Воспоминания из детства

Воспоминания из детства.
Воспоминания из детства. Твой дом.
Дом. Когда – то ты родился в нем.
Твой громкий плач и зыбки скрип
В себя давно впитал он.
И первые, чуть слышные слова запомнил дом.
И смех, и быстрый топот под столом.
Ты незаметно вырос в нем.
Захлопнул двери и покинул дом.
И долго плакал от разлуки он!
  Я родилась в далеком сибирском поселке Саургачи. В тридцатых  здесь был  открыт леспромхоз. Он находился в самом северном
районе Омского Прииртышья. Зимой было слышно, как в тайге, трещали  трелевочные трактора и надрывно гудели тяжелые бензопилы. Возле почты, на берегу таежного озера стояла контора леспромхоза. В центре поселка у почтового отделения на высоком столбе висел  радио рупор. Собравшийся народ на планерку, по радио узнавал последние известия. Ранним морозным утром звучали бодрящие песни,  «… Иволга поет по вечерам. Привыкли руки к топорам, только сердце не послушно докторам. Лесорубы…».  К полудню в поселке начинали появляться лесовозы. Вытянувшись в километровую линию, лесовозы с прицепами, груженые ценной  строительной древесиной, отправлялись на берег Иртыша. Здесь распиливали лесины на нужные размеры, грузили на баржи и по реке отправляли в сторону Омска. По берегу рядами лежали желтовато – белые большие кучи опилок, от которых освобождали пилораму. Пахло хвоей. Сколько хвойных деревьев прошло через железные зубы электрических пил не посчитать. Их количество высчитывалось кубометрами. Человек, который измерял огромные ряды лесин, назывался – десятник. Чтобы из леса хвойное дерево попало на строительство нового дома, или для изготовления красивой мебели, ему надо пройти длинный путь. Сначала, в лесу его спилят и положат в нужном направлении сильные и ловкие руки вальщика, тракторист вытянет могучую сосну из деляны, по пояс в снегу сучкорубы топорами обрубят ветки и сучки, затем начинается погрузка на лесовозы с длинными прицепами. В детстве мне приходилось наблюдать за процессом этой трудоемкой работы. Иногда мой отец брал меня с собой прокатиться на лесовозе. Я с большим интересом смотрела на этих обыкновенных простых людей, которые проделывали каждый день такую тяжелую работу, выполняя и перевыполняя план.  Удивительно, что у лесных рабочих еще оставались силы пошутить и посмеяться, возвращаясь на крытых брезентом машинах в сумерках в поселок к своим семьям, детям, где еще надо было натопить на ночь печь и сварить ужин. Когда мы с моей младшей сестрой были совсем маленькие, отец привозил нам из леса букеты красивых листьев, таежные цветы -  медуницы, на веточках ягоды красной костянки – это были подарки от лисички, или зайчика. Оставшийся в машине обед за спинкой сиденья краюха хлеба, намазанная маслом и медом, казалась необыкновенно вкусной.                Семья наша состояла из четырех человек. Наш домик стоял у озера. Сложен он был из сосновых бревен с небольшими окнами  и  ставнями. Прежде чем попасть в дом, нужно было подняться в сени по деревянным ступенькам. Под домом находилось подполье. Там хранилась картошка, свекла,  морковь и квашеная капуста в деревянной кадушке. Этих овощей хватало до нового урожая.  Не было в доме так называемого благоустройства: воду носили в ведрах на коромысле из колодца. Зимой возили во флягах на самодельных санках с озера из проруби. Печи топили березовыми дровами, из которых главной была русская, занимавшая пол – избы. В печи пекли хлеб и пироги, варили обеды, сушили, грибы, рыбу и ржаные солодушки для пива и кваса. На печи отогревались в морозы. Ребятишки, выгоняли простуду и грели косточки на кирпичах старики.
 
 
Двенадцать лет я прожила в Усть-Ишимском  районе. Здесь я родилась, здесь прошло мое детство.  Вначале семидесятых   заготовка леса была прекращена, леспромхоз перестал существовать. Тогда родители уехали из Сибири. Мы стали жить в Поволжье. Я тяжело переживала расставания с «малой родиной», тосковала по родным краям, меня всегда неудержимо тянуло в Сибирь, в урман. Бывает так, что по приезде туда осенью начинаются долгие нудные дожди, все дороги и тропы раскисают от избытка воды, без резиновых сапог никуда не вылезешь, и приходится целыми днями смотреть на пузырящиеся под окнами лужи и ждать когда наладится погода.  В моей детской памяти остался домик со светлыми окнами, смотрящими в палисадник на две маленькие березки, которые в честь своих дочек посадил наш отец. Спустя почти два десятка лет,  мне удалось посетить родные места. Все тот же дом стоял на этом месте. В детской памяти он оставался все это время большим и светлым.  Говорят, в детстве все кажется,  красивее, светлее. «Тот маленький дом, в котором мы рождаемся, разрушается со временем, как и гнездо у птиц: птицы вылетают на большой простор, предоставляя гнездо дождям и бурям». – Пришвин.  От разлуки и ожидания он погрустнел и постарел и своими тусклыми окнами смотрел на выросшие березы, которые махали длинными ветками, каждую весну распуская зеленые листья. А потом, наступала осень,  листья желтели, слетая с макушек берез, кружились, шуршали, будто шептали: - «Подожди, подожди»!  И домик терпеливо ждал укрытый на зиму сибирскими снегами. Проходит время, опять расставанья.   Снова начинаешь ждать встречи с любимыми местами, надеешься на то, что нынче-то погода не обидит, порадует золотой осенью, когда уже устанавливаются морозные утренники, а воздух такой чистый, леса стоят в ярких нарядах. К полудню пригревает так, будто возвращается лето, сверкают на солнце серебряные нити паутины, а по синему небу уныло тянутся в теплые края, улетая от зимы, стаи казарок.  На болоте нет мошки.  Стоит глухая тишина, будто пусто в лесу.  Только где-то издалека можно услышать, как кричит кедровка, да хрустит  мох под ногами. Каждый раз стараюсь найти ту незримую отметку, за которой начинается моя родина. Может быть, здесь?  На этой гривке, заросшей костянкой и брусникой, или  на этой лесной опушке с белоствольными березами и почти сказочными грибами, за которой протекает тихая речушка, пробирающаяся узкими извилистыми бережками среди обступивших ее сплошных лесов кедрачей да пихт,  да березовых пролесков.    Преодолев клюквенное болото, дальше пробираемся по тайге. Наконец – то, изрядно уставшие, мы  выходим на  просеку и с удивлением отмечаем, что - то похожее на старую, заросшую кустарником, да густой травой, давно забытую человеком проселочную дорогу.  Да, это действительно старая дорога, которую начали строить очень давно, она, видимо, должна была пересечь болото.  Уже сгнили  верстовые столбы, развалились и истлели бревна на мосту,  а заросшая по обочинам березняком и осинником заброшенная дорога осталась, напоминая о старых временах. Где – то недалеко от старого мостика должна протекать небольшая речушка. За многие годы она почти вся обмелела и заросла осокой. А может это вовсе не та речушка, которую мы помнили с детства. Невозможно все запомнить и потом, в этих местах уже все изменилось. Природа восстанавливается, когда человек не вмешивается в ее естественный процесс. Находившись до изнеможения по своим знакомым местам и тропам, к вечеру вернешься домой и засыпаешь с мыслью, что завтра снова отправишься по своим родным местам исследовать прошлое. 
     Старшее поколение помнят то время, когда  по Иртышу ходили  суда с паровыми машинами, с хлопающими по воде широкими плицами колес:  «Ленинград», «Совет»,  «Карл Либкнехт», «Москва», «Владимир Ленин»…  Позже, в  семидесятые годы, мне приходилось видеть, стоя на крутом берегу Иртыша, проходящие большие грузовые суда.  Баржи груженые углем и лесом, медленно тянулись, скрываясь за поворотом,  гудели танкеры  «Лена – нефть», приветствуя друг друга. Пассажирские комфортабельные теплоходы: «Чернышевский», «Салихард», «Карбышев»,  на палубах которых звучала музыка, постепенно растворяясь вдали.  Вспоминаются метеоры и ракеты «Восход», проходящие от Омска до Тобольска, которые, к сожалению, по истечении срока эксплуатации постепенно исчезают. Вдоль берега на пристанях остаются старые причалы, напоминающие о былом.  «Восход» отходит от районной пристани в низ, по течению в сторону старинного, исторического города Тобольска. По берегу много пристаней, с которыми были связаны судьбы моих прадедов и мое детство. Здесь начинало свое прорастание наше родовое дерево.   
К нашим истокам.
С  историческими событиями, описанными в рассказах, были связаны судьбы моих прадедов. Мне известны имена моего деда и прадедов. Мой дед Михаил Лаврентьевич родился в 1896 году. Умер в 1965 году. Отец моего деда Лаврентий Никитович родился в 1868 году. Когда родился  дед моего деда Никита, к сожалению, мне  неизвестно. Можно примерно предположить, что Никита появился на свет в начале девятнадцатого века.  Мой дедушка прожил долгую, но очень тяжелую жизнь. Его детство прошло в большой крестьянской семье, где много работали.  Потом,  Гражданская война.  В  Германскую  попал в плен к немцам.  В годы Великой Отечественной находился в трудовой армии. Родня уже не надеялась на его возвращение домой, потому что после войны прошло два года, а вестей от деда не было. К счастью, в 1947 году Михаил Лаврентьевич вернулся к своей семье. Попробую себе представить, рисуя мысленно перед собой события тех лет, они пробегают перед моими глазами, как кадры из старого фильма.
 
  Речка Тоуртас – приток Иртыша. Она спешит куда- то, будто боится опоздать, показывая свое извилистое русло живописное и очень редкое по красоте. Здесь    промышляли зверя мои прадеды и мой дед, от которого его дети  получали свои первые уроки истории родного края. Был он кареглазым, с черными бровями с русыми волосами. Любил носить усы.   Как только первый снег укрывал землю, Михаил Лаврентьевич отправлялся в тайгу.  Рано утром, когда вся семья еще спала, он уходил из дома, прихватив с собой туго набитый с вечера охотничьими припасами и провиантом рюкзак. Снимал со стены старую двустволку. Вместе с ним убегала  верная лайка по кличке Дружок, не раз спасавшая деда в урмане. За много верст, в глуши таежной, его ждала охотничья избушка. Зимовье не простаивало в одиночестве. Одни охотники – промысловики сменяли  прежних, оставляя после себя   провиант, сухие лучины на растопку, спички, соль, крупу, сухари. Так было заведено с былых времен. Закон тайги заключался в помощи нуждающимся лесным путникам.  Дед появлялся с добычей через пару месяцев, когда наступала настоящая зима, обросшим, прокопченным дымом костров и охотничьих зимовий. Уставший, после длинной дороги Дед Михаил парился в бане и крепко засыпал. Затем, он перебирал добытые шкурки: белок, зайцев, лис, куниц и колонков и конечно соболя и горностаев. Он  их прощупывал и проглядывал, нет ли  изьяна.  Вечерами, сидя на корточках у открытой дверцы камина, наблюдая, как огонь без жалости  истребляет березовые дрова, рассказывал бабушке о своих таежных скитаниях. Ребятишки лежали на полатях, под его негромкий голос, незаметно, с умилением засыпали.  Через несколько дней дед Михаил снова складывал свою добычу в мешок, относил их заготовителю в сельпо,  там обменивал шкурки на продукты и конечно сладости – дома были рады дедушкиным гостинцам его дети.  Отдохнувший и окрепший дед Михаил уходил на очередной промысел с самодельной картой с пометками маршрутов своих скитаний по тайге. На карте были нарисованы карандашом отдельные деревья хвойные, или лиственные, какие то места, где он прошел на лыжах, отметки кружочками, сплошными, пунктирными, извилистыми линиями.  Расходились в разные стороны черточки и кружочки других речек и озерков. А еще дальше в правом верхнем углу карты, петляла речка Туртас. Там куда показывала стрелка компаса за большой грядой увала, и находились урманы, многочисленные  речушки, озерки, окруженные лесом, или болотом. Наверное, и без своей карты, он без труда мог бы найти свои исхоженные годами места.
 Каждому из нас хотелось бы знать, где и как жили его прадеды, какими они были, чем занимались? Проходят годы, столетия, меняются поколения. Память из людского сердца постепенно уходит. Я очень сожалею, что мало добывала информации от своих старших родственников о прошлом. Опираясь на старые вырезки из газет и журналов, книги о родной сибирской земле, другую информацию, продолжаю свои рассказы. Путешествуя по Иртышу, заглянем в глубину нескольких столетий.
 
 На высоких крутоярах лежит толстый  слой черного грунта, археологи называют его культурным. Иртыш каждый год  уносит в свои воды много следов пребывания на этом месте древнего человека. В малую воду под обрывом можно обнаружить различные находки древности, кости животных и рыб, в том числе отделенные от скелета  кости  мамонта. Можно сегодня представить себе, что в наших родных местах, когда то очень давно было очень тепло круглый год.  Эти предметы: амбарные ключи, наконечники, которые были орудиями труда, или охоты древних людей, а так же сохранившийся до наших дней зуб мамонта, освободились весной от толстого слоя земли, были найдены под обрывом Иртыша  у самой воды, местными ребятишками. На чердаках сараев в селах по берегу Иртыша остались лежать множество таких костей, передаваемых друг другу местными жителями, которые имели интерес к этим предметам.                Здесь находились древние городища. Земляные рвы и валы защищали от нашествия других племен.                Древние городища, стоянки, курганы свидетельствуют о том, что этот край давно был заселен людьми. Как правило, места обитания первопоселенцев находятся на возвышенностях, неподалеку от рек или озер. Археологические памятники растянулись по обоим берегам Иртыша. Первым, кто обратил свое внимание на древние курганы, был замечательный сибирский географ, историк, картограф и архитектор Семен Ремезов. Тогда и появились первые его карты.   
               
                Так когда же  в этих лесных краях в первые появился человек? Пока мы думали над этим вопросом, на наше счастье, совсем не давно на берегу Иртыша в поселке Усть - Ишим были найдены останки более древнего человека, чем мы предполагали до сегодняшнего дня. Оказалось, что бедренная кость принадлежит мужчине современного типа. Эта находка оказалась самой древней, по которой удалось прочитать полный геном. Человек жил здесь 45000 лет назад, питался рыбой, мясом и растительностью. Надо предполагать, что в ближайшее время на этом месте будет найдена стоянка.   Это еще одно открытие подарит нам много интересного и более подробного материала. Какими же они были в древности? Они были выносливыми и умелыми охотниками и рыболовами, которые жили в полуземлянках, крытых камышом или корой деревьев, обмазанных глиной. Копили древние люди ресурсы: каменный уголь, нефть много тысяч лет для современного потомка, сами не подозревая этого. Древние люди были  тесно связаны с природой, которая давала им жилище и пищу. Еще не знавшие металла, пользовались орудиями труда и охоты  из твердых каменных пород.               
  Охотники загоняли диких зверей в ямы и овраги, там убивали их, вооружаясь луками со стрелами с костяными наконечниками. В водоемах было много рыбы, поэтому местное население занималось рыболовством круглый год. Из кожи рыб и животных  шили одежду костяными иголками. Нитками служили сухожилья животных. Снасти плели  из крапивных или конопляных ниток. К сетям привязывали грузела из камня. Археологи сделали вывод, что лесное Прииртышье во  второй половине 1 тысячелетия – начале 2 тысячелетия н. э. и раньше было заселено древними угорскими племенами – прародителями нынешних хантов. До сегодняшнего дня потомки сохраняют некоторое сходство с древними вогулами и остяками.
 
При раскопках  курганов по берегам Иртыша, археологи вместе со скелетом человека находили разнообразие вещиц из глины,  железные боевые оружия, топоры,  наконечники, стрелы, предметы с изображением медведя. Среди находок – бронзовые изображения птиц, похожих на глухарей. У  народов Севера эта птица олицетворение потустороннего мира.    
  Из школьных учебников по истории мы узнаем,  как наши древние люди защищали свои поселения от набегов других племен, которые заканчивались полным разорением. Поэтому и окружали древние поселения места своих обитаний рвами и валами, сооружали забор из вертикально вкопанных бревен, или селились около мест, где  находилась естественная преграда – водоем с обрывистым берегом, ров, или болото. Интересно сегодня знать и представить, какие люди ходили по этой земле, как они приучали диких животных к своему жилищу, о чем они говорили, как решали свои  споры, собираясь у большого костра. Можно сделать вывод, что наши предки были очень умными, предприимчивыми, умели приспосабливаться к разным погодным условиям, правильно выбирать  место для жилища, при этом, находить тесную связь с природой. С которой, сегодня, мы совершенно потеряли связь и не хотим ее слушать, называя, себя хозяевами. 
Кто же был основателем здешних мест? Нам интересно знать каждую подробность, дошедшую до наших дней. 
 
  Среди коренного населения живет легенда о деревне Саургачи: будто его основателем был некто Саурай Бей, которого иногда называют еще Саурханом. Его родословная идет от древнего остяцкого рода.
 

  Шли годы, десятилетия, века. Менялись поколения древних племен на берегах седого Иртыша. Люди научились плавить медь, а затем железо, от пришедших из лесостепных районов скотоводческих племен, которые расселились далеко на север по широкой долине реки, переняли некоторые обычаи и даже смешались с ними. Часть местного населения, не желавшего перенимать чужие обычаи, ушла в таежно - болотистые просторы  Обь - Иртышского междуречья. Это место  стало называться Остяко – вогульский округ. После 1940 года,  переименовали в Ханты Мансийский  округ.            
               
 А. П. Чехов, проехавший через Сибирь в 1890 году по пути на Сахалин, проезжал вблизи наших мест. Здесь ему, кстати, местные жители подарили валенки самокатанные.  Он так описывает быт сибиряков: «По сибирскому тракту, от Тюмени до Томска, нет ни поселков, ни хуторов, а одни только большие села отстоящие друг от друга 20 -25 и даже 40 верст. Усадеб по дороге не встречается, так как помещиков здесь нет, не увидите вы ни фабрик, ни мельниц, ни постоялых дворов… Единственное, что напоминает о человеке, это телеграфные проволоки, завывающие под ветер, да верстовые столбы. В каждом селе – церковь, а иногда и две, есть и школы, тоже кажется, во всех селах: Избы деревянные, часто двухэтажные, крыши тесовые».
Семья.
Семья - самое главное в жизни каждого из нас. Семья – это близкие и родные люди, те, кого мы любим.                Л. Толстой сказал прекрасные слова: «Счастлив тот, кто счастлив у себя дома». Семья  -  собирательное от семь  «домочадец»,  древнерусский:  «челядь». Человек живет, пользуется какими – то вещами, которые ему дороги. И вот уже человека нет, а вещь остается. Мы продолжаем ее хранить. Они дороги нам как память о наших родных, они нам интересны с исторической точки зрения как предметы старины, культуры, быта.  История вещи – история человека - история семьи.                Наши предшественники были началом нашей семьи, а мы ее продолжатели. Ниточка нашего рода тянется из глубины веков. Какими были наши родственники, мы можем только себе представить, открыв книгу по истории.                Я начну рассказ  о роде Чистяковых по линии моей мамы, Чистяковой Августы Михайловны. Мама  знала имя своего прадеда. Его звали Никита. Можно предположить, что он жил во времена царствования Александра3 и принимал участие в турецкой,  русско-японской войнах. Лаврентий, сын Никиты, родился в конце девятнадцатого века. На его долю выпало, тоже, не мало, войн и строительство Транссибирской магистрали, которое продолжалось четверть века. Несмотря на многочисленные исторические события, которые тяжелым грузом ложились на простых людей, продолжалась жизнь. У Лаврентия и его жены  Ульяны  родилось одиннадцать детей. Некоторые умерли в детстве от болезней, другие погибли во время войны. До моего времени дожили четверо их детей. Надо  предполагать, остались самые младшие: мой родной дед Михаил Лаврентьевич, рожденный в 1896 году. Тремя годами позже родился его брат Алексей, который внешне был очень похож на Михаила. Самые последние сестры Евгула и Анна родились перед  Германской.  Поскольку семья Лаврентия была большая, жили в большом рубленом из бревен доме. Занимались крестьянским хозяйством, в котором имелась пара лошадей для работы в поле. В основном, из - за погодных условий,  в Сибири сеяли рожь, серые хлеба, ячмень, просо, полбу, овес, ярицу, горох, коноплю, лен. Позже сеяли холодостойкие сорта пшеницы. Зерно убирали в начале осени. Высушенные в суслонах снопы свозили в гумна и молотили поздней осенью. Об урожаях рассказывали так: « … в плодовитое лето озимовой рже в четверо,  яровой и пшеницы в четверо, овес и ячмень в пятеро…»               
   Инвентарь мужики делали сами, соха и борона были деревянными. Из дерева же изготавливались вилы, грабли, рогали, и рассохи для плугов. А косы, серпы, ножи, топоры покупали у кузнецов. В   документе о сибиряках так характеризуются крестьяне: « Жители уезда услужливы, здорового и крепкого сложения люди и росту не малого. Стараются иметь хорошее  домообзаводство и всегдашнюю во всем чистоту и при всем том набожны. Сибирский крестьянин не знал лаптей, он ходил в сапогах, зимой в броднях, в теплой дохе, в шубе из кож и оленей.»                Исторические документы позволяют нам представить наших прадедов из того далека. Лаврентий Никитович со своей семьей прожил в неизмеримых заботах и в тяжелых трудах. Он был строгих нравов человеком, крепкий здоровьем. Случалось, зиму проводил в тайге, охотился на всякого зверя: выслеживал оленя и лося, ходил на медведя. Такие занятия требовали много сил, умения ловкости и выносливости. Так что, оказывается « в Сибири калачи на березах не растут». Случилось так, что прадед в тайге на охоте повредил  один глаз, потом ослеп вовсе. Началась война. Старший  сын Матвей ушел  на фронт и  погиб. Мужская работа легла на плечи женщин, подростков и стариков. Привыкший к работе, Лаврентий из мочала, конопли плел веревки в колхоз. До окончания войны ему не суждено было дожить. Лаврентий Никитович умер в 1944 году.   
               
Проходит время, уходят люди, но память не уходит. Она остается здесь: с детьми, внуками, правнуками. Сколько мы будем помнить, столько в наших сердцах и будут жить наши прадеды. Как хорошо, что были люди с горячим сердцем и большой душой. Щедрости и доброты у них хватало на всех, а  иначе зачем бы они жили. Свое богатство и жизненный опыт наши про  родители стремились передать своим следующим за ними.  Хочется услышать из далекого прошлого их переживания, но даже самое бойкое перо вряд ли сможет написать все о тех поколениях.      
                Родина.                Детям Лаврентия была отпущена нелегкая судьба. Судьбы людей зависят от судьбы своей страны. Конец девятнадцатого -  начало двадцатого века. Русско-турецкая, русско-японская войны. Как все тяготы и лишения, выпавшие в то время на нашу Родину, смогли пережить наши предшественники, остается только догадываться. Из глубин времен всплывает детство и юность моего деда Михаила Лаврентьевича, проходившие в годы царствования Николая 2.                Село Бакшеево, где родился дед, построилось на правом берегу Иртыша. В нем было около восьмидесяти дворов и более четырехсот жителей, действовала православная церковь. Изба была бревенчатая, с большими горницами и с большой русской печкой. Из мебели буфеты, длинный стол да лавки. Чашки, ложки, корыта, ведра и кадки были изготовлены из разных пород дерева местными умельцами.  Самотканые дорожки расстелены на чисто вымытом, некрашеном полу. В углу висели образа, обвитые вышитыми полотенцами. Достаток в доме зависел от самих домочадцев. «Как потопаешь, так и полопаешь»- говаривал тятя. Вспоминал дедушка своего отца. Поэтому работали от утренних петухов до вечерней зорьки. Урожай не всегда удавался, переживали и голод. Дворы были большие, крытые для скота на зиму. Скота было много, он пасся в табунах. Кругом деревни огромные выгоны. Лет с восьми-девяти Миша и младший брат Алешка были подпасками. В длинных холщевых рубашонках и коротких штанишках, с котомкой за плечами, набитой провиантом, убегали в ночное на берег озера, пасти лошадей.                Кое-какие доходы приносила охота. Отец ходил на птицу и на пушного зверя, но в основном добывали белку и рябчика. Для этого делали ловушки: петли, силки. В удачный сезон ребятишкам приходилось видеть в амбарах до двух сот белок и до сотни рябчиков. Цена пары рябчиков составляла от десяти до сорока копеек. Самая дорогая чистая белка стоила 11-16 копеек, зайцу цена была от десяти до пятнадцати копеек. На соболя  уходили за болото по реке Туртас.  В скором времени Михаил сам стал промышлять зверя и птицу. Это дело передавалось от отца к сыну. На этом стоит жизнь сибирского мужика.
     Во время русско-японской войны многие мужики стали солдатами, немало их осталось лежать на полях сражений в далекой Маньчжурии. Не вернулся с войны и Федин отец. Федор приходился Михаилу двоюродным братом. Три  его сестры остались сиротами, поэтому мать отправила Федьку в соседнее село к своему отцу. Мальчишка помогал деду в уборке хлеба. Михаил тоже бывал в этом селе, его интересовали живущие здесь ссыльные. Эти люди учили ребят грамоте. Вместе с ссыльными в Сибирь попадала запрещенная литература, в которой призывалось свергнуть царское правительство. При обыске квартир, где жили ссыльные, жандармы находили брощюры  В. И. Ленина «К деревенской бедноте».  Одну из таких книжечек, Михаил спрятал в доме своего отца, здесь не стали бы искать. Вскоре еще многие крестьяне познакомились с ее содержанием, не понимая, как же мы будем жить без царя, да и кто такой Ленин?  Другой царь? – Да не царь он вовсе! Землю, говорит, крестьянам. Долой эксплуататоров! Вся власть Советам! Вот так сказывают здесь прописано. – Поясняли неуверенно друг другу не грамотные крестьяне, крестясь: - Господи! И как без царя – то будет? – Да, что будет, увидим, а что было забудем. – Ребята тайно с любопытством слушали рассуждения мужиков и ждали перемен, надеясь на лучшее. Так детство уходило навсегда. Дети быстро становились взрослыми. Такое было время.