На два не делится

Цветочная дорожка начинается с лестничной площадки.
Нежно-жёлтенькими  шариками мимозы щедро сдобрен резиновый коврик  у соседских дверей.
Всё ясно: сосед густо засыпает извинениями вчерашнюю вину.
Сериаловские страсти прерывает нетерпеливый звонок. 
В  иллюминаторе глазка смутно угадываю силуэт соседки  Натальи.

- Можно воды набрать? – эмалированных ведра, блестя голубыми днищами,  бочком протискиваются в дверь.

- Проходи на кухню.  – я удивлена. – Авария?
Натка молчит, нахохлившейся галкой  склоняется над струёй.

- Ну почему, почему мне так везёт? – рассерженное ведро щедро плещет на босую ногу.

- Почему у людей праздники как праздники? И только у меня вечно суровые будни? – зелёные бусины, подёрнутые маслом слёз с ожесточением уставились на меня.

Стало неуютно и зябко, как будто  лично  виновата в том, что  высокая, под два метра, Наташка в праздничной , «для корпоратива», причёске и в домашнем халате, плачет у меня в коридоре, пытаясь попасть мокрой ногой в затёртый тапок.

Выясняется, что придя с работы, где она позволила себе задержаться на часок,    чтобы посидеть с девчонками-лаборантками за «вскладчинным» праздничным столом, застала своего благоверного в компании незнакомого собрата по изучению бутылочного дна.

Оба были, как говорится, в зюзю готовые к поздравлению.
Но главный подарок ещё ждал Наташку.
Зайдя в туалет, хозяйка обнаружила разбитый унитаз и колыхающийся на волнах ванный коврик.
Сочувственно поохав, испытывая жалость и некую вину за собственный покой, поспешно закрываю  дверь, радушно предлагая обращаться за водой в любое время.

Предпраздничная сутолока набирает силу: бурлит у дверей магазина, размахивает букетами «в три тюльпанчика» из окна цветочной лавки, собирает стайку девчонок-школьниц у газетного киоска.
Продавщица, словно цыганка-гадалка, раскидывает на судьбу праздничные открытки.
Зайчики восьмёрок всех цветов и размеров, ударившись о витринное стекло, отражаются в любопытных, восторженных девчачьих глазах.
Сумки, пакеты, рюкзаки на колёсиках оккупировали маршрутку, смеясь внутренним содержимым над объявленными  санкциями подлых буржуинов. 
- Разом загоним  кризис под селёдку и под шубу! Утопим в майонезе!
А его устроителей пусть в одно место клюнет  зажаренная, в хрустящей корочке, упитанная курочка-гриль.

Эскалатор  зажёвывает ребристые ступеньки, сплёвывая, как ненужные косточки, пассажирский поток. 
В художественном отделе немноголюдно, светло и празднично. 
Молоденькая продавщица обслуживает покупательницу. Вторая раскинула по прилавку рулоны обёрточной бумаги и разрезает её на мерные листы.
Подхожу к стопке постеров,  прислонённых к стене, перебираю, ловя себя на мысли, что, будь моя воля, купила бы  их все.
Нравятся и эти серебряные звёзды на густо-синем, почти чернильном небе, хочется глядеться в дно бокала с золотым  кипящим шампанским. 
А этот полураскрытый малиновый бутон с удовольствием обмакнула бы в вино и брызнула на  стройного красавчика, стоящего у перил набережной.
Зачем он так безотрывно смотрит на надвигающуюся мутно-белёсую волну, когда я – вот она, рядом?

- Будете брать? – девушка-продавщица терпеливо и кротко ждёт ответа задумчивой покупательницы. 

Пожилая элегантная дама то отходит в сторону и, прищурившись, рассматривает картину, то подходит, оглаживает грани, водит пальцами по шершавой поверхности. На картине зрелые, ленивые, уверенные в собственной сахарности и невинности, кипенные хризантемы.
Перламутровая ваза теряется на фоне их вьюжного великолепия.
Хороша картина!Видно, что даме она по душе. 
По душе настолько, что она снисходит до объяснения.

- Думаю, -дама задумчиво перебирает в сумочке, – думаю, дочке очень понравится . Хочется, чтобы она удивилась и обрадовалась.

- Я бы обрадовалась, - вторая продавщица на минуту отрывается от своего занятия.
Край слюдяного рулона выскальзывает из-под пальчиков и с весёлым шелестом скручивается в подзорную трубку.

- Значит, упаковываем? – девушка не может сдержать удовольствия.
Ну, ещё бы: постер не дешёвый. Значит,  к её дневному заработку добавляется вкусный бонус.

- Да, да, я беру…- дама всё любуется хризантемами.

Вдруг она горестно охает. Мы с удивлением смотрим на неё.

- Девушка, их ШЕСТНАДЦАТЬ! – глаза покупательницы в смятении ищут сочувствия на наших лицах.

- Кого шестнадцать?- продавщицы испуганно переглядываются.

- Хризантем – шестнадцать. Нет, я не могу взять эту картину! – сумочка поспешно глотает кредитку.  Дама  расстроена.

- Да что случилось? Почему вы не можете взять картину? При чём тут количество хризантем? – продавщица забывает про такт и повышает голос.

- Как «при чём?» Очень даже «при чём!» – лицо покупательницы покрывается красными пятнами. -  Вы не знаете, куда приносят чётное количество цветов?

- Куда? – девушки не замечают, что задают вопрос синхронно. Они действительно не понимают

- Чётное количество цветов несут на похороны. Вот куда! – дама недоверчиво вглядывается в наши лица.

– У нас же такой обычай. У русских. Разве вы не знаете?
У меня дочь в депрессии, понимаете? Три месяца назад похоронила мужа.
Ей всего двадцать пять лет. – дама вдруг теряет всякий лоск и превращается в печальную, безутешную женщину.
– Мы уже не знаем, чем её встряхнуть, чем обрадовать.
Она в любом деле видит только тёмную сторону. Даже ложка у неё падает к беде.
А я ей подарю шестнадцать хризантем? – женщина плачет,  сумочка услужливо предлагает ей кружевной лоскуток.

Мы молчим, потрясённые чёрной правдой.
Праздничное настроение жухлыми хлопьями осыпается под ноги.
Шестнадцать хризантем оскорблено замирают.

А в далёкой  южной стране, наверное, икнул художник, уронив с вилки аппетитную маслину.
Ну откуда ему знать, что эти непонятные чудаки-русские придают такое магическое значение количеству цветов в букете?
О, мама миа! – он задумчиво подносит бокал к губам и впервые не ощущает вкус солнечного  лимончелло. 

Сумерки оседают на лица прохожих сизым дымком выхлопной трубы.
Нам бы только ночь продержаться.
А завтра мы проснёмся молодыми, дерзкими и желанными.
Завтра - наше время. И мы отомстим.

Эй, мужчины! Осыпайте нас розами, тюльпанами, хризантемами и любовью!
Но смотрите, будьте внимательны: пусть охапка вашей нежности не делится на два! Нам каждой нужно нечётное количество. Чтобы только одной. И больше никому!