Новая жизнь

Новая жизнь.
  Лаврентий Никитович говорил: «Сначала смастери хлевинку, а потом заводи скотинку».  Как только бросили  воевать, не терпелось заняться мирной работой, которой было непочатый край. Прошлый 1921 год выдался не урожайным. Не сказать, что совсем голодали, кормились рыбой, которой всегда в наших местах было в Новая жизнь.
  Лаврентий Никитович говорил: «Сначала смастери хлевинку, а потом заводи скотинку».  Как только бросили  воевать, не терпелось заняться мирной работой, которой было непочатый край. Прошлый 1921 год выдался не урожайным. Не сказать, что совсем голодали, кормились рыбой, которой всегда в наших местах было в достатке. Старались больше разводить скотины на подворье. Работников: мужиков – то три сына было на ту пору у Лаврентия. Любил силу свою показать старший Матвей. Рослый парень, да крепкий. Видать от природы всего этого больше всех из сыновей ему досталось. Косить траву - ловкий. Если станет за кем с литовкой, тому первому не дай Бог замешкаться, а то по пяткам саданет. Тот первый уж как не старается, уступает. А Матвей пока до поповской межи не дойдет, не успокоится. Только, мокрая рубаха к спине прилипает, не оторвешь. А уж потом, с жадностью выпьет кринку хлебного кваску и упадет на спину,  раскинув свои сильные руки в стороны, да еще и песню запоет глядя в голубые небеса, только грудь широкая вздымается.  Сена, слава Богу, четыре десятка копен поставили. Сенокосные луга у нас изобилуют разнотравьем, выделяя красно-белые головки клевера. Работать крестьянину приходилось до седьмого пота. На то он и крестьянин. Опустели поля, оголились леса. По утрам,  ломаясь,  похрустывает ледок под ногами. Случается, что в эту пору выпадет неделька солнечной погоды, тут уж не зевай, природа дает еще время на осеннюю страду.  Каждый погожий денек дорог. Ведь недаром говорят: «День год кормит».  За такой денек, вырванный у осени, столько можно наворотить.  Глаза боятся, руки делают!   1922год на исходе.  Как-то за ужином отец обмолвился, мол, пора сыну жениться. Лаврентий сказал сыну: «Михайло, самое время тебе привести в дом жену, а матери помощницу.  Слыхал я, сирота Евсеевская тебе давно глянется. Долго мешкать не станем, к Михайлову дню зашлем сватов в Загваздинскую волость. А там, глядишь, в Рождество и свадьбу справим. Пристройку к избе приладили, крышу надели, весной, живы, здоровы будем, полы постелем, твоя половина будет. А эта половина избы Алексею останется. Родители старики свой век с младшим сыном должны доживать. С давних пор строили гнездо в отцовском доме, семя наше здесь упало, проросло и должно дать здоровые всходы. Я долг на земле свой выполнил: поставил дом, оставил на земле наследников, защищал свой родной угол в лихую годину, достаток в доме, сколько мог столько нажил, все по совести. Теперь только осталось сыновей  женить, да дочек выдать.  Охота нам с матерью от вас внуков дождаться, продолжение рода своего в руках подержать. Вот тогда будет все».               
      Было время, когда на Вятке хлеба от засухи погорели.  Вятские крестьяне в поисках лучшей жизни переселялись в Сибирь. Семья Красногоровых  поселилась в Загваздинской  волости. У Георгия с Евдокией было две дочки. Жили бедновато. Земли переселенцам выделялось мало, да и та была скудная. Уходили в наем.  Георгий был по плотницкому делу. Удалось маломальскую избенку себе срубить.  Да  на новом месте обжиться не получилось.  Евдокия  тяжело заболела и умерла. Вскоре случился пожар. Соседский амбар подожгли. Ветер перекинулся на избу Красногоровых. Почти вся сгорела. Евсей обещался помочь. - Весной подладим, бревна заменим, на крышу тесу велю привести со старой заимки, потерпи только, не горюй. – Успокаивал погорельца Евсей. Не вытерпел до весны то    Георгий.  Помаялся -  помаялся с детишками и его, вскоре не стало, видать Евдокия к себе призвала.  Бедных сироток  Раису и Дунюшку забрали   Мельниковы к себе в няньки, так их и вырастили как своих.               
  Стоял солнечный, морозный денек. Снег слепил глаза. Запряженные в сани лошади, взрывая копытами снег, перегоняли друг друга. Сани то и дело увязали в сугробах.  Матвей, сидевший на облучке, соскакивал в снег, чтобы облегчить  повозку. Он, как старший, жил со своей семьей отдельным хозяйством. Очень уж он любил такие занятия, как сватовство. По натуре Матвей весельчак, мастер поговорить, пошутковать, да бабасенку, какую,  сочинить. А на гармошке сыграть, так это мастер, такого по всей округе вряд ли найдешь. Вечерело. Срывался снежок. Стало теплее. Как только переехали через Иртыш, забрезжили деревенские огоньки, из печных труб повеяло дымком. Местные собаки почуяли приезжих, провожая прерывистым лаем чужаков. Наконец, показался большой, красивый дом с большими окнами и резными ставнями. Лошадей привязали у ворот, на спины накинув рогожины, выделив по ведру овса. Поднимаясь по высокому деревянному крыльцу, Михаила неожиданно охватило волнение.  Матвей подбодрил его, похлопывая по плечу.  – «Не робей, братишка, на хорошее дело идем! Ну, с Богом»! – Еще раз хлопнул его по плечу, подталкивая вперед. Входная тяжелая дверь со скрипом отворилась. Дмитрий с Аленой, родня со стороны матушки Ульяны,  взяли на себя обязанность сватов. Приветствуя  хозяев,  они уселись под матицу. «Здравствуйте, хозяин и хозяюшка. Хлеб да соль вашему дому!» - подбирая нужные слова,  Дмитрий с Аленой продолжали на перебой. -  «Ваш товар, наш купец. У вас красна девица, у нас удалой молодец».   Евсей Мельников, хозяин дома, не стал томить гостей, пригласил в передний угол: «Просим гости дорогие отведать наше угощенье. А за столом веселее разговор пойдет». « И то верно, пожалуйте»  - поддержала его жена Марфа Егоровна, вынимая из печи пирог со стерлядью. Стол ломился от разносолов. Угощали ухой из карасей и окуней, нарезной подсоленной стерлядью и нельмой, томленой в печи лосятиной с рассыпчатой картошкой. Пироги с грибами и шаньги с брусникой запивали клюквенным морсом. Подчевали ячменным пивом, сваренном на хмелю и солодушках и отменной брагой.  После чарочки, другой разговор стал складываться оживленнее. «Отдадите ли вы Раису за нашего Михаила?» - Уже смелее продолжали сваты. Евсей с Марфой  согласились: «Да что же ей в девках засиживаться, да и жених подходящий, лучше не надо. Добрую жись молодым пожелаем, без тоски и страданий, да здоровых, румяных детей»! -   Марфа  Егоровна, хороший человек твой Евсей!» - начал Матвей: -  «На редкость хороший, жалосливый, не зря сирот выкормил и вырастил». -«Жалосливый, это факт, в неурожайный год крестьян кормил».  -  Согласился Лаврентий. Мельников знал,  что в волости его уважают, он мог положиться почти на каждого жителя и в помощи ему не откажут. Во времена продразверстки его работники сумели проявить смекалку: сохранили добрую часть семян, так как у большинства отнимали все, под чистую.  Разговаривали о разном. О том, что не понятная большевицкая политика. Как любил говорить Евсей: - «Одним  концом оглобли погладят, пока разомлеешь, да  рот разеваешь, тут же другим огреют. А мужику- то много ль  надо? Нашему крестьянину бы хороший пахотный кусок земли, а уж работать он умеет»! - Уже почти все изрядно охмелели. – «Ну, давай Матюха, весели народ. Сотвори, что  ни будь этакое,  чтоб душа развернулась»! – Попросил хозяин. Матвей широко улыбнулся, пригладил ладонью свой пышный чуб, ловко пробежался умелыми пальцами по ладам и растянул мехи своей гармони, понеслись басы, сливаясь  с протяжными голосами. Играл заливисто, как будто стая птиц слилась с его гармонией.  Уже все пели под мелодичную гармонь Матвея.               
 «Конь у ворот спотыкается.          
 Жених у ворот дожидается.
Привели ему вороного коня.
Это не мое. Это батюшкино.
Принесли ему сундуки с добром.
Это не мое, это шурина мово.
Привели ему  красну девицу.
Это вот мое Богом суженое».