Как я был рыбинспектором

               
Владимир Ерофеев. Как я был рыбинспектором

 

 
 
Где-то в конце 70-х появился у меня в Новочебоксарске новый товарищ. Это был мой ровесник  Александр, которого сейчас уже нет в живых. Как и я, работал он поначалу на «Химпроме»,  а вот потом сделал  необычный выбор в жизни.  Стал профессиональным рыбаком.  На все свои средства приобрел строительный утеплённый вагончик. Установил его недалеко от  котлована строящейся Чебоксарской  ГЭС. Достал дефицитнейший снегоход  Лодка и моторы были. Приобрел лицензию на рыбоучасток, получил разрешение на лов, а в помощниках отбоя не было.  Его рыбацкий стан, практически в черте города, стал популярнейшим местом встречи старых друзей.  И там не только тусовались, а помогали хозяину во всем. Везли и несли ему кто, что мог. И бензин, и запчасти к моторам, и дефицитные тогда нитки для вязки сетей. А насчет выпить и закусить… этого добра на дружеских посиделках, под  наваристую налимью ушичку, было вдоволь, но чрезмерно этим делом ни хозяин, ни гости не увлекались.
 
И я там прошел свои рыбацкие университеты. Узнал на практике особенности зимнего сетного лова, добычу рыбы жаками из-подо льда и много-много чего другого. Познакомился с рыбаками из других бригад, что базировались в землянках на приписных участках при своих сетях и других ловушках. Стал хорошо разбираться в особенностях лова ставными и плавными сетями. Но главное - перезнакомился  со всеми местными работниками рыбоохраны, которые всегда паслись поблизости от госрыбаков. Именно тогда я близко сошелся с районным инспектором Юрием. Сдружились мы с ним очень близко, и нередко он брал меня с собой в длительные рейды на инспекторском катере, как правило, с сопровождением нескольких быстроходных лодок с общественными помощниками.
А на строящейся Чебоксарской ГЭС дело шло к перекрытию русла. От Юрия я и узнал, что в общем проекте гидростанции предусмотрено строительство рыборазводного завода в нижнем бьефе. Это было предусмотрено с целью воспроизводства ценных пород рыб, которым плотина перекроет привычные пути миграции. Вот это мне было очень интересно. Хоть и работал я на химическом предприятии, но имел диплом об окончании биофака университета по специальности «Ихтиология». Так что это было как раз для меня. И начали мы с Юрием постепенную подготовку к осуществлению этого плана.  Представил он меня руководству республиканской инспекции рыбоохраны, а через них узнали про меня и в средневолжском бассейновом управлении в Куйбышеве, ныне Самаре. В общем,  к весне 1981 года решение по мне было принято.  Штатная единица будущего директора рыборазводного завода была в системе республиканской рыбоинспекции. Вот туда я и был принят в конце марта 1981 года.  Потолкался поначалу несколько дней без дела. А потом в управлении Гэсстроя выяснилось, что после перекрытия Волги накануне осенью, при заполнении водохранилища возникли большие проблемы с защитой берегов. Нужно было вести ускоренные работы по их укреплению, и  второстепенные проекты были  отложены. Пошел я на прием к главному инспектору, а он мне предложил проявить терпение, а пока помочь ребятам в работе по охране запретной зоны. Это четыре километра вниз от плотины, где первые годы после перекрытия собирались огромные массы всякой рыбы. Согласился. Получил удостоверение участкового инспектора рыбоохраны  и лодку «Обь» с 30-ти сильным «Вихрем». Сделали мне по-быстрому разрешение на ношение оружия и выдали новый в масле пистолет ТТ 1944–го (!) года выпуска, полевую сумку с бланками протоколов и вот он я – хозяин Волги!   
 
Теперь подробнее о запретной зоне  - «запретке», как сразу стали её называть. Это участок реки от  плотины  на четыре километра вниз, ограниченный правым и левым берегом с учетом заливов, как естественных, так и искусственных. Низины, залитые весенними полыми водами, в пределах обозначенного участка так же считаются  частями запретной зоны. В пределах ее полностью запрещена всякая рыбная ловля, как  частным лицам, так и госструктурам. Единственная оговорка, что возможен лов в исследовательских целях на стационарных ихтиологических пунктах по отдельным разрешениям. Так же в зоне полностью запрещено движение частного маломерного флота, а так же любых других судов, не связанных со строительством гидростанции. Кроме, конечно, речного транспорта, проходящего шлюзование.
Вот на основании этого и была поставлена для нас задача по охране «запретки». На нижней границе ее, на ранее намытой косе, была зачалена небольшая брандвахта – плавучий дебаркадер, где мы и базировались. Там было несколько кают для отдыха и хранения конфиската (сетей, моторов и пр.), помещения для разборок с нарушителями и их временной изоляции. Дебаркадер был запитан с берега электрокабелем. Имелась стационарная радиосвязь с подразделениями республиканской инспекции. Был и отдельный канал с адресным столом МВД. Последний был крайне необходим при заполнении протоколов на нарушителей. Как правило, на «безлошадных», которых брали по берегу. У них не было никаких документов, и они нещадно врали, скрывая свои правильные имена и адреса.  Вот через адресную службу мы и уточняли их данные. Где живет, а главное работает, куда высылался протокол о нарушении правил рыболовства. Это было для них страшнее всего, так как на работе у каждого были очереди на жилье,  садики, дефицит разный. А такой протокол давал повод месткому отодвинуть тебя в конец очереди.
Дежурили мы сутки и два дня отдыхали.  Состав смены - инспектор и шкипер брандвахты. Это был, как правило, еще крепкий военный пенсионер, находящийся на постоянной связи и всегда на месте. Примерно в одно время со мной были приняты на работу трое молодых ребят. Вот мы и были главной силой по охране зоны. Конечно, остались и «старослужащие», но они напрочь отказались работать по «запретке». Паслись отдельно на своих участках, привозя на брандвахту конфискат и заполненные протоколы. Позднее мы поняли причины их нежелания менять свои старые привычки. На своих участках в «хлебное» весеннее время в укромных местах они размещали под своим покровительством  бригады доверенных браконьеров. Те, базируясь в затонах, куда рыба шла на нерест, брали её в больших количествах. Здесь же производилась и засолка добытого. Разумеется, значительная часть рыбы, еще в свежем виде, забирались крышующими их инспекторами.  Они же снабжали своих подопечных едой, питьем и снятыми в других местах сетями.
Ну, а мы, молодые энтузиасты, поначалу работали строго по «запретке». Конечно, никто не соблюдал график. Отдежурив свои сутки, и, немного отдохнув, мы выходили в другие смены на помощь своим коллегам. Ну и, конечно, каждый завел себе общественных помощников. Это были  опытные  ребята с заводской водной базы. Лодки и моторы у них были свои. Волжский опыт большой. А энтузиазма хоть отбавляй. Готовы были рассекать с нами днем и ночью. Тем более, многие работали в то время  на «Химпроме» посменно по укороченным графикам. Разрешение на право передвижения в запретное время и, разумеется, возможность быть при рыбе и с рыбой – были главными стимулами их энтузиазма.
Бурная весна и начало навигации принесли нам новые вопросы. Дело в том, что открытие и закрытие шлюзовых ворот происходит силой падающей воды из верхнего бьефа, через потерны. Потерны - это громадные каналы под шлюзовыми камерами, больше похожие на тоннели метро, где самотеком проходят массы воды на  механизмы открытия и закрытия шлюзов. Где-то за полгода до заполнения водой основного строительного котлована, я, в группе «Химпромовских» комсомольцев, принимал участие в «субботниках» по очистке тех потерн от строительного мусора.  Спускались туда вертикальными колодцами, по скобяным лестницам, на многометровую глубину. А там: ну точно - Берлинское метро весной 45-го.  В огромных полутемных тоннелях горят большие костры. Это  жгут дерево от опалубки после  бетонных работ. Вентиляция налажена, и дым вытягивается через колодцы наружу. Этим занимались тогда и мы. Но, видимо, не все тщательно убрали, и механизмы открытия-закрытия шлюзов еще долго потом клинило оставшимся мусором. И Волга из вновь образованного водохранилища несла огромную массу плавника. А потому, очередь из судов на шлюзование была большой. Те, что шли вверх, а в основном это были танкеры с нефтепродуктами, по нескольку суток стояли на рейде вдоль первого Козьего острова. Экипажам делать было нечего, низины острова залиты высокой водой, куда заходила рыба из основного русла, а потому - грех не порыбачить. Ставили они там сетки повсеместно и в пределах видимости от своих судов. А мы собирались бригадами по несколько лодок и начисто вытраливали их. Конечно они (нарушители) с нами в близкий контакт не вступали. Но орали по судовой трансляции в репродукторы всякие гадости в наш адрес, и, бывало, палили из ракетниц. Для нас все это было безопасно, а «улов» из запрещенных орудий был приличный. Конечно, там была и рыба. И немало. Но мы не заморочивались с ее оформлением. Это было достаточно сложно: куда, кому, откуда, справка из санэпидстанции…  В общем, сети есть, а рыбы нет.
Необычайно высокое половодье весны 1981 года затопило низкий левый берег под плотиной аж до самого Сидельниковского затона.  Совсем недалеко от плотины была небольшая  лесная марийская деревенька Уржумка, на берегу одноименной речушки. Ее население до ГЭС и дороги через Волгу тихо жило в своем углу и традиционно кормилось с леса и воды. Вот мы поначалу и сунулись в их чапыжник. Сеток по кустам там было достаточно вдоль коренного берега Уржумки. А берег тот зарос плотно матерым лесом. И вот из него по нам как-то пальнули из дробовика. Не прицельно, а так для того, что бы мы, видимо, соображали получше. Мы и сообразили, а потому оставили марийцев в покое. Начали прочесывать обширный затон, где на незатопленных гривах и нашли браков под прикрытием. «Старослужащие» с нами спорить не стали, права не качали. Сделали вид, что они там ни при чём, но нам это позднее аукнулось.
А весна брала свое. Теплело. Очистилась вода в верхнем бьефе, и перестало гнать льдины из донных сбросов под плотиной. Непрерывно на север вдоль Волги тянули гусиные и журавлиные клинья. В залитых полоях затона орали утки. А  на желтых сережках тальника гудели пчелы и всякая другая крылатая мошкара.  Как было хорошо  загнать лодку в кусты, бросить на стлани бушлат, подремать на солнышке и подышать ароматным речным воздухом.  И на этом вольном просторе мои прежние мечты о рыбозаводе стали уходить куда-то далеко. Кстати, он сегодня так и не построен.
 
А ближе к лету в «запретке» произошло много изменений. Как-то очень быстро правый берег (тот, что с городской стороны) сплошь стал заполняться зачаленными баржонками, самоходками, дебаркадерами, брандвахтами,  и плавмастерскими. Это были базы различных организаций, что участвовали в строительстве гидростанции. Разные там «суспецстрои», «спецгидромонтажи» и еще всякие другие «спецы» и «гидро».  Там были их склады, мастерские, а порой и общежития на воде. Народ был командировочный, а в городе жилья катастрофически не хватало из-за наплыва специалистов с других строек тогда огромной страны. А публика с причаленных к берегу судов была тёртая. В «запретке» рыбачили, как хотели и чем хотели.  Различные подъемники, черпалки, экраны, косынки, да и простейшая удочка с одним крючком давали невероятные результаты. Говорили, что и током рыбу били. Правда, в основном как дополнение к  котлу и сковороде. Люди на этих суденышках ни Бога, ни черта не боялись и на нас мало обращали внимания. Народ был занятой. Соваться к ним на эти суда было опасно, а через руководство стройки влиять на них было бесполезно – темпы строительства гидростанции были превыше всего.  А рыбы набилось той весной под плотину немеряно. Она попросту стояла там слоями. Вот такой пример. Пацаны по 7-10 лет бесстрашно пробирались через огромную стройплощадку на другой берег. В кармане моток изоленты, сетное полотно и прочная бечевка. Подбирали проволоку 6-8 мм, а ее  было полно там, где вязали арматуру. Делали круг около метра в диаметре. Крепили его изолентой. Ей же к нему прихватывали сетку. Крепили за кольцо  бечевку, а другой ее конец обвязывали вокруг пояса. И вот этот сачок, на ровном отлогом бережку швыряли параллельно воде на 10-15 метров.  Если круг при умелом броске лег на воду плашмя и плавно опустился на дно, то он с большой вероятностью накрывал какую-то рыбу и не одну. Дальше надо плавно  выбирать бечевку и вытаскивать сачок с добычей. Другие, что постарше, ходили на ГЭС с консервной банкой,  на которую намотана леска с тяжелой блесной. Тут проще. Главное спрятаться среди арматуры и опалубки на плотине и забросить блесну под слив. Пустых забросов почти не было. Только вот нещадно гоняли пацанов со стройплощадки. А сами строители заканчивали смену так - башенный кран  опускал в воду под плотину, где не было слива, огромный решетчатый короб. Вскоре поднимали.  Бетонщики, сварщики и арматурщики  разбирали улов по сумкам и расходились по домам.   Ихтиологический пункт в «запретке», конечно, установили. И у них я видел тогда, наверное, всех обитателей Волги. Самые удивительные из них это шип – редчайшая рыба семейства осетровых. Корюшка. Та самая, что пахнет свежим огурцом. И даже ЖИВОЙ ВОЛОС, что многие сегодня считают вымыслом. Но я ВИДЕЛ его в куче водорослей, выброшенной на берег под самой плотиной. Это червь около 40 см длиной и толщиной 5 мм.
Потом ушла полая вода, и наступило лето. Потеплело. И на пустынном левом берегу, подальше в кустах,  нарыли землянки откуда-то появившиеся бродяги. И было их там достаточно много. Днем они на берег носа не казали, а по ночам цедили воду бредешками. Цедить было что. Так, что тому вольному народу вполне хватало на выпить-закусить. Заставили нас проводить пешие ночные рейды. Только толку от тех нарушителей было никакого. Кроме, как изодранных и гнилых бредешков,  взять с них было нечего. Да и жалко было этих бедолаг. Мы вроде как последнее у них отбирали. А потому договорились их не трогать.
Но правильный рыбак во мне даже при той воле не умер окончательно. Я в лодке возил с собой короткий спиннинг и не упускал случая бросить блесну под плотиной в самый настоящий котел с рыбой. Ох, и поводил я тогда на леске невероятные экземпляры сомов, судаков и щук. А жерех - это отдельная песня. Водосброс тогда осуществлялся через донные клапаны. Вода сливалась непрерывно, и на несколько сот метров от плотины тянулся мощный, вспененный гребень. Над ним постоянно кружилось облако чаек, которые охотились на мелочёвку в этом гребне. Там же было и огромное стадо жереха. Подходили осторожно в нижнюю его часть, глушили мотор и бросали мощный якорь на длинной, прочной веревке. Иногда с первого раза зацепиться не удавалось. Но если вставали, то начиналась потеха! Блесну попросту опускали за борт, катушку снимали с тормоза, и железку бешеным течением мгновенно уносило далеко за корму. Катушку фиксируем и сразу хватка. Тормоз визжит, рукоятки бьют по костяшкам пальцев. Подматываешь с усилием и тут же, без всякого подсачка, закидываешь эдакое серебряное полено в лодку. Экземпляры до 6-7 кг были совсем не редкость. Леска, конечно, не тоньше 1 мм. А спиннинг - кованый из титана. Он, кстати, у меня живой до сих пор. За полчаса можно было надрать несколько десятков килограммов. Но и пасли нас тоже по полной программе. В структуре республиканской инспекции была так называемая опергруппа.  В нее входили самые опытные инспектора. Отчитывались только перед  главным руководителем. Рейды свои не афишировали. Ездили по берегам с мощной оптикой, а по ночам с биноклями ночного видения. Были у них и быстроходные катера. Нарушителей практически не ловили, а вели тайный надзор за участковыми инспекторами на их территориях. Но поначалу мы этого ничего не знали. Лишь потом стали догадываться, когда наш непосредственный начальник стал указывать нам на  конкретные случаи.  Тут уж и мы стали похитрее. Светиться в «запретке» почём зря перестали. Во время дежурства договаривались с надежными браками и давали им окошко на часок глухой ночью. Они поднимались в «запретку» и делали всего один сплав. Улов их после того сплава - считай поллодки. И делились они с нами честно и щедро. Ну, а план по протоколам легко набирали днем на береговых нарушителях. Их было густо на обеих сторонах «запретки».
А потом появились у нас и серьезные знакомые. Из военкомата, милиции и прочих солидных госструктур.  Рыбка привлекала всех. Пониже Новочебоксарска, в Волгу впадал приток Цивиль. В нескольких километрах от устья, на окруженной лесом береговой полянке, стояла пасека. Дом, банька, ульи, омшаник.  Хозяйствовал там Сергей Васильевич. Крепкий старик с живописной седой бородой. Через рыбку мы с ним сдружились и устраивали у него релаксацию с ухой и медовухой для всяких военных комиссий из округа и прочих больших людей с погонами и без.
Но всему хорошему приходит конец. Те самые «старослужащие», которых мы в «запретку» не пускали, установили за нами свою тихую слежку. И однажды, уже в сентябре, мой шкипер с брандвахты слезно попросил меня поставить на несколько часов  свою самодельную сетку. Я дал ему одну из инспекторских лодок с брандвахты. И вот пока он выставлялся на другой безлюдной стороне, куда не было еще дороги, его засекла опергруппа. Как потом оказалось, они переправились со своей машиной на техническом пароме, что возил на другую сторону самосвалы с бетоном.  «Нарисовали» они его, дали паузу на несколько часов и по рации вызвали меня в конкретное место. Я сразу все понял и поехал на другой лодке.  Они меня увидели и несколько смешались, так как ни лодка моя (там был «Прогресс» без ветрового стекла, а я был на «Оби»), ни фактура не подходили под замеченного ими нарушителя. Попросили доставить их на брандвахту, где увидели и «Прогресс» и характерную фигуру моего шкипера. Взяли кошку, вернулись на место, протралили и достали тот кончик всего-то 20 метров.  А стерлядки в ней было полмешка. И это всего-то за три часа!
Итог. Пенсионера моего вычистили из системы на следующий день. А я пришел к главному, по-хорошему с ним поговорил, положил на стол удостоверение, оружие и написал заявление по собственному желанию. Конечно, вернулся на свой «Химпром». Взяли меня тут же и в перспективный цех к хорошему начальнику, который стал позднее генеральным директором. Там я выработал необходимый технологический стаж для досрочной пенсии, а потом ушел в коммерческую службу, где сделал  достойную карьеру. А с Волги я не ушел. Ребята из инспекции меня помнили и уважали. Давали возможность попастись в «запретке», а главный подписывал мои заявления на получение разрешения передвигаться на лодке во время весеннего запрета.