Город Пьяного Солнца

Юджин Дайгон       Город Пьяного Солнца
Сады уступами поднимались к храмам. Листья и цветы покрыли даже отвесные стены между террасами, на которых стойко охраняли души каре кустов и деревьев. Под каждым корнем раз в год закапывали новое сердце. Знать и здесь была выше всех, крестьяне покоились в самом низу, а между ними – простые воины, каменотесы, переплетчики и остальные мастера. Только жрецы и монахи не оставляли здесь своих сердец – их съедали священные тигры. Там находили они свою дверь на небо, там оставляли тень свою – след своих душ. У жрецов и монахов душ было много – они спускались в их тела с небес, и чем больше их вело такое тело, как корабль, тем выше он поднимал свой флаг и тем быстрее нес его ветер. Чем сильнее команда, тем дальше плавание. Жрецы передавали знания от отцов к детям – они имели свою касту и хранили тайны земные. Монахом мог стать любой, на кого снизошли тайны высших сфер. Духи входили в любого, кто открывал им себя. В касте жрецов не было выбора – они с рождения были отданы в жертву богам. Власть лежала на них тяжким бременем, власть приказов, обрядов и пыток. Монахи были чисты от нее, их власть была иной – чистой властью неба.
Остальная плоть людей сгорала и пепел ложился на поля, ублажая извилистые зубы пожирателей земли, чтобы их потом съели люди.
Пирамиды цвели. Они стояли друг напротив друга – поддерживая и противостоя. Две пирамиды – золотая и красная. И лестницы, ступени которых время от времени принимали на себя груз человеческих ног, тоже были покрыты цветами. Цветы не вяли и не мялись – легки становились на этой лестнице шаги даже мощных телом. Красные и золотые тигры, путая храмы, тоже ходили по ним, но всегда поперек, если только им надо было перебраться с уступа на уступ, то тогда и они пользовались лестницами, как люди. Были еще и зеленые тигры, но они всегда оставались в джунглях.
Серый замок, круглый, как календарь, лежал посреди деревни и его башни напоминали мачты на верфи и пристани, находящейся сразу за ним. Гавань охраняли морские башни – они были еще выше замковых и огни с них замечались от самого горизонта. А молчаливые призывы и сообщения их глашатаев воспринимались за следующим горизонтом, еще за два дня пути.
Черный дракон стоял над воротами замка. В гордой воинственной стойке, каменный, но живой. Ночью он спал, запутавшись в четырех сплетенных лапах и двух хвостах. Сейчас он с интересом, через плечо, наблюдал за праздником в замковом дворе – дочь Первого Вождя готовилась к посвящению. Выкупанная в семи отварах трав, украшенная перьями и лентами на руках, голове и голенях, она ложилась на сверкающий изумрудами и рубинами алтарь из крокодиловой кости, чтобы восемь высших вождей, начиная с ее отца, сделали ее взрослой. Пьяная от синего дыма, отделяемого пламенем от свечей, охранявших ее, как башни – город, в зелени бронзы канделябров-стен, она покорно ждала их, сдерживая нетерпение и любопытство.
Тем временем вожди, воздавшие дань уважения Солнцу и отслужившие обряд почитания богам мяса, рыбы и многочисленных плодов полей и джунглей, вспомнившие все победы в войнах и все прошлые посвящения – свои, своих отцов и дедов, происходившие с женами высших вождей, медленно приближались к алтарю, танцуя вокруг него под хлопанье и пение обступивших площадку восьми самых знатных родов. Вожди снимали с себя оружие и доспехи – все, кроме браслетов и корон – и бросали их на каменные плиты. Бронза и сталь падали, звеня и лязгая о камень и сами об себя, и не было позором для вождя выронить меч и выпустить щит – здесь, на празднике посвящения дочери Первого Вождя.
 И ничто не должно было омрачить этот праздник гордого отца и счастливой дочери, довольных соратников и сплоченных присутствием членов их семей. Разве что прием нового рода в число Восьми, взамен истребленного почти полностью в последней войне Пятого Рода, некогда бывшего и Третьим, и Вторым, а в совсем незапамятные времена – даже Первым. Правители Восьми Родов воевали с другим городом из-за права владения островом. Лежащим на перекрестке торговых путей и колонией на нем, первоначально совместной. Война прошла скорой, но многочисленной чередой сражений на море и в джунглях, в одном из которых, одном из немногих неудачных для Восьми, вместе с флагманом флота утонула одна половина мужчин Пятого Рода. А в другом, еще более несчастливом, попала в окружение в болоте и была перерезана из-за задержки со сбором выкупа и вторая половина мужчин Пятого Рода. Остальные Семь не особенно спешили со сбором выкупа, так как большинство предыдущих битв было выиграно именно Пятым Родом, умом его командиров и кровью его солдат, что привело к резкому усилению этих героев войны, хоть их число и сильно уменьшилось. Война уже была выиграна, противник огрызался из последних сил, чтобы сохранить достоинство и основание для торга при заключении неизбежного мира. Пришло время избавиться от чрезмерно воинственных и уверенных в себе Пятых, ставших очень популярными среди прочих граждан.
Но сын Пятого Вождя перед тем, как неровное зубастое лезвие из плавника озерного дракона вспороло ему горло, открыл себя для Духов Мщения. В прошлом Пятый Род славился такими. Прижизненными и посмертными союзами с жестокими силами Сфер и не раз становился оружием возмездия, послушным высшим приговорам и приказам, Руками Неба. Но все это осталось за горизонтом памяти людей. И в это раз безжалостные духи явились из-за горизонтов неба, оттуда, где темно и только их глаза сверкают, разгоняя мрак, исполнить волю Судей.
Умерев, сын родился таким же. Он встал из густой, почти такой же живой, как джунгли, воды болота, вытащил ноги из трясины и пошел обратно в город, где он родился первый раз. Он пролежал в болоте ровно семьдесят семь дней. Почему его никто не съел за это время? Он сам ел тех, кто должен был сожрать его во сне, и ничего не помнил.
Все это время ему снилось, что он крокодил, живущий в этом болоте вечно. Ползающий в иле и спящий в гнезде из водорослей, и что отец его был крокодилом. И отец его отца тоже жил в этом болоте – до того, как их туда загнали люди, они жили на суше. Ему снилось, что раньше он тоже был человеком, но из болота вылезли крокодилы и превратились в людей. А его род загнали в болото, и завладели их домами и богатствами. И теперь он должен прийти и напомнить им. Что они крокодилы, пока они всех не убедили в том, что именно они всегда и были настоящими людьми.
А в это время одному монаху снилось, что он – золотой тигр. Крадущийся по ветвям верхних этажей террас города джунглей, свободный. Как дикий Зеленый Воин и чистый, как Страж Пирамиды. Он крался, пока не наступал Час Перед Закатом – время, когда все вокруг наливалось спелым царственным молчанием, и каждая жаба, каждый корявый корень, каждый птенец просились на бронзовую фреску, и воздух сочился золотым светом, как спелый плод соком, из которого уже не надо делать нектар. Мир тогда становился мастерской ювелира, в котором все – драгоценно, и даже  воздух – из чистого золота, настолько он вечен. В эти последние мгновения дня, перед самым приходом тьмы, глупый любопытный прогульщик уроков, полосатый и добродушный, скромно и естественно оказывался богом – тем, для игр которого и создана эта шкатулка с драгоценностями – мир. В эти мгновения вечности. Бесконечные, как песок священной пустыни обратной стороны земли, он повелевал своим миром. А потом торопливо скакал обратно на пирамиду, охранять обглоданные корнями души. И хвост его развивался, как флаг. Когда он перепрыгивал через обезьян и броненосцев.
Засыпая, тигр улыбался.

В этот день посвящение не состоялось. Вожди, не дойдя до дочери Первого Вождя, своей прекрасной принцессы, упали замертво, пьяные от дыма и вина. Они уже успели раздеться и свалились прямо на сброшенные ими железо и бронзу, так что только боги войны знают, как их адепты ничего себе не разбили и не поломали. Когда они дружно захрапели. Их могучие башни столь же дружно встали охранять их сон, навстречу небу. И всем, собравшимся на посвящение, явилась мощь Восьми Вождей. Кроме их родов, главнейших среди знати, здесь было множество других дворян и куча просто любопытных из остальных сословий, кланов, каст. Когда явили мощь свою вожди, дочери Первого Вождя, лежащей на алтаре, стало страшно. Но все равно, она осталась крайне раздосадованной, недовольной и даже разочарованной в своем отце. Как он посмел не сделать до нее двух последних шагов – потом бы она не дала ему заснуть. Несколько позже, когда в наблюдавшей за этой неудобной сценой толпе раздались первые смешки, как круги на воде, всколыхнувшие шторм, она сердилась уже на всех правителей – ну как они могли уснуть все сразу! Народ смеялся над своей принцессой, горячей. Словно жертвенный огонь. Если бы не зрители, она сама бы справилась со всеми посвятителями. Но смех, как волны, бросал ее обратно, на тихий берег, на котором страшно и твердо прибит к ногам песок, и ему уже не рассыпаться струями праха, шурша. Как мудрые невидимые змеи, вечные и поразительные. Темные тучи заполнили опрокинутую чашу неба и оттуда, из сумрака, из ее черных стен, хлынули все слезы мира – только море может принять их целиком, вставших стеной. Море – это пустыня, где собраны все наши слезы. Они уходят туда по незримой лестнице, нам никогда не спуститься по ней. Былые корабли несут их к дождю. Дождь – это битва желаний и запретов, рождающая печаль – бесконечное место, где собраны все слезы мира. Их там так много, что по ним, наверное, можно ходить. Между небом и землей идет эта битва, и там же летает все, унесенное ветром. Счастье, шарфы, записки и свитки стихов, листья и перья из чьих-то корон, лепестки опавших цветов – что еще болтается там, не в силах не упасть, ни подняться – между небом и землей…
Глядя на притихшую, несчастную принцессу, горько оплакивающую свой праздник, младшие сыновья Восьми Родов предложили, чтобы волей собравшихся посвящение доверили провести им, но с этим не согласились все остальные сыновья, их матери, и конечно, их двоюродные сестры. Она была любимой дочерью вождя. И вот она сползает с алтаря и отползает прочь от спящих и вздымающихся башен мужества, охраняющих их сон.
Это сражение вожди проиграли. Но невозможно выиграть все битвы. Никто не в силах вечно побеждать. Не к тем богам они свой обращали пыл.
Боги войны опять остались довольны, а боги любви, смеясь, напомнили, что их тоже следует чтить, как следует.
Так что посвящение перенесли на следующий день. Но ночью добравшийся до города мертвец пробрался в спальню к каждому вождю и срезал их сторожевые башни. А после этого он разорвал им горло и выколол глаза. К утру все сгинули в трясине подземелий Матери Земли – не приняло их небо в столь позорном виде. А перед самым рассветом он, один из первых принцев этого города, пришел к любимой дочери убитого отца и на правах Вождя Пятого Рода, единственного, оставшегося из Восьми Вождей, совершил свой обряд посвящения. И этого оказалось достаточно, чтобы принцесса впала в странный, не относящийся к смерти и не похожий на жизнь, сон. Он знал, что через десять лун она родит ему сына. И он ушел – обратно в болото.
А город стал чахнуть.
По рангу и законам его правителем теперь являлась спящая принцесса, но все решения принимал совет каст. Он и вел все дела осторожно, не вступая в ссоры и споры ни с соседями, ни с народом. Все работали, как и раньше – до тех пор, пока кто-то не заметил, что живот у принцессы растет. И каждый день это становилось все более и более очевидным. И люди стали сбегать из города – в деревни, загородные имения, в колонию на острове, или в другие, менее значительные города. Жрецы уехали вместе со знатью – ведь кто-то должен был переводить ее корыстный, полный жалоб и угроз язык Знати Высшей, Небесной, отсекая хвастовство и угрозы тех и этих, обращенные друг к другу, к себе и к мирам всех семи горизонтов. Они были так похожи, боги и созданные по их подобию знатные семьи города…
Остались монахи – охранять город, души на склонах своих пирамид, доброе имя столицы от зла. Тигры ходили по улицам безмолвными патрулями. Они знали, что мертвец снова придет из своего болота – они прочитали об этом в священных расчетных книгах. Они знали, как работает эта машина – мироздание.
Но мертвец убивал полосатых стражей пирамид. Когти и зубы его не уступали их когтям и зубам, а духи, населившие его, были злы и жестоки.
И тогда старцы, которым уже не подобало брить свои головы. Собрали самых лучших, способных и умных монахов, недавно принявших сан после годов нахождения в послушниках. И спросили сияющие старики юношей, вставших с ними на одну лестницу, лестницу пирамиды, способны ли они принести в жертву людям свой свет и спуститься со своей горы в ущелье власти, стать правителями города. И задумались юноши, и сказали, что не достойны власти. Пусть сияющие старцы сами сделают это. Но сказали они – мы уже на вершине горы. Мы не можем спуститься, раз мы уже поднялись – это смерть. И снова задумались те, кто становился похожими на них. И вспомнили все преимущества знати, все развлечения, удовольствия и прелести, дающиеся властью, богатством и славой. И спросили – вы искушаете нас? Это испытание?
Нет. Ответили им. Нужен только один, способный пожертвовать собственным светом, но действительно нужен.
И тогда согласились молодые монахи.
Их спросили. Какие им виделись сны.
В глубине пирамиды, в квадратной каменной комнате. Освещаемой солнечным столбом, прорывающимся сверху, через осветительную щель между клумбами сада, монахи рассказали свои сны.
И сон о тигре, золоте и лесе был рассказан тоже.
И сказали монаху, которому приснился этот сон – золото предзакатного солнца - это власть, которую небо возлагает на тебя, лес – твой народ. А звери, которых ты перепрыгнул – враги. Надо всеми пройдешь ты, всех переступишь гордым, мудрым и справедливым шагом своим. Ты – правитель. Иди, освободи свой город от чар мертвеца.
Ему дали меч, выкованный еще до закладки фундаментов двух пирамид, принесенный из прошлых, а может быть, еще более древних храмов.
Он вышел на улицы города и Солнце пело ему: брат, сделай эту сотню шагов, создай это. Город шептал при каждом его шаге: пришел наш хозяин. Дрожали дома и кланялись гербы над воротами. Даже черный дракон поклонился ему, спустился вниз и сам открыл ворота – снаружи. И приветствовал своего повелителя.
На замковой площади он встретил мертвеца и рассек его несколько раз, избегнув ядовитых зубов и когтей зеленой, скользкой, полусгнившей твари – последнего правителя города. Сам же он стал неуязвим.
Он пришел к спящей. С раздутым животом, бледная, с посиневшими толстыми руками и ногами, она сама была похожа на чудовище. Но лицо ее все еще сохраняло красоу и свет.
Он посвятил ее в свои жены. И она исторгла из себя черный, сморщенный, извивающийся плод мертвеца. И он омыл ее светом, густым, как вода. Океан света, висящий над ними, но невидимый обычным глазом, точно слепым, вылил он на нее – и она стала лучше, чем была когда-либо в доме своего отца.
Так она стала его королевой.
И черный дракон снова спустился и пришел к ним с вином – лучшим вином из тех амфор в винном подвале, который никто, кроме него найти не мог. Он сам пил его ночью, когда все спали и некому было видеть, как он пьет. И еще он сказал, что больше никогда не влезет статуей на эти распроклятые ворота.
И они вместе встретили Час Перед Закатом. И золото Солнца опьянило их еще больше.
Когда их встретили возвращающиеся жители, они смеялись.
Стех пор этот город звали Городом Пьяного Солнца.
Юджин Дайгон       Город Пьяного Солнца
Сады уступами поднимались к храмам. Листья и цветы покрыли даже отвесные стены между террасами, на которых стойко охраняли души каре кустов и деревьев. Под каждым корнем раз в год закапывали новое сердце. Знать и здесь была выше всех, крестьяне покоились в самом низу, а между ними – простые воины, каменотесы, переплетчики и остальные мастера. Только жрецы и монахи не оставляли здесь своих сердец – их съедали священные тигры. Там находили они свою дверь на небо, там оставляли тень свою – след своих душ. У жрецов и монахов душ было много – они спускались в их тела с небес, и чем больше их вело такое тело, как корабль, тем выше он поднимал свой флаг и тем быстрее нес его ветер. Чем сильнее команда, тем дальше плавание. Жрецы передавали знания от отцов к детям – они имели свою касту и хранили тайны земные. Монахом мог стать любой, на кого снизошли тайны высших сфер. Духи входили в любого, кто открывал им себя. В касте жрецов не было выбора – они с рождения были отданы в жертву богам. Власть лежала на них тяжким бременем, власть приказов, обрядов и пыток. Монахи были чисты от нее, их власть была иной – чистой властью неба.
Остальная плоть людей сгорала и пепел ложился на поля, ублажая извилистые зубы пожирателей земли, чтобы их потом съели люди.
Пирамиды цвели. Они стояли друг напротив друга – поддерживая и противостоя. Две пирамиды – золотая и красная. И лестницы, ступени которых время от времени принимали на себя груз человеческих ног, тоже были покрыты цветами. Цветы не вяли и не мялись – легки становились на этой лестнице шаги даже мощных телом. Красные и золотые тигры, путая храмы, тоже ходили по ним, но всегда поперек, если только им надо было перебраться с уступа на уступ, то тогда и они пользовались лестницами, как люди. Были еще и зеленые тигры, но они всегда оставались в джунглях.
Серый замок, круглый, как календарь, лежал посреди деревни и его башни напоминали мачты на верфи и пристани, находящейся сразу за ним. Гавань охраняли морские башни – они были еще выше замковых и огни с них замечались от самого горизонта. А молчаливые призывы и сообщения их глашатаев воспринимались за следующим горизонтом, еще за два дня пути.
Черный дракон стоял над воротами замка. В гордой воинственной стойке, каменный, но живой. Ночью он спал, запутавшись в четырех сплетенных лапах и двух хвостах. Сейчас он с интересом, через плечо, наблюдал за праздником в замковом дворе – дочь Первого Вождя готовилась к посвящению. Выкупанная в семи отварах трав, украшенная перьями и лентами на руках, голове и голенях, она ложилась на сверкающий изумрудами и рубинами алтарь из крокодиловой кости, чтобы восемь высших вождей, начиная с ее отца, сделали ее взрослой. Пьяная от синего дыма, отделяемого пламенем от свечей, охранявших ее, как башни – город, в зелени бронзы канделябров-стен, она покорно ждала их, сдерживая нетерпение и любопытство.
Тем временем вожди, воздавшие дань уважения Солнцу и отслужившие обряд почитания богам мяса, рыбы и многочисленных плодов полей и джунглей, вспомнившие все победы в войнах и все прошлые посвящения – свои, своих отцов и дедов, происходившие с женами высших вождей, медленно приближались к алтарю, танцуя вокруг него под хлопанье и пение обступивших площадку восьми самых знатных родов. Вожди снимали с себя оружие и доспехи – все, кроме браслетов и корон – и бросали их на каменные плиты. Бронза и сталь падали, звеня и лязгая о камень и сами об себя, и не было позором для вождя выронить меч и выпустить щит – здесь, на празднике посвящения дочери Первого Вождя.
 И ничто не должно было омрачить этот праздник гордого отца и счастливой дочери, довольных соратников и сплоченных присутствием членов их семей. Разве что прием нового рода в число Восьми, взамен истребленного почти полностью в последней войне Пятого Рода, некогда бывшего и Третьим, и Вторым, а в совсем незапамятные времена – даже Первым. Правители Восьми Родов воевали с другим городом из-за права владения островом. Лежащим на перекрестке торговых путей и колонией на нем, первоначально совместной. Война прошла скорой, но многочисленной чередой сражений на море и в джунглях, в одном из которых, одном из немногих неудачных для Восьми, вместе с флагманом флота утонула одна половина мужчин Пятого Рода. А в другом, еще более несчастливом, попала в окружение в болоте и была перерезана из-за задержки со сбором выкупа и вторая половина мужчин Пятого Рода. Остальные Семь не особенно спешили со сбором выкупа, так как большинство предыдущих битв было выиграно именно Пятым Родом, умом его командиров и кровью его солдат, что привело к резкому усилению этих героев войны, хоть их число и сильно уменьшилось. Война уже была выиграна, противник огрызался из последних сил, чтобы сохранить достоинство и основание для торга при заключении неизбежного мира. Пришло время избавиться от чрезмерно воинственных и уверенных в себе Пятых, ставших очень популярными среди прочих граждан.
Но сын Пятого Вождя перед тем, как неровное зубастое лезвие из плавника озерного дракона вспороло ему горло, открыл себя для Духов Мщения. В прошлом Пятый Род славился такими. Прижизненными и посмертными союзами с жестокими силами Сфер и не раз становился оружием возмездия, послушным высшим приговорам и приказам, Руками Неба. Но все это осталось за горизонтом памяти людей. И в это раз безжалостные духи явились из-за горизонтов неба, оттуда, где темно и только их глаза сверкают, разгоняя мрак, исполнить волю Судей.
Умерев, сын родился таким же. Он встал из густой, почти такой же живой, как джунгли, воды болота, вытащил ноги из трясины и пошел обратно в город, где он родился первый раз. Он пролежал в болоте ровно семьдесят семь дней. Почему его никто не съел за это время? Он сам ел тех, кто должен был сожрать его во сне, и ничего не помнил.
Все это время ему снилось, что он крокодил, живущий в этом болоте вечно. Ползающий в иле и спящий в гнезде из водорослей, и что отец его был крокодилом. И отец его отца тоже жил в этом болоте – до того, как их туда загнали люди, они жили на суше. Ему снилось, что раньше он тоже был человеком, но из болота вылезли крокодилы и превратились в людей. А его род загнали в болото, и завладели их домами и богатствами. И теперь он должен прийти и напомнить им. Что они крокодилы, пока они всех не убедили в том, что именно они всегда и были настоящими людьми.
А в это время одному монаху снилось, что он – золотой тигр. Крадущийся по ветвям верхних этажей террас города джунглей, свободный. Как дикий Зеленый Воин и чистый, как Страж Пирамиды. Он крался, пока не наступал Час Перед Закатом – время, когда все вокруг наливалось спелым царственным молчанием, и каждая жаба, каждый корявый корень, каждый птенец просились на бронзовую фреску, и воздух сочился золотым светом, как спелый плод соком, из которого уже не надо делать нектар. Мир тогда становился мастерской ювелира, в котором все – драгоценно, и даже  воздух – из чистого золота, настолько он вечен. В эти последние мгновения дня, перед самым приходом тьмы, глупый любопытный прогульщик уроков, полосатый и добродушный, скромно и естественно оказывался богом – тем, для игр которого и создана эта шкатулка с драгоценностями – мир. В эти мгновения вечности. Бесконечные, как песок священной пустыни обратной стороны земли, он повелевал своим миром. А потом торопливо скакал обратно на пирамиду, охранять обглоданные корнями души. И хвост его развивался, как флаг. Когда он перепрыгивал через обезьян и броненосцев.
Засыпая, тигр улыбался.

В этот день посвящение не состоялось. Вожди, не дойдя до дочери Первого Вождя, своей прекрасной принцессы, упали замертво, пьяные от дыма и вина. Они уже успели раздеться и свалились прямо на сброшенные ими железо и бронзу, так что только боги войны знают, как их адепты ничего себе не разбили и не поломали. Когда они дружно захрапели. Их могучие башни столь же дружно встали охранять их сон, навстречу небу. И всем, собравшимся на посвящение, явилась мощь Восьми Вождей. Кроме их родов, главнейших среди знати, здесь было множество других дворян и куча просто любопытных из остальных сословий, кланов, каст. Когда явили мощь свою вожди, дочери Первого Вождя, лежащей на алтаре, стало страшно. Но все равно, она осталась крайне раздосадованной, недовольной и даже разочарованной в своем отце. Как он посмел не сделать до нее двух последних шагов – потом бы она не дала ему заснуть. Несколько позже, когда в наблюдавшей за этой неудобной сценой толпе раздались первые смешки, как круги на воде, всколыхнувшие шторм, она сердилась уже на всех правителей – ну как они могли уснуть все сразу! Народ смеялся над своей принцессой, горячей. Словно жертвенный огонь. Если бы не зрители, она сама бы справилась со всеми посвятителями. Но смех, как волны, бросал ее обратно, на тихий берег, на котором страшно и твердо прибит к ногам песок, и ему уже не рассыпаться струями праха, шурша. Как мудрые невидимые змеи, вечные и поразительные. Темные тучи заполнили опрокинутую чашу неба и оттуда, из сумрака, из ее черных стен, хлынули все слезы мира – только море может принять их целиком, вставших стеной. Море – это пустыня, где собраны все наши слезы. Они уходят туда по незримой лестнице, нам никогда не спуститься по ней. Былые корабли несут их к дождю. Дождь – это битва желаний и запретов, рождающая печаль – бесконечное место, где собраны все слезы мира. Их там так много, что по ним, наверное, можно ходить. Между небом и землей идет эта битва, и там же летает все, унесенное ветром. Счастье, шарфы, записки и свитки стихов, листья и перья из чьих-то корон, лепестки опавших цветов – что еще болтается там, не в силах не упасть, ни подняться – между небом и землей…
Глядя на притихшую, несчастную принцессу, горько оплакивающую свой праздник, младшие сыновья Восьми Родов предложили, чтобы волей собравшихся посвящение доверили провести им, но с этим не согласились все остальные сыновья, их матери, и конечно, их двоюродные сестры. Она была любимой дочерью вождя. И вот она сползает с алтаря и отползает прочь от спящих и вздымающихся башен мужества, охраняющих их сон.
Это сражение вожди проиграли. Но невозможно выиграть все битвы. Никто не в силах вечно побеждать. Не к тем богам они свой обращали пыл.
Боги войны опять остались довольны, а боги любви, смеясь, напомнили, что их тоже следует чтить, как следует.
Так что посвящение перенесли на следующий день. Но ночью добравшийся до города мертвец пробрался в спальню к каждому вождю и срезал их сторожевые башни. А после этого он разорвал им горло и выколол глаза. К утру все сгинули в трясине подземелий Матери Земли – не приняло их небо в столь позорном виде. А перед самым рассветом он, один из первых принцев этого города, пришел к любимой дочери убитого отца и на правах Вождя Пятого Рода, единственного, оставшегося из Восьми Вождей, совершил свой обряд посвящения. И этого оказалось достаточно, чтобы принцесса впала в странный, не относящийся к смерти и не похожий на жизнь, сон. Он знал, что через десять лун она родит ему сына. И он ушел – обратно в болото.
А город стал чахнуть.
По рангу и законам его правителем теперь являлась спящая принцесса, но все решения принимал совет каст. Он и вел все дела осторожно, не вступая в ссоры и споры ни с соседями, ни с народом. Все работали, как и раньше – до тех пор, пока кто-то не заметил, что живот у принцессы растет. И каждый день это становилось все более и более очевидным. И люди стали сбегать из города – в деревни, загородные имения, в колонию на острове, или в другие, менее значительные города. Жрецы уехали вместе со знатью – ведь кто-то должен был переводить ее корыстный, полный жалоб и угроз язык Знати Высшей, Небесной, отсекая хвастовство и угрозы тех и этих, обращенные друг к другу, к себе и к мирам всех семи горизонтов. Они были так похожи, боги и созданные по их подобию знатные семьи города…
Остались монахи – охранять город, души на склонах своих пирамид, доброе имя столицы от зла. Тигры ходили по улицам безмолвными патрулями. Они знали, что мертвец снова придет из своего болота – они прочитали об этом в священных расчетных книгах. Они знали, как работает эта машина – мироздание.
Но мертвец убивал полосатых стражей пирамид. Когти и зубы его не уступали их когтям и зубам, а духи, населившие его, были злы и жестоки.
И тогда старцы, которым уже не подобало брить свои головы. Собрали самых лучших, способных и умных монахов, недавно принявших сан после годов нахождения в послушниках. И спросили сияющие старики юношей, вставших с ними на одну лестницу, лестницу пирамиды, способны ли они принести в жертву людям свой свет и спуститься со своей горы в ущелье власти, стать правителями города. И задумались юноши, и сказали, что не достойны власти. Пусть сияющие старцы сами сделают это. Но сказали они – мы уже на вершине горы. Мы не можем спуститься, раз мы уже поднялись – это смерть. И снова задумались те, кто становился похожими на них. И вспомнили все преимущества знати, все развлечения, удовольствия и прелести, дающиеся властью, богатством и славой. И спросили – вы искушаете нас? Это испытание?
Нет. Ответили им. Нужен только один, способный пожертвовать собственным светом, но действительно нужен.
И тогда согласились молодые монахи.
Их спросили. Какие им виделись сны.
В глубине пирамиды, в квадратной каменной комнате. Освещаемой солнечным столбом, прорывающимся сверху, через осветительную щель между клумбами сада, монахи рассказали свои сны.
И сон о тигре, золоте и лесе был рассказан тоже.
И сказали монаху, которому приснился этот сон – золото предзакатного солнца - это власть, которую небо возлагает на тебя, лес – твой народ. А звери, которых ты перепрыгнул – враги. Надо всеми пройдешь ты, всех переступишь гордым, мудрым и справедливым шагом своим. Ты – правитель. Иди, освободи свой город от чар мертвеца.
Ему дали меч, выкованный еще до закладки фундаментов двух пирамид, принесенный из прошлых, а может быть, еще более древних храмов.
Он вышел на улицы города и Солнце пело ему: брат, сделай эту сотню шагов, создай это. Город шептал при каждом его шаге: пришел наш хозяин. Дрожали дома и кланялись гербы над воротами. Даже черный дракон поклонился ему, спустился вниз и сам открыл ворота – снаружи. И приветствовал своего повелителя.
На замковой площади он встретил мертвеца и рассек его несколько раз, избегнув ядовитых зубов и когтей зеленой, скользкой, полусгнившей твари – последнего правителя города. Сам же он стал неуязвим.
Он пришел к спящей. С раздутым животом, бледная, с посиневшими толстыми руками и ногами, она сама была похожа на чудовище. Но лицо ее все еще сохраняло красоу и свет.
Он посвятил ее в свои жены. И она исторгла из себя черный, сморщенный, извивающийся плод мертвеца. И он омыл ее светом, густым, как вода. Океан света, висящий над ними, но невидимый обычным глазом, точно слепым, вылил он на нее – и она стала лучше, чем была когда-либо в доме своего отца.
Так она стала его королевой.
И черный дракон снова спустился и пришел к ним с вином – лучшим вином из тех амфор в винном подвале, который никто, кроме него найти не мог. Он сам пил его ночью, когда все спали и некому было видеть, как он пьет. И еще он сказал, что больше никогда не влезет статуей на эти распроклятые ворота.
И они вместе встретили Час Перед Закатом. И золото Солнца опьянило их еще больше.
Когда их встретили возвращающиеся жители, они смеялись.
Стех пор этот город звали Городом Пьяного Солнца.
Юджин Дайгон       Город Пьяного Солнца
Сады уступами поднимались к храмам. Листья и цветы покрыли даже отвесные стены между террасами, на которых стойко охраняли души каре кустов и деревьев. Под каждым корнем раз в год закапывали новое сердце. Знать и здесь была выше всех, крестьяне покоились в самом низу, а между ними – простые воины, каменотесы, переплетчики и остальные мастера. Только жрецы и монахи не оставляли здесь своих сердец – их съедали священные тигры. Там находили они свою дверь на небо, там оставляли тень свою – след своих душ. У жрецов и монахов душ было много – они спускались в их тела с небес, и чем больше их вело такое тело, как корабль, тем выше он поднимал свой флаг и тем быстрее нес его ветер. Чем сильнее команда, тем дальше плавание. Жрецы передавали знания от отцов к детям – они имели свою касту и хранили тайны земные. Монахом мог стать любой, на кого снизошли тайны высших сфер. Духи входили в любого, кто открывал им себя. В касте жрецов не было выбора – они с рождения были отданы в жертву богам. Власть лежала на них тяжким бременем, власть приказов, обрядов и пыток. Монахи были чисты от нее, их власть была иной – чистой властью неба.
Остальная плоть людей сгорала и пепел ложился на поля, ублажая извилистые зубы пожирателей земли, чтобы их потом съели люди.
Пирамиды цвели. Они стояли друг напротив друга – поддерживая и противостоя. Две пирамиды – золотая и красная. И лестницы, ступени которых время от времени принимали на себя груз человеческих ног, тоже были покрыты цветами. Цветы не вяли и не мялись – легки становились на этой лестнице шаги даже мощных телом. Красные и золотые тигры, путая храмы, тоже ходили по ним, но всегда поперек, если только им надо было перебраться с уступа на уступ, то тогда и они пользовались лестницами, как люди. Были еще и зеленые тигры, но они всегда оставались в джунглях.
Серый замок, круглый, как календарь, лежал посреди деревни и его башни напоминали мачты на верфи и пристани, находящейся сразу за ним. Гавань охраняли морские башни – они были еще выше замковых и огни с них замечались от самого горизонта. А молчаливые призывы и сообщения их глашатаев воспринимались за следующим горизонтом, еще за два дня пути.
Черный дракон стоял над воротами замка. В гордой воинственной стойке, каменный, но живой. Ночью он спал, запутавшись в четырех сплетенных лапах и двух хвостах. Сейчас он с интересом, через плечо, наблюдал за праздником в замковом дворе – дочь Первого Вождя готовилась к посвящению. Выкупанная в семи отварах трав, украшенная перьями и лентами на руках, голове и голенях, она ложилась на сверкающий изумрудами и рубинами алтарь из крокодиловой кости, чтобы восемь высших вождей, начиная с ее отца, сделали ее взрослой. Пьяная от синего дыма, отделяемого пламенем от свечей, охранявших ее, как башни – город, в зелени бронзы канделябров-стен, она покорно ждала их, сдерживая нетерпение и любопытство.
Тем временем вожди, воздавшие дань уважения Солнцу и отслужившие обряд почитания богам мяса, рыбы и многочисленных плодов полей и джунглей, вспомнившие все победы в войнах и все прошлые посвящения – свои, своих отцов и дедов, происходившие с женами высших вождей, медленно приближались к алтарю, танцуя вокруг него под хлопанье и пение обступивших площадку восьми самых знатных родов. Вожди снимали с себя оружие и доспехи – все, кроме браслетов и корон – и бросали их на каменные плиты. Бронза и сталь падали, звеня и лязгая о камень и сами об себя, и не было позором для вождя выронить меч и выпустить щит – здесь, на празднике посвящения дочери Первого Вождя.
 И ничто не должно было омрачить этот праздник гордого отца и счастливой дочери, довольных соратников и сплоченных присутствием членов их семей. Разве что прием нового рода в число Восьми, взамен истребленного почти полностью в последней войне Пятого Рода, некогда бывшего и Третьим, и Вторым, а в совсем незапамятные времена – даже Первым. Правители Восьми Родов воевали с другим городом из-за права владения островом. Лежащим на перекрестке торговых путей и колонией на нем, первоначально совместной. Война прошла скорой, но многочисленной чередой сражений на море и в джунглях, в одном из которых, одном из немногих неудачных для Восьми, вместе с флагманом флота утонула одна половина мужчин Пятого Рода. А в другом, еще более несчастливом, попала в окружение в болоте и была перерезана из-за задержки со сбором выкупа и вторая половина мужчин Пятого Рода. Остальные Семь не особенно спешили со сбором выкупа, так как большинство предыдущих битв было выиграно именно Пятым Родом, умом его командиров и кровью его солдат, что привело к резкому усилению этих героев войны, хоть их число и сильно уменьшилось. Война уже была выиграна, противник огрызался из последних сил, чтобы сохранить достоинство и основание для торга при заключении неизбежного мира. Пришло время избавиться от чрезмерно воинственных и уверенных в себе Пятых, ставших очень популярными среди прочих граждан.
Но сын Пятого Вождя перед тем, как неровное зубастое лезвие из плавника озерного дракона вспороло ему горло, открыл себя для Духов Мщения. В прошлом Пятый Род славился такими. Прижизненными и посмертными союзами с жестокими силами Сфер и не раз становился оружием возмездия, послушным высшим приговорам и приказам, Руками Неба. Но все это осталось за горизонтом памяти людей. И в это раз безжалостные духи явились из-за горизонтов неба, оттуда, где темно и только их глаза сверкают, разгоняя мрак, исполнить волю Судей.
Умерев, сын родился таким же. Он встал из густой, почти такой же живой, как джунгли, воды болота, вытащил ноги из трясины и пошел обратно в город, где он родился первый раз. Он пролежал в болоте ровно семьдесят семь дней. Почему его никто не съел за это время? Он сам ел тех, кто должен был сожрать его во сне, и ничего не помнил.
Все это время ему снилось, что он крокодил, живущий в этом болоте вечно. Ползающий в иле и спящий в гнезде из водорослей, и что отец его был крокодилом. И отец его отца тоже жил в этом болоте – до того, как их туда загнали люди, они жили на суше. Ему снилось, что раньше он тоже был человеком, но из болота вылезли крокодилы и превратились в людей. А его род загнали в болото, и завладели их домами и богатствами. И теперь он должен прийти и напомнить им. Что они крокодилы, пока они всех не убедили в том, что именно они всегда и были настоящими людьми.
А в это время одному монаху снилось, что он – золотой тигр. Крадущийся по ветвям верхних этажей террас города джунглей, свободный. Как дикий Зеленый Воин и чистый, как Страж Пирамиды. Он крался, пока не наступал Час Перед Закатом – время, когда все вокруг наливалось спелым царственным молчанием, и каждая жаба, каждый корявый корень, каждый птенец просились на бронзовую фреску, и воздух сочился золотым светом, как спелый плод соком, из которого уже не надо делать нектар. Мир тогда становился мастерской ювелира, в котором все – драгоценно, и даже  воздух – из чистого золота, настолько он вечен. В эти последние мгновения дня, перед самым приходом тьмы, глупый любопытный прогульщик уроков, полосатый и добродушный, скромно и естественно оказывался богом – тем, для игр которого и создана эта шкатулка с драгоценностями – мир. В эти мгновения вечности. Бесконечные, как песок священной пустыни обратной стороны земли, он повелевал своим миром. А потом торопливо скакал обратно на пирамиду, охранять обглоданные корнями души. И хвост его развивался, как флаг. Когда он перепрыгивал через обезьян и броненосцев.
Засыпая, тигр улыбался.

В этот день посвящение не состоялось. Вожди, не дойдя до дочери Первого Вождя, своей прекрасной принцессы, упали замертво, пьяные от дыма и вина. Они уже успели раздеться и свалились прямо на сброшенные ими железо и бронзу, так что только боги войны знают, как их адепты ничего себе не разбили и не поломали. Когда они дружно захрапели. Их могучие башни столь же дружно встали охранять их сон, навстречу небу. И всем, собравшимся на посвящение, явилась мощь Восьми Вождей. Кроме их родов, главнейших среди знати, здесь было множество других дворян и куча просто любопытных из остальных сословий, кланов, каст. Когда явили мощь свою вожди, дочери Первого Вождя, лежащей на алтаре, стало страшно. Но все равно, она осталась крайне раздосадованной, недовольной и даже разочарованной в своем отце. Как он посмел не сделать до нее двух последних шагов – потом бы она не дала ему заснуть. Несколько позже, когда в наблюдавшей за этой неудобной сценой толпе раздались первые смешки, как круги на воде, всколыхнувшие шторм, она сердилась уже на всех правителей – ну как они могли уснуть все сразу! Народ смеялся над своей принцессой, горячей. Словно жертвенный огонь. Если бы не зрители, она сама бы справилась со всеми посвятителями. Но смех, как волны, бросал ее обратно, на тихий берег, на котором страшно и твердо прибит к ногам песок, и ему уже не рассыпаться струями праха, шурша. Как мудрые невидимые змеи, вечные и поразительные. Темные тучи заполнили опрокинутую чашу неба и оттуда, из сумрака, из ее черных стен, хлынули все слезы мира – только море может принять их целиком, вставших стеной. Море – это пустыня, где собраны все наши слезы. Они уходят туда по незримой лестнице, нам никогда не спуститься по ней. Былые корабли несут их к дождю. Дождь – это битва желаний и запретов, рождающая печаль – бесконечное место, где собраны все слезы мира. Их там так много, что по ним, наверное, можно ходить. Между небом и землей идет эта битва, и там же летает все, унесенное ветром. Счастье, шарфы, записки и свитки стихов, листья и перья из чьих-то корон, лепестки опавших цветов – что еще болтается там, не в силах не упасть, ни подняться – между небом и землей…
Глядя на притихшую, несчастную принцессу, горько оплакивающую свой праздник, младшие сыновья Восьми Родов предложили, чтобы волей собравшихся посвящение доверили провести им, но с этим не согласились все остальные сыновья, их матери, и конечно, их двоюродные сестры. Она была любимой дочерью вождя. И вот она сползает с алтаря и отползает прочь от спящих и вздымающихся башен мужества, охраняющих их сон.
Это сражение вожди проиграли. Но невозможно выиграть все битвы. Никто не в силах вечно побеждать. Не к тем богам они свой обращали пыл.
Боги войны опять остались довольны, а боги любви, смеясь, напомнили, что их тоже следует чтить, как следует.
Так что посвящение перенесли на следующий день. Но ночью добравшийся до города мертвец пробрался в спальню к каждому вождю и срезал их сторожевые башни. А после этого он разорвал им горло и выколол глаза. К утру все сгинули в трясине подземелий Матери Земли – не приняло их небо в столь позорном виде. А перед самым рассветом он, один из первых принцев этого города, пришел к любимой дочери убитого отца и на правах Вождя Пятого Рода, единственного, оставшегося из Восьми Вождей, совершил свой обряд посвящения. И этого оказалось достаточно, чтобы принцесса впала в странный, не относящийся к смерти и не похожий на жизнь, сон. Он знал, что через десять лун она родит ему сына. И он ушел – обратно в болото.
А город стал чахнуть.
По рангу и законам его правителем теперь являлась спящая принцесса, но все решения принимал совет каст. Он и вел все дела осторожно, не вступая в ссоры и споры ни с соседями, ни с народом. Все работали, как и раньше – до тех пор, пока кто-то не заметил, что живот у принцессы растет. И каждый день это становилось все более и более очевидным. И люди стали сбегать из города – в деревни, загородные имения, в колонию на острове, или в другие, менее значительные города. Жрецы уехали вместе со знатью – ведь кто-то должен был переводить ее корыстный, полный жалоб и угроз язык Знати Высшей, Небесной, отсекая хвастовство и угрозы тех и этих, обращенные друг к другу, к себе и к мирам всех семи горизонтов. Они были так похожи, боги и созданные по их подобию знатные семьи города…
Остались монахи – охранять город, души на склонах своих пирамид, доброе имя столицы от зла. Тигры ходили по улицам безмолвными патрулями. Они знали, что мертвец снова придет из своего болота – они прочитали об этом в священных расчетных книгах. Они знали, как работает эта машина – мироздание.
Но мертвец убивал полосатых стражей пирамид. Когти и зубы его не уступали их когтям и зубам, а духи, населившие его, были злы и жестоки.
И тогда старцы, которым уже не подобало брить свои головы. Собрали самых лучших, способных и умных монахов, недавно принявших сан после годов нахождения в послушниках. И спросили сияющие старики юношей, вставших с ними на одну лестницу, лестницу пирамиды, способны ли они принести в жертву людям свой свет и спуститься со своей горы в ущелье власти, стать правителями города. И задумались юноши, и сказали, что не достойны власти. Пусть сияющие старцы сами сделают это. Но сказали они – мы уже на вершине горы. Мы не можем спуститься, раз мы уже поднялись – это смерть. И снова задумались те, кто становился похожими на них. И вспомнили все преимущества знати, все развлечения, удовольствия и прелести, дающиеся властью, богатством и славой. И спросили – вы искушаете нас? Это испытание?
Нет. Ответили им. Нужен только один, способный пожертвовать собственным светом, но действительно нужен.
И тогда согласились молодые монахи.
Их спросили. Какие им виделись сны.
В глубине пирамиды, в квадратной каменной комнате. Освещаемой солнечным столбом, прорывающимся сверху, через осветительную щель между клумбами сада, монахи рассказали свои сны.
И сон о тигре, золоте и лесе был рассказан тоже.
И сказали монаху, которому приснился этот сон – золото предзакатного солнца - это власть, которую небо возлагает на тебя, лес – твой народ. А звери, которых ты перепрыгнул – враги. Надо всеми пройдешь ты, всех переступишь гордым, мудрым и справедливым шагом своим. Ты – правитель. Иди, освободи свой город от чар мертвеца.
Ему дали меч, выкованный еще до закладки фундаментов двух пирамид, принесенный из прошлых, а может быть, еще более древних храмов.
Он вышел на улицы города и Солнце пело ему: брат, сделай эту сотню шагов, создай это. Город шептал при каждом его шаге: пришел наш хозяин. Дрожали дома и кланялись гербы над воротами. Даже черный дракон поклонился ему, спустился вниз и сам открыл ворота – снаружи. И приветствовал своего повелителя.
На замковой площади он встретил мертвеца и рассек его несколько раз, избегнув ядовитых зубов и когтей зеленой, скользкой, полусгнившей твари – последнего правителя города. Сам же он стал неуязвим.
Он пришел к спящей. С раздутым животом, бледная, с посиневшими толстыми руками и ногами, она сама была похожа на чудовище. Но лицо ее все еще сохраняло красоу и свет.
Он посвятил ее в свои жены. И она исторгла из себя черный, сморщенный, извивающийся плод мертвеца. И он омыл ее светом, густым, как вода. Океан света, висящий над ними, но невидимый обычным глазом, точно слепым, вылил он на нее – и она стала лучше, чем была когда-либо в доме своего отца.
Так она стала его королевой.
И черный дракон снова спустился и пришел к ним с вином – лучшим вином из тех амфор в винном подвале, который никто, кроме него найти не мог. Он сам пил его ночью, когда все спали и некому было видеть, как он пьет. И еще он сказал, что больше никогда не влезет статуей на эти распроклятые ворота.
И они вместе встретили Час Перед Закатом. И золото Солнца опьянило их еще больше.
Когда их встретили возвращающиеся жители, они смеялись.
Стех пор этот город звали Городом Пьяного Солнца.