Про Колю и Таню

Сначала мы не знали, как их зовут. И неудивительно: сейчас практически любой горожанин с трудом представляет, кто обитает рядом с ним на этаже. Хотя уж мы-то с Наташей скоро получили самое яркое представление об этих персонажах.

Улица Кнорина уютна и своеобразна, это мир клёнов, редких троллейбусов и хрущёвок с палисадниками.

Вот в одной из них мы и снимали квартиру – на первом этаже. К нам звонили все, кто не мог войти в подъезд, в том числе милиция, но об этом позже. Иногда вообще стучали в стекло – особенно запомнился мужик в час ночи с криком: «Лю-у-у-уди!..». Бывало и так: сидишь зубришь историю международных отношений, а тут подходят под окно две какие-то бабки и начинают чесать языками. А стенки в старых домах известно какие. И – мама дорогая, да что там Никсон, какой там договор ОСВ-1, всё твоё внимание поглощено ценами на Комаровке, женитьбой внука или проблемами обмена валюты!..

Вообще, квартира была на углу, и жили мы, наполовину погружённые в окружающую среду, то бишь, в улицу (в температурном плане тоже, что, конечно, зимой было отвратно). Но и со стороны подъезда хватало раздражителей.

Постоянно ляпала дверь в соседнюю квартиру. Звук получался размашисто-расхлябанный, разгонный. Вот высунешься в неподходящий момент – зашибут! Ведь на площадке даже места для открытия двери толком не было, и мы сразу столкнулись с соседями нос в нос в самом буквальном смысле. Наскочили друг на друга, заизвинялись и стыдливо разбежались в разные стороны. Внешность налетевшего на меня мужчины я не запомнила. Какой-то он был мутный. В итоге это оказалось подходящее определение.

Имена героев мы узнали устно, от них же самих. Нет, мы не знакомились, но когда так дико орут, не расслышать через «хрущёвские» стенки ну просто невозможно (см. пункт о болтливых бабках). Ведь, как говорится, дома наши строились для советских людей, которым нечего скрывать.

Однажды на часах было уже двенадцать, но из соседней квартиры уже какое-то время доносились звуки стандартного семейного скандальчика, то затухающего, то обретающего новую силу. Но апогеем стал истерический вопль:

- Таняяяяяяяя! Дай поспаааааать!!!

Ответом послужило почти столь же зверское:

- Коля, да задолбал ты, заткнись уже!

Вот так мы и узнали, что наших соседей зовут Коля и Таня.

Было им лет по тридцать с чем-то, это максимум, что можно было определить на глаз. Жили они нескучно: концерты за стенкой давались чуть не каждый день. Сценарий был более-менее стандартный.

Крики шли по нарастающей. Из этой парочки более экспрессивным был Николай. Его интонации были непередаваемы. Перед внутренним взором мигом вставал образ человека с выпученными глазами и пеной у рта. Возможно, даже бьющегося в конвульсиях. В конвульсиях или нет, но вот о стены он, похоже, бился. А может, швырял Таню. Но звуки врезающихся в стены тел (живых или неодушевлённых) слышались постоянно. Ещё был странный грохот, как будто в исступлении Коля начинал прыгать на месте, изо всех сил колотя ногами в пол при приземлении.

Их беседы были весьма содержательны.

- Таня, да отъебись ты, не жрал я твою колбасу, вон она! на сковородке! валяяяецца!!!

Ещё у Коли была любимая фраза:

- Таня, ты тупая, понимаешь?! Ты тупая, Таня!

К тому же, Коля пылал благородным стремлением к труду.

- Таня, дай поспать, я тебя умоляю! – орал он в час ночи. – Мне завтра на работу!

По той же причине он однажды дошёл до истерического визга, когда Таня «рубашку мне порвала, бля! А мне ж на работу!». На какую такую работу ходил сей представитель люмпен-пролетариата, для нас так и осталось загадкой. Хотя, может, с эпитетом «люмпен» я погорячилась, потому что однажды увидела возле подъезда Таню, и она была на пике стиля.

Лицо у неё было неопределённого возраста и – я бы сказала «испитое», но буквально от слова «пить», а не по Далю, «худосочное» - хотя фигура Танина таки отличалась удивительной стройностью (видимо, они с Колей вообще не закусывали). Куртка и джинсы неприметные, с базара, зато... замшевые ботфорты выше колена, остроносые, на тончайшей шпильке, красные – да не просто, а какие-то рдяные, «кадмий красный светлый»! Они были ярче кумачового знамени и весь двор озаряли своим наглым, революционным цветом. Фэшн из май профэшн. Уж не знаю, загнала она потом эти ботфорты кому-либо за пару бутылок или нет, но если б я узнала, что да – честно, я б расстроилась. Мне этих ботфорт было бы жалко. Чисто как артефакта.

Вот так я увидела при свете дня Таню. Говорю тоном юного натуралиста, потому что эта парочка и на самом деле напоминала неуловимых редких животных, ведущих ночной образ жизни. Я б ещё сказала, норный -  хотя в норе своей они устраивали такие «пати на хате», что милиция приходила раза два, не меньше.

Колю я увидела из окна квартиры, он сидел на лавочке у подъезда в позе роденовского мыслителя. Затем встал с печатью чёрной меланхолии на челе и тяжёлыми шагами забрёл в палисадник. Там он принялся извергать на растения потоки субстанции, которая ещё даже не успела превратиться в отходы жизнедеятельности. Его шуганула тётка с третьего этажа. У неё была своя фишка: она регулярно выплёскивала из окна какие-то помои, как в средневековом городе. На этот раз водопад обрушился на Николая. Он обалдело дёрнулся, завертелся волчком на месте и решил дать дёру своими заплетающимися ногами. При этом раза два упал, но благополучно скрылся за угол дома от вражеской бомбардировки.

Ещё у этой парочки была своя занимательная игра. Она называлась «выгони супруга из квартиры». Неизвестно, вели ли они счёт, но Таня выпихивала Колю за дверь чаще, чем он её. Таня сидела в своей крепости, выдерживая воспитательную паузу, а на лестничной клетке начиналась, говоря хорошим белорусским словом, «колотнеча». В ход шли и кулаки, и ноги, иногда Коля разгонялся и кидался на дверь, как бык на плащ тореадора. В итоге его всё-таки впускали.

Но был один раз, когда он вышвырнул Таню – в одной кофточке на мартовский холод. Она сидела, нахохлившись, у подъезда, а потом то и дело принималась терзать домофон, а когда Коля отвечал, орать хриплым голосом, чтоб её впустили. Попытки не увенчивались успехом – остальные граждане оказались так же жестокосердны. И она начала стучать в окна. Ну конечно, не обойдя вниманием и наши, хоть мы-то с Наташей к этим дрязгам отношения не имели. В итоге Таня заскочила в подъезд вместе с кем-то и удивительно легко была запущена к себе домой. Но ненадолго. Коварный Николай подготовил ловушку. Предварительно оттырив, он снова выкинул Таню из квартиры. Хорошо, что на этот раз она поняла свою ошибку и не попёрлась на улицу. Зато от отчаяния бросилась на штурм остальных квартир (включая нашу) с кулачным боем и оголтелыми криками: «Соседи ****ые, вызовите милицию!».

Уже не помню, вызвали ли милицию тогда. А вот после нового года приехал целый наряд. Перед этим в подъезде значительно активизировалось движение и приток маргинальных элементов. Текли они, ясное дело, в соседнюю квартиру. И вот теперь явились крепкие хлопцы в тёмно-серой форме, «накрыли притон» и «выгребли шоблу»: дверь на нашей маленькой площадке была открыта нараспашку, и милиционеры выводили по одному разных колоритных персонажей и запихивали в машину. Я как раз возвращалась из ближайшего магазина под названием «Раубичи», который мы коротко прозвали «Бичи» по постоянному контингенту. Одна лахудра с мутными глазами, не одобряя излишнего рвения при задержании, голосом дворняги после пинка взвыла:

- Помогите, насилуют!

А тот же мент, что заломал ей руки, немедленно отозвался равнодушным тоном:

- Да кому ты надо!..

Таким вот образом они и ликвидировали злачное место. С тех пор золотые времена для Коли с Таней минули. Было непонятно, как они жили, но теперь в их окнах даже света не было, хоть и слышалось постоянное шевеление. Газ им за неуплату тоже, наверное, отрубили. Они ещё некоторое время держались в своём бункере, но в итоге их всё-таки выселили, а дальнейшая их судьба осталась неизвестной. Хотя по правде, «кому они надо». А с другой стороны – интересно было понаблюдать за «живой природой»... Жаль только, что подобная фауна у нас слишком многочисленна.