассрочку рыболовецкий бот и отправил его в штат Мэн на ремонт. Валерка обещал внести свою долю на экипировку и содержание посудины, но постоянно переносил сроки, так что бот могли забрать за неуплату банковских процентов.
Ситуация осложнялась еще и тем, что партнеры влюбились в одну и ту же девушку по имени Оля и прилагали все усилия, чтобы завоевать ее сердце. Лешка почти разорился, пригласив Ольгу в оперный театр на «Волшебную флейту» Моцарта. Билеты стоили 150 долларов, а еще нужно было покупать в антракте шампанское и бутерброды, да за такси заплатить туда и обратно.
Я могу представить, каково выглядела эта парочка: - Ольга, молодая и красивая, с искрящимися, любопытными глазами. А рядом с ней Лешкина туша, затянутая во взятый напрокат костюм, перемещалась волнами своего объемистого тела. Так вероятно выглядела Эсмеральда в компании Квазимодо, когда они гуляли вокруг собора Парижской Богоматери. Но играла волшебная флейта Моцарта и первый раз в жизни Лешка был счастлив. Он готовился положить к ее ногам пока еще не существующие миллионы.
Соперник его, Валерка Андреев, вскоре нанес ответный удар, отправившись с Ольгой отдыхать на пляжи Флориды и в Диснейвордл в Орландо. Тратил он деньги, которые задолжал Лёхе при покупке бота. Ольге нравилось их соперничество, и она по очереди принимала ухаживание обезумевших ловеласов. Эта самочка уже знала, как манипулировать самцами и пользоваться излишками их мошны и гормонов. Не знала она только, что соперники будут биться насмерть, чтобы овладеть её вниманием (позднее она примкнула к лиге лесбиянок).
Однажды вечером Валерка навестил ее дом, но при выходе столкнулся с поднимающимся по лестнице Алексеем. Тот запыхался и через каждый лестничный марш был вынужден делать передых. Валерка был значительно меньше его ростом, но моложе, жилистее и проворнее. Столкнувшись с Алексеем, он рассмеялся ему в глаза и заявил, что, во-первых, не отдаст тому деньги, а во-вторых, Ольга пообещала выйти за него замуж. Завершив эту тираду, он сделал Лешке смазь по физиономии.
Ох, зря он это сделал! Вот уже несколько месяцев как Алексей купил маленький пистолет марки ”беретта” и регулярно ходил тренироваться в стрельбе в соседний тир. Портативный пистолет помещался в обширном кошельке и всегда был при Лешке. Получив смазь, он выхватил пистолет и разрядил все восемь пуль в Валерку, из них пять попали по назначению. Ольга выскочила на шум и узрела истекающего кровью Валерку и ходящего туда-сюда по площадке Алексея. Тот в исступлении кусал свои пухлые кулаки и бормотал: «Я убил человека, я убил человека. Но если бы я его не убил, то он бы меня прикончил».
Вскоре приехали полиция и скорая помощь. Валерку отвезли в морг, а Лешку в тюрьму. Адвокат пытался спасти его от долгой отсидки, предлагая ссылку на безумие и временное затмение мозгов, но Алексей отверг такой подход и признался, что отвечал за свои поступки во время убийства, но только в порядке самообороны. Получил законные восемь лет.

ВИТЁК С-ПОД ВОЛОГДЫ
 
Мы встретились в Риме, когда ждали виз на въезд в Америку. Витек с женой занимали роскошную квартиру с балконом. Наша гопа, состоявшая из Васи-студента, Бори-националиста с женой Ириной и меня - йога, теснилась в двухкомнатной квартирке на первом этаже виллы в пригороде бывшей столицы мира - Рима. Когда-то на вилле жил знаменитый коллекционер модернистской живописи Костаки, и хозяйка недвусмысленно намекала, что мы должны гордиться ходить по его следам, а также платить больше за постой. Гордиться мы, может, и гордились, но лишнего платить не хотели и пребывали в отношениях с хозяйкой в состоянии наболевшего мира.
Вася-студент направлялся в Австралию, где обосновался его отец-гулена, много лет как бросивший маманю и перебравшийся на континент, где все наоборот - люди ходят вверх ногами по отношению к нам - европейцам, а вместо зимы у них всегда лето. Ко всем неудобствам тамошней жизни, прибавились еще полчища кроликов, на которых нет управы; от кенгуру тоже сплошные неприятности. Одно только у них утешение - медведи коала, которые эвкалиптами питаются и туристов со всего мира своей красотой и глупостью непомерной привлекают. А еще слышал я, что австралийцы гордятся своим происхождением от 730 преступников, впервые завезенных туда из Англии в 1788 году. Наш Вася-студент преступников в своем роду не знавал, но мы надеялись, что по прибытии на место он заложит начало соответствующей династии - данные у него были.
Боре-националисту было сложнее: местные украинские националисты-католики избрали его рупором своей радиостанции, поскольку он оказался единственным иммигрантом, свободно и грамотно говорящим по-украински. Вещала эта радиостанция на Советский Союз и в своих передачах проклинала жидов и москалей. Националисты даже чего-то платили Боре за выступления, он не мог им признаться о своем еврейском происхождении, а им и в голову не приходило, что пан Богатецкий прошел когда-то обряд обрезания крайней плоти. Приехав позднее в США, Боря продолжил благородный труд освобождения украинского народа от гнета москалей и жидов. Я не удивлюсь, если он сейчас заседает в какой-нибудь Раде или стал министром чего-то в стольном городе Киеве.
Ну, а я себя считал йогом, хотя курил и пил водку в объемах, явно превышающих средне статистическое количество этой заразы на взрослую душу населения самой пьющей страны мира. Верил я в реинкарнацию, в переселение души после смерти в новое тело, а еще регулярно голодал, но даже приняв «на грудь» пол-литра водки, мог сесть в позу лотоса и заплетающимся языком пропеть мантру: - Ом-мане-падме-хум. Первоначально собирался  отправиться в Гималаи, чтобы сидеть, в пещере в позе лотоса, но на строгом монашеском режиме и без поддавона. Узнав, что ни Непал, ни Индия иммигрантов не принимают, я вынужден был двинуться в США и уже там искать свою жизненную нишу.
Витек, живший над нами, был самый богатенький. Он устроился художником в галерее моей однофамилицы синьоры Шиманской и писал для нее картины в стиле «а-ля-Рюс». Что-то среднее между Билибиным и рисунками на шкатулках из Палеха, но итальяшкам нравилось, так что хватало Витьку и на табак трубочный, и на водку. А вот нам с Васей не хватало, вот и приходилось покупать в аптеке спирт, разбавлять 50/50 и настаивать на черном перце. Правда, дольше суток он у нас не простаивал, а итальянские провизоры удивлялись, с чего бы русские вместо принятия душа, натираются спиртом. Им-то, потомкам Муссолини, и в голову не могло прийти, что спирт тем хорош, что поутру, с бодуна спиртового достаточно воды выпить - и тебе опять хорошо.
Ну, да что это я все о себе, герой-то мой Витек Голодин. У него кликуха: вологодский еврей, хотя кровей семитских у Витька отродясь не было. Родился он в деревне, на берегу когда-то многоводной Сухоны, в многодетной семье, которую пыталась чем-то кормить его мать, работавшая медсестрой в медпункте. Гулена-отец тоже иногда появлялся ненадолго, чтобы опять исчезнуть надолго с очередной кралей.
Кровя его коми-пермяцкие, перемешаны были с угро-финскими, а удался он в скандинавского викинга: глаза голубые, кожа белая, волосы светлые, вьющиеся; ростом господь тоже не обидел. Уже в последнем классе школы у него закрутился роман с учительницей, и с тех пор не помнит он, чтобы хотя бы раз в месяц не появлялась у него новая пассия - липли к нему бабы, словно медом был намазан. Уже в школе уразумел Витек, что валить из деревни надо, и с аттестатом зрелости укатил он на Урал, где устроился в ремеслуху, в которой давали общагу, да еще какую-то стипуху платили.
Ох, не хотелось Витьку прозябать слесарем-инструментальщиком и трубить жизнь на местном трактороремонтном заводе имени Фрунзе. Ждал он с нетерпением призыва в армию, где можно было и в сержанты выбиться, и на сверхсрочную остаться. Если более повезет, то попробовать перебраться на службу в ГДР, в так называемую Западную группу войск. Там и кормят получше, и Европу можно посмотреть, и в люди выбиться легче, если знаешь чего хочешь.
Уже в полковой школе вспомнил он, как выигрывал школьные соревнования по лыжным гонкам, вот и здесь принялся усиленно тренироваться для первенства лыжников округа. Замполит полка пообещал выигравшему соревнования перевод в Германию. Решил их Витек непременно выиграть, и была у него даже хорошая заначка для этого. Еще на школьных соревнованиях он всегда побеждал, с самого начала вырвавшись вперед, а потом из-под тишка бросал за собой на лыжню пригоршни гипса в порошке. Тот прилипал к лыжам следовавших за ним гонщиков и существенно снижал их скорость, давая Витьку возможность выиграть соревнование. Вот и на этих дивизионных гонках запасся он порошком, и, применив опробованную тактику, легко обошел соперников и стал чемпионом дивизии. Замполит выполнил обещание и оформил перевод Витька в тогда еще советскую Германию. Началась другая жизнь.
Там в полку связи встретил он клубного художника Леву Бабицкого, который заканчивал службу и должен был найти себе подмену. Витек в ремеслухе научился по клеточкам рисовать портреты вождей мирового пролетариата, а здесь большего и не требовалось, хотя он чувствовал в себе призвание настоящего художника. Витек знал с кем водить дружбу и вскоре сошелся со штабным писарем Гариком Вартаняном, все в полку знали, что он вторая фигура по значимости после командира полка и старались ему угодить. Дружба с Гариком дала возможность Витьку съездить в отпуск в свою вологодскую деревню и покрасоваться там в своих хромовых сапогах и множеством значков на комсоставовской гимнастерке.
По возвращении из отпуска, Витька назначили еще водителем клубного автобуса, и у него появилась редкая для остальных солдат возможность выезжать за пределы гарнизона. Замполит запугивал солдат, распространяя слухи, что немцы как-то поймали солдата, воровавшего в саду яблоки, и, прикончив его, набили солдатский живот гнилыми фруктами. Нельзя сказать, что подобные слухи укрепляли интернациональную дружбу, да и не волновала она Витька, предпочитавшего любовь. Он сошелся с санитаркой гарнизонного госпиталя и зашагал путь дорожкой половой.
Уезжая, Лева Бабицкий пригласил Витька погостить к себе в Ленинград, когда тот закончит службу в Германии, и Витек крепко запомнил его адрес. Между тем, он решил готовиться к поступлению в Художественное Училище им. Мухиной, основанное в Петербурге бароном Штиглицем и переименованное в честь создательницы символа СССР, скульптуры «Рабочий и Колхозница».
Гарик подсунул на подпись командиру бумагу на досрочный дембель Витька, и тот поехал на вступительные экзамены в училище. Нельзя сказать, что Ленинград встретил его с распростертыми объятиями. Бывший ментор Лева едва узнал его,  но потом все же вспомнил однополчанина и посоветовал ему наилучший вокзал для ночевки - Витебский, где Витек и провел свою первую белую ночь в Ленинграде.
К своему удивлению, Витек сдал все экзамены, а его рисунок Венеры Милосской комиссия приняла к рассмотрению и признала вполне приемлемым. Его зачислили на первый курс, но общежития не дали, так что пришлось устраиваться плотником в жил-контору, где давали жилье, и даже что-то платили.
Недолго он задержался в плотниках, ведь всегда ему женщины помогали. Так и здесь, встретил он генеральскую дочь Ирину, которая по уши влюбилась в Витька, как когда-то танцовщица Айседора Дункан влюбилась в нашего Сергея Есенина. Правда, Ирина танцовщицей не была, да и Витек виршей не складывал, но пили вместе они знатно, ничем не хуже знаменитых предшественников. Ирина числилась где-то на работе, но большую часть времени проводила дома, либо таскала Витька по знакомым артистам и ресторанам. Ее почивший КГБ-эшный папаня успел награбить во время блокады столько, что беспутной дочке хватило на всю жизнь. Достаточно было отнести в комиссионку козетку времен Павла I, и можно было несколько месяцев жить припеваючи. Кто же теперь помнил, что козетку генерал прихватил при обыске квартиры отпрысков графа Аракчеева.
Устроившись столяром в Кировский театр, Витек не мог пропустить прима-балерину театра Валерию Чернину, которая сделалась примой благодаря высокому партийному посту папани. Витек сделался ее любовником, а заодно шофером, и гаишники почтительно козыряли его машине с обкомовскими номерами. Он постарался забыть о том, что бывшая начальница в жилконторе решила от него забеременеть, а ее попытка женить его на себе была безнадежной. Витёк только начинал входить во вкус Питерской жизни. Эта стареющая еврейка воспользовалась последней возможностью родить от красивого парня и подала на Витька в суд, чтобы взыскивать с него алименты, словно у него когда-то были деньги. Несмотря на ее уговоры, он не поехал смотреть народившегося отпрыска, или, как у нас говорят жестокосердые, - вы****ка.
У Витька уже появились связи с дипломатами в Ленинграде, а жена французского консула даже заказала ему свой портрет. Уразумел он также, что необходимо водить дружбу с евреями, которые лучше русских знали входы, выходы и закулисье советской жизни. Когда же они все потянулись в эмиграцию, значит, неспроста: почувствовали, что государственный корабль идет ко дну. Стало модным быть евреем, ведь только им давали разрешение на выезд, можно было жениться на еврейке и с ней выехать, но стоило это удовольствие 5-10 тысяч полновесных, еще не деревянных, русских рублей. Денег таких у Витька не было, но он влюбил в себя Лену, которая была старше его на 20 лет, и сыновья ее были в его возрасте.
Витька-то я по Ленинграду не знал, а Лена приезжала ко мне домой с французским консулом, который купил у меня коллекцию книг по истории Петербурга. Бабенкой она была разбитной и веселой и рассказала, что виза у них была на руках, и вскоре они должны были отчалить.
Я к тому времени был полтора года в отказе, не будучи евреем и не найдя денег на еврейскую супругу. После ухода из института я успел поработать со студенческим отрядом на Кузбассе, разнорабочим в жилконторе, пока не нашел непыльную работу смотрителя неоновых вывесок. Ленгазосвет платил в месяц за это 70 рублей, а работы было всего на пару часов в день: проехать по нескольким трамвайным маршрутам и отметить, чтобы лозунги типа: ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ, из-за отсутствия неоновых трубок не были написаны как ПАРИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ, либо ПАРТИЯ – НАШ ВОЙ. Такое ч. п. могли привести к строгим выговорам или даже лишению партийного билета начальства, ответственного за рекламу.
И вот я, яростный ненавистник этой компартии, превратился в охранника ее реноме. В этой стране абсурда и люди вели себя соответственно, так что сделался я в некотором смысле политической проституткой, но был счастлив жизнью и возможностью читать и писать будущие шедевры. Частично я здесь соврал, поскольку в ту пору ничего не писал, кроме писем родственникам.
Я даже растерялся и пожалел о содеянном, когда неожиданно пришел вызов из ОВИРа, где мне приказали уматывать из страны победившего социализма в течение месяца. Я уже осточертел им своими отказами от советского гражданства и открытыми письмами к мировой общественности. Отпустили меня как русского, но с израильской визой. Вот так я встретился в Риме с пыхающим трубкой Витьком и его еврейским семейством, в котором старший сын Лены был в возрасте отчима. Они уже получили разрешение на въезд в США и планировали жить в Нью-Йорке, а мне предстояло ждать эту визу, чтобы отправиться затем в Хьюстон. Мой приятель Савва Жукоборский не только оформил мне вызов от фальшивого родственника в Израиле, но и обещал поддержать на первых порах пребывания в США.
Второй раз мы встретились с Витьком уже в Нью-Йорке, где на несколько дней я остановился транзитом при проезде в Техас. Жил я в гостинице «Лэтэм», на углу 28-й улицы и Пятой авеню. Той самой гостиницы, в которой в 1956 году был задержан знаменитый советский шпион, известный под кличкой «полковник Абель». Устроившись в номере, я сразу же отправился бродить по окрестностям и впитывать в себя Нью-Йорк, но вскоре понял, что смысл этого города в бессмысленности. Никакой красоты в нем я не нашел, но уразумел, что я должен когда-нибудь сюда вернуться и окунуться в эту вакханалию.
Витек приехал ко мне в гостиницу на следующий день, и прошлись мы с ним по местным кабакам, и окунулись в алкогольную жизнь их обитателей, которые мало чем от нас отличались, правда, говорили на непонятном языке. Прожив в Нью-Йорке месяц, Витёк успел подраться с неграми, а те уже два раза избили и ограбили его жену, которую он сам бил от безысходности каждую вторую субботу, когда получал пособие по безработице.
Три года болтался я по Техасу и Калифорнии, работая лаборантом, охранником, разнорабочим, садовником и черт-те кем. Перестал уважать себя и возненавидел окружающих, пил дешевое калифорнийское вино и курил марихуану; спал не с теми, с кем хотел, а с теми, кто меня хотел. Калифорния убивала меня своей красотой и несоответствием моей жизни стандартам, показываемым в кино и жизни. Там впервые почувствовал я себя отребьем рода человеческого.
Докатившись до точки, позвонил Витьку и попросил устроить меня на неделю в Нью-Йорке, пока не найду собственное жилье и работу. Он приехал в аэропорт имени Кеннеди пьяным и веселым и решил отвезти меня на постой к любовнице Тоньке, с которой жил в любви-ненависти после того, как ушел от жены, оставив ту синей от побоев. Его новая пассия была когда-то секс-бомбой и администратором киносъемок на Ленфильме.
Профессия требовала от нее спать с теми из киношников, кто ее хотел, и благодаря бедовости ее полового органа снимались шедевры советского кино, завоевывались призы в Каннах и развлекался народ. У нее был синдром Нарцисса, т. е. убежденность, что все мужчины хотели с ней переспать, возможно, так оно и было 20 лет назад, но сейчас она явно выходила в тираж. А еще была Тонька садомазохисткой и получала наслаждение, когда ее били, либо она издевалась над кем-то, и в лице Витька нашла достойного партнера: бил он ее регулярно, выбрасывая из окна мебель и тряпки.
Прожил я там с неделю и насмотрелся на их битвы предостаточно. Днями работали мы с Витьком грузчиками по перевозке мебели, а вечерами пили водку, после чего он отправлялся учить Тоньку уму-разуму. Я уже писал, как наш хозяин по кличке Луб взревновал свою любовь к более молодому и красивому сопернику и, встретив его рядом с ее домом, всадил тому в голову пять пуль. Его за это на восемь лет отправили за решетку, а нам с Витьком пришлось искать другое занятие. Я сел за баранку такси, а Витек занялся реставрацией картин.
Найдя себе жилье в Бруклине, я вскоре поступил в аспирантуру Колумбийского университета и два года по ночам водил такси, а днями слушал лекции и сдавал экзамены. Получив диплом Магистра Общественного Здравоохранения (M.P.H.), я устроился на работу в качестве инспектора ресторанов только благодаря тому, что предшественников посадили в тюрьму за взятки. Ох, как я ненавидел эту чиновничью работу, и как презирал себя за бессмысленность существования!
Витек держал мастерскую недалече от моего дома, и мы часто соображали на двоих и не только по выходным. Он не уставал менять бабёнок, а я внезапно влюбился в рыжую англичанку Джин и уехал в Лондон, только наша яростная любовь вскоре завяла, задохнулась в туманах Альбиона. У Джин было столько неприятностей с собственными детьми, что не оставалось у нее времени для меня, и я счел за лучшее вернуться в США.
Нью-Йорку было безразлично, живу ли я в нем, либо давно помер. Он пережил и переварил в себе столько гениев и кретинов, что мое возвращение отнюдь не всколыхнуло его лона. Все знакомые жили по-прежнему, женщины более заметно старели и дурнели, да и я не превращался в принца на белом коне. Все мои романы заканчивались неизменным крахом, и все больше людей отстранялось, боясь заразиться моим хроническим невезением. Единственным другом оставался Витек, регулярно звонивший и заходивший в гости. Когда у меня ломалась машина, он помогал ее отремонтировал, либо одалживал свою съездить по делам. Я думал, что я наблюдаю за ним, но на самом-то деле он внимательно наблюдал за мной. Его природный крестьянский ум был отточен еврейской изворотливостью предыдущих жен и его способностью приспособиться к любым условиям.
Витьку доставляло удовольствие помогать мне и любоваться на мою беспомощность, но когда появлялась возможность меня обойти, он не упускал ее и подсаживал меня по крупному. Даже среди бомжей есть борьба, кому спать на более теплом чердаке, так и здесь, находясь, как и я, на нижней ступеньке социальной лестницы, Витёк показывал свое превосходство.
К сожалению, я не мог скрывать своих планов и делился с ним о том, что собирался делать. Он знал, что моим слабым местом было  спиртное, и всякий раз, когда наступал ответственный момент, который мог изменить к лучшему мою жизнь, он являлся и накачивался вместе со мной до беспамятства. И на следующий день я проваливал все, что так тщательно планировал. Правда следует признать, что я и сам всегда старался сделать все так, чтобы ничего хорошего из моих планов не получилось.
Витёк же планировал свое будущее и предпочитал сношаться только с теми женщинами, которые могли помочь ему в продвижении наверх. Следующей его любовницей оказалась Стефани, принадлежавшая к привилегированной касте еврейски-американских принцесс; по-английски они называются JAP (Jewish American Princess). Эти дочери богатых еврейских родителей не имели доступа в высшее общество протестантской денежной аристократии Нью-Йорка, оттого-то и организовали собственную аристократию.
Начало всемирной банковской системе положили еврейские ростовщики Венецианской республики, которые имели конторы во всех странах, с которыми торговала республика. С тех пор купцам не нужно было возить с собой наличности, обходясь залоговыми письмами. Евреи создали собственную денежной аристократию сначала в Европе, а позже в США. Положил ей начало во Франции барон Ротшильд, хорошо нажившийся на Наполеоновских войнах.
В России же евреи появились еще во времена Мономахов. Ефрем Мойзич, даже принимал участие в свержении и убийстве великого князя Андрея Боголюбского. Только в петровские времена, после расширения торговли с Европой, появилась в России прослойка еврейских ростовщиков. Баронское звание было присвоено сыну смоленского купца, крещеному еврею и канцлеру России П. П. Шафирову за его роль в спасении армии в неудачном Прутском походе нашей армии. Она была окружена турецкими войсками в три раза превосходившими ее по численности. Шафиров подкупил визиря, главнокомандующего противника, и тот позволил нашей армии отступить со знаменами и при оружии. Правда, позднее Петр лишил Шафирова баронского титула и даже приговорил к смертной казни, замененной по просьбе Екатерины ссылкой.
Другим знаменитым евреем и птенцом из гнезда Петрова был А. М. Девьер, португальский еврей, привезенный Петром из поездки в Голландию. Благодаря женитьбе на сестре А. Д. Меньшикова, он быстро продвинулся по служебной лестнице и сделался первым обер-полицмейстером Петербурга.
Витьковая пассия Стефани была дочкой богатого спекулянта недвижимостью во Флориде, она никогда не работала, живя на деньги, отпускаемые на проживание отцом. После его смерти она получала алименты с мужа, который платил еще и за ее квартиру по 3000 долларов в месяц. Стареющая и скучающая принцесса поселила Витька на 23 этаже дома, что на углу 65-й улицы и Пятой авеню в Манхэттене. В молодости любовники платили за ее утехи, но прошли золотые денечки, и теперь она должна была платить любовникам за развлечения. Витек был относительно молод, но безденежен, так что расходы ее на рестораны и поездки резко возросли. Они решили использовать Витьковы знания живописи и реставрации, перепродавая картины.
Я не знал об их планах, когда решил купить на аукционе картину, которая могла после реставрации принести мне доход в несколько тысяч долларов. Пригласил Витька в качестве эксперта, чтобы убедиться в ценности картины. Он согласился с тем, что картину стоит купить. Чтобы обеспечить свой успех и затуманить мои мозги, Витек за полчаса до торгов принес бутылку водки, и мы выпили за наше благополучие. Я еще не знал, что на торги он привел Стефани, которая и перебила мою покупку, пользуясь Витьковой подсказкой. Через месяц Витек реставрировал картину, и она была продана с наваром в 3000 долларов.
Наверное, больше года я не мог ему простить этой подлянки, но жизнь продолжалась, душевная рана постепенно затягивалась. Наш иммигрантский круг был довольно тесен и хочешь не хочешь, а общаться приходилось. За это время успел он расстаться со своей любовницей и отпала необходимость меня подсаживать. Да и я не мог обойти без его помощи при ремонте машины. Мы опять подружились и почти ежедневно навещали друг друга. Потом я уехал в путешествие на лошади с телегой, а вернувшись, год посвятил написанию своей книги о  США. Написанная по-английски книга была отредактирована и готова к публикации. Вот здесь-то Витек опять забеспокоился. Когда он узнал, что я еду на важную встречу с издателями, то явился загодя с двумя литрами водки, которую мы и приговорили за вечер. На следующий день я провалил встречу с главным редактором, посчитавшим, что нельзя иметь дело с алкоголиком.
Я определенно знаю, что Витек сделает все возможное, чтобы не дать мне вырваться из заколдованного круга нищеты и несчастий, но как настоящий друг, всегда поможет в беде. У меня нет в жизни более близкого друга. Так выпьем же за друзей в бидэ!

АЛЕКС

Моему знакомцу и отнюдь не другу Алексу было за 60, когда я с ним познакомился у Витька. Алекс был основным его работодателем, отдавая Витьку на реставрацию картины, купленные на аукционах. Он безуспешно пытался скрыть седину, тщательно выбривая лысину и морщины одутловатого лица. Алекс любил поговорить о России, и рассказать о годах своей молодости. Его родители, Мозес и Сара, происходили из зажиточных купеческих семей переселившихся во время Гражданской Войны из Киева в Краков. Эта эмансипированная еврейская семья не очень-то придерживалась религиозных обрядов и детей обучали одновременно трем языкам: русскому, идиш и польскому. Сара когда-то обучалась в гимназии и могла даже сейчас, иногда кстати, вспомнить французские фразы.
Был Алекс единственным ребенком и вся ярость родительской любви на него обрушилась. Его отправили учиться в самую лучшую Краковскую гимназию, где кроме польского он изучал французский и английский языки. Отец его унаследовал от родителей страсть к сбору антиквариата, а особенно старинных картин, и Алекс уже с младых ногтей учился искусству отличать подделки от настоящих картин.
Трагедия их семьи была общей трагедией евреев Европы, которая началась значительно раньше того, как Гитлер в 1933 году сделался канцлером Германии. Великая Депрессия 20-х годов привела к обесцениванию недвижимости по всей Европе, а особенно в Германии, и ею воспользовались люди, имевшие на руках твердую валюту. В большинстве это были евреи, скупавшие за бесценок разорившиеся предприятия, магазины и другую недвижимость, и вскоре новые вывески украшали здания в городах и поселках.
Этой ситуацией не могла не воспользоваться антисемитская пропаганда, и 9 ноября 1938 наступила Хрустальная ночь, когда по всей Германии прошли еврейские погромы и стекла витрин хрустели под сапогами нацистов и законопослушных бюргеров. Подобное происходило не только в Германии, но и в Австрии, это была месть за потерю собственности и достоинства, это была истерия национализма, разжигаемая изощренной пропагандой Энгельса. Я много слышал об уничтожении евреев во время последней войны в Европе, но Алекс был первым человеком рассказавшим мне о причинах этой вспышки массовой ненависти.
Семья Рейден во время поняла, что бежать нужно из Европы срочно, и, распродав по дешевке накопленное, прибыла в Америку с несколькими чемоданами и надеждами. Через несколько лет они обосновались в Нью-Йорке и открыли антикварную лавку на Мэдисон-авеню. Мозес продолжал обучать сына искусству купли-продажи, а у того был врожденный талант коммерсанта, так что после смерти отца Алекс уверенно взял в свои руки управление галереи по торговле картинами старинных и современных мастеров живописи.
Пришла пора обзаводиться женой и собственной семьей, но Сара лучше сына знала, какая ему была нужна супруга — ее сокровище был достоин только самой лучшей из лучших. Все приводимые Алексом невесты отвергались по той или иной причине, и будучи послушным ребенком, он соглашался с любимой мамочкой, хотя с каждым годом все труднее было находить претендентку на его сердце и руку. Но главной страстью Алекса было найти редкую картину, и, купив за бесценок, продать потом по настоящей цене, и Сара была наилучшей в этом помощницей. Чем дольше вместе жили мать с сыном, тем теснее был их союз, и уже любой третий был лишним.
Любовь еврейской мамы к своему сыну превратилась в их общую трагедию, стала заколдованным кругом, через который нельзя было переступить никому. Вот уж ошибаются те, кто бубнит, что любовь не знает границ. Любовь — это крепость, замок, защищаемый всего двумя рыцарями, крепкий до тех пор, пока один из рыцарей не перешел на сторону противника. Любовь — это и обоюдное рабство двух личностей, опутавших себя цепями взаимного обожания.
Страсть к накоплению денег сделалась основной формой существования стареющего Алекса и его дряхлеющей маменьки. В своей галерее они накопили редких картин и скульптур на миллионы долларов: картины уложены были штабелями на антресолях, стояли и висели вдоль стен, и Алекс с трудом протискивался, чтобы достать необходимую и показать ее покупателю. Ох, как не хотелось ему их продавать, ведь с каждым годом они росли в цене! Они с мамой сократили домашние расходы до минимума, благо, за углом была булочная, хозяин которой ежедневно выбрасывал в мусорный бак непроданный хлеб, булки и пирожные. Теперь уже бабушка, Сара ходила туда через день и вытаскивала немножко черствые, но еще вполне съедобные выпечки.
А потом знакомые подарили ей инвалидную коляску, в хорошую погоду Алекс вывозил Сару на тротуар, и она дремала возле входа в картинную галерею сына. Жалостливые прохожие подавали одетой в тряпье старушке кто бутерброд, а кто бумажный стаканчик с кофе. Однажды, задремав с пустым стаканчиком в руке, она, проснувшись, обнаружила там несколько монет. Тогда-то и поняла Сара, что можно даже во сне зарабатывать, иногда за день ей удавалось собрать больше десяти долларов, а этого было вполне достаточно, чтобы прокормить сына и не продавать драгоценные картины, ожидая лучших времен.
Алекс был известеным специалистом по истории искусства и его часто приглашали на открытие выставок, куда он неизменно брал с собой маму, знавшую, что там выставлены бесплатно бутерброды, кофе и другие напитки. Она была счастлива, что сынок редко потреблял спиртное и непритязателен в одежде, так что и ему, и себе она покупала одежку на барахолке.
Они так бы и жили счастливо вдвоем, но, отметив без гостей  девяностолетие, прихворнула Сара и чтобы сэкономить, к врачам решила не обращаться; у нее были залежи лекарств, накопившиеся за десятилетия. Вот и заглатывала их, не зная, что со временем некоторые из них могут превратиться в яд. Пришлось все-таки вызывать скорую помощь, но из больницы Сара уже не вернулась, знать, пришла ее пора предстать перед судом Всевышнего.
Выбила из колеи смерть мамаши Алекса надолго, не знал он, что делать и как жить одному. Было ему уже далеко за 60, и в молодости не был красавцем, а сейчас еще менее липли к нему женщины. Слава богу, не жаловался он на здоровье и берег себя, воздерживаясь от спиртного и презирая курильщиков, но от неожиданного одиночества заныло, защемило у него сердце, а по ночам боялся, что уснет и больше не проснется. Вспомнил Алекс, что есть у него медицинская страховка, за которую всю жизнь платил, но никогда не пользовался. Вот и решил вернуть своё кровное, отправившись в больницу. А там — словно всю жизнь его ждали. Взяли анализы, прокатали через все возможные рентгены, катсканы и шматсканы, а в результате заявили, что все его главные кровеносные сосуды забиты шлаками, и единственным спасением является открытая операция на сердце с шунтированием.
Здоровый всю жизнь как бык, превратился неожиданно Алекс в подопытного кролика, робко слушающего приговор эскулапов. Одно только было утешение, что его страховка покрывала все многотысячные расходы на операцию. И располосовали его за милую душу, что-то пришили, что-то ушили, а уже через неделю выехал Алекс из больницы на инвалидной коляске. И только тогда уразумел, что не след было ему вообще туда идти, — влип он, как кур в ощип и до скончания века сделался инвалидом.
Пару месяцев позже к нему в галерею зашла пожилая миллионерша, в которую он когда-то был влюблен. Она уже потеряла несколько мужей и ничего не имела против следующего замужества, согласившись приютить Алекса у себя в огромной квартире на последнем этаже, где у нее даже был садик на крыше. При этом она уволила служанку, которой платила 800 долларов в месяц, и приняла на постой Алекса. Она обязала его платить в месяц 1000 долларов, с условием, что он будет еще убираться по дому и мыть посуду. Она на пять лет старше его, и в некотором смысле заменяет маму, а иногда даже любовницу.
Но осталась у него галерея с любимыми картинами, которые ждут лучших времен, как и хозяин их, так и не смогший найти собственную жизнь, получивший взамен безумную материнскую любовь превратившуюся в судьбу. Он как-то пригласил меня навестить галерею на Мэдисон-авеню, но мне было страшно заразиться его несчастьем. Да  и сам-то я все собирался жить, но так и не жил так, как мне бы хотелось, а только как получалось. Но никогда не поздно начать жить сначала.

ГОСТЕПРИИМСТВО

Уже год, как я вернулся в Питер, но оставил за собой квартиру в польско-испаноязычном районе Бруклина. Хозяин арендованной квартиры, Рама Мукапатай, подал на меня в суд за то, что я сдавал в аренду квартиру, будучи сам в Санкт-Петербурге. Я поселил в ней на шесть месяцев израильтянку Одейю Родед, которая платила квартплату 450 долларов в месяц и еще перечисляла на мой счет в банке 200 долларов. Это было выгодно и ей, и мне, поскольку за подобную же квартиру в этом доме мои соседи платили около 900 долларов, но это было явно не выгодно домохозяину. Перед отъездом в Россию я просил его разрешения на эту пересдачу квартиры, но получил отказ на том основании, что квартиры его дома могут заселены только жильцами, которые отлучаются из США не дольше трех месяцев. Исключением являются только военнослужащие, так что я и в этом плане нарушал закон. У хозяина был адвокат и деньги, а у меня был только я, да еще чувство, что я действительно нарушил закон и должен расплачиваться за это. А еще мне обрыдла жизнь в Нью-Йорке и хотелось ехать туда – не знаю куда.
Ещё же худо мне было оттого, что в салоне самолета нельзя было курить, специальные отделения для курящих отменили несколько лет назад, а в туалете повесили табличку: «Отключение датчика воздуха преследуется по закону». Я это предупреждение проигнорировал, заклеил датчик липучей лентой и покурил в сортире с удовольствием, регулярно нажимая кнопку унитаза, служившего вытяжкой. Соседями моими по самолету оказались Саша с Игорем, редакторы журнала «Звезда», напечатавшего в прошлом году главы моей книги об Америке. Их пригласил в гости во Флориду бывший коллега, несколько лет назад переехавший в Америку. Он преуспел на издательском поприще и смог даже оплатить бывшим коллегам билеты на самолет. Бедные русские, превратились мы во всемирных побирушек.
В аэропорту Нью-Йорка я взял такси и через полчаса уже был возле моего дома в польском районе Бруклина, называемом Грин-пойнт. Жилички моей дома не оказалось и пришлось проникать в квартиру через чердак, а потом спускаться по пожарной лестнице и влезать через окно. Оказавшись внутри, я с грустью убедился, что дух мой там уже выветрился и Одейя создала свой мирок со своими книгами, мебелью и безделушками. На полках стояла еврейская энциклопедия на иврите, читаемом справа налево, а мой «Брокгауз и Эфрон» засунут в картонный ящик, как и вся одежда и обувь. Мои картины и репродукции графики Эшера были составлены в чулане, да и себя чувствовал я здесь чужаком. К вечеру пришла Одейя в сопровождении бойфренда (этот термин, означающий любовника, проник теперь в российский сленг). Они заявили, что хорошо обосновались в моей квартире и не намерены с нее съезжать, а я должен отсюда убраться, забрав свои манатки.
На предстоящем суде Одейя намеревалась выступить на стороне хозяина, планировавшего вытурить меня и поселить ее уже легально и за цену не намного превышавшую месячную аренду, которую она платила мне. Мне пришлось отправиться на встречу с хозяином, который был настроен решительно и намеревался довести судебное дело до конца. Друзья мне объяснили, что наняв адвоката, я могу продержаться в квартире больше года, но выигрыш дела будет весьма проблематичным.
Мистер Рама, маленький, тщедушный индиец полувекового возраста, на малопонятном английском языке предложил мне мировую: он платит мне две тысячи долларов отступного, а я взамен подписываю бумагу, в которой отказываюсь от дальнейшей аренды квартиры. Я должен был убрать оттуда все вещи, накопленные за семнадцать лет жизни в Нью-Йорке и оказаться без кола и двора. Скрепя сердце, я подписал себе этот приговор и перерезал пуповину, связывавшую меня с Америкой. Я позвонил в агентство и заказал билет на самолет Нью-Йорк – Санкт-Петербург, а потом связался с друзьями в Пенсильвании,  и они забрали меня к себе на ферму. Все содержимое квартиры: электронику, вещи, мебель и библиотеку я оставил хозяину, который часть вещей забрал себе, а остальное выбросил на свалку.

СОБАЧЬЯ ФЕРМА

До возвращения в Россию журналист Евгений согласился пустить меня к себе на ночевку, и я отправился к нему в район Брайтон-Бич. Знаменит район иммигрантами из России как Маленькая Одесса, жители которой даже не учат английский язык, поскольку все необходимое они имеют у себя в районе. Издаётся там с полдюжины русскоязычных газет, включая «Вечерний Нью-Йорк», редактором которой до недавних пор был Володя Черноморский, опубликовавший в газете целиком мою книгу об Америке. Он даже заплатил 750 долларов, мой первый литературный заработок. Газета еле трепыхалась, зажатая мощной конкуренцией «Нового русского слова» и других мелких, но агрессивных газетных сявок. В конце-то концов Володя не выдержал безденежья и ушел из газеты в более прибыльный туристский бизнес, а бразды правления передал Жене, тягловому коню газеты, виртуозно вытаскивающему из Интернета наиболее интересные материалы.
Жене лет 45, создан он природой могутным и высоким, но сидячий образ жизни разнес тело ниже пояса, передвигается он с трудом и обычные стулья и кресла не выдерживают его веса, сгибаясь в хлипких трубчатых ножках. Борода и усы его поседели и поредели после нескольких лет работы на Чернобыльской атомной электростанции, где в качестве врача он обследовал последствия катастрофы века. Хватанул Женя и остаточной радиации, что, возможно, и явилось причиной его излишнего веса. Приехал он в Нью-Йорк один, оставив семью в Москве, но особенно тосковал не по жене, а по суке породы Сен-Бернар, которую тоже звали Женькой. Пару месяцев назад ее доставили из Москвы и теперь ему для счастья больше ничего не было, жена и приемная дочь все больше закрывались флёром ежедневной рутины.
Женя снимал трехкомнатную квартиру в доме, заселенном русскими и польскими иммигрантами, а домоуправом  (здесь домоуправа называют супером, от английского слова  supervisor), был серб. Холостяцкая квартира моего хозяина была заставлена развалюшной мебелью, подобранной с улицы, называемой секонд хенд (вторые руки, я же называю эти вещи — секонд ж....), хотя раньше использовался более привычный термин: б. у. (бывший в употреблении).
Меня расстраивает идиотская англофилия нашего повседневного языка, и это процветает при наличии в словаре хороших собственных терминов,. Действительно, в некоторых случаях в русском языке трудно найти подходящие синонимы. Славянофилы когда-то предлагали фразу: - Франт идет по тротуару в галошах, - заменить более русской: - Хорошилище грядет по гульбищу в мокроступах, что звучало патриотично, хотя и смешно. Мы вынуждены использовать в своей речи слова иностранного происхождения. Наш язык богаче французского, в котором всего 75 000 слов, в нашем же порядка 100 000, но в английском же языке 1 200 000 слов, в 12 раз больше нашего. Это самый богатый язык в мире, и от этого никуда не денешься, ведь он впитал в себя языки бывших колоний Британии. Вполне возможно, что лет через 300 наш язык будет поглощен английским, либо китайским языком.
Женя сидел вальяжно в кресле, пил пиво и отлавливал из Интернета статьи и кроссворды для следующего номера своей газеты. Гостиная была завалена старыми журналами, газетами и компьютерами, а на журнальном столике стыла кастрюля с суточными щами. Из маленькой комнатушки вылез лысый мужичонка лет сорока и назвался Славой. Он недавно приехал в Нью-Йорк, и Женя дал этому шоферу временный приют.
Слава до сих пор не мог понять, зачем он приехал в США. Однажды по пьянке он заполнил анкету для иммиграционной лотереи и неожиданно выиграл счастливый номер и право на иммиграцию в эту страну. Устроился он работать шофером, два дня в неделю развозя пенсионеров-иммигрантов по больницам, английского языка не знал, да и не хотел знать. Времени у Славы было вагон и маленькая тележка, но денег для того, чтобы завести герлфренд (подружку) недостаточно, но вполне хватало на пиво.
Слава нырнул в угловой магазин, называемый здесь bodega, и приволок трёхлитровую бутылку самого забористого пива «Old English». Его, как истого алкоголика, развезло уже после первого принятого на грудь стакана, и пристал с исконно-посконным русским вопросом: зачем мы живем на этом белом свете. Я, приняв соответствующую дозу пива, принялся развивать идею познания самого себя  и самореализации, но Слава захрапел, не дослушав моей филиппики. Хотелось донести идею до Жени, но и тот предпочел отдаться в объятия Морфея. Оставались бодрыми только шмакодявка породы тойтерьеров и размером  со спичечный коробок, да огромный Сен-Бернар, которые куролесили по квартире и не задумывались о смысле жизни, правда, и пива они не потребляли.
Проснулся от тявканья собачонки, устроившейся на ночь у меня подмышкой, а в гостиную втиснулась девушка лет тридцати в сопровождении трех овчарок. Наделив меня обворожительной улыбкой, прелестница проследовала в спальню Жени и плотно закрыла за собой дверь. Я постарался не слышать шума их бурной встречи, и отправился в душ, где с грустью нашел отсутствие чистого полотенца и обтер тело туалетной бумагой. При этом вспомнил, что и в России теперь население освоило культуру использования для подтирки туалетной бумаги. Еще лет двадцать назад у нас обходились газетной бумагой, так что растет культура и благосостояние нашего народа.
Через час милая парочка нарисовалась в гостиной, глаза у них были соловые, а лица блаженные. Аня приехала из Пенсильвании, а еще привезла  Женечке кастрюлю студня и любимый яблочный пирог. Я навещал его год тому назад и жил он тогда один, неухоженный и грустный, тоскующий по близким, оставленным в Москве. Но недавно появилась в его жизни Анечка и внесла в его жизнь смысл и надежду. Познакомились они на собачьей выставке, где Аня демонстрировала своих щенков, а Женя явился туда с сукой из Москвы. Они с собаками оказались самыми крупногабаритными представителями кинологического мира, Анечка же была еще и владелицей питомника русских овчарок. Жене было сложно содержать свою собаку в квартире, и он попросил Аню взять к себе на ферму. Она развелась с мужем, и, затерявшись в дебрях штата Пенсильвания, нуждалась в ком-то большом и добром рядом с собой.
Аня, будучи по делам  в Нью-Йорка, останавливалась у Жени, а тот на выходные отправлялся к ней на ферму. Они решили показать мне свои владения, и Аня засунула меня с собаками в свой драндулет, отслуживший все сроки, положенные гарантией фирмы «Шевроле». Жестяной пол под тормозной педалью протерся и проржавел так, что при движении автомобиля наружный воздух врывался в дырку и завихрял мусор в кабине, замки дверей не работали, ключ зажигания давно потерян и машина заводилась посредством замыкания проводков, свисавших с руля, и только один стеклоочиститель функционировал. Да и сама машина принадлежала не Ане, а банку, которому она была должна 100,000 долларов. Ферма ее была заложена и перезаложена, но Аня надеялась как-то перекрутиться и купить другую ферму. Вырвавшись из окрестностей Нью-Йорка, мы полетели на запад с ужасным ревом от неисправного глушителя, чтобы пересечь реку Делавэр и повернуть на север, где жили настоящие фермеры, а не богатые дачники из Нью-Йорка. Всего в 100 километрах от мегаполиса протекала неспешно жизнь людей, у которых все давно устроилось, они никуда не спешили и не бились за выживание, как большинство недавних иммигрантов.
Ферма Ани устроена рядом с шоссе, на склоне холма, ниже которого струился ручей. За домом желтели убранные поля кукурузы и ржи, а солнце высвечивало белый шпиль дальней пресвитерианской церкви. Ферма встретила нас какофонией собачьего лая и гвалта, под колеса автомобили бросились три кудлатых щенка, и мне пришлось выйти из кабины, чтобы убрать их с дороги. Передний и задний двор заросли кустарником и побитой заморозками травой, а также поникшими сорняками типа нашего иван-чая, вся же территория была завалена мослами и шерстью оленей. Возле ручья были устроены вольеры для двух дюжин собак элитных пород, в которых я ничего не смыслю. Эти собачьи аристократы исходили весёлым лаем, приветствуя хозяйку.
Громадина трехэтажного дома была окружена верандой с прилегающим  круглым бассейном и джакузи. Козырек веранды лишился большинства поддерживавших его колонн, вода в бассейне зацвела, а пластмасса джакузи выцвела и потрескалась от долгого неупотребления. Я впервые ознакомился с этим изобретением цивилизации в Калифорнии, где обитал бессмысленно в районе так называемой Силиконовой долины, пристанища компьютерной индустрии США. Тогда иммигрант из России привел меня в горячий бассейн, из стенок которого под большим давлением били струи воды и положено было подставлять под них поясницу и другие органы, требующие искусственного массажа, но я предпочитаю массаж телесный.
Анин дом заполнен старой мебелью, тюфяками, книжными полками и собаками аристократических пород, каждый щенок стоил больше, чем было у меня денег на банковском счету. Было немудрено заплутать в этом лабиринте из лестниц, комнат, чуланов, туалетов и ванных, поэтому и решил поселиться в гостиной на первом этаже, где тронствовал телевизор с диваном искусственной кожи.
Была середина ноября, листва  облетела и ночные заморозки выстуживали дом так, что пар шел изо рта. Аня задолжала банку за дом, поэтому не было денег на его отопление, и обогревался я от переносного калорифера. Завернувшись в ватное одеяло, я манипулировал коробочкой переключателя программ и до одурения смотрел по телевизору канал «Discovery», посвященный географии и путешествиям. Уже более года, как я закончил свое путешествие с верблюдами по Австралии, и никак не мог найти денег для экспедиции по России на лошади с каретой.
На следующий день мы отправились в соседний городишко, чтобы положить в банк чек, полученный Аней за проданных щенков и сделать покупки для наступающего праздника Дня Благодарения (Thanksgiving Day). Его празднуют в последний четверг ноября, отмечая легендарное событие, когда высадившиеся на побережье Америки колонисты голодали и как-то после дождичка в четверг к их лагерю прилетела стая диких индеек, которых они перестреляли и насытились. Посчитав, что птичек послал Господь, отцы-основатели будущих США постановили ежегодно отмечать эту дату. Обязательным блюдом в каждой семье бывает фаршированная яблоками индейка с клюквенной подливкой.
Дорога змеилась вдоль крутого берега реки Делавер, заросшего кустарником и ежевикой. Дома вдоль дороги кирпичные или деревянные, но обшиты пластиком, а крыши железные, или черепичные. Газоны перед домами тщательно подстрижены, а сами дома иллюминированы разноцветными лампочками, на флагштоках развиваются флаги США, вывешиваемые перед каждым праздником.
Паркинг перед торговым центром был забит автомобилями покупателей, приехавшим затариться продуктами и подарками. В этом обществе потребления процесс покупки товаров (shopping)  не менее важен, чем зарабатывание денег на их приобретение, и обставлен ритуалом еженедельного посещения торгового центра (shopping mall). Здесь воочию воплощена древнеримская идея удовлетворения человеческих потребностей в хлебе и зрелищах. Обширную автостоянку окружают продуктовый и промтоварный магазин, аптека и закусочная, кинотеатр и видео салон, поликлиника и адвокатская контора. Таким образом, торговый центр является культурным центром американского городка.
Устроив машину на стоянку, мы проникли внутрь торгового центра, но вскоре потерялись. Я не собирался ничего покупать и удовлетворился праздным разглядыванием новейших моделей телевизоров и компьютеров, музыкальных приставок и стиральных машин, спортивного оборудования и другой чертовщины, без которой легко можно обойтись. Наконец, нахожу Аню, толкающую перед собой коляску с ворохом покупок, Женя следует за ней в трехколесной коляске на электрической тяге, предназначенной для покупателей-инвалидов. Ему трудно передвигать большое тело вдоль стендов с товарами; с похмелья Женя упарился и посасывает из бутыли кока-колу. Наконец-то они расплачиваются и с трудом запихивают изобилие в багажник машины. Можно ехать за пивом и виски, впереди праздник.

НЕКРАСОВКА

Дома нас ждала приехавшая на собственном «джипе» моя старинная подружка Татьяна. Лет десять назад она оказалась в нашей компании, собиравшейся в галерее поэта Кости Кузьминского. Будучи профессором русской словесности университета штата Техас, Костя сподобился опубликовать восемь томов не подцензурной российской поэзии, которую не печатали в Советской Союзе. Не долго длилась его профессорская карьера: уволили Костю из университета за пьянку и непотребные речи перед невинными студентками, и пришлось ему переехать из высокоморального Техаса в Нью-Йорк, который всех принимает и переваривает.
Костя обитал на первом этаже кишкообразной квартиры с анфиладой комнат и двумя входами, со двора и с улицы. Вскоре после приезда сделался он местной знаменитостью не только из-за своей неизменной привычки проводить большую часть жизни в постели. Вставал он с нее только чтобы посетить сортир и прогулять собак. Даже привычные ко всему горожане оборачивались при его виде. Его любовью были русские борзые, привезенные с собой из Питера. Эти поджарые собаки субтильной конституции как-то дико выглядели на улицах Нью-Йорка. Им бы гонять дичь на просторах русских полей и перелесков, а не лежать большую часть времени на широкой тахте рядом с хозяином. Для улицы Костя одевался в подобие хитона или балахона, на ногах сандалии, а в руке неизменная сучковатая трость. Этот ансамбль завершала огромная рыжебородая голова с вихрями никогда не чесанных волос. Выступал Костя вальяжно, с сознанием своей исключительности в этом мире. Вероятно, так же выглядел Максимилиан Волошин, когда прогуливался возле своей дачи в Феодосии.
Жили мы тогда в доме художника Володи Некрасова, который хорошо заработал на изготовлении витражей для протестантских и католических церквей и сподобился купить многоквартирный дом, в котором и поселились русские иммигранты, назвав это убежище Некрасовкой. Володя сам по себе был колоритной фигурой, ну прямо-таки русский богатырь с окладистой бородой и усами, не седеющими каштановыми волосами и неспешными манерами крепкого деревенского мужика. Закончив Академию художеств, он так и не смог продать в Ленинграде ни одной из своих картин.
Приехал он в США всей семьей, без знания языка и каких-либо связей в художественном мире. На первых порах ему помог «Толстовский фонд», устроив семью на принадлежащей фонду ферме в окрестностях Нью-Йорка. А потом Володя устроился маляром в строительной фирме, ремонтировал дома, копил деньги, а через пять лет купил дом очень дешево из-за того, что этот район Бруклина быстро заселялся нищими пуэрториканцами, а белые обитатели бежали в более цивилизованные районы города. 
Кроме Кости, жил на первом этаже нашего дома скульптор и поэт Олег Соханевич. Сухощавый и невысокого роста, он был словно сплетен из мышц, жил и сухожилий, а кости его лица были плотно обтянуты загорелой кожей. Личностью он был легендарной поскольку сподобился сбежать из Советского Союза через Турцию.   Он туристом отправился на теплоходе, крейсировавшем между Батуми и Севастополем, а ночью спрыгнул с борта в море. В рюкзаке у него была резиновая лодка и продукты на неделю плавания до турецкого побережья. Маршрут теплохода проходил в пределах территориальных вод СССР, и Олегу вначале пришлось скрываться от катеров пограничной охраны. Греб он до берега больше двух недель, израсходовав все пищевые и питьевые запасы. Береговая охрана башибузуков с месяц держала его в тюрьме, выясняя, не является ли Олег советским шпионом. В конечном счете, он добился встречи с американским консулом и позднее перебрался в Нью-Йорк.
Здесь он зарабатывал перевозкой мебели, а в свободные часы творил скульптурные композиции. Для этого брал толстенные стальные полосы, просверливал в них дырки, а потом с помощью тяг, болтов, гаек, всевозможных рычагов и домкратов изгибал сталь во всех возможных плоскостях и измерениях. Скульптуры его напоминали фрагменты разбомбленных танков или попавших в катастрофу автомобилей. Ему не удалось сделать себе рекламу и шедевры пылились в подвале нашего дома, либо ржавели во дворе. Музеи и галереи не спешили взять эти произведения интеллектуальных и физических экзерсисов Олега в свои фонды, их и можно было поднять только с помощью автокрана. Столь же тяжеловесны были и слагаемые им гекзаметром оды в стиле поэм Гомера. Посвящены они были эпохальным событиям нашей истории России, а также стихиям Воды, Огня и Тверди.
Олег был счастливейшим человеком, поскольку верил, что он самый гениальный скульптор, писатель и художник, который когда-либо существовал на Земле. Его не беспокоило временное безразличие публики к его искусству, он принадлежал будущему. Потому-то на лице у Олега всегда была несколько презрительная улыбка человека знающего себе цену, и он почти не интересовался женщинами, не курил и почти не пил.
Еженедельно в Нью-Йорке открывается множество художественных выставок, ведь согласно телефонному справочнику здесь обитает 350 000 художников и скульпторов. Олег каким-то чудным образом узнавал адреса и даты этих вернисажей и неизменно являлся на бесплатную выпивку и закуску a la furchet. Практически каждый вечер очередной художник либо скульптор выставлял свои произведения на общественное обозрение в надежде войти в историю, как зачинателя нового направления. Отхлебывая дешевое вино из пластмассового стаканчика и закусывая бутербродами, Олег снисходительно похлопывал неофита по плечу и поздравлял с талантливой выставкой, но знал определенно, кто истинный гений.
Ежегодно летом он отправлялся в Европу, чтобы проехать на велосипеде очередную страну. В дороге Олег, как истый хохол, питался салом и черным хлебом, а также, - чем  бог пошлет. В рюкзаке у него был старый армейский котелок, который на привалах он наполнял гречневой крупой и отправлялся к ближайшему жилью или кафе, где просил у хозяев разрешения сварить кашу на их плите. Как правило, увидев в котелке гольную крупу без мяса и жира, сердобольные хозяйки предлагали Олегу что-либо из собственных блюд, а он никогда не отказывался. Ему нужно было для счастья мало, всего лишь одно -  бессмертие.
Художница Татьяна часто навещала наши междусобойчики, поскольку вальяжный Костя явно был к ней неравнодушен и даже посвящал стихи. Он периодически влюблялся  в девочек школьного возраста и посвящал им поэмы. Жена его, неприметное существо с остроносеньким личиком состарившейся дочери Мальвины и Буратино, опекала и холила своего кумира, посвятив свою жизнь Косте и гончим собакам.
Как истый русский человек с хорошей долей еврейской крови, Костя регулярно запивал на несколько месяцев, а жена бегала за выпивкой и опохмелкой. Он и во времена проживания в Ленинграде никогда и нигде не работал, а в США оформил себе пособие по безработице, а позднее — по инвалидности. Побочным заработком у него была продажа картин русских художников американскому миллионеру Нортону Доджу, который решил увековечить свое имя, создав музей современного искусства при университете штата Нью-Джерси.
Жене его ничего не оставалось делать, как закрывать глаза на Костины скоротечные влюбленности. Она была настолько неприметна и всегда в тени его импозантной личности, что Костя называл супругу мышкой, и рядом с ней он выглядел породистым и ленивым котом. Он еще не знал, что мыши тоже могут кусаться, когда коты стареют.
Американское телевидение как-то показало интервью с Костей возлежавшим в пьяном виде на огромном топчане с бутылкой водки в руке и в окружении трех борзых собак. Он заявил журналистке, что приехал в Америку не для того чтобы работать, а для самореализации, поэтому и не стесняется жить на пособие по безработице. Естественно, трудолюбивые американские телезрители были возмущены  наглым заявлением русского тунеядца, а иммигранты костерили, что он их компрометировал.
Костя регулярно устраивал у себя в квартире выставки художников-иммигрантов, где собирался весь русскоязычный beau mond Нью-Йорка. Захаживал сюда огромный и добродушный Сергей Довлатов, в очередной раз бросивший пить и с завистью глядевший на наше застолье, только не долго он мог держаться. Как-то отправив семью на дачу в Катскильских горах, Сергей загулял в гостях у Алевтины, отвратительно жирной бабы с крашенными пергидролью волосами, работавшей парикмахершей на Брайтон-бич. Она была лет на пять его старше и глупее раз во сто. Проснувшись как-то утром с большого бодуна, он попросил её дать ему опохмелиться, но та отказалась идти за пивом. Довлатовское сердце не выдержало этого издевательства, и ушел он в историю.
Неординарный профессор русской литературы Квинского колледжа Евгений Евтушенко также заглядывал на огонек. Многие годы жизни политического и морального перевертыша иссушили его тело, превратили в ходячую мумию. Этот печальник земли Русской предпочел реальные американские деньги нашим деревянным и большую часть времени проводил в Нью-Йорке, а не в Москве. Это ему посвящен был памфлет, якобы, от имени Долматовского: «Ты - Евгений, я - Евгений, ты – не гений, я – гений, ты - дерьмо и я - дерьмо. Я - недавно, ты – давно!».
 Эдуард Лимонов иногда навещал Костю, прилетая из Парижа. К тому времени он опубликовал роман «Это я, - Эдичка», герой которого только и занимается, что пьянствует и занимается сексом не только с женщинами, но и мужчинами, а особенно обожает негров-любовников. Этот роман, как и образ жизни Кости, привел русскую эмиграцию в шок. Многие жаловались: «Теперь и о нас будут говорить, что русские лентяи и педерасты». Еврейские иммигранты привыкли, что в США их  называют русскими.
В дальнейшем неуемный Эдичка поехал в Югославию воевать на стороне сербов, а потом вернулся в Россию, основав в Москве партию национал-большевиков, и газету «Лимонка». Вначале он дружил с Владимиром Вольфовичем Жириновским,  который заявлял, что у него «мать русская, а отец юрист». (Удивительно, но в конечном счете народ схавал эту развесистую лапшу и Жирик опять на коне: - русский патриот, спаивающий народишко водкой собственного производства.)
Эдичка устраивал «почетному юристу России» встречи с французскими интеллектуалами и поил его шампанским, но два таких эгоцентриста не могли долго быть вместе. В конечном счете, Эдичка вернулся в любимый совок, в который превратил Россию так когда-то нелюбимый им Путин. Более того, страна наша сама превратилась в Малороссию, отобрав у хохлов Крым и Новороссию,
Маститый Шемякин бывал здесь значительно реже, обремененный заказами и ваянием скульптуры Петра I для установки в Петропавловской крепости. Этот памятник сделался притчей во языцях и камнем преткновения для многих петербуржцев. Петр там похож на самого себя и на гигантского паука, с маленькой головой и тараканьими усами. Однако этот памятник сделался необычайно популярным среди детей, которые любят сидеть на коленях у бронзового тирана. Правда, отцы города грозятся выкинуть память за пределы крепости и установить вместо него памятник революционеру Морозову. Я завидую Мише, который, будучи на год моложе меня, смог реализоваться как художник, скульптор и писатель. Этот человек смог вместить в свою жизнь дружбу с такими гигантами человеческой культуры как Владимир Высоцкий, Андрей Сахаров и Александр Солженицын, подсказавшим ему идею создания мемориала репрессированным жертвам КГБ на берегу Невы, рядом с Большим Домом и напротив Крестов. Миша даже смог создать собственную концепцию балета «Щелкунчик» на сцене Мариинского театра.
Значительно более регулярно приезжал в Некрасовку его подмастерье, Валера Есаул, безумно влюбленный в красавицу-татарку Зайнаб, сводившую с ума всех встречаемых ею мужиков. Позднее этот могучий мужик казацких кровей запил по крупному и покончил собой, так и не добившись ее взаимности.
А влюблен я был в миниатюрную армянку Аню, сводившую с ума русских иммигрантов, но вышедшую замуж за американца, который ни слова не знал по-русски, но покорно следовал за женой на все тусовки. Ее бесило узколобие его американских друзей и отсутствие у них той широты взглядов, которая была основной чертой русской богемы. В конце концов Анечка ушла к Эрнсту Неизвестному, всемирно известному скульптору русского происхождения, который был старше ее лет на 30, но привлек ее неуемной энергией и русским размахом души. С тех пор я с ней не виделся, она оказалась в том светском кругу, в который простым людям вход воспрещен.
Неизменной персоной этих вечеров был Леня Комогор с его сутулой, костлявой фигурой в неизменной бейсбольной кепке и джинсовой куртке. Хотя было ему далеко за 60, все звали его Леней или Ленечкой за всегдашнюю улыбку и готовность помочь вновь прибывшим иммигрантам. Помогал он также и Эдику Лимонову, когда тот был еще не знаменит и перебивался работами на подхвате. Помог и мне, устроив электриком в компанию по электромонтажу, правда, выгнали меня оттуда через несколько дней, после того как я устроил короткое замыкание, подав на выключатель ток двух фаз. Леня писал стихи, перекладывал их на собственную музыку, а потом исполнял их под гитару. Ни слуха, ни голоса у него не было, а песни все были о России и лагерях.
Семнадцатилетним юнцом ушел он добровольцем на войну и надо было так сложиться, что направили его служить во 2-ю Ударную армию генерала Власова. После неудачного наступления армия попала в окружение и капитулировала по приказу своего командующего, который решил таким образом спасти своих солдатушек. Но части войска удалось все-таки пробиться к своим, среди них и оказался Леня, но не спасло это его, и пришлось ему отбарабанить 10 лет в лагерях Сибстроя только за то, что когда-то служил во 2-ой армии.. Об его судьбе упомянул даже Солженицын в своем ГУЛАГе. Вечный труженик и мастер – золотые руки, Леня выжил и там, а вернувшись к себе в Симферополь, устроился мастером по ремонту рентгеновского оборудования.
И угораздило же этому русскому мужику жениться на еврейке, моложе его на 15 лет, а той захотелось попробовать жизни за бугром, вот и оказался он в Нью-Йорке. Как большинство смешанных браков, их союз там развалился, а вскоре развалился и Советский Союз. Жена забрала сына и уехала в Калифорнию, а Леня остался ремонтировать стареющую, как и он сам, рентгеновскую аппаратуру. Это был интеллектуал здравого смысла, не получивший никакого образования, но знавший как выжить в этом мире. Да и многие из нас в том иммигрантском мирке не жили, а выживали.
Я встретил его после своей поездки по США на лошади с телег, зайдя в крупнейший книжный магазин Нью-Йорка на Юнион-сквер. За 20 лет жизни в США он так и не освоил английский язык, так что тусовался Леня там не ради непонятных ему книг, а чтобы не быть одному в своей затараканенной квартире. В книжном магазине было кафе, за столиками которого сидели студенты и писатели, на компактных компьютерах создававшие свои шедевры. У кого были деньги, издавали книги за свой счет и продавали их в том же магазине, где был отдел по торговле самиздатом.
Русскому мужику все по плечу, вот и вступил бывший зэка номер С-1432 в масонскую ложу шотландской версии. По воскресеньям он посещал заседания ложи, переодеваясь во фрак и лакированные туфли. Ленечка привык бултыхаться в той чуждой ему жизни, в которой не знаешь где враги, а где друзья. В конце концов отказали у него отмороженные в Верхоянске легкие, но только через неделю соседей достиг доносившийся из его квартиры трупный запах. Вломившись в квартиру с помощью полиции, они обнаружили Леню Комогора в постели, облепленного голодными тараканами, перебравшимися в спальню из кухни, где уже нечего было есть. Не оказалось в последние дни его жизни рядом ни друзей, ни сына, жившего в Калифорнии. Товарищи его встретились на поминках в кафе на Грин-стрит, где его коллеги-массоны, не говорившие по-русски, рассказали, что Леня был самым замечательным членом их ложи поскольку не говорил по-английски, но понимал все.
Похоронили его на русском православном кладбище в деревне Новое Дивеево, рядом со стеллой-памятником Российской Освободительной Армии, которую генерал Власов создавал для борьбы с большевистской опричниной. Этот человеке сознательно пошёл против своих бывших соратников, когда понял, что большевики оказались врагами и губителями собственного народа.
Здесь лежит и прах основательницы фонда своего имени Татьяны Львовны Толстой, а также похоронена почти вся белая эмиграция Америки, сплошь офицеры, бароны, графы и князья. На том кладбище и я собирался лечь, пока не решил, что российская земля будет мне пухом.
Художница Татьяна врезалась в наш круг темной кометой или болидом (нравится мне этот астрономический термин). Хотя она и уверяла, что была белой ведьмой, но я-то знал, что все ведьмы порождены чертовщиной. Однажды она коснулась левой рукой моей груди, и боль от этого касания оставалась во мне еще пару недель. Все ее искусство было посвящено эротике и сексу, которых в реальной жизни ей явно не хватало. Написанные маслом и акриловыми красками, полотна ее демонстрировали красоток с поднятыми юбками и тщательно выписанными половыми органами (удивительно, насколько грубо звучит на русском языке этот нежный женский орган). Напоминали они картины Балтуса в экспозиции Музея Современного Искусства в Нью-Йорке.
На других композициях она изображала переплетенные в экстазе женские и мужские тела. Из серебра и стекляруса она конструировала бюстгальтеры и гульфики, предназначенные для продажи в садомазохистских клубах, нравились они также гомосексуалистам и лесбиянкам. Танюша и сама пыталась изобразить воинствующую лесбиянку, но чувствовалась в ней тоска по элементарному сексу с нормальным мужиком, да где же его, родимого, возьмешь в русскоязычной микротютельной (выражение Кости Кузьминского) тусовке!
Татьяна могла создавать, но не продавать свои картины и поделки, и Музей Современного Искусства в Москве взял ее картины для постоянной экспозиции, не заплатив ни рубля, ни доллара. У нее даже не было денег для аренды квартиры в Нью-Йорке, которая сейчас стоит порядка 1000 долларов в месяц. Несколько лет она прокантовалась в ночлежках, где еженощно в комнате собиралось до пятидесяти человек. Постепенно она продвигалась по шкале заслуженных ветеранов бездомности, не вступала в конфликты с социальными работниками, своевременно заполняла анкеты и являлась на собеседования. Этим она заслужила право на проживание в отдельной комнате гостиницы для бездомных на 28 улице в Манхэттене с роскошным названием «Кинг Чарльз». Но в ее комнату в любое время дня или ночи могут прийти социальные работники и проверить, чем она занимается и соблюдает ли правила проживания. Мужика не приведешь, пьянку не устроишь, но жить-то где-то надо.
Я простился с Татьяной, не надеясь когда-либо встретить ее в будущем. Она осталась в благополучной Америке на положении рабыни системы, а я возвращался в Россию, с 1917 года живущую во мгле.

ПРОЩАНИЕ С НЬЮ-ЙОРКОМ

Перед отъездом я отправился на берег Ист-ривер (Восточной реки), отделявшей Бруклин и Квинс от монолитной финансовой крепости на острове Манхэттен, когда-то купленном голландцами у индейцев за 25 долларов. Еще не были разрушены башни Всемирного торгового центра и между ними закатывалось багряное солнце, не ведавшее, что вскоре там будет огромная прореха, как от двух вырванных из челюсти зубов. Город еще долго будет зализывать эту рану, оставленную крылатыми предвестниками Апокалипсиса.
Фактически Ист-ривер отнюдь не река, а пролив с регулярными приливами и отливами, так что вода здесь чистая, океанская. Однако у обитателей прибрежных районов существует убеждение, что река не пригодна для купания, так что приходят они к реке лишь позагорать и пожарить мясо на жаровнях. Манхэттенский берег реки застроен шикарными небоскребами, пирсами для прогулочных яхт, ресторанами, там же поставлен гигантский спичечный коробок здания Организации Объединенных Наций.
Бруклинская сторона реки представляет грустное зрелище покинутых фабричных зданий, закрытых морских причалов и заросших полынью пустырей. Здесь удобно жить бездомным, которые устраиваются на ночь в заброшенных цехах, а днем отправляются на сбор банок из-под кока-колы и других напитков. Пропитание они добывают из мусорных контейнеров местных ресторанов и булочных, которые выбрасывают непроданный и просроченный хлеб и другие продукты. С пропитанием у них проблем нет, а деньги нужны на выпивку, наркотики они потребляют редко, так как на это зелье денег от сданных по 5 центов за банку не наберешь, а вот на пиво хватает.
Здесь у бездомных нет национальной или расовой вражды, собираются они вечерами у костра, сосут пиво, делятся объедками и собранными окурками. В утрированной форме осуществляется здесь коммунистический лозунг: «Пролетарии всех стран, - соединяйтесь». В летнее время на прибрежном пустыре вырастает палаточный городок, куда обитатели приносят выброшенные матрацы, одежду и мебель. Здесь же они разжигают костры, на которых готовят пищу и варят кофе, рядом они устраивают огнища, на которых сжигают электрические кабели на предмет получения цветных металлов. Когда костер уж дюже большой и дым клубами поднимается в небо, прилетают с пронзительными сиренами несколько пожарных машин и заливают пожароопасный объект. Бомжи стоят рядом и терпеливо ждут, когда бравые борцы с огнем уберутся, чтобы разжечь новый костер. Создается впечатление, что у бездомных с пожарными есть какой-то договор о количестве возникших и ликвидированных пожаров, каждый из которых записывается в послужной список команды, а поджигателям выплачивается ими компенсация.
Раз в месяц на палаточный городок совершались полицейские рейды, бездомных разгоняли, а их барахло грузили в мусорные машины и свозили на свалку. Сразу же после очередного рейда обитатели приступали к восстановлению своих жилищ.
По выходным берег реки превращался в пляж, куда тянулись семьями местные обитатели с раскладными креслами, жаровнями, припасами мяса, гамбургерами, пивом и более крепкими напитками. В основном это были недавние иммигранты из Пуэрто-Рико, Мексики, Колумбии, но в большинстве поляки из района Грин-поинт, называемого Маленькой Польшей. Братья-славяне мало отличались от русских, а их жены также не стеснялись загорать в исподних лифчиках и трусах. Водке своей «Выборовой» они предпочитают «Смирновскую» американского разлива, - оно и дешевле, а пьют отнюдь не меньше наших мужиков. Проникли сюда и польские бомжи, ежедневно кучкующиеся в скверике имени отца Попелюшко, католического священника избитого насмерть польскими секретными агентами. Ему здесь еще во времена социалистические был поставлен бюст, которому кто-то ночью отбил голову и подписал суриком на пьедестале по-польски: «За Ленина и Сталина».
Постоянными обитателями этого пустыря были американец Дик Голдберг и поляк Гидеон Липовский. Дик приходил ежедневно, как на работу, в 11 часов и сидел на кирпичной стене разрушенного ангара, не двигаясь ровно до 4 по полудню. Это был рыжий парень лет тридцати, одетый  в потрепанный джинсовый костюм и рваные кроссовки. Какой бы ни была жара Дик сидел на солнцепеке спиной к реке, уставившись на кирпичный брандмауэр, положив руки на колени и с непокрытой головой. Мне было интересно, каких же истин достиг этот парень посредством столь странной медитативной практики. Он ни с кем не общался и только с третьей попытки удалось его разговорить.
Родился Дик в Калифорнии, учился в колледже на журналиста, но не смог справиться с жесткой конкуренцией тамошних писак за сладкий пирог литературной наживы. Я и сам некоторое время жил в том штате, работая в частной охранной фирме, но не смог долго носить униформу и работать ежедневно с 9 до 17. Туда, в соседний Голливуд, рвутся молодые актеры, чтобы прославиться, а компьютерщики заселяют Силиконовую долину, что возле Сан-Франциско в надежде повторить карьеру Била Гейтса, заработавшего 60 миллиардов долларов на производстве компьютерных программ. Этот штат на берегу Тихого океана вот уж полтора столетия является путеводной звездой для честолюбивых, жадных для денег американцев. Побывавший там в 1925 году Сергей Есенин, позднее писал в поэме «Страна негодяев»:
…Калифорния – это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябая в ее краях…

Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Все курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца
Проходимец и джентльмен.
Все в единой графе считаются
Одинаково – business men.

На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льет.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жилье.

Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она – мировая биржа!
Вот они – подлецы всех стран…
Больно, неуютно было там нашему русскому поэту в компании Айседоры Дункан, ведь жил он за ее кошт, ненавидел ее и себя за это. Не мог молодой поэт понять и принять чужой жизни, хотя и многое прочувствовал нутром, а жизнь своя висела на волоске.
Дик переехал в Нью-Йорк и обитал в ночлежке, устроенной в здании YMCA (Young Men Christian Association), Ассоциации молодых христиан. Сотрудничал он в газете строительного профсоюза и был членом коммунистической партии, принимая участие во всех ее собраниях и демонстрациях. Меня не удивило, что еврей состоит в компартии США, но никогда прежде не встречал я нищего еврея.
Ежедневно он приносил с собой остатки пищи из столовой для бомжей и вываливал их в дырявый тазик рядом с собой. Вскоре сотни крыс собирались со всего пустыря и устраивали себе праздник живота. Дик с интересом наблюдал, как они дрались за каждый кусок пиццы или гамбургера, крупные самцы-пасюки могли заодно вспороть живот зубастой мелочи, а самки отгоняли свое потомство, насыщаясь  остатками от щедрот своего благодетеля. Он был крысиным богом, который собирал их ежедневно, давал пищу и развлечения, единственным человеком, который относился к ним, как к равным. Крысы с утра ждали Дика, усевшись рядами на обрушенных стропилах, а после трапезы они не боялись забираться даже к нему на колени. А у меня даже их вид с приличной дистанции вызывал рвотную реакцию. Я не мог себе представить, какова же была жизнь была до этого у Дика, чтобы человеческому общению он предпочел крысиное.
Поляк Гидеон Липовский приезжал на пустырь на велосипеде, чтобы совершить заплыв между двумя разрушенными пирсами, Позднее, устроившись на кирпичике, днями читал «Записки членов Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса, либо общался с проститутками, забредшими к речке охладиться от трудов. Это был высокий, жилистый мужик лет пятидесяти с типично шляхетскими усами и аристократическим носом с горбинкой.   Он неукоснительно следил за здоровьем, не пил и не курил, вегетарианствовал, сексом не занимался, боясь заразиться СПИДом.
Гидеон на дух не переносил Дика, считая его стебанашкой и педофилом. Почему-то Липовскому не хотелось быть поляком, и он заливал мне баки историей, что родился он в Шотландии от белогвардейского офицера и английской аристократки. Каким-то мистическим манером Гидеон оказался в Польше, где зачем-то получил гражданство и паспорт с одноглавым орлом на корочках. При первой же возможности он переехал в Нью-Йорк, где жил на пособие по безработице и проводил время на берегу Ист-ривер в компании бомжей и проституток. Гидеон уверял, что ведет какие-то мировоззренческие семинары у себя на дому, а его ученики преподают в колледжах и пишут труды об основах мировоззрения философа Гидеона Липовского.
Он мечтал в очередной раз жениться и даже попросил меня познакомить с русской женщиной. Я дал адрес знакомой питерской барышни, работавшей программисткой в институте Метростроя. Вскоре у них завязалась переписка. Прежде всего они обменялись фотографиями десятилетней давности, а потом приступили к обсуждению деталей будущей совместной жизни. Людмила мечтала о собственном доме или шикарной квартире, напичканной электроникой, «мерседесе», или хотя бы «ауди», а также поездках в Лас-Вегас и на Карибские острова. Гидеону же хотелось найти жену, которая могла бы родить ему сына, и заодно кухарить. В письмах он расспрашивал Милу о ее наследстве и наследственности, болезнях и состоянии зубов, а потом делился со мной своим мнением о невесте. Я только позднее узнал, что нет у Гидеона никакого автомобиля, квартира принадлежит государству, а живет он на пособие по безработице. Но вначале он пудрил мне мозги, что у него в Нью-Йорке две собственных квартиры, живет он на проценты от ценных бумаг, а на велосипеде ездит лишь ради здорового образа жизни. А еще он хвастался, что в каждое письмо для Милы он вкладывает пятидесятидолларовую купюру, что оказалось чистейшей ложью и никаких денег она от него не получала. Людмила же скрывала, что у нее была почти взрослая дочь и рожать она больше не могла после операции на придатках. Я уехал из Нью-Йорка, так и не дождавшись завершения их любовной трагикомедии.
Третьим завсегдатаем нашего заросшего горькой полынью пустыря был Роберт Фет, крепенький парень небольшого росточка, с руками до колен и кривыми, как у монгольского всадника ногами. Он глядел на мир жгучими семитскими глазами, глубоко спрятанными под покатым лбом. Боб появлялся на берегу реки с раннего субботнего утра и трудился до позднего вечера. Он собирал кирпичи, обломки железобетона и штукатурки, куски проволоки и  жести, создавая из этого материала скульптурный ансамбль. К концу дня на прибрежной стороне пустыря стояли полукругом двадцать скульптур напоминающих фантастических птиц и зверей, скалившихся в направлении заречного Манхэттена. Эти скульптуры производили шокирующую впечатление на обитателей пустыря и праздношатающуюся публику. Люди фотографировались на фоне неустойчивых конструкций, трогали их руками или ногами, причем некоторые из них обрушивались.
Боб поведал мне, что скульптуры он создает в память матери, покончившей с собой двадцать лет тому назад в состоянии алкогольного аффекта, вызванного изменой мужа. Он воспитывался в семье родственников, а потом учился  на скульптурном отделении Нью-Йоркского университета. Зарабатывал он на жизнь рабочим сцены в Линкольнском центре искусств, а скульптурой занимался только в выходные.
Создав скульптуры, Роб их фотографировал и снимал на кинокамеру, а потом отправлялся в соседний бар для гомосексуалистов, чтобы оттянуться с друзьями на пиве и марихуане. На следующий день он появлялся лишь после обеда, когда больше половины скульптур были разрушены местными вандалами. Дик не возмущался, не рвал волосы на голове, не сжимал кулаки в бессильной ярости, а доставал кинокамеру и запечатлевал сцену разрушения. К следующей субботе все скульптуры лежали в руинах, и он снова весь день трудился, создавая новые шедевры.
А мне было интересно, каким же подонкам доставляет наслаждение разрушать что-то прекрасное, созданное руками человеческими. Своим возмущением я поделился с потомком английской аристократки Гидеоном, ежедневным посетителем сих брегов. Он лукаво зыркнул на меня, захихикал и вякнул: «Да я и рушу эти хреновины. Тоже мне – скульптуры! Я таких могу сотню наваять. Чего этот жидовин выпендривается!»
Я отошел от него ошарашенный. Неужели он не чувствует себя подонком, скотиной стоеросовой. А потом сообразил, что Роберт и создает свои скульптуры для того, чтобы они были разрушены. Если есть в мире создатели типа Праксителя, Микель Анжело или Кановы, то должны существовать и разрушители типа Герострата или афганских талибов, расстрелявших в своей стране гигантскую скульптуру Будды. Все, что когда-то было создано, должно быть все равно разрушено людьми или временем. На речном пустыре это происходило значительно быстрее.
 
ХЕЛЬСИНКИ
 
Летел я из Нью-Йорка в Питер самолетом компании «Финнэйр»  с пересадкой в Хельсинки. Ни один самолет из Нью-Йорка не летает сейчас на прямую в эту бывшую столицу Российской империи. Более пяти часов пришлось мне ждать следующего самолета на Петербург. Оказалось достаточно времени, чтобы посмотреть столицу Суоми.
Через двадцать минут комфортабельный и полупустой автобус доставил меня на вокзальную площадь. Здание вокзала, отделанное серым гранитом, построено в неоклассическом стиле Э. Саариненом. Оно чем-то напомнило мне дом на углу Невского и Малой Морской, где находятся кассы Аэрофлота: тяжеловатое и монументальное. До революции у нас было построено несколько зданий в этом стиле, но в советские времена в Петербурге не было построено ничего стоящего, если не считать Большой дом на Литейном, пребывание в котором стоило многим жизни.
Хельсинки строился по плану градостроительной комиссии, учрежденному в 1817 году, когда в городе было всего 20 каменных зданий. В отличие от болотины Питера, город этот стоит на монолитном граните. Если при закладке зданий нам приходилось забивать тысячи свай, то финны взрывали скалы, чтобы создать постаменты для своих шедевров. Под названием Гельсингфорс город был основан в 1550 году шведским королем Густавом Ваза и был сожжен русскими войсками при битвах со шведами в 1714 и 1742 годах. Во время наполеоновских войн Александр I поделил с Бонапартом территорию Швеции: Наполеон посадил на шведский трон своего приемного сына Евгения Богарнэ, а Россия получила от Швеции во владение долгожданную Финляндию. Ей нужна была военно-морская база на северном побережье залива, и не понятно, зачем нам было столько лет воевать с этими скандинавами, чтобы в конечном счете отдать все в 1918 году.
Если в Петербурге самыми знаменитыми были архитекторы итальянского и французского происхождения, то Хельсинки построен в основном немецкими и финскими зодчими. Тем не менее многие  дворцы в центре города напоминают петербургские, поскольку построены в том же стиле и словно  перенесенные с Невского проспекта или Дворцовой площади. Дом городского коменданта напоминает здания, построенные в Питере Валлен-Деламотом: первый этаж с рустовкой, а два других объединены колоннадой, завершенной пышным фронтоном.
Гениальный немецкий архитектор К.Л. Энгель провел несколько лет на практике в Петербурге, после чего создал в Хельсинки ансамбль Сенатской площади с доминантой церкви святого Николая. Она предназначалась служить православным храмом, но позднее была превращена в протестантский Кафедральный собор. Перед собором финны установили памятник Александру II, царю-освободителю, в его время собор и был открыт. В то же царствие построен здесь крупнейший в западной Европе православный Успенский собор. Это монументальное здание красного кирпича сооружено на вершине мощной скалы русским архитектором А.М. Горностаевым и является доминантой города.
В 1809 году Финляндия отошла от Швеции и была присоединена к России на правах автономного Великого Княжества. Более ста лет Финляндия входила в Российскую империю с собственной денежной и судебной системой. Здесь никогда не было крепостного права, близость Петербурга обеспечивала финнов работой, а промышленность страны развивалась значительно быстрее, чем в метрополии. Если хотели, тамошние дворяне могли служить в русской гвардии (пример тому маршал Маннергейм), хотя в княжестве не было воинской повинности, столь истощающей финансовые ресурсы России.
Русские цари любили инородцев больше, чем собственный народец. В отличие от англичан, покорив враждебные племена, мы вместо того чтобы брать с них дань, сами ее платили. Присоединив Финляндию, Курляндию, Эстляндию и Польшу, мы сделали их процветающими провинциями с особыми привилегиями за счет коренного населения. Россия стала обширной колонией для бывших инородцев, которые теперь грабят ее еще больше, чем до революции. Чухонец стал теперь мистером, мечтой русских девочек, мечтающих уехать за границу.
Финны хорошо воспользовались февральской революцией для развала России. Они позволили Ленину проехать в запломбированном вагоне через свою территорию, чтобы провозгласить свои Апрельские тезисы на Финляндском вокзале. Этот переезд был согласован с германской разведкой, как и позднейший побег Ленина в Финляндию, когда Керенский пытался его арестовать за прогерманскую пропаганду, направленную на развал русской армии.
Оказавшись у кормила власти, Ленин не замедлил отблагодарить чухонцев, дав Финляндии полную независимость и заключив сепаратный (предательский для союзников России по Антанте) мир с Германией. Правда, большевики в 1918 году попытались совершить здесь красный переворот, чтобы привести к власти своих соратников, да маршал Маннергейм помешал.
Бывшая провинция Российской империи превратилась за годы независимости в процветающее государство, особенно заметное на фоне нищей России. Значительная часть этого богатства пришла от эксплуатации ресурсов все той же России. А еще они импортируют наших женщин и рабсилу на сбор ягод в летний сезон.
Под привокзальной площадью устроен торговый центр, связанный системой переходов с центром города. На перекрестках наши музыканты исполняли русские мелодии и собирали марочную мзду. Русская речь раздается повсюду, а наши магазинчики здесь торгуют теми же матрешками и армейскими шапками со значками, что и в Питере. В порту загружались и разгружались огромные паромы, связывающие Хельсинки с главными портами Европы. Фуры с продуктами и товарами бесконечными колоннами двигались к российской границе, спешили нас накормить и одеть, уж, наверное, не бесплатно.
Пора было и мне возвращаться в знакомый, как и Мандельштаму, до слез город, когда-то шпалерный Петербург, взятый в полон очередной чиновничьей мафией. Пассажирами самолета в основном были русские, но командир экипажа и стюардессы обращались к нам только по-английски и по-фински. На мое возмущение по поводу игнорирования русских реакция команды была кислой. Стюардесса предложила написать жалобу, а также заявила, что самолет принадлежит финской компании, так что команда не обязана говорить по-русски. Давно уж стало не престижно быть русским человеком.
Едва набрав высоту, самолет пересек Финский залив и начал снижаться над нашей Северной Венецией, гигантским городом с загаженными пригородами, запущенными совхозными полями и садовыми кооперативами шестисоточников с их курными избушками. Я возвращался в Россию.

ПРИШИБЕЕВЫ

Солнечным днем я решил вспомнить молодость, прошвырнуться по Невскому проспекту и впитать аромат и настроение праздника «Масленицы». Большинство предпочитает южную сторону, которая во время блокады была наиболее опасной при артобстреле, но сейчас залита благостным теплом всё ещё короткого петербургского дня. Я всегда со смехом вспоминаю Петра I, которому сбрендило основать столицу в гнилых чухонских болотах, а не где-нибудь в Крыму. Ведь тогда бы не пришло в голову Хрущеву подарить в 1954 году Крым хохлам, чтобы таким образом отметить 300 лет присоединения Украины к России. А теперь мы расхлёбываем с хохлами удовольствие, перетягивая к себе Крым, да ещё индустриальную Новороссию в придачу. 
Приблизившись к гостинице «Европа», я решил зайти туда, чтобы взять со стенда бесплатную газету на английском языке «The St. Petersburg Times». Не люблю я ходить в смокинге и предпочитаю демократические джинсы, футболку, а бритый череп прикрываю ковбойской шляпой. Дорогу преградил коренастый мужик лет сорока с рыжими усами и прической ежиком. Колючие его глазки пронзили меня рентгеновскими лучами, и рявкнул начальственно: «В какой ресторан направляемся?» У меня не было столь дорогостоящего намерения, как закусить в ресторане, но ответил ему по-английски: «to any one» (в какой придется). Ошарашенный моим «окс-бриджским» произношением, мордастый охранник отступил и позволил пройти в храм для избранных.
Здесь когда-то останавливались Петр Ильич Чайковский и Николай Тургенев, Владимир Маяковский и Сергей Есенин; осчастливили гостиницу своим присутствием президенты США Джимми Картер и Билл Клинтон, а также другие знаменитости. Мне же не светила такая возможность, но взять-то газету я имел право. У нас еще с советских пор существует сегрегация для русских, особенно в отелях высшего класса, сейчас же осталась ещё и долларовая сегрегация. Я давно уж имею американское и русское гражданство, но документов, кроме водительских прав, с собой не ношу, а с долларами всегда была у меня напряжёнка.
При выходе из гостиницы, уже на тротуаре, ко мне подскочил вышеупомянутый охранник и прошипел: «Ты, падло, если зайдешь сюда еще раз, башку расшибу!» Вероятно, он расстроился своей ошибке, приняв меня за иностранца и пропустив в святая святых буржуазного туризма. Я вначале опешил, а потом последовал за ним и потребовал назвать фамилию и должность. «А называй меня полковником Кагэбэшкиным» — браво отбрехался охранник. Я спросил его, с какой стати он решил меня пришить, но охранник заявил, что ничего подобного он не говорил, причем, призвал в свидетели болтавшихся без дела официантов и таксистов. Поняв, что правды не найти, я подошел к припаркованной недалече машине с двумя милиционерами внутри. Я рассказал им об угрозе со стороны охранника и попросил их защиты, но те отфутболили в соседнее 27 отделение милиции. В милиции же встретили меня без особого энтузиазма и порекомендовали зайти на следующий день.
Я уже завелся и решил идти до конца в защите не только себя, но и подобных себе людей, которым угрожают и которых преследуют подобные этому ренгеноглазые сявки. Не верилось, что милиционеры пошевелят какими-то органами, чтобы помочь мне и решил я обратиться в администрацию гостиницы. Встретили меня там любезно и даже вызвали для разговора начальника охраны, которому не составило труда вычислить, кто был на самом деле мой угрожальщик. Я же требовал, чтобы тот персонально принес мне извинение, и чтобы я больше его не видел при входе в гостиницу. Мне было обещано тщательное расследование инцидента, и еще они обязались позвонить на следующей неделе мне на дом и сообщить, когда охранника вызовут «на ковер» для персонального со мной разговора.
Прошло больше недели, и не получив звонка от администрации, я решил навестить отель Европа. У входа стоял все тот же охранник, и я его приветствовал: «Полковник Кагэбэшкин, вы еще на посту? А когда же вы собираетесь извиняться?» Полковник вздернулся и сообщил на сей раз: «Я вообще-то не полковник КГБ, а майор ГРУ в отставке, а извинюсь, когда прикажут». Я ушел с ощущением оплеванности и горечи оттого, что опять у нас в России набрала силу тайная полиция, только уже не «унтеров Пришибеевых», а «полковников Кагэбэшкиных». Лозунг все тот же: держать и не пущать. У нас и флаг-то Красно-Голубо-Белый, опять же из этих заглавных букв КГБ пробивается.  Ох, какая же ты непутевая, моя страна путан и путиных!
Петербург красив два месяца — в пору белых ночей, все остальные дни заполнены дождями, снегами, ветрами, морозами, заморозками и гнилыми оттепелями. За последние двадцать лет мне пришлось много путешествовать по странам и континентам, так что есть с чем сравнивать достоинства этого действительно великолепного города. На первое место на шкале самых красивых и душевных городов мира, которые привелось увидеть, я ставлю Эдинбург, столицу Шотландии. Был я там в пору любви к Джин Йорк, во время нашего медового месяца, когда весь мир смотрелся через розовые очки.
Город построен вокруг замка, пережившего неоднократные осады шотландцев английскими завоевателями. Этот город похож именно на ту мою мечту, в которой был я юным рыцарем завоевывающим любовь принцессы и совершающим подвиги ради счастья моей родины. В этот замок помещал Вальтер Скот своих героев из романов моего детства, как «Айвенго», «Квентин Дорвард», «Роб Рой» и других книг о героической истории Шотландии. Повезло этой маленькой стране с писателем, воспевшим героизм и романтизм ее жителей, а вот у нас только А. К. Толстой попытался подражать ему, написав «Князя Серебряного». Вообще, следует признать, что наша русская литература стоит на трех китах: французской, немецкой и английской словесности. Она от них взяла все, а дала нам лишь Пушкина с Гоголем, да Достоевского с Толстым.
Вторым по красоте и гармонии для меня оказался Рим. Приехав туда из божественной Вены, столицы вальса и Австро-Венгерской империи, но все дороги ведут в Рим, который так и остался для меня столицей мира. Оказавшись на плацца Навона, я сразу же воспринял три тысячелетия истории этого города. Ведь именно здесь заседали консулы и сенаторы, а императоры отправляли когорты завоевывать варваров Европы, Африки и Ближнего Востока, здесь Брут и Кассий предательски убили Цезаря, который издал предсмертный крик: «И ты, Брут…!». Имперская торжественность площади Испании не идет ни в какое сравнение с попыткой создать что-то подобное из Дворцовой площади в Петербурге.
А рядом с площадью величественные развалин Колизея, где  плебеи и патриции решали жить или погибнуть гладиаторам убивавшим друг друга для развлечения толпы. В этом городе каждый камень несет следы истории человечества, той культуры, на которой мы воспитаны. В центре города почти нет зданий современной архитектуры, правда, во времена фашистской диктатуры Муссолини город в значительной степени был перестроен новыми зданиями конструктивистского стиля, но центра города это не задело. Во время его правления Италия выбралась из депрессии, победоносно закончила колониальные войны и модернизировала флот и армию. Вообще-то говоря, дуче был великолепным хозяйственником и патриотом своей страны, во многом Гитлер брал с него пример и даже национал-социалистическая партия была основана им наподобие фашистской партии Муссолини. Дуче не позволил Гитлеру вовлечь Италию в полномасштабную войну с СССР, послав на восточный фронт лишь несколько дивизий, перемерзших в приволжских степях.   
Венецию впервые я увидел. в ноябре, приехав туда на автобусе с группой русских эмигрантов еврейского происхождения. Практически все ехали в США, хотя и получили вызовы от фиктивных родственников в Израиле. Венеция, Флоренция и Пиза обязательно входили в туристский маршрут бывших «совков». Выгрузившись на обширной автобусной остановке, все потянулись к площади Святого Марка, где начинались и заканчивались экскурсии по городу. Ансамбль этой площади мне знаком с младенческих ногтей, с тех пор как начал я рассматривать картинки в альбомах. Ее архитектура не поддается моей непросвещенной классификации, здесь смешались мавританский и византийский стили с барокко и ренессансом. Большинство соборов и палаццо строились в средневековье, когда в России трудно было насчитать и сотню каменных зданий, а для постройки Кремля в Москве привлекались те же итальянцы, называемые тогда фрязинами.
Оказавшись на площади, я почувствовал себя дома,  словно гулял я здесь неоднократно и даже жил в этих краях, да и не удивительно, ведь о Венеции так много написано и читано. Вот эти литературные ассоциации являются для меня главным критерием в определении места на эстетической шкале виденных мною городов. После Венеции я поместил на нее Лондон, Париж, Вену, а ниже Прагу, Амстердам, Копенгаген и другие города Европы. Таким образом, на этой чрезвычайно субъективной ценностной и эстетической шкале Санкт-Петербург занимает место ниже первой десятки.
Все-таки великолепен вид от Дворцовой набережной на Стрелку Васильевского острова с недавно реставрированными ростральными колоннами, зданием Биржи и пакгаузов, где  сейчас находятся Зоологический институт и Пушкинский Дом.
Весна в том году оказалась необычайно ранней и пройдя выше по течению Невы, на гранитных ступеньках спуска к реке с набережной я увидел мужичка лет тридцати, снявшего старенькие, наверняка секондхэндовые (словечко-то какое получилось страшненькое, оно и по-английски звучит коряво) кроссовки фирмы Adidas и чесавшего указательным пальцем левой руки складки между интеллигентными пальцами ног. После каждого почеса он подносил палец к носу, с упоением вдыхая смесь пота и ножного грибка, обильно разросшегося на его ступнях. Расстегнутая до пупа застиранная рубашка позволила выставить под лучи заходящего солнца костлявую грудь с впалым животом. Между ног он держал полиэтиленовый мешок, откуда торчал французский длинный батон, а на покрытой салфеткой гранитной ступеньке были разложены вареная колбаса, брынза и зубочки чеснока; бутылка темного пива пристроилась в уголке. У меня тоже оказалось с собой пиво и вобла, так что было не совсем стыдно предложить этому сибариту составить мне компанию, ведь когда пьешь пиво, есть не очень хочется, так что я не претендовал на съестные запасы незнакомца. Тот широким жестом пригласил меня устраиваться рядом, а сам спустился к реке сполоснуть руки.
 Чокнувшись бутылками, выпили на брудершафт и закурили пролетарские сигареты, не Camel, а нашу Приму, которую делают американцы для нищих русских. (Ну, кого сейчас колышет, что практически вся наша табачная промышленность оказалась в их руках.) Было ему немногим за 30, и оказался сыном писателя Михаила Бубеннова, который где-то в конце 40-ых годов получил Сталинскую премию за книгу «Белая береза». Я помню этот пухлый и скучный роман о восстановлении хозяйства в послевоенной деревне. Лауреаты премии становились члена Союза Писателей, а их книги издавались миллионными тиражами, авторам выделяли от государства дачу, и лауреат мог больше не работать, потомки его тоже были обеспечены.
Рома проникся ко мне любовью и уважением сразу же после того как я умудрился вспомнить имя его отца и название книги, шедевра классики социалистического реализма. Насколько я помню, суть этого принципа состояла в том, что писатель должен описывать советскую действительность не такой, которой она была, а такой которой она должна была быть согласно предначертаниям наших вождей. Этим-то запудриванием мозгов сограждан и занимался Бубеннов с подельниками.
Но вот прошло более полувека со времени издания книги, и поскольку не был Бубеннов ни Чеховым, ни Толстым, ни даже Шолоховым, книги его давно не издавались, и потихонечку сошел он в никуда. Однако, досталась потомкам дача в Комарово и квартира в писательском доме на канале Грибоедова, возле Спаса-на-Крови. Сын «великого» писателя закончил ЛИАП и пятнадцать лет проработал в Аэрофлоте, но вот уж полгода как его уволили по сокращению штатов, а кроме ремонта моторов он ничего не умеет делать. За долги вскоре придется продать комнату в трехкомнатной квартире.
Попрощавшись с Бубеновым, я вернулся на Невский, где около входа в метро милиционер толкал в спину бомжа, зарабатывавшего на жизнь продажей газеты “На дне”. Толстомордые перекупщики валюты и золота кучковались рядом, подбадривая охранника порядка, их-то никто не трогал, все было куплено. Православный народ отмечал «Прощеное воскресенье», когда мы должны извинять всем ближним грехи и стараться самим их не совершать. Следующий день был понедельник, первый из пятидесяти дней Поста перед Пасхой. Исаакиевская площадь была заполнена автобусами с туристами, любовавшимися Храмом через заднюю часть бронзовой лошади памятника Николаю I, который скакал вслед за бронзовым Петром I.
Фальконе решил установить своего бронзового всадника на трех точках опоры - двух ногах вздыбленной лошади, а третьей точкой опоры выбрал того самого змея, которого попирает. Мне кажется, это достаточно символично, ведь было в том императоре много дьявольской энергии, которая и помогла ему перелопатить страну, вздыбить и посадить на дыбу. Царствие его началось с казней и четвертования тысяч свободолюбивых стрельцов, сторонников его старшей сестры Софьи. Реками крови залил он улицы Москвы, оттого-то и не жилось ему в Первопрестольной, и решил Петр перенести столицу на брега Невы. (От финского - neva— болото. В действительности, возраст реки — всего всего пара тысяч лет. Раньше между Ладогой и Финским заливом находилось обширное болото.).
Не смотря на кровавое подавление бунта стрельцов и сокращение населения на четверть, лизоблюды дали Петру прозвище «Великого», а Николаю либералы присобачили кликуху «Палкина». Его царствие также началось с пролития крови «декабристов» рядом с памятником Петру I, а кончилось поражением России в Крымской войне. Именно в его царствие расцвела «пришибеевщина», практика ограничения свобод простых русских людей.
Маркиз де Кюстин, после путешествия по России тех времен писал в 1839 году: «Когда ваш сын проявит недовольство во Франции, воспользуйтесь моим советом, скажите ему: “поезжай в Россию”. Это – поездка, полезная всякому иноземцу: кто хорошо ознакомится с этой страной, тот будет доволен жизнью во всяком другом месте. Всегда полезно знать, что существует общество, в котором невозможно никакое счастье, потому что человек в силу закона своей природы не может быть счастлив без свободы». В журнале «Петербург на Невском» я прочел интервью с сотрудником и «диджеем» редакции «Русского радио» в Финляндии Алексеем Разумовским, в котором он сказал: «Работа в России - это бег по острию ножа. Я не хотел бы больше работать в России, честно говоря».
А я приехал в эту страну, чтобы после двадцати лет на чужбине начать новую жизнь. Но как же это не просто! Вот иду мимо Мариинского дворца, где заседает местная Дума, состоящая в основном из местных криминальных авторитетов. Их здесь охраняет милиционер, фланирующий вдоль фронтона здания. Время близится к полуночи, слуги народа уже разъехались, чтобы отстреливать друг друга вне стен здания. Делать милиционеру нечего, промерз он изрядно, вот и решил ко мне прицепиться. Козырнув, он требует у меня документы. Паспорта у меня с собой нет, и я протягиваю ему журналистское удостоверение, а также собственную книгу с автопортретом и фотографией моей лошади. Этого ему мало и милиционер грозится свезти  меня в участок. А мне ясно, что нет у него никакой машины за углом, а хочется только покочевряжиться, авторитет свой показать. Спрашиваю, на каком основании он решил меня остановить, на что слышу: «А чего ты ходишь так вызывающе одетый, да еще в первый день Поста?». Но совсем я был ошарашен после того, как этот «унтер» спросил: «А какой ты веры, и есть ли у тебя духовник?» Ну, думаю, – растуды твою штукатурку, что тебе, попка, надо!? Ведь тебе не отличить православие от католичества или протестантства, а христианство от мусульманства или буддизма, а все туда же! Даже чеховский унтер Пришибеев не пытался выяснить конфессию встреченного мужика. Познав, что я православный, этот прозелит в форме отпустил меня, грешного, а сам завернул в милицейскую каптерку рядом с аркой входа во дворец Марии Николаевны, а я, грешный, отправился в подвальчик за пивом. До праздника Воскресения Христова оставалось 39 дней.
 У этой истории с питерским милиционером есть счастливый конец. Когда через год я разговорился с другим милиционером, охранявшим дворец, он посмеялся этой истории и сообщил, что тот его сослуживец по имени Артем ушел из милиции в монастырь и сделался братом Артемием.   

ГЕРОЙИН

Субботнее утро оказалось празднично-солнечным. Сенная площадь дымилась и клубилась толпами людей, приехавших сюда за дешевизной. Я тоже купил ядреного пивка и потягивал его из бутылки, неспешно протискиваясь через спешащих сограждан и следуя народной мудрости: «С утра не опохмелился – весь день насмарку». И вдруг слышу зов: «Анатолий, подь сюда, дай глоток глотку прополоскать».
На солнечной стороне площади, прижавшись к желтой стене здания, стоял перезрелый юноша с модной сейчас недельной щетиной на бледном лице и рюкзаком на правом плече. Весь его изможденный и аскетический облик напоминал героев картин художников-передвижников, изображавших нигилистов, бомбистов и каторжников; «бесов», по терминологии Ф. М. Достоевского. Изношенное пальтишко на рыбьем меху едва ли его грело, и тело спасалось от холода спонтанным дрожанием и топтанием промерзшими конечностями.
Да это же Миша, сын моего нью-йоркского приятеля  Витька.! Впервые я его встретил лет восемь назад на Бродвее, когда вел свое желтое такси и заметил в районе Гринвич-вилидж друга Витька в компании с только что приехавшим в гости сыном. Тогда выглядел Миша импозантно: с пенсне на благородном носу как у Анны Ахматовой и вельветовых джинсах фирмы «Вранглер», заправленных в сапоги-казаки. Я же в то время водил такси в ночное время, учась днем в аспирантуре Колумбийского университета.
В выходные я навестил приятеля и услышал историю происхождения этого отпрыска. Миша родился от разгульного Витька, когда тот работал столяром в ЖЭК, а его начальница по жилконторе пребывала в бальзаковском возрасте, вот и решила женить Витька на себе. Он яростно этому сопротивлялся, поскольку  в «Мухе», учился прикладному искусству. Тогда это был отстойник для тех, кому не удалось поступить в «Репу», бывшую Императорскую Академию художеств. Учился через пень-колоду, был неоднократно отчислен за пьянку, или уходил в академический отпуск, но не собирался покончить жизнь творческим самоубийством посредством женитьбы на престарелой еврейской интеллектуалке.
Интенсивно забеременев, Зинаида отправилась в деканат училища и потребовала вернуть благоверного в лоно будущей семьи. Витек же к тому времени сподобился жениться на дочке партийного босса, которая оказалась еще и юристкой. Зине явно было не проханже бороться с ними, но она все-таки родила свою кровиночку, Мишеньку. Билась как рыба об лед, подрабатывала журналистикой и вязанием, стремилась дать приличное образование сыночку. Он решил пойти по стопам отца, и окончив художественную школу, создавать шедевры абстрактного искусства. В конце концов, Мише удалось найти отца в Америке и приехать ее завоевывать.
Витек впервые увидел сына в Нью-Йорке и поселил рядом с собой в квартире очередной любовницы. Довольно скоро Мишутка уразумел, что прорваться в мир искусства легче, если заведешь шашни с гомосексуальной богемой. Гомосексуалисты и лесбиянки США умудрились оккупировать высшие позиции в сфере искусства, литературы и дизайна, поэтому легче проникнуть на вершины творческих профессий тем, кто принадлежит к этому привилегированному меньшинству. Чрезвычайно распространено среди гомосексуалистов также употребление наркотиков, особенно кокаина и героина.
Будучи таксистом, я неоднократно оказывался в районах Вест-вилледж и Сохо, где находятся притоны гомосексуалистов и лесбиянок. Воздух тамошних ресторанов и дискотек насыщен запахом наркоты. Миша переселился в роскошную квартиру своего любовника, который устроил также продажу пары его картин. От Витька ему передались крохи художественного таланта, и рисовал он свои полотна в стиле абстрактного маньеризма. Меня с души воротит от современного абстракционизма, превратившегося в кич, и Мишины картины были тому пример. На них он изображал апельсины на фоне закатного солнца, причем, у него отсутствовало чувство заполнения пространства цветом или идеей. Правда, сам-то я дальтоник и дилетант, чтобы судить о таких тонких материях.
Миша побултыхался в богемных кругах Нью-Йорка с полгода и основательно «сел на иглу». Деньги от продажи картин ушли на приобретение героина, и он решил украсть у отца несколько картин, чтобы рассчитаться с кредиторами. Папаша его в этом ущучил и немедленно отправил обратно в Петербург.
Его же маманя Зинаида путем обмена и подкупа чиновников умудрилась приобрести шикарную квартиру в доме на углу Миллионной улицы и Дворцовой площади, окнами на Эрмитаж. Блудного сынка пристроила к производству кожгалантереи для Питерских панков. Дело оказалось прибыльным, и Миша поначалу мог регулярно покупать порцию героина, однако не был он Голливудской звездой с неограниченными финансовыми возможностями. Ничто же сумняшеся, кредиторы его плотно прижали, потребовав продать квартиру в счет долга.
К тому времени Миша превратился в нежить, так в России называют людей, приносящих смерть окружающим. Дитя нелюбви, не знавший отцовской ласки и воспитания, он обвинял во всех своих проблемах любящую мать, которую ненавидел и третировал. Зинаида пыталась что-то вякать по поводу сохранения квартиры для его самого и будущих потомков, и пришлось ее элементарно убрать. Вырученных от продажи квартиры денег хватило лишь на покрытие долга и приобретение комнаты в Павловске.
Вот и встретил я его на Сенной площади в компании алкоголика Саши, который с радостью забрал у меня бутылку из-под пива. От лощеного хлыща, которого я видел последний раз в Нью-Йорке, осталось мало, у него появился хищный оскал гнилых зубов, а от ноздрей ко рту подковкой тянулись геморроидальные морщины. Миша поделился зияющими перспективами  своей жизни. Брат его приятеля Саши сел в тюрьму на два года, и теперь они продавали его комнату, чтобы обеспечить потребности в наркоте и выпивке. Я ничего Мише не пожелал.

НА ДНЕ

На площади Александра Невского водрузили памятник князю, которого одни историки считают спасителем России от псов-рыцарей, другие же корят за предательство и доносительство татарам на соседних удельных князей. Изображен он верхом на лошади, с правой рукой, указывающей на север и копьем в левой руке, причем, прикрепленная к копью материя, развеваясь на ветру, растрепалась в лоскутки. Дурацкой оказалась эта идея совмещения памятника и флагштока. Лошадь он направил на северо-запад, словно собрался ехать вдоль Невского проспекта и преследовать недобитых католиков. Автомобилисты уже обозвали его регулировщиком и единственным в Питере ГАИ-шником, который не берет взяток. Правда, памятник закрывает перспективу Невского проспекта и вид на Александр-Невскую лавру, установлен он вопреки рекомендации Худсовета города, но так пожелал тогдашний губернатор Яковлев.
В рюкзаке у меня завернутые в полиэтиленовый пакет джинсы, рубашки с майками, оставшиеся от сбежавшего с моими 400 долларами соседа Аброра Юлдашева. Остались от него еще несколько эскизов гуашью и пастелью, которые я выбросил в мусорный бак, а одежду решил отнести в ночлежку для бездомных. В сущности, я и сам бездомный и нигде не прописан, но пока еще остались деньги оплатить проживание в комнате на первом этаже в дворе-колодце, куда никогда не заглядывает солнце.
От площади я иду вдоль набережной Невы по скользкой тропинке, протоптанной на тротуаре, а навстречу движутся согбенные фигуры постояльцев ночлежки, направляющихся на свой нехитрый промысел сбора бутылок, макулатуры, окурков и объедков из мусорных контейнеров возле станции метро. А я сворачиваю в подворотню и оказываюсь в захламленном дворе, покрытом бугристыми наростами льда, с крыши и подоконников брошенного жильцами дома гирляндами свисают копьеобразные сосульки, готовые поразить редких прохожих. Из подвальных окон вырываются клубы пара, стремящегося вдоль стен к небу и декорирующего сосульками пустые глазницы окон. Похоже, трубу теплоцентрали прорвало давно, но никому не было дела до этого, ведь город готовился к празднованию очередного юбилея, и ремонтники заняты устройством подсветки мостов.
Во дворе ночлежки стоял микроавтобус, на котором привезли гуманитарную помощь и поношенную одежду, тот самый «секонд хенд», иностранного происхождения, посылаемый в Россию сердобольными буржуями. Обитатели ночлежки образовали очередь на получение полиэтиленового мешочка с сухим молоком и пакета муки в одни руки. Здесь же они могли покопаться в ворохе одежды даже не «секонд», а «сёрд» (третичного) происхождения, ее уже успели поносить иностранцы, а потом донашивали и русские, которые решили избавиться от обветшавшего тряпья и принесли в ночлежку.
Бомжатник существует уже несколько лет и устроен в аварийном здании, предназначенном на снос. По генеральному плану здесь предполагали построить еще один торговый центр, но не хватило денег и энтузиазма. Дом и не ремонтируют, и не сносят, сам фонд «Ночлежка» существует здесь на птичьих правах, у него даже нет круглой гербовой печати..
Три из четырех входных дверей в здание были заколочены, а оставшаяся для входа в дом дверь была закрыта изнутри, а неоднократное нажатие кнопки звонка должного эффекта не производило. Наконец подошел смотритель ночлежки Сергей, парень лет 19,  который лишь полгода назад прибыл в Санкт-Петербург из Латвии в качестве беженца. Я попросил показать его владения, начиная с подвала.
Уже на лестничном пролете на меня обрушился запах плесени, смешанный с сортирным смрадом и миазмами, исходившими от развешенных на просушку одеял. Подвальное помещение с заколоченными окнами и единственной дверью было заставлено тремя рядами кроватей, большинство которых занято обитателями ночлежки. Здесь их более двух дюжин, часть постояльцев лежала, укрывшись шерстяными армейскими одеялами, другие же сидели на ничем не застеленных матрасах, облаченные в тренировочные костюмы, или одетые для улицы, но застрявшие в нерешительности, оказавшись между утром и вечером. Под низким потолком колыхался туман от испарений тел и смрада дешевых сигарет и папирос; ею трудно было дышать, и я опустился на лавку возле двери. Бетонный пол покрывали куски линолеума, картона, доски, а в дальнем углу, где вода выступала на несколько сантиметров, пол застелили трухлявыми поддонами.
Несколько ламп дневного света обнажили угол, в котором росли слизистые грибы коричневого цвета, плесень покрывала стены и потолки. Помещение обогревалось электрической плитой и спиралями с отражателями, а на батареях былого парового отопления стояли заглушки. В красном углу подвала грибницу прикрывали иконы Девы Марии, Спасителя, Николая-Угодника, а также Иоанна Кронштадтского, здесь же висела фотография Николая II в окружении семьи. На улице минусовая температура, здесь же 15 градусов плюсового Цельсия, так что в самом теплом ближнем углу ползали по иконам сонные мухи, и сидела красная эскадрилья насосавшихся бомжатной кровью комаров. Можно представить, сколько миллионов кровососов будет в этих дебрях роиться в летнюю пору.
На мое появление отреагировал обитатель койки, стоявшей в середине подвала, под ржавым эмалированным абажуром. Было ему лет пятьдесят, когда-то импозантное лицо обтянуто морщинистой кожей, с клочками седой щетины. Облачен же Леха был в засаленную рубашку из синтетики и такие же тренировочные брюки, обтягивавшие культи ног.
Он был занят приготовлением бутерброда с маргарином и вареной колбасы с репчатым луком, кипятильник из двух бритвенных лезвий был опущен в эмалированную кружку с заваркой чая и подключен к патрону электрической лампочки. Я представился, и оказалось, что Леша читал мои статьи в газете «На дне» о жизни в ночлежках США и Австралии. Для него тамошние учреждения казались санаториями по сравнению с российскими ночлежками. Большинство обитателей подвала прошло тюрьмы и лагеря, да и сам Леша четверть века провел в местах не столь отдаленных от Магадана. Однако, на мое замечание, что уж лучше сидеть в тюрьме, чем в этом подвале, он отреагировал: «Ты, наверное, сам-то не сидел, если так считаешь. Даже самая лучшая тюрьма страшней этой ночлежки. Я отсюда в любую минуту могу отправиться за сигаретами, да и пива могу выпить, если денег достану. А ты-то, какого хрена здесь оказался, ведь трость твоя за тысячу «зеленых» потянет, давай денег, мы сейчас что-нибудь сгоношим».
В другое время я бы и выпил с ним, но последние три месяца я решил поберечь организм, временно бросив курение и потребление спиртных напитков, да и вряд ли здешняя администрация одобряла выпивку на подведомственной территории. Будучи демократом, я поинтересовался у Леши отношением постояльцев мусульманского и буддистского происхождения к православной символике в красном углу подвала. Он заверил меня, что двоим имеющимся в наличии татарам этот иконостас до лампочки, а единственный бурят, ласково называвшийся жильцами Бурятино, недавно почил от туберкулеза.
В школе мне пришлось изучать творчество Максима Горького, называвшегося еще буревестником революции, и в программу обязательного чтение входила его пьеса «На дне». Помню скукоту и тягомотину чтения монологов и диалогов странника Луки, анархиста Сатина, пропившегося Актера, проворовавшегося Барона и других обитателей подвала, живших в начале ХХ века. Талантливый Горький приложил немало сил, чтобы принизить, обличить, разрушить существовавший тогда строй. В четвертом акте пьяный Сатин разоблачал прекраснодушного старца Луку и надрывался благородными сентенциями типа: «Ложь – религия рабов и хозяев,… Правда – бог свободного человека! … Хорошо это… чувствовать себя человеком! Я – арестант, убийца, шулер … ну да! Когда я иду по улице, люди смотрят на меня как на жулика… и сторонятся и оглядываются… и часто говорят мне – «Мерзавец! Шарлатан! Работай!» Работать? Для чего? Чтобы быть сытым? Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми.… Не в этом дело, Барон! Не в этом дело! Человек – выше! Человек – выше сытости...»
Вот так два часа орали герои пьесы Горького, премьера которой с большой помпой состоялась в декабре 1902 году. Ночлежки Москвы показал Горькому журналист Гиляровский, большой знаток дореволюционных нравов России. Я эту пьесу видел в киношном варианте и даже жалел ее героев, оказавшихся на дне общества, и вот минуло столетие, и я стою на пороге реальной ночлежки XXI  века. Накликал Буревестник революции беду на наши головы: обитатели дна, мерзавцы, шарлатаны, бездельники взяли власть в России и правили 70 лет. Теперь нами правят их потомки, столь же ненасытные и горлопанистые.
Ночлежка Горького выглядит отелем Вальдорф-Астория по сравнению с той, в которой я сейчас нахожусь. Матрасов на все кровати не хватает, и часть постояльцев лежит на голых панцырьных сетках, одеял тоже недостаточно, накрываются пальто и другим тряпьем. Нет здесь и холодильников, продукты хранят в прикроватных тумбочках, либо между оконными рамами, проблем с мышами здесь нет, их вытеснили из дома огромные крысы-пасюки, которые свободно разгуливают под кроватями. Наиболее наглая скотина устроилась на радиаторе парового отопления под иконостасом, и, весело поблескивая бусинками глаз, лакомилась баранкой. Безногий Леша запустил в нее книжкой детективов Марининой, умудрился попасть лишь в портрет безответного царя Николая II.
Вероятно, в тюрьме Леша был паханом или старостой камеры, он и здесь рассказывал за всех об условиях жизни в подвале. Крысы не так достают обитателей ночлежки, как комары в летнее время, ну а вши живут всего на нескольких соседях Вагиза-татарина, который часто ползает на четвереньках мимо них в сортир. Туда по узкому проходу между кроватями, заставленному тумбочками, поддонами, досками и костылями обитателей на инвалидной коляске не проехать. Ни душа, ни ванной в ночлежке не было, да и если бы и были, без горячей воды они были бы бессмысленны. Бездомным положены были бесплатные талоны в городскую баню, но инвалидам туда не добраться, постирушку тоже не сделаешь, ведь раковина в подвале всего одна и холодная вода течет там хилой струйкой. В подвале было холодно и сыро, мужики курили и кашляли, кашляли и курили сигареты без фильтра и папиросы, причем папиросные гильзы использовались по второму разу, их тонкая папиросная бумага сдвигалась с гильз и вновь набивалась табаком, извлеченном из окурков. Здесь ничего не пропадало зря.
Инвалиды практически не вылезали из подвала, особенно в холодное время, пенсию они тоже не получали, за отсутствием документов, так что жили подаянием и продажей газеты «На дне». Покупает ее особый разряд людей, которые не брезгуют взять газету из не очень чистых рук бомжа, который и пахнет не Шанель №5. Хромой Макарыч продал сегодня всего три газеты и был вынужден вернуться в подвал раньше обычного, у него левую ногу грызла какая-то болезнь, которую он называл костоедом. От одного лишь вида и запаха синюшной голени в багровых гангренозных пятнах мне поплохело, но сосед его уже притерпелся и продолжал уплетать бутерброд с ливерной колбасой столь же нездорового цвета. 
На весь обширный зал не было ни одного телевизионного ящика или радио, но на тумбочках высились стопки шедевров Бушкова, Поляковой, Марининой, Пикуля, Акунина, Толкина и других властителей дум русского народа. А еще все бомжи, как и большинство русского народа, помешаны на решении кроссвордов и сканвордов, возможно, они уже отказались решить ребусы и кроссворды реальной жизни и переместились в этот виртуальный мир современной литературы. Сидевший рядом со мной симпатичный мужик интеллигентного вида зашелся кашлем после очередной выкуренной папиросы, и мне самому также стало плохо. Когда я так закашливаюсь, то боюсь помереть, особенно когда никак не могу прокашляться и сердце готово остановиться. Смертушка сжимает его костлявой рукой и тянет к себе – иди, милок, что-то ты задержался на это земельке.
Могу представить, сколько миллиардов туберкулезных палочек Коха летало в этом спертом воздухе! Возле входной двери в рамочке висел документ о том, что в обустройстве этого подвала принимали участие господа какого-то западного происхождения, и на этом им спасибо. Ведь наши чиновники заняты подготовкой к очередному юбилею Петербурга, приемами важных гостей и инвесторов, устройством спортивных игр, фестивалей и олимпиад, где уж им помнить о переводе ночлежки в более подходящее помещение или обеспечении бомжей матрасами и одеялами.
На втором этаже устроена ночлежка для бомжей, который могут самостоятельно туда добраться и в комнате живут не 25, а всего 6 человек. У них и пол сухой, чистый, линолеумом покрытый, и света побольше, и вони поменьше, но надежды были также только на Бога. Репродукции икон Спасителя и Девы Марии занимали не красный угол, а центр противоположной входу стены. В комнате было значительно теплее, чем в подвале, но зато и мух неизмеримо больше, я посоветовал обитателям избавиться от них посредством развески лент липучей бумаги, но ее нигде в продаже не было. Видимо, секрет производства липучки в России, как когда-то булатной стали, утерян. Сделать же липучку из смеси сахара с глицерином обитатели не могли или не хотели, нам помучиться всегда было в охотку. А еще комната эта славна своим художником-самородком, рисующим картины на религиозные сюжеты, я решил не отвлекать его разговорами от поглощения бутерброда с колбасным сыром, запиваемого крепким чаем. Репродукции его картин публиковались в газетах, но спонсоров и меценатов для самородка не нашлось, не стал он ни Петровым-Водкиным, ни Глазуновым, даже отдельной комнаты-мастерской не получил.
В соседней каморке устроился постоялец с окладистой бородой, орлиным носом и глазами, сверкавшими антрацитовым блеском. На таких красавчиков кавказского происхождения бросаются наши русские бабы, будучи в отпуске на югах. Мой тёзка действительно много лет проработал в Крыму директором туристской базы, так что неоднократно имел возможность продемонстрировать свою мужчинскую харизму. На вопрос, а не хотел бы он найти в Питере подходящую бабенку и переехать к ней жить, Толя отреагировал резко отрицательно: «А ну их на фиг, все они курвы и ****и. Я этих проституток сотни перетрахал и ни одной стоящей не встретил». Мне подумалось, что все мы стоим тех, с которыми трахались, либо связали свою судьбу, но удержался от комментария, тем более зная, что такие неутомимые производители с возрастом превращаются в безнадежных импотентов.
В соседней комнатушке устроились две женщины неопределенного возраста и племени. Одна передвигалась посредством костылей, другая же обходилась посохом, между собой они не общались, да это было и невозможно в такой узкой каморке. Известно, что женщинам необходимо значительно большая территория, чем мужчинам, чтобы чувствовать себя комфортабельно, у них больше развит инстинкт собственной территории, дома и семьи. Оказавшись в стесненных обстоятельствах, они выплескивают свое недовольство на соседей, из-за чего возникают скандалы и драки. Этим женщинам было тоже худо, очень худо, и даже  телевизор с «Последним героем» и латиноамериканскими мелодрамами не спасал.
Аристократия ночлежки обитала на верхнем этаже, в отдельной комнате с прихожей. Это всегда так: в любой стране, в любом обществе существуют касты, в Индии их называют париями, кшастриями, вайшиями, шудрами, брахманами, есть и другие, а у нас они называются бомжами, работягами, ментами, вояками, интеллигентами, священниками и т. д. Однако в каждой касте есть свое подразделение на высших, средних и низших, так было и в этой ночлежке. Парочка «аристократов» яростно отстаивала свою приватность и независимость, они проклинали журналистов и таких любопытчиков как я, сующих нос не в свое дело. Я не увидел у них в комнате икон, такие обычно вешают на стену портрет Сталина, но здесь уж начинаются мои инсинуации, поэтому главу закрываю.

ШПИОН СИДНЕЙ РЕЙЛИ

При входе во дворец, что на углу Адмиралтейского бульвара и Гороховой улицы недавно повесили мраморную доску с названием музея политической истории России. Когда-то на ее месте висела табличка, сообщавшая, что по этому адресу находилась Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК), во главе которой находился Феликс Дзержинский. В честь этого «железного Феликса» и была названа улица Дзержинского, вернувшая прежнее имя благодаря очередной оттепели во всегдашней политике закручивания гаек. В подвалы этого здания свозились так называемые «контрреволюционные элементы», где и расстреливали во имя победы революционного пролетариата. Здесь провел свои последние часы поэт Гумилев, приговоренный к высшей мере наказания за участи в заговоре против рабоче-крестьянской власти.
Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где в трех комнатам  устроен музей истории политической полиции России от царских времен до  развала СССР. На пороге меня встретила шустрая старушка с личиком напоминавшим печеную картофелину в мундире, в ее выправке и походке чувствовались многие годы работы в «органах», вероятнее всего надзирательницей в тюрьме или лагере. Пахнуло от нее перегаром выпитого накануне дешевого спиртного с закуской, сдобренной чесноком. Это тебе не какая-нибудь «эрмитажная» служительница, старушка, одуванчик божий, привыкшая всю жизнь обожать каких-нибудь Караваджо с Ван Гогом, либо «передвижников». Но эта также была энтузиасткой своего дела, хранительницей памяти пламенных чекистов, рыцарей Революции во всем мире. Она показала мне кабинет Дзержинского, окно которого выходили на Адмиралтейство. Вот отсюда чахоточный Феликс с удовольствием наблюдал, как пролетарии умственного труда свозили на грузовиках и повозках цвет России: интеллигентов, чиновников, военных, полицейских и царедворцев. Он мог делать с ними что хотел, руководствуясь лишь своим революционным правосознанием, так он мстил им за годы сидения в тюрьмах и сибирских ссылках. Этот козлобородый Мефистофель сдох от туберкулеза в 1926 году, правда, и соратники типа Троцкого или Сталина могли его угробить.
Напротив входной двери висел плакат с лозунгом, набранным красным шрифтом: «Кровь – за кровь, смерть – за смерть», это был лозунг, с которым начался большевистский террор. По сторонам лозунга изобразили в красных гробах пламенных большевиков Володарского и Урицкого, убитых такими же пылкими революционерами. Рядом с плакатом прилеплена фотография мужчины средних лет с голливудской внешностью типа Кирка Дугласа. Да вот же он, тот самый легендарный Сидней Рейли, виновник смерти Урицкого, председателя Петербургского ЧК, деятельности которого и посвящен стенд.
Оказывается, родился будущий террорист в Одессе. Я никогда в этом городе не был, но наслышан о нем изрядно, и часто трудно отличить правду об этом городе от вымысла. Как утверждал в своих воспоминаниях наш герой, появился он на свет в 1873 году (по чекистским источникам – в 1874 году) в семье генерала царской армии и был крещен, получив имя Георгий. Его болезненная мать большую часть времени проводила за границей, лечась на водах в Баден-Бадене и Спа. Окончив гимназию в Одессе, юноша отправился в Вену изучать юриспруденцию и медицину, но прервал образование после того, как получил телеграмму и приехал в Одессу, где застал мать при последнем издыхании. На смертном орде она призналась сыну, что был он незаконнорожденным. Отцом Георгия был не генерал, а доктор Розенцвейг, работавший в Вене, который и назвал его Зигмундом, в честь своего друга и основателя  психоанализа Зигмунда Фрейда.
Превращение русского дворянина в бастарда еврейского происхождения было столь шокирующим, что впечатлительный  юноша решил покончить с собой. Однако, у этого пылкого молодого человека оказался аналитический и романтический ум, который подсказал ему уйти из старой жизни и начать новую ипостась с чистого листа. Зигмунд Розенцвейг инсценировал собственное утопление, оставив на берегу моря одежду с документами, а сам нанялся матросом на корабль, отправлявшийся в Бразилию. (В этой истории чувствуется какая-то нескладуха, особенно, почему он называл себя не Георгием, а Зигмундом.)
В течение трех лет юный авантюрист успел поработать матросом, докером, плантатором, прибавив к знанию немецкого и французского языков, еще английский и португальский. Познания в медицине и отличная физическая подготовка позволили ему в 1896 году занять должность переводчика и проводника английской экспедиции в верховья Амазонки. После завершения  маршрута его пригласили в Англию, где Зигмунд не замедлил связаться с начальством SIS (Secret Intelligence Service), британской разведки, финансировавшей экспедицию в Бразилию. Это сотрудничество позволило Розенцвейгу не только получить гражданство Объединенного Королевства, но и затесаться в круг экстремистски настроенных литераторов и художников, умонастроением которых интересовалась SIS.
В XIX веке Лондон был убежищем для всякого рода авантюристов и политических экстремистов; там Маркс с Энгельсом в своем «Манифесте коммунистической партии» грозили миру призраком коммунизма. Там же польские националисты вкупе с Герценом, Огаревым, Плехановым, народниками, эсерами и социал-демократами кучковались, и пытались подорвать мощь Российской империи. Сидней Рейли познакомился с английской писательницей Этель Лилиан Булл, принявшей после замужества фамилию польского революционера Войнич, сбежавшего из сибирской ссылки. Она прожила несколько лет в России, где подружилась с идеологом партии «Земля и Воля», террористом Сергеем Михайловичем Степняк-Кравчинским, который после убийства шефа жандармов Мезенцева перебрался в Лондон. Этот смелый и решительный человек всегда был готов переустроить мир согласно своим революционным принципам. Он боролся за свободу славянских народов от гнета Турции, а также помогал итальянцам создать независимое от Австро-Венгрии государство. Свободная от предрассудков, Этель влюбилась в него и в своем романе «Овод» сделала прототипом Артура, пламенного революционера и борца за свободу Италии. Книга сделалась необычайно популярной и была переведена на многие языки мира.
Познакомившись с Рейли, она с восторгом слушала романтическую историю русского юноши, оказавшегося отщепенцем в своей стране и вынужденного бросить все, чтобы начать новую жизнь. Она даже решила сделать его прототипом второй части эпопеи об Оводе, реанимировав Артура в романе «Овод в изгнании» и отправив его в Южную Америку на помощь революционерам в борьбе независимость.
Книга «Овод» была любимым чтивом Павки Корчагина, героя романа Николая Островского «Как закалялась сталь», посвященного истории рождения советского комсомола. Павка хотел быть похожим на революционера Артура, который презрел семью, своего отца, кардинала Монтанелли и посвятил свою жизнь борьбе за счастье человечества. Корчагин строил жизнь молодого коммуниста по образу и подобию бескомпромиссного Артура. Не знали тогда ни Островский, ни Госиздат, что прототипами этого героя романов Войнич об Оводе были русский террорист и британский шпион.
Я и сам в юности сподобился прочесть оба романа. Артура я как-то не запомнил, а вот Павку мне было жалко, особенно когда он, оборванный комсомолец, встретил на железнодорожном полустанке свою гимназическую любовь Тоню Туманову, ставшую женой польского дипломата. Она отдавалась чувственным наслаждениям, живя в загнивающем капиталистическом обществе, а Павка нашел подобную себе подругу, такую же драную и идейную комсомолку. Вместе с ней он надрывал жилы, строя узкоколейку, чтобы обеспечить дровами паровоз поезда, везшего Тоню в Европу.
Всю свою жизнь посвятили Николай Островский и его герой Павка победе Революции, и на смертном одре писатель завещал потомкам: «Жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Читателям он рекомендовал посвятить себя победе революции во всем мире. А ведь этот паралитик заразил лозунгом многие поколения советской молодёжи. Я поверил в эту утопию, отдав два года жизни электрификации железной дороги Москва – Владивосток, и не один я был таким идейным. Бедные, несчастные комсомольцы и коммунисты той поры, неужто прожили они свою жизнь ради советской химеры?
А придумал Павку бывший станционный буфетчик, а потом заслуженный и кровавый чекист Николай Островский, зверствовавший в Изьяславле и других городах нынешней Украины. Он и свою боевую биографию измыслил, никогда не воевал Николай в бригаде Котовского, и не рубил белополяков вместе с конниками Будённого. Коля примитивно расстреливал «врагов народа», за что и получил все положенные чекисту блага с квартирой в Москве для себя с многочисленным семейством, членство в союзе писателей и санаторий в Сочи.
А в капиталистической Англии прототип «Овода» продолжал битву за место под солнцем и смогом Лондона. Подружившись с лондонской светской львицей Магарет Томас, он решил избавиться от ее престарелого мужа и овладеть его наследством. Полученные в Вене знания по медицине позволили ему осуществить эту операцию, жениться на вдове и присвоить себе ее девичью фамилию Рейли. Этот род шел от знаменитого историка, авантюриста и пирата сэра Уолтера Рейли, казненного в 1618 году Елизаветой I за строптивость. Имя же свое, Сидней, этот авантюрист взял в память сэра Филиппа Сиднея, поэта и политического деятеля той же елизаветинской эпохи.
По некоторым данным, о Февральской революции Сидней Рейли узнал, будучи в Лондоне, но вскоре был послан в Россию на помощь молодому дипломату Роберту Локкарту. Сидней познакомился в Петрограде с эсером и боевиком Борисом Савинковым, несколько месяцев бывшим министром Временного правительства; в дальнейшем ему пригодится этот контакт. Перед британскими и французскими дипломатами стояла задача помешать подписанию мирного договора между Россией и Германией, при котором немцы могли перебросить свои войска с восточного на западный фронт и продолжить войну с Антантой. Узурпировавший власть Ленин должен был платить по счетам, предъявленным ему немецкой разведкой за перевоз его с соратниками из Швейцарии в Россию в пломбированном вагоне. (Насколько я разумею, пломбированные вагоны, как и автомобильные фуры, не подлежат на границе таможенному досмотру.)
«Народные» комиссары неуютно себя чувствовали в помещении Смольненского института благородных девиц и решили перебраться в Москву под укрытие крепостных стен Кремля. Британское посольство оставалось в Петрограде (в этом здании сейчас находится С.-Петербургский университет культуры и искусства, а по-старому, институт им. Н. К. Крупской, проще – «крупа»), откуда и велись закулисные дипломатические игры. Сидней Рейли официально не числился в штате дипломатов и был на короткой ноге с сотрудниками ВЧК, ему даже были выданы корочки этого учреждения на имя агента Сиднея Рейлинского. По крайней мере, существуют данные, что у него были тесные контакты с управляющим делами Совнаркома Владимиром Бонч-Бруевичем, заместителем наркома иностранных дел Караханом и с Яном Петерсом, командиром латышских стрелков и заместителем Феликса Дзержинского.
Британскими секретными службами были выделены Рейли огромные средства для подкупа советских чиновников с целью свержения советской власти. Однако Дзержинскому удалось внедрить агента ЧК по фамилии Букис в «заговор послов» Англии и Франции. Вернее его было бы назвать это «заговором ослов» поскольку у них потерпело неудачу покушение на Ленина, а убийство Урицкого, главы ВЧК Петрограда, привело к объявлению большевиками «красного террора» с лозунгом «кто не с нами – тот против нас». Пока агенты ЧК брали приступом британское посольство, Рейли наблюдал этот штурм с Марсова поля. Ему пришлось срочно сматывать удочки, и не в Англию, где его посчитали главным виновником провала заговора, а в США.
Свято место пусто не бывает, тем более британскому шпиону в США, стране, постепенно выходившей из тени Англии в мировые лидеры не только в военно-промышленном плане, но и в отношении международного шпионажа. После окончания первой мировой войны США поставляли в голодную Европу миллионы тонн зерна и другого продовольствия. Повышение производства фермерских хозяйств потребовало добавочного внесения минеральных удобрений, и в США Рейли занялся по началу торговлей химикатами. Он познакомился там с Армандом Хаммером, молодым, но ранним представителем еврейского семейства Хаммер, занимавшегося фармацевтическим производством.
Наслышавшись от Рейли историй о разрухе и неразберихе в стране Советов, Арманд решил отправиться в Москву, чтобы самому половить рыбку в тамошней мутной воде. Благод,аря содействию все того же управделами Бонч-Бруевича и старым связям своего отца с русскими социал-демократами в Швейцарии, Хаммер вышел на прямой контакт с Ленином. Он провел с вождем мирового пролетариата многие часы в секретных переговорах по поводу финансовой поддержки Россией деятельности III-го Интернационала. Его фирма получила выгодные контракты на разработку минеральных ископаемых и открытие торговых представительств в России. Позднее Хаммер по дешевке скупил многие экспонаты из сокровищ Эрмитажа и других музеев Москвы и Петрограда. Сейчас их можно увидеть в музее Метрополитен, а также в музее Соломона Гугенгейма.
Ленину в знак благодарности он подарил бронзовую статуэтку, на которой изображена обезьяна, сидящая на стопке сочинений Чарльза Дарвина в позе роденовского «мыслителя» с человеческим черепом в правой руке. Вероятно, она также как шекспировский герой задалась вопросом: «Быть или не быть?», или кто был первым в эволюции – человек или обезьяна. С тех пор Арманд Хаммер был неизменным другом не только Ленина, но и Сталина, Хрущева, Брежнева и, даже перед уходом в лучший мир успел подружиться с Горбачевым. Арманд Хаммер был самым продолжительным и успешным секретным агентом как США, так и СССР, поскольку знал с кем нужно дружить.
Самому Рейли тоже не сиделось в благополучной Америке, тем более в России у него осталось много знакомых. В начале 20-ых годов ОГПУ решило создать под своей эгидой антисоветские организации под кодовым названием «Синдикат II» и «Трест», в активность, которой были вовлечены многие враги советской власти за пределами СССР. Комиссар ГПУ Артур Христианович Артузов разработал метод использования «легендированных агентов» в качестве подсадных уток, работавших под прикрытием этих псевдоантисоветских организаций, деятельность которых финансировали зарубежные разведки.
Попались на эту удочку и сотрудники SIS, которые привлекли к деятельности антисоветского подполья Рейли, нуждавшегося в деньгах после третьей женитьбы. Засыпался также ветеран подпольной борьбы с царской охранкой эсер Борис Савинков, не считая множества менее известных борцов с тоталитарной системой. Такого капитального провала британская разведка не испытывал никогда. Борис Викторович Савинков избежал расстрела, выбросившись в окно следственного изолятора на Лубянке. Неуловимый Сидней Рейли наконец-то попался чекистам и был расстрелян 5 ноября 1925 года следователем Ибрагимом Абиссаловым собственноручно. Участвовавшие в операции агенты ОГПУ Артузов А. Х. (Фраучи), Сыроежкин Г. И., Стырне В. А., Пилляр Р. А. (Ромуальд фон Пильхау), и Пузицкий С. В. за успешное завершение операции получили в 1925 правительственные награды. Практически все они в 1937 году были признаны шпионами британской разведки и расстреляны. А. Х. Артузов,  по происхождению швейцарец, был обвинен в шпионаже в пользу нейтральной страны, а также на японскую, британскую и германскую разведки. В некотором смысле повезло только Менжинскому В. Р., после смерти Дзержинского назначенному в 1926 году председателем ОГПУ, он успел самочинно умереть в 1934 году, до генеральной чистки ЧК в 1937 году. Перед этим он организовал внешний отдел разведки, ориентированный для вербовки иностранных граждан для работы на СССР, поручив эту работу А. М. Орлову.
Британская  служба безопасности прошляпила и здесь, позволив советским разведчикам вербовать в Англии интеллектуалов социалистической ориентации с нетрадиционными сексуальными наклонностями. Кембриджская пятерка выпускников этого престижного университета: Ким Филби, Джеральд Макклейн, Гай Берджес, Энгтони Блант и Джон Кернкросс, поставляла в СССР полезную информацию  во время второй мировой войны и в период войны холодной. Эти гомосексуалисты продолжали служить делу социализма даже после того, как их руководитель А. М. Орлов переметнулся на сторону противников СССР, но так и не выдал своих подопечных гомиков. Кстати говоря, у меня большое подозрение по поводу сексуальной ориентации самого Остапа Бендера, ведь его странствия по России в компании Балаганова и Паниковского очень даже напоминают вояж по Темзе трех гомосексуалистов, описанный Джером К. Джеромом в книге «Трое в лодке, не считая собаки».

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Судебный процесс 1925 года над участниками антисоветского подполья широко освещался в прессе, и журналистам даже разрешили общаться с подсудимыми. Валентин Катаев, журналист и автор романа «Белеет парус одинокий», был восхищен харизмой Сиднея Рейли, а также похождениями в Бразилии, Африке,  Китае и других странах. Историю жизни этого авантюриста и шпиона Катаев рассказал Ильфу. Не удивительно, что Ильф и Петров, создавая в «Двенадцати стульях» образ авантюриста Остапа Бендера, взяли многое в его характере от Сиднея Рейли и его предтечи, Зигмунда Розенцвейга.
Остап Сулейман Берта-Мария Бендер явился читателям в книге «Двенадцать стульев» где-то в середине 1920-ых годов в южном городишке Старгороде. В городе  он появляется словно после долгой отсидки в тюрьме или жизни где-то вне России. Как и Зигмунд, Остап явно не великоросс, родился он где-то возле Черного моря, отец  его якобы турецко-подданный, а мать неизвестна; также неведомо, чем он занимался до революции и во время Гражданской войны.
Создание Остапом Бендером «Союза меча и орала» в Старгороде по сути говоря иронически отображает реальную провокацию ГПУ по созданию в СССР подпольных антисоветских обществ «Синдикат» и «Трест». Ведь Сидней Рейли и был направлен в СССР для формирования сети таких организаций. Смертельную игру ГПУ по созданию и позднейшему разоблачению антисоветчиков Ильф и Петров изображают в своей книге как фарс, в котором Остап прекрасно играет роль провокатора. В качестве подставы и приманки для сбора оппозиционеров режиму он использует  интеллигентного и наивного Ипполита Матвеевича.  Вот как он обращается к случайно оказавшимся на собрании Никеше и Владе: «В каком полку служили? Придется послужить отечеству. Вы дворяне? Очень хорошо. Запад нам поможет. Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации. Внимание». Такие провокаторы засылались чекистами в общество тысячами и довольно эффективно выявляли всех недовольных советской властью
Все поведение и  легкость общения Остапа с окружающими указывают на опыт тертого калача и знатока человеческой психологии, поэтому-то и не верится в его смерть от рук бывшего предводителя дворянства Ипполита Матвеевича. Скорее, можно было ожидать, что люмпен Остап пришьет дворянина, как это чаще всего и происходило в большевистской России. 
Вообще, судя по книгам, отношение Ильфа и Петрова к русской интеллигенции было издевательским и даже ерническим, на их фоне «одессит» Остап выглядел гением, отцом и сыном русской демократии. В «Золотом теленке» они выводят анекдотичный и лживый образ русского интеллигента Васисуалия Андреевича Лоханкина и помещает его в коммуналку под названием «Воронья слободка». Возможно, до революции он был ее владельцем, а теперь делит квартиру с бывшим камергером двора Митричем и вышедшим в тираж князем Гигиенишвили.
Столь же примитивными оказываются служители культа, представленные отцом Федором, дурачком и бездуховным стяжателем. Авторы не пишут о тотальном изъятии властями церковных ценностей и преследовании церковных деятелей, бывших до революции наиболее образованной прослойкой обществ. По сути говоря, Остап Бендер - единственно положительный герой книг Ильфа и Петрова, с которым читатели переживают все перипетии жизни в подсоветской России.
Окажись в наших временах, Остап сделался бы гибридом Мавроди, Жириновского, Немцова и Чубайса, а жил бы не в Бразилии, а где-нибудь в Англии, либо в Израиле, как это делал Березовский. Еще один его потомок обосновался в Элисте, где президент Калмыкии Кирсан Илюмжинов реализовал мечту Остапа Бендера о создании Нью-Васюков, как мировой столице шахмат. Сам же Кирсан стал президентом Всемирной шахматной федерации с центром в Элисте и сделал уроки шахмат обязательными во всех школах республики. Интересно, поставил ли он в столице памятник Великому Комбинатору?   
Погибнув в «Двенадцати стульях», в «Золотом теленке» Остап оживает, чтобы приступить к поискам подпольного миллионера Корейко. В этом плане он повторяет историю убийства и оживления Артура, героя романов Войнич об Оводе. Отобрав у Корейко народные деньги, Остап ведет себя как мелкий фраер с явно ненастоящим желанием вернуть деньги государству. Ещё более бездарным был у него переходом границы, где у Командора отобрали все его сокровища и вернули в нищий Советский Союз. У этого героя Ильфа и Петрова словно бы нет прошлого, если не знать, кто был его прототипом. Трудно прогнозировать его будущее, но такие не пропадают за понюшку табака. Окажись в тюрьме, Остап незамедлительно сделается паханом и вором в законе, а на воле его с удовольствием возьмут на работу следователем по особо важным делам, либо чиновником ГАЗПРОМа.
Арчил Гомиашвили, Сергей Юрский и Андрей Миронов, исполнители роли Остапа в кино, сделали Бендера всенародным любимцем. Несколько лет назад в Москве, Питере и Одессе открыты рестораны «Золотой Остап», с бронзовой фигурой Командора при входе. Существует также юмористическая премия его имени, вручаемая ежегодно.
Прошло полвека после смерти знаменитого шпиона, и жизнью Сиднея Рейли заинтересовался английский романист Ян Флеминг, создававший образ супергероя Джеймса Бонда. Этот агент британской разведки под номером 007 имеет от королевского правительства лицензию на убийство любого человека, деятельность которого он сочтет вредной для блага человечества. Сидней Рейли служил на SIS, а Джеймс Бонд, литературный продолжатель его дела, теперь служит правопреемнице SIS, называемой MI-1. Используя весь арсенал технических достижений западной цивилизации, Джеймс в боевике «Из России с любовью» в одиночку побеждает чекистов. Так он восстанавливал несправедливость поражения от рук ОГПУ своего предшественника Сиднея Рейли. Во множестве других фильмах «бондианы» герой использует излюбленный прием Сиднея Рейли – добиваться успеха в жизни посредством женских чар. Кстати, на фотографии висящей на стене в музее КГБ, устроенном в кабинете Дзержинского в доме №2 по Гороховой улице, Сидней Рейли очень похож и на Шона Коннери, игравшего роль агента 007.
С поражением СССР в борьбе с Западом, Джеймс переключился на войну с арабскими террористами, не забывая о своей генетической связи с еврейским полукровкой Зигмундом Розенфельдом. После объявленной США тотальной борьбы с терроризмом, в которой позволено убийство подозреваемых в терроризме без суда и следствия, Джеймса Бонда ждут долгие годы работы, так что дело Сиднея Рейли живет и процветает. Вот так Россия в конце XIX века лишилась Зигмунда Розенгцвейга, а США в XX веке сделали его символом, светочем и борцом за демократию. Только где же был агент 007, когда 11 сентября 2001 года арабские камикадзе направляли Боинги на башни Торгового центра и Пентагон – символ могущества Америки?

      ЛОХОТРОН

Мой однокурсник Серёга навестил меня в арендованной квартире и рассказал, что нашел партнеров, которые обещали в течение года превратить его полторы тысячи долларов в десять. Я осторожно спросил, а что сам он должен делать, чтобы сказочно увеличить взнос в семь раз. Серёга отделался туманными рассуждениями о том, что фирма собирает самых талантливых людей города, используя их для успеха продвижения их продукции, а я таковым и являюсь. Будучи на мели, я решил и сам это попробовать.
И вот Серёга встречает меня возле станции метро «Сенная площадь» и знакомит с Валерием, представителем компании, специализирующейся в нахождении уникальных людей для привлечения их в свой бизнес. Появился он из-за угла, и объяснил,  что оставил свой «мерс» на Московском проспекте, так что и номер мне ее неизвестен, не говоря уж о настоящих ФИО этого человека. Одет был в дубленку, увенчанную ондатровой шапкой; при крапчатом галстуке и белой сорочке, а в кармане дорогой мобильный телефон. Наверное, лет двадцать назад был он каким-нибудь общественником, вряд ли стоял за фабричным станком. Лицо у него гладко выбритое, профессионально открытое, и могло вызывать симпатию и доверие даже у изнасилованной девушки.
Мы прогуливаемся вдоль канала Грибоедова и беседуем о моем прошлом и перспективе работы в его компании, Серёга следует сзади. В конце концов, мой новый знакомец заявляет, что я ему нравлюсь, и он будет просить начальство о принятии меня в штат компании. Единственным условием является соответствующая форма одежды – я должен явиться в офис при костюме и галстуке, иначе охрана меня не пропустит. Здесь давно эту процедуру  называют дресскодом с фейс-контролем (face-control).
Кажется, от возмущения покрылся пятнами я изнутри и снаружи, голос сорвался на истерический клекот, и заорал: «Да я десятилетиями не ношу костюма с галстуком! Столько же лет не хожу я на регулярную работу – от 9 до 17». Неожиданная реакция удивила и даже несколько испугала моего собеседника. Он смущенно улыбнулся и предложил взять эти аксессуары на прокат, лишь для того, чтобы пройти интервью, а потом уж смогу ходить, в чем мне нравится. Но я отверг такой паллиатив и заявил, что это равносильно предательству самого себя.
- Но ведь Вы уж сразу начнете зарабатывать 400-500 долларов в неделю. Когда я устроился, был готов полы мыть, окурки подбирать, а Вы не хотите всего лишь на час сменить одежду.
- Действительно, это равносильно смене кожи, мимикрии, но я даже в советские времена не согласился играть по их правилам. Я отказался вступать в партию, чтобы помочь научной карьере. Так с какой же стати я должен сейчас отказываться от собственных принципов!? Да не нужны мне эти 500 долларов в месяц, обойдусь.
Растерявший бывший партейгеноссе собрался в вымученную улыбку и обещал донести до начальства мои дурацкие домыслы и отправился восвояси. А я остался при горькой своей гордости и без надежды на будущее процветание.
Наступило 8 марта, и в гости ко мне долгожданной мечтой явилась Марина. Я встретил ее незадолго до этого у друзей, ни у нее, ни у меня не было к кому идти на этот праздник, вот и пригласил ее к себе в гости. Замечательными были ее миндальные глаза, блестевшие внутренним светом и любопытством ко всему происходящему в этом мире. Губы ее тоже были созданы для улыбки и для поцелуев, таким девушкам посвящают стихи, что я не преминул сделать и даже прочел ей экспромт:
О, газели подобен твой стан!
А очи горят в полуночи.
Ярче, чем звёзды горят они в свете луны!
Тебе приношу я с благоговением
Самые прекрасные цветы жизни!
Они часть тебя, - ирисы и орхидеи.
Я жду, когда расцветет сакура,
Или сирень – твои любимые цветы,
С запахом весны и надежды!
Мне было просто хорошо сидеть рядом с Мариной, пить вино и надеяться когда-нибудь ее обнять, прижать нежно и никогда от себя не отпускать. Даже ее имя, Марина (Морская), было воплощением нежности, источником всего живого на Земле. Она была такой миниатюрной и беззащитной, что хотелось ее обнять и защитить от всех превратностей этого жестокого мира, а еще хотелось и самому спрятаться в ее объятиях.
Для меня всегда было счастьем окунуться в океанскую пучину. Я заплывал далеко от берега, преодолевая мощные гребни, а потом находил самую высокую волну, отдавался ее мощи и позволял ей нести меня на своем гребне к берегу. Она могла меня убить в прибое, или доставить до пляжа с теплым песком и пальмами райского острова святого Мартина, пляжа залива где-то в Австралии, или Новой Зеландии. Волна должна была превратиться в прекрасную женщину, Венеру или Гею, с которой я был готов остаться там, на земле моей мечты.
Нашу идиллию нарушил дверной звонок, и в глазок увидел давешнего партнера. Галстучный Валера галантно извинился за вторжение, чтобы радостно сообщить о согласии президента его компании принять меня в коллектив, невзирая на свободную форму одежды. Но процедура презентации требовала расходов в размере 50 долларов, которые я должен был сейчас же заплатить. Словно зомби, я подошел к своему комоду красного дерева и достал с полки требуемую сумму. Валера ловко отправил ее в свой бумажник и сообщил, что в воскресенье утром заедет ко мне домой и отвезет в контору для встречи с президентом. При этом он еще раз поздравил меня с неожиданной прухой. А во мне звенела гордость, что не отказался от своих принципов, и, тем не менее, принят в клуб избранных. Проводив предвестников счастья и благополучия, я пролетел коридор и обрушился на колченогий стул. Он страдальчески заскрипел, после чего я увидел смеющиеся глаза Марины, которая поздравила меня с началом новой жизни. В башке  еще бурлила эйфория, но что-то ёкало в селезенке, как у загнанного коня. Что-то произошло не то. Я подошел к Марине и опустился на колени:
–    Скажи, в чем же моя ошибка?!
–   Да не расстраивайся, Анатолий, у тебя выбора не было. Ведь не мог ты при мне соврать, что нет у тебя требуемых 50 долларов. Они же профессионалы и знают, как застать человека врасплох. Возможно, они даже следили за тобой, и нашли подходящий момент.
–  Но я ведь я оказался идиотом, самовлюбленным индюком, Нарциссом и Садамом Хусейном. Попался на удочку профессиональных вымогателей, кретин старый.
- Да не тушуйся. Если бы они предложили за 50 долларов сделать меня знаменитой актрисой или моделью, то и я бы дрогнула. Не велика потеря. Главное, что ты во время раскусил наживку и не заглотнул ее полностью.
Я облегченно вздохнул и поцеловал ее ручку - жизнь продолжалась. Естественно же, Валерий не оставил номера своего телефона, но телефон Серёге мне был известен. Сдерживаясь, чтобы не заорать, я попросил его дать мне координаты Валерия, однако тот не знал не только адреса, но даже номера телефона. Серёге его босс звонил только сам, и каждый раз назначал новую встречу на нейтральной территории.
Я вспомнил, что и сам как-то был приглашен приятелем на подобный семинар, где обсуждали проблемы коммуникации и маркетинга. Собравшиеся были при галстуках и в строгих костюмах, женщины также были одеты в соответствии с обстановкой и без ярких украшений. Раз в месяц они собирались на семинары, всегда на новой территории. Тогда меня удивило, что товаров они никаких не продавали, поскольку главным для руководителей было создать структуру, а участника семинара объяснялась важность, как можно раньше оказаться наверху пирамиды. Но для этого было необходимо привлечь на следующий семинар по крайней мере, трех человек, каждый из которых, в свою очередь, должны привлечь свою троицу, и так далее.
Сидевшие рядом со мной участники семинара рассказывали, как провели летние отпуска либо в Швейцарии, либо на Кипре, или Египте. А деньги они получили, после того, как создали свои структуры и послали списки президенту компании куда-то в Париж или Лондон. Тот мифический француз владел многочисленными яхтами, самолетами, коттеджами и островами. Он открыл секрет маркетинга и коммуникации бизнесменов, которым только недавно поделился со своим Петербургским приятелем и разрешил тому открыть семинар, чтобы обучать на нем русских, как стать богатыми. Понятное дело, мне тоже здорово повезло, что заботливые друзья пригласили меня на этот ознакомительный семинар, но на следующем должны были вручить буклеты и видеокассеты, за которые я должен был заплатить сто долларов. Но это было ничто по сравнению с десятками тысяч долларов, которые я должен получать через год.   
Подобную лапшу вешали и распространяли в России еще лет сорок назад, но тогда она была в форме писем, которые обыватели получали от неизвестного адресанта. В конверт было вложено отпечатанное на машинке письмо с предложением выслать отправителю рубль, а письмо размножить в трех экземплярах и отправить по адресам трех знакомых, которые должны были послать свои рубли отправителю. Письмо содержало также предупреждение, что в случае невыполнения рекомендации получатель рисковал заболеть серьезно и надолго, таким образом на получателя письма налагалась своего рода епитимья. Получив когда-то письмо, я в ярости его разорвал в клочки и выкинул в мусорное ведро, рискуя будущим здоровьем. Но сколько же людей купились на провокацию и расстались с кровными рублями!?
Вспомнив все это, я не пошел на следующий семинар, а теперь рассказал об этом Серёге. В ответ услышал в его голосе  нервное заикание, он обещал прийти ко мне на следующее утро. Явился часов в десять и принес пресловутые 50 долларов. Он не спал всю ночь, анализируя тот идиотизм, в  котором пребывал последние полгода. Его приятель также познакомил Серёгу с представителем компании, который обещал для начала ежемесячные дивиденды в тысячу долларов лишь за участие в деятельности компании, но для этого нужно было привлечь как можно больше знакомых. Он сам уже потратил полторы тысячи долларов на посещение семинаров и приобретение учебных пособий для углубленного изучения международного маркетинга. В любую секунду одураченные коллеги по работе могли спросить у него ответ, зачем они были вовлечены в столь дорогую аферу.
Оказавшись со своими верблюдами в Брисбене, столице австралийского штата Квинсленд, я встретился с генеральным директором страховой компании для военных пенсионеров. Поговорив со мной несколько минут, Стюард Робертсон спросил, хочу ли я быть богатым и путешествовать по всему миру, останавливаясь в самых роскошных отелях. Причем, бизнес абсолютно легален и требует только хорошей коммуникабельности, ну а мне и карты в руки со знанием нескольких языков. Стюард предложил открыть в России представительство международной компании «Интерлинк», имевшей свои офисы в сотне стран. Показал он мне даже и каталог товаров с косметикой, витаминами и одеждой, но цены мне показались явно выше розничных.
От меня требовалось привлекать в России распространителей, имея проценты от продажи. Я осторожно заметил, что схема эта напоминает мне столь знакомую «пирамидку» распространения «Гербалайф», на что Стюард вздернулся и заявил о запрете в Австралии таких махинаций. Я еще более опасливо поинтересовался, а что же от меня требуется? - Да всего-то закупить образцы, получить документ представителя компании, а также за свой счет открыть офисы в Москве и Петербурге. Больно мне сделалось от растаявшей в момент мечты о богатстве, но пришлось отказаться от австралийского лохотрона.

СЛЕДСТВЕННЫЙ ИЗОЛЯТОР

Моя новая знакомая Лена, работавшая в благотворительном фонде “Добрый город”, пригласила посетить следственный изолятор № 4, что на улице Лебедева. До нового года оставалось всего пять дней, и около тюрьмы чернела толпа людей, принесших передачи несчастным сидельцам. Люди с сумками и пластиковыми мешками (плетеные авоськи почему-то давно у нас не производят) ждали своей очереди с раннего утра. Глядя на этих отцов, матерей и других родственников, я вспомнил стихи Анны Ахматовой о ее стоянии в подобной очереди, чтобы передать продукты и вещи своему сыну, Леве Гумилеву. Правда, сидел он не здесь, а рядом, в  «Крестах». Этот район вокруг Финляндского вокзала напичкан тюрьмами и следственными изоляторами, а через Неву мрачнеет здание «Большого дома», поставлявшего когда-то большую часть осужденных.
Тюрьма на улице Лебедева была построена в конце прошлого века для содержания военных преступников, и за столетие ее мощные стены красного кирпича успели закоптиться и искрошиться. По верху протянута колючая проволока, ею же огорожены прогулочные дворики, на которые направлены видеокамеры. На проходной у нас забирают паспорта и выдают бумажки, которые нужно будет отметить у начальника по режиму. Встречает нас усатый майор с прорехой вместо передних зубов и связкой ключей для старинных замков. Привычные по американским тюрьмам электронные замки, здесь неведомы, но там, как и здесь, охранников зовут вертухаями (turn-keys).
На четвертом этаже нас ждал щуплый охранник с цыплячьей шеей и капитанскими звездочками, ответственный за полтысячи пацанов, сидевших в сорока камерах. Камеры расположены вдоль трех коридоров, называемых галереями, а в просторечии, галёрами. Юные лагерники спят на трехэтажных кроватях, и на каждого приходится 82 квадратных сантиметра площади камеры. Это очень даже роскошное проживание, поскольку в «Крестах» на каждого зэка приходится лишь 51 сантиметр.
В коридоре нас встретили пацаны, которые за хорошее поведение получили разрешение не сидеть весь день в камере, а развлекаться в коридоре. Вероятно, были они старостами камер, поскольку выглядели значительно старше большинства пацанов сидевших внутри. Ване и Алихану было лет по 20: коренастенькие, с накачанными мышцами и уверенными повадками паханов. Сидели они уже по три года за разбой и вымогательство. Особенно меня впечатлил Алихан, татарин из Казани, которому грозило получить добавочных семь лет за участие в тюремных беспорядках и взятие заложников. Отец его сидел в соседней тюрьме за воровство и торговлю наркотиками. Как и у Вани, у него был низкий лоб и глубоко посаженные глаза. Ходил Алихан вразвалку, сопровождаемый «шестеркой», мальчиком, выполнявшим его приказания. Почти стариками выглядели в галере два парня лет по тридцать, облаченные в спортивные костюмы и модные кроссовки.
Саша с гордостью вспоминал свою игру в хоккей в компании со знаменитым Павлом Буре, причем он говорил об этом в настоящем времени: «Я играю в команде ЦСКА центральным защитником». Вадим сидел также за бандитизм и когда-то был спортсменом, а сейчас пребывал старостой камеры малолеток. Приговорили его к семнадцати годам лагерей и вскоре должны были перевести в зону. Он не мог себе представить, как прожить эти годы в неволе, и я посоветовал ему заняться йогой и медитацией, а также регулярно голодать. Он с видимостью внимания выслушал мои сентенции, но вряд ли будет им следовать. Гималайские горы были далеко, а здесь нужно «держать мазу» и получать удовольствие от управления мальчуганами. А куда денешься, когда для сексуальных отправлений женщин нет, а от спермы нужно избавляться. Слышал я, что в Афганистане воинственные «муджахеды» на 70% являются гомосексуалистами.
Нас пригласили в тюрьму, чтобы провести в коридоре викторину и спортивные соревнования. Я заготовил вопросы о США, очень простые, типа: кто был первым президентом страны, или с какими странами граничат США. За правильный ответ мальчишки получали жвачку или шоколадку, которые вручала президент фонда Людмила Ивановна. Мы с ней заранее купили эти подарки и бутылки «кока-колы» в гастрономе рядом с тюрьмой. Расходы на эту благотворительную деятельность оплачивались французским фондом помощи бездомным детям
Ребята с энтузиазмом принимали участие в соревнованиях, хотя и не всегда знали правильный ответ. Большинство из них не окончило школы, и родители их не заботились чем дети занимаются. Многие не только успели попробовать наркотики, но и подрабатывали торговлей ими, за что и сели в тюрьму.
Саша, раздатчик пищи, чувствовал себя здесь более устроенным, чем дома с родителями, где у него даже своей кровати не было. В тюрьме он начинал рабочий день в пять часов утра и заканчивал в десять вечера, разнося по камерам судки с кашей и супом, но у него была возможность три раза в день пройти по тюремному двору. Я встретил Сашу около решетчатой двери, ведшей в соседнюю галеру, в бачке он нес пшенную кашу, сваренную лишь на воде с солью, без жира и специй. На первое блюдо в тот день был гороховый суп, редкое и самое вкусное из предлагаемых блюд. Чаще заключенных кормили щами на кислой капусте с запахом картошки и лука. Большим подспорьем были продуктовые передачи с воли, которые распределялись старостами камеры так, чтобы и не получавшим ничего от родственников ребятам доставалось что-то от щедрот достаточных соседей.
Кроме центральной тюремной библиотеки, при каждой галёре была своя каптёрка со школьными учебниками, русскими и зарубежными классиками, а также детективами. Жертвователи также одаривали библиотечную тюрьму книжками, которые никто не хотел покупать и календарями двухгодичной давности, таким образом выполняя гуманитарный долг и, заодно, списывая налоги. В США подобные благотворители передают в тюрьмы устаревшие компьютеры, по которым зэки бесплатно связываются по электронной почте с собратьями по несчастью и смотрят порнуху. В здешней же тюрьме не видел я компьютеров не только в камерах и на проходной, но и в кабинете помощника начальника по связи с прессой ГУИН (Главного управления исполнения наказаний). В США отбывают наказание 1,6 миллиона зэков, а у нас же чуть больше миллиона, но и население США почти в два раза больше нашего.
В конце галёры устроено окно, из которого можно было видеть поверх тюремного забора улицу, и мальчишки высматривали оттуда родные лица. Я попрощался с ними и обещал еще зайти и подарить свою книгу о путешествиях. Ведь они когда-нибудь будут свободны и вольны отправиться туда, куда потянется душа.

НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ

Приближался самый прикольный для меня праздник Первого апреля, к этому-то дню я решил опубликовать в любимой газете «Калейдоскоп» свои апрельские тезисы, где в шутку и в всерьез опубликовал свое кредо. Изложу:
В новом тысячелетии  пора бы нам избавиться от многих предрассудков, унаследованных от предков, дезинформированных записными радетелями о нашем моральном и физическом здоровье. Я имею в виду гигиенические предписания ежедневного умывания и принятия душа. В западных странах многие безумцы дошли до того, что дважды в день они принимают душ и чистят зубы. Несомненно, эти люди оказались жертвами международных компаний, производящих туалетные принадлежности, мыла, шампуни, кондиционеры и другие синтетические товары, медленно, но верно разрушающие нашу душу и тело.
В библейские времена лишь мудрецы поняли разлагающее действие на людей ежедневного умывания и купания. В ту пору древние евреи оказались в плену у фараонов Египта и влачили рабское существование на берегах многоводного Нила. Древняя египетская цивилизация рушилась от изнеженности существования фараонов и верховных жрецов. Пророк Моисей решил спасти свой народ от этих обломков и вывести свой избранный Богом народ из египетского плена и привести его в Землю Обетованную. Не всем хотелось покидать комфортное рабство в плодородной долине Нила, но пророк с божьей помощью вывел свой народ в пустыню. Он мог вести его на Синайский полуостров через оазисы, а выбрал труднейший путь через пустыню, зная, что только таким образом сможет народ закалиться и быть готовым для завоевания обещанной земли. Сорок лет народ кочевал по безводной пустыне, отвыкая от разлагающей привычки ежедневного омовения. Воды колодцев едва хватало для питья и приготовления пищи, уже тогда евреи осознали полезность уринотерапии, используя собственную мочу и мочу домашних животных для питья и лечения желудочных и кожных заболеваний.
На собственном примере Моисей также учил свою паству пользе голодания, когда сорок дней обходился без пищи и питья перед тем, как принять от Вседержителя свитки Десяти Заповедей. Неоднократно евреи бунтовали и хотели вернуться в Египет к рабскому, но относительно комфортному существованию на берегах Нила с ежедневным омовением отравленной зловредными бактериями водой. Бывшим рабам, даже Моисею, не дозволено было даже пересечь границу Земли Обетованной. Только люди рожденные свободными в пустыне, не привыкшие к ежедневному омовению поселились там.
Вред и разлагающее влияние омовения в банях ощутила на себе цивилизации древней Эллады и Рима. В банях проводили большую часть времени Платон и его ученики, где они привыкали к расслаблению тела и духа, к утехам с развратными мальчиками. Руины бань Каркаралы демонстрируют нашим современникам, какие огромные средства тратились римскими императорами и сенаторами на плотские утехи в столице империи, в то время как их знаменитые полководцы завоевывали новые земли. Но разлагающее влияние метрополии сказывалось на образ жизни римских легионеров в провинциях. Как только они завоевывали новую страну, то сразу же принимались строить бани и гимназии, где предавались утехам и разврату. Великолепный полководец Марк Антоний потерял честь, совесть, да и жизнь, оказавшись в термах Клеопатры, развратной царицы Египта, а наследники Цезаря были разбиты воинственными бритами, не знавшими банных утех. Пришедшим на Пенинский полуостров гуннам, понадобилось всего несколько лет, чтобы уничтожить Древний Рим, властители которого сами себя погубили в гигантских банях Столицы Мира.
Чингисхан завоевал полмира со своими ордами монгольских кочевников, не знавших ничего о банях и ежедневном умывании. Монгольское иго обрушилось на русские княжества и длилось более двухсот лет, причем, завоеватели восприняли нашу культуру, а мы их бескультурье (большинство наших матершинных выражений татаро-монгольского происхождения). Переняли они у нас и привычку мыться в бане, а потом париться березовыми вениками и пить брагу с белым вином (самогонкой). Расслабляющее действие бани оказало весьма обезоруживающие действие на завоевателей, которые так и не сподобились продвинуться дальше на запад и покорить Европу. Дмитрию Донскому, который редко посещал баню, не потребовалось больших усилий, чтобы на Куликовом поле одержать победу над ослабленными татарами. Правда, вредная русская привычка еженедельного посещения бани и последующего принятия горячительных напитков больше всего принесла вреда нашему народу, который из-за этого смиренно сносил крепостное право и хронически спивался, а продолжительность жизни русских мужиков неуклонно падала. Кстати, по данным современной статистики, наибольшая продолжительность жизни отмечена у жителей восточного Пакистана, даже не слышавших о бане и парилке, а наименьшая отмечена у жителей восточной Финляндии, где была изобретена сауна (этими данными со мной поделился доцент кафедры морально-физической патологии Чурилкин Л.П.).
Пользование берёзовым веником развивает в индивиде нездоровый садомазохизм – и это печальное обстоятельство так пагубно отразилось на всей социально-политической истории главной жертвы банно-прачечной истерии, великого русского народа, что не хочется об этих печальных исторических параллелях и упоминать.
Результаты опытов американских исследователей, опубликованные в журнале «Nature» (Природа), показали, что белые мыши, подвергавшиеся еженедельной мойке и купанию, жили в два раза меньше, нежели их сородичи, которые обходились вылизыванием. Давно известно, что кожа человека и животных покрыта ламинарным слоем и жировой смазкой, предохраняющими кожу от проникновения болезнетворных бактерий («липидная мантия Марчионини»), а ее смывание приводит к кожным инфекциям и нарушению теплоизоляции. Более полвека тому назад профессор Ленинградского университета Борис Петрович Токин открыл бактерицидные свойства человеческой кожи. Нанося на кожу культуру болезнетворных бактерий, он обнаружил, что уже через несколько минут бактерии погибали. Если же кожа предварительно мылась мылом или шампунем, то бактерии не только не погибали, но даже интенсивно размножались. Исходя из этих опытов, можно понять почему у наших цивилизованных современников большое распространение получили кожные заболевания, а у мужчин лысина, неизвестная первобытным людям, сделалась вынужденным атрибутом, и они тратят огромные деньги, чтобы вернуть естественную растительность.
Ламинарный слой кожи покрывает не только кожу тела, но и слизистую оболочку полости рта. Казалось бы, регулярное обезжиривание и смывание бактерицидного слоя кожи тела не должно вредно сказываться на этой части тела, но в середине XIX цивилизованная Европа изобрела зубную щетку с зубным порошком из смеси мела и бикарбоната натрия (соды). Эта зубнощеточная эпидемия постепенно охватила человечество и докатилась до России в начале ХХ века. Пагубные результаты регулярной чистки зубов не замедлили сказаться на здоровье, и особенно в цивилизованных странах. Кариес и пародонтоз, воспаление носоглотки, синусит – вот только малая толика букета болезней, порожденных зубными пастами, листеринами и другими полосканиями для рта. Теперь в США заработки дантистов уступают только адвокатским, а количество пациентов все прибывает.
Гигантские международные компании типа «Avon», «Johnson and Johnson» и другие фирмы, выпускающие гигиенические препараты, только на рекламу тратят ежегодно миллиарды долларов, а зарабатывают на этой химии сотни миллиардов. Реклама назойливо убеждает использовать пасту и жевательную резинку с карбамидом, а ведь карбамид – это не что иное, как мочевина! От избытка этого опасного яда можно впасть в кому и погибнуть, а щетина зубных щёток – идеальное место для культивирования микробов и бактерий.
В начале ХХ века русский исследователь Кирлиан изобрел метод фотографии биологического свечения живых объектов. Дальнейшие исследования показали, что не только растения, но и люди обладают светящимся ореолом вокруг тела, цвет и интенсивность которого обусловлена психосоматическим состоянием индивидуума. Одновременно, этот ореол является как бы защитной оболочкой, защищающей человека от чужеродного вмешательства. У людей, достигающих высокого духовного развития, этот ореол может быть видим даже невооруженным глазом, как было у Иисуса Христа и его апостолов. В наше время буддистские монахи и йоги для достижения высшего откровения удаляются в горы, где путем медитации спасаются от греховности этого мира. Так же поступали святые столпники и стоики прошлого. При этом они никогда не мылись и не моются, так как не хотят лишаться той самой оболочки, которая защищает их тело и душу от мирского влияния и порчи. Я не принадлежу к этим избранным, но интуитивно чувствую, что для сохранения души и тела пора нам пересмотреть правила современной гигиены и перестать мыться и чистить зубы.

АБРОР

Аброр Алдашев следовал в жизни моим заветам: зубы не чистил, в баню не ходил, курил американские сигареты, пил водку, но в меру. Этот молодой и шустрый мусульманин появился в Питере в перестроечные времена и поступил в институт связи, знаменитый «Бонч», по разнарядке министерства образования Узбекистана. Заканчивал он институт, когда его республика стала независимым государством, и не было ей никакого дела до дипломированного специалиста по телекоммуникациям. Президент республики дорвался до власти и вступил в ожесточенную борьбу с местными князьками и наркобаронами, а его телевидение транслировало лишь официально одобренные программы. Новому мусульманскому государству хотелось избавиться от влияния России, да и от самих русских, а воспитанные в России специалисты оказались не нужны республикам, катившимся в средневековье.
Аброр решил остаться в России, женившись на однокурснице и отправившись после окончания института в Белгород. Наши провинциальные  города еще не привыкли к нашествию азиатов в их пределы, а их обитатели не очень счастливы жить с ними рядом. Белгород оказался слишком маленьким для жизненных амбиций Аброра и он вернулся в Питер, оставив жену с ребенком обитать в российской глубинке. Я его встретил на открытии выставки в доме художников на Большой Морской улице. Я никогда не отказываюсь от общения с незнакомыми людьми, а особенно если они сами ко мне подходят. Он представился художником, антикваром и специалистом по организации выставок. Было Аброру лет 35, роста небольшого, но с хорошо развитыми мышцами, а глаза маслянисто-карие, с внутренним  блеском. Он излучал благожелательность и желание помочь в любую минуту.
Через неделю он мне позвонил и предложил встретиться у меня дома, чтобы показать свои картины и коллекцию акварелей и гуашей. Я когда-то занимался антиквариатом, но уразумел, что в России это бизнес скользкий и даже опасный, антикварные же магазины и галереи принадлежат мафиозным структурам связанным с контрабандистами. Аброр лучше меня знал все эти секреты, но его не подпускали к этому жирному антикварному пирогу, вот он и решил воспользоваться моими связями с галереями  в Нью-Йорке. Ему негде было жить, вот и попросился переночевать у меня пару раз. Я терпеть ненавижу разделять с кем-то мое жилище, но он использовал весь свой шарм и мою мягкотелость, чтобы убедить меня жить так, как хотелось ему, а отнюдь не мне. Чужое тело вошло в мой дом, и я не мог уже от него избавиться, смутно понимая, что меня насилуют, но не знал в какое место, хотя и догадывался.
Вскоре он околдовал хозяйку и поселился в нашей трехкомнатной кишкообразной квартире с окнами во дворик типичного петербургского «колодца», куда солнце даже в разгаре лета никогда не заглядывает. Аброр уговорил хозяйку, что он будет платить ей регулярно 30 долларов в месяц и выгуливать ее собаку дважды в день, когда та (хозяйка) будет в запое. Он был великолепный манипулятор и мог уболтать любого собеседника сделать все необходимое для себя.
Аброр уговорил меня оплатить часть его расходов на покупку коллекции картин великолепной художницы Жанны. Скупил он их за четверть цены, чтобы ей хватило денег на покупку доз героина, без которого она не могла прожить и пары дней. Жанна продала всю обстановку бабушкиной квартиры, за порцию наркотика она была готова отдаться любому. Пять лет такой жизни в Питере превратили эту провинциалку в тень той прежней красавицы, которой прочили мировую славу. Аброр воспользовался ее слабостью и с барышом перепродал коллекцию в галерею Михайлова, существовавшую тогда на Литейном проспекте. Он предложил отвезти мои книги в Белгород и продать их оптом. В издательстве он забрал пачку книг и отвез их туда. Две недели  отсутствовал, а вернувшись сообщил, что по дороге его обворовали и все вырученные деньги пропали вместе с документами.
Как правило, Аброр не употреблял алкоголя, да и курил мало, но когда напивался, то превращался в чудовище, зомби. На желтоватом его лице появлялась злобная улыбка, он ходил по квартире, разговаривая с невидимым собеседником, скрипя зубами и бия кулаком по стенам. Как правило, он пил в одиночку, друзей у него не было, но однажды он напился в компании хозяйки квартиры, которая и решила его соблазнить. Воспитанный в патриархальной мусульманской семье, где только мужчина обладает инициативой соития с женщиной, Аброр дал ей по физиономии, когда хозяйка присела к нему на колени, да еще и поцеловала.
Я выскочил в коридор, разбуженный ее истерическим криком: «Толик, спаси, меня этот подонок убивает!» В коридоре возле входной двери лежала хозяйка, Аброр же поставил на ее шею свой башмак и кричал, что пришибет ее, если она не перестанет к нему приставать, а рожа его была изрядно расцарапана ножницами, которые она использовала в качестве оружия. Положение было довольно анекдотичное, я понимал, что это их внутренняя разборка, но бить женщину тоже грешно. Я отогнал Аброра в его комнату, а хозяйка в это время сподобилась вызвать милицию. Минут через пятнадцать приехала «раковая шейка» с двумя полиционерами в стандартном состоянии подпития. Они уже знали меня после того, как придурочный Тихон украл у меня компьютер и эта история была показана по программе Телевизионной Службы Безопасности (ТСБ).  Полицаи даже вывесили у себя в отделении мое послание с благодарностью за оперативность в поимке преступника. Хозяйка им тоже была знакома по предыдущим ее подвигам на поприще токсикомании и алкоголизма, а вот Аброр не был знаком. Мне стало его жаль, и вообще-то хозяйка сама была виновата, вызвав вспышку его агрессии. Дворовой колодец вибрировал от ее благого мата, разбуженные соседи мельтешили в окнах и кричали, что нужно забрать ее в психушку. Милиционеры позвонили в скорую помощь, минут через десять санитары отвезли хозяйку в соседнюю Максимилиановскую больницу. Аброр благодарил меня за защиту, но я порекомендовал ему убраться из нашей квартиры, поскольку бить женщин не очень этично.
Уже на следующий день Аброр переехал к знакомым, оставив часть вещей в моей комнате, но не оставив свой новый телефон и адрес. Больше я его не видел. Остался он мне должен пятьсот долларов, а хозяйке порядка тридцати долларов за международные переговоры.  В галерее на Литейном мне сказали, что он уехал в Финляндию для организации выставки русского искусства, но координат своих не оставил.
Прошло два месяца, я старался забыть о своем идиотизме в общении с этим подонком и, естественно, ничего хорошего ему не желал. Как-то в шесть часов утра раздался телефонный звонок, в очумлении я поднял трубку и услышал голос Аброра: «Мистер Анатоль, не могли бы Вы вернуть мне зонтик, я только что приехал из Хельсинки, а на улице дождь». Заколотился я в ярости: «Слушай подонок, ты ведь на мои деньги туда ездил, зайди в гости, хочу с тобой потолковать. Рожа бесстыжая, узкоглазая, ты еще набрался наглости позвонить мне ранним утром, задницу подмочил, - зонтик тебе нужен. Приноси должок, получишь свое дерьмо взад». Аброр пробормотал что-то о праве на собственность, на что я прорычал: «Чья бы рожа кричала, а твоя бы молчала! Сгинь из моей жизни, уезжай в свой Ташкент, Белгород, к черту на куличики, ты – жертва аброрта!» и бросил  трубку.
Прошло несколько дней и мне позвонили из милиции, что Аброра хорошо исполосовали хулиганы нашего района и его отвезли зализывать раны в ту же самую Максимилиановскую больницу, в которую прежде была отправлена хозяйка нашей квартиры. Оказывается, он нашел пристанище где-то рядом, но оставил милиции прежний адрес и телефон, скрываясь от долгов, - не  одному мне он был должен. Я высказал милиционерам все, что о нем думаю, а они записали в протокол, что такового гражданина России по этому адресу не числится. Но выжил-таки этот подонок и продолжал шкодить где-то рядом.               
ПОИСКИ

Не удалось мне достать лошадей для поездки из Питера в Москву, тогда и вспомнилась прогон на велосипеде из Нью-Йорка во Флориду три года назад. Тогда я смог проехать около тысячи миль, останавливаясь на ночевку в ночлежках, полицейских участках, или в помещениях церквей. Интересно, а смогу ли я проехать тем же макаром по территории России!? Встречу ли я здесь такое же гостеприимство и благожелательность, какие я встретил в США?
Прежде всего, отправился в спортивный магазин присмотреть подходящий аппарат. Самыми дешевыми оказались белорусские велосипеды марки «Аист» по цене порядка 100 долларов. Импортные же стоили от 300 до 1000 долларов. Мой бюджет не мог потянуть подобных расходов, и я решил связаться непосредственно с производителями «Аистов». В телефонном справочнике я нашел координаты консульства Белоруссии в Петербурге и попросил аудиенции с консулом.
Консульство выглядело как-то не солидно, устроившись в квартире на втором этаже «сталинского» дома на набережной Невы. Василий Иванович принял меня в кабинете, на стене которого висел фотопортрет президента Белоруссии, который скалился саркастической улыбкой узурпатора и циника, добравшегося до власти. Консул оказался высоким мужчиной за 50 с типично белорусским акцентом и манерами руководителя районной парт-ячейки. Он распорядился угостить меня приличным кофе и выслушав мою просьбу, дал секретарше распоряжение найти телефон Минского завода «Мотовело», производившего мотоциклы и велосипеды. Удивительно, но у завода не оказалось электронного адреса, но был номер факса, по которому я и послал свое предложение о рекламе их продукции. Взамен попросил прислать в Петербург усиленный образец велосипеда с багажниками по бокам заднего колеса и набором запасных деталей. Начальник отдела маркетинга пообещал прислать мне требуемое в течение недели.
На ловца и зверь бежит: на следующий день я встретил у Медного всадника пятерых велосипедистов из Тулы, которым понадобилось девять дней, чтобы преодолеть расстояние до Петербурга. Были у них соответственно оборудованные туристские велосипеды с багажниками, а также упакованные в водонепроницаемые сумки продукты, палатки и спальники. Мужики были моложе меня лет на двадцать, с бугристыми бицепсами, трицепсами и другими икроножными мышцами. Они сфотографировались около памятника и отправились совершать круг почета вокруг Дворцовой площади.
Еще через несколько дней на Сенной площади я встретил парочку велосипедистов из Швейцарии. Мужчина плохо говорил по-английски, но его спутница рассказала, что ехали они до Петербурга восемь месяцев, останавливаясь на ночлег в кемпингах и дешевых гостиницах. По-русски они не говорили, и я удивился, как сподобились доехать до Питера, но они заверили меня, что поездка по России мало чем отличалась от их маршрута по Европе. Только приходилось больше пользоваться жестикуляцией, а гостеприимство и доброжелательность белорусов и русских были не меньше, чем немцев или поляков. Ехали они на великолепных шедеврах французского производства, о которых я только мог мечтать.
Наконец-то приехал представитель завода «Мотовело» Павел Василек и выгрузил во дворе сверкающий свежей покраской велосипед марки «Аист». Он доходчиво объяснил, что специально выбрал его дорожный вариант только с одной скоростью, так как многоскоростные менее надежны. Белорусские умельцы установили добавочный ручной тормоз на переднем колесе, а также динамку с фарой и сигнальным фонарем на заднем колесе. Я радовался этому железному коню почти так же, как когда-то своему первому автомобилю марки «Олдсмобиль», приобретенному в Техасе за 800 долларов. Занеся в квартиру это сокровище, я подтянул крепеж и спицы велосипеда, а также смазал все трущиеся детали. Себя смазал стограммовой бутылочкой спиртяшки, купленной в соседней аптеке, и разогнал кровь бутылкой пива.
Перебрал я свое барахлишко и зело опечалился: спальный мешок-то сохранился еще с того путешествия по США на велосипеде, но палатки не прибавилось. Не было у меня также ни плаща, ни резиновых сапог, ни фонарика с примусом фирмы “Coleman”, ни запаса продуктов. Однако, нашлись свитер, куртка, шляпа, запасные джинсы и бельишко старое, потрепанное. Я никогда не бывал готов к будущему, да и в настоящем чувствую себя неуютно, но «кривая» всегда вывозит.

ТРАССА

Два столетия тому наше поэтическое ВСЁ жаловался:
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают.
Мне предстояло проехать по этим же дорогам с той же скоростью, с которой ездили Радищев с Пушкиным, но они-то ехали со всеми современными им удобствами, с подорожными документами и слугами  Я запихнул барахло в мешок из-под сахара, сделанный из толстого пластика и принайтовил его к багажнику резиновыми жгутами. Вид у него был неказистый, но мешок водонепроницаемый и очень прочный. Правда, центр тяжести оказался слишком высок и при остановке велосипед норовил завалиться на бок. При пробной поездке вокруг квартала у велосипеда при торможении  отвалилась правая педаль, и я чуть не врезался в проходящую старушку, задев-таки ее багажным мешком. Бабушка шустро прянула в сторону, а потом взмахнула костылем и принялась меня костерить, я же извинился, и, уложив велосипед на тротуар, пошел подбирать педаль. Ну и вредители же внедрились на этот завод, чертыхался я, прилаживая педаль на место. Понятное дело, во время войны белорусы подрывали поезда и дороги, а будучи в плену, портили снаряды и бомбы и прочие изделия на заводах. Что же они до сих пор не могут остановиться?!
Выехал утром, часов в 11, когда машин на дорогах поменьше. Провожал меня Юра Майборода, бывший ядерный физик, а теперь президент компании «Барвинок», торговавшей белорусскими велосипедами. Продавцы у него тоже бывшие ядерщики, химики и любители спорта. Юра записал в мой дневник: «Уважаемый Анатолий! Успешного велопробега! Надеюсь, твои усилия приведут к улучшению качества наших дорог, качества велосипедов и качества человеческой природы. Может быть, ты послан напомнить нам о том, что мы, независимо от занятий и национальностей, - прежде всего – люди планеты Земля!»
Вторым провожающим оказался Волли Пушкарев (Walley Pushkarev), менеджер бара «Пушка», устроенного на набережной Мойки возле дома-квартиры А. С. Пушкина. Волли несколько лет живет в Питере и даже купил квартиру в центре города. Его родители полвека назад переехали из Харбина в Брисбен, столицу штата Квинсленд в Австралии. По настоящему-то Волли звали Владимиром Иннокентьевичем, но в школе его имя сократили, на что он не жаловался. По окончанию школы он успел пожить во многих странах Европы и даже пять лет отработал на сейнерах в Исландии, но оказавшись в России, он понял, что вернулся на родину. По-русски он говорит хорошо, а вот писать еще не научился, поэтому и написал пожелание мне по-английски: «To our mate Anatoly who has inspired all who has had the pleasure to make his acquaintance. Fair road. Nil flats. Responsible trajectory. See ya soon. Boom! Boom! Boom!». (Моему другу Анатолию, который вдохновил всех с ним общавшихся. Хорошей дороги и направления. Скоро увидимся. Бум, бум, бум.) Бумы он издает каждый вечер, посредством петард, вложенных в ствол игрушечной пушки, когда открывает ресторан.
Публика в его ресторане в основном англоязычная: австралийцы, скандинавы, американцы, попадаются и французы, которые принципиально говорят на своем тарабарском языке, но вынуждены переходить на английский, поскольку их никто здесь не понимает. Мано, огромный и добродушный голландец, обитает в Питере уже три года, продавая тюльпаны обитателям сумрачной Северной Пальмиры. Он наладил их доставку на дом, а также аранжировал букеты для дипкорпуса и отелей, так что перебивался безбедно.
Столь же обширный и добродушный как и Мано, Тони приехал из Англии всего год назад и пытался торговать акциями российских компаний. У обоих семьи остались на родине, так что обходились они временными любовницами, которые были значительно моложе их супруг. Жизнь в Питере значительно дешевле, чем в Лондоне или Амстердаме, так что Мано и Тони чувствуют себя здесь почти миллионерами, зарабатывая по пяти тысяч долларов в месяц. Они ежевечерне после работы приходят в «Пушку», чтобы снять стресс, накачиваясь пивом и водкой, которые здесь дешевле, чем в Европе. К ним присоединялся Кен строивший в окрестностях города завод по производству автомобилей фирмы «Форд», всего-то 100 тысяч машин в год. Он был тоже счастлив жить и работать в Питере, где подобрал команду русских менеджеров, которые справлялись с работой не хуже американцев.
Снимать мой отъезд приехала тележурналистка Лариса из НТВ, которая записала в мой журнал: «У Киплинга есть сказка “Кошка, которая гуляла сама по себе”. Так вот, ты, Толя, - кот, который гуляет сам по себе. Кот с большим опытом, умный, добрый, но все равно сам по себе. Это и твое достоинство, и твоя беда. Сам знаешь почему! К тебе тянутся, с тобой интересно, не скучно, ты хорош своим необыкновенным юмором… “дай довру”, но ты кот, и ни к кому не можешь быть привязан. Наверное, - это твой путь в этом мире. Желаю тебе одолеть его достойно. Итак, попутного ветра, дорог без ям и погоды без дождя тебе. И, несомненно, хороших людей по пути».
На Московском проспекте я пристроился за автобусом, но вскоре очень даже пожалел – автобус резко затормозил, я был вынужден также нажать на ручку тормоза. Послышался хлопок и тормозные колодки вылетели из держателей. Я запаниковал, однако успел нажать педаль ножного тормоза, поэтому хотя и врезался в автобус, но по касательной, так что переднее колесо выскочило на тротуар, и я свалился под ноги пешеходов. Да, средство передвижения у меня убийственное.
Доехал до площади Победы с монументом, на котором толпа бронзовых защитников Ленинграда сгрудилась вокруг высоченного гранитного штыка, называемого в народе «стамеской». Тридцать лет тому назад, отправляясь в эмиграцию, я вот также огибал этот монумент с надеждой, что никогда не увижу это чудовище социалистического реализма. Впереди были свобода и новая жизнь в чужом и прекрасном мире. Уже будучи в Техасе, я часто просыпался от кошмарного сна, что я вернулся в СССР и должен отправиться в милицию для дачи показаний. И вот после всех пертурбаций я вернулся, только не в Ленинград, а Петербург, а  милиция сделалась полицией, что не прибавило ей ни чести, ни совести.
В Шушарах решил передохнуть,  прислонив велосипед к дереву, купил в киоске холодного пива. Потягивая его из горлышка, я узрел девушку лет 25, которая неуверенной походкой приближалась к моей скамейке. Одета она была в джинсовый костюм и «казаки» с блестящими пряжками. Ее круглое лицо было покрыто пунцовыми пятнами, мутноватые глаза уставились на меня. Обрушившись рядом на скамейку, она неожиданно выхватила из моей шляпы черное перо кондора, подаренное мне в Ленинградском зоопарке. Несколько ошарашенный, спросил, как зовут и что за фамильярность она себе позволяет. Пьяно ухмыляясь, она назвалась Светой и прохрипела, что работает шофером-дальнобойщицей в самой Москве. Да вот застряла в Шушарах, поистратилась, и нужны 1 500 рублей на солярку. А еще понравилась ей моя шляпа с пером, не могу ли подарить, а себе купить новую. Я как можно мягче объяснил, что трудно будет мне найти вдоль трассы подходящую шляпу. С пьяной тупостью она поднялась со скамейки и ухватилась за поля шляпы, пытаясь сдернуть ее с моей буйной головы. Я чувствовал себя беспомощным идиотом, стараясь отодрать ее руки от своей драгоценной шляпы, подаренной мне фермером в Австралии. Просто было хрястнуть по ее лунообразной физиономии, но в моих генах заложено табу на избиение женщин.
Через десяток километров я оказался рядом с постом ДПС и подошел к двум молодым милиционерам, чтобы спросить о ближайшем кемпинге, или другом пристанище на ночь. Не вдаваясь в объяснения, они потребовали отвязать багаж и вытащить содержимое мешка для проверки. Потом, полистав мои два паспорта, русский и американский, милиционер воскликнул: «Да какого же хрена ты делаешь в России, если можешь в любое время уехать в США. Ты, наверное, шпион или идиот!» Я мог бы согласиться с последним предположением, но надеялся, что эта поездка по России придаст смысл моему возвращению в эту страну,.

НОЧЕВКИ

Полиционеры советовали проехать еще километров 20 и остановиться в кемпинге на окраине поселка Саблино. Встретил меня там Алекс, дежурный администратор над несколькими финскими домиками с отдельными комнатками на два спальных места, без телевизора или радио, без настольных ламп и грязным  сортирами на отшибе. Было противно здесь оставаться на ночь, поэтому я сгрузил багаж в конторке Алекса и решил проехать в соседний поселок поискать подходящий ночлег.
Начал с обхода частных домов, хозяева которых сидели на завалинках, впитывая вечернюю прохладу. В основном это были пожилые женщины, которые с неохотой вступали в разговор с незнакомцем, а узнав о моем желании остановиться у них на ночлег, смотревшие на меня как на частичного или полного идиота с наклонностями проходимца. Августовский вечер был пропитан запахом яблочной падалицы и перезрелых мухоморов. Робкие звезды неуверенно проглядывали через проходящие облака и дрожали в предчувствии непогоды, собаки лениво брехали на неустроенного велосипедиста. После пятой попытки я уразумел бессмысленность поиска ночлега у этих робких людей, запуганных телевизионными передачами о насильниках и бандитах, да и реальная жизнь была не легче. Вернувшись в кемпинг, я заплатил 350 рублей за ночлег и сырое белье, но предпочел переспать в своем спальном мешке,  сохранившем эвкалиптовый запах гостеприимной Австралии.
Радищев в своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» больше ударялся в философические и моральные аспекты существования современной ему России и не касался ежедневного пропитания путешественника. Был он чиновником таможни, и наверняка обеспечен «подорожной» грамотой, гарантировавшей смену лошадей и ночевку в доме станционного смотрителя типа Семена Вырина, описанного Пушкиным. А у меня вместо подорожной имелась амбарная книга, служившая дневником путешествия, а вместо кареты - велосипед, не защищавший меня от зарядившего с утра дождичка.
В поселке Ушаки я притулил велосипед к стене дома и зашел в местную блинную, где продавали аппетитные, «с пылу, с жару» пирожки с мясом и грибами. Проглотил их моментально, запил горячим кофе и отправился дальше, но уже через полчаса почувствовал резь в желудке и подступающую тошноту. Пришлось заехать в магазин и купить питьевую соду, чтобы нейтрализовать соляную кислоту, заливавшую бедный желудок. Интересно, а бывали у Радищева по дороге подобные приступы изжоги, а если были, то не они ли спровоцировали у него столь язвительное описание путешествия?
 Дождь продолжал хлестать, проезжавшие машины обдавали водопадами грязи, смешанной с выхлопными газами и машинным маслом, а у меня ни плаща, ни сапог, ни зонтика. В конце-то концов, добрался до поста ДПС и попросил милиционеров притормозить грузовик с кузовом, куда смог бы загрузить велосипед. В отличие от вчерашних, эти ребята оказались чрезвычайно любезными, и уже через полчаса ехал с Володей, который возвращался из Гатчины в Новгород с грузом аккумуляторов. Он признался, что никогда бы меня не остановился если бы я голосовал посреди дороги, но присутствие милиционеров гарантировало, что документы в порядке, и я вряд ли совершу нападение. А дождь захлестывал лобовое стекло, дворники еле справлялись с очисткой от жирной дорожной эмульсии, запотевшее изнутри стекло приходилось протирать тряпкой.
Володя высадил меня на окраине города и объяснил, как добраться до центра, где я планировал искать пристанища. Из своего опыта путешествия на велосипеде по США я уяснил, что полиция всегда готова помочь путешественнику, который не вызывает у нее подозрения. Меня привечали в полицейских участках Балтимора, Филадельфии, Саванны и других городов Америки, помогали с устройством на ночлег и дарили полицейские нашивки, которыми позже я декорировал куртку и майки. Одну из них я и прихватил для этого путешествия по России. Поэтому я решил искать помощи у местных полиционеров.
Дождь достал так, что пришлось спрятаться под навесом автобусной остановки, где скопилась толпа ожидающих пассажиров. Вспышки молний освещали усталые, угрюмые лица людей отбарабанивших рабочий день и теперь застрявших из-за дождя между тяжёлым прошлым и недолгим будущим.
А у меня и дома-то своего не было нигде в этом мире, и не знал я, где проведу следующую ночь. Поддатенький мужичок, видимо, почувствовал мое настроение и сказал: «Эй ковбой, видать, тебе ночевать негде. Пошли ко мне, заодно и бутылку раздавим». Я заколебался, а потом заявил, что мне нужно найти ближайшее отделение полиции. Услышав это, мужик заскучал и явно потерял ко мне интерес, да и не удивительно, ведь у русского человека нутряное чувство недоверия к этому органу власти.
Переждав дождь, я вновь взгромоздился на своего железного коня и отправился искать отделение милиции, оказавшееся на другом берегу реки Волхов. Затащив велосипед в вестибюль, обратился к дежурному с просьбой посадить меня на ночь в камеру предварительного заключения. У молоденького лейтенанта аж глаза на лоб полезли от такой идиотской просьбы. Но когда он узнал, что американские полицейские предоставляли мне свои камеры для ночевки, Сережа заявил: «Да ты потом неделю будешь отряхиваться от клопов и блох, это тебе не американская тюрьма. Уж лучше переспи в нашей дежурке».
Он провел меня в комнатку с двумя двухэтажными нарами и засаленными матрацами, покрытыми армейскими одеялами грязно-синей шерсти. Я бросил поверх спальный мешок и почувствовал себя дома. Сережа объяснил, как пройти в ближайший автобусный парк, в столовой которого можно недорого пропитаться. И действительно, поужинал я там за треть цены по сравнению с близлежащим кафе. Слава богу, остались, оказывается, еще рудименты социализма в обуржуазившейся стране.
Радищеву было проще: его в Новгороде пригласил на ужин старый знакомец по Петербургу, Карп Дементьич (знатные имена были в те времена). Не пил наш демократ и не курил, но его уговаривали хотя бы пригубить рюмку. Александр Николаевич заканчивает историю так: «Я почувствовал, что у меня щеки стали рдеть, и под конец пира я бы, как и другие, напился пьян. Но по счастию, век за столом сидеть нельзя, так как всегда быть умным невозможно. И по той самой причине, по которой я иногда дурачусь и брежу, на свадебном пиру я был трезв».
К сожалению, я не столь целомудрен, вот и купил бутылку пива и попивал его, покуривая демократичную «Приму» в парке возле древнего городского вала. Пристроился на скамейке рядом с девчушками школьного возраста, попыхивавшими дорогими сигаретами. Напротив нас росло деревце вяза, кора которого была соскоблена ножом до высоты человеческого роста, а на оголенном стволе вырезано: «Игорь + Оля = Любовь». Я не удержался и сказал: «Этому подонку Игорю за обдирание коры я бы руки оторвал. Ведь это издевательство над деревом равносильно тому, как с живого человека содрать кожу». Девчушки прыснули и признались, что Игорёха учится в их класе. Возможно, одна из них и была та самая любимая Оля.
Я поспешил встать и пройти к набережной Волхова, с которой открывался вид на старый город с его Софийским собором и многочисленными, недавно реставрированными церквями. Их золотые купола отражали лучи заходящего солнца и напоминали о былом величии Великого Новгорода. Впервые этот город упоминается в рукописи 859 года, но его предыстория имеет значительно более глубокие корни. Наш замечательный историк Н.И. Костомаров привел версию возникновения России задолго до приглашения варягов в Киев. Два брата – Словен и Рус пришли на берега реки Волхов и основали два города – Словенск и Руссу. Много лет их потомки распространяли своё влияние как на север, до Ледовитого океана, так и на восток. Но сразила жителей этого края моровая язва, и вымерло большинство жителей, а остальные разбежались. Прошли столетия, пока славяне опять не появились в здешних краях  и основали новый город, Новгород, вместо старого Словенска. По современным данным прародиной Новгорода называют также поселок Волотово на реке Волоховец.
Археологические раскопки подтвердили, что там где сейчас находится Старая Ладога, задолго до Новгорода существовал древний русский город. Возможно, именно здесь правил племенной вождь словен, легендарный Гостомысл. Оказывается, не Киев, а Старая Ладога является матерью русских городов и вскоре будем отмечать 1500 лет с ее основания. Ну и слава богу, все равно Киев теперь не вернуть, а хохлы объявили себя основателями России.
Новгород также возник задолго до Москвы и Киева, это был город-республика, в котором все важные решения принимались боярской думой и народным вече. Здесь выбирались посадские и тысяцкие руководители гражданской и военной администрации город, он был столицей нашей русской демократии. Новгород не только боролся с Западом, но и торговал с ними, но не был готов к татарскому вторжению. Правивший Новгородом легендарный Александр Невский утопил в крови восстание его жителей против татарских «численников», сборщиков ясака. В своей политике он ориентировался на поддержку с  востока и отвергал западное влияние. Устроенное им рыцарям «ледовое побоище» на долгие столетия захлопнуло окно в Европу, которым долгие годы был Новгород.
Через Новгород шел знаменитый торговый путь «из варяг в греки», и легендарный Садко, торговый гость, отправлялся со своими товарищами на кочах в далекие земли. Остался он свободным и во времена татарского ига, но не выдержал военного напора соседей с юга. Началом падения республики стало приглашение на княжение московских князей.
Поиздевались над ним оба Ивана Васильевича: загребущий и бессердечный Иван III и еще более кровожадный его внук, Иван IV. В 1479 году Иван III подошел со своими войсками к городу и  заявил: «Вечу и колоколу не быть, посаднику не быть, государство Новгородское держать великому князю точно так же, как он держит государство в Низовой земле, а управлять в Новгороде его наместникам». Как писал Н.И. Костомаров, 15 января новгородцы были приведены к присяге, по которой новгородцы должны были доносить друг на друга если услышат о великом князе чего-то худого. Задолго до Сталина началось у нас доносительство. Тогда же вывез Иван из города и вечевой колокол, символ его демократии.
В летописи пишется, что в Москве колокол: «…вознесли на колокольницу, с прочими колоколы звонити», прославлять великого князя, заклятого врага Новгорода. Войдя в город, Иван III вырезал несколько сот его жителей,  около восьми тысяч наиболее значительных горожан переселил в пределы Московского княжества, а взамен им прислал жильцов из Московии. В плен была взята и знаменитая Марфа-посадница, возглавлявшая кружок патриотов Новгорода, о которой Мусоргским была написана опера.
Новгород перестал быть Великим, лишился также своего торгового населения, своей свободы, благоприятствовавшей торговле, Иван III в 1495 году арестовал всех иностранных купцов, конфисковав их товары.
Ко времени правления Ивана IV город несколько оправился от разорения и наладил торговлю с англичанами через Белое море воском, кожей, льном и другими товарами. Наши купцы также ездили в Швецию и ганзейские города. Московские князья всегда Новгород ненавидели и завидовали его относительному богатству.
В 1570 году безумный Иван IV, оккупировав город, вырезал и утопил в Волхове более 15 тысяч его жителей, и ведь они были потомки тех москвичей, которых переселил сюда его дед. Как пишет псковский летописец, Волхов был запружен телами, сброшенными с моста, и с тех пор от крови невинных, река не замерзает возле моста даже в самые сильные морозы. Остальных жителей Иван Грозный расселил по другим городам своего княжества, город обезлюдел. С тех времён влачил Новгород существование заштатного губернского, а потом областного города, и только недавно его названию вернули первую часть названия – Великий. Правда, величия от этого не прибавилось.
Подъезжая к Новгороду, я уже отмечал кварталы новых заводских зданий иностранных компаний, только жаль, что производят не то, что насущно необходимо. В основном, это производители напитков, сигарет и жвачки, и так по всей России. В огромном книжном магазине спросил карты Новгородской и Московской областей, но мне предложили только карты Калмыкии и Кемеровской области. Так что придется ехать дальше по наитию.
Вернувшись в отделение милиции, решил познакомиться с его обитателями. В каптерке молоденький щупленький лейтенант чистил старенький пистолет Макарова. Саша совсем недавно закончил Псковское милицейское училище, и получил сюда направление. Жил он в общежитии и делил комнату с таким же бедолагой в погонах.
Вскоре он отправился по вызову, а я попросил у Сережи разрешения присутствовать при работе дежурной команды. Удивляла сумрачность помещения, но Сережа объяснил, что из 12 лампочек в двух люстрах 10 давно перегорели. Завхоз обещает ввернуть новые, но только в конце месяца, когда они появятся на складе. Недавно в отделении появился суперкомпьютер, но никто из милиционеров толком не знал, как им пользоваться. На это дежурство им прислали лейтенантку Свету, закончившую компьютерные курсы и должную перепечатывать протоколы, но она ведала как это делать еще меньше Сережи. Кроме Сережи в дежурке болтались еще два прапорщика, отвечавшие на непрерывные звонки и составлявшие протоколы. Звонки от избитых и ограбленных, пьяных и накуренных, изменивших и преданных любимыми  велико-новгородцев.
Привели случайно отловленного алиментщика, шесть лет скрывавшегося от жены и дочки. У этого охламона пузырились не только глаза, но и трикотажные рейтузы, а уши топорщились и даже шевелились от недоумения, за что  его приволокли в кутузку. Он давно забыл о жене и куролесил теперь с продавщицей магазина, пропивая ее зарплату. Ему бы проще отсидеть в тюрьме, чем заплатить задолженность по алиментам. Милиционер лениво его отругал, составил протокол и отправил в «аквариум», камеру с прозрачной стеной и дверью, чтобы арестант не смог спрятаться от бдительного взгляда вертухая. Мент забрал у алиментщика часы и сигареты, чем расстроил того чрезвычайно: «ты чего сигареты-то отбираешь, свои кури» - матерился бедолага. А прапор вяло отбрехивался, что такое дерьмо не курит, хотя ясно было, что сигареты ему понравились.
Привели поддатую бабку лет шестидесяти, растрепанную и матерящуюся. Она пришла на работу мужа, охранявшего склад завода, и устроила дебош, застав его с любовницей. Муж вызвал милицию, и теперь бабка должна была заплатить пятьдесят рублей штрафа. Она уже не первый раз устраивала такие скандалы и каждый раз обходилась милицейским выговором, но сейчас у них не хватало денег на бутылку водки, так что припомнили они ей предыдущие аресты и содрали 300 рублей.
Мне надоело смотреть на несчастных преступников, да и вставать предстояло до прихода на работу начальства. Всю ночь хлестал по крышам дождь, милиционеры приходили прикорнуть на часок, а потом возвращались, чтобы погрузиться в тягомотину жизни. Великий Новгород тяжело спал.

ВАЛДАЙ

Всю ночь мне до изнеможения снилась цифра 58 в арабском и латинском, LVIII, вариантах. Единственным объяснением ее появления в этом кошмарном сне была ассоциация цифры с 58-ой статьей уголовного кодекса России о политических преступлениях граждан СССР перед государством. Возможно, когда-то комната была тюремной камерой, где  и были сидельцы по этой статье, да и мне самому 30 лет назад грозились ее припаять. Знаменитая статья, сотни тысяч  советских граждан были по ней судимы и погибли.
Дождь и утром не утихомирился. Я попрощался с хозяевами,  которые загрузили меня яблоками и просили написать письмо о том, как закончилось мое путешествие. А худо ехать, когда проходящие машины обдают тебя потоками грязи. Вот проехал через реку Мсту и уныло подумал, что вдоль ее живут какие-то неуловимые мстители, в честь которых и названа река. Вспомнился и анекдот: идет грибник вдоль железнодорожного полотна дороги Новгород - Москва, а из леса выныривает мужик с автоматом ППШ и связкой гранат и спрашивает: «а где немцы»? Грибник в ответ: «Какие немцы, война уж пятьдесят лет как кончилась». А тот в обалдении: «А что же я, бля, все эти годы поезда взрываю?».
Было так худо, что хотелось все бросить, сесть на автобус и вернуться в Питер, в свою комнатушку с компьютером, диваном и пивом из углового магазина. Ну, какого рожна я делаю на этой опасной дороге с унылыми осинами вдоль канав и высохшим от болотины лесом?! Эти придурки, дорожники, при постройке трассы не удосужились проложить под полотном дренажные трубы и превратили ее в дамбу, преградившую сток воды. Вот и стоит в вдоль дороги подтопленный, мертвый лес без птиц и животных.
При путешествии по дорогам Америке меня поражало количество сбитых машинами оленей. На некоторых участках даже установлены вдоль дороги заборы, чтобы помешать зверью выскочить на трассу. А здесь я ни разу не видел вдоль дороги ни живых, ни мертвых лосей, либо другого зверья. На обочинах сидят деревенские бабы и мужики, торгующие яблоками, картошкой и огурцами. Попробовал пару раз яблоки, и во рту заныло от кислоты и горечи. Да как же этим крестьянам не стыдно продавать выморочные плоды своих трудов?! Неужто лень купить саженцы или семена хороших сортов овощей и фруктов? Леность и тупость ума поразительные и, наверное, генетические! Семьдесят лет коммунисты заставляли из-под палки их работать, а «дерьмократы» всего за двадцать лет лишили их работы.
На заправочной станции встретил мальчишку лет двенадцати, заправлявшего бензином автомобили. Оказалось, что за день он зарабатывает около 3000 рублей, больше, чем большинство взрослых в России. Возможно, пацан этот и есть будущее России?
Закончилась как дождь мое хреновое настроение, а дорога привела в совхоз Пролетарский. Огромный животноводческий комплекс обезлюдел и обезскотинел, крыши провалились, а стены разобраны на кирпич. Окрестные луга заросли ивняком и сорняками, а работники либо разбежались, либо состарились и перешли в пенсионеры.
При въезде в деревню на речном косогоре красовалась подновленная церковь с добротными постройками и чисто подметенной папертью. Я решил там отдохнуть и зашел внутрь. Посреди церкви стоял гроб, наполненный старушкой, а вокруг бродил священник с кадилом. Среди пришедших проститься с покойницей я не увидел ни одного мужчины или старика. Известное дело, повыбивала сверстников этих старух война, а в мирные годы – алкоголь, да и вообще мужчины живут короче женщин.
Половина домов деревни заколочены, а в других живут дачники. Не видно характерных для деревенского пейзажа коров, коз и даже кур. В магазинах продаются мороженные американские «ножки Буша», немецкая колбаса и яблоки, польское печенье и конфеты, турецкая халва. Сбылась мечта Петра: «все флаги в гости будут к нам, и запируем на просторе» и не только в Петербурге, но и в деревне под Новгородом, только сами мы перестали не только производить, но и воспроизводиться.
А вот и деревня Крестцы, знаменитая еще со времен Радищева самоварами и пирогами. Здесь Радищев был свидетелем расставания отца с сыновьями, отправлявшимися на службу и пожалел их: «Несчастный предрассудок дворянского звания велит им итти в службу. Одно название сие приводит всю кровь в необычайное движение! Тысячу против одного держать можно, что изо ста дворянчиков, вступающих в службу, 98 становятся повесами, а два под старость, или, правильнее сказать, два в дряхлые их, хотя нестарые лета становятся добрыми людьми».
Читаю эти строки и думаю: ну что ты мужик такую бочку катишь на дворянские порядки? А куда же в те времена недорослю было деваться? На земле при тятеньке работать, али в купцы податься? Все шли на службу и с удовольствием родине служили. Это сейчас ребят на службу не докличешься, все закосить хотят от армии. А ведь в этих Крестах наверное живут потомки тех дворянских детей, которых разлагал подобными речами наш первый демократ. Значит, всего двое из ста дворян были приличными людьми, а остальные – тьфу, подтереть и растереть? Ох, не зря на него Екатерина окрысилась! 
Вдоль дороги стоят столы с кипящими самоварами и кофейниками, продают пироги с капустой, грибами и черникой, а еще дубовые веники. Чуть дальше от дороги построены павильончики, где можно попробовать шашлыки кавказского или узбекского происхождения.
Это южное вторжение на российские просторы коснулось вскоре и меня. На окраине Валдая у меня опять забарахлил велосипед, и пришлось остановиться на ремонт. Пока разбирался, почему педаль задевает раму велосипеда, ко мне подошли два парня «кавказской национальности» и предложили помочь. Дауд Абдумуслимов и Хезбулла Гаджиев были даргинцами и привезли из Дагестана фуру с арбузами и помидорами. Груз они продали оптом местному потребсоюзу, и собирались домой. Они оказались значительно лучшими механиками, чем я и быстро исправили поломку, а также выправили ниппель на переднем колесе. Попытались они исправить и ручной тормоз, но белорусские Кулибины сделали держатели тормозных колодок из столь мягкой стали, что ремонту тормоз не подлежал. Ребята сделали все возможное, чтобы помочь русскому путешественнику, а на прощание Дауд написал: «Дорогой Анатолий, было приятно тебя встретить и помочь починить велосипед, а также поговорить по поводу путешествия. Ветра в спину и удачно доехать». Добрыми и грамотными оказались эти лица «кавказской национальности».
В здании администрации Валдайского района я встретился с его главой, Владимиром Евгеньевичем Королевым. Было ему лет 40, при таких же усах, как и губернатор Новгорода, а сидел он под портретом востроглазого Путина. Было у него за плечами два высших образования, комсомольская и милицейская работа, а потом участие в выборной кампании губернатора. Был замечен и получил в кормление Валдай.
Королев дал направление в номер люкс гостиницы «Валдай»; судя по состоянию стен и потолков номера, последний ремонт его состоялся где-то при Брежневе, в начале эпохи твердого застоя. Похоже, что и с остальными ремонтами в городе здесь не спешили. Площадь за гостиницей представляла собой свалку с ржавым каркасом торгового центра. В последнюю суровую зиму Валдай прославился на всю Россию тем, что там была парализована вся отопительная и электрическая инфраструктура города и более недели жители многоэтажек существовали при минусовых температурах, а пенсионеров с инвалидами направляли жить в этой самой гостинице. Опозорился местный городничий на всю Россию, да ничего страшного: вывернется в очередной раз и дальше будет править валдюками.
Оказался в люксовом номере цветной телевизор, только всего с одной программой, а вот мыло и туалетную бумагу пришлось покупать у администратора гостиницы. Правда, горячей воды тоже не было, так что можно было экономить на мыле, а вместо туалетной бумаги обходиться газетками, которыми до сих пор пробавляются россияне.
Разгрузившись и оставив велосипед в кладовой, отправился на набережную озера Валдай полюбоваться Иверским монастырем на противоположном берегу озера. Открыл я книгу Радищева, который поведал, что потомки местных жителей ведут свое начало от польских пленников, присланных на Валдай царем Алексеем Михайловичем. Наверное, от этого польского вертопрашества и произошли местные нравы. Пушкин по дороге из Москву в Петербург читал взятую у Соболевского эту, по его выражению, «книгу скучную, но любопытную в каком бы то ни было отношении…книгу, некогда прошумевшую соблазном и навлекшую на сочинителя гнев Екатерины». Радищев издал за собственный кошт «Путешествие из Петербурга в Москву» в 1790 году. Было продано и роздано всего 30 экземпляров, а остальной тираж реквизирован и сожжен.
Наверняка Пушкин внимательно прочел приведенные сентенции Радищева о девках, вот и выразил их поэтически:
У податливых крестьянок,
Чем и славится Валдай,
К чаю накупи баранок
И скорее поезжай.
Бывших крестьянок я нашел в кафе «Валдай», но баранок они не продавали, а пили водку в компании двух валившихся на бок мужиков с мобильниками на поясе. Трудно было мне судить о податливости этих былых и  бывалых крестьянок, а вот матерились они по-ямщицки, через слово. Курили они дешевые сигареты, выпуская дым сквозь гнилые пеньки зубов, а у меня при виде мужиковатых дам пропадает всякое сексуальное желание. Пришлось вернуться в гостиницу и смотреть по телевизору не менее вульгарных современных московских певиц и певцов.
Знаменитые колокольчики Валдая я увидел в местном краеведческом музее, на удивление аккуратном и богатом экспонатам. Тетушки-смотрительницы рассказали легенду о происхождении местных колокольчиков. Когда Иван Грозный сверг новгородский вечевой колокол и приказал привезти в Москву, то в районе Валдая колокол разбился. Из осколков местные умельцы отлили колокольчики для ямщицких лошадей. А потом они пригласили новгородских умельцев и наладили производство собственных колоколов и колокольчиков. Я уже знал, что вечевой колокол на самом деле был увезен Иваном III и благополучно достиг Москвы, но в памяти народной разорение Новгорода ассоциируется с Иваном Грозным, самым кровавым из наших средневековым диктаторов. Пусть и дальше рассказывают эту легенду, Грозному сейчас сие без разницы, тем более, он был филантропом и гуманистом по сравнению со Сталиным.
В том же музее за витриной лежали ноты романса А. Верстовского с текстом поэта-декабриста Ф. М. Глинки:
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой
И колокольчик, дар Валдая
Звенит уныло под дугой.
В городе есть единственный в России музей колоколов. Оказывается, обычай вешать колокольчик под дугу упряжки появился у нас лишь в XVIII веке, в основном, на почтовых и курьерских тройках. В музее же я наслаждался фольклорным творчеством местных литейщиков. Не без некоторых оснований русские гордятся своим самым изощренным в мире матом. Правда, прожив двадцать лет в США, я в этом сейчас не уверен, американский мат отнюдь не беднее нашего, им реже пользуются. Не зря говорят: «Что стыдно и грешно, то в обычай вошло…», и на колокольчиках это очень даже видно и написано. Процитирую лишь несколько отлитых навеки в бронзе шедевров: «Не вози ****ей, а вози людей», «Нет малахаю так хером помахаю», «Повенчалися и етти помчалися», «Неверующему Андропу два х…я в ж…у» и т. д. Ну а самая распространенная надпись все-таки лирическая: «Прощай милая моя – еду в дальние края».
Русские мастера учились отливать колокола и пушки у иноземцев, и не всегда у них это хорошо получалось. Примером тому может служить расколовшийся после отливки «Царь-колокол», или «Царь-пушка» в Кремле, из которой не удалось сделать ни одного выстрела. Не освоили они и производства корлионов, музыкальных инструментов, состоящих из набора колоколов разной тональности, на которых играют посредством клавиатуры, как на органе. Голландцы подарили Петру такой инструмент, но он сгорел лет 200 тому назад. Недавно они подарили новый корлион, который установлен в Петропавловском соборе.
Валдайские края неоднократно полыхали войнами. В здешних небесах в начале войны немецкие ассы почем зря сбивали наших пилотов. Борис Полевой написал «Повесть о настоящем человеке» об Алексее Маресьеве, которого сбили зимой в этих краях, и приземлился он в лесу с перебитыми ногами. Полз несколько недель, питался муравьями и другими насекомыми. Нашли его в лесу два деревенских мальчишки и помогли добраться до деревни. Потом ему отрезали ноги, но он решил летать на протезах, чем и прославился. Прототип героя книги помер недавно, так скоро все герои вымрут, а новые что-то не рождаются.
Когда-то Валдай был крепким купеческим городком на дороге между Петербургом и Москвой. Купцы понастроили лавки, амбары и церкви, служившие в те времена не только для религиозных целей, но также предтечей кинотеатров и телевизоров. Эти строения и составляют главный интерес для туристов, с тех пор город не обзавелся ни новыми дорогами, ни тротуарами, ни чем-то замечательными архитектурными инновациями.  Приозерный парк также загажен, и все тот же дощатый сортир хлопает до сих пор не оторванной дверью. Катер до монастыря все также причаливает к шатким мосткам, заменяющим причал, и вереница туристов со страхом по хлипким мосткам перебирается на берег.
Решил я воспользовались этой переправой, чтобы добраться до хронически реставрируемого Иверского монастыря. После посещения его президентом здесь развернулись обширные реставрационные работы превращения монастыря в туристический аттракцион типа Диснейленда. Внутренний двор пересекали дорожки, выложенные плиткой с галькой и обрамлены фонарными столбиками, типа газовых начала ХХ века. Газоны разбиты во французском стиле, который никогда не был популярен в монастырях России.
За час пребывания на территории монастыря не увидел я ни одной фигуры в монашеской одежде, да их трудно было бы заметить среди сотен гастарбайтеров из Таджикистана и Молдавии, мухами облепивших стены церквей. Нет, встретили я-таки одного монахообразного джентльмена с барсеткой в руке, но направлялся он не в келью, а к запаркованному возле трапезной «джипу» с московскими номерами. 
Поскольку реставрируемый монастырь находится рядом с президентской резиденцией, денег здесь прокручивается немеряно. Шпили украшены позолоченными фигурками, приглядевшись к которым, обнаружил ангела, вторая же оказалась сплошным курьезом. Под лучами послеобеденного солнца на верхушке шпиля сверкал силуэт державного орла, приглядевшись, обнаружил, что орел-то одноглавый. Такого невероятства я нигде и никогда не видывал, ведь державный орел должен быть двуглавым. Достался он нам от Византийской империи, когда великий князь Алексей женился на племяннице императора Софии Палеолог. Двуглавость символа означала единство восточной и западной частей империи, а также светской и духовной ветвей власти. Ничего хорошего этот символ Византии не дал, похоже, и России этот мутант счастья не приносит. 
Возможно, местный одноглавый орел означает намерение патриарха Кирилла в действительности отделить свою власть от кремлевского вмешательства. Так было до воцарения Петра, формально и сейчас церковь отделена от государства, но православная верхушка очень внимательно прислушивается к мнению президента.
На осмотр монастыря у меня ушло не боле получаса, оставшееся время бессмысленно бродили по территории, ожидая прибытия катера на материк. Полируя золотые купола, реставраторы забыли построить обыкновенный сортир для тысяч туристов, посещающих ежедневно эту реликвию. Гадят в кустиках.
Покинул я гостиницу, так и не испытав наслаждения общения с местными красотками. Возможно и у Радищева произошел подобный афронт, если он написал: «Но как молодые мои лета уже прошли, то я поспешно расстался с мазаными валдайскими…сиренами». Правда, было ему тогда меньше пятидесяти, а мне уже шестьдесят с гаком. Рано зрели и перезревали наши предки.

НАВОЛОК

  От советских времен в центре города осталась автобусная остановка, от которой когда-то ходило множество автобусов. Сейчас деревни обезлюдели, автобусы туда ходят лишь пару раз в неделю и водителем может оказаться кавказец. Правда, появились такси, которые в десять раз дороже рейсовых автобусов, но могут доставить вас в любую деревню. Поездка до деревни разбудила во мне воспоминания о фильме «Сталкер», где очумелый герой ищет выход из руин разоренной цивилизации. Благодаря приглашению художника Володи Хамова, решил я с неделю пожить в такой цивилизации.
Асфальтовое шоссе перешло в щебеночное и грунтовое, а потом сделалось привычной дорогой с колдобинами. Она проходило мимо заброшенных фабрик, лесопилок и лесосек, тянулись такие же сиротливые скотные дворы, амбары, школьные здания и клубы. Мне хотелось найти какое-то логическое и положительное объяснение повсеместному разорению земли русской. Может, и слава богу, что зарастают пахотные поля и пастбища кустарником, заселяются леса диким зверьем и птицей. Народ при этом переселяется либо на тот свет, либо в город, где не хватает рабочих рук. Через пару десятков лет наши земли излечатся от ран, нанесенных человеком, и вернутся к первозданному состоянию. Россия сделается Всемирным Заповедником, а остаточое население будет работать егерями и охранниками, и сейчас уже тренируются.
Само название деревни Наволок говорит о прежнем занятии ее жителей – перетаскивании волоком грузов и лодок из одной речной системы в другую. Должно быть, это село было тогда изрядно населено работным и торговым людом, кормившимся от перемещения грузов между Новгородом и Москвой. Устроилось оно на холмах, обрамляющих пойму реки, по которой когда-то и волокли грузы. До нынешних пор в деревне осталось не больше дюжины обитаемых строений, о былых размерах деревни можно судить лишь по огромному кладбищу за рекой.
Остановился я в доме моего приятеля-художника, купленном на деньги, заработанные им при строительстве резиденции президента на Селигере. Домище-пятистенка красовался на околице деревни и блаженствовал под новой крышей из зеленого металлопласта. Такой же крышей был покрыт и соседний дом с выбитыми окнами и приусадебным участком, заросшим крапивой и снытью. Володя решил создать из двух строений гостиничный комплекс, где будут жить люди свободных профессии из Москвы и Петербурга.
Домовина состояла из веранды, кухни-прихожей и горницы, из которой дверь вела во вторую горницу, где Володя устроил мастерскую. Архитектура типичного деревенского дома явно не соответствует требованиям комфорта. Подслеповатые окошки без форточек, низкие потолки и притолоки, огромная, несуразная печь, отвратительная вентиляция делают жизнь в таком доме неуютной. Слава богу, таких домов сейчас в деревнях не строят, да и деревень не осталось, превратились в дачные поселки.
Первый же встреченный в деревне мужик-шатун указал дом, где можно было купить молоко у женщины по имени Зинаида Николаевна. Поскольку мы оказались одногодками, обращался я к ней по имени, тем более, у меня и раньше водились женщины с таким именем. Зинаида родилась в здешних краях, жила в деревне круглый год, вырастила трех дочерей и двух сыновей, но никто из них не остался жить в деревне. Да и делать здесь нечего, совхоз развалили, ни школы, ни почты, ни амбулатории не осталось. Живет Зинаида за счет коровы, телят и поросят, тянет хозяйство без мужа, да еще и детям помогает. У нас давно уж деревня держится не на мужиках, а на женщинах, мужики стопроцентно спиваются, не видя перспектив жизни на пленэре.
Наиболее крепкие, предприимчивые и умные люди давно покинули деревню, остались потомки тех рабов, которые в течение трех поколений работали в советских колхозах и совхозах. Как только были сняты обручи партийного принуждения и дисциплины, рассыпались эти хозяйства словно рассохшаяся тара. Оказавшиеся на свободе, мужики не способны существовать без начальства, сами по себе, только бутылка «на троих» давала им чувство локтя и значимости. Женщины спиваются реже, им нужно хранить домашний очаг для детей и внуков.
Зинаиде под пятьдесят, излишняя с точки зрения горожанина полнота не мешает ей управляться с коровой и поросятами выращивать овощи и присматривать за внуками. Одета всегда в цветастый вечерний халат на пуговицах, платок не носит, когда-то красивое лицо покрыто пятнистым загаром, подчеркивающим многочисленные морщины, благородный нос шелушится от постоянного пребывания под открытым небом.
Она перебралась в Наволок из соседней заброшенной деревни, здесь уж вырастила детей и похоронила мужа, покончившего с собой в пьяном угаре. Потом приютила к себе во двор следующего мужика, безответного и безотказного Гену, который не особенно-то и пьянствовал, боялся ее гнева. Он регулярно уходил из дома как бы на рыбалку, чтобы выпить наедине, без скандала бутылку 777 портвейна. Однажды ушел из дому, и не вернулся на следующий день. Нашли Гену через три дня, висящим на березовом суку.
Напротив Володи обитал электрик Гена, громада-человек, бывший десантник, воевавший в Чечне. Ему не было и 40, работал изредка в городе, так как получал военную пенсию, которую пропивал за три дня в компании с бывшим майором милиции. Третьим в компании присутствовал Коля-дурачок, тоже пенсионер по нервам, который был рад послужить бывшим воякам. Они любили смотреть программы о политике.
Гена прекратил ездить на работу после того, как у него сломался «жигуленок», необходимых 10 тысяч рублей на ремонт он никак не мог собрать. Как раз такой была ежемесячная пенсия десантника, правда, мой хозяин предлагал ему работу по электрификации будущей гостиницы. Вторую неделю он обещал установить распределительный щиток, но так и дошел до нас, хотя жил на соседнем дворе. Кажется, он просто-напросто боялся связываться с током высокого напряжения.
По утрам Гена совершал моцион по единственной деревенской дороге, его сутулая фигура облачена в махровый банный халат, огромные ступни загребали пыль шлепанцами. Шел и улыбался беззубым ртом, возможно, вспоминал героические будни своей службы на Кавказе. Ничего вокруг Гену не интересовало, он не удосужился завести собаку или кошку, даже посадить картошку. Мать умерла три года назад, сеструха переехала в Торжок, а самому не хотелось даже ласки женской. Зато была установлена тарелочная антенна спутниковой телевизионной связи, так что было  чем убить время.
Я нашел на чердаке косу-литовку, отбил ее полотно на обухе топора, направил бруском и отправился косить траву, бушующую во дворе будущей гостиницы. Там же бригада нанятых Володей плотников соорудила в огороде сортир, чтобы клиенты отправляли естественные надобности, сидя орлом. Пришлось объяснить мастерам, что горожане привыкли к более комфортной, унитазной позиции, для которой отверстие толчка нужно сместить от центра. Вообще-то, секрет строительства таких уборных скоро будет утерян, сейчас в деревнях сортир встраивают под общую крышу, в прихожую. Так что при входе в деревенский дом шибает в нос запахом отхожего места, а уж потом грибковой плесенью и вареной картошкой. Потом уж слышатся звуки хронически включенного телевизора и в прихожей набрасываются жирные мухи с  комарами, вибрирующими от желания крови.
Плотники уже третий месяц строили баню, причем, создавалась впечатление, что они сами не знали, как это делать. Стройка требовала множества столярных работ, но мастера так и не сообразили соорудить верстак, чтобы облегчить свою работу. Обрезки досок, рубероид, стекловата, полиэтилен, кирпичи, керамическая плитка валялись повсюду. Недавно вырытые ямы для канализации не были закрыты досками, так что туда часто попадали пиломатериалы, да и сами строители.
Выкосив траву на заброшенном огороде, я собрал строительные обрезки, гнилые доски и бревна, ненужные сотовые рамки с воском, полиэтилен от заброшенных теплиц, и устроил вечером знатный костер. Как и Максим Горький, я страдаю пироманией, при которой чем больше костёр, тем больше получаю наслаждения от лицезрения огня.
На следующий день добрался-таки я до единственной в деревне автобусной остановки, служившей местом сбора молодежи. За годы недогляда была она завалена грудой окурков, пластмассовых и стеклянных бутылок, картона, газет, пищевых отбросов и тряпья. Я принес грабли с лопатой, сгреб все в кучу рядом с павильоном, полил растительным маслом и поджег с удовольствием. В небо рванулся вихрь черного дыма, привлекший окрестных жителей. Вначале они возмущались устройством пожара посреди деревенской улицы, но после объяснения, что я всего лишь хочу навести порядок на остановке автобуса, женщины прикатили коляску с кузовом, чтобы обвезти на свалку оставшийся от костра мусор. Так я улучшал экологическую ситуацию в отдельно взятой деревне.
Мух в доме вывел посредством дихлофоса из баллончика, ещё развесил липучую ленту под потолком. Спалось хорошо, тем более, после шумливого, тополино-пушного Питера. Странно просыпаться в абсолютной тишине, не сразу осознал, что в деревне не мычали коровы, не кукарекали петухи, не кудахтали куры, не гагакали гуси, не блеяли овцы, не ржали кони, не лаяли собаки, не кричали дети. Здесь никто никого не рожал.

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЕК

Впервые я оказался в Вышнем Волочке, почитай, четверть века тому назад, но с тех пор если он изменился, то лишь к худшему. Здание Гостиного двора времен Екатеринины лишилось кровли, фонтан в сквере разрушился, а каналы заросли ряской и сине-зелеными водорослями. Только четырехэтажное здание мэрии поддерживается в относительном порядке. А возглавляет ее Марк Хасаинов, столь же молодой и энергичный, как и глава администрации Валдая. С названиями этих теперешних мэрий, а также администраций районов и волостей сам черт ногу сломит. Одно ясно, что по сравнению с советскими временами количество чиновников увеличилось вдвое.
Когда-то у нас чиновники занимались электрификацией страны, а нынешние развили бурную деятельность на ниве геральдизации. Мэр с гордостью продемонстрировал новый герб города с кочем на щите и короной, его венчающей. Отдел геральдики создал также флаг и знамя города, а по радио я даже слышал городской гимн. Но больше всего меня поразило то, что кабинеты мэрии и номера местной гостиницы украшены репродукциями пейзажей американских художников. На самом деле, пишут их в Нью-Йорке китайцы и конвейерным методом. Эта пошлятина была противна мне и там, но какой же подонок завез эти артистические «ножки Буша» в российскую глубинку? Ведь за них валюта плачена!
В городишке  чуть более 70 тысяч населения, но имеется своя телевизионная студия, с журналистами которой я познакомился в приемной мэра. Они приехали на съемку открытия компьютерного центра при почтамте, с непременным участием мэра. Вид у ребят был озабоченный, им еще предстояло ехать на открытие нового офиса налоговой службы. С кого налоги-то собираются брать? Сельского хозяйства нет, промышленность развалена, осталась лишь торговля, да и та в руках чеченцев и азербайджанцев.
Устроившись в гостинице, я отправился в краеведческую библиотеку города. С удивлением узнал, что именно здесь возникло «Гагановское движение». В 1959 местная ткачиха Валентина Гаганова, возглавлявшая передовую бригадир ткачих решила бросить своих товарок, перейти в отстающую бригаду и довести ее до передовых. Так она делала четыре раза и была прославлена советской пропагандой. Правда, чувствовалось что-то идиотическое в этих переходах ткачихи с хорошей работы на плохую. С этой женщины предлагалось брать пример советским гражданам. Возникла тогда частушка:
Брошу мужа я хороша,
Выйду за поганого.
Вот какая я хороша,
Вот какая я Гаганова.
В значительной степени это движение было инициировано Екатериной Фурцевой, уроженкой Вышнего Волочка, которая была поднята Никитой Хрущевым до уровня члена Политбюро, депутата Верховного Совета СССР и министра культуры.
Понятное дело, молодые люди уезжают отсюда в крупные города, что снижает показатель рождаемости и увеличивает показатель смертности, но существеннее то, что молодожены не могут позволить себе произвести на свет потомство, которое не могут содержать. Население земли катастрофически растет, а вот россиян ежегодно становится на миллион меньше. А в самом Волочке многие деревянные дома заколочены, правда, докатилась сюда волна иммигрантов с Кавказа, которые и заселяют их.
Город когда-то жил тем, что мужики волокли по земле баржи между реками Тверцой и Цной, а ниже и южнее - между Мстой и Цной. Петр I при строительстве Петербурга решил посредством системы каналов и шлюзов, превратить сухопутный волок барж с юга России в водный. Он пригласил для этой цели голландских мастеров, которые хотя и прорыли каналы, да только не обеспечили заполнение их водой, так что баржи не могли по ним пройти.
Расстроенный царь решил обратиться к внутренним ресурсам, приняв предложение купца первой гильдии Михаила Ивановича Сердюкова построить в районе Вышнего Волочка систему каналов, водохранилищ и шлюзов за собственный кошт и получить вознаграждение от казны только в случае, если все будет работать. В 1723 году по каналам пошли баржи, ежегодно через город проходило более пяти тысяч барж. Купец получил от казны вознаграждение и орден от царя, который даже соизволил посетить дом Сердюкова. До наших дней сохранился его кирпичный дом, построенный в голландском стиле, который находится километрах в пяти от центра города. Дорога к нему проходит мимо женской тюрьмы, окруженной трехметровым кирпичным забором со сторожевыми вышками по углам и написанным красными буквами предупреждением: «Стой! Стреляют!»
В 1881 году здесь в пересыльной тюрьме маялся народный печальник и писатель Владимир Галактионович Короленко. Он вспоминал: «Я смотрел из-за таких же решеток на вольную дорогу…. И один раз на козлах такой же семейной колымаги сидел такой же мальчик и смотрел на меня с таким же чувством жалости, сострадания, невольного отчуждения и страха». А теперь я еду по этой дороге и заключенные с тоской и надеждой смотрят на меня, а мне их жалко, но сделать я для них ничего не могу.
А все безобразие большевистское началось с того же самого Радищева, который в главе о Вышнем Волочке обрушивается на гипотетического помещика, который удалился из столицы, приобрел небольшую деревню и принялся эксплуатировать своих крестьян, производя излишки зерна, которые переправлялись по этим каналам.
Взвился здесь наш демократ: «Варвар! Не достоин ты носить имя гражданина. Сокрушите орудия его земледелия, сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепел по нивам, на них же совершалось его мучительство, ознаменуйте его яко общественного татя, дабы всяк, его видя, не только его гнушался, но убегал его приближения, дабы не заразиться его примером». Страшненьким был наш радетель о счастье народном, - к топору звал в 1790 году, за 130 лет до писем Короленко к вождю пролетариата.
Пушкин знал Россию лучше чиновника Радищева, и в пику ему начал писать книгу «Путешествие из Москвы в Петербург». В ней он сетовал, что «желчью написанное перо» Радищева излагало лишь «горькие полуистины». Александр Сергеевич отметил тенденциозность наблюдений нашего первого демократа: «В Пешках (на станции, ныне уничтоженной) Радищев съел кусок говядины и выпил чашку кофию. Он пользуется сим случаем дабы упомянуть об несчастных африканских невольниках, и тужит о судьбе русского крестьянина, не употребляющего сахара… Очевидно, что Радищев начертал карикатуру, но он упоминает о бане и о квасе, как о необходимости русского быта. Это уже признак довольства. Замечательно и то, что Радищев заставил свою хозяйку жаловаться на голод и неурожай, заканчивает картину нужды и бедствия сею чертою: и начала сажать хлебы в печь».
На пристани сидели мужики, собравшиеся рыбачить, но какая же рыбалка без бутылки водки! Они разлили классически на троих бутылку водки «Стрелец» и закусили пирогом с рыбой и грибами, а потом поведали, что когда-то существовал подземный ход от дома Сердюкова до острова в центре водохранилища. Уж дюже это сомнительно, чтобы какой-то идиот рыл тоннель под озером, если проще переплыть туда на лодке.
Оказавшийся здесь Радищев писал о Сердюкове: «Первый, которому на мысль пришло уподобиться природе в ее благодеяниях и сделать реку рукотворной…достоин памятника для дальнейшего потомства». А вот по поводу наших дорог он был более пессимистичен: «Дороги, каковые у римлян бывали, наши не будут никогда; препятствуют тому наша долгая зима и сильные морозы, а каналы и без отделки не скоро заровняются». Корявой получилась у демократа эта фраза, по-французски у него лучше получалось, а вот ссылка на зимы и сильные морозы зряшная, у скандинавов зимы еще суровее, чем в Вышнем Волочке, а дороги явно получше. Гоголь сетовал, что у России две напасти – дураки и дороги, забыл он еще упомянуть еще и демократов типа Радищева.
Количество дорог, дураков и демократов с тех пор увеличилось, а вот качество их даже уменьшилось, в прошлое ушла слава этого города как центра перевалки грузов Волго-Балтийским путем. Не видно на  горизонте ни барж, ни теплоходов. Город спит.

ТОРЖОК

Я опять на той самой дороге, по которой часто ездил Пушкин в гости к А. П. Керн и семейству П. И. Вульф. Недалече, в деревне Прутня сохранилась могила Анны Керн, той самой, которой были посвящены строки: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…». (Гениальный охальник позднее обозвал «мимолётное виденье» ****ью.) Деревня Васино полностью вымерла, а несколько оставшихся обитателей сидят, нахохлившись, вдоль дороги, торгуя гнилыми яблоками, или грибами, даже картошки нет – не уродилась, как всегда?
Это главная трасса страны, но состояние ее убожеское. Асфальт в колдобинах и ямах, обочина загажена пластмассовыми бутылками и мешками с мусором. Сторона дороги, ведущая на Москву, ниже той, которая ведет на Петербург и далее в Скандинавию. Да и не удивительно, ведь от границы и торгового порта фуры идут, перегруженные продуктами и товарами, а возвращаются пустыми. Трасса проходит в семи километрах от центра Торжка, расположенного на береговых холмах реки Тверцы.
Этот город был основан новгородскими гостями и ушкуйниками для торговли хлебом и воском с лежавшими южнее Владимиро-Суздальско-Рязанским княжествами. С самого начала Торжок стал объектом княжеских междоусобиц и жертвой иноземных интервенций. Кажется, никакой город России не подвергался стольким разорениям как Торжок, только горел он двадцать пять раз. Может быть, поэтому здесь сооружён самый большой в России завод пожарной техники.
Этот перевалочный пункт, богатый когда-то товарами и принадлежавший Великому Новгороду, ограблен и сожжен Юрием Долгоруким дважды. Потом пришел черед Андрея Боголюбского, Святослава Ростиславовича и Всеволода Большое-Гнездо, который разорял город дважды. Московские князья знали, как прижать вольные города Псков и Новгород: достаточно было перекрыть поступление через Торжок хлеба из южных областей. Когда в 1215 году «поби мраз обилье», князь Ярослав, решивший уморить голодом гордых новгородцев, наложил руку на амбары Торжка и «не пусти в город ни воза».
А потом пришли в 1238 году грабить татары, в 1245 и 1248 литовцы, Иван Грозный стер его с лица земли на пути в Новгород, в Смутное время разоряли его поляки и предавшиеся им запорожцы, прославленные Гоголем и Репиным. В 1612 году Торжок, объединившись с Тверью,  Нижним Новгородом и другими низовыми городами, дал своих воинов в войско князя Пожарского, чтобы прогнать польскую шляхту с ее множественными самозванцами. В 1671 году при подсчете дворов, с которых должен быть взят сбор на содержание московских стрельцов оказалось, что Торжок тогда был многочисленнее Твери, Тулы, Владимира, Воронежа и даже Казани.
Во времена Пушкина он был восьмой станцией по дороге от Москвы. Впервые Сашенька здесь оказался в 1811 году, когда везли его учиться в Царскосельский лицей, а потом проезжал в 1826, 1828, 1834 и 1836 годах. Он любил странствовать и полагал, что путешествия необходимы ему нравственно и физически, мечтал поехать за границу, но не сложилось,  жизнь короткой оказалась. В этом плане мне повезло больше, но вот «Евгения Онегина» мне написать не удалось.
Сохранилось в Торжке здание гостиницы и ресторана  Пожарских, которые перевидало множество путешественников, проезжавших на каретах между Москвой и Петербургом. Лев Толстой в «Войне и мире» описал встречу в этом ресторане Пьера Безухова с масонами, а Пушкин советовал читателям:
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке.
Жареных котлет отведай
И отправься налегке.
Мне бы тоже хотелось чего-то отведать, но не нашел на центральной площади никаких котлет, - тетка в кацавейке продавала холодные пирожки с картошкой и грибами, но даже не с лотка, а из обмотанной тряпками кастрюли. Площадь чернелась торгом, где хозяева и продавцы, армяне и азербайджанцы, которым до лампочки были окружающие площадь церкви или деревянный домик-музей семейства Олениных, у которых гостил Пушкин. Они сидели посреди площади на корточках, словно слетевшиеся на падаль стервятники, и безостановочно грызли подсолнечные семечки, оставляя после себя черную шелуху. Эти люди справляли тризну по нашей культуре.
А в музее оказалась великолепная коллекция портретов обитателей дворянского дома. Поразительно, насколько заботливо сохранилась коллекция мебели, одежды, посуды, картин и даже фотографий потомков Оленина, послужившего праобразом Митрофанушки из пьесы Фонвизина. Так и представляешь, как Пушкин сидит здесь в окружении друзей, пьет шампанское и читает свои стихи, а потом едет в гости к соседним помещикам соблазнять их дочек. В этом городишке узрел поэт вывеску: «Евгений Онегин — булочных и портновских дел мастер», вот, оказывается, откуда у поэтического героя ноги растут!!!
Я на минуту представил, - а если бы вдруг Пушкин никогда не существовал, что бы сталось с нашей литературой и культурой?! Была  бы наша история без него беднее, а мы ущербнее, или наоборот – его солнечная натура выжгла вокруг плеяду других деятелей нашей культуры? «Не сотвори себе кумира» – говорится в Библии, а нас хлебом не корми, только дай авторитета, пахана выбрать, что в зоне, что на воле. Мы создали из Пушкина суррогат Шекспира, он для нас даже больше, чем литератор, он часто заменяет душу. Конечно же, этого маловато, но большего не дано. Неужели, даже такие примитивные мысли – кощунственны!?
Переехав на правый берег Тверцы, оказался в прохладе вестибюля администрации города. Мэра не оказалось на месте,  приняла Альмира Анатольевна Тихомирова, управделами мэра, которая рассказала, что год тому назад шеф  выиграла выборы у пяти соперников-мужчин. До этого она была директором завода пожарного оборудования «Пожмех», а перейдя на работу в мэрию, прихватила с собой секретаршу и повысила до статуса управляющей.
Я что-то вякнул по поводу оригинальности ее имени по сравнению с привычным – Эльмира, а она позвонила в общежитие завода и договорилась об устройстве там. Как знак особого внимания, она показала фотографию вышивки, которую сделали местные золотошвеи к 300-летию Санкт-Петербург, На ней изображен герб города с двумя якорями, морским и речным, символизирующие город-порт на брегах Невы и Балтийского моря. Только почему-то на гербе города якоря изображены лапами вверх, словно должны были цепляться не за грунт, а за облака, да так оно и есть, - эфемерный Питер, выдуманный, такова и его эмблема.
По дороге к ночлежке я обратил внимание, что набережную реки облицовывают бетоном, а дома реставрируют. Город определенно в хороших руках. Авось, и с приезжими «черными» она справится, восстановит былую славу золотошвей и закройщиков из Торжка.
Подъезжая к заводу «Пожмех», решил пообщаться с аборигенами и приблизился к двум тетушкам, сидевшим на скамеечке возле входа в блочный дома. Естественно, поздоровался с ними, но ответа не получил, пришлось произнести приветствие погромче. Которая постарше парировала: «А мы с незнакомыми не здороваемся и не разговариваем». Ошалев от неожиданного хамства, я спросил: «А можно по крайней мере сказать вам: до свидания?» – «Можно, если ты здесь больше не появишься».
Такого абшида не испытывал я ни в одном городе, или деревне, ни в одной из многочисленных стран, которые повезло навестить. До какой же степени должны были эти женщины обмануты и замордованы жизнью, чтобы так ответить страннику! Почему они ждут от знакомства только что-то плохое? Каждый человек – это Вселенная, и только через контакты с новыми людьми можно познать мир.
Но не все в этом мире плохо, а «на каждого умного - по дураку, на каждый прилив – по отливу». В общежитии меня встретила комендантша, которая провела в номер-люкс с уже застеленной постелью и даже горячим душем. А еще позвонила в закрывшуюся заводскую столовую и договорилась с заведующей, чтобы приготовили мне бутерброды и напоили кофе.
Живут в общежитии не только одиночки, но и семейные пары. Здесь рождаются и подрастают дети, которым негде жить, нужно ехать в Москву или Питер, не в деревню же отправляться. В добрые «застойные» времена строили для работников завода жилые дома, но сейчас завод с трудом сводит концы с концами и сам должен искать заказчиков.
На сон грядущий прочел страницу местной газеты об огромных достижениях администрации города в строительстве набережной, и озеленении улиц. Понятное дело, журналисты писали по заказу, иначе бы прогнали редактора, либо газету закрыли. Так что со времен Радищева ничего у нас не изменилось. В главе об этом городе он обрушился на цензуру Екатерины II: «Типографии у нас всем иметь дозволено, и время то прошло, в которое боялись поступаться оным дозволением частным людям; и для того, что в вольных типографиях ложны могут печататься пропуски, удерживались от общего добра и полезного установления. Но то, что печатать можно, состоит под опекаю».

ТВЕРЬ

Подъезжая к Твери, я с удивлением осознал, что забыл прежнее название города, а ведь более 50 лет он носил имя козлобородого «всесоюзного старосты» Калинина, председателя ВЦИК, подписавшего тысячи расстрельных списков, подготовленных тружениками ВЧК – НКВД - КГБ. Переименована Тверь была в 1931 году, когда «староста» еще вполне здравствовал, это был подарок Сталина своему верному опричнику на кормление. Так Иван Грозный дарил угодья особенно отличившимся душегубцам.
Тверским княжеством с 1247 года владел Александр Ярославович Невский, хитрый и умный правитель, боровшийся с немецкими рыцарями и Литовским княжеством, а также ладивший с ханами Золотой Орды, был он также князем Владимирским и Новгородским. Твери самой природой было обеспечено стать столицей России, поскольку она располагалась на перекрестке западноевропейского, новгородского и волжского торгового путей. Через Смоленск она торговала с Европой и тяготела к более прогрессивной тогда польской цивилизации, Москва же торговала с Ордой и Понизовыми княжествами.   
В 1304 году умер великий князь Андрей Александрович и для Руси стал вопрос, в каком городе утвердится великокняжеское достоинство. В спор вступили московский князь Юрий Данилович и тверской князь Михаил Ярославович, племянник Александра Невского, у которого было значительно больше оснований быть великим князем, чем у московского владыки.
Михаил Ярославович получил в Орде ярлык на правление, что не остановило Юрия Даниловича от борьбы за главенство на Руси. Тверской князь умудрился поссориться с Великим Новгородом, а московский князь этим воспользовался и натравил новгородцев на Михаила. Кроме того, он женился на дочери хана Узбека и напал с татарским войском на тверское княжество. Михаил Юрьевич вынужден был отправиться на поклон в Орду, где был казнен.
Великокняжеский ярлык с тех пор перешел в руки Москвы. В 1327 году в Твери вспыхнуло антиордынское восстание, жестоко подавленное татарами с помощью московского войска Ивана Калиты. Тверь сохраняла независимость до 1485 года, когда войска Ивана III в очередной раз ее разорили, заставив тверского князя Михаила Борисовича бежать к польскому королю Казимиру, ненавидевшему Москву. На два столетия отдалились наши контакты с Европой, а Тверь сделалась прислужницей Москвы.
Есть здесь величественный памятник Афанасию Никитину, наверное, самому знаменитому жителю города, совершившему в 1471–74 годах путешествие в Индию. Русский купец оказался там задолго до Васко да Гама и других западных мореплавателей. По дороге он был неоднократно ограблен, а достигнув порта Дабхол, как он писал, «устремился мыслию на Русь пойти», но добрался только до Смоленска, где и помер в возрасте 27 лет. Историк Н.И. Карамзин обнаружил его записки «Хождение за три моря» в Троицко-Сергиевой лавре и опубликовал их. Вероятно, Радищев был действительно первым русским демократом, но болел о своей родине и Афанасий Никитин, если писал в своем дневнике: «Русская земля да будет богохранима, Боже сохрани! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да будет Русская земля благоустроена, ибо справедливости мало в ней». Большинство жителей города знает о подвиге своего соотечественника, но водка его имени здесь не пользуется большим успехом, поскольку дороже водки, на этикетке которой изобразил свою физиономию «сын юриста» Жириновский.
Проезжая мимо исторического музея, обнаружил я памятник еще одному средневековому демократу Максиму Греку. Этого лингвиста и богослова пригласили из византийского монастыря в Афоне в Россию во времена Василия Ивановича, чтобы переводить с греческого толкование Псалтири, сборника объяснений псалмов Давида. Русского языка он вначале не знал, переводя Псалтырь на латынь, а уж потом русские грамотеи переводили книгу на славянский язык.  Постепенно он освоился в новой стране, выучил язык и через полтора года завершил перевод, после чего попросился домой, но царь Василий Иванович решил сделать этого иностранца интеллектуальной собственностью России, ведь грамотеев у нас было не много.
Максиму Греку пришлось вносить исправления и в другие церковные книги, что вызвало неудовольствие блюстителей буквы Писания, хотя смысл служебников от описок оказывался неясным. Они ему возражали: «Ты своим исправлением досаждаешь воссиявшим в нашей земле преподобным чудотворцам; они в таком виде священными книгами благоугодили Богу и прославились от Него святостью и чудотворением». На что Максим, с их точки зрения кощунственно, возражал: «Не всякому даются все духовные дарования; святым чудотворцам русским, за их смиреномудрие, кротость и святую жизнь дан дар исцелять, творить чудеса, но дара языков и сказания они не принимали свыше. Иному же, как мне, хотя и грешен паче всех земнородных, дано разуметь языки и сказание (дар выражения), и потому не удивляйтесь, если я исправляю  описки, которые утаились от них». Это был спор интеллектуала, интеллигента с кондовыми российскими мракобесами, повторявшийся позднее неоднократно  в истории развития нашей литературы и богословия.
Насущным в его время был также вопрос, следует ли на всенощной петь: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!» или «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!». Принимавшие первый вариант «трегубили» алллилуйю, а сторонники второго «сугубили» ее. Сугубившие обвиняли трегубивших в ереси, поскольку аллилуйя переводится: слава тебе Боже! (на самом деле аллилуйя означает: хвалите Господа) и обвиняли своих оппонентов, что те произнося аллилуйя не три, как положено, а четыре раза, четверят Троицу, впадая таким образом в ересь. Трегубившие же обвиняли  сугубивших в произнесении символы Троицы всего два раза, что есмь ересь. Они даже справлялись об этом разночтении у католиков, которые отвечали, что для них безразлично двоить или четверить аллилуйя, главное – это вера в Бога.
Чтобы отгородиться от западного влияния, православная церковь приняла алфавит, отличный от распространенного в Европе латинского алфавита. Два врага европейской интеграции, Кирилл и Мефодий, изобрели кириллицу, достоинством которой стало приближение России к таким светочам мировой цивилизации как Болгария и Сербия. Литература остальных латино-язычных стран Европы стала нам менее доступна. После победы большевиков этот алфавит был навязан некоторым азиатским республикам, которые только сейчас избавляются от этих даров данайцев. Кириллица мешает нам нормально пользоваться Интернетом, воленс-ноленс заставляя переходить на латиницу при посылке писем за границу. Вот что происходит сейчас с нашим velikim i mogutchim russkim jazikom, по вине двух монахов, которых даже сделали святыми. 
Ортодоксальность православной религии и отсутствие искусства дискуссии с оппонентами привело к проникновению в Россию проповедников иудейской религии, причем ее рационалистичность привлекала многих священников, называемых тогда «жидовствующими». Иудейская религия признает существование Бога, но отрицает Троицу, т. е. не признает того, что Христос был сыном божьим, а также отрицает факт его воскресения. Ересь быстро распространялась не только среди простых людей, но и среди священников. Максим Грек, как наиболее подготовленный теолог, не боялся вступать в дискуссию с жидовстующими, которые не хотели быть «нищими духом». Кстати, на Кавказе я встречал деревни, населенные русскими людьми, исповедующими иудаизм. Фамилии у них были русские, а имена и отчества еврейские, типа Абрама Израильевича Сидорова, читали они не Новый Завет, а Тору, а могилы их были увенчаны не крестом, а шестиконечной звездой.
Максим Грек был последователем доминиканского монаха Иеронима Саванаролы, который в 1498 году сожжен по приказу папы Александра VI за обличение пороков своего века и проповедь Христовой любви и сострадания к униженным и оскорбленным классам народа. Грек также выступал со своей проповедью нестяжательства светской власти, а особенно иерархов православной церкви, обличая их в приверженности к мирским наслаждениям. За это его заточили в келью тверского монастыря Острочь, где Максим прожил с 1531 по 1551 год, но так и не отказался от своих убеждений. Он неоднократно просил царя отпустить в монастырь на Афоне, но московский владыка не хотел, чтобы на Западе знали обо всех беззакониях земли нашей. В 1556 году он умер в Троицкой Лавре, так и не смирившись с нашей кривдою.
Ортодоксальность, а проще говоря, косность русской православной церкви проявляется также в отказе от перехода ее с юлианского на современный григорианский календарь. Сейчас разница между календарями достигла тринадцати дней и продолжает увеличиваться. Теперь россияне празднуют главные христианские праздники дважды: вначале по григорианскому, а потом юлианскому календарю. Вот и длятся у нас рождественские праздники с 25 декабря по 13 января, можно представить и подсчитать, во сколько миллиардов рублей ежегодно обходится государству эта сиеста, а потом следуют у нас двойная Пасха, Троица, и т.д. Даже самые стойкие не могут встретить Новый год без выпивки и закуски и соблюсти пост до 7 января. Сами священники вряд ли не поддаются соблазну выпить в новогоднюю ночь шампанского и водочки с закуской соответствующей. Наплевать патриарху с присными на двусмысленность и даже порочность этой ситуации, а ведь греческая православная церковь, преемница византийской, давно перешла на современный календарь, а святость ее вряд ли стала меньше, чем у русской церкви.
Тверская земля позже оказалась между молотом и наковальней Петербурга и Москвы, аналогом 101 километра советских времен, куда высылали неугодных властями людей. Сюда в 1859 году, после отбытия каторги, был выслан Ф. М. Достоевский, где встретился со своими подельниками по кружку петрашевцев в Петербурге. К тому времени он переболел революционщиной и со страхом смотрел на радетелей о народном благе, которые боролись друг с другом за право быть главным переносчиком счастья. Позднее он воссоздал их в повести «Бесы».
В те времена в Твери было создано отделение партии «Земля и воля» во главе с петрашевцем А. И. Европеусом, а в 45 селениях этой губернии в 1870-х годах вели антиправительственную пропаганду 88 народников, среди них была и Софья Перовская, прославившаяся покушениями на государственных чиновников. Они верили, что несут в народ что-то «умное, доброе, вечное», но, как известно, добрыми намерениями умощен путь в ад. Народники оказались предтечей эсеров и большевиков, использовавших их методы террора при захвате власти в 1917 году, когда бесы вырвались на волю.
Поразительно, что тогдашний вице-губернатор Твери М. Е. Салтыков-Щедрин оказывал помощь этим разрушителям империи. Его тверичи даже называли «вице-Робеспьером». В конце концов, Щедрин был отозван в Петербург, где занялся литературным творчеством и описал нравы Твери в «Истории одного города», «Помпадурах и помпадуршах», «Господах Головлевых» и в «Пошехонской старине». Российская интеллигенция всегда была великолепна в разрушении своего государства, а не в его творческой поддержке. В конце концов, она породила интеллигенцию советскую, тех самых «образованцев», которые с энтузиазмом укрепляли устои большевистской диктатуры и «путинской вертикали».
Тем не менее, горожане была в передовых в освоении передовых западных технологий, на рубеже 19 и 20 веков это были не только автомобили, но и велосипеды. Любителей такого способа передвижения называли «циклистами», которые должны были следовать правилам: – «Желающие ездить в г. Твери на велосипедах должны получить из городской управы нумер с оплатою стоимости его. Полученный из управы нумер должен быть укреплён позади седла велосипеда таким образом, чтобы такой был виден для проходящих и проезжающих. Каждый велосипед, во время  езды на нем по городу, должен иметь звонок или рожок, которые должны издавать звуки значительной силы, а в ночное время — красные зажженные фонари, которые укрепляются спереди велосипедов на видном месте».
Хорошими были правила, только следуют им у нас редко, хотя в Европе произошла очередная велосипедная революция и тамошний народ  пересел с автомобилей на велосипеды. В большинстве крупных городов создана инфраструктура с велосипедными дорожками, центрами проката и обмена. Передвигаться по городу модно и даже престижно, а цены достигают несколька тысяч долларов.
Помпезность сталинского «ампира» сохранилась в центральных площадях города с памятниками Ленину и Калинину, в окружающих их зданиях с колоннами и барельефами рабочих и колхозников, а также с многочисленными чиновниками внутри. В мэрии отмечали день рождения заместителя по муниципальной собственности, его приемная была уставлена  букетами цветов, каждый стоил дороже месячного довольствия пенсионера. Курчаво живут! Управляющая социальной службы города дала направление в «Дом милосердия», расположенный на окраине города.
По дороге на ночлег остановился передохнуть на берегу Волги. Возле здания речного вокзала заметил группу ребят, занятых изготовлением древнерусских доспехов. Они были членами клуба «Витязь», целью которого является возрождение искусства русского боя. Председателем клуба Сергей, лысоватый мужичок лет сорока, с лицом, обрамленным интеллигентной бородкой, не хватало лишь чеховского пенсне и чахоточного блеска в глазах. По образованию он был историком и психологом, а по призванию –  русский патриот. Сергей собрал вокруг себя дюжину юношей и девушек, которых обучал собственными руками создать кольчугу и шлем, как отковать меч или сделать лук и пользоваться ими в бою. Поразили меня открытые лица с ясными глазами, никто из ребят не курил и не употреблял спиртного, не говоря уж о наркотиках. По крайней мере так заявил Сергей. Следующим утром они отправлялись в Новгород на всероссийскую встречу клубов «Витязь», где проводились показные бои между участниками, а также обмен опытом в изготовлении оружия. От общения с этими ребятами у меня потеплело на душе и стало явственно: нет, не погибла Русь, было у нее героическое прошлое и есть надежда на будущее. Всё зависит, кто и куда направит их устремления, я еще не знал, что грядёт кровавая разборка в так называемой Новороссии.
«Дом милосердия» устроили в двухэтажном здании бывшего детского сада, который закрыли за недостатком в детей дошкольного возраста. Правда, сейчас район заселяют уроженцы Кавказа и республик Средней Азии, у которых многочисленные семьи и нет проблем с рождаемостью. Их каменные дворцы возвышаются над деревянными развалюхами коренного населения.
В ночлежке произведен внутренний ремонт и покрашен фасад. Рассчитан приют на сорок человек, на каждом этаже устроены помещения для кухонь и ванных. Закуплены даже инвалидные коляски для будущих постояльцев. Пока не решены проблемы финансирования, живет здесь только семь мужчин и пять женщин. Способные работать, с утра расходятся на производство, но большинство остается дома и занято устройством прилегающей территории или уборкой помещений.
Павел, сухорукий дежурный по ночлежке, отвел мне комнату-люкс заведения, каковой оказался изолятор для вновь прибывших постояльцев, с кафельным полом и белыми, накрахмаленными простынями и наволочками. В ванной устроена печь для прожарки одежды новичков от насекомых, да еще и душ с горячей водой. Это было особенно приятно, поскольку во всей Твери горячая вода на летний сезон отключена, ее не было даже в номерах люкс центральной гостиницы города.
Я посещал единственную в Питере ночлежку на Синопской набережной, устроенную в подлежащем сносу здании. Там не было ни кухонь, ни изолятора, да и горячего душа нет, сидельцам выдают талоны на бесплатную помывку в бане. А ведь Петербург претендует на роль культурной столицы России. Известно, что нельзя быть культурным, не заботясь о ближнем. А вот захолустная Тверь сподобилась найти ресурсы и обеспечить своих обездоленных жителей достойным жильем.
Конечно же, это еще очень далеко от условий ночлежки в Мельбурне, где я прожил две недели. Там была устроена столовая на 50 мест, а также стояло пианино, на котором часто музицировал мой приятель-ирландец. Кормили три раза в день, да еще перед сном выдавались фрукты, и торт к чаю или кофе. Волонтеры ежедневно приходили в столовую, чтобы помочь персоналу. Бесплатно раздавали мыло, шампунь и бритвенные принадлежности. Постельное белье меняли еженедельно. В том же здании устроена библиотека с читальным залом и несколькими компьютерами с выходом в Интернет. Там же был и спортивный зал с великолепным комплектом тренажеров.
Существенно, что сеть подобных ночлежек организована не только в Австралии, но и во многих других странах мира. Управляет ими и финансирует их католический фонд Озанам, привлекающий также средства местных муниципалитетов. При этих центрах существуют службы психологической и юридической поддержки бездомных, а также отделы их трудовой ориентации.
В этом плане в очень неприглядном свете выглядит наша православная церковь, которой не ведома организация странноприимных домов. По крайней мере, не знаю я о существовании подобных заведений в России, хотя при монастырях наличествуют комнаты для приезжих. Наши иерархи больше заботятся о собственном благополучии, чем о нуждах собственного народа. Ну, куда еще дальше идти, если священники тем и заняты, что освящают открытие новых бензозаправочных станций, торговых центров и казино. Монашествующий Кирилл, заодно ещё и патриарх всея Руси, отсуживает у соседей миллионы рублей за библиотеку и ремонт своей квартиры, записанной за так называемой родственницей.
Дежурный прослужил охранником в тюрьмах и лагерях, а когда разбил его инсульт, вынужден был выйти на пенсию. Она у него милицейская, повышенная, но не достаточная для приличного существования. Вот и устроился на работу в ночлежку, где большинство обитателей бывшие заключенные, которых он опять охраняет. Мне по сему поводу вспомнилось высказывание Сергея Довлатова, служившего охранником в лагере, что в России половина мужиков сидела, а половина их охраняла.
Я вышел на улицу покурить и вскоре ко мне присоединился постоялец Леха, руки и грудь его в тюремных наколках. Было Лёхе 54 года, из которых отсидел 25. Поведал вкратце свою историю, перемежая ее крутым матом: «Я человек с маленькой буквы, фамилия у меня Воркунов, отсюда и - Вор, моя кликуха. Последний раз сидел в «семерке», что в Ржеве находится, там много друзей осталось. Я отдыхаю в тюрьме, там жизнь легче, чем на воле. Там все свои, а здесь смотрят на меня как на нелюдя. Взял я на себя дела своих партнеров, они теперь миллионеры, а я в дерьме. Да еще сифилис замучил. Если мне врачи его не вылечат, подожгу весь город и опять сяду». Неуютно Лёхе жить на свободе, где ежедневно нужно своей головой решать, что и как делать, а в зоне все за него решало начальство, там он был свой и в законе, а здесь пария.
Я прошел с Лёхой в комнату с семью постояльцами, готовыми ко сну. Юный наркоман с кроличьи глазами прятал от соседей перед сном содержимое карманов в наволочку, соседи делали тоже. Здесь никто никому не верил, правда, и в ночлежках Австралии постояльцы поступали также. Двухэтажные нары застелены отслужившими службу в казармах одеялами. Я рассказал о ночлежках Америки и Австралии, в которых пришлось обитать, о жрачке четыре раза в день и отдельных комнатах для каждого из обитателей, о компьютерных классах для бездомных и курсах писательского мастерства в ночлежке Сиднея. Но мужики так и не врубились, что я самолично там побывал, либо решили, что несу какую-то феню. Только старик с нижней койки несколько оживился, узнав, что я из Питера и спросил: «А ты мне скажи, где сейчас Романов, первый секретарь Ленинградского обкома партии. Я когда-то охранником у Григорий Васильевича служил. Может, вспомнит и поможет мне, как считаешь?» Я в обалдении посмотрел в тусклые глаза, - неужто верит, что эта партия ещё может восстать? А ведь зря сомневался, в последние годы путинцы уверенно ведут нас в красное прошлое.

ЛАГЕРЯ

Рядом с постом ДПС на трассе я познакомился с Наташей, студенткой психологического факультета Петербургского университета. Она отстала от друзей и добиралась из Крыма домой автостопом. В Крыму она участвовала в съезде «толкиенистов»,  любителей фантастических книг английского писателя Джона Толкина, переводы которых впервые были напечатаны в России в 1985 году. В «Хоббите» и «Хранителях колец» советский читатель впервые открыл фантастический мир «эльфов», «гоблинов», «хоббитов», «орков» и других героев его книг. Эпос Толкина о жизни народов воображаемого Средиземья, расположенного на какой-то планете, похожей на нашу, можно сравнить с «Эддой», «Калевалй», «Песнью о Нибелунгах» прежних времен. Это продолжение в будущее кельтских легенд и сказаний, и, вероятно, крупнейший эпос XX века. Уже после него созданы Голливудские саги о «Звездных войнах», либо магический сериал  о могущественном  мальчике Гарри Поттере.
В игре, в отличие от нашей жизни, все мгновенно можно изменить в свою пользу. Вот почему так популярны эти игры не только в России, но и на Западе; на их основе были созданы компьютерные игры, где каждый игрок может создать свою Вселенную с планетами, населением и цивилизациями. Сейчас каждый может быть Богом на дисплее компьютера, а ведь братья Стругацкие еще до распространения этих игр написали фантастическую книгу «Как трудно быть Богом».
Наташа отыграла свою божественную игру в Крыму, переоделась в обычную одежду, и я удивился ее бесстрашию в одиночку путешествовать по дорогам России. Она даже отказывалась от помощи милиционеров, голосуя подальше от поста ДПС, но Наташа объяснила, что подчас милиционеры опаснее обыкновенных дальнобойщиков.
Дорога шла вдоль Волги, и по обочинам выстроились ряды торговцев копченой и вяленой рыбой, вывешенной на решетках. Я приценился к стоимости копченого угря и в ужасе отступился – цена была выше, чем в Нью-Йорке. Тем не менее, торговка вручила мне бесплатно вяленую плотвичку в надежде, что благое начало даст соответствующий процесс, чего я ей и пожелал, вот только пива к рыбке не оказалось.
Вверх по течению тянулся караван барж и шныряли прогулочные катера. На берегу устроился старик с удочкой, который посетовал, что за три часа не поймал ни одной рыбки. Что-то существенное можно здесь поймать только сетями, но участки реки поделены между профессионалами, которые отбирают сети и даже топят тех, кто не принадлежит к их мафии.
Я не преминул возможностью искупаться в главной реке России. Расплескал нефтяную пленку на поверхности воды и поднырнул, чтобы оказаться на чистой воде, да не рассчитал и врезался головой в скопление пластмассовых бутылок. Вылез на берег грязнее, чем до купания. Боже – это и есть матерь рек русских?!
Ближе к вечеру вознамерился остановиться в придорожном кемпинге, но минимальная расценка за койко-место оказалась порядка 20 долларов за ночь. Я уже год как не зарабатывал никаких денег, так что пришлось ехать дальше. Подалее заметил указатель двух пионерских лагерей и повернул на проселок. Вскоре оказался перед аркой, на которой было написано «Пионерлагерь Орленок», а дорогу преграждал шлагбаум, не услышал пионерского горна и голосов резвящихся детей.. Сторож объяснил, что пионерлагерь уж много лет как закрыт, а на его территории находятся пансионат и молодежный лагерь.
На спортивной площадке резвились тинэйджеры, ребятки от 13 до 16 лет. На всех красные майки с логотипом: «Альтернатива Есть!». Вожатыми оказались Света и Юра, которые возглавляли одноименный лагерь, созданный правительством Москвы для помощи бывшим и будущим наркоманам. Финансировал его международный центр помощи несовершеннолетним. Меня несколько смутил их лозунг, понятное дело, он означал альтернативу наркомании, но в чем же она состоит? Конечно же, в здоровом образе жизни, пище, питье, спорте и т. д. Ну, а что же главное, ради чего жить-то?
Пионеров большевики воспитывали как бы ради счастья родины и мирового человечества, а «противоположников», похоже, готовят к жизни ради себя. У них нет каких-то глобальных, захватывающих идей, да и развлечения у них скучные: нет ни торжественных линеек, ни пионерских костров, ни песен, ни галстуков. Правда, ежедневно Света проводила семинары о вреде наркотиков, алкоголя и курева. Эти знания они должны были в дальнейшем передавать своим сверстникам в школах и дворах, а также внедряться в компании наркоманов и разлагать их изнутри. Ну и поколеньице у нас растет! Что-то иезуитское было в этой программе, слизанной с американского проекта  “Say, no!” (скажи – нет наркотикам), который возглавляла Барбара Буш, мамаша президента США.
Начальница лагеря Света была великолепным образцом  современной бизнес вумен. Чудесная точеная фигура, которую обтягивают модные джинсы и футболка с логотипом «Альтернатива есть», а на лице дорогая косметика. Она вела курсы визажистов в престижном районе Москвы, училась в аспирантуре психфака университета, а муж был доцентом филфака. У них оказались хорошие связи с фондами ЮНЕСКО, и ежегодно Света ездила за границу на всевозможные семинары и конференции, получала гранты и премии. Попасть в этот круг международных борцов против чего-то или за что-то очень не просто, связи нужны светско-чиновничьи.
Ребята с энтузиазмом встретили мое предложение прочесть лекцию о моих контактах с молодежью США и Австралии и даже пригласили к ужину. До ужина вожатые проводили идиотические коллективные игры, состоявшие в наливании бутылок водой посредством чайных ложек, либо в прыжках не прямо, а боком. Вот и весь спорт, правда, после ужина они отправились в дискотеку, где втихомолку курили и для видимости пили безалкогольное шампанское, подаренное компанией «Газпром». В кустиках для них существовала другая, альтернативная, жизнь.
Света позволила воспользоваться ее мобильником, чтобы позвонить в Москву и напроситься на ночевку. Найдя в записной книжке телефон своего компаньона по велосипедной поездке по США, я решил ему позвонить. Он, будучи в Нью-Йорке, неоднократно ночевал у меня, готовясь к поездке на велосипеде во Флориду. У Аркадия была какая-то типично еврейская фамилия, которую он на дух не переносил, да и самих евреев не очень жаловал. Он много путешествовал по северу России, снимая на видеокамеру уходящую культуру поморов. Аркадий увлекся также якутскими обычаями и посвятил им свою поэму, подписавшись псевдонимом - Сарлык, который с тех пор сделал фамилией. Это был человек абсолютного здоровья, никогда не пил и не курил, мог подтянуться на турнике пятьдесят раз и пробежать марафонскую дистанцию спиной вперед. В нашей поездке по США он всегда лидировал, а я тащился за ним, задыхаясь прокуренными легкими.
И вот звоню ему в Москву, жена подняла трубку и услышав мою просьбу, сиплым шепотом ответила: «Нет больше Аркадия на этой земле, убили его месяц назад». Это было для меня как обухом по голове, ударом под дых, пощечиной жизни. Неужто спортсмен, поэт и музыкант Аркадий занялся бизнесом? Ведь за это пуще всего и убивают. Ушел из моей жизни еще один близкий человек, яркий, умный, дававший людям радость общения, создававший музыку и гармонию, которой до него на земле не существовало. Ужели он выполнил все предназначенное ему судьбой и ушел в вечность, чтобы принять новое воплощение? Только надежда на другую жизнь, на воскресение позволяет смертным существовать на этой земле. Я пробормотал свои сожаления по поводу смерти и отключился в шоке, чтобы позднее осознать эту потерю.
Следующей остановкой избрал я Клин, бывший когда-то родовым имением царского дома Романовых. Радищев встретил здесь слепого певца и, движимый чувством сострадания, дал тому в подаяние рубль, но нищий отказался из боязни, что у него его все равно отберут: «Полушку немного прибыли украсть, но за рублем охотно многие протянут руку. Возьми его назад, добрый господин, и ты и я с твоим рублем можем сделать вора.… Нет ли старенького у тебя платка? Когда у меня заболит горло, я его повяжу; он мою согреет шею; горло болеть перестанет; я тебя вспоминать буду, если тебе нужно воспоминовение нищего». Радищев снял платок со своей шеи и собственноручно повязал на шею нищего. А по пути назад из Москвы Радищев узнал, что нищего похоронили в его платке. Литературоведы говорят, что этот эпизод с платком дал Пушкину повод для истории с бараньим тулупчиком, который Гринёв дарит Пугачеву в «Капитанской дочке».

МОСКВА

«Столица счастья», как называлась Москва в советской песне, словно спрут раскинула во всех направлениях присоски 11 шоссейных и 9 железных дорог. Через них она высасывает из России животворные соки. Все годы советской власти была она на особом режиме прописки и обеспечения продуктами и товарами. Миллионы ограбленных россиян рвались сюда, чтобы купить одежду и продукты, которых не было в провинциях. Она была и остается витриной, в которую поместили почти все содержимое княжества под названием Россия. В ней и сейчас находится 80 процентов денег нашей страны.
По Ленинградскому шоссе и проспекту протискивался я на своем хрупком велосипеде между армадами агрессивных иномарок и не менее опасных отечественных автомобилей, объятых манией взаимного преследования. В этой мешанине транспорта отражалась иерархия и структура нашего российского общества с боссами, шестерками и париями. Ну, а на меня вообще никто внимания не обращал, я был вне конкуренции, добровольно от нее отказавшись.
Москва всегда приводила меня в шоковое состояние, в этом городе чувствуешь себя мелкой козявкой, затерявшейся в клубке троглодитов, ящеров, гадюк, упырей и уродов. Она и создавалось-то московскими князьями, чтобы подавить, проглотить окружающие княжества, лишить их самостоятельности, превратить в покорных данников, рабов своей жестокой воли. Московские князья добились своего, научившись лучше других пресмыкаться перед царями Золотой Орды, предавая и продавая соперников. Существенно, что все они делали с именем Божьим на устах, привлекая на свою сторону продажных иерархов церкви.
Впервые имя Москвы упоминается в 1147 году в письме суздальского князя Юрия Владимировича по прозванию Долгорукий к северскому князю Святославу Ольговичу, приглашавшего союзника на заключение договора. «Приди ко мне, брате, в Москов» – писал князь Святославу, которому позднее устроил роскошное пиршество. По великолепному выражению летописца, получился у них «обед силен». Долгая Рука был также силен в загребании чужих владений, так он поступил и с землями боярина Стефана Ивановича Кучки. По выражению летописца, на берегу Москвы-реки боярину принадлежали «села красные хорошие», да только Долгорукий «оные села возлюбил» и переименовал деревню Кучковку в Москву. В Ипатьевской летописи во второй XII века упоминается еще двойное название города: «Москва, рекше Кучково».
Хотя в рукописи не говорится, что Юрий Долгорукий убил прежнего хозяина будущей Москвы, но на это косвенно указывают происшедшие позднее события. Это было уже во время княжения его сына, Юрия Боголюбского, тот жестоко расправлялся с бывшими союзниками, подозревая их в измене. Его ненавидели и боялись друзья и ближайшие родственники. Согласно рукописи, 28 июня 1175 года в селе Боголюбово собрались братья Кучковичи в доме Петра, «зятя Кучкова», в компании ключника Андрея Амбала, кабардинского происхождения, и еврея, Ефрема Мойзича, и порешили покончить с Андреем. Согласно одной из рукописей, Андрей в это время спал у себя в «ложнице» с «кощеем», так по древнеславянски называли мальчиков. Так что очень вероятно, что был князь основателем российской педофилии, и называть его надо Богомерзкий. Заговорщики ворвались в спальню, и как Андрей ни защищался, Петр Кучкович вначале отрубил ему правую руку, а потом добил. Так весело и с гиком зачиналась история «столицы счастья».
Москва долго оставалась захолустной деревней, но в 1322 году ее князь Юрий Данилович получил великое княжение в Новгороде, а в Москву перебрался его младший брат, Иван Данилович. Он был прозван Калитой за привычку носить кошель с мелкими деньгами для раздачи милости (показушничал мужик, пиарился по мелочам). Умным политиком оказался князь, когда сподобился перевести митрополичью кафедру из Владимира в Москву. В 1325 году митрополит Петр вместе с князем Иваном заложил первую каменную церковь в Москве – Успения Богородицы, превратившуюся позднее в Успенский собор. На следующий год митрополит скончался и завещал похоронить себя в этой церкви, сделав наказ Ивану: «Бог благословит тебя, и поставит выше всех других князей; и распространит город этот паче всех других городов; и будет род твой обладать местом сим вовеки; и руки его взыдут на плещи врагов ваших; и будут жить в нем святители; и кости мои здесь положены будут». В благодарность за такое предсказание москвичи сделали Петра святым покровителем города.
Феогност, следующий российский митрополит, уже окончательно поселился а Москве, как и все последующие митрополиты, обратив ее в столицу всей русской церкви. Поэтому даже после перевода столицы в Санкт-Петербург императоры ездили венчаться на престол в Москву.
Вся дальнейшая политика московских князей состояла в распространении их власти над всеми русскими землями, прежде всего над Суздальским, Смоленским, Рязанским и Тверским княжествами, а также над вольным Великим Новгородом, в чем и преуспели. Доставалось и Москве, прежде всего от татарских нашествий, особенно во время царствования Ивана Грозного. В 1571 году орда крымского хана Девлет-Гирея внезапно обрушилась на Московское княжество. Наводчиком татар был разбойник Кудеяр Тишенков, сообщивший хану, об унынии и слабости русского народа от правления безумного Ивана. Память об этом предательстве сохранилась в народе в строках песни: «Жил-был на России разбойник, и звали его Кудеяр».
Иван Васильевич, следуя традиции предыдущих князей, предал столицу на произвол захватчиков и бежал с двором в Серпухов, где  получил от хана следующее письмо: «Жгу и пустошу все за Казань и Астрахань. Будешь помнить. Я богатство сего света применяю к праху, надеюсь на величество божие, на милость для веры Ислама. Пришел я в твою землю с войсками, все поджег, людей побил; пришла весть, что ты в Серпухове, я пошел в Серпухов, а ты из Серпухова убежал; я думал, что ты в своем государстве в Москве, и пошел туда; ты и оттуда убежал. Я в Москве посады сжег и город сжег и опустошил, много людей саблею побил, а других в полон взял, все хотел венца твоего и головы; а ты не пришел и не стал против меня. А еще хвалишься, что ты московский государь! Когда бы у тебя был стыд и способность, ты бы против нас стоял! Так отдай же мне  Казань и Астрахань, а не дашь, так я в государстве твоем дороги видел и узнал. И опять меня в готовности увидишь». Миновала татарская угроза, причем царь во всем обвинил своего опричника Мстиславского, что тот был изменником в сношении  с татарами, обвинив заодно и многих бояр в предательстве земли Русской. В 1775 году Потёмкин отомстил татарам, присоединив Крым к российской империи.
Последний раз Москва горела в 1812 году, откуда Кутузов вынужден был бежать после поражения под Бородино. Первопрестольную столицу жгли сами, в основном, перепившаяся на халяву чернь. Просвещенный Наполеон и сам показал себя варваром, приказав взорвать кремль, и с трудом вырвался из его полыхающих окрестностей. Ленин вернул ей столичный статус, когда в марте 1918 года сбежал сюда из голодного и холодного Петрограда.
Прямым продолжателем дела московских князей был Сталин, который вернул растерянные Лениным земли и даже расширил границы за счет территорий Румынии, Польши и Германии. С 1945 по 1991 год Россия была могущественной и обширной империей мира, нам никто не был страшен, даже США, которые мы могли уничтожить одним нажатием кнопки. Собой народ же не мог гордиться, поскольку после Гражданской и ВОВ выжили у нас худшие представители великороссов.
И вот еду Арбатом по направлению Кремля, по сторонам высятся маленькие небоскребы, помещавшие раньше в себе конторы Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). Совет этот наши коммунисты, перекрасившиеся в демократов, благополучно развалили, создав ублюдочное Содружество Независимых Государств (СНГ), чиновники которого теперь заполняют эти небоскребы. Поразительно, что число чиновников в Москве после развала СССР и всех его структур не уменьшилось, а увеличилось. Ведь сюда переехали представительства всех субъектов федерации с губернаторами и челядью.
А вот и Охотный Ряд с Манежной площадью и памятником Георгию Жукову. Место выбрано очень неудачно, на задворках исторического музея и сбоку от стройки новой гостиницы взамен снесенной гостиницы «Москва». Обличье у маршала страшновато: при всех регалиях, в галифе и ботфортах, он напомнил мне Медного всадника на Сенатской площади. Только Петр I воздвигнут на высокий пьедестал, а кровавый опричник Сталина скачет почти на уровне мостовой, и того и гляди, обрушит его бронзовый конь копыта на черепушки прохожих.
Самому-то маршалу было не привыкать распоряжаться чужими жизнями; он безоговорочно выполнял приказы Сталина, бросая в пекло войны миллионы безответных солдат, чем завоевал любовь диктатора, который считал, что «незаменимых людей нет». В интеллектуальном и моральном отношении Жуков был двойником Сталина: академий не кончал, происходил из рабочих и крестьян, в обращении с подчиненными был прост до грубости и матерщины. Приказ Жукова по Ленинградскому фронту о преследовании родственников военнослужащих, оказавшихся в плену был пострашнее сталинских директив о создании отрядов СМЕРШ (смерть шпионам). В основном занимались они расстрелом собственных солдат, отступавших от превосходящих сил противника. Он вводил в бой маршевые подразделения без какой-либо подготовки, приказывал атаковать противника без достаточного артиллерийского обеспечения, а идиотический и мадовероятный поступок Александра Матросова, прикрывшего своим телом амбразуру дзота, рекомендовался  красноармейцам как образец для подражания.
Приписываемая Жукову роль гения, фронтового двойника Сталина одно появление которого на фронтах превращало возможные поражения наших войск в победы, не имеет реальной основы. Он не смог предотвратить окружения Ленинграда (брать его штурмом Гитлер не собирался), по вине Жукова наши войска потерпели катастрофу под Вязьмой и Ржевом. Преувеличена пропагандой и его роль в Сталинградской битве, он бездарно действовал при обороне города с севера и после окружения обреченной 6-й армии Паулюса прозевал наступление немцев под Ростовом.
Действия Жукова при взятии Берлина, а особенно ввод танков в укрепленный город, предвосхитили своим безумством и кровопролитием штурм его последователями Грозного. После взятия Берлина город был дан на разграбление победителям, не отставал в этом плане и сам командующий. Достойным продолжателем его дела оказался «Паша – Мерседес», былой министр обороны Грачёв, вывезший из Германии парк личных автомобилей. После действий его войск город чеченский Грозный напоминал взятую Жуковым столицу Германии.
Заправляет украшательством нашей «столицы счастья» грузинский князь Зураб Церетели, и такое наворотил в центре Москвы, что диву даешься, кто же ему все это позволил? Все эти скульптурки в псевдорусском стиле вызывают у меня чувство горечи и раздражения на людей, заправляющих этим городом. Посреди Манежной площади устроены какие-то застекленные бункеры с лифтами, на которых опускаешься в преисподнюю, где торгуют чем-то мне непотребным и чрезвычайным дорогим. Видимо архитекторы предполагали создать что-то подобное стеклянной пирамиде во дворе Лувра, да получилось как в гениальном высказывании проштрафившегося премьера Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось – как всегда».
Я последний раз был в Москве лет десять назад, и за эти годы она превратилась в совершенно другой город. Конечно же, не смотря на ухищрения Церетели, Москва похорошела. Центр города содержится в образцовом порядке, исчезли толпы провинциалов, приезжавших в столицу отовариваться, но город заполнился мигрантами из Средней Азии, Китая и Закавказья. Только бывших жителей Афганистана здесь порядка 40 тысяч. Нет очередей не только в магазинах, но и к мавзолею Ленина, а молодежь почти не знает о его страшной роли в истории России. В Александровском саду зеваки поражаются «гусиным шагом» смены караула при могиле «неизвестного» солдата. Мне же, всегдашнему цинику, вспомнился по этому поводу анекдот: к этой могиле «неизвестного» подходит мужик и произносит: «Привет, наш доблестный герой», а из могилы голос: «Яволь, герр русише мужик, зер гут». 
А вот и Красная площадь, опозоренная посадкой на ней Матиаса Руста, немецкого летчика-любителя, решившего пролететь от Скандинавии до Москвы без разрешения властей. Тогда-то мы осознали, насколько беспомощна и безалаберна наша оборона, если любой сумасшедший может нарушить границу, пройти мимо всех радаров и систем раннего оповещения, и сесть в центре столицы государства. Взрыв реакторов Чернобыльской ГЭС показал, что жизни наших граждан опасность изнутри грозит больше, чем снаружи.
Стены Кремля были возведены зодчими Аристотелем Фиораванти, Пьетро Антонио Соларио, Джонно Антонио и другими мастерами из северной Италии, призванными сюда Софией Палеолог, женой  Ивана III. Стены помнят страшные времена Ивана Грозного, и Лжедмитрия с Мариной Мнишек, коронованной здесь царицей. Помнят они и казни стрельцов кровожадным Петром, и парады с демонстрациями счастливых советских граждан перед Сталиным в окружении банды сподвижников. Многие из них захоронены рядом с паханом под кремлевской стеной. Сохранился у их подножья мавзолей с трупом Ленина, главного злодея России ХХ века. Удивительно, в списке самых знаменитых людей прошлого века, опубликованном в New York Times, его имени не значится. Вероятно, наши беды и злодеи ничего не значат для издателя этой американской газеты.
Помню, с каким благоговением смотрел я в мавзолее на мумию этого кумира засунутого в стеклянный гроб. Пелена с моих глаз спала только в Питере на втором курсе университета, когда я познакомился с Васей Чернышевым, яростным антикоммунистом
В этом городе я когда-то безумно был влюблен в Таню Сидорову и еженедельно ездил к ней на свидание из Ленинграда. У нее были огромные глаза, великолепная фигура и отменное чувство юмора, а жила в большой квартире на Малом Арбате возле памятника Гоголю. Там в скверике и целовались мы летними ночами и клялись в вечной любви. Как всякая настоящая любовь, оказалась моя любовь несчастной. Таня вышла замуж за благополучного кандидата наук, занимавшегося космической геологией, а я поставил крест на очередной любви. Старенькая должна быть она теперь, пенсионерка, замороченная безденежьем и болезнями. Даже страшно было бы сейчас ее встретить на московской улице, да и не узнали бы мы друг друга.
По улицам ходили новые поколения влюбленных и равнодушно смотрели на затрапезного вида велосипедиста, крутившего педали драндулета «Аист» также не отечественного производства. Я их крутил и плакал о прошедшей любви и потерянных за границей годах, которые не дали мне даже мудрости, или спокойствия. Москва не верила моим слезам, она и своим не верила, а я снова не верил женщинам.

ПОДМОСКОВЬЕ

Ночевать в Москве оказалось негде, так что решил искать пристанища в ее окрестностях. Минское шоссе было даже более  загружено, чем трасса между Петербургом и Москвой. Мне удалось найти параллельную шоссе дорогу, где движение меньше, чем по автостраде, только укатали меня, Сивку, крутые горки. Спускался-то я с ветерком, а в гору приходилось топать пешком. По сторонам дороги велось гигантское строительство поселков для толстосумов, огороженных заборами с охранниками у входов. Подобные дворцы я видывал в окрестностях Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, но не ожидал узреть в нищей России. Вдоль дороги стояли огромные щиты с приглашением купить себе уютное бунгало на берегах Истринского водохранилища или Москвы реки. Эх, не грозит мне пожить в этакой роскоши, да, не у всех рыжих одинаковая судьба.
В районе Голицино обнаружил массу бывших санаториев и домов отдыха. Когда-то принадлежали они государству или предприятиям, простые советские граждане могли купить сюда профсоюзную путевку и оттянуться на месяц. Сейчас сделались они частными, при входе торчат охранники, проникнуть туда возможности не было, так что пришлось жать на педали из последних сил. На 47-ом километре шоссе обрушился ливневый шквал, заставивший спрятаться под стрехой придорожного кафе. Рядом с задним входом стоял Мерседес-600 с двумя лицами кавказской национальности внутри, вскоре подошел третий и уселся за баранку. Не успел автомобиль тронуться, как из кафе выбежала дебелая продавщица и ринулась к машине, размахивая банкнотой. Она кричала, что ей подсунули фальшивые 50 долларов, и если ей сейчас же не заменят их на настоящие, или на русские рубли, то она заявит в милицию. Поломавшись, кавказцы вручили ей другую банкноту и рванули по направлению Москвы.
Ливень продолжался и я решил зайти в кафе, чтобы побеседовать с продавщицей. Пухленькая Оленька еще рвала и метала, рассказывая о подонках, которые расплатились фальшивыми долларами, сославшись, что у них нет рублей. Ей уже несколько раз пытались подсунуть поддельную валюту, так что была настороже. Она даже запомнила номерной знак машины. Я посоветовал ей незамедлительно позвонить в милицию, чтобы эти подонки не надули кого-нибудь еще, хотя и чувствовал всю бессмысленность совета, ведь запросто откупятся они от милиции.
Дождь прекратился, но проходящие машины выхлестывали воду на обочину, так что пришлось ждать пока дорога просохнет. В таких ситуациях я завидовал автомобилистам и сетовал, что всегда в жизни выбираю наихудший вариант. Да, я живу как хочется, а не как нужно, но всегда ли я знаю, что мне хочется? А в результате нет у меня ни дома, ни семьи, ни частной собственности.
На следующем пункте ДПС полиционеры подсказали, что ближайший молодежный лагерь, где можно попроситься на ночлег, находится в поселке Дороново. Пришлось крутить педали еще 30 километров, а потом искать этот пресловутый лагерь, в окрестностях которого я и встретил стриженных под нулевку мальчишек лет по 12, которые показали, где находится их начальство. Трое брюхатых мужиков лет по 50 сидели на скамеечке перед общежитием и лузгали семечки. Они оказались воспитателями летнего лагеря для трудных подростков. Я им представился и предложил прочесть лекцию о ребятах, с которыми я встретился на предыдущей стоянке, тем более, вожатые того лагеря попросили меня передать красную майку с лозунгом «Альтернатива есть!» ребятам следующего лагеря, в котором остановлюсь. Я вручил ее одному из стоявших рядом мальчишек, но усатый воспитатель приказал ему вернуть майку.
С меня потребовали документы, после чего все тот же усатый заявил: «Да у тебя документы, наверное, фальшивые». Меня взбесило его воинствующее хамство и уж я завелся: «Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном, да еще в присутствии детей. Вы, наверное, так с зэками разговаривали». Попал я не в бровь, а в глаз. Усатый признаться, что до выхода на пенсию действительно работал в органах МВД и очень этим гордился.
Стало понятным, что ночевки мне здесь не будет и надо искать что-то спальное в окрестностях. В соседнем санатории свободных мест не оказалось, но администратор позвонила своему знакомому, который сторожил соседний склад и попросила меня устроить. Вскоре явился бравый мужчина лет семидесяти и отвел меня в сторожку, где оказалась свободной комната. Осталось только выбросить оттуда ненужную мебель и подмести пол, на котором  раскатал спальник. Опять у меня была крыша над головой и даже лампа, чтобы заполнить дневник.
Анатолий Александрович был майором авиации запаса, уже двадцать лет как на пенсии. А воевать пошел в пятнадцать лет. Служил в полках бомбардировочной авиации, облетал и объездил весь Советский Союз и даже учил летать вьетнамцев и прочих монголов. Отдал тезка всю свою жизнь и здоровье стране, которая уже перестала существовать. Он не понимает и не принимает весь этот новый мир, в котором ему нет места. Саркастически говорит: «За что боролись, - на то и напоролись. Боролись за счастье народа, только получили его не мы, а прохиндеи из политотделов и комсомольские затычки. Мне приходится ночами сторожем работать, а днями дорожки мостить для нуворишей. Приходится внукам помогать, за образование их платить. Эх, были бы прежние силы, взял бы автомат и разнес к чертям собачьим этих шакалов, что глумятся над народом». Я здравомысленно отмалчивался, советов не давал, ну что же в таком случае делать мне, ведь у меня не было ни его повышенной военной пенсии, ни даже квартиры.

ВЯЗЬМА - СМОЛЕНСК

Утром Анатолий Александрович напоил нас чаем и пожелал доброго пути. А дорога шла по местам боев наших воинов с захватчиками, рвавшимися к Москве. В XVII-ом  веке это были литовцы и поляки, в XIX-ом  – французы, а в XX-ом – немцы. Проезжаю Можайск, миную Бородино, Гжатск. По этой дороге в начале войны отступала наша армия, а немецкие самолеты беспрепятственно поливали красноармейцев свинцом. Борис Пастернак писал тогда:
Там в вечерней красе,
Мимо Вязьмы и Гжатска,
Протянулось шоссе
Пятитонкой солдатской…
Вместо русских пятитонок и немецких танков сейчас по этому шоссе идут на Москву перегруженные товарами и продуктами огромные фуры. Снабжение Москвы на 70% обеспечивает импорт с Запада, былые захватчики одержали над Россией бескровную победу.
Вот и старинная Вязьма, основанная в XI веке. Долгое время ею владели литовцы, но Иван III отбил этот старинный город. Во времена Ивана Грозного здесь имели усадьбы его сподвижники Василий Шуйский и Борис Годунов, который построил за собственный счет собор. Во времена Смуты Шуйский и Годунов сделались непримиримыми врагами, а город больше года был в руках Самозванца.
В его окрестностях произошла кровопролитная битва между отступающими французскими войсками и корпусом генерала Милорадовича, к которому присоединились казаки атамана Платова. Битва длилась 10 часов и было уничтожено 7 тысяч французов. Я уже упоминал, что Милорадович был убит не французом, а русским, декабристом Каховским. Кстати говоря, Кутузов был против активного преследования французов нашей армией, предпочитая пассивное преследование армии Наполеона, чтобы не жертвовать жизнями русских солдат. Наши же доблестные советские полководцы, даже перейдя границу СССР, на плечах отступающих немцев на перегонки рвались к Берлину, чтобы, не дай бог, американцы с англичанами раньше их не взяли штурмом столицу Рейха. 
Самый страшный удар Вязьме нанесен был вторжением гитлеровских войск, когда была она разрушена на 99%. Константин Симонов, бывший военным корреспондентом, тогда писал: «Вязьма разбита и сожжена так, что ничего не могу понять, с одного конца насквозь видны крайние развалины на другом конце города». В 1943 году он написал берущий за душу стих о фронтовой дружбе и чистоте помыслов защитников нашей Отчизны в ту войну. Приведу лишь несколько строк:
Я помню в Вязьме старый дом.
Одну лишь ночь мы жили в нем.

Мы ели то, что бог послал,
И пили, что шофер достал.

Мы уезжали в бой чуть свет.
Кто был в ту ночь, иных уж нет.

Но знаю я, что в смертный час
За тем столом он вспомнил нас.

В ту ночь, готовясь умирать,
Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,
Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кров пополам –
Так жизнь в ту ночь открылась нам.
И вот прошло с тех пор много лет, город восстал из пепла, но отнюдь не сияющей птицей Феникс, а кукушкой, не знающей сколько лет людям накукует. Восстановили такие же избы, или деревянные бараки с сортирами на лестнице; правда, в последние десятилетия перешли на кирпичные, либо блочные многоэтажки невнятной архитектуры, называемые «кораблями» и «мыльницами». Крыши  утыканы хлыстами телевизионных антенн, ну а уж совсем «крутые» хозяева обзавелись «тарелочными» антеннами для спутникового телевидения.
Каждый клочок этой земли помнит боль того позорного отступления наших войск в первый год войны. Мне кажется, что первопричиной неудач Красной армии было не бездарность командования, а нежелание солдат воевать за советскую власть. Многие из них помнили раскулачивание при создании колхозов и голодомор 30-ых годов. Поэтому и сдавались в плен ротами и дивизиями.
Об этом ни слова в воспоминаниях маршала Г. К. Жукова . Вот и долдонил: - «Благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в районе Вязьмы, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Почти на две недели они сковали до 28 вражеских дивизий, а за это время, благодаря усилиям Ставки Верховного Главнокомандования, прибыли пополнения войск на Московском направлении». Сколько же лжи и недоговорок в этих воспоминаниях! На самом деле немцы зажали здесь наши войска в клещи и уничтожили их планомерно. Вяземская операция 33-й армии была проиграна по вине Жукова, как и его последующие операции под Ржевом.
В буклете, посвященном 750-летию Вязьмы, я прочел еще одну ложь, посвященную той жестокой поре: «Партизаны отряда «25 лет Октября» ходили в бой с развернутым красным знаменем. И яростными, неудержимыми были эти атаки: фашисты бежали, едва над цепью поднималось алое полотнище». Какими же идиотами должны были быть партизаны, чтобы цепью идти в атаку, да еще с флагом впереди! Ну, а немцы-то еще глупее были, если красного цвета испугались.
А еще в этом буклете рассказывается об учительнице-комсомолке Александре Барановой, которая во время оккупации города немцами еженощно расклеивала на стенах домов листовки с текстами советских песен. Враги выследили патриотку, но и на казнь она шла с советской песней на устах:
По всем океанам развеем
Мы алое знамя труда!
Видимо составители буклета забыли слова песни, либо сама учительница не твердо их помнила, да и какая в этом была разница для не знавших русского языка немцев. Беспардонная ложь сочится в этих историях о жизни советских патриотов в оккупации, либо о сдаче в плен в начале войны. В центральном сквере города установлен памятник генерал-лейтенанту М. Г. Ефремову, войска которого были окружены во время неудачной Ржевско – Вяземской операции. Повезло ему, что был убит, а не попал в плен, или остался жив и вышел из окружения. Расстреляли бы его наши доблестные СМЕРШевцы, и никакого тебе памятника. В той страшной мясорубке погибли сотни тысяч солдат, и еще больше было взято в плен.
По официальным данным к концу 1941 года 3 миллиона 800 тысяч военнослужащих Красной Армии были в плену. Александр Твардовский был военным корреспондентом газеты «Красная Звезда» в этих краях, так что воочию наблюдал гибель наших солдат. Позже он написал:
Я убит подо Ржевом
В безымянном болоте.
В пятой роте,
На левом фланге,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва.
Я не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дна, ни покрышки.
Лежат до сих пор в болотах и лесах Смоленщины не захороненными кости этих солдат. Мы те самые Иваны, не помнящие родства. Хотя и был в советские времена лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто», да только поисками погибших занималось не государство, а пионеры, да пенсионеры. Сейчас места бывших боев прочесывают «черные следопыты», чтобы разрядить неразорвавшиеся бомбы и снаряды. Взрывчатку они продают в Чечню, либо местным бандитам, а цветной металл сдают в утиль.
Вязьма восстановлена в основном деревянными домами, только центр застроен кирпичными зданиями с величественным четырехэтажным кубом мэрии, забитым озабоченными служением народу чиновниками. Это типичный городок российской глубинки, безличный как остальные и вгоняющий в депрессию своей запущенностью.
Глава администрации Вязьмы, принял меня в кабинете со стандартным для чиновников всего мира Т-образным расположением столов, чтобы посетители сидели по сторонам вертикальной части этой фигуры, а начальник их обозревал с поперечины и давал указания. Наверное, отсюда и произошло чиновничье словечко «столоначальник». Почему-то не оказалось у него за спиной портрета президента, наверное оттого, что сам М. В. Чекунов был разительно похож на В. В. Путина. Я даже что-то вякнул на сей счет, и попросил на память его фотографию, но таковой у него не оказалось, а своей фотографией в компании с Лукашенко, президентом Белоруссии, он не поделился.
Мэр ожидал приезда генерала из соседней парашютной дивизии, так что разговор у нас оказался короткий. Чекунов пришел к власти из милиции, поработав до избрания в мэры несколько лет в налоговом управлении. Планов было у него много, а денег мало; надеялся мэр на польские инвестиции, да и немцы сюда заезжают, присматриваются. Как в древние времена, просим мы варягов: придите к нам и правьте.
В единственной гостинице города «Вязьма» горячего душа не было предусмотрено, а из трех рожков люстры горел только один. Наши провинциальные гостиницы милы своим ненавязчивым сервисом. Я поспешил вырваться из ее промозглых стен и отправился полюбоваться на главную достопримечательность города – церковь Одигитрии, построенную по велению Бориса Годунова. В России сохранилась еще только одна подобная церковь в Угличе, где Годунов покончил с малолетним наследником престола Дмитрием. Особенность ее состоит в том, что три каменных шатра церкви поставлены в один ряд. Построена она была в 1635 году и удивительным образом пережила все войны и нашествия. Стоит она на горе, а церковные шатры белого кирпича сложены в причудливом сочетании мавританского и византийского стилей, с узкими окошечками, башенками и балкончиками. Они возвышаются над массивным коробом красного кирпича и церковь как бы украшена белым парусом, летящим над лесами и долинами этого края. Была церковь когда-то ориентиром Денису Давыдову, партизанские отряды которого делали вылазки на войска Наполеона, да и в последнюю войну служили наблюдательным пунктом для наших и неприятельских войск. Поэтому-то и не была разрушена, а сейчас там открыт женский монастырь.
Я зашел внутрь, шла вечерняя служба с тремя монашенками распевавшими псалом и двумя девочками-прислужницами. Я залюбовался на лицо одной из монашек, обрамленное черным платком и светящееся каким-то внутренним светом. Сколько же ей пришлось пережить горя и несчастий, чтобы отказаться от всего мирского и посвятить себя только Богу! На стенах остались следы фресок с суровыми ликами святых, взиравшими на поруганный храм. Но были установлены леса и рабочие ожидали окончания службы, чтобы возобновить работу по реставрации церкви. Авось, и Россию мы когда-нибудь восстановим.
Вернувшись в гостиницу, я устроился на веранде попить пивца в компании Вити Богданова, редактора газеты «Вяземский вестник». Он тоже мечтал о дальних странах и путешествиях, но газета не отпускала. Я и сам знал, каково приходится, если покидаешь любимых, - они очень скоро становятся нелюбимыми. До поздней ночи из дискотеки в парке неслись песни Майкла Джексона, Мадонны, Джагера и неизменной Аллы Пугачевой, земля бы ей пухом – так уж она мне осточертела.
Я ехал по той самой Смоленской дороге, по которой когда-то двигалась вспять деморализованная Великая армия Наполеона. Бросил он ее, и, спасая собственную шкуру, отдал на растерзание партизанам и нашим войскам. (Эх, зачем мы их победили!? Вот Япония проиграли войну США и только выиграла от поражения. Была бы у нас сейчас французская культура, и язык бы все знали иностранный.) А потом по этой дороге отступали немцы, и пелось: «… и по старой Смоленской дороге провожали незваных гостей. Провожали, огнем угощали…».
Вдоль дороги много памятников неизвестным и известным солдатам. Приостановился я возле одного из них. За железной, давно не крашеной оградкой была установлена железобетонная пирамидка с красной звездой наверху. На ее основании были выбиты имена солдат и офицеров лежащих под землей, но имена уже невозможно разобрать, а железобетонные плиты братской могилы покосились и заросли осотом и кипреем.
Будучи в Австралии и США, я поразился количеству памятников ее жителям, погибшим в двух мировых войнах. Они установлены в каждой деревушке и городишке, не говоря уж о крупных городах, где есть музеи ветеранам, их там больше, чем погибших солдат. У нас же если и есть памятники, то лишь погибшим во время Второй мировой войны, либо же большевикам убитым в Гражданскую войну. Нет ни одного монумента русским солдатам и офицерам погибшим в Первую мировую войну, словно и не отдали они свои жизни, защищая свою родину от Германии и Австрии. Не говоря уж о героях Белой гвардии, из последних сил защищавших Россию от чумы большевизма.
Смоленск более тысячелетия стоит на перекрестке дорог России и Европы. В древней летописи записано: «В верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра сидя кривичи, их же град – Смоленск». Город был уже многолюден и заселен древнеславянским племенем кривичей, когда варяги Аскольд и Дир спускались по Днепру на помощь Киевскому князю, поэтому и не взяли они его приступом. В 882 году подчинил его себе тот самый «вещий» Олег, который еще ходил «отомстить неразумным хазарам», которые, кстати говоря, изрядно его поколотили и даже продержали в плену. Он и сам-то порушил изрядно сёл, нив и городов, не пожалел и Смоленск. Да что с него взять – нехристем был. С тех пор город был во владении Киевской Руси, а с 1274 года еще был вынужден платить дань Золотой Орде.
Во времена междоусобицы на город положил глаз литовский король Витовт, который после второй осады взял город в 1404 году. В те времена польское и литовское княжества были значительно сильнее и образованнее российских. Мудрость и образование и тогда шли к нам с Запада. Более 100 лет смоляне жили под поляками (эти два княжества так часто объединялись и разъединялись, что трудно понять, где была Литва, а где Польша). Смоляне не очень сопротивлялись, поскольку им было дано право свободы торговли и вероисповедания, римские католики не заставляли православных переходить в свою веру.
Литовский король взял себе в жены Елену, дочь православных Ивана III и Софии Палеолог и даже не заставил ее перейти в католическую веру. Таким образом он хотел сдержать своего агрессивного тестя, разорившего свободный Новгород, покорившего Псков и собиравшегося идти на Смоленск. На просьбу о вечном мире Иван Васильевич ответил: «Отчина королевская – земля Польская и Литовская, а Русская земля - наша отчина. Киев, Смоленск и многие другие города – давнее наше достояние, мы их будем добывать».
Только с третьего раза, в 1514 году, и уже в правление Василия Ивановича, московские войска овладели этой крепостью. Василий перед этим безжалостно разделался с вольным городом Псковом, а в Смоленске не только не тронул жителей, но даже дал по рублю побежденным ратникам и отпустил их в Литву. Победитель одарил знатных смолян мехами, шелками, ковшами и винами, а также оставил им все литовские привилегии, к которым они привыкли за 100 лет.
Прошли 96 лет владычества московских князей Смоленском, но не принесли они городу благоденствия и спокойствия. Этот город был всегда на границе интересов Запада и России. Борис Годунов направил гениального строителя Федора Савельевича Коня на укрепление крепости, который в рекордно короткий срок с 1596 по 1602 возвел шесть с половиной километров крепостной стены, высота которой достигала девятнадцати метров с толщиной пяти-шести метров и тридцати восемью башнями. Смоленская крепостная стена своей архитектурой очень напоминает красную кремлевскую стену в Москве, построенную столетием ранее Аристотелем Фиораванти. Вероятно, ее строитель хорошо был знаком с искусством итальянских зодчих.
Во времена Смуты, когда Самозванец был поставлен на московский престол польскими панами, король Сигизмунд III решил сам занять Московский престол. На его пути оказался все тот же Смоленск, который не восхотел сдаться на милость победителя гетмана Жолкевского. Осада длилась 20 месяцев, а когда в конце то концов поляки ворвались в город, часть горожан спрятались в соборе, надеясь на божью защиту. Для католиков эти православные люди были почти нехристи: собор был ими взорван, похоронив в своих руинах более трех тысяч прихожан. Правда, и русские не ждали жалости, но и сами не жалели иноверцев, так посланный Ватиканом к нам на разведку иезуит Антонио Поссевино писал в 1582 году: «С самого раннего возраста московиты впитывают то мнение, что они единственно истинные христиане на земле, остальных же, даже католиков, они считают, нечестивыми, еретиками, или людьми, впавшими в заблуждение». 
Добросовестно работал Федор Конь, до сих пор не разрушились сохранившиеся прясла стен и основания башен. Только на свою же беду построили русские эту крепость: после сдачи цитадели полякам, эти стены пришлось штурмовать в 1632 - 1634 годах тому же боярину Шеину, который сдал крепость в 1611 году. Более 50 лет Смоленск был в руках поляков, его три раза пытались взять воеводы Михаила Федоровича, но только в 1654 году войска Алексея Михайловича Романова после двухмесячной осады вернули город московскому престолу. Сын Алексея Михайловича, Петр I рассматривал Смоленск как западный форпост России в своей войне со шведами. Он укрепил крепостную стену города, свез туда запасы продовольствия и расположил свою ставку. А бедный Карл XII неумолимо двигался  тогда к своей Полтаве.
Только в 1812 город опять оказался во вражеских руках, когда наша армия поспешно отступала под ударами Наполеона. Он осадил город и расстреливал из пушек до тех пор, пока корпус Дохтурова и дивизия Коновицына не покинули крепость. Оставив здесь гарнизон, Наполеон поперся на восток, чтобы разгромить армию Кутузова, но русские умели бегать, и догнал он их только под Бородино, изрядно поколотив.
Взяв Москву, он не знал что с ней дальше делать, а все ждал, что Александр I попросит мира, да только не дождался, и покатил обратно на Смоленск. Мстительным оказался этот француз: вначале попытался взорвать московский Кремль, а приехав в Смоленск, приказал подложить пороховые ящики под Городскую стену и разрушил ее основательно.
Прошло еще 130 лет, и теперь уж Гитлер возмечтал свершить то, что не удалось Наполеону: завоевать Россию, ослабленную большевиками. За прошедшие годы наши генералы мало чему научились, а отступали они от немцев еще более поспешно, чем в 1812 году от французов. Ведь и до нынешней поры не научилась наша армия воевать умением, берет верх лишь героизмом солдат, а не талантами и умением командиров.
Геббельс писал тогда в своем дневнике: «Смоленск – это взломанная дверь. Германская армия открыла путь вглубь России. Исход войны предрешен». Исход был предрешен для самого Геббельса, покончившего с собой вместе с женой, а заодно отравившего своих детей. Только ценой миллионных потерь удалось Сталину победить в той войне, народ же её проиграл, потеряв 30 миллионов, а простые люди после войны стали жить ещё хуже.
При въезде в Смоленск, на косогоре, установлен танк Т-34 с дулом направленным на запад. В России это самый распространенный памятник, и у всех дула направлены в западном направлении, да и не удивительно, ведь все интервенции на нашу родину происходили оттуда. Интересно, в каком направлении нацелены сейчас стоящие на пьедесталах немецкие и французские танки?
В окрестностях города заметил лагерь для юных туристов. Решил, что там должны обитать родственные души и завернул на огонек. Его хозяйкой оказалась Анна Петровна, миниатюрная женщина лет пятидесяти, излучавшая доброжелательность и гостеприимство. Я рассказал ей о своих экспедициях по миру и о своем желании прочесть лекцию детям. Оказалось, что летний лагерь закончился, дети разъехались по домам, но было более чем достаточно места для ночевки странствующего велосипедиста. Поскольку при наличии спальника мне не было нужно белья, то я мог устроиться на ночь в любой из десяти пустующих комнат общежития.
Только я успел расположиться в отведенной комнатке, как в нее ворвалась барышня с длинными волосами и ногами, обряженная в джинсы и майку с логотипом Мичиганского университета, и бросилась меня обнимать. Я никогда не против не только обняться с молоденькой девушкой, но отчего же у нее такие страсти? Я пригласил ее пройтись в сельскую лавку за пивом и рассказать о себе, причем, она предпочла говорить со мной по-английски.
Света восемь лет прожила в США, работая и учась в различных университетах страны. Специализировалась на проблемах помощи неимущим, а также в детской психологии. Она вынуждена была вернуться в России, поскольку не смогла оформить разрешение на работу, не смогла фиктивно или по-настоящему выйти замуж. После нескольких лет работы в США она никак не могла привыкнуть к российскому раздолбайству.
В Москве она нашла работу в благотворительной организации мормонов, которые предполагали построить детский интернат в Смоленске. Ее отправили сюда контролировать распределение благотворительной помощи среди сирот. А помощь разворовывали чиновники всех рангов, так что до детей доходили только отрепья одежды и несъедобные фруктовые консервы.
Работодатели даже не оплатили ей дорожные расходы и проживание в гостиницы, вот и вынуждена он была устроиться в общежитии детского лагеря. Здесь не было ни горячего душа, ни прачечной, ни кухни, не говоря уж о каких-нибудь развлечениях. Не было рядом и сверстников, а городские чиновники ее третировали и считали американской шпионкой. Наверное, в этом была доля истины, поскольку американская церковь мормонов развернула по всему миру сеть миссионерских центров, чтобы привлекать в свое лоно неофитов. Истинные мормоны должны ежемесячно отчислять десятую часть своего заработка на нужды своей церкви, так что помощь их была не бескорыстной. Света была уже отравлена американским образом жизни и считала окружающих ее людей недоумками и ворами, возможно и докладывала об этом своему начальству. Ведь американцы дали ей работу и перспективу на будущее, она и жила  во времени между настоящим и будущим, между собакой и волком.

БЕЛОРУССИЯ

С утра зарядил дождь, велосипедом ехать невозможно, и я вынужден был отправиться к посту ДПС, которому вернули название ГАИ. Остаток пути до Минска решил проехать на попутке. Тем более, основной маршрут по России был пройден, а поездку по Белоруссии я планировал на следующий год. Возле поста со времен войны сохранился железобетонный ДОТ (долговременная огневая точка), который менты используют в качестве сортира. Хороша же их память о защитниках отечества, клали на нее милиционеры с прикладом.
Служители порядка интенсивно суетились, замеряя габариты и загрузку иностранных фур, а при малейшей перегрузке снимали с шоферов мзду. У них не было приспособлений для замера уровня алкоголя в крови водителей, и определяли они состояние опьянения методом – а ну дыхни, или требовали подозреваемых пройти по прямой линии. Никого они не задерживали,  шоферы исправно платили за реальные и мнимые грехи.
Подобрал меня Леша, который ехал порожняком из Испании. Возил он туда поделочный дуб, из которого испанцы делают мебель и паркет. Леха громогласно возмущался: «Ну, почему мы сами не можем такое производство у себя наладить? Ведь вырубаем в Белоруссии лучшие леса, нашим детям ничего не останется». По поводу президента Лукашенко он выразился: «Согнет нас батька после выборов в бараний рог. Он на все способен, ведь он сам инсценировал нападение на себя перед предыдущими выборами. Когда он понял, что не быть ему президентом объединенного государства России и Белоруссии, то перестал и разглагольствовать об этом союзе. За власть он всем глотки перегрызет».
В течение многих столетий Белоруссия была объектом раздора между Польско-Литовским и Московским княжествами, причем, в плане культурном она ориентировалась на Запад. Предметом же раздора с католической Варшавой было православие большинства населения, видевшего в русских братьев по духу. Хотя в Белоруссии не существовало крепостного права, как в России, а паны были польского происхождения, крестьяне с подозрением относились к «москалям». После польского восстания 1863 – 1864 годов царское правительство занялось русификацией бывших ранее польскими территорий Белоруссии. К концу XIX века русские составляли 56 процентов духовенства, 46 процентов чиновничества, 19 процентов дворян и 10 процентов купечества, не говоря уж о сотнях тысяч солдат и офицеров бывшей на постое русской армии. Так что для белорусов «москали» ассоциировались с представителями верхушки государственной машины. Отголоски этого отношения остались до сих пор, особенно в западных районах Белоруссии, где обитают самостийники. В 1918 году они объявили независимость Белорусской народной республики, просуществовавшей всего несколько месяцев. Семьдесят лет жизни в составе СССР уравняли белорусов с «москалями» в плане культуры и мировоззрения, так что нынешнее разделение наших республик выглядит нонсенсом.
Перед границей с Белоруссией мы не поехали на Минск, а повернули на Витебск, делая крюк в 150 километров. Леша объяснил, что по этой трассе при пересечении границы таможенники не взимают с водителей грузовиков 25 долларов пошлины. Пока Леша оформлял документы, я обменял полноценные российские рубли на белорусские «зайчики».
Мы пересекли границу, и я вновь оказался в СССР: на полях работали комбайны, крестьяне скирдовали сено и копали картошку. Люди здесь работали, а не бессмысленно сидели вдоль дороги, торгуя незамысловатым товаром с подворья. Вдоль дороги встречались телеги, запряженные крепкими лошадками. Только позже мне разъяснили, что по приказу Лукашенко вдоль главных магистралей Белоруссии созданы «потемкинские деревни» из «процветающих» колхозов с благоденствующими в добротных домах поселянами, а в глубинке все как у нас, да еще и похуже.
Солдаты и прапорщики из встретившейся по дороги воинской части передвигались на велосипедах моей марки «Аист» – свои люди. Леша заметил, что бензин в Белоруссии дорогой, и люди стараются обходиться примитивными средствами передвижения, но зато здесь нет безработицы Большинство «бульбачей» поддерживает Лукашенко, бывшего председателя совхоза и партийного активиста. Этот неумный, хитрый популист и демагог умеет подстроиться под простой народ. Лукашенко так и не освоил белорусский язык, но и большинство жителей языком этим не владеют. Мой водитель также на нем не говорил, но сообщил, что в западной Белоруссии еще сохранились деревни, где жители на нем балакают. Во мне также кроме польской, течет белорусская кровь, но я никогда на этом языке не говорил, поскольку никогда в этой стране не жил.
На окраине Минска Леша высадил меня и отправился к себе в гараж, а я поехал по проспекту имени поэта Якуба Коласа к центру. Город чист и ухожен, яркие рекламы написаны по-русски, либо по-иностранному, но только не по-белорусски. Центральная «Круглая» площадь города застроена многоэтажками сталинского ампира с лепнинами, сохранились здесь и  памятники советского периода.
Белорусы смирненько сидели по скамеечкам и даже не распивали спиртных напитков, поскольку батька Лукашенко запретил. Было впечатление, что «старший брат» не дремлет и везде следит за своими гражданами. Тем не менее, люди доходчиво объяснили как проехать до «Мотовело», и уже в сумерках я добрался до завода. Из проходной позвонил ночному директору завода, который и определил меня на ночевку в общежитие завода.
Вахтерша, узнав, что я приехал из России, сочувственно запричитала: «И как же вы там, бедолаги, живете. Хозяина у вас настоящего нет, вам бы такого, как наш Лукашенко, он бы порядок навел». Она провела меня в комнату с двумя кроватями и цветным телевизором. В блоке из четырех комнат был общий туалет и душ, где даже была горячая вода, а в коридоре стояли деревянные ящики с висячими замками, где обитатели общежития хранили овощи, привезенные из своих деревень.
По телевизору показывали советский фильм о счастливой колхозной жизни даже не в Белоруссии, а в бывшей Литве. И не удивительно, ведь здесь сохраняется колхозно-совхозный строй. В вечерних новостях показали президентскую поездку по республике. Жизнь в Белоруссии была благостной: Александр Грыгорьевич Лукашенко едет на открытие нового моста в Бресте, потом отправляется на открытие цеха льняной фабрики и общается с ее работницами, естественно, по-русски. Ведущие телевидения говорили по-белорусски, ну, а герои передач - по-русски. Приближались президентские выборы, и Лукашенко, белорус с украинской фамилией, показывал народу свою демократичность. Передовикам производства он раздавал свои президентские премии, словно эти деньги были его личные, тяжким трудом заработанные.
Говорят, секретная полиция президента установила в госучреждениях потайные микрофоны и отслеживает всех недовольных его правлением. Явные оппозиционеры бесследно исчезают, а официальные претенденты на президентское кресло выглядят испуганными марионетками, которыми манипулирует Лукашенко. Баллотирующийся в президенты от конгресса профсоюзов Олесь Гончарик не мог сносно изложить в теле-интервью свою предвыборную платформу и даже по сравнению с Лукашенко казался дебилом.
Утром я отправился на встречу с директором по маркетингу и реализацией заводской продукции. Через проходную выхлестывал поток рабочих ночной смены, в основном женщин. Директором тоже оказалась обаятельная женщина лет пятидесяти, светловолосая и голубоглазая. Ирина Станиславовна радостно удивилась, что я сподобился на их белорусском велосипеде проехать более тысячи километров. Она распорядилась поместить велосипед в заводской музей, а меня напоить и накормить в заводской столовой.
Во всех кабинетах заводского начальства висел все тот же портрет Лукашенко с дьявольской усмешкой, а мои собеседники избегали разговоров о политике. Это напоминало мне сталинские времена, когда о вожде можно было говорить, как о покойнике, - либо хорошо, либо ничего.
Привечать меня было поручено, Александру, мужчине под 45, который успел заслужить пенсию на милицейском поприще, а теперь осваивал маркетинг. В отдельном зале столовой нам накрыли стол с яствами: салатом и осетриной на закуску, солеными грибочками и сервелатом, супом с брокколи и кровавыми бифштексами. И кофе был настоящий, а не растворимый. Можно и водки было выпить, но я временно воздержался.
Саша посетовал, что из-за нестабильности поставки комплектующих деталей качество велосипедов не всегда соответствует международным стандартам. Камеры и покрышки приходится импортировать из Вьетнама или Кореи, а прокат из Китая. Экспортируются велосипеды в те же страны или в страны Африки. Из многих велосипедных заводов бывшего СССР остался только «Мотовело», но его мощностей не хватает, чтобы удовлетворить потребности стран СНГ. Завод работает с перенапряжением, в три смены, что сказывается на качестве велосипедов. Ну, в этом я успел убедиться на собственной шкуре.
Саша знал белорусский язык, и в мой журнал записал: «Шаноуны спадар Анатолiй! Ад счирага сэрца вiтаем Вас на нашым проздравстве. Жадаем Вам бальшых й вялiкiх поспехау, асабейшага щасчя». Не мелодичен белорусский язык, грубый и бедный, для русского уха, не удивительно, что и большинство белорусов предпочитают пользоваться русским.
Я сподобился получить краткую аудиенцию даже у директора завода, моего тезки Анатолия Язвинского,, и не преминул спросить о возможности оплаты моих расходов на обкатку велосипеда. Сославшись на трудности с выплатой рабочим зарплаты, директор разрешил главному бухгалтеру оплатить стоимость железнодорожного билета до Петербурга, а еще подарил пепельницу с логотипом своего завода. Зато пожелание у него было доброе: «Уважаемый Анатолий! Так держать! Велосипед – это Ваше и наше здоровье. С уважением, Генеральный дир-р «Мотовело». Правда, сам-то директор приехал на работу не на велосипеде, а на Мерседесе последнего выпуска.
Он позвонил в редакцию главной газеты республики - «Советская Белоруссия» и попросил журналистов осветить мою эпохальную поездку на их белорусском супервелосипеде. Через час приехал парень лет тридцати пяти в модной куртке и джинсах, но почему-то он не привез с собой фотографа. Журналист объяснил, что практически все обо мне знает и у него есть даже мои фотографии. Андрей по Интернету нашел все статьи обо мне, опубликованные в нашей и зарубежной прессе, так что интервью не заняло много времени. Ну, так что получается: каждый из нас сейчас на крючке и «большой брат» может в любую секунду может нас вычислить!? Я высказал журналисту все претензии по поводу качества продукции завода, но не уверен, что в газете появилось что-то чернящее продукцию этой страны победившего социализма.
Не знаю, поместят ли велосипед в музей велосипедного завода, но выданных мне бухгалтерией белорусских «зайчиков» хватило только на оплату купейного билета. Сев вагон, я еще раз убедился, что я здесь самый старый. С каждым годом все меньше  остается людей старше меня, а молодежь подпирает и даже дедом обзывает. А поезд Львов - Петербург вез группу лесорубов отправлявшихся в Карелию на заработки. Перепившийся и слюнявый Никола пристал ко мне в тамбуре вагона и на смеси хохлацкого и русского языков рассказывал, как москали вырубили леса в Карпатах. А сейчас он ехал мстить москалям, вырубая их леса, которые, в конечном счете, превращались в стройматериалы европейских и американских домов. Москали позднее поедут освобождать украинцев от Крыма и Донбасса.
В Молодечно к нашему вагону подошел таджико-узбек в сопровождении носильщика с тележкой, заполненной мешками, которые, как он уверял, содержали сухофрукты. Вначале проводница разоралась, что не посадит его без багажной квитанции. Но узбек заверил, что все проблемы с контролерами он берет на себя, но нужно все эти мешки рассовать в потайные места, подальше от белорусских таможенников. Уединившись с проводницей в купе, он видимо отслюнил достаточную взятку, чтобы она позволила поместить часть мешков в служебном купе, а три спрятать в контейнере под полом коридора в районе второго купе. Уж сколько лет езжу поездами, а не знал о существовании этих ёмкостей. А узбек-то знал, он открыл потайной люк и засунул туда свой ценный товар.
Подумалось, ну зачем засовывать туда какой-нибудь кишмиш с курагой, ведь таможенный сбор обошелся бы ему дешевле подкупа проводницы. Еще более я удивился, когда на границе белорусские погранцы подошли к его купе и сняли с него свою мзду. Значит, заведомо знали, что за товар вез гонец из Средней Азии, уж, наверное, не сухофрукты были здесь главным товаром, а гашиш, либо героин, - отрава десятков тысяч наших людей.
Я так и остался до конца поездки пассивным наблюдателем этого преступления, будучи и сам в некотором смысле преступником. Да я и не был стопроцентно уверен, что все было так, как мне виделось. Он благополучно миновал российскую границу, а в Питере я уже его не видел. Вероятно, узбек предусмотрительно сгрузился где-то на подъезде к городу. Очередная порция яда растворилась на просторах России.
На станции Дно я вышел на перрон покурить трубочку и вспомнить кошмарную историю, связанную с этим городком. В феврале 1917 года в Петрограде произошла революция, провозгласившая конец Российской Империи. Узнав о перевороте, царь Николай II поспешил в столицу, но думцы-революционеры постарались загнать его поезд на это Дно, откуда ему невозможно было выбраться из-за отсутствия паровозов. К тому же, пути были перегорожены товарняками и военными эшелонами. Узнав о его местонахождении, сюда выехали лидеры фракций Думы, кадет Милюков и монархист Шульгин. Они привезли с собой текст отречения императора от престола. Вот на этой станции со столь символическим названием и произошел трагический акт смерти самодержавия, здесь загнанный в угол император подписал отречение от престола.
Возле вокзала несколько пацанов попивали пивко и лузгали семечки. Я спросил, знают ли они, что здесь Николай II отрекся от престола. На что один из парнишек спросили, - а что такое престол? На здании вокзала построенного в стиле Сталинского ампира висела мемориальная доска со следующим текстом: «Здесь 14 августа 1941 года погиб лейтенант Пашков А.Г». Всего-то один? Ведь немцы тогда уничтожали наших солдат и офицеров сотнями тысяч!
А вот мемориальной доски об отречении на этой станции последнего императора местные власти не повесили, возможно, даже не знали. Чиновники наши тупы и не любопытны, что компенсируется их алчностью.

ВЫБОРЫ

Оклемавшись после путешествия на велосипеде, решил я съездить в Калининград, чтобы навестить матушку с тетушкой. Всю сознательную жизнь знал, что 79-й поезд отправляется туда с Варшавского вокзала Теперь он курсирует в Калининград с Витебского вокзала, что и удобнее, поскольку рядом остановка метро, только теперь поезд идет через Белоруссию, чтобы избежать гигантских поборов за проезд по территории Литвы и Латвии. С этими бывшими товарищами убедились мы еще раз, что у России в Европе нет друзей, а есть только взаимные интересы.
Цены на билеты достигли таких высот, что люди ездят поездами только по крайней необходимости. Зато глава РЖД, генерал в отставке Якунин, построил несколько резиденций и даже шубохранилище, а ещё он глава Ордена Андрея Первозванного. Ежегодно летает в Иерусалим, чтобы привезти оттуда частичку «нерукотворного огня»,который зажигается на Пасху только в православном храме (чистейшей воды фальшивка тамошних церковников). Сын же оперирует частными ж-д кассами и гостиницами при вокзалах по всей России.
 Наш купейный вагон был заполнен наполовину, в основном, командированными и морячками дальнего плавания. Моим соседом оказался демобилизованный солдатик, который не смог достать билет в общий вагон, и был вынужден продавать свои подарочные часы, чтобы оплатить купейный вагон. Касса вокзала отказала выписать ему бесплатный билет, на который он имел права, будучи демобилизованным, т. к. армия задолжала железнодорожному ведомству огромные деньги и оно отказывается бесплатно перевозить военнослужащих.
Стоя в тамбуре купейного вагона и посасывая трубку, познакомился с мужичком небольшого росточка, одетым в столь любимый русскими спортивный костюм, пошитый в Китае. После перекура он пригласил меня в свое купе, где познакомил с тремя попутчиками, оказавшимися сотрудниками не иначе как ФСБ. Вид у них был таинственный, и ехали они из Питера в Калининград по какому-то важному заданию. Я выпил с ними за знакомство и рассказал о своем путешествии по Австралии.
После второй или третьей рюмки наша компания потеплела, и я был несколько удивлен, когда старший из них спросил у меня паспорт. Ничто же сумняшеся, протянул я ему краснокожую паспортину и был удивлен, когда после тщательного ее изучения, собутыльник заявил, что она фальшивая, и он должен меня сдать линейному отделу милиции. Ошарашенный такой беспардонной подлянкой, я заявил, что даже если бы паспорт был фальшивым, не дело собутыльников выяснять это, ведь собрались мы водку пить, а не выяснять, кто из нас шпион. Резон этот не сработал, и эти придурки приказали сидеть смирно и ждать прихода милицейского патруля.
Обида и бессильная злость обрушились на меня - эти сексоты не изменились с советских времен и в каждом человеке видят преступника. Они еще и некомпетентны, т. к.  мой паспорт не был фальшивым, поскольку мне его выдали всего месяц назад в русском консульстве, в Нью-Йорке. Единственно, что мне оставалось, это попросить их принести из моего купе рюкзак, в кармане которого был американский паспорт. Проверив его, они почему-то решили, что он настоящий и поскольку на нем также были мои данные, то пришлось им признать, что и русский паспорт не фальшивый. Вырвался я из их теплой компании, чтобы никогда больше их не видеть. Большим удовлетворением было лицезреть, как двоих из них отвалтузили в тамбуре пьяные морячки, поделом! Вот таковы наши силовики
В соседнем купе ехала семья строителей из Казахстана, которых достал местный национализм, начальниками там назначаются казахов, а русских вытесняют не только с работы, но также из страны. Подобное произошло раньше в Южной Африке: белые хозяева той страны отдали свои земли негритянским племенам, которые пришли на заработки в благоденствовавшую республику. Сейчас белые жители той страны бегут в Австралию и США, а в ЮАР правит негритянское правительство, коррумпированное и невежественное, экономика  разваливается. А в Казахстане уже разворовали провода высоковольтных линий, и страна погружается во мрак.
Ехали строители в Калининград, в окрстностях которого прошли мои школьные годы. Основанный как Кёнигсберг в 1255 году немецким рыцарским орденом, город полтысячи лет развивался и торговал с членами свободного ганзейского союза, а также с Псковом и Новгородом. Эта столица Восточной Пруссии была местом коронования королей Пруссии. Здесь в 1544 году принц Альбрехт основал университет, через 100 лет в нем обучалось более 2 тысяч студентов и преподавали звезды мировой науки. Его профессор Эммануил Кант впервые разделил области знания и веры и отверг доказательства бытия Божия, создав  здесь свою теорию имманентной реальности, которая послужила основой теории диалектического материализма. Замечательно сказал этот немец: «Идеи Бога, свободы, бессмертия, недоказуемые теоретически, являются, однако, постулатами «практического разума»,  необходимой предпосылкой нравственности». Вот чего нам, русским, не хватает, так это практического разума в познании себя и свободы мышлепния.
В 1757 город был взят русскими войсками, но вернулся во владение прусских королей в 1762 году. Его ни за что ни про что передал пруссакам придурочный царь Петр III. Город и окружающая область  был отрезан в 1945 году от Германии, отдан России и переименован из Кенигсберга в Калининград, в честь козлобородого Всесоюзного Старосты. Михаил Калинин был председателем Президиума Верховного Совета СССР с 1938 по 1946 год. Сталин оккупировал землю в порядке репарации и под фальшивым предлогом, что она когда-то принадлежала прусам, древним славянам и предкам нынешних русских.
Я помню, как в 1946 мы с мамой приехали году из разрушенной войной  Белоруссии в надежде найти здесь жилье и работу. Кёнигсберг был разрушен на 90%, бомбили его и наши, и американцы, по улицам ходили голодные и холодные немцы, которых не принимали на работу и продовольственный паек им тоже был не положен. Как раньше в блокадном Ленинграде, в Кенигсберге местное население мерло от голода, наблюдались даже случаи людоедства, дети попрошайничали у русских солдат, а те обращались с мирным населением отнюдь не лучше, чем  немцы с нашим населением во время оккупации. Солдаты насиловали женщин, грабили бюргеров, бауэров и прочих фрицев, солдаты отсылали трофеи домой посылками, офицеры же слали награбленное вагонами. Ходила тогда легенда, что какой-то старшина сделался миллионером, привезя из Германии на родину чемодан швейных иголок, которые в СССР не производили.
В 1947 году немцев отсюда выселили в Западную Германию в добровольно-принудительном порядке. Приехавшие вместо них поселенцы из разоренных районов Белоруссии и России в отместку за оккупацию своих земель разрушали немецкие кладбища и памятники. В Калининграде они почему-то оставили нетронутым памятник Ф. Шиллеру, возможно оттого, что он был похож на К. Маркса. А вместо памятников прусским королям новые хозяева поставили в Калининграде монументы Ленину, Сталину и Калинину. Только не увековечена здесь память армии генерала Самсонова, окруженной в этих краях немцами осенью 1914 года.
В 1789 году наш историк и писатель, тогда еще двадцатитрехлетний Николай Михайлович Карамзин приехал в Кёнигсберг и не преминул навестить Канта. В своих «Письмах русского путешественника» он описывает эту встречу: «Вчерась же после обеда был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика… Я не имел к нему писем, но смелость города берет, - и мне отворились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный. Первые слова мои были: “Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту”.
Гордость нашей культуры, Карамзин с пиететом описывает дальнейший разговор с этим предтечей марксизма-ленинизма: «Деятельность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и всегда стремится к приобретению. Смерть застает нас на пути к чему-нибудь, что мы еще хотим. Дай человеку все, чего желает, но он в ту же минуту почувствует, что все не есть все. Не видя цели и конца стремления нашего в здешней жизни, полагаемся мы на будущую, где узлу надобно развязаться…. Я утешаюсь тем, что мне уже шестьдесят лет и что скоро придет конец жизни моей, ибо надеюсь вступить в другую, лучшую».
Прочтя эти мысли Канта в мои шестьдесят с лишним лет, я восхитился оптимизмом знаменитого старца, успевшего создать основы современной философии. А готов ли я для этого будущего? Да ни фига, я-то и жизнью настоящей еще не жил, были у меня по сравнению с Кантом всего полторы мысли, да и то кривые.
Мой одноклассник, профессор Калининградского университета Казимир Лавринович, успел написать книгу о другом великом сыне этого города, астрономе Фридрихе Бесселе, он также собрал огромный материал об истории Кенигсберга и написал книгу об этом городе королей. Большую часть жизни Казимир преподавал в здешнем университете, писал статьи по астрономии, растил дочек и дождался рождения внука. Видимо, он выполнил все положенное ему в этой жизни, вот и помер недавно от рака крови. А я еще ничего не успел, ну хотя бы книгу эту нужно дописать!
Мне кажется, что большинство измученных экономическим беспределом и политическим проституированием жителей области готово и само отдаться немцам. Для них хорошим примером является бывшая ГДР, которую благополучно схавала капиталистическая ФРГ, и все довольны! Немцы потихонечку осваивают эту бывшую Восточную Пруссию, перекупая акции развалившихся советских предприятий и поставляя гуманитарную помощь нищим старожилам. В будущем мои соседи по вагону, плиточники из Павлодара, будут строить дома для жителей Германии.
Мама с тетушкой жили в поселке Знаменск, который при немцах назывался Велау и был когда-то местом ежегодной конной ярмарки. При Советах там работали бумажная и мукомольная фабрики, маргариновый и толевый завод, а также лесопилка. Где-то в 50-ые годы в его окрестностях нашли нефть, так что народу было что делать. Со времен развала СССР, все посыпалось в тартарары: фабрики и заводы лишились заказов и сырья, а Литва с Латвией подняли тарифы на перевозку товаров по единственной железнодорожной нитке, соединяющей Калининградскую область с остальной Россией.
Как и везде в России, в Знаменске бывшие директора и парторги сделались политиками и заняли теплые места в бюрократии, а безработные мужики гонят самогонку и продают ее друг другу. Собирают не только бутылки, но и металл, причем, в Знаменске бомжи недавно сняли пять километров медного провода, обесточив освещение поселка. А еще разбирают старые немецкие здания и сдают приемщикам кирпичи по девять копеек за штуку. Вот так и живет народ русский в завоеванной немецкой Пруссии.
В последние годы, благодаря внедрению германского капитала, потихонечку восстанавливается промышленность. Директорами ставятся немцы, приехавшие сюда из Казахстана. Бывшая Знаменская фабрика теперь называется: «Велау  папир», по немецкому название города. Маргариновый завод под руководством господина Бадера экспортирует свою продукцию в Литву и Германию. За годы простоя предприятия лишились квалифицированных работников и вынуждены принимать на работу иммигрантов из стран ближнего зарубежья.
Бабушки мои одряхлели, ведь обеим за 80, пенсии получают минимальные, но умудряются на них выживать и даже предложили мне помочь деньгами, вот так всю жизнь они готовы поделиться последним. Мама всю жизнь жалуется на здоровье, но не зря говорят, что скрипучее дерево долго живет, и пережила она большинство сверстников, дожив до 84 лет в голоде и холоде. Я уехал из дому по окончании школы, в 16 лет, и с тех пор бываю дома только наездами. Она помогла мне вырастить сына, который забыл либо постеснялся пригласить ее на собственную свадьбу.
В детстве тетя Надя с дядей Иваном, будучи бездетными, помогали маме воспитывать меня, ведь работала она либо проводницей, либо уборщицей, а отец алиментов ей не платил. Гнусняк был папаня, считал, что не его я сын, и господь рано прибрал его с этой грешной земли, подкосила его типичная русская болезнь - цирроз печени, вызванный неумеренным употреблением спиртного.  Прожил он большую часть жизни в белорусском городе Молодечно, работая инженером почтамта, на должности не очень номенклатурной, поэтому похоронный кортеж по дороге на кладбище проехал только половину круга вокруг центральной площади города, и не положен его похоронам духовой оркестр. После поминок его жена предложила мне в качестве наследства шляпу папани, не по размеру пришелся мне этот щедрый подарок. А вот через четверть века понял я, что шляпа должна быть главным атрибутом моего стиля русского каовбоя.
Мой отец для того, чтобы получить высшее образование, отказался от родителей, признанных кулаками из-за того, что было у них несколько гектаров земли, на которых они устраивали яблоневые и вишневые сады. Их отправили в Сибирь, а папаня благополучно окончил институт и стал членом партии. Его сверстники поступали также, предавая родителей и друзей, чтобы выжить, Россия оказалась страной приспособленцев и сексотов, наилучшие люди были вырезаны, а генофонд оскудел, голубой крови поубавилось.
Только недавно я узнал, отчего отец вынужден был отказываться от родителей, поскольку наша семья принадлежала к древнему шляхетскому роду Шиманских (Szymanski). А вот выдержка из родовой книги: - «Определением Правительствующего Сената, состоявшимся 17 октября 1855 года, утверждены были постановления Могилевского дворянского депутатского собрания от 5 июля 1788 и 12 сентября 1855 годов о внесении в шестую часть дворянской родословной книги рода Шиманских, по владению предками сего рода, с 1670 года, недвижимым населенным имением в Оршанском уезде. В серебряном щите с червленой главою зеленый дуб с червлеными желудями. В главе щита три золотые садовые лилии. Над щитом дворянский шлем с короной. Нашлёмник: серебряный пеликан, питающий своею червленой кровью трех птенцов. Намет: справа — зеленый с серебром; слева — червленый с золотом. Щитодержатели: два серебряных льва с червлеными глазами и языками». Не знаю, радоваться ли этому, или смеяться над собственной кичливостью.
Когда-то Монтескье говорил, что каждый народ имеет то правительство, которого он достоин. Русским суждено много поколений платить за проститутство отцов и дедов во время правления коммунистов, да и раньше не были мы богоносцами и легко превращались из Павлов в Савлов, из гонимых в гонителей.
Иногда полезно почитать мемуары людей, не любивших России. Наиболее интересен памфлет французского маркиза Астольфа де Кюстина, посетившего нашу страну в 1839 году. Вот что он писал о нас: «Русские - хорошие солдаты, но плохие моряки; в общем, они скорее склонны к покорности, нежели к проявлению своей воли. Их уму не хватает импульса, как их духу свободы. Вечные дети, они могут на миг стать победителями в сфере грубой силы, но никогда не будут победителями в области мысли. А народ, не могущий ничему научить те народы, которые он собирается покорить, не долго останется сильнейшим». Правда, здесь же француз себе противоречит: «В России климат уничтожает физически слабых, нравственно - слабых морально. Выживают только звери по природе и натуры сильные как в добре, так и во зле. Россия - страна необузданных страстей и рабских характеров, бунтарей и автоматов, заговорщиков и бездумных механизмов. Здесь нет промежуточных степеней между тираном и рабом, между безумцем и животным... Их быстрый и пренебрежительный взгляд равнодушно скользит по всему, что столетиями создавал человеческий гений. Они считают себя выше всего на свете, потому что все презирают. Их похвалы звучат как оскорбления. Они хвалят с завистью, они падают ниц, но всегда с неохотой перед тем, кто, по их мнению, является идолом моды».
От себя хочу добавить, что нам свойственно создавать себе кумиров в сфере литературы и искусства, а потом превращаться в их рабов. Когда отмечалось двухсотлетие со дня рождения Пушкина, земля русская гудела от славословия его, а вот что писал о нашем кумире злословный Кюстин: «Восхваляют его стиль... Однако эта заслуга не столь для писателя, родившегося среди некультурного народа, но в эпоху утонченной цивилизации. Ибо он может заимствовать чувства и мысли соседних народов и все-таки казаться оригинальным своим соотечественникам. Для того чтобы составить эпоху в жизни невежественного народа, окруженного народами посвященными, ему достаточно переводить, не тратя умственных усилий. Подражатель прослывет созидателем. Смерть (его) вызвала большое волнение. Вся Россия облачилась в траур. Пушкин, творец дивных од, гордость страны, воскресивший славянскую поэзию, первый русский поэт, чье имя завоевало даже внимание Европы, короче, слава настоящего и надежда будущего - все погибло! Идол разбит под сенью собственного храма, герой в расцвете сил погиб от руки француза. Какая ненависть поднялась, какие страсти разгорелись!» В этом плане я также считаю, что рукой Дантеса Франция рассчиталась с Россией за поражение Наполеона.
Впрочем, наш великий писатель и народный страдатель Федор Достоевский, в своем романе «Братья Карамазовы» словами героя Смердякова, высказал сожаление о поражении французов в той войне: «Русских должно высечь... В 1812 году произошло нападение Наполеона на Россию, и было бы лучше, если бы французы нас завоевали. Умная нация покорила бы дураков и аннексировала ее. Сейчас были бы у нас другие порядки... В плане устройства дебоша наши нации близки. И те и другие безобразники одинаковы, разница лишь в том, что их подонок носит кожаные сапоги, а наш провонял в нищете, и не видит в том ничего зазорного».
Русские не могут следовать заповеди Моисея: «Не сотвори себе кумира». С тех пор мы стали рабами гения Пушкина, а в последние десятилетия, избавившись от Ленина, были отравлены шумной полифонией Ельцина, либо наслаждаемся пируэтами нашего атлетически развитого царька, возомнившего себя божеством.
Конечно же, по европейским военным стандартам Россия во все времена была страной второго сорта. Ведь армия и флот мы строили с инструкторами и по образцам немецким, голландским и английским. Мы долго учились воевать, но больше не умением и техникой, а кровью солдатушек. Поскольку стреляли мы плохо, не удивительна крылатая фраза генералиссимуса Суворова: «Пуля - дура,  штык – молодец». Оттого и во время Великой Отечественной войны на каждого немецкого солдата пришлось пять погибших русских воинов, так что победа оказалась Пирровой.
Современная Россия приняла систему правления государством, которая похожа на американскую, но их демократии более двухсот лет, а у нашей дерьмократии и четверти века не наберется. У меня и в США не было большого респекта к политикам, и на выборы я ни разу не ходил, а здесь решил-таки за кого-нибудь проголосовать, ведь кроме американского, у меня есть еще и русский паспорт. Просмотрев список кандидатов в Думу, а также их фотографии, уразумел я, что нет там ни одного достойного человека - все бывшие коммуняки, либо современные мафиози, а чаще и те, и другие в одном флаконе.
Большинство жителей поселка по привычке голосовало за коммунистов, да и я бы за них теперь проголосовал, по крайней мере, они не скрывают своих взглядов. Но попытка поднять свой гражданский голос оказалась безуспешной, т. к. прописан я был в генеральном консульстве России, в Нью-Йорке, и, оказывается, должен был взять оттуда открепительный талон. Вот так и закончилась моя первая и, видимо, последняя попытка проголосовать в новой России против народного избранника. Да и к лучшему - все они одной миррой мазаны. Ведь уровень жизни в Калининградской области в 1,4 раза ниже общероссийского. Большинство населения прозябает, другие же занимаются контрабандой и проституцией.

ПРОЩАНИЕ

В день приезда мама была счастлива, что наконец-то ей переложили печку и она может теперь спать в комнате, а не на кухне. Да не долго она радовалась – уже на следующий день слегла в постель с жестокой пневмонией, наглотавшись испарениями от просыхающей печки. Да и сам я едва там не оказался: все эти треволнения разболтали мои и так уж не столь железные нервы, заныло, закололо сердце, подскочило давление, и я с трудом дотащился до поликлиники. Впервые пришлось мне глотать нитроглицерин, пить еще какие-то таблетки, ощущать, что и сам я приближаюсь к тому самому пределу. Довольно внятно прозвучал звонок с того света. Взмолился я: «Мамочка родненькая, не помирай, пожалуйста, чем дольше ты живешь, тем дольше и я проживу!» То ли её жалел, то ли за себя испугался, став следующим на пути к могиле!
Два раза пришлось мне вызывать скорую помощь, а потом с трудом уговорил главного врача уложить ее в больницу. Как правило, пенсионеров не принимали в стационар – не хватало места даже еще трудоспособным жителям поселка. Мама почти не приходила в сознание, ей делали уколы антибиотиков, давали таблетки от кашля и анальгин. Я давал деньги санитаркам, чтобы они лучше за ней ухаживали, но у них не хватало времени на всех больных, и мне самому приходилось подставлять ей утку и кормить из ложечки.
Приходя в сознание, она просила у меня прощения за причиняемые неудобства, а я вспоминал, как в детстве она носила меня в эту же больницу, днями и ночами ухаживала за мной. Практически, у мамы не было личной жизни, и она посвятила себя моему воспитанию, отдавая последний кусок хлеба и ложку супа. Она же вместе с тетей Надей воспитывала моего сына, а теперь лежала беспомощной, только тяжело стонала и просила меня достать такую таблетку, чтобы прекратить мучения и умереть побыстрее. Она уже заранее приготовила узелок с бельем и одеждой, в котором ее положить в гроб и даже вложила в узелок список:
1.   Платок большой, покрыть сверху.
2.   Платок цветной на голову.
3.   Поминальник.
4.   Рубашка новая.
5.   10 метров марли.
6.   Один литр спирта для поминок.
Она и на том свете будет думать и заботится о нас. Рядом в палате лежали еще три пожилых женщины, которых никто не навещал. Мужья давно померли, а дети разъехались, поселок вымирает. Как мне сказали в поссовете, в прошлом году умерло здесь 56 человек, а родилось всего 11, да и те в большинстве своем не останутся здесь жить. Соседка из дома напротив недавно продала своих двоих детей на усыновление в США. Полагающиеся за это 20 тысяч долларов получили посредники, а она по-прежнему собирает с мужем металлолом, чтобы купить бутылку самогонки.
К местной самогонщице Клаве клиенты тащатся с 8 часов утра до полуночи и покупают пол-литра за 100 рублей. Встретил я одну из них окапывающей сетку забора местного нового русского, который обещал ей за три часа работы заплатить бутылкой водки. Света сама когда-то продавала самогонку, а потом спилась и превратилась из продавца зелья в покупательницу. Дочь ее переехала в Калининград, где промышляет проституцией, и обвиняет мать во всех своих грехах, кричит: «Старая стерва, глаза бы мои тебя не видели. Ты сама и опустила меня на это дно».
На днях перепившиеся палёной самогонкой бомжи собрались в кочегарке и в завязавшейся драке убили одного из собутыльников. В панике сожгли парнишку в топке, наверное, вспомнив при этом песню: «Бьется в тесной печурке Лазо». Его соседи по дому счастливы, что избавились от Гришки-металлиста, воровавшего все, что плохо лежало, а особенно цветные металлы. Про таких говорят: «Умер Максим – ну и хрен с ним, положили его в гроб – ну и мать его …б». Правда, от Гришки даже кучки пепла не осталось, его мать попросила кочегара бросить в кастрюлю лопату шлака. На гроб денег не нашлось.
Никогда не ходившая в церковь, мама попросила после смерти отпеть ее по церковному обряду.  Я зашел в перестроенную из кинотеатра часовню, где служил окончивший Смоленскую семинарию отец Олег. Ему лет 30, стройный и энергичный, готовый служить приходу ежедневно. Однако, посещают церковь не более двадцати пожилых женщин, а остальные жители поселка проходят равнодушно мимо и даже не перекрещивают лоб. На стройке часовни работают солдатики из соседнего строительного батальона, выглядящие тонкошеими подростками  в разномастных бушлатах и ботинках. Они просят у прохожих мелочь на сигареты и пиво, сидят на перекурах в помещении часовни, не обращая внимания на попреки батюшки о богохульстве. Отец Олег уж не надеется на духовное перерождение нынешнего поколения, уповая на подрастающих детей и подростков, заходящих в часовню ради любопытства.
А маме не становится лучше, но ее все равно выписывают из стационара, ссылаясь на то, что состояние здоровья соответствует 84-летнему возрасту. Ее принимает на свою квартиру тетя Надя, которая почти ничего не видит и сама-то на ладан дышит. В молодости ее немцы погрузили в теплушку и отвезли в Гамбург, где работала на фабрике, а потом устроилась служанкой на ферме у бауэра. Там впервые за многие годы откормилась свежим молоком и овощами и встретила любовь, молодого польского военнопленного Тадеуша. До сих пор эта жизнь на чужбине вспоминается ею как наилучшая страница биографии. К сожалению, у нее не осталось никаких документов о жизни в Германии, так что не положена ей денежная компенсация, выплачиваемая правительством ФРГ жертвам оккупации.
Жизнь медленно испаряется из сухонького тела мамы. Есть не может, а только пьет чай и немножко молока, зубные протезы уже не держатся и перекочевали изо рта в стакан, остался лишь один зубок в нижней челюсти, виски ввалились, а нос обострился. Она старается стонать тише, чтобы не беспокоить нас, а мы топим печку и включаем электрический обогреватель, чтобы согреть ее иссушенное болезнью тельце.
Узнав о предсмертном ее состоянии, потянулись к маме не только подруги, но и ее неприятельницы, которые годами травили и издевались над ней. Они приносят мед и фрукты, колбасу и сыр, но ей уже ничего не нужно. Самогонщица Лида, которая несколько лет назад едва не убила маму из-за спорной яблони во дворе их дома, теперь усаживается у изголовья и причитает: «Оленька, прости меня, дуру, за все плохое, что я тебе сделала. Пьяная была я, неразумная, дьявол попутал». Но мама ее не слышит, она в коматозном состоянии.
Отошла она под утро, неслышно, и словно подгадала так, чтобы принести оставшимся в живых как можно меньше неудобств. Случилось это в четверг, так что не было проблем заказать гроб и место на кладбище для нее и тети Нади. Ее сиделка, Нина с мужем Славой, которые регулярно навещали маму, и которых мама очень любила, взяли на себе хлопоты по устройству похорон. Я был им чрезвычайно признателен, особенно после того, как они согласились присматривать и за тетей Надей. Взамен потребовали переписать на них квартиру мамы. Я дал согласие, так как не мог жить в Знаменске, а состояние тетушки требовало регулярного за ней ухода, ей тоже недолго осталось жить.
На следующий день приехал из Риги мой брат, а из Питера прилетел сын. Усохшее тельце мамы обмыли соседние старушки, подрабатывавшие на этом не самом престижном и денежном бизнесе. Они похвалили маму за предусмотрительность в устройстве собственного погребения, только вот отпеть ее не удалось – отец Олег уехал по делам епархии. Мама не была особенно религиозной, крестика не носила и церковь ни разу не навещала, надеюсь, бог ее простит.
Вложили в скрещенные ладони серебряный крестик, как ключик в тот наш православный рай. Открытый кузов грузовика принял гробик, а мы с братом сели рядом и отправились на кладбище на берегу реки с немецким названием Прегель, переделаном на Преголю. Немногочисленные провожающие дошли только до главной улицы и на кладбище не отправились, так что остались только родные, да Нина со Славой.
С высоты кузова машины, везшей гроб с мамой, я видел этот поселок, где прошло детство и школьные годы, этот микромир, в котором прошла вся жизнь мамы. Она даже в Москве никогда не была, не говоря уж о заграницах. Как-то захотела переехать ко мне в Нью-Йорк, но я воспротивился, зная как плохо приходится там старикам, не знающим английского языка и лишенным общения с себе подобными. Она и сама осознала, что не может бросить тетю Надю, да еще был тогда у нее огород, сад и несколько курочек. Последние годы она уже не могла сажать картошку, или собирать черную смородину с нескольких кустов на огороде. Самогонщица Лида отбила у нее почки и травмировала голову, так что мама с трудом спускалась в сарай за дровами. Удивительно, как она могла существовать на мизерную пенсию, да еще умудрялась откладывать что-то на сберкнижку. За всю свою многотрудную жизнь она скопила около двадцать тысяч рублей, равносильных сейчас 600 долларов, - двухнедельной пенсии нищего американца. У тети Нади денег на сберкнижке было еще меньше.
Наконец-то приехали на кладбище, где нанятые бомжи заканчивали копать могилу, благо, земля еще не успела промерзнуть. Тот, который поменьше и тощее, еле держался на ногах и пару раз едва не свалился вниз, так что мне пришлось самому взять лопату и подчистить могилу. Гроб открыли, чтобы мы еще раз попрощались. Я обнял ее маленькую головку, поцеловал в лоб и сквозь слезы попросил прощения за то, что бросил ее более сорока лет назад и редко навещал. Я так и не смог создать собственную семью, и последние четверть века жил один. Мама была единственным на земле человеком, который думал и заботился обо мне всю жизнь. Тетя Надя упала на колени и причитала: - «Сестричка моя единственная, Олечка моя любименькая, зачем ты раньше меня умерла!? Вот и деточки твои приехали тебя навестить. Лежи спокойно, я скоро к тебе присоединюсь, недолго тебе лежать одной!».
Гроб опустили на веревках и закопали легкой песчаной землей, покрыли лапником, установили деревянный крест и прислонили к нему траурные венки. Лежи, мамочка, отмучалась ты на этой земле. Не знаю я в какой земле, или на каком континенте успокоюсь и я.

ПРУССАК

А ведь родился-то я в оккупированной немцами Белоруссии, и немецкий военный врач принимал у матери роды. Три года оккупации мама работала санитаркой в этом, тогда военном госпитале, за счет чего мы и кормились. После войны, по организованному набору мы переехали в оккупированную СССР-ом Восточную Пруссию. Помню немецкое гражданское население, выброшенное из собственных домов и ждавшее высылки на чужбину, куда-то в Западную Германию. Заселили немецкие земли, в основном народом, потерявшим жильё во время войны, такими как мы, белорусами и прочими погорельцами.
Прошло полстолетия, как я окончил там школу и уехал путешествовать по миру, и вот стою посреди площади маленького городишка, даже посёлка, называемого Знаменск, а по-немецки Wehlau. За прошедшие годы население, кажется, не убавилось и даже прибавилось за счёт армян и азербайджанцев, и здесь держащих в руках торговлю и спекуляцию недвижимостью. Теперь нормально увидеть здесь на сидящих на корточках и лузгающих семечки кавказцев. Выглядят они стервятниками, слетевшимися на коченеющее тело России.
Работы в этом городке нет, правда, где-то работают нефтяники, но это какие-то марсиане, получающие бешеные бабки и живущие отдельно от простого народа. Такое впечатление, что весь народ живет на старческие пенсии, а ещё разбирает старинные и добротные немецкие строения на кирпичи и сдаёт металлоломщику Славе, ему и медь от линии передач годится. А потом подрядная  организация, нанятая немцами для реставрации разрушенной войной средневековой кирхи, покупает эти кирпичи для работы по восстановления германского прошлого.
А война напомнила о себе, когда на площади, рядом с мэрией я отметил парочку иностранцев, беспомощно пытавшихся заговорить с прохожими. Хотя в наших школах преподают иностранные языки, но народ по-английски не шпрехает, у меня же преимущество двадцатилетнего проживания в далёком зарубежье. Представился и предложил помощь супружеской паре из Дюссельдорфа, приехавшей навестить родные края. Оказалось, глава семейства Хартмут, родился  в 1940 году рядом, на ферме Вилкендорф, в семи километрах от города моего отрочества Знаменска, который также был городом его детства и назывался Велау. Хартмуту тяжело ходить, у него болезнь Паркинсона, но принятие таблеток держит его в тонусе, правда, тормозится речь и мыслительный процесс.
Мой сверстник показал изданную выходцами из Велау книгу об этом славном и древнем городке, знаменитом когда-то конной ярмаркой и ратушей, в которой в XVII веке был подписан мирный договор со Швецией. И ратуша, и крепостная стена, и средневековые торговые ряды были снесены войной и последующим небрежением теперешних обитателей города. Всплыли картины детства, когда ходил я по разноцветному полу ратуши с готическими окнами, и лазал по лютеранской кирхе XV века, крыша которой зияла воронкой от снаряда.
Это был когда-то прекрасный, уютный городок, построенный немцами для себя навеки, но чужеземцы испоганили его. За полвека своего существования в этом городе переселенцы так и не стали хозяевами этой земли, наверное, поэтому ничего хорошего на ней и не сотворили. Построенные в центре города, на месте ратуши, два многоквартирных барака без внутренних двориков, детских площадок и даже подобия сквера, можно назвать лишь издевательством над архитектурой и памятью этого  города. 
Мы наняли такси, чтобы доехать до хутора Wilkendorf, носящего нынче название Орехово, там при СССР находилось отделение совхоза. Сейчас на хуторе нашли убежище наркоманы, проходящие реабилитацию посредством удалённости от цивилизации и трудотерапии. Хорошими, добрыми, душевными оказались ребята, приспособившие для жилья бывшую немецкую конюшню. Они угостили нас кофе со свежеиспеченным хлебом и рассказали, что реабилитационный центр существует без помощи государства, лишь на пожертвования, значительная часть которых приходит из той же Германии.
Хартмут в свою очередь поведал им, как его дед по фамилии Morgenroth (Утро-краснов, по-нашему) купил эту ферму в конце XIX века. Своими руками таскал он валуны для постройки большого дома для пяти сыновей и трёх дочерей. Семья специализировалась в молочном хозяйстве, садоводстве и картофелеводстве. Дети его продолжили трудиться на ферме и наладили торговлю удобрениями, а также разведение экзотических сортов плодовых деревьев. Один из сыновей уехал в Америку, откуда прислал автомобиль, фотографию которого вместе с семейством мне прислал Хартмут. Гитлер забрал у старика всех сыновей, погибших на Западном и Восточном фронтах.
В начале 1944 года Красная Армия двинулась на Восточную Пруссию, сотни тысяч немцев, боясь расплаты за злодеяния нацистов, стали беженцами и двигались к портовому городу Гдыне. 21 января гросс-адмирал Карл Дениц отдал приказ: "Все имеющиеся в наличии немецкие корабли должны спасать от Советов все, что можно будет спасти". Офицеры военных кораблей получили приказ в любом свободном закутке корабля разместить беженцев, и в первую очередь женщин и детей. Операция "Ганнибал" стала крупнейшей эвакуацией населения в истории мореплавания: свыше двух миллионов человек были переправлены на запад.
Четырёхлетний Хартмут едва не потонул при транспортировке, его семье повезло, что не успели сесть на транспорт "Вильгельм Густлоф", потопленный нашим славным подводником Александром Маринеско. Он был уверен в правоте, совершая «Атаку века» и уничтожая госпитальный корабль с семью тысячами гражданского населения и экипажами подводных лодок, отомстил за всех. Только и сам поплатился жестоко неустроенной и  короткой жизнью. У нас Маринеско считают героем, а в Германии — хладнокровным убийцей.
Вместе с матерью и бабушкой оказался Хартмут в Берлине, пережил все ужасы бомбардировки и штурма города советскими войсками. Оставшиеся на ферме члены семьи были выброшены из собственного дома приехавшими из Белоруссии партизанами, организовавшими здесь колхоз, названный в честь немецкой коммунистки Клары Цеткин.
Семья переехала на ферму родственников под Дюссельдорфом, где Хартмут окончил школу, а потом выучился на педиатра, и всю жизнь спасал детей не только в Германии, но и в Африке. Пять лет он проработал в Конго, проводил исследования детской смертности в медицинских центрах США, до сих пор занимается частной практикой. У Хартмута много связей в международных благотворительных организациях, поэтому есть надежда, что реабилитационный центр, оказавший нам гостеприимство, получит дополнительное финансирование.
После кофе мы отправились к главному зданию фермы, где прошли младенческие годы Хартмута. Пришлось продираться через старый яблоневый сад, за которым давно никто не ухаживал и земля сплошь покрыта падалицей. Дом, построенный семьёй Моргенрот, с фундаментом из валунов, со службами и большим внутренним двором, оказался обнесён забором из колючей проволоки. С главного входа его охраняли мощные ворота, а рядом устроена калитка с глазком посредине.
Наши знакомые ребята из центра рассказали, что дом принадлежит милицейскому полковнику из Калининграда. Землю вокруг, даже для грядок, он никогда не обрабатывал, да и незачем, приезжает он сюда лишь на выходные, на внедорожнике производства BMW. Так захватчик немецкой собственности поддерживает культурную связь с Германией.
Я сфотографировал Хартмута с женой на фоне родительского фруктового сада, это единственное вещественное подтверждение их пребывания на собственной земле, которое они могли унести с собой в Германию. Удивительно, я не услышал от них ни одного слова с осуждением захватчиков, либо желания вернуть семье Моргенрот отобранную собственность.
Ведь и ёжику ясно, что не смогли мы освоить и сделать своей, родной отобранную у немцев землю Восточной Пруссии. Дела в области не пошли лучше даже после назначения в 2005 году губернатором Георгия Бооса, парня с германской кровью. С самого начала руководства областью наш немец выдвигал идеи переселить в неё несколько миллионов граждан из стран СНГ и Прибадтики, достичь уровня жизни Литвы и Польши, построить металлургический комбинат, проводить под Калининградом этапы гонок «Формулы 1», построить ипподром, а также завод по производству дирижаблей и пр. На самом деле даже хилый ручеек туристов из Германии, бывших жителей области, иссякает, они неизменно отправляются в ещё более дальнюю эмиграцию – на тот свет.
За пять лет гауляйтерства нашего немца в области было закрыто более семидесяти школ, несколько больниц и роддомов, увеличены тарифы на услуги ЖКХ, налоги, выросли безработица и задержки выплаты зарплаты, ухудшилось транспортное обеспечение, не решены проблемы со свободой перемещения жителей области за её пределы. И это на землях, считавшихся когда-то житницей Германии. Если планов громадьё считать светлым будущим оккупированной нами зоны, то лучше бы планировщикам застрелиться.
Глядя на зарастающие ивняком и борщевиком поля и на гнезда аистов, вернувшихся на родные гнездовья, я понимаю, что не в русского коня немецкий корм. Если мы со своими родными землями ничего путного не можем сотворить, что уж там говорить об оккупированных территориях!? Тупиковую ситуацию можно решить, превратив Калининградскую область во Европейский Межнациональный Парк, типа американского Йеллоустоунского Национального Парка. Если уж очень хочется нашим воякам иметь ракетный форпост для этого анклава, то Балтийска с окрестностями вполне им хватит. Писал я об этом несколько раз в областную думу и губернатору, ответа не получил, эти временщики знают, как править электоратом, а народ в гробу они видели.
Мы возвращались в Знаменск, проезжая мимо бесхозных, никому не нужных пашен и полей, принадлежавших когда-то бауэрам Моргенротам, Хартмут плакал, прощаясь с родным гнездом навсегда. Вряд ли его дети и внуки захотят вернуться в этот вертеп с дурными деньгами и будущим термоядерным Чернобылем под боком. Боже, спаси Пруссию!

ПЛЕННИКИ  ГОСУДАРСТВА

Выслушав историю немецкого сверстника, погрузился в размышления о судьбах русских солдат в минувших войнах. Согласно летописи Нестора, князь Святослав перед грабительским походом на византийцев (их тогда называли римлянами)  заявлял: - "Не посрамим Земли Русской, но ляжем костьми - ибо мертвые сраму не имут".  Известное дело, с древнейших времен в нашей стране начальству никогда не было жалко своих воинов ради завоевания территорий и возможности пограбить противника. Святослав приведя дружину свою в Византию, победил её, да только оставил там лежать большую часть воинов. Рукопись сообщает, что на пути домой: «Отправился Святослав к порогам. И напали на князя печенеги и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него». Вот интересно, и тогда мертвый князь «сраму не имел», когда из его черепушки враги брагу дули!? 
Кровопийцы-завоеватели придумывали мифы о желании своих подневольных умереть во славу отцов-командиров, будь-то русские, либо всякие турки-англичане с французами. Поэтому фраза «Гвардия умирает, но не сдается» (La Garde meurt mais ne se rend pas!) – мифологична и лжива по сути. Ее приписывали генералу Камбронну, который командовал наполеоновской гвардией в сражении под Ватерлоо. В ответ на предложение англичан сдаться, Камбронн будто бы произнес эти сакраментальные слова. Однако он их не произносил, не умер, в плен сдался. Несмотря на публичный отказ генерала Камбронна от авторства, фраза высечена на памятнике, поставленном ему в Нанте через три года после его смерти.
Истинным автором изречения, по-видимому, был журналист, сочинивший красивую легенду о «предсмертных словах» генерала. Так что лозунг: русские – не сдаются, придуман пропагандистами, которые сами-то пороха не нюхали.
Сам-то солдат, будь то русско-французский или турецко-шведский, никогда не считал зазорным сдаться в плен превосходящему по силе противнику. И выкупали князья с царями после окончания войны пленников, и не считали люди зазорным побывать в этой роли, часто были продуктом обмена. После бесславного итальянского похода Суворова, закончившегося героическим  драпом через Альпы, осталось множество военнопленных. В порядке жеста дружбы с Павлом 1, Наполеон одел их в новое обмундирование и отправил своим ходом в Россию
Официоз создавал песни типа: - «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает». Словно, кто-то спросил у матросов или у матерей с отцами об их желании умереть без пощады. Это твердолобый капитан крейсера Руднев бессмысленно подставил свой плохо вооруженный и без должных дальномеров крейсер под огонь японской эскадры. Потеряв часть команды и вооружения,  вернулся он в гавань Чемульпо и потопил свой корабль так, что через несколько месяцев японцы подняли его и под гастрономическим названием «Соя» отправили сражаться с русскими войсками. Интересно, какую песню исполняли японцы на борту бывшего «Варяга»!
Команда крейсера, поклявшись, что не будет воевать с японцами, была отпущена из плена, и на родине моряки были встречены как герои.  Таким же было в России отношение к пленным во время Первой мировой войны, а генерал Корнилов, вернувшись из австрийского плена, был награжден и назначен Верховным Главнокомандующим нашей армии.
В США и других странах антигитлеровской коалиции бывшие пленные объединены в уважаемые сообщества P.O.W. (Prisoners Of War), и не считают себя преступникам лишь за то, что сдавались в плен в безвыходной ситуации. Нынешний Госсекретарь США Джон Керри после вьетнамского плена был награжден и выбран позднее в Конгресс.
Не верю я историям о советских патриотах, попавших во вражеские застенки и под фашистскими пытками не выдавших  какие-то важные секреты. Писаки-пропагандисты типа Фурманова-Фадеева сочиняли легенды о девочках и мальчиках «Молодой гвардии», которые под фашистскими пытками и угрозами не предали друзей и унесли в могилу военные тайны. Система пыток «правеж» граждан палачами исключала возможность скрытия от них каких-то личных или общественных секретов. Нет ниего дороже человеческой жизни, и только у нас талдычат фальшивый лозунг – родина или смерть. Жертвы инквизиции под пытками также признавались во всех возможных и невероятных грехах, страх смерти заставляет людей говорить не только всю правду, но и ложь об окружающем мире.
В студенческие годы я подрабатывал подопытным кроликом в секретной медицинской лаборатории, исследовавшей препараты для допросов вражеских разведчиков, а еще более – собственных граждан. Тогда-то я понял, что при определенном методе допроса человек может рассказать все секреты, да еще и с удовольствием. Поэтому попавшим в плен американским солдатам командование не приказывало при допросах что-либо скрывать, зная, что при болевом шоке человек вынужден выдать даже самую секретную информацию. Наши политруки считали преступлением сам факт сдачи в плен, что и не удивительно при ненависти солдат к начальству. Лозунги наступления: - За Родину, за Сталина, с которыми, якобы, бегали солдаты при наступлении, были изобретены  во время Сталинградской битвы и никогда не звучали, а вот – урррраааааа, оно интернационально.
В 1947 году генерал Маршалл организовал опрос ветеранов Второй мировой войны из боевых пехотных частей с целью определить поведение солдата и офицера в реальных боевых действиях. Результаты оказались неожиданными. Только 25% солдат и офицеров боевых пехотных частей армии США во время боя стреляли в сторону противника. И только 2% сознательно целились во врага. Аналогичная картина была и в ВВС: более 50% сбитых американскими летчиками самолетов противника приходилось на 1% летчиков. Выяснилось, что в тех видах боев, где противник воспринимается как человек и личность (это пехотные бои, авиационные дуэли истребителей и пр.), — армия неэффективна, и практически весь урон, причиняемый противнику, создается только 2% личного состава, а 98% не способны убивать.
Совсем иная картина там, где военные не видят противника в лицо. Эффективность танков и артиллерии тут на порядок выше, а максимум эффективности у бомбардировочной авиации. Именно ею в ходе Второй мировой войны и был причинен максимальный урон живой силе врага (примерно 70% от всех военных и гражданских потерь противника). Что касается боевых схваток пехоты "лицо в лицо", то их эффективность — самая низкая среди других родов войск. Причина — солдаты не могут убивать себе подобных. Поскольку это — серьезнейший вопрос эффективности вооруженных сил, Пентагон подключил к исследованиям группу военных психологов. Выяснились поразительные вещи. Оказалось, что 25% солдат и офицеров перед каждым боем мочатся от страха. Не думаю, что советские солдаты были психически более подготовлены для войны с немцами, афганцами и прочими кавказцами.
Меня удивляет и смешит гордость совков за сопротивление Красной армии вермахту по сравнению с армиями Европы.  Видя бессмысленность отпора немецкой военной машине, сдавались в плен и французы, и англичане и гордые собой белополяки, не были исключением и красноармейцы, ведь от лома нет приема. Только в отличие от пленных и трусливых европейцев, полтора миллиона наших солдат пошли служить вермахту. И это не удивительно, поскольку в отличие от СССР, у буржуев большевики не уничтожали интеллигенцию с чиновничеством, не проводили коллективизации с индустриализацией и не отправляли осужденных в ГУЛАГ. Деревенский народ Украины и Белоруссии встречал немцев с хлебом-солью, как освободителей от безбожной власти. Тогда  люди еще  не успели забыть Голодомор, устроенный большевиками в 1930-х годах, которые продавали хлеб тем же немцам за машинерию для повальной индустриализации.
Наши комиссары создавали легенды о самозабвенных героях-самоубийцах, которые жертвовали собой ради спасения Отчизны. Того самого преступного государства, вожди которого захватили власть посредством уничтожения прежней России и создания СССР, конгломерата  бесправных республик с рабским и нищим населением.
Не готовая к войне, армия разбегалась, либо сдавалась в плен, а в газетах изобретали подвиг о Гастелло, который вместо того, чтобы прыгнуть на парашюте с горящего самолёта, таранил им танковую колонну. А еще предлагали брать пример с Александра Матросова, который, в отсутствие гранат, закрыл амбразуру вражеского дзота собственным телом. Это надо же было так задурить душу и тело человека, чтобы заставить даже подумать о самоубийстве, которое всегда являлось смертным грехом. Теперь-то мы знаем, что сплошной ложью были подвиги Гастелло и Матросова. Плодом воображения литсотрудника «Красной звезды» Кривицкого был и подвиг 28 панфиловцев. Им же была сочинена фраза: «Россия велика, а отступать некуда — позади Москва».
На самом же деле у наших генералов сдать Москву было значительно больше оснований, чем у Кутузова. Только в воспалённых, трусливых и преступных мозгах большевиков могла возникнуть идея - объявить сдачу солдат в плен преступлением против государства.
Приказ Сталина №227, или «Ни шагу назад», дополнен был приказом Жукова о преследовании вплоть до расстрела семей сдавшихся бойцов. Наверное, это спасло СССР от гибели, но привело к уничтожению русского народа, потерявшего 27 миллионов. Был уничтожен генофонд России, выжили только бессловесные, бездумные рабы и палачи-опричники, объявившие себя победителями. Страна превратилась в сельскохозяйственную пустыню с заросшими борщевиком пашнями, ржавеющими заводами  и бандитскими формированиями силовиков.  ВОВ подорвала оставшиеся силы народа, страна пережила очередной Апокалипсис, так что нам хуже не будет!

РИГА

Я решил возвращаться в Петербург через Ригу, - оставаться одному быть невыносимо, а компания брата как-то скрашивала черноту жизни. С трудом осознавалось, что нет уже мамочки, которая корила меня за неустроенность моей жизни, за пьянство и курение, за то, что не завел я себе нормальной жены и детей. Ведь с сыном вижусь я только на свадьбах или на похоронах, у него своя жизнь, а семья его жены люто меня ненавидит.
Теперь уже нет железнодорожного сообщения между Калининградом и Ригой, а курсирует раз в сутки автобус, да и то не всегда заполненный. Шоферы автобуса, принадлежащего рижскому автопарку, одеты в элегантную униформу, а наши калининградские водители облачены, кто во что горазд. Да и автобусы у латышей –  не старенькие Икарусы, но железяки европейского происхождения, хотя и не первой свежести.
Проезжаем по Калининградской области, где ничего не осталось от той советской колхозно-совхозной системы, которая худо-бедно, но работала. Поля зарастают сурепкой, колючкой и кустарником, и даже аисты, покинувшие эти места еще при немцах,  вернулись на прежние стрехи, или построили новые. Другие птицы также вернулись на поля и в леса, воздух и вода очистились, а населения поубавилось. Изолированная со всех сторон странами Прибалтики и Польшей, Калининградская область медленно умирает, превращается в прежний придаток Германии.
Латвия удивила меня ухоженностью полей и домов, дорогами в прекрасном состоянии, а также прилично одетыми людьми, которые выглядели настоящим европейцами. Эта страна вошла в Европу значительно раньше России, да и вряд ли мы когда-нибудь станем настоящими европейцами.
В 1201 году епископ Альберт фон-Альбертен, принадлежавший ордену меченосцев, основал свою резиденцию на берегу Даугавы и распорядился строить церкви и соборы вокруг. В 1282 году город вступил в Ганзейский союз и торговал не только с Европой, но и с Новгородом. Некоторое время был город под эгидой польских королей, потом почти на столетие попал под власть шведов. Проезжая с Великим посольством через Ригу, Петр I попросил шведского коменданта показать крепость, но подозрительный комендант не без оснований заподозрил Петра в шпионских намерениях и отказал ему. Злопамятный царь отомстил жителям Риги и после победы под Полтавой отправил маршала Шереметева на приступ Риги. После продолжительной бомбардировки русские войска в 1710 году взяли город, но война со шведами продолжалась еще десять лет, пока не подписали в 1721 году Ништадтский мир, по которому Лифляндия и Курляндия отошли к России. Петр оставил Риге все прежние привилегии, и город стал крупнейшим российским торговым портом на Балтийском море.
Центр города застроен церквями и соборами, основанными в 13 и 14 веках, а руководителями строительства были, в основном, немцы и голландцы. Поэтому Старый город сохранил характер средневекового немецкого города с узкими улочками и зданиями романско-готического стиля. Доминирующее место здесь занимает Домский собор (Домскирхе), где я впервые в жизни услышал звучание органа и влюбился в эту музыку навсегда. Орган был привезен из Пруссии в 1854 году и Домский собор оказался единственным в СССР местом, где можно было послушать классическую органную музыку.
Узкие улочки города носят название цехов, проживавших на них: ремесленников: Калею (Кузнечная), Муциниене (Бончарная), Аудею (Ткацкая). А вот и улица Яуниела, самая киношная в бывшем Союзе, здесь снимались такие фильмы, как «Убийство на улице Данте», по ней ходил народный кумир 1970-х годов, советский разведчик Штирлиц, когда здесь снимался многие сцены фильма «Семнадцать мгновений весны».
Даугаву пересекали современные мосты, а старый город Риги сверкал свежей краской восстановленных домов и храмов. На его улочках была масса маленьких магазинчиков, бутиков, с изобилием модных товаров, а также кафе и ресторанов. Готическая архитектура города гармонична моему мировоззрению и строю души, поэтому стало мне здесь уютно и хорошо.
В последние годы неуютно мне ходить по проспектам и улицам Петербурга, уставленным бездушными дворцами и домами, построенными второстепенными иностранными архитекторами. Наш город регулярно затопляется водами Невы и продувается ветрами с Финского залива, «Маркизовой лужи», названной так после маркиза де Траверсе. Этот морской министр России не без оснований предпочитал держать эскадру в заливе, опасаясь, что в открытом море ветхие корабли затонут.
Во время русско-японской войны 1905 года практически все корабли Балтийского флота были уничтожены японцами при переходе эскадры адмирала Рожественского в Порт-Артур. Во время Февральской революции этот флот прославился уничтожением матросами своих офицеров, а после Гражданской войны эти «герои» флота в свою очередь были расстреляны большевиками во время Кронштадтского восстания. В 1941 году множества кораблей флота было уничтожено немцами во время его перехода из Таллинна в Ленинград. Оставшиеся корабли были на приколе все время блокады, использовались только их палубные батареи.
А Рига живет размеренной жизнью закоулка Европы, по улицам бродят праздные скандинавы и германцы, много здесь и потомков латышских эмигрантов из США и Австралии, приехавших отсуживать собственность родителей. Мой брат с женой тридцать лет прожили в деревянном доме, купленном родителями жены после войны у латышей. За эти годы брат так и не сподобился выучить местный язык, поскольку общался только с русскими обитателями города, которых обитало здесь больше, чем коренного населения. Жена же его родилась здесь и прекрасно изъясняется по-латышски.
После получения Латвией очередной независимости объявились родственники прежних хозяев дома и предъявили права на развалюху, близкую к центру города. Не было в ней ни горячей воды, ни теплого сортира, но зато было при доме восемь соток земли, на которых можно построить новый дом. Естественно, власти города были на стороне латышей и присудили дом родственникам бывших хозяев, переселив брата на окраину города, за реку Двина, называемую здесь Даугавой.
В городе за последние десять лет освободилось много жилплощади, поскольку латышское правительство приложило максимум усилий, чтобы выпихнуть россиян за пределы своего государства. Закрыли крупнейшие предприятия Латвии с преимущественно русскоязычной рабочей силой, чтобы лишить людей работы и принудить переехать в Россию. Создали экзаменационные комиссии латышского языка, целью которых было создать препоны для получения русскими гражданства. Не прошедшие языковый тест жители Латвии стали второсортными не гражданами, которым выдали особого типа документы временных жителей республики, не имеющих права на работу.
Рядом с остановкой троллейбуса, возле Каменного моста, на обширной Ратушной площади раскорячилось мрачное здание музея оккупации Латвии, перед которым блещет бронзой памятник латышским стрелкам. Большинство его экспозиции посвящено оккупации страны Советами: с 1940 по 1941, а потом с 1945 по 1991 год. Немцы не успели за четыре года оккупации натворить столько, сколько мы за почти полстолетия. Здесь масса фотографий и даже есть модель лагерного барака с нарами в натуральную величину, парашей и печкой сварганенной из железной бочки. В таких бараках жили латыши, высланные в Сибирь после возвращения в Латвию советской власти.  Я много читал об архипелаге ГУЛАГ, но только здесь воочию увидел, как там жили зэка, кстати, в большинстве своем русские.
Да, много зла натворила советская власть латышскому народу, но ведь не зря перед музеем стоит памятник стрелкам, верной гвардии Ленина, Троцкого и Дзержинского. Эти заплечных дел мастера руками латышей расправлялись с нашим народом, насаждая в России советскую власть. Первым главой Латвийской социалистической республики, просуществовавшей четыре месяца, был Петрас Стучка, который до августа 1918 года был народным комиссаром юстиции РСФСР. Это он объединил своих соотечественников в карательные отряды латышских стрелков. Как и поляк Ф. Дзержинский, имена латышских палачей нашего народа: Петерса, Эйхе, Линде, Фабрициуса и др. ассоциируются с кровавым террором в России, развязанным Лениным и его подручными. Сюда приезжал в январе 1919 Яков Свердлов, чтобы поддержать местных большевиков, Владимир Маяковский славил здесь в стихах латышского чекиста Теодора Нетте, «парохода и человека».
А главной проституткой латышского народа был Вилис Лацис, писавший лживые книги о счастливой жизни своего народа: «Бескрылые птицы», «Буря», «К новому берегу». В них описано социалистическое строительство в Латвии под руководством большевиков и его, Лациса, лидерством; ведь с 1940 по 1959 он возглавлял правительство Латвии. Все народы бывшей российской империи виноваты в том большевистском безумии, которому они следовали и уничтожали себе подобных. Я уходил из этого музея с чувством вины и горечи за русских и латышей, забывших о собственных грехах.
Моих родственников поселили в четырехэтажном кирпичном доме, где все жители также были русскими. Маленькая улочка Ernestine Iela застроена в основном двухэтажными деревянными домами с печным отоплением. Таблички с русскими названиями улиц сорваны и заменены латышскими. Названия магазинов и ресторанов также латышские, а встречавшиеся школьники не понимали моего русского языка. У них теперь в школе иностранными языками являются немецкий и английский, а русский язык изучается только в специальных школах.
Родственники мои уже несколько лет как вышли на пенсию. Зина продолжает работать продавцом в магазине, а Володя устроился сторожем в русскую фирму, куда стараются не брать на работу латышей, боясь, что те сообщат властям о незнании ее работниками латышского языка. Постарели Зина с Володей за эти годы изрядно, да и я не помолодел, но к своей физиономии привыкаешь, а вот на близких тебе людей смотреть больно и страшно.
Зина носит парик, потеряв волосы на работе с химикатами, а Володю несколько лет назад разбил инсульт и теперь он приволакивает при ходьбе левую ногу. Его так испугал этот звонок с того света, что бросил братец пить и курит всего пачку сигарет в неделю. Володя всегда был рачительным хозяином, но с возрастом его экономность превратилась в манию. Он расстраивался и ругался, когда Зина выкидывала уже раз использованные мешочки для заварки чая, которые он использует для заварки три раза. Маленькие стаканчики со сливками для кофе, после опорожнения он ополаскивает еще пару раз, чтобы и капельки продукта не пропало.
В квартире установлены счетчики холодной и горячей воды, а также газа. На день он устанавливает под капающим краном ведро, воду из которого использует для слива унитаза. Оказывается, счетчик не реагирует на медленно текущую воду. Горячий душ он старается принимать не дома, а на работе, будучи же ответственным по дому за подачу отопления, он снижает датчик термостата до минимума, так что жители дома жалуются на холод в квартирах. На работу в десяти километрах от дома он ездит на велосипеде, экономя таким образом еще и на транспорте.
Их сын уже десять лет как живет в Вашингтоне и не хочет возвращаться ни в Россию, ни в Латвию, поскольку эти страны не дают ему гражданства, а США готовы это сделать после его женитьбы на американке. Игорь специалист по искусственному интеллекту и защитил диссертацию в американском университете. Так две страны потеряли квалифицированного специалиста, а США получили еще один мозг, не затратив и десятой доли расходов на его обучение.
Он иногда посещает родителей, привозя поношенное американское тряпье, секонд хенд, который теперь продается здесь на каждом углу. Игорь - уже отрезанный ломоть, и его дети уже будут гражданами Америки. Жизнь близится к концу, и Зина боится умереть раньше Володи, который не умеет ни готовить себе пищу, ни даже постирать. Но судя по его здоровью, помрет он раньше жены, как и большинство русских мужиков помирает от курения и неумеренного употребления спиртного.

ВИТАЛИЙ

Вернувшись в Питер, навестил я Виталия, с которым познакомился в Нью-Йорке, когда тот приезжал навестить жену и дочку, болтавшихся в США на птичьих правах нелегальных иммигрантов. Поселились они у Люси, Татьяниной подруги, вот уже более десяти лет как эмигрировавшей в США. Вместе они заканчивали ЛИТМО, Ленинградский институт точной механики и оптики, работали в проектном институте, а потом началась еврейская эмиграция и отправилась Люська с Борей еще до перестройки в далекую Америку. Кожей почувствовали тогда евреи, что бежать нужно из тонущего корабля под названием СССР. Подобное же произошло вначале XX века, когда сотни тысяч евреев бежали из России незадолго до гибели империи. Эти две волны эмиграции вынесли из России более двух миллионов евреев.
Виталий же был типичным русаком вологодского происхождения, с плечами даже не в косую, а в прямую сажень и округлым лицом, украшенным улыбчивыми голубыми глазами. Таких мужиков бабы любят за обстоятельность, степенность, чувство собственного достоинства, но и мужики эти любят не только собственных жен, в них заложен мощный ген продления рода не только с одной женщиной.
Татьяна развелась с Виталием не только из-за его неверности, но чтобы облегчить Виталию карьерную жизнь, а себе выезд за границу. К тому времени Советский Союз дышал на ладан, и Тане стало ясно, что в ближайшие годы здесь ничего хорошего ждать не приходится. Сама-то она могла и дальше жить в этом бедламе сместившихся ценностей, людей-перевертышей, ворья в законе и закона для ворья, но хотела другой, более безопасной жизни для дочери, окончившей медицинский институт. Виталий притерпелся к выкрутасам жены, она всегда была права, даже когда не была права, сказывалась наследственность – она была дочерью полковника КГБ. А что касается Виталия, то она надеялась, что после ее устройства в США муж последует за нею.
Виталий родился в семье железнодорожника, и детство провел в маленьком поселке при разъезде. Был он во всем отличником, а особенно любил геометрию с географией. Приехав в Ленинград, он без особого труда поступил в институт железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ), тот самый в котором когда-то учился его любимый писатель Гарин-Михайловский, автор книги «Детство Тёмы». В институте была военная кафедра, так что в армии служить не пришлось, а по завершению обучения ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Еще на первом курсе уразумел Виталий, что для будущей инженерной карьеры членство в партии – это жизненный императив. Последние три года обучения был Витя парторгом курса, что обеспечило ему по окончанию института поступление в аспирантуру и защиту диссертации через три года. Как и в прежние времена, приезжие варяги учились в институте усерднее и достигали большего, чем студенты питерского происхождения.
К тому времени у руководства Забайкальского военного округа появилась идея провести вспомогательную железную дорогу до Улан-Батора, и Валентина назначили главой изыскательской экспедиции в Монголии, а Татьяна обреталась там практиканткой. Водилось у него до этого много женщин, даже женился для солидности, чтобы получить добро КГБ на работу за границей. Хотя и говорили тогда: «Курица – не птица, Монголия – не заграница», но платили здесь заграничные командировочные, и можно было скопить денег на экспортный вариант «Жигулей», да и не квартиру отложить.
Долго сопротивлялась Татьяна поползновениям и домогательствам начальства, но пустынное бездонное небо с жемчужными звездами настраивало на романтический лад, а верховые поездки на монгольских аргамаках будили древние инстинкты размножения своего рода. Вернулись они в Ленинград женихом и невестой, а после развода Виталия с первой женой поселились у родителей Татьяны, а потом получил Виталий и собственную квартиру от института, когда был назначен заместителем директором. Казалось бы, живи – не хочу, дом – полная чаша, дочка в медицинском институте учится, каждый год можно ездить в Крым или Кавказ, а если хочешь, так отдыхай в Болгарии. Так нет же, заблагорассудилось этому Горбачу измыслить перестройку с ускорением, да еще и с новым мышлением. И посыпалось все: Прибалтика отделилась, за ней последовал Кавказ, потом Ельцин подлянку устроил Горбачеву, заграбастав себе Россию, Украине отдал исконно русские земли, а Белоруссию тоже получила  независимость, с которой до  сих пор не знает, что делать.
Институт в котором работал Виталий был всесоюзного подчинения и с развалом СССР он потерял и заказы, и финансирование, месяцами не получая денег на зарплату, сотрудники разбегались, на работу ходили лишь пенсионеры и женщины, у которых были мужья с зарплатой. Отбывали из Питера и самые стойкие евреи, которые до сих пор считали себя  интеллигентами и русскими патриотами. Двинулась в США и Татьяна, которая всегда была патриоткой и с презрением относилась к еврейским отъезжантам.
К тому времени отбыл в Израиль, а потом в США и сам директор института, а на его место назначили Виктора, только командовать было уже некем, в штате не осталось и десятой части прежних инженеров-наладчиков и проектантов. Они давно ничего не проектировали, не налаживали, но привычно ходили на работу, хотя бы из соображения сохранения рабочего стажа. Единственным источником дохода института была сдача в аренду многочисленных помещений, Виталий всеми силами пытался сохранить наиболее ценных специалистов в надежде найти частные заказы на проектирование.
Я встретил его в аэропорту Кеннеди, куда приехал по просьбе Татьяны. Виталий впервые был в США, поэтому вавилонское столпотворение аэропорта попервоначалу его ошарашило, тем более, была середина августа, самого жаркого и удушливого месяца в Нью-Йорке. Я вел свой старенький SAAB по забитому автомобилями хайвэю, кондиционер воздуха не работал, и салон машины наполнился густым, словно горячая каша духом полуденного города.
Я-то притерпелся к городу, одет был в шорты и майку, а Виталия заливался семью потами, будучи облечен в костюм, да еже при галстуке. Татьяна ждала его к обеду с традиционными сибирскими пельменями и салатом-оливье под Смирновскую  водку с тоником. Она давно уже уговаривала Виталия переехать в Нью-Йорк, получить временный вид на жительство и водить такси, пока не освоит английский язык. Он и сам иногда так мыслил, когда нечем было платить сотрудникам института, когда арендаторы не платили за помещение, а еще регулярно наезжали бандиты, требуя свою долю за, якобы, охрану институтских корпусов. Ему нравился порядок и благоденствие американской жизни, ее прекрасные дороги, роскошные магазины с изобилием продуктов и товаров, но все это было не его. Не было здесь его баньки на берегу озера с мостками и всплесками разгулявшихся на его поверхности окуней и щук, не было здесь и зимней рыбалки в компании мужиков, с которыми он был знаком более четверти века, многого здесь не было.
На следующие выходные я решил показать Виталию окрестности Нью-Йорка, отправившись в один из парков-заказников штата. Таконик парквэй, построенный еще во времена Депрессии 30-ых годов XX века, шел параллельно реке Гудзон. На одном из участков нас за превышение скорости остановил полицейский, и не замедлил выписать квитанцию на штраф. Наивный Виталий спросил, отчего же я не предложил полицейскому разойтись по мирному, заплатив деньги самому полицейскому, как это делается в России. Мне даже в голову не могла прийти столь идиотическая мысль, услышав такое предложение, полицейский просто арестовал бы меня за оскорбление личности, и пришлось бы нанимать адвоката для избавления от кутузки. Если полицейские в США и берут взятки, то не сотнягами, а десятками тысяч долларов, когда имеют дело с наркомафией, но мне таковые не встречались. Как во всех государственных учреждениях, в полиции существует орган контроля и доноса сотрудников друг на друга, типа нашего бывшего Первого отдела КГБ. Только если у нас стукачество считается занятием презренным, то в американском обществе оно почитается делом достойным и поощрительным, улучшающим моральный климат учреждения.
Обширная парковочная территория, рассчитанная на сотню машин, по причине буднего дня была занята всего несколькими автомобилями. После полутора часов дороги лесная тишина почти закладывала уши, Виталий сел на скамейку,  запрокинул голову на округлую спинку и сладко потянулся с сентенцией: «Ну, совсем здесь все как в России, только дюже здесь чисто, стерильно даже». И действительно, на стенде с объявлениями были приготовлены мусорные мешки, в которые посетители парка собирали свой мусор и везли до ближайших мусорных контейнеров. Каждое кострище было оборудовано подобием шашлычницы, на которой арабы или  греки готовили действительно шашлык, называемый здесь шиш-кебабом, американцы же жарили мясо на ребрах, называемое бар-бекю, либо котлеты, которые после поджарки становились гамбургерами.
Виталий прогулялся вокруг озера и с удовольствием отметил, что большинство деревьев и кустарников ему знакомо, да и грибы были те же самые, а вот рыба там водилась не знакомая, похожая на окуня, но с желтоватыми метками, и называемая сан-фиш, солнечной рыбой. Местные рыбаки выбрасывали ее как несъедобную, а мы творили из нее великолепную двойную уху. Удивило Виталия также отсутствия здесь щавеля и крапивы, он даже придрался к местной природе за отсутствие в окрестностях комаров и мошки, да и оводов со слепнями оказалось мало, не то, что в окрестностях Питера, особенно на Синявинских болотах. Ничего в этом удивительного нет, ведь Нью-Йорк находится где-то на 45-ом градусе северной широты, соответствующей широте Тбилиси, а Питер расположен на 60-ой широте, что отвечает  расположению Клондайка, где доблестно боролись с голодом и холодом герои рассказов Джека Лондона.
Виталий промаялся в Нью-Йорке две недели и срочно вылетел в Питер по телеграмме от заместителя сообщавшего об очередном накате на институт «малышевской» группировки. Уже становилось ясным, что нужно было прятаться под крышу МВД, крупнейшей бандитской группировки России, которой не страшны были ни «малышевцы», ни «тамбовцы», ни «казанская» мафия. Требовало своего куска пирога и ребята из ФСБ, у них тоже были свои рычаги воздействия, кстати, через их связи можно было получить заказы по проектированию территорий и пуску теплосистем в системе ГУИН, - тюрьмах и лагерях Северо-запада.
Мы не виделись с Виталием лет пять; я путешествовал по США и Австралии, а он пытался торговать дорожными машинами советского производства в странах Южной Америки. По случаю выхода  своей очередной книги о путешествиях, я зашел к нему в конце рабочего дня с предложением выпить и закусить. Виталий встретил меня в только что отремонтированном кабинете, как всегда улыбаясь и крепко пожимая руку. Оказывается, он давно прекратил  свою торгово-челночную активность на ниве тяжелого машиностроения и вернулся к проектированию дорог и мостов. Заказов было более чем достаточно и даже приходилось привлекать инженеров, давно уже окопавшихся на своих дачных шести сотках. Да и вообще, Виталий меня заверил, что строительство и производство в России оживляются, растет и зарплата, но не хватает рабочих рук, вот и приходится нанимать мигрантов из Туркмении, Молдавии, Украины и Белоруссии. Для них Россия оказывается страной обетованной.
Я спросил, как дела у его бывшей жены Татьяны в Нью-Йорке; там все было хорошо: Татьяна получила гражданство, а их дочь Настя закончила ординатуру в больнице имени Рузвельта и работала теперь анестезиологом. Она успела развестись со своим юристом, и теперь была замужем за хирургом, работавшим в той же больнице. Было ей уже 35 лет, и только сейчас она могла себе позволить родить дочку, Таня бросила работу и посвятила себя уходу за внучкой.
Виталий тоже наконец-то женился по второму разу, и жена, которая была моложе его на 25 лет, тоже родила дочку, так что внучка  оказалась старше дочки. Все смешалось в доме Облонских….  Жизнь продолжалась, за нее мы с Виталием и выпили на его даче в Морозовке.   

ГОЛУБЯТНИКИ

Пятница — день, в который происходит наибольшее количество свадеб, а регистрируются молодожены во «Дворце бракосочетаний» на Английской набережной. Первой остановкой свадебных кортежей и является памятник Петру, к пьедесталу которого кладут цветы и распивают шампанское. Непонятно, почему они выбрали Петра каким-то символом семейного счастья. Перед женитьбой он переменил массу любовниц, в основном иностранок. Первую свою жену, Евдокию Лопухину, он сгноил в монастыре, а сына казнил в каземате Петропавловской крепости. Вторая жена, бывшая служанка маршала Шереметева, Марта Скавронская, крещенная Петром перед свадьбой и получившая имя Екатерины, содержала при себе любовника, которого ревнивый Петр приказал казнить. Она  хотя и родила Петру детей, но они умерли в младенчестве. С Екатерины и началась три четверти столетия женского правления Россией.
Подъезжающих на лимузинах и автобусах молодоженов встречают музыканты с традиционным маршем Мендельсона, а парочки направляются к памятнику, чтобы положить цветы. Потом наступает черед Геры, который подходит к ним с белым голубем и предлагает взять птичку мира в руки и выпустить на свободу. Профессиональный фотограф заснимает эту символическую сценку, а птичка взмывает над свадебным кортежем, а потом возвращается на голубятню, где ожидают своей очереди ее пятнадцать товарок, не считая тех, которые сидят в картонной коробке Геры. Снимки получаются умилительные и пользуются большим спросом у молодоженов. Доходом от пуска каждой птички Гера делится с двумя партнерами, которые служат ему крышей, а еще доставляют ему новые коробки с голубями.
За уложенными к пьедесталу букетами бдительно следит армянин Рома с группой поддержки, состоящей из трех бомжей. Он регулярно собирает букеты и относит в ближайшие цветочные магазины и киоски на Сенной площади. Купленные всего несколько часов назад цветы идут в продажу, а Рома получает четверть от продажной цены букетов. Дневного заработка хватает ему на закуску и выпивку с бомжами, которые подрабатывают еще и сбором бутылок.
Рома необычайно оригинальное и безобидное существо, пузатенькое, всегда пьяненькое и облаченное в засаленный тренировочный костюм из китайской синтетики и кожаный жилет без пуговиц. Его опухшая от пьянства круглая и лоснящаяся салом рожица украшена синяками от разборок с бомжами. Он допивает оставшиеся от молодоженов шампанское и водку и служит на посылках у Геры и его компании. Этот с трудом дошивший до 30 лет гибрид армянина и еврейки абсолютно безобиден и беззащитен.
Год тому назад его старенькая мама была сбита «Мерседесом-600» на углу Вознесенского проспекта и Садовой улицы. Недалече оказался милиционер, зафиксировавший наезд на пешехода водителя, пребывавшего в состоянии алкогольного опьянения. Старушку отвезли в морг, а на водителя завели дело. У Ромы не было денег на похороны, не говоря уж о поминках. На следующий день его вызвали в милицию, где следователь предложил оплатить все расходы на похороны. Умудренный уличной жизнью Рома понял, что милиционеры куплены владельцем «мерса», и не видать ему ни суда, ни следствия над этим подонком. Согласился, а куда денешься – жить-то надо. Милиционер предупредил, чтобы Рома не очень шиковал, и купил самый дешевый гроб, а место на кладбище уже следователем было заказано. После поминок Рома предъявил ему счет, который был аккуратно оплачен и дело закрыли. Так он и не увидел убийцы родной мамы, а тот волен совершать новые наезды, у нас страна свободная.
В добрую погоду вокруг памятника прохаживались актеры, изображавшие усатого Петра в треуголке, камзоле и подобии ботфортов, под ручку с Екатериной, обряженной в красный салоп и черную накидку. За 150 рублей они фотографировались в обнимку  с туристами или молодоженами. Здесь же мужик с пропойной рожей водил на цепи медвежонка с вырванными когтями и свалявшейся, облезлой шерстью, предлагая туристам сфотографироваться со зверенышем. Жалко до слез этого медвежонка, мамаша которого застрелили, а осиротевшего детеныша убьют, как только заматереет. Думалось, - а этот мужик и есть убийца медведицы, который содрал с нее шкуру, а теперь вот зарабатывает деньги на сиротинке. 
Рядом стояли пролетки, запряженные плохо кованными лошадками, с разбитыми копытами и натертыми холками, они готовые провезти туристов  вокруг площади за какие-то 500 рублей. Кучерили девчушки лет по 16 - 18, сплошь матерщинницы и поддавохи. Поразительно, что лошадников мужского пола практически нет, то ли из-за не престижности такой работой, или из-за низких заработков.
Окрестности Сенатской площади курируются сотрудниками Адмиралтейского отделения милиции, синенький «Уазик» которых регулярно совершает объезд района и останавливается напротив «Медного всадника». Полиционеры бдительно следят, сколько новобрачных пар приехало сюда за час, сколько было голубиных полетов, букетов цветов собрано, прогулок с переодетым Петром совершено, снимков с медвежонком сделано и поездок на лошадях совершено. За каждое действо им отсчитывается десять процентов дохода. Ну, а попробуй не заплатить – пулей вылетишь с прибыточного места.
Завелась там у меня среди лошадниц подружка Таня по кличке «Мальборо», подучившая это имя из-за своей широкополой шляпы, сапог, замшевой куртки с бахромой и повязанной цветастой косынки, называемой банданой. Она была не только извозчиком, но и художницей-дизайнером, расписывающей рестораны и клубы картинами на ковбойские сюжеты.
У нас в последние годы это ковбойское поветрие распространилось по Петербургу и Москве, да и провинциальные города имеют своих ковбоев и ковбоек. В США я не видел имитаторов наших казаков, либо пастухов с дудочками. А все оттого, что наши киношники не смогли создать столь масштабные фигуры суррогатов культуры, каковые произвел Голливуд. В Питере полно клубов типа «Родео», «Голливуд», «Чикаго» и т.д., а народ ходит в бейсбольных шапочках и футболках с американскими логотипами. Тот же Голливуд создал и стереотип благородных индейцев, которые объединялись с ковбоями в борьбе с плохими американцами. Я встречался с членами клуба «Американских индейцев», которые в окрестностях Ладожского озера строили вигвамы, обряжались в индейские костюмы и устраивали «потлак» с танцами и пусканием по кругу трубки мира. Ведь нашей молодежи не хватает собственных героев и приходится занимать их у чужих. Советская массовая культура смогла создать героев типа Чапаева со Штирлицем, которые давно превратились в анекдотические фигуры. Но в России достаточно героического прошлого, чтобы создать легендарные образы. Были у нас и собственные мудрые индейцы типа Дерсу Узала, и храбрые казаки ничуть не уступавшие американским ковбоям в благородстве и смелости. Один атаман Ермак Тимофеевич, с кучкой казаков покоривший Сибирь, стоит дюжины полковников Касперов, воевавших с индейцами. Возникает у нас и литература о романтическом прошлом России.
С писателем Андреем Оренбургским я встретился на Таможенном переулке, где он тосковал в ожидании собеседника, а за неимением оного обратился ко мне и встретил несомненную поддержку. Я люблю подобные уличные спонтанности, особенно когда обращаются с открытой улыбкой и предложением продолжить и усилить веселье. Это ведь типично русский обычай искать собутыльника.
Как истые русские, мы зашли в ближайший лабаз, а потом отправились ко мне в гости. Андрей возвышался надо мной аки фонарный столб над чадящим фонариком, а его дьяконо-подобный голос разносился над Невой и набережными. Поведением и внешностью он напоминал Сергея Довлатова, только поколением моложе. Сергей покинул Россию для доживания там, а вся его жизнь и книги посвящены России, по крови же он был смесью армянина и еврейки, но был воплощением нашей русской интеллигенции. Андрей же появился в Питере, когда Довлатов прекратил свое земное существование и остался легендой города.
В юные годы Андрей отдал должное всем увлечениям, что отразилось на его жизнерадостной физиономии. Много времени он потратил на изучение истории Америки, а особенно аборигенов. Лет десять назад он даже написал сценарий к телевизионному художественному фильму об индейцах племени Дакота. Но чем дальше изучал историю США, тем больше понимал, что русские сыграли не последнюю роль в истории этой страны. Они раньше англичан и американцев колонизировали Аляску и основали форт Росс до того, как американские поселенцы прибыли в солнечную Калифорнию.
В 1803 году корабли «Нева» и «Надежда» отправились в первое российское кругосветное путешествие под командованием Крузенштерна. Их задачей было налаживание дипломатических отношений с Японией, а также охрану поселений Русско-Американской компании от нападения американских пиратов. Почти год простояла «Надежда» в порту Нагасаки под частичным арестом, но японцы так и не согласились открыть свои порты для российских кораблей.
Через 50 лет российское правительство предприняло очередную попытку наладить дипломатию с Японией, отправив эскадру под командой адмирала Путятина. На борту фрегата «Паллада» был дипломат и писатель Н. А. Гончаров, описавший путешествие в одноименной книге. Дипломатический результат этой экспедиции был столь же плачевен, как и предыдущей. В своей книге полит-корректный Гончаров не рассказал, что фрегат был дряхлым парусником, который с трудом добрался до Японии, а после завершения миссии, при переходе в российские воды адмирал вынужден был разоружить фрегат и отправить на слом. В те годы США и страны Европы уже перешли на паровую тягу своих боевых кораблей, так что японцы с презрением смотрели на наше флотское убожество. Незадолго до этого американский адмирал Перри пришел со своей эскадрой в Японию с такой же дипломатической задачей. После отказа японцев предоставить свои порты для американских кораблей, элементарно обстрелял японцев и заставил подписать торговый договор со своей страной. У нас же с Японией практически никогда не было нормальных, или дружеских отношений, а все из-за этих Курильских островов, которые с  XVIII века мы никак не можем поделить с японцами.
Андрея заинтересовала романтическая история любви русского  дипломата Николая Резанова (персоны мерзопакостной и скандальной) и Кончиты, дочери губернатора Калифорнии. Церковники воспрепятствовали браку между православным русским и католичкой. Резанов отправился в Россию, чтобы оттуда просить Папу Римского о разрешении на брак с католичкой, но по дороге через Сибирь помер. Кончита же постриглась в монахини и почила в бозе на берегу океана.
Я бывал в тех местах, в старинном испанском городе Монтерее на берегу Тихого океана, где мой приятель Савва Жукоборский преподавал русский язык будущим американским шпионам в школе ЦРУ. Сохранились в городе и руины того монастыря, где провела свои последние годы верная своей любви Кончита. Таких девушек в наше время не бывает. (По другим источникам Резанов был женат на дочери Григория Шелехова, и не мог жениться на Кончите без предварительного развода – темное это дело.)
Андрей пишет цикл романов о поре величия Российской империи, когда наши флаги развивались на крепостях Аляски и Калифорнии, а корабли плыли к берегам Антарктики. Я прочел его первую книгу «Барабаны судьбы» и восхитился богатству языка и знанию исторических реалий. У меня с ним разница в 20 лет, но наши первые книжки вышли почти одновременно, так что у Андрея еще все впереди. Пишет он о наших офицерах и солдатах, для которых долг перед родиной – прежде всего, а любовь – путеводная звезда жизни.
Андрей не собирается переезжать в другую страну, где жить комфортнее и денег больше платят, он никогда Россию не бросит, поскольку жизнь для него без родины невозможна. Лето проводит не в Египте, а на Урале, зимует же в Пушкине, где неотрывно пишет свою многотомную логию о героических офицерах и солдатах Российской империи. В его книгах родина жива и могущественна, у нее прекрасное прошлое и еще более великолепное будущее.

СЕСТРОРЕЦК

 На время переехал я в Курортный район, с интересом осваиваю окрестности Сестрорецка с героическим прошлым, но унылым настоящим. Название города  произошло от шведского названия местной реки Систербак (Systerback), переводимое как Черносмородиновая. В этом досоветском Черносмородинске изготавливали когда-то самые лучшие в мире винтовки Мосина, работал здесь и Токарев, творец знаменитых пистолетов ТТ. Этот город принимал спортсменов Олимпиады 1980, от которых остались ветшающие здания общежитий, превращённых в квартиры. От славного футбольно-хоккейного прошлого остался памятник великолепному универсалу Всеволоду Боброву, в полете и с мячом. Градообразующий оружейно-инструментальный завод имени Воскова давно закрыт, а его строения ветшают в ожидании прекрасного прошлого.
  О хронически советском прошлом напоминает также памятник Ленину на площади перед школой. И ведь не просто так оставили память о преступнике, превратившем Россию в СССР, тюрьму собственного народа. Ждут хозяева жизни, что вернутся прежние порядки, восстанут красные комиссары и дорежут «врагов народа». Трудно даже представить себе памятники Гитлеру на площадях ФРГ, у нас же сохранение памятников большевикам считается заботой о «славном» прошлом страны. С моей точки зрения, прошедшие с 1917 годы правления большевиков и нынешних преемников являются Чёрной Дырой нашей истории, поглотившей  миллионы жизней.
    Выходя  с платформы электрички, попадаешь  на улицу, носящую имя Самуила Воскова, который во время большевистского переворота творил беспредел в городе. Родился он в далёком украинском городке Жлобине, получил нормальное образование в хедере, но вместо торговли вступил в банду "еврейских боевиков", подвергался арестам и так же, как это делают сегодня «новые русские», в 1906 году спрятался от правосудия в Америке. Там этот боевик сделался русским революционероми принялся создавать "Русский  рабочий союз". В марте 1917 года по заданию партии он был послан в Петроград, а оттуда Самуила направили на Сестрорецкий оружейный завод. Вскоре этот прохиндей без какой-либо рабочей специальности сделался председателем завкома, и во время войны вёл разрушительную работу по подготовке пролетариев к вооружённому восстанию и поставке винтовок боевикам Петрограда. В марте 1918 бандит был назначен комиссаром продовольствия Союза коммун Северной области, умер же от тифа в 1920 году.
    Улица имени Воскова плавно перетекает в центральную улицу города, названную в честь ещё одного палача России, Моисея Володарского. Этот портной, закончивший 6 классов училища и посвятивший жизнь разложению России, также в 1917 году прибыл в Питер из Америки. Как чёрт из табакерки, неграмотный закройщик сразу после Октябрьского переворота выскочил в комиссары по делам печати, пропаганды и агитации, а также сделался редактором "Красной газеты". Вскоре он получил должность главного советского цензора и стал инициатором разгрома не только тех печатных изданий, которые критиковали большевиков, но и тех, которые пытались стоять в стороне.
     По словам Луначарского, «он был… беспощаден.… В нем было что-то от Марата… Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого скрывать мы не будем. Володарский был террорист. Он был до глубины души убежден, что если мы промедлим со стальными ударами на голову контрреволюционной гидры, она не только пожрет нас, но вместе с нами и проснувшиеся в Октябре мировые надежды». 20 июня 1918 года Моисей был убит, видимо, за то, что пустил часть порученных ему партией ценностей "налево". Большевики списали это убийство на эсеров. Очень насущно нам в Сестрорецке ходить по улице имени этих террористов.
   Германия  давно осудила своих преступников работавших в СС, Гестапо и Абвере, наши же чекисты, расстреливавшие миллионы своих граждан, остаются почитаемыми героями труда и обороны. Боюсь, не зря власть предержащие сохраняют памятники Вождю и название улиц его прихвостней, тихой сапой они воссоздают подобие СССР во главе с правящей.
    Меня  поражает, зачем в этом маленьком городке, сидящем на дотациях, наряду с муниципальной, перебирает бумажки какая-то административная власть. И ведь такая мутантная двуглавость существует не только на гербе страны, но и в управлении всех сотен тысяч населённых пунктов нашей страны. Миллионы высокооплачиваемых чиновников дублируют друг друга и мешают народу жить, но они нужны власти, чтобы держать народ в узде. Не понимаю, хоть убей, функциональной разницы между главой муниципального образования города Сестрорецка и главой местной администрации муниципального образования города.
  Два огромных административных здания конструктивистской архитектуры, тупо смотрят друг напротив друга через залив озера, и заполнены сотнями Акакий Акакиевичей женского и мужского пола, главной задачей которых является перекладывание бумажек и заседание во множестве комиссий. При этом, каждая бюрократическая ветвь рожает печатные органы: «Сестрорецкие берега» и «Вести Курортного района». Вряд ли можно назвать их информативными, но сервильные газетёнки по определению. В них нет отдела писем, жалоб и предложений, они не общаются с народом и существуют для отписки. При виде этих газет вспоминается анекдот о двух главных газетах СССР: - В «Правде» нет известий, а в «Известиях нет правды. Но горят газеты хорошо, так что использую их для растопки печки.
   Чем действительно может гордиться город, так это районной библиотекой, перед которой установлен памятник грустному шутнику Михаилу Зощенко. Это самая лучшая библиотека из всех, что я посещал. Будучи членом Союза Писателей, я много поездил по библиотекам Петербурга и области. Так что могу сравнить. Главное, здесь обучают пенсионеров компьютерной грамоте. 
  Видимо, благодаря потустороннему заступничеству Зощенко, сохранилась в приличном состоянии муниципальная баня, которой и посвятил юморист рассказ «Баня»:  -  Говорят, граждане, в Америке бани отличные. Туда, например, гражданин  придёт, скинет бельё  в особый ящик и  пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет — мол, кража  или пропажа, номерка  даже не возьмёт. Ну, может, иной беспокойный  американец и скажет банщику: — Гуд бай,— дескать,—  присмотри.    Только  и всего. Помоется  этот американец, назад  придёт, а ему чистое бельё подают —  стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко! А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно».
      Золотые, оказывается, были в 1924 году времена, нынче же в нашей бане номерки с ящиками отменили, так что одежонка висит открыто, воруй - не хочу. Шаечки из оцинкованной жести также убрали, вероятно, из экономии, заменили пластмассовыми, которые трескаются и ранят клиентов немилосердно. С мылом нынче проблем нет, но проблема с нелегальными гастарбайтерами, под общим названием таджиков, их много, и на них же держится чистота города. Во времена Зощенко о таковых не знали, поскольку тогда эту нишу заполняли тоже мусульмане, но татары.
     Ограбленные ментами и чиновниками, таджики часто заходят в баню согреться, заодно и помыться. Эти южане к баням не привыкли, поэтому в моечном зале этакими юными орлами взбираются на скамейки с ногами и моются, сидя на корточках. Наши мужички, навесившие на шеи православные крестики, с удивлением и превосходством плюются, озирая этих мусульман с обрезанными членами, заменяющими им крестики, как религиозные метки.
     Насколько знаю, последняя общественная баня в Нью-Йорке закрылась 50 лет назад, за отсутствием посетителей. Наши недавние одесские иммигранты открыли несколько роскошных бань с хорошими парилками, саунами, бассейнами, ресторанами и девочками. Но в каждом районе города существуют бесплатные крытые бассейны с душами и спортзалами, работающие круглогодично.
    А в нашей бане скидка только по четвергам, лишь до 14.00 и только пенсионерам. Хороша баня, вполне для наших масштабов, а вместо бассейна можно в озеро Разлив окунуться. Можно и к истории приобщиться, ведь Ленин в 1917 году тоже в это озеро органы опускал. Памятников этому вурдалаку вокруг озера как куч дерьма собачьего, жаль, этого немецкого агента Керенский тогда в 1917 году не судил.
   Напротив  бани недавно построили Храм Петра и Павла. Первое Богослужение в храме состоялось 12 июля 2009 года, а его торжественное освящение совершил патриарх Кирилл (Гундяев) в присутствии жены президента, министра обороны Российской Федерации и командующего военно-морским флотом. Известно, что разворовано было порядка 10 миллионов рублей, без чиновников здесь не обошлось.
  Место для храма выбрано не случайно. В нашем озере русский умелец-гений Ефим Никонов продемонстрировал в 1721 году императору Петру I «потаенное судно» — прообраз подводной лодки. Петру понравилась идея «ходить под водой и подбивать военный корабль по самое дно», однако со смертью Петра I работа над «судном» прекратилась.
      Ну что ещё у нас хорошего? Ах да, это наша гордость и надежда на берегу Сестры-реки, почти градообразующая больница № 40, этакий город в городе со специалистами экстра класса. Врачи местные и нобелевского лауреата Бродского здесь реанимировали и Эдите Пьехе  переломы вправляли, да и я сюда зачастил.
     Вот так живу, любуюсь на озеро, да пишу статьи, как Ленин в Разливе, только власти наши чиновники мне не отдадут, да и не нужна она мне. Хотя бы за баню спасибо: - Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес? Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник. Это из Михаила Зощенко. А вообще, жизнь прекрасна там, где  мы живём, и спасибо всем, кто нас окружает, образует и лечит.

ДТП

Моя научная карьера закончилась на степени кандидата наук, так и не достигнув докторского уровня, поскольку к сорока годам разочаровался в научной и чиновной деятельности. Кризис сорокалетних ударил по мне также и в семейном плане, - развелся я с женой и покинул пределы социалистического лагеря. Писательство и художественное творчество обернулись в хобби, игру мысли с воображением, не приносящие дивидендов. Жизнь струится к завершению земной стадии, но не могу смириться с потерей какой-никакой, но собственной идентичностью и цветением этих берез и красками мира без меня, феноменального, хотя и не очень любимого. Осталась надежда на второе-третье дыхание, открытие третьего глаза, а прежде всего, примирение с неизбежностью смерти и слияния с бестелесной энергией космоса. 
Образовался писателем я в позднеспелом возрасте и приехал в Дом Творчества Писателей (ДТП) вкусить плоды своей деятельности. За годы поисков истины в женщинах с вином, основательно я раздался, обрюзг и для стройности тела был бы рад трудоустроиться в пансионате за стол и дом в Комарово. Поехал туда электричкой, вид которой, комфорт и скорость не изменились за последние полвека. Народ другой ездит, значительно меньше курящий и пьющий, раньше в этот поселок ездили ученые и литераторы, а назывался он до позорной войны с финнами 1940 года Келломяками. Всесоюзную известность получило Комарово после исполнения Игорем Скляром в 1985 году песни: - На недельку, до второго я уеду в Комарово, поглядеть отвыкшим взглядом на балтийскую волну ….. Композитор Игорь Николаев никогда в Комарово не бывал, да и поэт Михаил Танич (Танхилевич), будучи южанином, отнюдь не числился любителем наших чухонских болот. Многие поэты и композиторы тех времен в компании со слушателями перебрались в лучший мир, а также в Израиль, и США, из которых я, наоборот, возвратился, возможно, для встречи с гостями этого пансионата.
За конторкой пансионата скучал портье приблизительно моего непреклонного семидесятилетнего возраста. Фигура портье вальяжно простиралась в кресле мореного дуба с поручнями из карельской березы. Волоокие семитские глаза обшарили мою ледащую фигуру и сбросили в разряд бесперспективных для кассы заведения. Парой вопросов работник отеля окончательно выяснил мои планы пребывания в пансионате. К моему удивлению, обиделся он моим обращением к нему как «портье», видимо, приравнял к дворницкой должности. С гордостью назвал себя Исаич заместителем директора по административной части, а также бывшим замполитом полка и майором запаса. Мне же по поводу работы следовало потолковать с еще одним директором по хозяйственной части.
Петрович кейфовал в сквере на лавочке с неизменным «Беломором» в зубах и золотозубой улыбкой иронической на устах. Во время беседы прояснилось, что знал полковник запаса те не писаные законы жизни, которые были неведомы политруку Исаичу. Услышав новость о разводе четы Путиных, мы посмеялись шутке, что вскоре в России и сибирскую Читу переименуют в Нечиту. Выяснилось, что Петрович отрицательно относится  к нынешнему режиму и тоскует о СССР и своей  боевой молодости в каких-то Афганах. Он оставался коммунистом до сих пор и готов был платить членские взносы за прошедшие годы, лишь бы вновь развевался над миром серпастый-молоткастый кроваво-красный флаг.
Мой мелкотравчатый антисоветизм он воспринял со снисходительной улыбкой патриарха, знавшего все о прошлом и будущем человечества. Такие коммуняки до сих пор верят в пролетарскую революцию, хотя сами никогда пролетариями не были, да и дети их жить в России не хотят. Петровича больше волновало, являюсь ли я засланным казачком от питерского литфонда, чтобы узнать слабые места новых хозяев пансионата.
Узнав, что я планирую остаться под его началом, да еще в качестве работника метлы и совка, Петрович смягчился, даже обрадовался заполучить дворника и писателя в одном флаконе. Предложил мне в качестве компенсации стол и жилье для нас с женой. Трудовую деятельность после окончания школы я также начинал разнорабочим на стройке почтамта в Новосибирске, а переехав в США, трудился уборщиком квартир в славном городе Хьюстоне. Так что не впервой мне все начинать сначала, по поводу этому вспомнил стихотворение Редьярда Киплинга «Если», а по-английски «If»:
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!
Впервые услышал я стихотворение на втором курсе университета, когда искал идеалы не только среди пламенных революционеров типа Павки Корчагина, но и героев Джека Лондона и Марка Твена. С тех пор руководствуюсь посылом певца британского империализма и автора «Маугли», Редьярда Киплинга. Я неоднократно начинал свою жизнь с чистого листа, что обеспечивало свежесть восприятия окружающей среды. Надеюсь никогда не постареть, по крайней мере – духовно, и подзаряжаться от искрящегося динамо вечно молодой Вселенной. Удивительно, мне, кандидату наук, закончившему два университета и члену союза писателей, понравилась дворницкая работа, ведь результат виден незамедлительно, корректор с издателем не нужны. Начинал  метельную работу в 6 утра, вместе с птичками небесными, при этом нужно было  освободить от мусора 27 урн и собрать сотни окурков и  прочего мусора. А ведь за каждым приходилось нагибаться, улучшая гибкость и стройность фигуры, а также настроение. Позднее узнал я, что дворники долго живут оттого, что работа здоровая и никто им не завидует и не стремится занять их место под солнцем.
Пансионат окружен сосновым лесом, растущим на песчаной террасе, что метров на сто возвышается над Финским заливом. Ели в росте соревнуются с клёнами, чтобы пробиться к теплу и солнцу, а возле  спального корпуса разбит яблоневый сад, которым любовалась Ахматова. Анна Андреевна написала в Комарово «Приморский сонет»:
Здесь всё меня переживёт,
Всё, даже ветхие скворешни,
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелёт.

И голос вечности зовёт
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льёт.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…

Там средь стволов еще светлее,
И всё похоже на аллею
У Царскосельского пруда.
Аллеи Царского Села видели начало поэтической и семейной жизни Ахматовой, в Комарово же пришел её закат. Муж, Николай Гумилев, был расстрелян чекистами, а сын, брошенный матерью на родителей в двухлетнем возрасте, обвинял её в черствости и нежелании помочь ему выйти из заключения. Лев был не меньшим эгоистом, чем родители, а слава матери бесила его не меньше её конформизм и эгоцентризма. Последние пять лет жизни она вообще отказалась общаться с сыном. Зато в Комарово её поздние годы скрашивал Анатолий Найман, познакомивший её с Иосифом Бродским, который Ей и посвятил строки:
Она так долго прожила, что дни
теперь при всем своем разнообразье
способны, вероятно, только разве
то повторять, что делали они
при ней.
Иосиф добился от властей места на кладбище в Комарово и пришел на её похороны. Это можно посмотреть на снятом тогда видео: http://www.youtube.com/watch?v=_JUR2UnYVhE, либо взглянуть на фото: http://vk.com/album-3880729_37134637?act=comments. Почти все похоронщики ушли вслед за Ахматовой, даже вечный гимнюк (автор гимна СССР) Сергей МихАлков. После активного участия в травле Ахматовой в прессе, он имел наглость выступить на похоронах от имени Союза Писателей.
И вот день близится к закату, иду я по дороге к морю, среди склоненных от тяжести цветения черемух в компании Леши Ахматова, её однофамильца и неплохого поэта. Читает он свои очень хорошие стихи, но тащит он на себе горб чужой идентичности и поэзии, в отличие от Бродского, обречен остаться в тени Анны. Интересно, хотел бы он тотчас помереть, чтобы взамен сделаться столь же знаменитым, как Ахматова, либо Бродский? Ну а я?
Уже старенькой, живала Ахматова в нашем довольно комфортном пансионе, когда невмочь было оставаться в собственной «будке», даче от Литфонда, выделенной ей в 1956 году после снятия большевистской опалы. Я недавно в будку заходил и нашел ее в приличном состоянии после ремонта для создания там местного отделения «Музея Ахматовой». Хотел я там поселиться, но бтам живет постоянно Валерий Попов, глава нашего писательского Союза. Остальные пять подобных лачуг заселены писателями, живущими здесь годами и не желающих уступать место стоящим в очереди на поселение членам Литфонда, включая меня.
Возле будки мы 23 июня отмечали годовщину рождения Ахматовой, устраиваемую на средства московских почитателей. Из наиболее близких ей людей в живых остался Анатолий Найман, жизнь которого прошла в тени Анны Андреевны Ахматовой (ААА).
Костя Кузьминский, своих ровесников, друживших с Ахматовой: Бродского, Бобышева, Рейна и Наймана - давно прозвал «ахмадулями» и «ахматовскими сиротами», иронизировал и сочинил пародии: «Ах, люли, люли, люли.. агу, агу, агу… четыре ахмадули плясали на лугу… И Анна Андреевна вытирает им сопельки». Костя конечно же завидовал Бродскому в форме всегдашнего эпатажа, особенно расстраивался после вручения «рыжему» Нобелевской премии. 
В Маркизовой луже можно искупаться, лишь пройдя километра два от берега, – по морю аки посуху. Для меня же важнейшим резоном регулярного посещения побережья является возможность лицезреть караваны плывущих облаков на горизонте, где море сливается с небом.
Я задыхаюсь на крутом подъеме к поросшим сосняком дюнам, лес этот неяркий, безголосый, даже белки не шустрят в кронах деревьев. Похоже, не любят, либо боятся они нашего элитарного анклава с вездесущими видеокамерами по периметру глухих заборов. Здесь спрятались в своих чиновных дворцах бывшие и будущие губернаторы и прочая опричная шушера. Они уничтожили дикую природу, в окрестностях осталась только охранники, подхалимная обслуга, зараженные орнитозом голуби, да истерические чайки. Лишь в отдалении, хронически озабоченные сексом дятлы отчаянно колотят клювами по сучьям, а роковые кукушки отсчитывают годы моего долголетия. Все равно проживу дольше, чем безродные пернатые кликуши обещают, а отойду в мир иной, когда надоест куковать и кувыркаться.
Народ сюда приезжает не только из Питера, но даже из Москвы и прочих провинций страны победившего опричнинизма. Особенно занятно наблюдать сборища членов общества Анонимных Алкоголиков с бэджиками на грудках и обжорной программой общения. Отсутствие высококалорийных алкогольных напитков компенсируется у них обильной жратвой с тортами, конфетами и прочими зефирами. При этом, после вечерней сессии не преуспевшие в ликвидации своих страстей алкоголики грешат в беседках нашего парка и отнюдь не только кока-колой. Я как-то сам после пьяного вождения был принужден три месяца посещать в Нью-Йорке подобные курсы American Anonymous Alcoholics (AAA). Организация занимается помощью людям, зависимым от потребления алкоголя и слабых наркотиков типа марихуаны.
Пыткой было для меня обнажать на еженедельных собраниях печальных алкоголиков исподнее личной жизни в присутствии дюжины незнакомых людей  с подобным же чувством ущербности и мазохизма. Мы обязывались не принимать ни единой алкогольной росинки, ни грамма наркотиков, включая марихуану. Не знаю как остальные, но вернув водительские права, через год позволил я себе и алкоголь, и курение трубки, набитой табаком сорта Whisky Cavendish, не говоря уж о других соблазнах быстротекущей жизни. Возможно, человеки произошли от обезьян, расширивших умственные способности не только посредством труда, но также за счет употребления наркотиков растительного происхождения. Этот способ перехода на более высокий уровень познания космоса и сейчас используется людьми для расширения кругозора.
Еженедельно привозят сюда группы людей, жаждущих преодолеть собственные страхи и достичь успеха в жизни. Используют они для личностного развития и коммуникабельности забугорный метод веревок (roping). Посредством веревок в групповых играх создается система заграждений и страховок участников от опасных ситуаций с преодолением препятствий. Конечно же, большинство участников тренинга надеются сделаться успешным и встретить вторую половинку души. Поразил меня парень лет под 30, который с трясущимися коленями забирался на десятиметровую вышку, а потом бросился вниз с криком – любимая, я жду тебя много лет. Причем, падал он на землю без парашюта, надеясь лишь на страховочный канат в руках партнеров по тренингу. Будущая партнерша не гарантировала столь же безболезненного падения в её объятья.
Не представляю, смог ли бы я сейчас броситься вниз без страховочной сети, хотя в детстве тренировался в прыжках в воду с моста через реку Лаву, протекающей по Калининградской области. Высоты было метров 15, летел с закрытыми глазами и без уверенности, хватит ли глубины, чтобы не разбиться о дно. С тех пор бросаюсь в авантюры, не зная деталей и последствий необдуманных поступков. Не упомню количества омутов любви, в которые нырял по уши и с отчаянием, а понял недавно, что счастье, это когда не смотришь на обратную сторону медали и не задумываешься о будущем. Ну а как иначе!@

ОЛЬГИНО

Трех месяцев хватило мне, чтобы освоить досконально профессию дворника. Вспомнил героя юношеских грез о путешествиях и называл себя похоже - Метлуха-Метлаем. Сам-то наш путешественник и этнограф Миклухо-Маклай, судя по первой части заковыристой фамилии, был хохлацких кровей. Николай присвоил вторую шотландскую половинку фамилии – Маклай, для благородства звучания и карьерных соображений. А ещё нас объединяет с Николаем Николаевичем любовь к Австралии, где он нашел семейное счастье, а я купил своих верблюдов, с которыми путешествовал вдоль восточного побережья страны. Только вынужден был я уволиться из дворников после того как начальство вменило мне в обязанность собирать со всей территории осколки битого стекла, которых валялось там миллионы миллиардов.
Перебрались мы с Алёной поближе к Питер, в посёлок Ольгино, названный в честь феноменальной авантюристки и красавицы Ольги, вдовы чиновника Ножкина. Это была история русской Золушки, нашедшей на берегу моря своего принца, а именно графа Александра Владимировича Стенбок-Фермора. В ужасе от происходящего мезальянса, мамаша-графиня Мария Александровна устроила расточительному сыну, корнету лейб-гвардейского полка, высочайшую опеку от имени императора Николая II. В 1904 году, чтобы прервать общение с роковой женщиной, Александра Стенбока в сопровождении жандарма отправили на фронт войны с Японией. Ольга, находившаяся под полицейским наблюдением, обманула жандармов. По чужому паспорту она на пароходе добралась до Маньчжурии, где встретилась с графом, и в походной церкви их обвенчали. Ольга Платоновна, с девичьей фамилией Широколавина, стала графиней Стенбок-Фермор, а также хозяйкой Лахты, часть которой позднее была продана под дачный посёлок, названный в её честь.
Поселок распланирован по геометрическому разряду, на квадраты, как на Васильевском острове или Нью-Йорке. Застраивался модными тогда двухэтажными домами викторианского и скандинавского стиля со шпилями и башенками, заселяли их дачники также иностранного происхождения. По справедливости, назвать бы это поселение не Ольгино, а Стенбок-Ферморовкой, тем более, после бегства от новых хозяев страны во Францию, супруги развелись.
Захватившие власть и чужую собственность большевики, оставили поселению старое название, но улицы переименовали на свой похабный манер. Ольгинский проспект сделался Ленинским, Графский стал Пролетарским, ну а проспекту, названному в честь Александра, владельца посёлка, дали название Калининского. Этот опричник Сталина много лет возглавлял Верховный Совет одиозного  СССР и подписывал сочиненные чекистами расстрельные списки наилучших граждан страны.
Поселились мы в двухэтажном бараке, бесхитростном сооружении советских времен, без удобств, но, слава богу, с электричеством и водопроводом. Прожив 20 лет в США и Европе, я нигде не видел  подобных сооружений, приспособленных для столь примитивного проживания, но финансы не позволяли арендовать более комфортабельное жильё. Зато дом недалече от побережья Финского залива и места, где лежал тот самый Гром-камень, послуживший пьедесталом памятника Петру I. При Екатерине II тащили крестьяне 2000 тонн гранита несколько зимних месяцев, обрабатывая и обрубая лишние куски, чтобы скала приняла форму волны. Как часто бывает, скосячили мужики, отрубив лишний кусок скалы, и пьедестал получился бракованный, на волну не похожий, как и последовавшие царствия. Осколки остались на месте причала, от которого на Сенатскую площадь отправили баржу со скалой. Ну а символом нашего посёлка сделался не тот Гром-камень, а эти осколки, с чайкой над ними реющей.
Ежедневно прихожу на берег Невской губы, отделённой от моря дамбой, которую наши чиновники возводили сорок лет. Дамба помогает при наводнениях и соединяет противоположные берега Финского залива.  Ежегодно местный храм Кришнаитов устраивает весеннюю уборку близлежащего побережья, прихожане православной церкви присоединяются к действу. Я это делаю каждый раз, когда прихожу на берег, а потом разжигаю костерок, присев на валун, слушаю перезвон колоколов и пою буддистскую мантру: - Оммммммммммммммммммммммммммммм!


 



Рецензии