Тот нож

Почти всю вторую половину дня они провели на кухне, опрашивая всех приложивших руку к тому злополучному завтраку. Начали с овощерезки и, постепенно продвигаясь, как сказал Боря - «по ходу технологического процесса» - и за два часа дошли до стойки заказов. Все повара и поварята хоть и крошили свои фрукты-овощи не разгибаясь, но отвечали обстоятельно и подробно. Хотя метушня в обед на кухне была еще та: - Блюдо сдохло! – Нужно пробить стол! - Разбей чек! - Стол пришел! Электричка целая!!! – Борю все время толкали, а Сан Саныча –вообще чуть не сбили с ног и трижды обожгли кипящим маслом.
Картина, между тем, складывалась невеселая: шпица никто не только не варил, но и в глаза не видел - с шести ноль пяти до шести пятнадцати на кухне не было ни одной грешной души.
Старший смены, Квасно Солнышко, вышел тогда к пепсикольному фургончику, утрясти мелкие нестыковки: машина привезла лишних три ящика «миринды»; Сан Саныч поморщился, как от зубной боли.
- И сколько вы там находились? - открыл он тетрадку со второй стороны: утро щеняцкой казни было расписано в ней поминутно.
- Четверть часа. Вот, в этой шпицерии – посмотрите сами - часы на каждой стенке висят, - ткнул повар ножом рядом с шеей Городецкого, - А вы сами шпицев любите-нет? Или вы просто не умеете их готовить? Шутка, шутка, не дергайтесь, дражайший вы мой!
Холодный цех в то рассветное время уже занимался овощами: дезинфекция-дезактивация, нарезка-подрезка; еще мешали-подмешивали соусы, дальше - разделывали рыбу и мясо; начинали готовить супы. Сеня и Веня, повара-дружбаны, не разлей настой, не разбавь водой – выносили мармиты, ёмкости с подогревом для завтрака, и бойко ровняли их в зале, как обычно ласково переругиваясь. Посудомойщицы, Тельнура и ёё команда - пили утренний чай; у них почему-то это называлось «прафилякь-тика травьматизь-ма дара-гой». Поварята, во главе со своим заводилой, Игорешкой-поварешкой - курили во внутреннем дворике; «а что, начальник – пять минут, даже по КЗоТу положено».
А еще – как на зло! – взорвалась банка с маринованными огурцами. Никого, конечно, не убило, но ранило брызгами рассола в густо накрашенный глаз кондитершу Регину. И все сбежались давать ей советы, как сладким перебить соленое. Возле котлов несколько минут не было ни одного живого человека.

- Ну, короче, ничего толком я от него не узнал. Инженер-вредитель какой-то. А у тебя что? – спросил Боря.
- В пять приехала молоковозка, - Сан Саныч присел рядом с Борей на перевернутое ведро. – Хлеб на месте пекут, а мясные-овощные машинки – три штуки до шести ноль-ноль были. Всех встречал-привечал твой квасавец - Владимир Семенович, - Городецкий перелистнул страницу, - а в шесть сорок пять  – тучи над городом встали, полное чепэ на все оставшееся утро вышло.
- Что там еще? У нас уже есть одно чепэ бульонного масштаба, - недовольный Боря очень органично смотрелся в этом заднем кухонном проходе в своих защитных бриджах и клетчатой рубашке.
- Бутылка супер-пупер дорогого вина исчезла, сейчас, - Сан Саныч всмотрелся в свои записи, - херес-де-ла-фронтера какой-то.
- А больше ничего на кухне не пропало?
- Ничего, только бутылка этого хереса. Семеныч, подсобник, говорит: я узнаю ее из тысячи – она здоровая такая. Помнишь – молдавские фугасы такие по ноль девять раньше были? И дно сильно вогнутое.
- Похерели херес, - кивнул Боря – Редкое, наверное, пойло, но дорогое, да?
- Всего пять бутылок осталось с восемнадцатого века. Жюль уговорил Женьку одну купить – на открытие конгресса бетонного.
- В нашем веке – не осталось бы ничего. Плохо бухали в твоем восемнадцатого веке, Саня.
- А кстати - что шеф-повар? Ты поговорил с ним? - Сан Саныч закрыл свою тетрадку.
- С Жюль Верном этим? А что он скажет, 80 000 тысяч суфле под водой, – Боря вытащил из кармана краснобокое яблоко и внимательно его осмотрел. – Такова се ля ви собачья, говорит; а я, мол – ни при делах. У меня – женское алиби на всю ночь, я до утра искал шерше ля фам под одеялом. Короче, показания твердокаменные, как армейские галеты: «пришел позже – никого не варил».
- Да, тут его «водчина». Давай еще официантов твоих нетрадиционных потрясем, они пол-седьмого столы сервировать начали, вдруг зацепку какую найдем.
- Ничего они не скажут, Саня. Работают в кружку – собирают чаевые скопом и в конце смены все делят пополам. Круговая порука, мажет как копоть, - Боря достал из накладного кармана на бедре колодку увесистого ножа и, чуть повернув кисть, выщелкнул лезвие.
- Ух ты! Покажи ножик, - придвинулся Сан Саныч. - Это тот самый?
- Тот, Саня, тот самый - Боря стал аккуратно снимать спиральку яблочной кожуры. – Вот так: всю жизнь я любил и всю жизнь я ел яблоки, всю жизнь – не мытые, и – как я без этого ножа? А она говорит: оставь его мне! – он сунул в рот отрезанный ломтик, - Ладно, давай к нашим баранам. Кухня, Саня, - тоже круговая оборона. Все на колдоговоре по матответственности: коллектив сплоченный, держатся как фаланга за свои Фермопилы левые.
- Получается – виновных в этом зверском варении – нет?
- Получается так, - Боря отрезал еще дольку.
- И что - шпиц сам залез в котел, закрылся изнутри и сварился благополучно, на радость врагам собачим?
- Получается так, - Боря вытер нож о закатанный рукав.
- Эдгаро-поповщина какая-то бесноватая. Что, шпиц читал «Убийство на улице Морг»?
- Получается так.
- Ладно, хватит. Доел? Во сколько мы с Ильзой встречаемся, в шесть? Пошли, Боря.

- А это что?
- Чучело канарейки.
- А не пахнет совсем. Это же ее труп, да?
- Это ее чучело.
- Так, а это? – понюхал Сан Саныч следующую коробку. – Фу, тут что – коллекция забытых носков?
- Это мой ужин. Тушеная капуста. Не открывайте! – здоровяк в малиновой ливрее придавил своей лапищей кисть Городецкого.
- А что вообще забывают, Тереньевич, чаще всего? – пошел на мировую Сан Саныч.
- Чаще всего... Ванные принадлежности. Еще - предметы одежды. А это набор забытых сережек. Все – в одном экземпляре. Не трясите так.
- Ничего себе: целый ящик за два года! – Сан Саныч положил обратно на стеллаж коробку ушных сокровищ. – И как они теперь – без пары их носят? - добавил он, потирая онемевшую руку. Да, хватка у Василия Терентьевича, надо сказать, была железная, давно с Городецким так не здоровались.
Этот швейцар, который по совместительству заведовал комнатой забытых вещей, был ну прямо настоящий швейцарский швейцар: огромный, бородатый, широкоплечий, а ладони – вообще как два ковша экскаваторных. Он работал еще в советской «Астории», чуть ли не при развитом оппортунизме. Сан Саныч, как и все светловчане, хорошо знал эту облезлую образину, когда-то – главную гостиницу дореволюционного курорта. Она стояла на привокзальной площади, напротив памятника Великому Вождю в вечно обосранной кепке. Сколько Городецкий помнил себя, всю его пионерско-комсомольскую бессознательную жизнь - там был этот чугунный товарищ с протянутой рукой, все клянчил и клянчил у матери-истории немножко коммунизма для своего совнаркома. А Терентьевич, гордо именовавший себя «потомственным портье», (потому что и его отец, и даже дед, сто лет назад, еще до исторического материализма – тоже стояли) был при ёё дверном деле главным чуть ли не с самого рождения.

- А самое смешное, батя, что забывали? – спросил обескураженный разнообразием людской забывчивости Боря.
- Смешное? Смотря – кому что смешно. Ну - платье свадебное.
- Ха, точно - оно и не нужно потом никому, - похлопал Боря швейцара по ильямуромскому плечу.
- Хорошая вещь. Завсегда пригодится, – насупился Теретьевич.
- Ага, в крайнем случае – можно на развод одеть.
Слушая краем уха трепотню Бори с прижимистым великаном, Сан Саныч методично обследовал стеллаж с жертвами людского склероза.
- А это что такое? – подергал он замочек на инкрустированной коробочке.
- Не трогайте руками. Там протез зубной.
- А это?
- Не открывайте, вам ни к чему, - Тереньевич засопел и покосился на Борю. - Там парики мужские.
- А это? – Сан Саныч поспешил без спроса поднять крышку последней коробки и замер, не в силах оторвать взгляда от ёё содержимого.
- Что там? – заглянул из-за спины Боря и тоже застыл в безмолвном параличе.
- Закройте. Закройте, не смотрите. Не смотрите на них, - швейцар вставил свое крепкое плечо между Городецким и этажеркой с находками.
- Зачем это? – чужим голосом спросил Боря.
- Для красоты, – ответил хозяин алых ворот.
- Красиво, - согласился Боря.
- Это набор. Из двадцати четырех стеклянных искусственных глаз. Сегодня утром забыли, - пояснил Терентьевич.
- Почему все они – синие? – Сан Саныч осторожно вытянул указательный палец. - И одного – не хватает.
- Не надо трогать! – крикнул швейцар и прикрыл весь выводок своей лапищей. – Человеку потом. В себя вставлять.
- Я забираю эту улику, - неожиданно выхватил коробку Боря. – Всем отойти на три шага от изъятых объектов зрения.
Потомственный страж и, по совместительству хранитель забытых секретов, засопел как носорог, которому вырвали зуб без наркоза.
- Хорошо, Терентьич, хорошо. Идите пока на пост. Мы тут поковыряем еще немного ваши находки, - Сан Саныч попробовал развернуть труженика дверного проема, но с тем же успехом можно было пытаться сдвинуть с запасного пути бронепоезд. – Что-то еще, Терентьич?
- Я извиняюсь, - по-старорежимному протянул швейцарский товарищ, - но вы просили. Про необычное вспомнить.
- Ну и что?
- Тут это. Сергей Кузмич. Ну, начальник охраны. Матерился в шесть утра.
- Что же тут необычного? – пожал плечами Боря. - Встает человек рано, я тоже долго спать не могу.
- Он слов матерных не употребляет. Вообще. Привычка такая. А тут в гамно попал. Я извиняюсь: в дерьмо. В собачье Вступил.
- Тоже событие не мирового масштаба, - отметил Сан Саныч.
- Извиняюсь – влез и размазал. Крокодиловыми туфлями. Подарок от сослуживцев бывших. На тридцатилетие.
- Сосунок, - нахмурился Боря. – А ты ничего не напутал, служивый?
- «Мы от дверей отеля сто десять лет не отходим» - так мой отец говорил.
- Ну, хорошо, иди, постой при них еще немножко. Да, батя, - спохватился Сан Саныч. – Спасибо!
- Ну и как это все называть: бюро забывок или комната находок? – взъерошил миллиметровые волосы Боря. – А, вот и Ильза Генриховна!


...продолжение следует.


Рецензии