Рассказ Удачный утренник

      Моё детство и юность прошли рядом  с Ангарой. Та, многоводная, могучая, с чистейшими байкальскими водами река, до строительства на ней гидроэлектростанций, которых называли «стройками века», не может быть мною забыта. Она вскормила во мне любовь не только  к себе, но и ко всему Приангарью. До сегодняшних дней память хранит те прекрасные, счастливые, а порой и опасные моменты  из жизни, связанные с этой чудесной рекой Сибири. Лишь об одном событии,   пойдёт повествование в этом рассказе.
         1
     Весла все скрипели, одетые на уключины.  Я же, стараясь,  дергал их за ручки. Всякий раз лодка, немного погружаясь в воду, двигалась вперед, удерживая нос по диагонали реки. Мы ехали, чтобы проверить самоловы на красную рыбу. «Красной» на моей родине считали стерлядь и осетра. Самолов представлял собой снасть из якоря, чаще камня, весом до пятидесяти килограммов, набора веревок различной толщины, длины и назначения, привязанных одна к другой, имевших разные названия. К одной из них – «хребтине», прочным шпагатом привязывались большие острые крючки, называвшиеся в народе - «уда», а также небольшие камни, чтобы её прижимало ко дну реки.  На крючки надевали пробку, и всю конструкцию выкидывали в воду. На поверхности воды, привязанное к веревке, плавало небольшое бревнышко, – наплав. Он обозначал место установки самолова. Стерлядь или осетр, гуляя около дна, случайно накалывались  на острые крючки и попадали в руки рыбака. Моей напарницей была лет семидесяти пяти непоседливая, опытная рыбачка. Ее звали - Анисья. С ней то мы накануне выставили снасти за двумя островами в правой протоке Ангары. А сегодня спешили, чтобы проверить улов. Нам надо было переехать левую протоку, обогнуть песчаные отмели островов Большого и Малого Толовиков и в правой причалить к верхнему наплаву. А затем, спускаясь вниз по течению, проверить остальные ловушки. В сизом мраке раннего рассвета еле просматривался первый остров. - Хорошо, что сегодня нет тумана, - думал я, двигая лодку в бурлящем потоке, - а то бы уплыли куда-нибудь в тартарары. Чего ее понесло ни свет, ни заря, -  ругался я в душе на свою напарницу. Мне-то утром очень хотелось спать. А она старая полуночница, опять явилась с первыми петухами и застучала пальцами в окно: - Тойка! Вставай! Ехать пора!- Ничего не поделаешь, не моя воля, пришлось,  как и всегда, молчком подняться с постели, надеть ветхую одежду и идти к реке. А около нее было не просто свежо, а даже прохладно. Ветер, «Низовка» хлестал в лицо, шелестел в моей одежде, волосах и рябил, будоражил поверхность воды на Ангаре. Волны били в борта лодки, качали ее, лодка то поднималась на гребень волны, то опускалась в водную пучину. И у меня от страха замирало сердце. - Не приведи, Господь, лодка зачерпнется,  уйдешь ко дну, и никто не увидит.- Ведь все порядочные люди еще спали. А старуха, как старая сова на ветке, сидела на своей полочке кормы, и все кричала мне: - Тойка! Греби сильнее!- Она немного картавила и не выговаривала мое имя Толька, а звала меня «Тойка.» Я же все ругал старуху и ее лодку (своей у нас не было): - ты такая же старая и неповоротливая, как и твоя хозяйка.- И, действительно, лодка, сколоченная из сосновых досок, была тяжелая, как говорили, «неходкая». Но, зато она была большая. Старуха знала, что в такой субмарине мы не утонем. Поэтому все принуждала меня к более активной работе. Наконец-то, я решил отпарировать ей:
- Куда еще – то сильнее грести!  И так скоро надорвусь! Сама-то тоже греби. А то еле машет веслом. -  Но старуха не дала себя в обиду:
- А я чего делаю! Мне и грести, и смотреть надо, чтобы плыть поперек волны.- Мне же от ее объяснений не стало легче. Но я понимал, что спорить с ней бесполезно, а надо подальше, назад закидывать весла и старательно тянуть их на себя. - На Бога надейся, а сам не плошай! - эту пословицу я знал хорошо в свои двенадцать лет. Вот мы миновали острова и направились в правую протоку. Она была шире левой и более полноводной. Скорость течения воды в ней была значительно больше, чем в первой. Темные воды, с блестящими на гребнях волн завихрениями, здесь еще сильнее будоражили мою душу. Я часто, между рывками, оглядывался за свою спину и, несмотря на гуляющую над водой темноту, видел в волнах наш плавающий наплав. До него оставалось совсем немного. Надо было сделать еще несколько решительных рывков. Я напрягал последние силы. Наконец-то лодка своим носом ударилась в бревно. Я не растерялся  и уцепился крюком багра за его древесину.
- Слава Богу! - прошептала на корме старуха, - не пронесло мимо. А то бы «ломали» всю реку, а затем бы поднимались вверх рядом с берегом аж до самой Ромашки.-
      Ромашка,– маленький ручеек, впадавший в Ангару с правого ее берега.
- А ты, Тойка, молодец! - хвалила меня старуха.
- И ты, бабушка, тоже, ты сильно гребла! - похвалил ее я. Было радостно. Мы находились на месте, на середине Ангары. Теперь нам волна не страшна. Рядом с нашей лодкой бултыхалось в воде бревнышко. Это вселяло в нас некоторую радость и оптимизм. Уцепившись за наплыв, я намотал выпускник на уключину и огляделся вокруг. Бледно-розовая косынка, сотворенная первыми лучами спешащего на землю солнца, укрыла высокие сопки за деревней. Уже стали проглядываться острова, выше и ниже нас, лежащие на Ангаре. А оба Таловика блестели крупицами росинок на траве. По песку, около островов, было видно, как бегали птички, что-то извлекая из него. Трава в воде около берега реки колыхалась под ветром. А он, хотя и стихал, но все еще будоражил поверхность воды. И она мелкими волнами билась о борта лодки, будто разговаривала с ней о прошедшей ночи, о наступавшем с востока рассвете и грядущем дне.
- Ну, чево, Тойка, сидишь! – Требовала старуха. - Выбирай связку. - А проверять ловушку можно двумя способами: на относительно медленном течении крючки не выбирали в лодку. Рыбак, передвигаясь руками по хребтине, снимал рыбу с крючков, если таковая оказывалась на них. Но на быстром течении всю снасть выбирали в лодку, – этим уменьшали в нее напор воды, чтобы не сдвинуть якорь с места.
- Тойка! чево сидишь, выбирай!- И я приступил к выполнению своих обязанностей. Несмотря на свои малые годы, я их знал хорошо: надо было подтягиваться по веревке, постоянно закидывая крючки с пробками в лодку. Если на них накололись стерляди, надо их  снять  и уложить в свободный  упруг. Как и взрослые рыбаки, мелкую рыбу я извлекал из воды рукой, а  крупную, – багром. Багор, – это острый крюк на деревянной ручке длиной до семидесяти сантиметров. В лодке всегда имелось два багра: - один маленький, для стерляди, и большой,  на случай вытаскивания из воды в лодку осетра или крупного тайменя. Еще в самом начале снасти рыбак чувствовал, что на крючках есть рыба. Она билась в воде, дергала веревку, давая о себе знать.  Я размотал веревку – «выпускник» с уключины, отпустил наплав к концу лодки и вновь намотал веревку на нее. Так удобнее, не будет мешать при выборе связки в лодку. Приняв нужную позу, я потянул веревку на себя. А поза моя заключалась в том, что я должен был выставить правую ногу немного вперед и упереться ею, во второй упруг лодки. Немного согнувшись при этом, слегка склониться  за правый борт, чтобы хорошо было видно, что происходит в воде. Я свободно выбрал из воды метров семь веревки – выпускника, но затем вытягивать ее из воды стало тяжело. Веревка, не как всегда, шла из глубины вертикально вверх. Из рассказов я знал, что, если на самолов попадет крупный осетр, он спокойно, чаще без дергания, тянет снасть ко дну. А крупный таймень рвет и мечет на крючке, дергая снасть в разные стороны. Крупного осетра или тайменя  не каждый взрослый рыбак-мужик успешно извлекал из воды. Рассказывали, что крупный таймень одним ударом хвоста наполнял лодку водой до опасного предела, если она не большая. Это угрожало самому рыбаку. При извлечении крупной рыбы из воды, рыбак вынужден нагибаться за борт лодки, что вызывало определенную опасность, ибо лодка бортом кренилась к воде. Но наша лодка была большая, да и я был мал весом, такая опасность была для нас, вроде бы, не реальной.
- Бабушка! – Обратился я к старухе. - Выпускник-то идет тяжело. Наверно, за уды зацепилась коряга? - Старуха сразу поняла, в чем дело. У нее был большой опыт рыбалки самоловами. Вот только не было уже скорости и силы. У меня же было предостаточно скорости, но мало силы, чтобы справиться с крупной рыбой.
- Тойка, тяни спокойно, не рви веревку! - Она была мудрой и, увидев мою робость, да осознав свое бессилие, пыталась подбодрить меня:
- Это, Тойка, осетёр. С ним легче, чем с тайменем. Его надо лишь подтянуть к лодке. - И я, напрягая силы, продолжил вытягивание выпускника из воды. При этом лодка двигалась вверх по течению. Вот я начал чувствовать тихие, но сильные дерганья веревки. Теперь и мне стало понятно, что там, в глубине, не коряга, а какая-то крупная рыба. Я никогда до этого утра не имел дело с осетром или тайменем. Иногда, хотя и редко, на крючки накалывались костерёнки, весом до двенадцати килограммов, но с ними я справлялся вполне успешно. А теперь на самолове что-то очень большое. Я настойчиво тянул веревку на себя, извлекая из воды крючки. Снасть удерживалась на месте якорем. Но он тоже не был очень крупным. Ведь это я его выбрасывал за борт. Несмотря на то, что я был смелым мальчишкой, какой-то страх щекотал мое тело. Я положил оба багра в соседний,  упруг. Быстро достал из-под своего сидения топор и нож и уложил их рядом с собой. А в это время веревку, как будто воротом тянуло вниз. - Что же боюсь-то, - подумал я о себе. – Подумаешь, осетр! Экая невидаль! И их вытаскивают из воды.- Но лежащая вокруг меня на сотни метров лишь темная Ангарская вода будоражила мои нервы. Ведь рассвет еще еле-еле надвигался на нашу протоку, хотя солнце, уже своим желто, оранжевым  краем, робко блестело над лесом. Но, несмотря на его лучи, меня обдавало какое-то новое, не вполне приятное ощущение, глушившее уверенность. А старуха все подбадривала меня:
-Это, Тойка, осетер, - повторяла она.- Я же вижу, веревка-то не дергается у тебя в руках! Это он. Ты его подтягивай и вкалывай в него еще уды, чтобы не срезался.
- Хорошо, бабушка, правь лучше, чтобы он под лодку не уходил. 
- Давай, давай, Тойка, тяни, не бойся! Я тебе помогу вытащить его из воды. - И я старался. Наконец-то, появился его хвост. Я ахнул! Он показался мне огромным, как отвал у сохи. Серые перья мелькнули над водой, разрезая ее своим клином. - Боже! - Я даже не увидел голову осетра. Лишь светло-серая спина появилась на мгновение перед моими глазами. Он был с большого мужика. - Тойка, перерезай ему хвост! - кричала мне с кормы старуха. Но какой хвост! Осетр дёрнул и ушел  вглубь. Я с трудом удерживал веревку в руках. Отпустить ее было нельзя. Ведь к ней были привязаны поводками крупные, сантиметров двенадцать длиной, острые уды. Они сразу же полетят за борт и, не приведи Господь, зацепят меня, и я мигом окажусь рядом с осетром. Осетр, не сумевший увлечь ко дну снасть, снова всплыл к поверхности воды, ударил хвостом, но я не оплошал: всадил ему в кожу одну уду.
- Молодец, Тойка! - отозвалась на это старуха. Мне показалось, что она, как молодая подпрыгнула над своим сиденьем. - Не вывалилась бы из лодки, - что потом буду делать? - И я крикнул ей: - Сиди спокойно и правь лучше. А то он уйдет под лодку. -  Осетр снова нырнул.
- Держи крепче хребтину, - хрипела старуха с кормы. А веревка, вытянувшись, звенела струной. Но я знал, она не лопнет. Она была из хорошей конопли. Это я ее крутил. В своем малом возрасте я уже умел делать веревки. Осетр снова всплыл и вновь сделал сильный рывок всем туловищем. На этот раз он ушел под лодку. 
- Бабушка, подай лодку влево, он где-то под ней.- Старуха кормовым веслом запрудила с левой стороны воду, и лодка резко повернула влево. Течение ударило ее в правый борт, и лодка начала разворачиваться поперек реки.
- Что ты, старая, делаешь! - рыкнул я на нее. - Утонем!
- Ты же сам просил повернуть лодку влево! – Оправдывалась она.
- Но не поперек же реки. Смотри лучше, ослепла что ли,- рычал я на старушку.
2
     Теперь она уже резко запруживала воду веслом с правой стороны лодки, вытягивая её из-под кормы. Я чувствовал, что якорь начал медленно двигаться по дну. - Не унесло бы нас в более быстрое и глубокое место в реке. Там совсем из нас ничего не получится. – Сокрушался я создавшимся положением. Но якорь, видимо, зацепился за что-то, и мы вновь оказались на одном месте, на середине реки. А солнце уже вылезло из-за леса больше, чем наполовину своего круга. Вода на поверхности Ангары совсем утихла, и на ней играли, веселясь, его лучи. Деревня за островом уже проснулась. Было слышно мычание коров, возвращавшихся из большой поскотины. Где-то стучали колеса на проселочной дороге. Из печных труб валил густой серый дым. А мы все продолжали воевать с осетром. Я знал, что на восходе солнца рыба на крючках сильно бьется. И, если приехать к самоловам поздно, можно не поймать ни одной рыбины. Они, не пожалеют себя, и сорвутся с крючков. Поэтому нам надо было спешить. Но ни силы, ни опыта по извлечению из воды крупного осетра у меня не было. При извлечении крупной рыбы в лодку, оказавшиеся рядом рыбаки всегда помогали друг другу. Но на этот раз не было рядом никого. Ждать помощи было не от кого. Надо было действовать самому. Я вновь потянул на себя хребтину. Вот осетр снова всплыл и оказался около правого борта лодки. Я хорошо разглядел большую, как у свиньи, но длинную его голову. - Тойка, ударь его топором по голове, - кричала мне старуха. Я ухватил топор и сумел острием нанести ему удар по голове. Кровь брызнула  из нее и растеклась по поверхности воды рядом с лодкой.
– Бей его, Тойка, еще раз,- визжала она на  корме. Я  размахнулся, но нанести удар не успел. Осетр снова рванул и снова ушел под лодку. Теперь я уже осмелел. Страх перед рыбой оставил меня, я вновь стал самим собой.
– Правь, бабушка, лучше. Он опять под лодкой. Но он уже измученный и раненый. Мы его скоро одолеем, - почему-то негромко кричал я старушке.
– Тяни его к лодке, - то же  вполовину голоса советовала она мне. Я снова начал вытягивать рыбу из-под судна.  Вот опять вначале появился его хвост.
– Тойка, перерезай ножиком хвост.- Я ухватил нож и резанул им выше плавника. Но этого оказалось недостаточно, чтобы укротить крупную рыбу. На этот раз он дёрнул  снасть и ушел вправо от лодки. Я увидел, что осетр зацепился боком за три уды. А мною всаженный в него крючок удерживал его за хвост. Но этого было мало. Он мог сорваться с крючков и в любое время уйти. Надо было вонзить в него еще несколько крючков, где-нибудь около спины. Там его кожа крепче, чем на боку.
– Тяни, Тойка, тихо, не рви, - опять советовала мне старуха. А осетр метался в воде в двух метрах от лодки.
– Ты его цепляй большим багром, - подавала мне команды кормовщица.
– Как я его уцеплю, - огрызнулся я,  - видишь, где он. А я в лодке. Что, мне прыгать к нему, что ли? -  А она всё давала советы: - Тойка, не давай ему отдыхать, тяни веревку на себя.- Мне пришла в голову мысль, что как только я его подтяну к лодке, надо уцепить хребтину за уключину и мне тогда будет легче, а осетр от меня не будет далеко отходить. Мне тогда не пришло в голову, что он потянет правый борт лодки к воде. А это опасно. Я, напрягаясь изо всех сил, вновь потянул веревку на себя. Осетр медленно приближался к лодке. Он тоже, как и я, вымотался. Но пока набирался силы, чтобы сопротивляться. Наконец, он оказался около лодки. Я перекинул веревку через уключину и понял, что допустил ошибку. Лодка начала поворачиваться на правый борт. Я с трудом сдернул веревку с уключины, лодка выпрямилась, а осетр снова ушел вглубь.
- Чего будем с ним делать? – Крикнул я старухе.
- Чего, чего? Надо его изматывать, обессилить, а потом потащим его в лодку.   И я снова потянул снасть на  себя. Вот рыба вновь показала хвост, и я, опустив руку по локоть в воду, еще раз резанул  ее ножом. На этот раз видимо удачно. Осетр, ударив хвостом по воде, дернулся вниз, но сразу же всплыл. Я успел еще раз ударить его топором по голове. Осётр сразу же успокоился. Я уцепил его еще одним крючком за спину. Теперь он был крепко привязан к самолову. Но надо было отдохнуть и успокоиться мне. Рыба тихо плавала около лодки. Я понимал, она обессилена и теперь от нас не уйдет. Но как вытянуть ее из воды? Она, наверное, до восьмидесяти  килограммов.  А мой вес  всего лишь  тридцать. - Ну, ничего, старуха поможет, - думал я о дальнейших своих действиях. А она тоже поняла, что мы победили осетра.
- Тойка, подводи его ближе к лодке и еще воткни ему в спину уду. Я тихо начал подтягивать осетра. Вот он рядом с лодкой. Его спина на поверхности воды. Он был еще живой, но двигаться уже не мог. Я еще воткнул в него крючок, так надежнее. Осетр перестал подавать признаки жизни. Все! Надо вытаскивать его из воды. Но это оказалось тоже очень трудным делом.
- Тойка, цепляй его большим багром! - Я уцепил, но крючок легко прошел сквозь мягкую и жирную брюшину.
- Надо уцепить его где-нибудь около головы, там кости, а они прочнее мякоти, - советовала старуха. Я уцепился багром около головы и потянул рыбу вверх. Но силы  было недостаточно.
- Бабушка, помогай! Цепляй малым багром около хвоста, и потащим! Старуха впервые за нашу совместную рыбалку быстро снялась с насиженного места и ринулась мне на помощь. Но лодку сразу же стало разворачивать течением.
3
- Утонем! – крикнул опять я напарнице, и она мигом оказалась на своем месте. Выправила лодку. - Но что же делать? Как же вытащить его?- Я вновь потянул его багром из воды. Мне пришлось встать рядом с бортом. Но лодка начала давать крен на правый борт. Если бы я при вытаскивании сам склонялся к левому борту, все было бы нормально. Но у меня такое не получалось. Мне просто не доставало силы, чтобы действовать надежно, правильно и безопасно. Я понял, в лодку мы его не поднимем. Надо его буксировать к берегу. Но как?
- Бабушка, может, я протолкну ему в рот веревку, завяжу ее узлом, а потом приведём его к берегу, как бревно.
- Как же ты это сделаешь? Рот-то у него маленький.
- Как, как, вот возьму и протолкну. - В лодке у нас всегда была запасная веревка, - «на всякий случай». Я обмотал один ее конец вокруг головы под жабрами и стянул узел. Теперь осетр был привязан, как собака к поводку. Я вытянул его голову из воды, намотал веревку на уключину и начал второй ее конец проталкивать  в его рот.  Он еще дышал, разводя жабры в стороны. Всякий раз, как осетр делал очередное движение жабрами, я проталкивал веревку в открытый рот. Это походило на операцию с проталкиванием зонда человеку в желудок. Только здесь я орудовал не только пальцами но и ножом. Наконец-то операция закончилась. Я, вновь  обмотал  веревку вокруг головы, чтобы не сползла с нее, стянул узел и привязал ее к корме лодки. Теперь мне предстояло извлечь из осетра крючки. С этой работой справился легко. Осетр оказался привязанным к лодке и плавал за ее кормой.  Выкинув из лодки часть снасти, что была в ней, и, отцепившись от выпускника, мы начали грести к берегу. Вот лодка уткнулась в берег рядом с ручьем, носившим имя  Котымов. Я выскочил и подтянул ее немного из воды. Старушка отвязала веревку от лодки, и я подтянул осетра к берегу. Теперь нам было просто и легко. Я забрел в воду, повернул голову осетра к себе и, упираясь ногами в дно, мы дружно погрузили его в лодку. Он был длиной около двух метров. Старуха определила:  в нем будет до пяти пудов веса, и тут же рассказала, как она с сыном Иннокентием добыла осетра больше этого.  Но тогда им помогли другие рыбаки извлечь его из воды.
- Слава Богу! Слава Богу! – крестилась старуха удачному завершению нашей эпопеи с осетром. – Все окончилось хорошо! – радовалась она и, усевшись на свое почетное место, скомандовала мне: - Отталкивай, Тойка!-
4 Я столкнул лодку в воду, впрыгнул в нее и, заняв свое место, начал помогать старухе по выводу лодки на нужное направление. Мы прошли в ней рядом с берегом до ручья с лирическим названием «Ромашка» и направились к середине протоки. Нам предстояло посмотреть остальные снасти. С них я снял две стерляди, и мы взяли курс к нижней оконечности Большого Толовика. Мы весело махали веслами. А как же! В нашей лодке лежал большой осетр. А в мою голову влетали разные, порой даже очень лестные мысли: - Вот узнают о нашей удаче мои дружки: – Ванька Беловодов и Венка Осиповский. То-то, будет у них зависть! А по деревне пойдет слух: Толька-цыган (так меня звали) с «заикой» добыл огромного осетра. Это ли не повод для гордости! А сколько любопытных старух будут интересоваться подробностями нашей утренней рыбалки. Будут опровергать наши действия и высказывать предположения, что бы делали они. Но у нас в лодке лежали не предположения, а большой осетр, с которым не смог бы успешно справиться мужик средних возможностей. А лодка все разрезала воду. Что-то таинственно-поэтическое скрывалось в ее темной глубине. Кое-где, мимо нас, проплывала трава, - предвестник движения воды «на прибыль», а с этим и активность рыбы в Ангаре. Значит, нас ожидали лучшие уловы на связках. Над водой пролетали, почему-то не свившие гнезда, утки. Свист, исходивший из перьев их крыльев, как музыка самой жизни, завораживал мою душу. Я не чувствовал усталости, дергая весла на себя. А солнце уже полностью вылезло из своей спальни. Оно, похожее на каленую голубоватую сталь, медленно поднималось над таежными хребтами. За Ангарой, за полями оно  ярко освещало речные утесы, водную гладь и всю тайгу близлежащей округи. Его светлые лучи играли в борах, тонули в речной пучине и попадали в мои глаза. Щурясь, я созерцал любимые места. И не было ничего на свете красивее их. Даже сквозь скрип весел, я улавливал стрекотание кузнечиков, отплясывавших на Большом Таловике. И с их звуками в мою душу пробивались первые лучи моего будущего лирического восприятия всего нашего, родного, Сибирского края. Перед глазами проплывали поля колосившейся ржи, пшеницы. Я видел высокие копны сена и валы скошенной травы. Лодка настойчиво двигалась к оконечности большого острова. Моя ранняя подростковая душа, радовалась победе над крупной рыбой. Она в два с лишним раза превосходила меня по весу. Вот мы миновали песчаные отмели и направились через протоку к берегу, на котором стояла деревня. А на берегу нас ожидала моя мать. Ведь мы надолго задержались на рыбалке. Она беспокоилась. Осётр  оказался очень тяжелым  для одного человека. Я сбегал домой за посудиной. Здесь же в лодке распотрошили и разделили рыбу. Как сейчас я вижу то июльское утро. Я шел от берега реки по тропинке, в деревню. А она петляла между огородами сельчан. Вот и первая, не очень ухоженная деревенская улица. На ней лежали, прильнувшие к земле, уже сухие коровьи лепешки, валялся конский помет. Но пахло свежей травой, сеном, огурцами, молоком и дымом. Все было свое, наше деревенское, невонское! А где-то далеко, на западе, шла большая война. Слезы и причитания о погибших были тоже общими  деревенскими, нашими. А жизнь, несмотря ни на что, шла своим чередом. Она теснилась и в моей душе. Я вновь и вновь осматривал прилегающую к деревне округу: - скалы над Ангарой, высокие сопки за колхозными полями, Малую поскотину, великую и полноводную Ангару, только что преодоленную нами в лодке. Я видел свой дом, с его уютной глухой оградой и двором. Подходя к дому, я услышал тихое мычание нашей некрупной, но доброй коровы. Она приветствовала свою хозяйку и меня, часто ходившего за ней на пастбище. И эта корова, и приветливо махавшие хвостами собаки, были мне родными и близкими. Они были составной частью моей жизни.

                Март, 2005.