Театр

Я - владелец театра. Это маленький театр, ничего особенного. Небольшой зал, несколько актёров, художник, декоратор, осветитель… Я сам пишу пьесы и сам их ставлю. Я руковожу своей труппой жёсткой рукой. Так нужно. Так необходимо. Потому что, если я дам им волю, мой театр развалится. Они его развалят.

 За глаза они называют меня Карабасом – Барабасом, я это знаю. Они ненавидят меня, я это тоже знаю. Они привязаны ко мне, и это я знаю. Иногда они даже любят меня… Я знаю о них всё, мне известны все их чувства, все их мысли, все их тайные желания и грешки. Я порой тоже ненавижу их. Но чаще всего я испытываю к ним жалость. Я опекаю их. Я забочусь о них. Я чувствую ответственность за них всех, ибо сами они наивны и безответственны, как маленькие дети. Они добры и сострадательны. Они неблагодарны и эгоистичны. Каждый из них поглощён только собой. Иногда мне кажется, что я тоже люблю их...

 В моём театре никогда не бывает тихо. Эта постоянная болтовня… Эти досужие сплетни и разговоры, споры, интриги и ссоры… Они никогда не молчат, и это утомляет меня больше всего. Иногда мне так хочется тишины. Мой Бог, как же мне иногда хочется тишины!..

 Между мной и моими актёрами существует невидимая связь. Я управляю ими глазами. Достаточно моего взгляда, и появляется тот или иной актёр. Стоит мне дернуть за невидимую веревочку, и действие пьесы то убыстряется, то тормозится. Я дирижирую музыкой этой иллюзорной жизни, оставаясь за сценой.

 В последнее время я чувствую странную печаль и усталость. Я устал от постоянного шума в театре. Я устал от амбиций актёров, от их вечных склок и непомерных притязаний. Я устал от фальшивых улыбок и накладного грима. Я устал от них всех. Внутри меня накапливается пустота, готовая поглотить меня…

 В театре назревает бунт. Они перешёптываются за моей спиной, у них горят глаза, когда они смотрят на меня. Они даже осмеливаются дерзить мне. Они думают, что я ничего не замечаю. Но я вижу все. Однако не придаю этому значения. Пусть тешат себя иллюзиями... Это даже забавно.

 И вот, в один прекрасный день, они приходят ко мне толпой, они излагают мне свои смешные претензии и требуют выпустить их на свободу.

 - Вы не сможете жить без меня,- честно предупреждаю я бунтовщиков.- Без меня вы погибнете.

 Но они не верят мне. Они думают, что я лгу, пытаясь сохранить над ними власть. Они называют меня тираном и деспотом и заявляют, что больше не хотят подчиняться моей воле. Они громко кричат, перебивая друг друга, и размахивают руками. Мне больно слышать их речи. Я так много сделал для этих неблагодарных существ. Я взрастил их, я воспитал и вскормил их. Я сделал их теми, кем они являются. Но они забыли это, они все позабыли… Мое сердце кровоточит, но я не показываю этого им. Никто не должен видеть мою боль. Никто не должен видеть мою слабость. Как мне объяснить им, как мне втолковать этим нелепым паяцам, что мы неразрывно связаны невидимыми, но прочными нитями?! Они не слышат того, что я им говорю. Они не слушают меня. Они меня не слышат. И тогда я сдаюсь. Я умываю руки, я больше не ответственен за судьбу этих глупцов. Они мне надоели. Я открываю двери театра и отпускаю их на волю. Пускай идут, куда хотят, и делают, что хотят, отныне они мне безразличны.

 Галдящей толпой они выбегают наружу, радуясь новоприобретённой свободе. Но что это, что? За пределами театра они превращаются в выцветшие тени, в смутные полупрозрачные фантомы, которые лопаются, как воздушные шарики. От них остается лишь сморщенная оболочка, которая затем тоже исчезает. Они, наконец- то, понимают, что действительно не могут жить без меня, их повелителя, их автора и их режиссёра. Потому что театр существует внутри меня, потому что театр - это я. В испуге они бросаются обратно и начинают стучаться в мои двери. Но двери закрыты. Пути назад нет. Эти марионетки мне больше нужны. Сегодня я понял, что могу прожить и без них. И осознав это, я испытываю покой, такой всепоглощающий, абсолютный покой, которого не испытывал ни разу в своей жизни. Отрешённо и бесстрастно я смотрю на агонию существ, к которым когда- то был так привязан. Я больше не испытываю к ним ни жалости, ни сострадания, ни любви, ни ненависти. Я излечился от человеческой глупости. Покровы майи слетели с моих глаз.

 И когда последний из актёров исчезает, ко мне, наконец, приходит безмолвие.