Кирюха

Это был самый пакостный ноябрь из всех пакостных ноябрей, выпавших на мою долю.  И хоть от случившегося полгода назад развода я уже практически отошел, а с маленьким Митькой мне встречаться давали, чувствовал себя я паскудно. Попытки как-то  устаканить жизнь удавались плохо. Работа радовала не особенно.  Выбить клин клином тоже не получалось. Обе моих новых, но уже тоже бывших, как мне казалось, просто кинули меня. Лариска за полтора месяца пришла к выводу мужик плюс сын, даже живущий у вышедшей из употребления жены, ей все-таки не нужны.  Саша-Сашуля, та, дурочка, решила, что  нестриженный полупризнанный прозаик Константин в нашей инженерной компании светит ярче, чем я – умеющий строить дороги, но не закатывающий глаза от Мураками.

На Костю, парня небесталанного, чьими ногами я даже отчасти управлял в период его первых шагов по литературной дорожке, я обиды не держал. Как может, так и светится.  А вот воспоминания о Саше-Сашуле, в полсердца воспринимаемой в качестве  кандидатуры на спасение моего душевного равновесия, будили во мне позывы совсем неблагочестивой мизантропии. Добавьте ноябрьскую слякоть, сумерки, неумолимо сжимающие день со всех сторон, натужные переговоры с Натальей о свидании с Митькой – и поймете, почему я посчитал, что самым действенным приемом в борьбе с подступающей депрессией будет «накиряться».

Стоп-стоп, не судите сразу. Не в моем обыкновении – такого рода сомнительные жаргонизмы. И хоть в слове «накиряться» есть определенный алкогольный оттенок, но сам термин идет от имени моего давнего приятеля Кирилла, у которого, во-первых, в отмененные праздничные дни – каждый раз бывает день рождения, а во-вторых, в силу каникул, выпадающих на революционные экс-торжества, Кириллова Таня постоянно вывозит двойняшек Иру и Катю к родителям в Вышний Волочек. И, стало быть, можно ехать в освободившуюся от трех четвертей населения квартиру на Варшавке и «кирнуть» с Кирюхой, обсуждая все, что ни попадя: от провала наших биатлонистов до возможностей истребителя 5-го поколения (Кирюха – инженер-авиатор).
У Кирюхи было, как всегда, «ляпота!» Нет, правда, довольно быстро стало хорошо. И даже перейдя от биатлона к хоккею, мы настроение себе не испортили. И даже глубокая модернизация французского Рафаля, о которой отрапортовали наши не очень «потенциальные» противники, нас сильно не обеспокоила. Мы открыли вторую, вдумчиво сравнили ее с предыдущей. Сошлись на том, что тоже неплохо. Лениво обсудили  «Солнечный удар» Михалкова. Потом помолчали. А потом, разговор, естественно, зашел о женщинах, в которых Киря толк знал. Он многое в этом предмете постиг, пока не захомутала его Татьяна (подчеркну, что он капитулировал перед ней с немалой охотой).

Тут-то я и выложил, признаюсь, не очень связно, свои претензии к той половине человечества, которая, как мне в тот момент казалось, не очень-то и обоснованно считает себя прекрасной. Тут и Лариске досталось, и Саша-Сашуля удостоилась звания «инфантильной романтички».  А главным моим тезисом было утверждение, что, конечно, женский характер принципиально непостижим нормальными мужиками, но зреет во мне подозрение, что размышления о тонких душевных эманациях, о труднопредсказуемых бабьих реакциях на наши поступки, о кристально-структурированном их миросознании – все это мифы. И этими мифами они прикрываются, когда надо решить свои житейские проблемы, поменять мужика, найти новую работу…

– Не заводись, –  остановил меня Киря. –  Я тебе сейчас расскажу историю, о который ты не знаешь. Я в ней выгляжу не в самом лучшем свете. Но, во-первых, что было, то было. А во-вторых, не я в ней – главный предмет.
Это было задолго до Татьяны. Я был молодой, не пропускал ничего, что движется. И среди тех, кто двигался мимо меня, была Лена. Знаешь, моделью ее не назовешь, хотя и стройная, и вполне миловидная, все на месте. Но поставить ее рядом с оглушительно прекрасной «топой», именно она сразу привлекла бы к себе внимание. Высокий лоб, чуть вьющиеся волосы. Губы очень выразительные.  Ноги… Ну ноги, скажу, ничуть не хуже, чем у модели. И ходила она, не косолапя, как нынче хмурые вешалки вышагивают перед Юдашкиным. Она развелась со своим мужем-пожарником, с радостью избавилась от нелепой фамилии «Полуприсядько».  Немного  задетая судьбой, но спокойно принявшая несомненное одиночество, которая блюла с год до нашей с ней встречи.

И хоть она мне и раньше, в общем-то, нравилась, ее работа была боком связана с моей службой, но я, по кобелиной своей на тот момент привычке, обратил на нее особое внимание, когда она (случайно?) проговорилась, что она теперь, слава Богу, не Полуприсядько, а абсолютно нормальная Ларина, как и была всю жизнь, исключая три бессмысленных года.

Она мне понравилась. Даже слишком. Именно этого слишком, я, молодой еще, не женатый, считавший, как это принято, что еще не нагулявшийся, и боялся. Накроет такая с головой,  сам побегу сдаваться. Да еще сослуживцы, которым все виднее, чем даже жене, пели, мол, не делай глупостей, не заметишь, как женишься, а оно тебе, еще пацану в принципе, надо, жениться на женщине с историей?!
Ну и чтобы себя обезопасить, наплел я, что мол, в общем-то, женат, к сожалению, есть две дочки (представляешь, сам себе напророчил насчет дочек). Мой расчет на то, что ей, женщине свободной, год без мужика прожившей, мимолетный роман с женатиком  представится как легкое развлечение.  Не знал я Ленку. Кстати, когда я в нее встрескивался, я стал звать ее Лана. Почему? Ну, до этого у меня уже была Лена, о которой вспоминать не хотелось, а во-вторых, есть такая бардовская песня «Ланка», которая мне – еще нецелованному – нравилась, и под которую я мечтал о «большой и романтической любви». Лена, кстати, всегда нарочито возмущалась, не любила, когда я ее переименовывал.

Короче говоря, я поймал себя на том, что в нее влюбляюсь.  Мы ездили к ней на дачу. Я прибивал полки у нее на кухне. Познакомился с мамой, которой Лана про мой семейный статус, видимо, не говорила, и мама, по всей вероятности, втайне была не прочь назвать меня зятем.  А, еще надо заметить, Лана была очень правильной. В простом, неосудительном, житейском смысле этого слова. Как-то я хотел заехать, мы даже договорились, я звоню, что, мол, купить в магазине по дороге. А она – не приезжай сегодня! Ко мне бывший муж приехал, у него на работе неприятности, а ему поплакаться некому.  И, представляешь, другая бы что-нибудь насочиняла, мол, мама плохо себя чувствует, сестра в гости заглянула. А она сказала то, что есть. Но, главное, у меня даже никакой мысли злой не появилось, дескать, знаем мы это участие, которое может «на старых дрожжах» до утра затянуться. Я был абсолютно уверен, что она верит в то, что я пойму ее правильно. Потому что она – вот такая, кривить душой не может.

И ведь говорят же, честность – лучшая политика. Я в клещи своего обмана насчет семьи и попался.  Как-то вдруг она говорит мне: «Нам надо прекратить отношения». Она поняла, что я на сегодня для нее «самый лучший», а это понимание приводит ее к размышлениям о нашем будущем. Но ломать мою семью она не хочет, а продолжать необременительный роман при ее и, как ей кажется, моих набиравших серьезность чувствах она не может. Тут я и попался. Рассказать ей о моем вранье насчет семьи, ее – потерять. Не простит. И продолжать оставаться «женатым» –  тоже не вариант.  Ей это мучительно.

В общем, мы разошлись. В смысле, прекратили, как говорится, любовные отношения. Нет, я, втайне надеясь, что как-нибудь образуется, что я что-нибудь придумаю, хотел оставаться на ее горизонте. Типа – добрый друг. Такое случается у бывших любовников. Еще раз на дачу с мамой свозил. Помог приболевшей сестре с консультацией у своих друзей, военных врачей. Потом как-то попросил ее о ненужной мне юридической консультации (она – очень грамотный юрист). Но поцелуев и постели больше не было.

Я регулярно поздравлял ее с днем рождения. Она мне регулярно в мой день рождения писала СМС, что, мол желаю тебе всего самого наилучшего… И так далее. Понимаешь, как меня это мучило. Сначала я еще на что-то надеялся, потом вырастил в себе обиду (ну, естественно, она во всем виновата!). Потом вот Татьяну встретил, женился, Иринка и Катеринка образовались.  Но обязательно, я ей каждый апрель звонил, с днем рождения поздравлял. И обязательно она мне теперь уже по е-мэйлу раз в год присылала вежливые обезличенные поздравления: поздравляю тебя, желаю…
Потом я потерял мобильник, в памяти которого был ее телефон. И я написал ей на почту,  попросил напомнить номер. В ответ получил письмо по интернету: «Раз потерял номер телефона, значит, так тому и быть! Сам виноват!» Тут я взвился – обиделся, сначала, а потом подумал, а на что я рассчитываю? Никаких отношений больше и быть не может. И даже плюс во всей этой истории рассмотрел, ну что это за дело десять с лишним лет, как заведенный: «Поздравляю, будь счастлива…»
И в очередной апрель – не позвонил, хотя и нашел потерянный аппарат в старой, сосланной на дачу сумке.  Думаю, хватит тянуть канитель. Она и сама, наверное, будет рада, что я эту поздравительную историю закончу… И ей меня поздравлять, уже, думаю, в лом.

Тут друг замолчал, налил мне и себе. Выпили, я сказал: «М-да…», не знаю, как на рассказанное реагировать.

А Киря потянулся к стоящему тут же на столе ноутбуку, открыл почту и развернул аппарат монитором ко мне.

– Вот сегодня получил. «От души поздравляю Вас с днем рождения. Будьте здоровы и счастливы. Лана»