Общение

Соболю что-то стало тоскливо, жизнь стала не в жизнь, лапы опускаются, глаза закрываются: видеть никого не хочет.
Пошёл соболь в глубь тайги, затворился среди вершинных веток кедра и уставился на небо.
Пока небо было облачным, ещё как-то было получше: облака рассеивались, сменяя друг друга, но что за ними – видно не было.
Когда же облака окончательно рассеялись, вот тогда стало по-настоящему страшно: синь неба не имела глубины, всё более и более уходило от глаз и втягивало душу соболя за собой в пропасть синего неба. Душа уходила и уходила в бездонное небо, и ничего нельзя было поделать.
Хорошо, он вовремя отвёл глаза и тем остался жив, иначе закружило бы его и унесло на небо. Так, говорят, кто-нибудь заглядится и исчезает, только его потом и видели.
На ветку прилетела кедровка, некрасивая птица непропорциональных размеров. Прилетела, крепко ухватилась за ветку когтями, хотела поспать, но что-то её встревожило, она огляделась и увидела хищные глаза соболя.
Бояться ей было нечего, она в любой момент могла вспорхнуть и улететь. Да и соболя она не боялась: больно красив он, чтобы не быть рассеянным и беспечным.
Говорят, по поводу или без повода соболь пытается взглянуть на себя со стороны, молод, поэтому он не охотник. Да и не вкусная я, подумала про себя кедровка.
И от этой мысли стало кедровке почему-то и горько, и сладко. Сладко потому, что на неё зариться вряд ли кто будет, она подольше проживёт. Горько потому, что обидно, когда никто на тебя и внимания не обращает.
Вот рябчик, он счастливый, на него охотятся, его хотят, красив он, смазлив. И соболь такой-же самодовольный, потому что на него тоже охотятся, его ищут глазами, на него всегда обращают внимание. А меня, подумала кедровка, никто и в упор не видит, жалко и обидно.
Не буду разговаривать с этим смазливым соболем, подумала кедровка, и сама не зная, почему вдруг захотела с ним поговорить.
– Соболишка, – крикнула она, – ты меня слышишь?
Получился голос немного грубоватый, как бы каркающий, это потому, что долго молчу, подумала кедровка. Что ж, я ведь молча летаю? – продолжила она думать, – ведь общение, разговоры – это роскошь. Жизнь уходит, а я никому не могу и слова сказать; нет, что возомнил о себе этот соболёнок, почему он не отвечает, когда старшие спрашивают, – у кедровки текст так и пёр, словно она диктовала любимому какую-то повесть или роман о своих к нему чувствах.
– Соболище, ну что ж ты молчуешь? – теперь голос стал помягче. Нет, ответа она не дождётся, слишком молчун этот собольчук, или собольченко. Вы знаете, может быть собольков, или собольчаков, – мысль шла, словно летела жёлтая листва от ветра.
– Ты спишь там? Не спи, а то хвост потеряешь! Нет, лишишься своей драгоценной шкурки! Тебе надо беречь себя, соболевский! А то сейчас слетаю к собакам и людям и шепну им на ушко, где ты изволишь скрываться. Они придут и конфискуют твою шкуру бесподобную! Проснись, соболин! Нет, он решительно меня нервирует и вводит в грех, в иудин грех, в стукачество то бишь!
Поскольку ответа не было, кедровка, не будучи слишком гордой, сорвалась с ветки и полетела в сторону соболя. Дала полкруга и приземлилась почти что перед ним. А соболь всё спал, или упорно делал вид, что не видит перед собой сытный завтрак или обед. Смелости кедровки не было конца, она пристроилась прямо перед хищником. Но на всякий случай спросила:
– Соболь-зада, ты сыт? Не будешь на меня кидаться?
Соболь и ухом не повёл, как спал, так и продолжал спать.
Кедровке стало обидно: она так старалась разговорить его, а он ноль внимания к ней. Тогда и кедровка от злости уснула.
Сразу получилось уснуть: провалилась, словно в глубину между хвойных веток. Во сне ей приснился соболь, который всё-таки заговорил с ней. Оказывается, соболь (именно так она его звала во сне, без всяких приставок и суффиксов) тоже очень одинок, но он боится открыть ей своё одиночество и тоску: а вдруг она засмеётся? Во сне соболь сказал, что хотел узнать у родственников постарше, как быть, когда одиночество и тоска, но никого из старших нет в живых, у них редко кто доживает до старости. Вот поэтому он и молчит, сам разбирается в себе.
Кедровка проснулась от резкой боли в крыле. Открывает глаза и инстинктивно пытается взлететь, но не тут-то было: её крыло оказалось в цепких зубах соболя, и он замер на месте, не сдвинешь. Кедровка начинает причитать, умолять, чтобы он отпустил её, но соболь молчит как прежде, но теперь уже действительно его рот занят.
Но соболь ведёт себя странно: и не есть кедровку, и не отпускает. А кедровка плачет:
– Ну что тебе моё мясо, не насытишься, а мне урон будет невосполнимый, я умру и больше никогда не появлюсь на свете. Зачем тебе такое убожество, как я? Я ведь невкусная, чёрт знает что, а не мясо, отпусти меня, а займись рябчиком, или лучше – белкой, она такая вкусная, просто объедение! А я – кал, да, да, это самое, несъедобное что-то. Не надо меня есть, соболь мой дорогой, собольчик, соболюшечка!
Соболь разомкнул свои острые зубы, кедровка оказалась на свободе, пыталась взлететь, но у неё ничего не получилось: больно махать крыльями и опираться на раненное крыло в полёте. Надо оставаться на той же ветке, что и соболь. Делать нечего, осталась. А соболь опять закрыл глаза, словно уснул. Тогда кедровка продолжила:
– Я жизнь люблю, милый соболь! Да, любимый соболь, мне очень дорога жизнь! Как представлю себе, что неизбежно придётся всё-таки умереть когда-нибудь, дрожь по моему телу ходит, как рябь по воде в ветреный день. Почему птицы не живут вечно?! Я бы не отказалась, хоть это и трудно представить тоже, что ты жива всегда. Хороший ты всё-таки соболь, я бы за тебя вышла замуж, если б это можно было. Ты надёжный, смелый, решительный, у тебя зубы прекрасные, за тобой – как за скалой: ничего не страшно! А почему бы нам не пожениться? Я бы женой была хорошей, я умею орешки собирать за щекой, и вот, умею летать, если хочешь, тебя могу перенести с дерева на дерево. Нет, наверное, не получится, ты слишком тяжёл, но в принципе могу, могу определённо. Жизнь проходит, а я всё ещё не замужем, не нашла подходящего мужчину, наверное, разборчивой была, всё нос воротила, а теперь и голову некуда приклонить. А с тобой у нас получилось бы, ты, правда, красив, но это ничего, я перетерплю, хоть мне мужики красивые не нравятся, слишком они блудливы, заглядывают и заглядывают туда, словно надеются увидеть там что-то новенькое. Да нет там ничего новенького, всё как у всех женщин! А нет, они блудят и блудят, а потом оправдываются, мол, любовь была, или, как её, страсть невозможная. Знаю я эту страсть, не страсть она вовсе, а от скуки развлечение, чтоб живее стать и себя зауважать. Ты бы не таким был, а милым, нежным, внимательным, целовал бы меня, обнимал, всегда бы про любовь говорил бы на ушко! Вот такого мужика я бы приняла. Ты такой и есть, соболь мой милый! Давай начнём жизнь семейную, слышишь?!
Соболь не отвечал. Скоро замолкла и кедровка. Уснула, хоть и была боль в правом крыле.
                29 сентября 2014 г.