Апелляция

АПЕЛЛЯЦИЯ

      Не  ошибается  только  тот, кто  ничего  не  делает.
                Но  и  ничего  не  делать – ошибка.
                Эмиль  Кроткий
       Они тихо сидели в кустах, и в четыре глаза следили за светлым окном под самой крышей пятиэтажки.
       - А ошибки точно быть не может?.. – на всякий случай спросил сержант Гиреев.
       - Нет, исключено! – сказал лейтенант Сидихин. – Описание внешности во всём сходится, да и осведомители дали наводку именно на него. Ладно, сержантик, чем мы с тобой рискуем? Если очередные обознатушки, просто пойдём по домам баиньки, а коли в самую точку, сцапаем этого хмыря и сдадим в лучшем виде. А потом скажем, что брали работу на дом.
       Он негромко хихикнул.
       – Ради премий, наград и повышений по службе…
       - Третье вместе с первым и вторым было бы совсем неплохо, - мечтательно вздохнул Гиреев. – А то надоело мне уже в сержантах ходить, пора бы и в старшины.
       - А мне – в старшие лейтеры, - поддакнул Сидихин. – Четвёртый год дырок в погонах не делаю. Обидно и досадно…
       - А за него точно дадут и бонус, и звания?
       - Не сомневайся, сержант, дело верное. На нём шесть трупов и десятки раненых. Если вдруг рыпнется, стреляй без предупредиловки не вверх, а сразу на поражение. У него всегда с собой два пистолета.
       - У нас с тобой – тоже по два, - Гиреев потрогал рукоятки обоих пистолетов в подмышечных кобурах. – Из них два – неучтённых…
       - Два штатных тебе одному и не выдали бы, - назидательным тоном сказал Сидихин. – А так можно с ним на равных даже слегка пострелять по македонски. В случае чего.
       - Важно не дать ему достать оружие, - мрачно посоветовал самому себе Гиреев. – Говорят, он чемпион чего-то там по стрельбе именно из пистолета. И многократный чемпион…
       - Поэтому нам нужно будет достать оружие заранее. Четыре наших ствола будут уже наготове, а ему ещё потребуется какое-то время на то, чтобы достать хотя бы один свой.
       - А если они у него всегда - в полной боевой готовности?.. – опасливо спросил Гиреев.
       - Тогда чем ему что-то делать, если у него хотя бы одна рука постоянно занята?.. – насмешливо спросил Сидихин. – Да и в глаза всем будет бросаться. Нет, пистолеты у него могут быть и на взводе, но в карманах, за поясом или в подмышечниках. Даже если он – прожжённый ковбой, две-три секунды ему всё равно потребуются для того, чтобы выхватить хотя бы одну пушку. А у нас они – уже наготове! И запомни, сержант: если он сделает руками угрожающие движения, стреляем оба и без команды.

       …Свет в нужном им окне вдруг погас.
       - Всё! – сказал Сидихин. – Достаём оружие и ждём! Чтобы закрыть на ключ дверь своей квартиры и спуститься с пятого этажа на первый, ему потребуется не меньше минуты. Сейчас – самое его время для грабежей. Это его фирменный почерк.
       Гиреев уже шевелил губами, шёпотом считая секунды.
       Входная дверь подъезда с лёгким скрипом открылась, и на крыльцо вышел высокий мужчина в светлом плаще, который выделялся даже в темноте.
       - Лампочка не горит, лица не видно, - зло прошептал Сидихин. – Но фигуры, вроде, совпадают. Поехали…

       Они синхронно встали из кустов с четырьмя пистолетами в напряжённых руках.
       - Стоять! Полиция! – громко крикнул Сидихин. – Руки верх!
       Мужчина, уже отошедший на несколько метров от подъезда, зачем-то метнулся назад, и торопливо сунул правую руку за полу плаща.
       Для полицейских это стало сигналом, и они тут же начали стрелять…

       Мужчину отбросило к крыльцу, и он, как подкошенный, упал на спину в осеннюю грязь.
       Выскочив из своего укрытия, полицейские подбежали к лежащему, держа его на прицеле. Сидихин убрал в карман один пистолет, решив, что раненому даже в возможной нештатной ситуации вполне хватит и трёх, спеша, достал фонарик, и посветил им в лицо жертве их пальбы.
       - Это кто?.. – жалобно спросил Гиреев. – Тому же тридцать пять, а это – старик – пенсионер…
       - А чего же он?.. – зло сказал Сидихин. – Мы командуем, а он – за пистолет…
       Мужчина был ещё жив, несмотря на пять пулевых отверстий на груди и в животе, источавшие алую кровь. Он смотрел на свет фонаря, как на живое существо, уже не понимая происходящего. Его рука, успевшая залезть под плащ, судорожно дёрнулась.
       - Сердце… - со стоном выдавил он из себя, с трудом шевеля уже синеющими губами. – Нитроглицерин…
       Глаза его остановились.
       - Надо сматываться, сержант, пока народ на нашу пальбу не высыпал, - тихо сказал Сидихин. - Нас никто не видел, и мы оба – в штатском. Ментам – нам уже наверняка позвонили, так что скоро жди сюда своих. И с автоматами против наших пистолетов…
       Они кинулись в спасительную глубину быстро густеющего осеннего вечера.
       - Что же мы наделали, лейтенант?!. – ужаснулся Гиреев. – Замочили ни в чём не повинного дедушку, которого его больное сердце и без нас уложило бы в гроб в ближайшие годы!
       - Обознатушки… - зло сказал Сидихин. – По всем статьям. Кто ж знал в темноте, что он просто испугался нас с тобой, и схватился за сердце из-за приступа…
       - Нас повяжут и посадят пожизненно… - с отчаянием в голосе чуть не завыл Гиреев. – Во внеслужебное время, в штатском, да ещё с краденными пистолетами… Вскроют убитого, вытащат наши пули, и трассологи легко вычислят, что стреляли не какие-то там отморозки-грабители, а конкретные штатные сотрудники полиции… Тюрьма нам гарантирована… По четвертному или пожизненно…
       - Ладно выть до срока! – взвёлся и без того нервный Сидихин. - Ещё никто нас не повязал и не прижал к стенке не только мордой, но и задом!
       - А пистолеты?.. – не уступал элементарной логике уже совершенно  упавший духом Гиреев.
       - Ну-ка, давай в кусты! – почти привычно рявкнул Сидихин, и первым нырнул в ещё не потерявшие листву заросли. Они скрылись от посторонних глаз, и Сидихин достал оба своих ствола.
       - Посвети-ка фонарём…
       Он лихорадочно проверил обоймы сначала у одного, потом у другого пистолета.
       - Чудеса! – сказал он, не скрывая стихийной и бурной радости. – В штатном - все патроны целы, а в ворованном четырёх нет! Получается, что я в запале стрелял только из него, хотя считал, что из обоих!
       Сидихин спрятал оружие и отобрал у Гиреева фонарик.
       - Смотри, что с твоими!
       Гиреев ещё трясущейся рукой трижды перекрестился, глядя в тёмное небо, потом как-то обречённо достал и свои пистолеты.
       - То же самое… - с мистическим ужасом прошептал он. - В моём - все патроны, а в этом трёх нет… Тоже в горячке стрелял из одного, а был уверен, что из двух…
       - Есть, значит, Бог на небе!.. – Убрав крамольный фонарик, Сидихин суеверно и тоже трижды перекрестился. – Уберёг он нас с тобой, так что не будет нам ни пожизненного, ни даже условного срока, не говоря уже про выговор за неумышленное… Чистые мы!
       Он потёр руки от удовольствия.
       – Быстренько идём домой, и со спокойной душой ложимся спать. Всё спишут на грабителей, которых спугнули, тем паче, что оба пистолета – в розыске…
       Гиреев сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, возвращая свою психику и нервную систему в рабочее состояние.
       - Завтра пойду с утра в церковь и поставлю две свечки… - сказал он уже совсем спокойно. – За упокой невинно убиенной души и за здравие бессмертного Всевышнего, который нам покровительствует, и отныне хоть раз в неделю буду ходить в храм…
       - Как знаешь, - скептически сказал Сидихин. – Думаю, Бог здесь совсем ни при чём, потому как он считает убийство, даже нечаянное, смертным грехом. Просто нам обоим одновременно улыбнулась Удача! Это настораживает или что-то предполагает. Я завтра схожу в казино и попробую свой Шанс. А вдруг это везение распространяется и на игру?..


       Сидихин пришёл домой, молча залез под душ, долго смывал с рук воображаемую чужую кровь, потом так же молча поужинал с женой, которая не пыталась прерывать его молчанку, зная, где её муж работает, и что его неразговорчивость может объясняться какими-то очередными неприятностями на службе.
       Спать Сидихин завалился рано, целый час не мог заснуть, вновь и вновь переживая недавние события, и с каждым разом – всё менее нервно, пока не стал воспринимать всё произошедшее почти с безразличием, и только тогда отключился…

       / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / /

       …Проснулся он от шума многих человеческих голосов. Недовольно открыв глаза, он хотел зло поинтересоваться, кто же это не даёт ему спать после трудов праведных, и с неприятным изумлением вдруг обнаружил, что сидит прямо на бетонном полу какого-то подземного перехода, туннеля или метро. Он с нарастающим непониманием глянул вниз, и увидел, что у него нет обеих ног ниже колен, а у культяпок лежит на полу засаленный картуз с мелочью внутри и несколькими мелкими бумажными купюрами.
       Уже неприятно холодея внутри, он хотел руками проверить, где там спрятаны его родные ноги, поскольку эти обрубки могли быть только муляжами, но руки впервые в жизни его не послушались…
       Он глянул на левую, и чуть не упал в обморок, увидев завязанный узлом у плеча пустой рукав. По инерции он глянул и на правую руку, ещё на что-то надеясь, и, не увидев её тоже, завалился на бок. Ему потребовалось немало сил, чтобы вернуться в сидячее положение. В голове стоял плотный и непонятный шум, угрожавший помешательством.
       Сидихин стал затравленно озираться, и к новому своему ужасу обнаружил рядом с собой такого же безрукого и безногого Гиреева, который, прислонившись спиной к стене туннеля, спал сидя.
       - Женька! – позвал Сидихин, и когда сержант не отозвался, повысил уровень громкости своего зова. – Женька!! ЖЕНЬКА!!!
       Гиреев наконец вздрогнул, и, точно выпав не из сна, а глубокого беспамятства, открыл глаза.
       Взгляд сержанта скачками прошёлся по обрубленному со всех сторон Сидихину, переполняясь не помещавшимся в них ужасом, потом Гиреев перевёл его на себя, и упал одновременно в обморок и на бок, рассыпав деньги в своём побирушечном берете.
       Видя, что это наверняка надолго, а без рук и без ног ему ничем не помочь, Сидихин опять заметался затравленным взглядом по туннелю, и увидел стоявшую неподалёку старушку - попрошайку с какой-то коряво исписанной табличкой на груди.
       - Бабушка! – громко позвал он, надеясь, что она хоть как-то поможет ему сориентироваться и связаться с близкими, известив их о себе и своём бедственном положении. Пусть обоих заберут домой, а там, может, и разберутся, что, да как. – Мамаша!..
       Старушка оказалась сердобольной и сразу подошла.
       - Чего тебе, горемычный?.. – жалостливо спросила она и склонилась над Сидихиным.
       - Маманя, у тебя есть сотовый телефон?.. – взмолился Сидихин, впервые на своей долгой памяти глядя на кого-то далеко снизу вверх, если не считать жену в постели.
       - Да откуда ж он у меня, милок?!. – всплеснула руками старушка. – Они ж такие дорогущие! Мне моей пенсии только на квартиру и хватает! А на еду приходится уже тут зарабатывать! Да и зачем он мне?! Муж давно помер, детей и внуков нет! А тебе-то телефон этот к чему?..
       - Домой позвонить… - туманно намекнул Сидихин.
       - Куда, в детдом, что ли?.. – озабоченно поинтересовалась бабулька.  – Через всю страну?..
       - Какой детдом?.. – испугался в очередной раз Сидихин.
       - У тебя, я вижу, память совсем отшибло спьяну, да от тоски. Бывает… Самый обыкновенный у тебя был детдом, какой же ещё! Какой и у него тоже! – старушка с жалостью посмотрела на бесчувственный кусок Гиреева. – Для полных инвалидов. Вы ж с ним в одном были, и вместе сбежали… Я тут уже полгода стою, а вы были и до меня. И родни у вас нет. Какая родня в инвалидном детдоме? Родились без нужного, вас и сдали…
       - И у него, что, тоже никого из родни? – Сидихин глянул на Гиреева, который со своим беспамятством гораздо лучше вписывался в теперешнюю катастрофическую ситуацию.
       - У Женьки-то?.. – старушка, жалея, перекрестила Гиреева. – Да тоже, куда он денется… Вот тут вы и обитаете, Женя и Саша. Два брата-близнеца по комплекции. И спите тут же, когда днём. Ночью – не знаю, домой ухожу, а когда прихожу утром, вы оба – уже здесь. Тут рядом киевский вокзал, должно, там и ночуете, и столуетесь…
       Сидихин мучительно застонал, потом зарычал: - Боже!..
       - Бог не всех любит… - с пониманием отозвалась старушка. – И не всех излечивает своими чудесами…
       - Боже!.. – уже совсем по-звериному зарычал Сидихин, и как-то покорно вдруг сник. – Разбудите Женьку… - попросил он. – Поговорить нам надо… По душам… А он меня не слышит…
       - Почему же не помочь хорошим людям, коли сам Бог им не помогает… - почти пропела старушка.
       Сидихин снова зарычал не по-человечески, а старушка, со крипом в изношенных суставах склонившись над Гиреевым, и долго трясла его за плечо, вытаскивая его из спасительно-лживого беспамятства.
       Гиреев не сразу, но проснулся или очнулся, и что-то забурчал, неумело пытаясь принять вертикальное положение.
       Старушка ему помогла.
       - Спасибо, бабушка-мамаша, - благодарно сказал Сидихин. – Идите, мы уж тут с ним сами разберёмся…
       Он проводил благодарным взглядом добрую бабульку, которыми, не в пример многому другому, так богата была всегда Россия, и переключился на Гиреева, который слишком медленно учился снова соображать.
       - Женька!.. – Сидихин пытался зафиксировать блуждающий в каких-то эмпиреях взгляд напарника на себе самом. – Гиреев!! Сержант!!!
       Глаза Гиреева еще по инерции поносились где-то, потом как-то сразу его сознание впало в тесное пространство туннеля.
       - Саня?.. – спросил он Сидихина, точно не узнавая. – Лейтенант?.. Ты, что ли?..
       - Бывший… - жёстко ответил Сидихин. – Как и ты – сержант…
       - Мы это где?.. – Гиреев обвёл непонимающим взглядом место их теперешнего нахождения, по которому в обе стороны спешили домой или из дому люди. Потом, ещё не до конца сориентировавшись, он посмотрел на культи своих ног и рук. – И мы - это кто?.. И это что - мы?..
       - Вышку сейчас не дают, - угрюмо сказал Сидихин. – Поэтому мы с тобой получили пожизненное… С полной конфискацией имущества и жилья, которых у нас больше нет… И без права переписки с родственниками, которые тоже отсутствуют…
       - Это за что?.. – непонимающе спросил Гиреев.
       - За то… - вяло огрызнулся Сидихин. – И за всё прочее… Ты что, уже забыл старичка?..
       - Так мы ж случайно… И нам же повезло… - сморщился для плача Гиреев. – Ты сам говорил…
       - Мы так считали оба, но кто-то решил по-другому…
       - Кто же это нас так?.. – захныкал субтильный Гиреев.
       - Не знаю… - вяло отозвался Сидихин. – Суд Истории из Будущего… Нет, это не они, те могли нас искалечить, но не сумели бы изменить судьбы.
       - Бог, что ли?.. – Гиреев с надеждой посмотрел в потолок тоннеля-перехода между вокзалами: Казанским, Ярославским и Ленинградским. – Тогда давай помолимся, может, он нас и простит…
       - Бог не принимает апелляций даже от Дьявола… - с тоской сказал Сидихин. – Воздал он нам по нашим заслугам за грехи наши тяжкие, и неискупимые... А молиться о прощении нам с тобой уже и не чем…
       - Я так не хочу!!! – вдруг сорвался Гиреев в импульсной истерике. – Я хочу домой! К жене!! К детям!!! Пусть лучше засудят пожизненно! Но целыми, а не так, огрызком!.. - он снова завалился набок, и с соплями и слезами забился в конвульсиях.
       - Я тоже этого хочу и не меньше тебя! – с почти нестерпимой болью в душе выдавил Сидихин, уже понимавший, что их Память - из виртуального Прошлого, которого больше нет. Только Бог мог таким образом изменить их, их судьбы, и Судьбу Мира, в котором они теперь жили. Только он… С тем, что есть, и с тем, чего не было…
       - Я хочу умереть… - стонал и рыдал на грязном бетоне Гиреев. – Я хочу сдохнуть!.. Я застрелюсь… Я утоплюсь… Я повешусь… Я брошусь под поезд…. Я отравлюсь… - он был смешон и в своих детских поступках, и в таких же наивных, невыполнимых желаниях.
       - Как знаешь… - устало сказал Сидихин, уставившись в свой картуз-кормилец немигающими глазами. – А я ещё пободаюсь и безрогой головой!.. В любой, даже самой жуткой ситуации, есть хотя бы один плюс, который при умении и желании можно и тиражировать… Может, Создатель оценит то, что я не такая уж драная, пропитанная мочой и калом тряпка, и снизойдёт до какого-нибудь своего послабления…
       Он вдруг встрепенулся от неожиданной мысли, которая больше выглядела как чья-то подсказка.
       - Гражданочка! – обратился он к проходившей мимо женщине лет тридцати. – Вы извините, у меня боевая травма головы с контузией и я постоянно всё забываю! Напомните, пожалуйста, какой сейчас год, месяц и день!..
       - Две тысячи пятый год, четырнадцатое октября, - не останавливаясь, отбарабанила женщина, потом посмотрела на свои наручные часы и бросила уже через плечо оставшееся: - Шестнадцать сорок две!..
       - Спасибо! – крикнул ей в спину обалдевший от новости Сидихин. – Вы очень добры…
       Вот так! Месяц и день – те же, а вот год – на десять лет раньше! Не две тысячи пятнадцатый, а две тысячи пятый! Сидихин инстинктивно чувствовал, что это Шанс! Не их – Гиреев для этого совершенно не годился, - а его персональный. Бог сейчас почему-то благоволил не к младшему Авелю, а к старшему Каину…
       Сидихин был в какой-то степени спокоен в условиях своего теперешнего бедственного положения, понимая, что со своей абсолютной памятью он может изменить собственную ничтожную жизнь в лучшую сторону. Не может не изменить, и он уже знал, каким именно способом!
       Предсказатель! Пророк!! ПРОВИДЕЦ!!! Он мог, напрягая свои хорошо тренированные мозги, вспоминать события этих десяти, ещё не прошедших в Мире лет, и предупреждать кого-то об очень многих и неизбежных - в промежутке между две тысячи пятым и две тысячи пятнадцатым годами! Подробно и точно! Если только Бог параллельно с ними не изменил и всё остальное…
       Сидихин от этой пугающей мысли слегка приуныл.
       « - Нет! – снова встрепенулся он от возродившейся Надежды. – Тогда бы не было явной подсказки! Надо просто проверить на примере нескольких ближайших событий, и тогда всё будет окончательно ясно! »
       Требовалось слегка потерпеть. Сидихин уже с улыбкой почти счастливого человека совсем забыл про Гиреева, который определённо впал в  послеистерическую прострацию.
       - « Пускай его! Каждый выбирает по себе и себя тоже! Пробьёмся и в одиночку. А там, если получится, и о слабом позаботимся. Одной ведь верёвкой повязаны, и не сам он пошёл на то жуткое дело…
       Так, значит… Время – близко к пяти вечера. Учитывая полную беспомощность попрошаек, и отсутствие у них тележек, их сюда кто-то и на чём-то явно привозит, и отсюда увозит. Разумеется, не бесплатно, точно таким же образам давая еду и ночлег. Скорее всего, это произойдёт часов в девять… Есть время всё хорошенько обдумать… »
       Сидихин, как смог, принял условно удобную для себя позу, сделал максимально жалостливое лицо, и стал тщательно прокручивать в своей вместительной для памяти голове давние события с четырнадцатого октября две тысячи пятого и до конца месяца того же года. А там – поглядим… И ещё как посмотрим!..

     Бог  всегда  щедр  на  наказания, но  иногда – и  на  вознаграждения…