In aeternum FS - R

Я не знаю, когда это началось, но в последнее время у меня все из рук валится. Когда меня спрашивают: "Что-то не так?", я не могу дать вразумительный ответ. А ответ в том, что все не так.

Мой мир рушится с каждым днем, превращается развалины, а я мечусь туда-сюда в жалких потугах все исправить. Но с чего начинать все строить заново? Где моя точка опоры? А стоит ли вообще возводить заново тот мир, который рухнул? В чем смысл?
Сотня вопросов и ни одного ответа.

Привет, меня зовут Чарли, и я учусь в выпускном классе старшей школы Дес-Плейнс, штат Иллинойс. По крайней мере, так было до недавнего времени.

А сейчас я без понятия, кто я такая, и осталось ли во мне вообще что-нибудь от той девушки по имени Чарли.

***

Безусловно, не секрет, что в школах Америки, как и во многих других, существует некая иерархия, по которой ученики по неким параметрам делятся на "среднячков", "крутых" и "изгоев". Обычно в каждом классе есть парочка "крутых", которые держат под контролем (читай: под игом) весь остальной класс, который относится к "среднякам". Это, знаете, такие очень-очень жалкие людишки, до которых никому дела нет, они волочат свое жалкое существование, получают тройки и четверки и стараются не попасть в группу "изгоев". А вот к ним отношение, как вы понимаете, хуже некуда. Чаще всего в эту группу попадают ботаны, над которыми все издеваются и избивают за углом школы, если не дают списать домашку или отказывается написать сочинение. Но бывают и те, кто становится изгоем отнюдь не потому, что хорошо учится, а из-за своей, кхем, странности. Дети - самые жестокие существа, это все знают. И если ты не похож на остальных, то все, жди беды. А когда в школах настолько идеально выстроенная система, то волей-неволей получается так, что ты просто боишься быть не таким, как все, иначе автоматически присоединяешься к представителям низшей касты.

Честно сказать, это очень напоминает тоталитарный строй, с одним только различием - за пределами школы он чуток мягче. Совершенный механизм, держащий под контролем учеников, а главным фактором подчинения является страх, обычный человеческий страх. "Крутые" боятся сдать позиции и скатиться с вершины иерархии, а потому зубами и когтями цепляются за свое место, запугивая и угрожая, пытаясь казаться сильней, чем они есть на самом деле. "Среднячки" боятся "крутых", потому что так надо, потому что если их не боишься, скатываешься к "изгоям", а этого они боятся вообще больше всего. Ибо если ты "изгой", твое имя знают все в школе, оно используется как нарицательное и его синонимизируют с такими словами, как "лузер", "жалкий", "ботан". Я могу сравнить это опять же с кастовым строем, а если точнее - с кастой "неприкасаемых".

А чего боятся "изгои"? По идее, вообще всего, что, естественно, не так. Вот отчаянные ботаники действительно чертовски боятся тех, кто сильней, а сильней, как правило, большинство. Поэтому они вообще боятся показываться на людях, ибо стоит только пересечься с кем-то из "крутых", то все, пиши пропало. Этими людьми помыкают как хотят, смотрят сверху вниз, вообще за людей не считают. И это считается нормальным.

А есть те "изгои", которые не шибко умные, просто странные, отчаянные, я бы сказала. Не знаю, глупость это или бесстрашие. Они просто те, которые не сдаются так, как это делают ботаны. Они не перестают быть чудиками и фриками, как их кличут. Они остаются такими, какими есть.

Нет, это все-таки типичная дурость, граничащая с желанием суицида.

Ну а к какой касте отношусь я? Не поверите, но к "крутым". Ну, я внешне очень даже симпатичная, учусь средне. Короче говоря, ничем не выделяюсь. Вожу дружбу с чирлидершами, которые считают себя королевами, и для всей школы, если честно, таковыми являются. Ну а я просто оказалась в нужной компании. У меня есть парень, которого я, конечно, не люблю, и он тоже, естественно, из "крутых" - по-другому не положено. Его зовут Зак, я встречаюсь с ним только из-за того, что так надо. Элита школы должна держаться вместе, как говорят девчонки.

В каждом классе, наверное, есть те, кто сидит на последней парте, спит на уроках и никогда не отвечает. Так вот, моя компания как раз из этих людей. Не скажу, что я прямо-таки так сильно отличаюсь от своей ублюдочной компашки, но что-то такое во мне есть. Скорее, мне просто нет дела чаще всего до всех этих глупых разговоров - я просто пытаюсь удержаться на своей полке и не скатиться к "среднячкам", оттуда ведь и до "изгоя" недалеко. Думаю, я слишком слаба для того, чтобы выдержать это позорное звание. Ну так вот, я не шибко обижаю людей, как это делают другие девочки из моего окружения. Мне просто плевать на них, на вообще всех. Я равнодушна. Бьют кого-то? Ну и пусть. Девочки собираются окунуть какого-то изгоя в унитаз? Валяйте, мне глубоко плевать. Раз меня лично это не касается, значит, не достойно внимания.

Чаще всего я просто наблюдаю за людьми и их поведением. Есть в этом что-то садистское, но мне нравится чувствовать людской страх, который почти ощутим. Все боятся. А школа вообще опасное место - тут этого страха столько, что хоть выжимай. Страха истинного, животного, пробирающего до костей, заставляющего следовать установленным правилась из-за того, что все хотят просто пережить этот ад.

Да, дети все-таки жестоки.

***

И в один момент я поняла, что что-то происходит, что-то, что выходит за грани привычной жизни. Что-то, что не может даже меня оставить равнодушной.

А все началось с того, что в класс пришла новенькая. Вот так часто и бывает, вот так многие истории и начинаются. Вообще, новеньким быть опасно. Первые твои слова в новой школе, в новом классе, первые движения - они определяют то, как к тебе будут относиться на протяжении всего времени обучения тут.

Новенькая одним своим видом уже просилась к "изгоям" - невысокая, худосочная, коротко и не очень аккуратно остриженная, волосы синего цвета. В клетчатой рубашке и рваных джинсах, со старой черной сумкой через плечо. Выглядела она растрепанно, даже очень. И я бы с уверенностью сказала, что скоро ее будут запирать в кладовке и туалете, а она будет рыдать от бессилия, если бы не одно но.
Я за милю чувствую людской страх. И феномен этой новенькой - ни капли его. Честно.

- Ну, Энни, расскажешь что-нибудь о себе? - учтиво поинтересовалась миссис Крейг.
- Вряд ли, - четко проговорила девушка, прошла по рядам и остановилась рядом с партой перед моей.

Энни окинула меня пустым взглядом, у нее были синие-пресиние глаза, а в них - ничего. Ни интереса, присущего новеньким, ни страха, как уже говорилось, ни радости. Пустота, разве что приправленная щепоткой усталости, будто она несет весь груз сего мира на своих плечах.

Энни кивнула мне, села за парту, достала плеер и засунула в уши наушники, этим практически подписав себе смертный приговор.

Я видела, как стервятники с последних парт смотрели на нее, будто были готовы разорвать на части. И мне это не нравилось, что очень странно.

Именно в этот момент я поняла, что мой мир начинает рушиться. И равнодушие мое полетело к черту, конечно, в первую очередь.

Сердце в грудной клетке бешено забилось.

Это было начало конца.

***

С появления Энни в школе прошло две недели. Две гребанные недели, ставшие для нее адом. Для нее и для меня.
Как я и предполагала, Энни попала к "изгоям". В нашем классе их было трое, точнее, новенькая стала третьей. Первые двое были обычными ботанами, а ее туда завербовали за то, что она не боялась "крутых", хотя по статусу положено. Фрик, оборванка, уродка - как ее только не называли, но девушке было плевать. Чаще всего она ходила в наушниках и не слышала, какие эпитеты бросают в ее спину. Или просто не хотела слушать.

Как бы то ни было, в начале все было нормально - Энни не приставала ни к кому, ни с кем шибко не общалась, ее и не трогали. Но в один день произошло то, после чего и начались пытки.

На большой перемене я с "подругами" зашла в женский туалет, а Энни как раз была там, подводила глаза. Наверное, я несколько минут просто простояла, беззвучно, не в силах что-либо сказать, не в силах двинуться с места. Я смотрела на нее в зеркале и тонула в синеве ее бездонного взгляда. Глаза цвета морских волн, волн, которых я никогда не видела в живую. Я не видела моря, но глаз Энни мне было бы достаточно, будь они моими полностью, чтобы смотреть в них тогда, когда хочется.

- Не волнуйся, детка, подводка твое уродство не исправит, - произнесла глава наших стервятников, Ким, крася губы неподалеку от новенькой.
- Как и помада не увеличит твой мозг, - совершенно холодно и спокойно ответила Энни, чем, конечно, вызвала волну негодования со стороны Ким и двух других девчонок, которые тут были.
- Да как ты смеешь так со мной разговаривать, сучка?! - чуть ли не взвизгнула Ким, уже готовая наброситься на новенькую.
- Со шлюхами по-другому не умею, прости, - безапеляционно заявила Энни, и тогда я поняла, что всё, это конец ее спокойной жизни. Ну вот почему ты не промолчала?! Зачем надо было говорить?!

Звук пощечины эхом разнесся по моему сознанию и по помещению. Ким. Ким ударила Энни. Ударила. Черт.
Ударила и покинула туалет с другими девчонками. А я ничего не сделала.

Я ненавидела себя в этот момент. Я просто стояла и ничего не делала. Я промолчала. Мне будто бы было плевать. Будто бы.

Но с другой стороны, разве это не правильно? Разве не так всегда было? Я никогда не вмешивалась, мне было по боку. А сейчас что изменилось? В чем проблема?

- Не отстань от своих подруг, потеряешь, - от самобичевания меня оторвал насмешливый голос. Очевидно, это было сказано мне.
- Ты губишь свою жизнь, - тихо, почти шепотом сказала я, грустно разглядывая лицо Энни. А ведь она была красивой.
- Я сгубила ее, родившись, - ухмыльнулась девушка и покинула уборную, оставив меня в одиночестве.

Кажется, все началось с этого подобия на диалог.

После случившегося в тот день, как я и предполагала, Энни занесли к "изгоям" и измывались над ней всеми мыслимыми и немыслимыми образами: зажимали в коридорах, унижали и оскорбляли прямо на глазах у всех (серьезно, даже у учителей!), запирали в туалетах и кладовке, рылись в ее ящике, крадя оттуда учебники и тетради. Я говорила вам, что дети жестоки? Это прямое подтверждение.

Однажды на перемене я увидела, как Энни подошла к своему шкафчику и открыла его. Я вообще наблюдала за Энни, но ничего не предпринимала. Просто наблюдала. Шкафчик был перевернут верх дном, везде валялись огрызки от бумажек, видимо, это были ее книги, тетради. Эссе, которое нам задали на прошлой неделе. На внутренней дверце шкафчика огромными буквами было написано одно слово. Whore. Шлюха.

Энни моментально захлопнула дверцу шкафчика и от души ударила его кулаком. Я видела, как по дверце заструилась кровь. Энни одернула руку, а она уже окрасилась кровью. Ее кровью. Кожа лопнула на костяшках. Ее рука была разбита. Подумать только, от одного только удара... Через две минуты я поняла, что это еще не самое плохое - по направлению к Энни и ее шкафчику шли наши звездульки с Ким во главе. Она ядовито улыбалась.

- Ну что, понравилось, как мы украсили твой шкафчик? - мило поинтересовалась главная блондинка школы, с превосходством глядя на Энни, которая разве что молнии из глаз не метала. Как бы это странно ни было, синева ее глаз до сих пор оставалась спокойной. Волны не бушевали. Урагана не было. И ненависти тоже.
- Мой? Надпись на дверце подсказала мне, что это твой, - хладнокровно ответила колкостью на колкость Энни. И случай был бы на ее стороне, если бы не...
- Твоя рука доказывает обратное.

Энни схватил парень, подошедший сзади. Зак. Только смогу ли я его теперь называть парнем? Энни попыталась высвободиться, дергалась, но надо ли говорить, что Зак был раза в два крупнее и в три - сильнее...

- Вытряхни, - приказала Ким Саре, одной из своих людей. Сара подняла сумку Энни высоко над землей и перевернула так, что все вещи оттуда посыпались на пол. Люди в коридоре с интересом наблюдали за происходящим. И никто не пытался вмешаться. Никто, черт возьми.

Даже я.

Ким наклонилась и начала рыться в том, что выпало из сумки. Книги, тетради, альбом с рисунками. Она достала из-под какой громадной тетради дневник. Личный, мать его, дневник Энни.

- А вот это, я, пожалуй, возьму. Интересное чтиво на ночь, - все продолжала Ким, не желая останавливаться. Если честно, я желала разорвать ее на части. Как и всех остальных, кто в этой заварушке участвовал. Но я не могла.

Знаете, почему? Я жалкий человек.
Я боялась.

Когда Ким и ее делегация ушли, Энни начала собирать свои вещи с тем же непробиваемым лицом, как раньше. И никто не заметил бы эмоций на ее лице, никто, кроме меня. Я видела, как ее глаза покрылись пеленой слез. Я видела, что она еле сдерживалась. Но, тем не менее, я не подошла к ней. Не смогла. Побоялась.

Господи, есть ли на свете хоть кто-нибудь, кто ненавидит меня больше, чем я сама?

Сомневаюсь.


***

Мои руки дрожали. Непонятно, кстати, от чего именно: чувства захлестнули все и разом. Я не могла отделаться от ощущения того, что поступаю неправильно, чувствовала тяжесть на плечах, но ангел с плеча говорил, что так надо.

Ким оставила дневник в сумке, а не в шкафчике, что было не очень умно с ее стороны, но особым умом она и не отличалась. Наверное, думала, что ни у кого духу не хватит. Я бы тоже так думала, скажем, три недели назад.
Тогда, но не сегодня.

Я быстро прошагала до парты, где среди прочих была сумка Ким, порылась в ней немного, наткнувшись на все, что угодно, и наконец нащупала пальцами корешок дневника, извлекая его на свет. Это была ничем не примечательная тетрадь в мутно-сером переплете. Просто дневник. Просто дневник, который даже не мой.
Подавив в себе желание открыть его и начать читать прямо тут, я глубоко вздохнула и подкинула злоcчастную тетрадку в сумку владелицы сей вещицы. Осталось только ждать, когда же дурочка-Ким обнаружит пропажу, а там уже разберемся.

Ким поняла, что дневника нет, довольно быстро - на следующем уроке.

- Куда он мог деться?! - блондинка в прямом и переносном смысле слова рвала и метала.
- Да она стопудово взяла его из твоей сумки, - подкинула идейку Сара.
- Не надо было оставлять его на виду, - я передернула плечами. Получилось весьма правдиво.
- Ну откуда я знала, что эта уродка настолько самоубийца, - Ким скрежетала зубами, что выводило меня из себя. Ненавижу этот звук, он меня бесит. Я была готова прямо на месте истерзать эту дуру просто за этот звук - уж слишком он был настойчив и раздражителен.
- Я проверю ее сумку, - отозвалась я с флегматичным выражением лица, но тут же натянула на лицо гаденькую улыбочку. Надо было не спалиться.

Как только прозвенел звонок, мои одноклассники чуть ли не бегом выскочили из класса, что было не удивительно, ведь это был последний урок. В классе осталось несколько человек, включая меня, Энни и Ким.

- Думала, мы не заметим? - начала я, натянуто-гневно уставившись на нее. Ким наблюдала со своей последней парты.
- Что именно? - бьюсь об заклад, что Энни хотела сострить, но не нашлась, что ответить.
- Не строй из себя дурочку. Решила, что можно забрать свое просто так? Из сумки Ким? - я хмыкнула, чтобы передать остроту ситуации. Лицо Энни выражало целую палитру эмоций, этим бы только наслаждаться, но у меня не было времени. Вместо того, чтобы пялиться на синевласую девушку, я встала к ней лицом так, чтобы моя спина перекрывала обзор Ким. Так было бы спокойней.

Нагло взяв сумку Энни, я с грохотом положила ее пред собой и открыто начала в ней рыться. Как ни странно, но девушка не возмущалась. Честно говоря, это выбило меня из толку. Я ожидала всего, чего угодно: истерики, криков, мата, кулаков и пощечин, но не бездействия. Я посмотрела на Энни, моей сердце сжалось в противный комок - ее синие глаза будто бы потускнели, посерели, покрылись темным дымом. Боже, только не это.
Боже, только не ее глаза. Пощади.

Порывшись еще немного, я отбросила сумку якобы зло. Честно сказать, сама удивилась, что могу быть такой прекрасной актрисой.
- Дневника нет, - сообщила я Ким. Судя по ее реакции, она поверила. - Может, в шкафчике посмотрим?
- Без нужды, - ответила та, направляясь к двери. - Теперь просто его прочтет кто-то другой. Так даже интереснее.
Подлый хохот отдалялся, чему я была несказанно рада.

- Почему? - когда мы с Энни остались одни, спросила она. Голос такой же безэмоциональный, как и было до этого. Холодный. Я взбесилась - это у меня холодный голос. Не у Энни.
Прошу, девочка, не надо. Не надо уподобляться мне.

Я обернулась на нее. Синевласая держала в руках злополучный дневник.
- Почему что?
- Почему ты положила его в мою сумку? И почему потом сама же в ней рылась? - а глаза все те же синие с дымкой. Все те же стеклянные глаза.
- Потому что это твое. А на счет второго... Не сделай это я, сделал бы кто-то другой, и нашел бы его. Так что лучше я. Не приноси его больше в школу.

Я подхватила сумку и рванула из комнаты вон, не в силах себя больше сдерживать. Наедине с Энни я не могла долго находиться. Разум переставал главенствовать, эмоции уже сложно было сдерживать, а все хладнокровие летело к чертям.

Робкое и совсем тихое "спасибо" - последнее, что я слышала перед тем, как остаться наедине с собой.

***

Проснулась я от грохота. Глянула на часы, что на тумбочке - почти шесть утра. Долбанного воскресенья. Что за фигня?

Грохот повторился. Когда сон немного ушел, я поняла, что это не грохот, а стук. Стук чего-то твердого о стекло. Подойдя к окну, я подняла жалюзи и уставилась в ночную мглу. Совсем скоро должно было подняться солнце, но пока не было даже намека на него. Я открыла окно и посмотрела вниз.
Мои глаза захотели вылететь из орбит и начать жить своей жизнью, ибо то, что я увидела, выходило за все рамки отдела "невозможное".

Под моим окном стояла Энни.

- Привет! - как ни в чем не бывало начала она.
- Какого черта ты тут делаешь? - я решила не скрывать эмоций. А толку-то?
- Гуляю, - она передернула плечами, будто это было нормально - стучать людям в окна в шесть утра. Я не понимала ее. Несколько часов назад она меня практически искренне ненавидела или не понимала, что было вполне логично. А с какого черта сейчас она стоит здесь, под моим окном? Ничего не понимаю. Будто другой человек.

Сон окончательно ушел, и я решила плюнуть на все и пойти вниз, к Энни. Хотя это угрожало обернуться не очень хорошо. Одевшись по-быстрому, минут через десять спустилась вниз, очень надеясь на то, что дома никто не заметит моего ухода.
- И часто ты... Гуляешь? - поинтересовалась я, когда мы с Энни уже шагали в неизвестном направлении. Я решила разобраться со своими вопросами во время прогулки.
- Я каждое утро так гуляю, - Энни пожала плечами и улыбнулась мне. Я готова было повеситься от счастья в этот момент, и дело было даже не в улыбке - в глазах. Глаза ее снова были синие-синие. Цвета морской волны. Сливались с цветом волос. Запоздало оглядела ее полностью - Энни была в воздушном платье до колен светло-серого цвета и коричневых сандалиях-гладиаторах. Ей чертовски шло. Она была такая... легкая. Как воздух ранним утром. Как мир вокруг сейчас - тихий город, который в кои-то веки никуда не торопится. Покой. Умиротворение. Нирвана. Время прозрения.
- Бог мой, ты вообще спишь? - отчего-то я задала именно этот вопрос. Гулять ранним утром - это ненормально. При бессоннице засыпаешь в три-четыре, а в шесть утра сопишь как младенец для того, чтобы в семь проснуться и ругать весь мир.
- Три часа. Мне хватает.

- С чего ты решила позвать меня погулять с собой? Я же вроде как из другого лагеря? - как ни крути, а я логик. Так что бдительность, бдительность и еще раз бдительность.
- Мне кажется... Нет, не так. Я более чем уверена, что тебе глубоко плевать на эти лагеря.
- Ты меня переоцениваешь, - но, честно говоря, я польстилась ее словами. Частично, но правда.
- Почему же. Я не ошибаюсь в людях, - то, сколько в этих словах было уверенности, меня слегка напугало.
- Все ошибаются, - постаралась, чтобы это звучало максимально безэмоционально. - Тебе ли не знать, что среди "крутых" не бывает хороших. Все мы твари.
- Тварь, признающая это, перестает ею быть.
- С чего бы это?
- Мне ли не знать, - смешливо передразнила она меня. Черт возьми, не надо играть со мной. Лучше не надо, иначе я за себя не ручаюсь.

- А подробней? - мы как раз оказались на холме, в парке. Уже светало, но солнца все еще не было. С этого места открывался прекрасный вид на город и реку. Мы смотрели на восток и ждали чуда.
- Брат у меня был из "крутых", - честно призналась Энни. Настолько неожиданно, что я даже опешила. Я уж было подумала, что ей не хочется говорить на эту тему, но девушка продолжила, так что я решила просто слушать и не перебивать. Потом разберемся.

- Веселый, добрый, душа компании, совсем не как я. Он, сколько я помню, всегда был популярен. Довольно симпатичный, его многие любили. Он вечно старался сделать из меня "крутую", пытался до последнего, но я всегда была не такой, как все. Фриком. Чудиком. Уродом. Изгоем. Но он любил меня такой, потому что практически сам меня вырастил. И он из доброго весельчака превращался в жестокого монстра, стоило кому-то меня обидеть. Я не была сторонником его методов, не любила насилия. Он тоже. Бывало, изобьет кого-то в порыве злости, а потом будто ото сна очнется, посмотрит на руки, кровь увидит... И потом я его долго искала. Чаще всего он находился где-то на футбольном поле. Плачущий. Ненавидящий себя за все: за гнев и за слабость. За кровь и за слезы. А я ничего не говорила, я просто сидела рядом и шептала ему: "Все хорошо". Он курил, постоянно, без передышки, будто боялся задохнуться воздухом, ибо дым стал его кислородом. Он выкуривал пачку-другую в день. А я сидела рядом и вдыхала запах дыма от его сигарет. Они были какие-то особенные. Мне нравилось то, что мы молчали. Это молчание было святым и обволакивающим. Родным.
А потом случилась авария, после которой брат две недели лежал в коме. И знаешь, что? Ни один его "друг", - она хмыкнула на этом слове, - не пришел его навести. Ни один гребаный человек. Рядом были только я, да отец иногда заезжал: как ни как, работа не отменяется. Но богом клянусь, я чувствовала его присутствие. Все то время, пока была с ним. Мне казалось, что он не лежит там, а, к примеру, сидит рядом со мной, заглядывает мне в книгу через плечо, говорит со мной, а я не слышу. Все бессонные ночи я чувствовала его рядом. Я читала ему сказки и прочее, а он безнадежно молчал. Не подавал признаков жизни, лишь только линия на одном из экраном слабо ломалась, говоря, что он еще жив. Я чувствовала бешено бьющееся сердце совсем рядом, у уха, но оказалось, что это в моей голове. Сердце брата билось еле-еле. А потом... Я почувствовала острый всплеск энергии совсем рядом, а его приборы начали противно визжать. Прибежали санитары. Они пытались спасти его, но я знала, что не спасут.
Он умер в семь часов вечера в воскресенье. Он оставил меня одну и ушел. Я до сих пор не могу ему это простить, - Энни замолчала так же резко, как и начала. Честно сказать, я была в прострации.

Мы долго молчали. Бесконечно долго. Но на деле, наверное, прошло не более двадцати минут. Солнце лениво поднималось из-за горизонта, озаряя округи первыми лучами своими, которые попадали и на нас, приятно грея. Солнце дарило тепло, но, кажется, не только оно. Энни дарила мне тепло одним своим присутствием. Она дарила мне покой и умиротворение.

- Почему ты мне это рассказала? - робко поинтересовалась я, чуть жмурясь.
- Ты мне напоминаешь брата.
- Чем это еще?
- Как и он, пытаешься быть тем, кем не являешься. Выставляешь напоказ якобы зло, хотя его нет. Будто бы пытаешься сделать так, чтобы тебя ненавидели. Пытаешься скрыться за стеной, построенной из ненависти и злобы. Чужой ненависти и чужой злобы. И оболочки холода, но уже своего. Ты будто пытаешься закрыться всеми возможными способами.

- Будто тебе не хочется закрыться, - выпалила я прежде, чем успела понять, как это звучит.
- Я и не пытаюсь, - Энни пожала плечами, снова не взглянула на меня. - Я открытая книга. Я не пытаюсь казаться кем-то другим. Я говорю то, что думаю. Тебе это тоже не помешало бы.
- Я не могу, - честно призналась. Ну а что? Это правда. - Я боюсь.
- Чего боишься? Быть собой? - Энни наконец посмотрела на меня. В ее глазах был немой укор. Будто бы она говорит, говорит, а я, глухая, не слышу.
- Боюсь того, что вокруг. Я навряд ли смогу выжить, если перестану притворяться. Я слабая, не как ты. Я... не выдержу, - последние слова я уже прошептала, опустив голову. Энни обняла меня. Я бы удивилась, но на сегодня неожиданностей было слишком много. Хватит.

- Все хорошо. Я буду с тобой, - не знаю, во что бы превратилась моя жизнь, не скажи она эти слова тогда. Но она сказала.

Знаете, наверное, у каждого должен быть свой ангел на плече.
У моего синие волосы и глаза цвета морской волны.
И никаких крыльев не надо.