Храм любви. Гл. 24. К Надежде

   
ГЛАВА 24. К НАДЕЖДЕ   

               Музыка любви беззвучна лишь тогда,
               когдаъ нет денег.
                Автор

По прибытии в Москву он быстро договорился об аренде
помещения для разгрузки товара и предупредил железнодорож-
ную станцию о предположительном времени поступления ваго-
на. Вагон, по его наметкам, должен был поступить через неде-
лю — две, и он решил, что имеет несколько свободных дней.
Имея на руках наличные деньги и немного свободного
времени, он напел на магнитофон под гитару несколько своих
ранее сочиненных песен и сразу поехал к Надежде. Из ее рас-
сказов он точно рассчитал, что она могла находиться у своей
любимой воспитательницы, которая была для нее как мать.
Зная этот адрес, он ехал, уже не сомневаясь, что ее найдет
и будет сюрпризом. Приехав утром в ее провинциальный горо-
док, он встретил на вокзале молодого парнишку из местной
музыкальной школы, играющего на скрипке за подаяние. Спро-
сив его, сколько он зарабатывает за один день, он вытащил
три сторублевых купюры и подал ему. Это было гораздо боль-
126
ше, чем приходилось зарабатывать ему за день. Мальчишка об-
радовался, и тогда он попросил его зайти по указанному им
адресу. После звонка в дверь под аккомпанемент скрипки до-
говорился, что он преподнесет цветы девушке. Для этого он за-
казал такси. Таксист довез его до указанного адреса и стал
ждать.
Букет был большим и настолько шикарным, что когда он вы-
шел из такси, то от дороги до подъезда все проходящие обраща-
ли на мальчишку особое внимание. Подойдя к дверям и поста-
вив букет у дверей, он постучал и заиграл на скрипке мелодию
одной из ее песен. Мелодию предварительно напел ему Арабес,
и когда Надежда вышла, вручил цветы, добавив:
— Вас ждут в кафе, карета подана и ждет.
Она, шокированная таким подарком, прошептала в расте-
рянности:
— Я выйду через несколько минут.
Она вышла быстро и под звуки музыки села в машину. Кафе
находилось поблизости, всего через улицу. Всю обратную доро-
гу до кафе скрипач шел впереди такси, играя на скрипке. Маши-
на медленно следовала за ним. На антенне машины флагом кра-
соты развевалась ее голубая шляпка с ленточками под цвет ее
волос. Когда машина подъехала к входу в кафе, она вышла
из нее и, сняв с антенны шляпу, направилась к дверям. Скрипач
шел за ней до входа, и пока она не скрылась за ее дверями,
продолжал играть.
Она шла в коротенькой просвечивающей юбочке и маечке,
прикрыв перемешанные темные волосы с голубыми их прядя-
ми шляпой. Ее фигура в обнажающем свете дня светилась све-
жестью эротической прелести юной красоты. Утренний ветер
развевал свисающие из-под шляпки кудри. С лица не сходила
задумчивая настороженность, говорящая о какой-то скрытой ра-
боте женского ума.
Лицо юной женщины не всегда отражает ее душу, и чем та-
лантливее она, тем с большей артистичностью она может ее
скрывать. Если к физической красоте женщины мужчина привы-
127
кает быстро и может не чувствовать ее постоянного влияния, то
к красоте души, как к аромату, он всегда привязывается сильнее.
Женщины как цветы: у каждой свой душевный аромат и период
цветения. Цветы без запаха, как и женщины, — большая ред-
кость. Душевный аромат Надежды мог иметь разные оттенки
и с разными мужчинами и в разных обстоятельствах раскрывал-
ся именно той пленительностью, которой она хотела казаться.
Нет, ее душа не была храмом добродетели. Скорее всего, она
была храмом энергии огня, который требовал постоянной жерт-
вы других, и, пылая этим, светилась магией очарования.
Эта магия ее красоты при коротенькой юбке всегда поража-
ла десятки мужчин. В ней она становилась властительницей их
сексуальных энергий. Если ветер задирал ей подол юбки или
она сама как бы невзначай задирала ее, оголяя свои ноги
до сверкания трусиков, мужчины теряли рассудок и, как манная
каша, растекались перед ней. Руки ее плавно расходились
от удивления, как бы рассыпая чудодейственный песок колдов-
ства. Золотые флюиды очарования магическим песком засыпали
ее путь. Мужчины в такие минуты от очарования и возбуждения
готовы были его целовать, набивая в свои штаны страсти. Даже
мертвые, считала она, должны были встать из могил и танцевать
под музыку ее шагов с плачем о невозможности опьянения
с нею в любовной страсти. «Я если не колдунья, но магическая
краса и могу делать из мужчины все что хочу. Я могу их обманы-
вать любовью, и они с радостью будут принимать этот обман.
Ложь и магия любви — это единственное оружие женщины, ко-
торыми она может удачно защищаться и утверждаться. В борьбе
за счастье все средства хороши, — говорила она себе в эти
мгновения колдовства. — Надо, чтоб это всегда касалось того,
кому все это адресовано, и тогда даже самый большой грех бу-
дет прощен и навсегда забыт».
В этой утренней свежести ее лицо с голубой копной волос
и накрученной на затылке косой светилось возбужденным аро-
матом радости, но не могло скрыть загадочной настороженно-
сти. Она предполагала, что это приехал изголодавшийся по ее
128
телу Арабес, и по характеру визита поняла, что он при деньгах
и в хорошем, не пугающем ее настроении. Тщательно готовилась
к выходу, надеясь при встрече покорить его взор своим видом
еще издалека.
Увидев его сидящим за столиком в умиленном состоянии,
с загадочной самодовольной улыбкой, поняла, что весь этот кон-
церт встречи был срежиссирован им из благих чувств.
— Это ты? Как я рада, — подходя к нему, воскликнула она. —
Это сюрприз. На такое способен только ты, большое тебе спаси-
бо. Где ты нашел этого музыканта?
— Я заработал деньги и сразу приехал к тебе. Ты исчезла
неожиданно, вот и я решил появиться так же. С глаз долой —
из сердца вон не получается. Ты находишься в той части души,
в которую я никого раньше не пускал. Сердце мое будет всегда
только с тобой. Музыканта нашел на вокзале.
— Ты правильно сделал, что приехал. Это была проверка
любви. Значит, любишь, а за что?
— Любят не за что, а потому что хорошо, и пока хорошо, по-
ка живо очарование. Твоя проверка любви может убить твое
очарование. Больше так не делай. Мне может показаться, что ты
и изменой захочешь проверить мои чувства. Не верь людям, ко-
торые думают, что измена — самая сильная проверка чувств.
Не дай бог этого знать. Помню, одну бабку судили за то, что она
деда прибила после того, как он признался, что в молодости ей
изменил. Даже если это происходит по пьяни и в беспамятстве,
мужчина переживает это болезненней женщины. За измену
раньше казнили, а некоторые государства лишали женщину
гражданских прав. Ты весь мой мир, та радость, ради которого
бросил все, и вот опять приехал за ней. Весь остальной мир для
меня ничто. Ради тебя я готов с ним делать что угодно, ибо по-
ставил на карту всю свою жизнь.
— Прекрасно страшный комплимент. Сейчас мне, наверно,
позавидовали бы и убоялись все женщины мира. Я ждала тебя,
верила и знала, что ты выскочишь из кризиса, заработаешь
деньги и приедешь. Если это так, то ты развернул солнце с запа-
129
да на восток и мыслями, и делами, если это мне не снится, то ты
бог. Я подарю тебе небо любви. На столпах таких, как ты, только
и держатся эти небеса счастья. Восхищаюсь тобой и боготворю,
ты своей любовью поднял меня на эти небеса и, надеюсь,
не дашь упасть.
Она стала его целовать, игриво шепча:
— Я постараюсь своими ласками вдохнуть в тебя свой жар
сердца. Моя страсть к тебе чиста, как девственный снег. Только
пусть все эти признания не породят в тебе высокомерия и не за-
валят отгоревшим огнем из листьев лести, а станут истинными
чувствами. В наших отношениях это главное.
— Я боюсь только лжи, и пока ослеплен твоим очарованием,
буду идти на риск, пренебрегая даже запахом беды, — отвечал
он ей.
Подошла официантка и прервала страсть их объятий. Они
заказали традиционно шампанского и фрукты. Шоколад она
не ела, так как всегда боялась пополнеть. Подойдя к барменше,
он попросил ее поставить кассету своих песен, которую привез
с собой. На ней были записаны песни: и те, что он напел до сво-
ей командировки, когда сидел совершенно без денег, и после.
Сидя за столиком и поцеживая шампанское, они вниматель-
но слушали его песни. В кафе кроме их в этот ранний час никого
не было. Когда звучание кассеты кончилось, она, показав ему
свои сексуальные ножки, сказала:
— Эти песни так же красивы, как мои ножки. Я такого от тебя
не ожидала. Это сюрприз. Ты шокировал меня сегодня дважды.
Я их подработаю и буду петь, а ты — целовать эти ноги, — с эти-
ми словами она положила их ему на коленки и стала, вновь при-
жимаясь, целовать его.
Допив шампанское, они пошли гулять по городу.
Он похвастался, что заработал столько денег, что может ку-
пить ей автобус и сделать из него собственный передвижной те-
атр для нее и ее кукол.
— Представляешь, — говорил он, — тебе не нужно будет
платить за дорогую аренду… В прицепе будет раздвижная, как
130
гармошка, арматура для крепления сидячих мест, а кресла могут
накачиваться воздухом, как надувные матрасы. Чтоб дождь
не портил людям настроение, каждая пара кресел будет состав-
лять закрытое купе с тентом. Получится что-то вроде интим-теат-
ра, где никто не будет видеть соседей. В такой театр будут ва-
лить даже просто пообщаться наедине друг с другом. Тогда даже
посещение не будет зависеть от того, что будут показывать
на сцене. Тебя бы устроила такая перспектива?
— Это, конечно, интересно, но слишком нереально, сейчас
деньги будут нужны для раскрутки, — ответила она. — Прибере-
ги их.
— У меня почти все готово к запуску рекламы. Я решил вы-
пускать подарочные коробки с твоими кассетами и конфетами.
В каждой коробке конфеты-колокола. На каждой обвертке-ко-
локоле жемчужина с твоим изображением на иконках. Из ко-
робки конфет можно составить ожерелье или браслет на руку.
Они уже складированы. Надо заключить договоры с кондитер-
скими фабриками к женскому, к мужскому празднику и Новому
году. Выпущены календари и пакеты с твоим изображением. Од-
нако Рушави куда-то пропал и пропали остатки денег на счете.
Тебе он не звонил?
Надежда в задумчивости помотала головой и быстро пере-
вела разговор.
— Давай я тебе пока покажу свой город, где жила после
Чечни, — предложила она, и он согласился.
Остаток дня они решили посвятить знакомству со всеми его
красотами. Зайдя в церковь, он поставил свечку перед распя-
тьем Иисуса и, молясь, попросил себе и ей в их затее удачи.
— Ты разве веришь в бога, которому сейчас молишься? —
спросила она его. — У тебя же в голове своя религия мировой
неплатонической души, и даже проект своего храма имеется.
Он, насколько я поняла, будет вместилищем воскрешения,
и не на жертвенной крови Христа, а на огне любовного счастья,
на его сердечном даре как мировой благословенной религии
сердца и личного счастья. Разве не так?
131
— Человек должен в кого-то или во что-то верить. Моя, на-
деюсь, и твоя религия — это интимная религия соединения
с природой, а она не отрицает его светской веры всеобщих на-
дежд. За время своего одиночества и своей командировки я
еще больше в этом уверился, так как встречался с подобными
себе лицами.
— Это интересно. Если они женщины, я должна ревновать
али как?
— Не надо ревновать, ничего серьезного быть не могло,
ведь я люблю тебя. Кроме того, на моей шее, как шагреневая ко-
жа, находилась вытащенная из трусиков твоя голубая прелесть.
При приближении к женщине она ссыхалась и сразу напомина-
ла о тебе.
— Да ладно, так я и поверила; но в то, что любишь, верю
и поэтому даже если случайно согрешил бы, простила. В этом
разумность и сила нашей любви, но не забывай, что врать мне
не надо. Лучше горькая, но правда.
Однако Арабес знал, что в любой, даже случайной связи, как
случайно брызнутой и счищенной с костюма грязи, лучше
не признаваться никогда. Так спокойнее всем, считал он
и как бы задумался над сказанным ею, а она продолжала:
— Христос звал к идеальной любви в этом грешном мире
наживы через терпение и прощение, и этот зов истины будет ве-
чен. Концепцию построения идеального мира он дать не смог,
но как праведно жить в этом мире, молвил. Мы тоже дать его
не в силах, но мы с тобой можем хотя бы пытаться не презирать
себя за ошибки, чтоб грех не оставался пагубной стихией.
Он посмотрел ей в глаза.
— Я в твоих глазах вижу своего бога, — промолвил он ей, —
и себе уже все доказал. Не надо колотить друг друга заблуждени-
ями на эту тему. Разве ты забыла, что когда-то говорила о свобо-
де любви как о высшем счастье, которое в любви позволяет лю-
дям соединиться с природой своих страстей и желаний? Мы же,
кажется, давно договорились, что право на такую свободу долж-
на давать религия, но религия страсти, а не платонической души.
132
— Да, да, ты прав, мы об этом договорились, но с какого-то
момента я стала не хотеть или сомневаться в этом.
Арабеса это насторожило, и он спросил:
— Ты что, не хочешь уже стать мне поддержкой в этой рели-
гии, где право на проявление конкретной любви и чувств к себе
должна давать женщина? Уподобившаяся богам, она должна ес-
ли не призывать, то хотя бы вымолить это право у бога.
— Зазвенеть этому праву в полную силу может и не удасться
ни в твоих, ни в моих песнях. Что уж говорить о храме в том по-
нимании, в котором я вижу его. Несмотря ни на что, мы уже за-
ставляем что-то звучать, и их я признаю и разделяю. Говорят же:
не стоять Руси без праведников, а миру без России. Ты этим ли-
шил меня снов, и я постоянно думаю о тебе. Можешь перерезать
мне глотку и вырвать язык, но по внутреннему зову хочу, чтоб ты
знал, что готова петь песни и в твоем жанре, но их — после пер-
вого успеха. В демократии любви я уже стала сомневаться. Все
это может превратиться в смутное время, и я готова играть без
правил в любви, ведь без зова сердца написать ничего нельзя,
зова правил не напишешь. Не хочу жить в союзе и мире ненуж-
ных грез. Любовь как была, так и будет стихией, порождающей
133
безликий хаос. Можно ли ее подчинить долгу и закону, как хо-
чешь ты?
Какие-то сомнения в своей вере уловил он в ее голосе
и мыслях, и они неожиданно произвели смуту в его убеждениях
праведности себе. Чтобы развеять их, уточнил:
— Я пока еще надеюсь, что в этом нашем деле ты мой, а я
твой союзник. Храм — это мое «я». Даже если тело мое умрет,
останется мое «я». В этой самости я буду счастлив даже мерт-
вым. За свободу любви по таланту, делу и своему душевному со-
вершенству как заслугам перед богом я пока верю. Пусть будут
и жрицы любви, и божьи послушницы, и королевы свободной
любви со своими согласованными законами и порядками, ибо
без любви все грех. Для моей любви может быть только одна
не навевающая сомнений неверности дама, ставшая «огнезвез-
дьем» моей души. Вместе с ней я готов жить светом своих воз-
можностей.
Она в ответ долго молчала и, как бы оправдывая это долгое
молчание, наконец заговорила:
— Я пытаюсь понять, в какое время тебя уносят твои мысли?
Твои раздумья доводят меня до головной боли и растворяются,
как облака. Какое место в твоей религии отведено мне как жен-
щине и твоим поступкам, построенным не на лжи? Жрица я, по-
слушница или королева? Может, ты не любишь меня, а просто
видишь во мне средство достижения своих фантастических це-
лей?
— Ты королева, королева всего! И я готов выполнить любое
твое желание, но даже если ты считаешь, что все так фантастич-
но, это не беда. В искусстве, а особенно в песне можно призы-
вать к самым фантастическим, но позитивным целям. Надо быть
Дон Кихотом, иначе останешься незаметной в этой серой массе
певцов. Помнишь, как в самом начале наших отношений Рушави
пел нам песню о хороших чудаках? И это не плохо. Я ради этого
встал рядом с тобой.
— Никогда нельзя иметь слишком много желаний. Всего
не обнять, — возразила она ему. — Возомнить себя королевой
134
и пуститься ради этого во все тяжкие значит потерять голову,
а королеве без головы быть не резон. Мне по нраву голубая
кукла-русалка, несущая радость и утешение мужчине. Прене-
брежение или вульгарное отношение к таким может принести
несчастье мужчине. Так что меня всегда надо любить. Это са-
мое дорогое женское желание, но и женщине должен нравить-
ся мужчина. Одному она может подарить только вечер, друго-
му — целую жизнь. Мне, да и окружающим религия с правами
различных свобод дарящего ей смотрящего святого со свечкой
у ног, может, и не нужна. Давай не будем сейчас об этом гово-
рить?
— Ну если об этом не говорить, то сомнения будут меня му-
чить, ведь ты будто изменилась и утеряла наше прежнее пони-
мание. Кто или что в тебе убило эту твою возвышенную в моем
понимании убежденность? Я так, наоборот, в правоте своего де-
ла еще более укрепился. Помнишь, как ты говорила, что будешь
мне поддержкой? Чтобы иметь уверенность, мне нужен понима-
ющий рядом человек. Зачем ты меня расстраиваешь? Над синим
озером твоей мечты я хочу расстелить зарю счастья, и ты меня
не разочаровывай. Я получил финансовое фиаско, и ты стала ду-
мать по-другому. Однако я поднялся и вышел из кризиса. Это
право далось мне любовью твоего сердца; если я его потеряю,
опять для меня это станет…
Арабес недоговорил. Надежда поняла, что он хотел сказать:
крах. Когда они вышли из церкви, она рассказала ему свой од-
нажды приснившийся сон.
— В приснившемся сне, — говорила она, — видела, будто
выходишь ты из какого-то фантастического храма. Тебя прово-
жают какие-то две женщины, но ты уходишь от них и я как будто
кричала тебе что-то непонятное. Ты идешь на мой зов по земле
босиком, с цветами, а кругом сыплется снег и заметает землю.
Сугробы становятся большими, и ты постоянно проваливаешься
в снег, но цветы не замерзают и даже прорастают сквозь сугро-
бы. Идешь и несешь за спиной какой-то бумажный лист, боль-
шой-большой, больше тебя, и ты гнешься под тяжестью его.
135
На листе написаны какие-то законы. Я подумала: наверно, о сво-
боде любви. Святые за тобой гонятся и палками бьют по этому
листу, будто хотят разбить этот лист скрижалей, раздражающих
их убеждения, а он как будто стеклянный, но не бьется. Когда
у них этого не получилось, они гурьбой друг за другом сели
и стали воздавать молебен богу. От их молитв лист вспыхивает
пламенем, но не сгорает, а превращается в голубя любви и кру-
жит над тобой. Потом он садится ко мне на плечо. Ты хочешь
подбежать ко мне и что-то передать. Я смотрю и вижу, что ты
держишь в руках мое сердце и куночку, которую я тебе накину-
ла на шею как талисман при отъезде. Потом ты будто говоришь,
что этот талисман порвался, но тут между нами пробегает чер-
ная кошка. По следам этой кошки образуется ручеек и быстро
превращается в реку. Ты мнешь мою куночку, как снежок, и бро-
саешь мне. «Почини!» — кричишь. Я думаю: зачем мне вторая,
сердце то у тебя, но пытаюсь ее поймать, дергаюсь и просыпа-
юсь.
— Какой-то кошмарный сон, то ли пророчащий беду, то ли
еще чего. Однако ты в нем увидела провожающих меня дам,
и это как правда. У меня неприятный случай там в командиров-
ке был: одни дамы меня ограбили, другие помогли.
Он вкратце рассказал о своих приключениях, не доходя
до интимных признаний. Сказал, что долго беседовал с дамами
и они практически ему показали что-то подобное тому, что он
хочет сотворить на дебаркадере. Высказал некое сомнение, что
их фирма, ныне ему думается, скорее была тайной поставкой
дам легкого поведения в ремонтные зоны зэкам для развлече-
ний. Надежда не стала вдаваться в подробности, но посочув-
ствовав ему по поводу случившегося, спросила о том, что его
поразило.
— Эти дамы, — объяснял он, — так же, как и ты, мечтают
о свободной любви, но не чаруются продажей дам, и притом
утверждали, что это не проституция. У меня сложилось сложное
восприятие их дела. Напрашивались переехать в Москву и пора-
ботать у меня. Для них храм любви создать, как два пальца…
136
Только, мне кажется, он сразу превратится в дом терпимости,
хотя они тоже, как и ты, сторонники свободной любви на узако-
ненной интимности, на контрактах согласованной морали.
— Но ты тоже такой, Арабес, — промолвила она ему.
— Не совсем, и в этом вся проблема. Да я против уравнилов-
ки и безликости, а для них деньги превыше всего, и любым пу-
тем. Никогда и никто меня не убедит в том, что свобода как рав-
ное право всех в одной постели жизни — это божья благодать
и человеческое счастье. Право, по мне, как уже и говорил, — это
всегда общественная воля меры любви и свободы, только вот
заработать на этом ныне довольно сложно, и нужно ли — в этом
мои сомнения. Вот и решил в первую очередь поднять тебя, все
будет зависеть от песенного восприятия тебя народом. Здесь
только два пути: или задеть интерес и сердца масс, либо полу-
чить поддержку власти. Только после этого можно говорить
о чем-то большем. «Сначала было Слово», — говорил Бог,
а в песне — небесная сила. Храм — это как получится, ты сейчас
для меня все.
— Для меня тоже иметь много денег — это не значит пу-
ститься во все тяжкие. Свое право на то, другое, на свободы
люблю отстаивать в честной борьбе, а не как мусульманин,
деньгами на гарем. Однако и для меня деньги — это энергия
борьбы, и в условиях нашей действительности выживания без
них не добиться победы, их всегда должно быть столько, сколь-
ко доброй мечты у каждого. В любых формах борьбы их нужно
столько, сколько нужно для нее, так что твои дамы в чем-то бы-
ли правы.
Арабес задумался и, обняв ее, промолвил:
— Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, но, что
должно делать каждого Юпитером? В жизненной борьбе за это
звание мужики больше надеются на себя, на свой ум, риск
и свои руки, женщины больше надеются на руки мужчины.
— Таков закон природы. Приглядись, — усмехнувшись, отве-
тила она, — женская свобода желательна только в творчестве
и любви как забота и поддержка его. Нарушение этой диктату-
137
ры, как божьего закона, — грех. Сильными среди мужчин могут
быть только те, кто может обеспечить себя и избранницу, сделав
ее счастливой. Значит, в обществе такое право должно быть как
благодарность общества за заслуги перед ним. Однако опять
они должны быть честными деньгами, все другое — неуправляе-
мый бардак.
— Вот-вот, что-то вроде так и не так, но это трудно разрешать.
Возмущение может хватать за волосы, но целовать себя мужчи-
на, держа ее также за волосы, как куклу, даже через право, пода-
ренное богом или обществом, счастливым никого не сделает. По-
купать его — тоже грех. Нужное желание только отношением
можно создать, и то если очарование заказать. К этому тут, как ни
крути, каждый должен наше или подобное дело веры стяжать.
— Куда уж нам до этого. Скажешь сейчас, что и богов нужно
на совместимость тонкой организации каждого стяжать согласно
звездным зодиакам. Природа же поделила все между видами
и типами, по душевной совместимости каждому дали свой закон
свободы и любви как инстинкт в его проявлениях. Она и наши
свободы танцует. У женщин потому могут быть свои свободы,
что то диктуют им их боги красоты.
Так убеждая его, водила по улицам, и ветер развевал ее куд-
ри. Она то прижималась к нему, то отбегала и пряталась в зарос-
лях кустов, растущих вдоль их пути следования. Он старался ее
поймать и в объятьях страсти покрыть поцелуями. Она не сопро-
тивлялась и не уставала в своей энергии движений, а практиче-
ски танцевала свой танец любви. Когда они уселись на скамей-
ке, в тени маленького скверика она уселась ему на коленки и,
обнимая его с ласками, шептала:
— Ну что еще мужчине надо для полного счастья, какой та-
кой свободы? Ты сейчас полностью свободен.
— Да разрешение на право обладания женщиной находится
у женщины, и, похоже, взаимность чувств только и дает право
на их свободы. Будем считать, что твоя свобода есть моя свобо-
да, да и смысл, к которому иду. Только ты права ведущего
по жизни с трудом отдаешь любимому мужчине.
138
Она, не совсем понимая его, думала о своем. Нет, она уже
не хотела говорить ему о браке, как в первый раз, но сожаление,
что пошло все не так, как ей хотелось, пылило на душу неким
разочарованьем. В этом со стоянии она, скрывая его, нехотя
продолжила разговор на эту тему:
— К сожалению или нет, но в этом моя особенность взаим-
ности, любимому мужчине мне ничего не жалко, пока он согре-
вает и носит меня на руках.
— А если он не сможет уже этого делать?
— Значит, любовь умрет. Духовная ориентация только делит
людей на видовые кланы, как зверей на стаи. Каждый выбирает
в ней по себе, ослабевший может потерять все.
— Неужто общие духовные пристрастия и интересы неспо-
собны сохранять чувства в роковых случаях к уже обессиленно-
му мужчине и это обрекает их на быструю смерть?
— В каждой стае либо сильный, либо умный диктует условия
выбора и свобод, и только у людей брак в виде семьи может со-
хранять прежние чувства. Ты же брака боишься. Шнурки твоей
нерешительности спутали все карты. Только в браке, если жен-
щина умней мужчины, может доказать право на превосходство
своих свобод или сохранять их в прежних отношениях.
— Ты, как Жанна д’Арк, идешь к своей цели, а говорила —
не она и не Асоль. Не волнуйся, все станет на свои места и как
ты хочешь, нам бы только закончить проект.
— Как же тогда нам быть ныне? Не знаю, кем я себя сейчас
считаю.
— Главное, чтобы ты знала, кем я тебя считаю. Я же дарю те-
бе все без сожаления. Ты для меня ангел, посланный с неба. Для
всех других я могу быть дьяволом, но ради любви эта ситуация
заслуживает прощения.
— Вот потому я и танцую тебя. Однако если женщина дала
согласие на проявление к себе любви, даже если не любит сама,
она должна подчиниться свободе, установленной ей мужчиной,
и я подчиняюсь этому, но хочу из послушницы или жрицы пре-
вратиться во что-то большее, значимое и официальное. Я же
139
по звездам твоя половинка, они пророчат нам совместную
жизнь и мою любовь, но только в узаконенных формах.
— Ну, это тебе только кажется, и насколько все серьезно,
со своей стороны я доказал — и способность, и преданность
своей вере и тебе. Не надо делать из себя жрицы, ты королева
и моих мыслей, и своей свободной любви. Даже победительни-
цы конкурсов красоты рядом с тобой меркнут. Ты открыла двери
моей души и уже живешь там, где никогда никто не бывал, и ес-
ли я мечтал, то в них старался никого не пускать. После послед-
них дел я изменился и сейчас решил все-таки узаконить наши
отношения, хоть сегодня.
— Красивая песня радости, но не по мне. Ты как был женатым,
так и остался им, только не пойму: на жене или на храме и своей
вере? Ни влиять на интимные свободы, ни тем более узаконить их
как-то не удастся, даже через некую религию любви с кодексом
свободной любви. Чтобы можно было получить право управлять
миром душ, ты хотя бы попытайся управлять одной моей.
— Какой-то град с неба в твоих словах стучит по мне, а я по-
прежнему пытаюсь, как мячик, прыгать и не лопаться под его
ударами. Не знаю и боюсь, а, верно, больше это может стать мо-
ей трагедией от страха потери тебя, чем от сомнений в своей ве-
ре. Ведь то, что ты называешь моей верой, я называю волей
красного огня из глаз желаний ради сотворения новой жизни.
В этом стремлении эмблемой, считаю, должна стать ты. Это
не может мешать традиционной вере, — отвечал он и шептал то
покаянную молитву, то стихи.
Она только уяснила для себя последнее сказанное им.
— Бога любовной страсти как созидателя нового существа
жизни и блага человечества я пока не вижу и не слышу,
но несмотря ни на что, в сложившейся ситуации могу узаконить
гарантией наши отношения.
Когда они за нагромождением таких разговоров оказались
у здания суда, он сказал ей:
— Ну вот мы ушли от храма божьей церкви, а он привел нас
к храму чести и суда.
140
— Значит, эти два института связаны между собой, — ответи-
ла она ему. — Ты же только в церкви поклонился христианскому
богу, а думаешь, о боге другого толка. Может ли он услышать те-
бя и послать успех? Более того, может наречь дьяволом. Бог же
сотворения всеобщей безликой и платонической любви народов
живет и здравствует под сводами того храма, в котором мы по-
ставили свечи. Можно толковать, что поставив свечи, ты хочешь
найти общий подход и уйти от поля брани между своим и свя-
тым.
— Наверно, и суд, и церковь — это один клуб интересов об-
щества, и они могут ходить в одном сером платье с лицевой из-
нанкой, только один на одной их стороне, другой на другой.
На том и другом могут быть одни те же символы. Крест распятия
напоминает меч кары: один — символ возмездия, а другой — со-
творения кары.
— Этот чистый русский городок в истории всегда был город-
ком терпения и святого мужества, Пути успехов и спасения на-
чинались здесь. Вера и надежда — продукт любой религии. Мое
имя — тоже символ религии, а что может быть продуктом твоей
религии?
— На этот счет я уж много говорил и с собой, и, кажется, с то-
бой, и еще когда-то с кем-то, но сейчас я, как тебе обещал, хочу
осуществить реальность своего дела. Давай как-то узаконим на-
ши отношения на практике, чтоб ты не мучилась греховностью
наших отношений и моей нерешительностью. Заодно совершим
основной акт моей веры, которой должен служить храм. Иначе
говоря, я хочу надеть домашние тапочки на наши отношения.
— Что это значит? Не мучай, толком говори.
— Если мой развод — это длительный процесс, а наши отно-
шения — уже свершившийся факт, то находясь здесь, рядом
со зданием суда, зайдем к нотариусу и оформим моральный
контракт наших негласных отношений.
Она с удивлением посмотрела на него, промолвив:
— Ну давай попробуем. Только мне кажется, не захочет но-
тариус заверять такой тайный контракт. Опять же, кто и как бу-
141
дет гарантировать его соблюдение? Такой контракт как нож
в сознании законников, хотя мог бы стать каждому спасением
от искушения.
Они зашли в здание и, усевшись за свободный столик,
в комнате для собеседований быстро составили некоторый текст.
В тексте говорилось, что он и она составили настоящий мораль-
ный контракт на пробные семейные отношения. В этих отноше-
ниях они дают друг другу обещание, что в течение разводного
периода Арабеса они дают друг другу гарантии верности
и недопущения конфликтных стрессовых ситуаций. После завер-
шения его бракоразводного периода обязуются, при сохранении
обоюдного согласия, обвенчаться законным браком. В качестве
страховки данного морального контракта вносят по сто тысяч
рублей.
Тут Надежда возмутилась несогласием, утверждая, что таких
денег у нее нет. Тогда Арабес пошел на уступки и сказал, что он
внесет больше при сохранении общей суммы залога, и внесет
на столько больше, на сколько лет он старше ее. После, подсчи-
тав, она призналась, что и таких денег у нее нет. Этого он как
будто ожидал и без тени сомнения успокоил ее, сказав, что эту
сумму он одолжит ей или подарит, в случае если исковой ситуа-
ции не возникнет с ее стороны. В случае возникновения иско-
вой ситуации эта сумма будет отнесена на затраты по продвиже-
нию их проекта, уменьшая или увеличивая затраты.
— А финансовые затраты только твои.
— Я твои творческие затраты оценил как равные по стоимо-
сти моим. В них стоимость литературного, музыкального и во-
кального исполнения на период полной окупаемости должны га-
рантировать получение равной прибыли как от равных затрат.
Это, я считаю, заманчивое условие и гораздо справедливее
условия издательства за твою книгу, где они от стоимости твоей
книги имеют более семидесяти процентов.
— Я уже согласна, но чувства, как погода, непредсказуемы,
и если за этот период они изменятся, то тут наш контракт обер-
нется молотом насилия над ними. Как же тогда с твоим миром,
142
где не должно быть насилия? Под таким контрактом я соглашусь
с обвинением, что убила бога, а ты станешь проклятым богом.
— Ты должна выбирать, и в случае несогласия тот, в кого ты
влюбишься, должен будет возместить все мои затраты с возмож-
ной прибылью.
— А если провал компании?
— Ты остаешься как автор со своими произведениями, а я
остаюсь с правом наравне с тобой использовать еще одну по-
пытку реализовать коммерческий вариант без тебя.
Надежда задумалась, но в конце концов согласилась. Когда
документ был готов, они зашли к нотариусу. Нотариус долго изу-
чал и, наконец, произнес:
— Мух вместе с котлетами подали. Если говорить о брачном
контракте, то он незаконен. Таковой может составляться после
официального брака и вступает в силу при разводе. Я не хочу
лишаться лицензии, заверяя сомнительные документы. Все дру-
гое — если господин Арабес юридическое лицо, то я здесь
не нужен.
Расстроенные, они вышли, и уже за дверями конторы Арабес
заверил этот документ своей печатью.
— Теперь вернемся в церковь и попробуем освятить этот до-
кумент.
— Зачем, чтоб еще раз убедиться, что и поп не рискнет освя-
щать наше незаконное явление морального контракта? Он ско-
рее пожож на непонятный юридический бутерброд. Контракт
морального согласия, где порядок в отношениях нашей любви
будет узаконен и регламентирован, а обман и моральная изме-
на станут наказуемы и не развиваться по законам стихии мо-
ральной мести, для религии это грешный миф. Дело даже
не в форме. Его возможная реальность поощрения не найдется
нигде — это только твоя выдумка. Правда, у меня в книге о по-
добном я тоже упоминаю, но так же, как и в фильме «Петьдесят
оттенков серого». Нынче даже стих о гостевом браке есть.
— Ну, расскажи.
— Да запросто, — и стала рассказывать:
143
И не твоя, и не моя,
И похоже, что ничья,
Стоит девчонка у окна.
Что ты, горькая душа,
Загрустила не шутя?
Или все это привычка
Думы сеять у окна?
И горит зажженая перед ней свеча.
Может, ждешь ты принца, счастья на века,
Что в карете сказочной с детства и из сна
Воспитали грезы для святого дня?
Да не жди ты грезы, ведь напрасно ждешь,
Для божьих подаяний молитвы зря поешь.
Сказки, только сказки, детские мечты,
С парусами Грина исчезли корабли.
Отзывается ветер с небес в темноте
И печальные думы разгоняет в душе.
Вот уж ей постучал, и раскрылось окно,
Молвил ей игриво с шуткою легко,
Что от поцелуя бога к ней летит давно.
Как юла, по квартире крутился
И в постель женихом завалился.
Мечты свершил ее, любя,
А свечу украсил искрами огня.
Соблазнил в поцелуях, надежду даря,
Так покорив, ушел вновь в небеса.
И любовью шальною зачала она,
От чего по ночам его снова ждала.
Ей оставив бессонницу при луне,
Обвенчав стихией будто бы во сне,
Страсть стихией надежды ее называл,
Будто эту мечту в думах ей навевал.
Невесть куда, невесть куда
Скрывался, вновь надежды не щадя.
Величие их освещала луна,
Света подаянием лаская без конца.
144
«Подаянье с неба если и заслужишь,
То тогда, что явится, искренне полюбишь.
На бога надейся, но сама не плошай
И раздумья лучше на дела меняй.
Под лежачий камень вода не потечет,
Только мхом раздумий сердце обрастет.
И такой, как я, ветер, — говорил он ей, —
Снова будет милым по судьбе твоей.
Заворожит мигом и дум твою свечу
Раздует и забудет, как осенью листву.
И ночами лишь будет матросить,
А поштормив, может и вовсе бросить.
Так приручит к гостевой семье
И раздумья новые по своей судьбе.
Лишь луну любви в подаянье подарит,
Что семью ожидания от грусти украсит».
* * *
— Судя по тому, что я читал в твоей книге и что ты рассказала
сейчас, мы с тобой одной крови. Вот для гостевой семьи обяза-
тельно нужен моральный контракт, и особенно таким, как ты,
в возрасте до двадцати пяти — двадцати семи лет, в период, когда
она должна родить, а общего угла нет. В это время они, как моло-
дое играющее вино, наподобие тебя, требуют усиленного обще-
ственного внимания и защиты, иначе это вино вышибет пробку
или разнесет сосуд, в котором бродит сублимация их чувств. Это я
понял, когда был в командировке и пытался найти денег на наш
проект. Так что в церковь все-таки зайдем. Я попробую дать свято-
му хорошие деньги, а за большие деньги они могут освятить его,
как пасхальный кулич, если никаких записей в церковных книгах
не потребуется. Во всяком случае, ты уже не будешь чувствовать
себя незаконной грешной жертвенницей, а как-то узаконенной
подругой на правах временной контрактной жены.
Они так и сделали, но, как и предполагала Надежда, поп по-
смотрел на контракт и назвал его греховным. Соблазн деньгами
145
был большой, но, видно, поп оказался большим божьим правед-
ником. Тогда Арабес сказал, что он сделает свадебный кулич
с оберткой из этого контракта, и тогда он обязательно освятит.
Надежда с усмешкой взяла свой экземпляр.
— Можешь делать со своим экземпляром что хочешь, а это
останется у меня как память о невозможности некой реальности.
Только насколько другим дамам это будет понятно и необходи-
мо в подобной ситуации? Не похоже ли это на вопль твоей ду-
ши, неспособной идти на развод? Практически ты хочешь узако-
нить гостевую семью параллельно законной. Хорошо лишь то,
что ты таким образом хочешь дать мне что-то вроде своей
охранной грамоты, гарантирующей на какой-то срок себе и по-
добным влюбленным образец некой формы сохранения отно-
шений или откуп перед богом от греха, в котором сейчас мы на-
ходимся?
— Более того, я думаю дать гарантии не только с моральной,
но и с материальной ответственностью. Узакониваю что-то вро-
де гражданской семьи, чтобы тебя и подобных нам не мучила
совесть морального и божьего осуждения. Когда я оформлю раз-
вод, мы заключим настоящий официальный брак. Через такой
подход можно думать не о религии свободной любви, а о рели-
гии семьи, любви и сотворения новых отношений жизни, и даже
больше — созидания отношений счастья.
Надежда засмеялась, как будто чему-то обрадовалась, и, по-
хлопав, поцеловала его.
— Значит, твой контракт может предполагать и брак на один
день, и за границей такое точно существует, я где-то об этом да-
же читала.
— Меня во всей этой затее волнует другое, — продолжал
он. — Придет время, и я не смогу тебя удовлетворять в сексуаль-
ном плане. Эта мысль меня не покидает и заставляет часто воз-
вращаться к ней, ты же моложе меня. Тогда наш брак, официаль-
ный брак, потеряет смысл, он станет нашей трагедией и моей
болью. Ты начнешь изменять, а быть мужчиной-рогоносцем —
это не в моем характере. Если бы уже сейчас в нашем законода-
146
тельстве была свобода различных брачных союзов, то я немедля
после нашего морального контракта заключил бы с тобою офи-
циальный духовный платонический брак, который не обязы-
вал бы меня традиционной моралью, но и не запрещал зани-
маться по обоюдному желанию любовью. Это было бы более
честно, чем то, к чему стремишься ты.
— Фу, какая ерунда, — возразила она. — Ты меня будешь
устраивать любой, и даже импотентом.
— И вовсе не ерунда. Мне же, кажется что тебя бы это устро-
ило, так как без свободы в браке ты умрешь, как умирают неко-
торые виды птиц в неволе. О твоем понимании этого вопроса
хорошо говорится в твоей песне. В той самой, где ты поешь:
«Мне не нужно ни славы, ни денег, я к земным благам не стрем-
люсь, лишь свобода мне в жизни отрада…»
— Но там же конец песни говорит об обратном. Ты выкинь
дурные мысли из головы.
— Однако я думаю, что ты даже в браке будешь гореть сво-
бодой, а институт брака во все времена был юридической тюрь-
мой моральной и сексуальной свободы, с наручниками ревно-
сти. Хочешь стать семейной и надеть наручники любви на свои
увлечения и чувства? Помнишь, я давал тебе стих со своей сте-
ны на дебаркадере, где говорилось о роли жены в семье?
— Помню, но я тебе и тогда, и сейчас отвечаю, меня ничего
не пугает, а для удовлетворения в сексе есть много технических
и медицинских приспособлений.
— Я сомневаюсь, что все это тебя устроит и ты будешь счаст-
лива и с импотентом, а других, не аморальных форм с изменой
при твоей любви к себе и свободе я не выдержу. Жить же с уко-
ром измены от окружающих и тем более с насмешкой над собой
я не смогу. Думаю также, что не наступит такой момент, когда
верность не будет иметь для меня принципиального значения
и я от твоей любви с другими буду получать удовольствие сам,
но зачем тогда связывать свою жизнь этим традиционным бра-
ком, где свои измены ты будешь вынуждена скрывать? Не лучше
будет и то, если это будет выглядеть торговлей твоим телом ра-
147
ди своего удовольствия, как в одном из фильмов, названия кото-
рого я не помню, где калека получал удовольствие от любви
своей возлюбленной с ухажерами, которых искал сам?
Жить не по лжи уже не получится. Вот и спрашиваю себя: что
такие отношения дадут для души? Ощущение собственности
на свою половину не будет? Ведь традиционный брак подразу-
мевает это, и зачем он будет нужен мне? Семья платонической
любви от русалок, как во второй сказке, которую я демонстриро-
вал также в первый твой день на дебаркадере, вряд ли, как
в сказке, найдет в моей душе согласие.
— Старая песня с мукой о сексе. Я оптом согласилась
со всем, что может быть. Зачем ты ковыряешь опять эту болячку?
Разве тебя не устроит такая юная леди, которая будет дарить
свою красоту, заботу и поэтическое отношение за то, чтоб и сей-
час, и после твоей жизни стать твоим продолжением, как посла-
нием в будущее? Ты можешь упиваться моим телом в любое
мгновение твоего желания, целуя меня хоть с ног до головы,
хоть обратно хоть раз в месяц. Может быть, этого мне будет до-
статочно и большего я от тебя требовать не буду? Женщина —
это лицо мужчины.
Он усмехнулся и задумался, не зная, что ей сказать. И вдруг,
нарушив томительное молчание, заговорил:
— Я перед отъездом, отдыхая, задремал, мне снился стран-
ный сон.
— Тебе всегда снятся какие-то странные сны, это ровным
счетом ничего не значит.
— Нет, ты послушай, это интересно, а то я его забуду. Снилось
мне, как будто мы с тобой попали в какой-то восточный замок
и оказались перед мудрецом. Просим его благословения на наш
брак. Он сидит в позе лотоса, окутанный дымкой огней, и внима-
тельно смотрит на нас. Потом дает нам условие: прожить проб-
ным браком на каком-то минарете, находящемся где-то на горе.
Охраной приставляет нам двух собак, тебе больную и слюнявую,
а мне маленькую. Моя как будто добрая и безобидная, а твоя
злая и сердитая, хоть и больная. Поднялись мы наверх, и вижу: ты
148
прошла вперед, а твоя собака меня к тебе не пропускает. Ты кри-
чишь, вроде как задобрить ее и проходить, а я не решаюсь. По-
том достаю какую-то то ли травку, то ли еще какую-то зелень,
и она, понюхав ее, успокаивается. Так вот и стали жить вдвоем
в поднебесье. Полетаем, полетаем вокруг минарета; поворкуем,
и ангелы вокруг нас тоже летают. Как будто в услужение нам да-
ны: и песни поют, и все дела за тебя делают. Кто стирает, кто гото-
вит, кто веером над кроватью веет. Живем вроде как в раю,
и больше ничего нам не надо, только зачем-то ты посылаешь ме-
ня на землю, вроде как зелени для твоей собаки мне не хватает.
Я улетаю искать зелень, а кругом вроде зима и никак я этой зеле-
ни найти не могу. Не знаю, где и как, но нашел и возвращаюсь.
Подлетаю и вижу: моя собачка вся покусанная выпрыгивает
с этого минарета и разбивается о землю. Кто-то поднес мне ее,
она еще живая, но вся перебинтована и измазана зеленкой
от ран, только на солнце зеленка блестит и кажется мне голубой,
как и ты. Я ее на руки беру, а она мне человеческим голосом мол-
вит: «Я душа твоя разбитая».
Спрашиваю вроде ее:
— Что случилось с тобой, душа моя?
А она мне отвечает:
— Эта ее псина, пока ты летал и зелень искал, тебя в проб-
ном браке заменить хотела. Я на нее тявкнула и, видишь, выле-
тела. Хорошо, что не съели, а только порвали. Я залетаю в под-
небесную на минарет, а там никого нет.
Вижу, ты уже на земле стоишь у корыта и сама стираешь
свое нижнее белье и какое-то мужское, но только не мое.
— Ты что, изменила мне? — спрашиваю тебя.
Ты отвечаешь:
— Да!
У меня мороз по коже пробегает и сдавливает оцепенение,
как будто на меня медведь навалился. Проснулся, и мне захоте-
лось снова уснуть. Что бы это значило?
— Действительно невероятный сон, как какой-то душевной
боли стон. И, видно, он тебе приснился от твоих переживаний.
149
— Естественно, — ответил он и, подхватив ее на руки, понес
по улице. Она от счастья слегка только дергала ногами. Прохо-
дящая мимо дама увидела это и, видимо, от зависти бросила ре-
плику в их сторону: «Да брось, брось, все равно бросишь, уста-
нешь и жалеть не станешь».
Эти слова будто окатили его холодной водой. Он остановил-
ся и в растерянности поставил ее на землю. Надежда возмути-
лась:
— Ты что ее слушаешь? Подними снова.
Он подхватил ее снова и услышал вдогонку: «Ну, тогда она
тебя бросит».
— Вот стерва, — высказалась Надежда и уже сама попроси-
ла его опустить ее.
Он некоторое время был в замешательстве, и она попросила
его снова присесть на скамейку, стоящую на аллее, поодаль
от проходящих людей и среди кустарников. Они снова уселись,
и она, чтобы отвлечь от сложившейся ситуации, напомнила
о прежнем разговоре.
— Лучше давай рассказывай подробно, как ты все-таки су-
мел заработать денег, ведь потерял вроде все и из не шиша
вдруг сделал алтын? Что дальше думаешь делать с ними, опять
к своей божьей религии пойдешь? Меня забудешь или как, с со-
бой возьмешь и наше дело доведешь? Я посижу и послушаю,
не каждая дама может слушать тебя с таким интересом, как я.
Не хочу, чтобы ты бросил меня, как сказала эта стерва. Оставать-
ся тебе один на один с самим с собой, как и мне без тебя, это
все-таки мучительная беда.
— Нет, конечно, я тебя не брошу, только бы ты меня не бро-
сила, я без твоей поддержки точно сойду с ума. Да я уже, можно
считать, нелегально обвенчан с тобой фирмой своей. Когда-ни-
будь и такой брак будет узаконен, а чтобы у тебя было настоя-
щее ощущение узаконенной надежды, вот тебе серебряное
кольцо.
Она взяла поданное им кольцо и прочла надпись на нем:
«Надежда и любовь», воскликнув:
150
— Прекрасно! Спасибо! — и поцеловала.
— В войну командиры партизанских отрядов венчали, и та-
кие браки законными считали. Так что мы с тобой обвенчаны
и делом, и верой, моим небом и чести уделом, и я без тебя вро-
де уже буду не жильцом, а призраком надежды своей.
— И я без тебя тоже не выживу, — ответила она и настояла
на том, чтобы он все-таки рассказал, как он деньги нашел, хо-
тя бы вкратце.
Он усмехнулся и, чтобы не пуститься в дебри подробностей,
начал отвечать как-то загадочно, с романтичной образностью
и отстраненно от действительности:
— Оставшись один, без денег и друзей, ведь исчезло сразу
все и даже Рушави, сижу сочиняю назло всему стихи и думаю
о уже не своем деле мечты, а как свести концы проделанной ра-
боты и дальнейшей раскрутки всего, что проделали мы. После
того как мы сделали первый козырной ход и сделали мочалку
твоей раскрутки, я не мог уже остановиться. Когда же я остался
один, то меня мог спасти только второй козырной ход конем,
и это было делом чести. Дракон проклятья в виде неудач выжег
безденежьем всех друзей и уверенность в себе, но какими-то
невообразимыми способностями мне все-таки удалось вырвать
из его пасти деньги, и это в конце получилось все неожиданно
и просто.
Сижу в вагоне метро, а рядом уселась странная парочка,
с виду такие же, как мы, земляне, я прислушался, а они говорят
о какой-то сказочной планете. Понял из разговора, что там у них
тоже будто некая религия любви волей бога вершит все. Она
поддерживает религиозную значимость каждого в виде некого
духовного статуса, от человека до государства. Все потому у них
стремятся делать и созидать духовное добро, чтобы поднимать
эту духовную значимость. Особенно это стремится делать моло-
дежь, так как по нему они получают права на те или иные сво-
боды, и не только в сексе и любви.
Господа великой духовной значимости у них становятся
учредителями власти общественного управления. Из них форми-
151
руется партия творцов-учредителей. На этой планете добра
идеология диктатуры творцов, созидания их духовного добра.
Все стремятся к созиданию и душевному совершенству через
доброту, а обезличенную демократию считают абсурдом. Они
потому и не воюют, оттого что добро созидания уничтожать бо-
ятся, так как на это добро они свою валюту куют, а воевать толь-
ко в творчестве и спорте продолжают. Золото за ценность
не считают и золотым песком дороги посыпают. Одна пробле-
ма — люди у них генерировать идеи перестали, все малым удо-
влетворяться стали. Я им показал твои песни и стих прочитал
следующего содержания:
Отряд не заметил потерю бойца
И как он со стоном свалился с коня.
За правду сражался, за счастье смог пасть,
Но с кем он сражался — отныне вновь власть.
Предали, продали героев тех кровь,
Какой же зарею засветится новь?
Народ снова штык свой поднять не готов.
Нет образа мира, где правит любовь.
Но мне бы хотелось его написать.
Холст, краски украли, нужно деньги искать.
* * *
Они их и стих записали и в свой эмиссионный центр по-
слали, он сразу работу оценил и просьбу, что в стихе, выполни-
ли. Так я два миллиона денег в банк на свой счет получил для
твоего продвижения. Они хотели, чтоб я создал этот мир, но я
им ответил, что денег не хватает, чтоб его описать и до людей
донести. Любое же дело сотворения требует еще большего
времени, денег и здоровья, которого нет, и это уже удел дру-
гих. Я эти деньги потом в оборот пустил, товар закупил, сейчас
вагоны идут, и я как минимум две квартиры в Подмосковье по-
лучу, а это семь миллионов. Одну сразу продадим и проект
свой завершим.
152
— Хорошая у тебя получается сказка. Не хочешь как есть го-
ворить, не говори. Помню, в детстве мы, играя в шахматы, при-
думали игру в них с «золотым конем». Если конь съедал две фи-
гуры, он переходил в ранг «золотого коня» и получал право
на дополнительный ход, в котором он мог уйти от угрозы съеда-
ния. Только вот игра не прижилась, все хотели съесть этого коня,
и смысл и алгоритм игры терялся. Ты тоже похож на этого коня
стал, так как, выйдя из своего положения, сделал золотой ход,
уйдя от поражения. Может быть, ты тех инопланетян еще встре-
тишь, расскажи им, и я тоже получу два миллиона.
Арабес усмехнулся и поправил ее в свое оправдание:
— Ты не путай, я не золотой конь, я просто несъедаемый. Да-
же когда на поле брани не останется не одной фигуры, я буду
продолжать свою игру и защищать свою идею и ее королеву
в твоем лице. Боюсь только того, что тех инопланетян уже
не встречу, а ты как шахматная королева не пытайся скушать
своего коня, таких съедают только свои.
— Странно, ты подумаешь, что я тебя хочу скушать, наверно,
потому и деньги как и откуда — рассказывать не хочешь. Вот
между нами и появился секрет, а мы договаривались не иметь их.
— Откуда, откуда? Из плевка верблюда. Расскажу, как закон-
чу эту сделку, чтоб зависть не съела тебя. Миром должно пра-
вить чудо любви, а не страх; вот я совершил чудо. Видно, боги
любви услышали меня и помогли. Вспомни свое былое в Чечне,
там ваш неубиваемый мост и тебя тоже, видимо, чудо богов
любви берегло.
— Это чудо было в моем наивном детстве, мало ли что мне
тогда казалось. Ныне жизнь ставит другие ориентиры, другие за-
дачи. Ты же по-прежнему своими делами и мыслями пытаешься
творить чудеса, делами и мыслями изменяешь явления и систе-
мы ценностей?
— А иначе я не могу. Такая уж я натура. Каждый человек
должен себе что-то доказать и что-то оправдать. Поэтому готов-
люсь как следует, но это пока не главное. Главное сегодня для
меня — ты.
153
Надежда, убедившись, что посторонних людей вокруг нет,
уселась ему на коленки и, обняв, шептала на ухо, что для нее
главное тоже он.
— Я для тебя должна быть религией поклонения, допускаю-
щей твою и мою свободу, ведь мы с тобой одной крови.
Он кивал в ответ и обнял, их губы слились в поцелуях, а его
руки машинально стали что-то искать под юбкой. Она не проти-
вилась, а старалась облегчить его свободу желаний своей до-
ступностью.
Через некоторое время она почувствовала, что он возбуж-
ден, и ей приятно было ощущать его упругое желание обладать
ею. Значит, изголодался и соскучился по женскому телу, решила
она, и это убеждение ей приносило удовлетворение. Однако она
не думала ему здесь разрешать все и, освободившись от его рук,
предложила пойти в гостиницу.
— Видишь, я дарю тебе свободу обладания своим телом без
всякого контракта, хотя он уже у меня на руках, — заметила она,
увлекая его по дороге за собой. — Значит, наши отношения,
с одной стороны, незаконны и греховны, с другой — уже узако-
нены.
— Может быть так, может быть и иначе, но что-то надо де-
лать в нашей ситуации, чтоб ты не чувствовала, что погрязла
в разврате, а мои убеждения и чувства вымерли, как динозавры.
— В существующих отношениях я теперь и бояться родить
не буду, а если смогу, то на вполне комфортных условиях. В дру-
гих бы условиях еще бы подумала.
— В других условиях скоро и рожать будет некому, а тут
с моим контрактом есть какая-то гарантия, но в нашей ситуации
об этом лучше не думать.
— Это все, конечно, так, и хоть сложно, тем не менее
оставляешь гарантии на непредвиденные обстоятельства.
Практически мы совершили то, что ты называешь пиратским
вторжением в интимную стихийную сферу. Пустили нормаль-
ные законные отношения под откос. Неужто точно так же
смогут поступать и другие руководители, у которых печать
154
всегда в кармане? Гарантируя любовь, они будут ли обязаны
и содержать детей?
— Ну, это как договорятся, правда, не все и не всегда долж-
но богами любви освещаться.
— Тогда все захотят корпоративной любви, где сформируют
свою моральную стаю и корпоративную семью. Это получается
как в уголовном и сектантском мире: там тоже все братки и бра-
тья, и каждый начальник будет иметь свою любовно-деловую
стаю, семью или деловой гарем, ведь деловая зависимость будет
выступать насилием.
— Поэтому религия должна быть посредником. Было бы хо-
рошо, чтоб они еще и гарантировали содержание возможных
детей на деньги, что на социальные нужды идут. Только ты
на эту тему не фантазируй, у нас с тобой в контракте такие га-
рантии не оговорены, нужды нет, он ограничен временем.
— Все равно гарантий в подобных контрактах мало, и любой
руководитель-жеребец захочет создать контракт на свой вкус
и цвет. Любой же поп даст зеленый свет, если на алтарь положат
хороший денежный благовест.
Он не сразу возразил, и, идя за ней, только любовался ее
фигурой, и, уже обняв ее, разъяснял далее:
— Чтоб все не делали по своему цвету и вкусу, нужна вера
и божья кара на это право. Наш же контракт поп не стал освя-
щать, так что не все потеряно. Есть еще и теория общественной,
корпоративной семьи, а у нее может быть и свой кодекс, с раз-
ной мерой корпоративной ответственности, да и на то или иное
право божья значимость у личности должна быть. Так легче
управлять и властвовать, ибо демократия не может быть един-
ством целостности сложного организма. Если в природе ее нет,
то контракт — это дисциплина, а любовный тем более, и не я вы-
думал его. В истории и художественных произведениях приме-
ры такого есть, я только думаю о расширении возможностей
этой формы отношений.
— Выходит, предлагаешь сделать это официальной формой
отношений во всем своем сообществе любви, да еще на основе
155
своей веры в свободную любовь, — подытожила она, поправляя
его руку на своей талии. — Это все равно маловероятно, если
не эксклюзив, как в нашем случае, будто фантастический сон.
— Ты что мне мозги трешь, как будто в первый раз слы-
шишь? Разве не ты писала в своем романе: «Я обвенчаю вас
во сне гостевым браком при луне…» — или где-то еще о кон-
тракте? Все новое когда-то казалось бредом, а потом оказыва-
лось с нужным мехом, чтобы не мерзнуть без любви.
— Я за такие смелые фантазии тебя, наверно, и люблю. Для
книги и фильма человеческих иллюзий они сгодятся. В жизни
им, как и мне в них, какое место отведется, или совсем не най-
дется?
— Я не знаю, найдется или нет дальше и в чем, но сегодня
уже нашлось. Люди делятся по симпатиям в свои стаи и семьи
по интересам и прочей принадлежности. Любое моральное объ-
единение может быть закреплено контрактом, а вот на его раз-
рушении строится уже вся неформальная и уголовная мораль
этого мира.
— Я в своем романе, который тебе давала читать, тоже при-
зывала мир к любви, но я так спонтанно, а ты все хочешь обос-
новать. Тебе же он понравился, ты же сейчас и в своих мыслях
и делах вошел в крутой штопор. Такой пилотаж мысли и дел
на грани разумного. Даже моей бурной фантазии такое в голову
если бы и забрело, то в дело без тебя не пошло. Ты как кирпич
фрика из будущей мечты человечества, который может упасть
на сознание любого человека. Такую сказку, как ты, надо еще
поискать.
— Нет, я не фрик и не сказка, но шоу-бизнес без них
не живет. У тебя в романе как раз выведен такой тип, если
не сказочной женщины, то явно необычной, и такой же
необычный взгляд есть у автора. Подобного романа в русской
литературе нет.
— Теперь ты даешь мне пищу для новых размышлений
на новый роман. Возможно, так станешь моим героем или доно-
ром для будущих моих творческих замыслов. Не могу только по-
156
нять: неужто для свободы любви необходимо ковырять суще-
ствующую мораль?
— Сейчас любовь — это неконтролируемая стихия и болевая
точка общества, как болячка, которую всегда можно поковырять
для любого фрика. Как мне сказал один человек, кто скажет, как
лечить ее или контролировать эту стихию, тот и будет править
миром. Нам же можно только попытаться заработать на этом.
— Если деньги не только контролируют свободу любви,
но и правят миром, значит причина в них. Женщины только
и ищут богатеньких буратино, которые могли бы постоянно
спонсировать капризы их любви. Они создают новый тип при-
карманенных женщин, как из лис и волков домашних собак, на-
подобие той танцующей собачки, которая была подарена мне
умершим ухажером. О нем я тебе рассказывала в первые дни
встречи. Они скоро изменят генотип дам, и их уже даже не бу-
дет волновать то, что при этом мужики не разрывают свои
супружеские обязательства, так как уже выведен и новый тип
жен, которые согласны терпеть любовниц. В наших отношени-
ях что-то подобное уже просматривается. Опасаюсь, что
и в контракте, подобном заключенному нами, на основе раз-
личных подходов и свободы морали изменится не только со-
знание мира дам, но и мужчин. Все будут ходить с висячими
ушами — знаком беспородности, и какое-то новое общество
с висячей беспородной моралью. Будет ли он миром любви
или греха и анархии — большой вопрос.
Тут она вспомнила, что в его отсутствие думала над его за-
думкой и впоследствии написала песню «Жизнь». Подумав, что
сейчас напеть ему было бы уместно, она не задумываясь решила
это сделать:
Пусть семя еще не созрело цветка,
Но он уж склонился к посеву слегка,
Чтобы новой жизни дать расцвет
И уйти в пучину лет.
Не топчите цвет, не топчите
И по прежней красе не грустите.
157
Пусть усохший цветок доживет
И посев его снова красой зацветет.
Жизнью, чтоб новой дать рассвет,
Склонился над побегом цвет.
Так жизнь продолжает свой бег,
Под небом меняя весь свет.
Ради этого стоит жить
И любовь на земле творить.
Пусть же славы лавровый венок
Над этим смыслом держит бог.
Не глумитесь над ним, не корите,
Время в бездну судьбы не гоните.
Лезвие режет вену,
Но не надежду и веру.
Жизни не верю в крах,
Новую вижу в цветах.
К ней направляю шаг,
Ее прославляю флаг,
Чтоб цвела она в веках
На божественных руках.
И пусть время не режет веру
В цветущую жизни смену.
А люби нашей жизни строка,
Как цветущей надежды судьба,
К ветру жизни склоняла душу
И звала ее цвет к торжеству.
* * *
— Ну как, разве это не о твоем мире любви? — промолвила
она, закончив напевать.
— Слова хорошие, нужно поработать над музыкой. Я же хочу
пойти чуть дальше, — возражал он ей. — Нужно, чтобы любовь
не просто была царицей мира, а была бы еще и ответственной,
а свобода любви — согласованной, и по праву, и это право опре-
деляло вид значимости личности. Помнишь сказку про чупакабр,
158
постановку которой я показывал тебе в первый день на дебар-
кадере?
— Да, конечно.
— Так вот, было бы правильно, если бы свобода определя-
лась правом значимости личности так, как постарался в нашем
контракте сделать я. В нем я уравнял наши права, любви меж
неравными быть не может — это можно считать грехом. Петь
просто о любви несложно, а делать и творить ее — это удел бо-
гов. Без знания анатомии любви ради ее социальной цели хра-
ма, о котором я мечтаю, не построить. По сути, право как форму
общественной любви сейчас никто не видит. Только в пределах
его видовой значимости можно что-то считать грехом, и свобода
в чувствах — это уже внутритиповое явление счастья. Между
влюбленными может быть только внутритиповая свобода, кото-
рая определяется их моральным согласием.
— Ну да, ты же так вроде право на грех допускаешь, мы же
с тобой в грехе, считай, но ты своим контрактом его разрешил
и как бы узаконил, выходит. По какому такому праву, ты мне
не скажешь?
— По праву любви или, точнее, по случаю смерти прежней.
Считай, эта свобода уже не грех, а свобода нашей внутритипо-
вой группы с одной и той же группой крови. То, что мы нару-
шаем каноны нашей церкви, для меня тоже не грех, потому что
я думаю уже по своим понятиям, и что истина здесь, покажет
время.
— По твоей логике так не получается, ведь права любить ме-
ня бог по твоей божьей значимости тебе не давал. Такую свобо-
ду ты зря пытаешься связать с благородством в своей религии,
ведь себе ты дал ее по душевному блату.
— О каком душевном блате ты можешь говорить? Если бы
денег не заработал, то и к тебе приехать бы не смог, значит,
свое видовое право я получил от этого общества, а внутритипо-
вую свободу — по твоему согласию.
— Все равно твое право и возможности связаны с личным
богатством. Вот я думаю, что каждый по нему и право свое
159
определять будет и свое правовое стадо создавать, как свой мо-
настырь со своим уставом. Так или не так?
— Опять меня хочешь поставить в тупик? — заявил он ей,
уже вроде как рассердившись на нее. — Считай, я тебе и люби-
мым и богом стал, ведь на святое дело пошел, людям нового
кумира решил дать, и вложился не в себя, а в народное благо,
считай. По-моему, я сделал все правильно. Каждый человек
может быть настолько свободен в своих правах, ошибках
и страстях, как и в грехах, насколько он уверен в их святости,
и если ошибся, готов раскаиваться в них. В борьбе за творче-
ское совершенство и его явление каждый человек может опу-
ститься и до греха, без этого истины, как добра, порой
и не найти. Я после твоего отъезда не совсем понимать тебя
стал. Талию твоего поведения и мыслей нащупать не могу. Мы
будто стали немного чужими в них. До отъезда ты была мне
понятней, да и мы с тобой, кажется, давно дела не обсуждали.
Может, ты под другое влияние попала или сомнения одолевать
стали? Скажи. Вот у тебя новый стих появился, и вроде уже
и неплохой, а мыслишь в другом плане. Раздвоение в душе
или как?
— Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Бог как судья ино-
гда показывает не ту карточку за поступки, которую ждешь. Все
время твоего отсутствия я была как на скамье штрафников. Ду-
мала, и мне уже захотелось что-то изменить и в своей книге,
чтобы новой мыслью обострить сюжет в своем романе и в на-
шей линии продвижения проекта.
— Помню, ты что-то говорила о деньгах за свою книгу. Ты
не решила от них отказаться? Хотя это уже не имеет смысла.
Поздно, книгу твою я уже издал, и она пылится у меня в офисе.
Кое-какие твои мысли я немного откорректировал в своем пред-
ставлении.
— Я бы другому это не позволила, но тебе доверяю. Ты бы
мог бы стать даже сюжетным героем в моем романе. Мне хоте-
лось самой развернуть сюжет, но думаю, тебе удалось обострить
его размышлениями.
160
— Тебе это самой удалось и даже, считаю, толерантно подо-
шла к библейской морали и ее фактам. Ты же написала роман,
подобно которому до тебя никто не написал, и уже после тебя
подобного, как описала ты, написать так же откровенно не риск-
нет никто. Представлена и борьба взглядов, и она даже стала
трагичностью сюжета. Все корректировки по твоей прозе со сво-
ей колокольни я сделал, так что, считай, ты стала уже призраком
своего романа. Ты в нем ополчилась на единую мораль цело-
мудрия общества, я это и пытался обострить, так как и сам счи-
таю, что она не дает счастья отдельно каждому человеку,
и в этом вижу смысл книги. Чем-то я оплодотворил твой замысел
и хочу, чтоб тебе сопутствовала удача.
— Ладно, обязательно посмотрю, но не думаю, что твои раз-
мышления о религии свободной любви или даже о религии се-
мьи-любви будут здраво восприняты. Любое произведение
на эту тему критики съедят с потрохами. Сколько я нынче на-
блюдаю, на любом конкурсе и в СМИ отмечают те произведения,
которые не пугают неугодной политикой и моралью. Ты же
не хочешь, чтоб мое достоинство изнасиловали, как падшую
девку?
— Посмотри и подумай сама. Даже если не нравится моя
точка зрения, это не значит, что о ней нельзя говорить. Беда это-
го мира в том, что он боится идти против устоявшихся догм, как
и писать против ветра. Такова моя позиция и религия.
Коммунисты, создавая коммунизм, не смогли создать своей
религии, а лишь заимствовали мораль у Христа. Не давая гово-
рить об этом, они у власти сдохли сами. Пускай позавидуют то-
му, кто это хочет изменить. Их мир лопнул, а мир красоты, как
любви, будет жить и спасет его. Это мысль классика.
— Может, и очень так, а может, не очень, но чтоб одной ру-
кой и шайку держать, и подмываться — не получается. Правиль-
нее добиться основного; от хорошего, но мешающего надо все-
таки отказываться. Ради этого я даже готова погасить на время
далекий свет моей детской мечты и надежды из Чечни. Тебе то-
же надо от чего-то, хотя бы на время, отказаться. Оголенная
161
правда, как и оголенная женщина, только в определенных усло-
виях прекрасна. Некоторые лица и Гойю, и других поклонников
обнаженного тела и ныне готовы считать развратниками. Обще-
ство в постоянной влюбленности в красоту и в богатстве жить
не может. Чтобы не свыкаться и постоянно ценить это, оно долж-
но быть приходящим и исчезающим. По всему, и зло, как и грех,
в чем-то иногда должно существовать, и, может, только чих ко-
гда-то будет самым большим грехом.
— Я точно перестаю тебя узнавать, то ты за это, то ты за то
и в сомнениях: красота должна быть разной, и все тогда сможет-
ся и сложится, что с тобой? Любая благородная цель должна
убивать любые сомнения в средствах ее достижения. Грехи так-
тики от сомнений не должны быть убийством главного.
Мне снилось видение, будто ты перед вратами рая игра-
ешь на скрипке, а вокруг люду видимо-невидимо. Ты всем вы-
даешь талоны в рай, кому выдаешь только гостевые билеты
на время, кому на вечность. Все вокруг сидят и слушают твою
музыку. Кто заплакал от жалости, ты выдаешь на постоянное
пребывание, а некоторых еще и поплясать заставляешь.
Оскорбленных и униженных на земле пропускаешь сразу,
а богатых делаешь хромыми и больными, но тоже в рай про-
пускаешь, но надеваешь шутовские колпаки, если мамону
только себе гребли. Другим колпаки надеваешь по грехам их
на земле, но всех делаешь одинаково богатыми. Говоришь им,
что в раю живут по-божески: «От каждого дар просят нести
по способностям, каждому манну отпускают все по потребно-
стям». Почти так представляли коммунистический рай и комму-
нисты. Бог услышал это и, явившись пред тобой, взял и скрип-
ку твою поломал.
— Какая же тут справедливость? — возмутился он. — Ты
ошибочную мораль проповедуешь. У меня в раю не так, потому
забудь о равноправии, демократии и народоправии — это бред
недоразвитых землян. Разве где-то в природе я равноправие
и прочие иллюзии установил? И почему здесь, в раю, я должен
делать иначе?! Безгрешность тоже бывает разная, а творцы бла-
162
га — мои наместники на земле. Всех под одну гребенку ровнять
не буду. По значимости талантов созидателей в делах привечать
буду, они должны править миром и здесь. Кто в науках и добре
пустота сам по себе, то купаться у меня не будет в святой воде.
Также изжога будет мучить при еде каждый день, в какой он
грешил на земле. За плохой язык типун буду являть в кадык, или
до покаяния будет отсыхать. За плохой глаз и кулак слепоту
и ломку будут получать в руках. За прославление рая к манне
небесной еще в придачу и божье молоко получать станут, и слуг
назначать буду, и в жертвенниц любви выбирать повелю, и их
к любви призову. Злато же можешь здесь не дарить, благо здесь
только по моей воле можно получить, и кто моей волей не поте-
ет, тот сразу немеет, и только так сознанье счастья у всех зреет.
Если всем свою ересь не будешь воспевать, к тебе периодиче-
ски из рая выскакивать будут его обитатели и на одеяле побра-
сывать вверх, как на батуте. Будешь тогда от счастья летать,
а они — тебя прославлять и восхвалять.
— Этот сон меня удивляет, — воскликнула она. — Ясно, что
ты обо мне думал. И чем он закончился?
— А тем, что ты стала целовать бога, а он тебя, а это значит,
что удача в наших делах будет дана. Надеюсь, ты не перестала
понимать меня. Мы находимся на моральной баррикаде куль-
турной революции. Я тебя вижу дамой с обнаженной грудью,
поднимающейся над баррикадами Парижской коммуны. Все как
на известной картине Французской революции, только флагом
в твоих руках должны быть песни призыва. Вижу, ты опять попя-
тилась назад и хочешь быть как все поющие о простом бытии.
Страх перед пулями обыденного сознания бытия не должен пу-
гать тебя. Ты должна вселять уверенность людям, что лучшее бу-
дущее — коммунизм, это и правовое общество любви, и не миф,
так как право должно быть формой общественной любви. Ты
должна взломать решетки обезличенного в правовых отношени-
ях общества и призвать к власти класс талантливых созидателей
добра. Ты к этому вроде готова, но вот испуг вижу опять в твоем
сознании.
163
— Ты должен смириться с этим, иначе, как я уже говорила,
мы попадем в неформат и нас будут стараться не замечать, это
в лучшем случае. Ну не толкай же ты меня так настойчиво
в огонь, мы пока никто.
— Да сколько ни бей ослицу, она человеческим языком
не заговорит, — ответил с досадой он. — Всю жизнь мне встре-
чались люди не те, кого искала моя душа. Глубоко в свою душу я
никого пускал. Хотя нет такой женщины, с которой мужчина
не нашел бы чего-то общего. Королевой в моей душе стала толь-
ко ты. Жалко, что у тебя нет телефона, а у нас в стране не везде
мобильная связь, а то бы я тебе звонил каждый день, чтоб ты
не забывала обо мне. Мы сделали в целом проходящие песни,
и тебе не стоит волноваться по пустякам неформата. Я вспоми-
нал их, и они стали роскошью моей души, а ты — частью моих
дел и мыслей. В тебе и в твоих песнях бьется и твой, и мой дух.
Не надо убивать его, и не заставляй меня терять надежды, чтобы
ты была полностью уверена во мне.
Она больше не стала вносить сомнения в его уверенность
и продолжать дискуссию уже не очень желала.
— Все это сложно, — наконец произнесла она после некото-
рого молчания и предложила: — Давай лучше споем песню.
— Какую? — вопросил он.
— Не знаю, предложи сам из нашего репертуара, — и, при-
жавшись, обняла его. Он ответил, что спеть не сможет, нет на-
строя, но может рассказать стих о перестройке, который он напи-
сал под впечатлением всего увиденного в своей командировке.
— Там до сих пор перестройка, а в Москве хамский капита-
лизм, — сказал он ей. — Стих этот как воспоминание в дороге.
Его можно и спеть, — но тут же высказал сомнение, что он мо-
жет ей не понравиться. Однако стал читать:
Русь! В своем величье, на колени, —
Шепчет перестройка у панели.
— Я скажу тебе, какою быть,
Что ты хороша, прошу забыть.
164
Ты уже в свободном общем мире,
Не перечь ты в нем, забудь о силе.
Русь, Русь, Русь!
Ты моя радость и грусть.
Как же ты честь свою
Вдруг подарила врагу?
Правом и свободою играть
Над собой не можешь ты отдать.
Вот уж и в нищенстве русское поле,
Гордость народа как будто в неволе.
Тихо вымирает люд страны,
Заселяют земли чужаки,
Что ее в боях не защищали,
Диктовать свои порядки стали.
Без войны ты покорилась им
И святой свой потеряла нимб.
И тобой торгуют, словно пиццей,
А доходы прячут за границей.
Русь, Русь, Русь!
Ты моя радость и грусть.
Дорогой красных фонарей
Ведут страну с нуждой людей,
И милость платной стала в ней,
В семьях рожденья нет детей.
Русь, Русь, Русь!
Ты моя радость и грусть.
Все при деньгах, но не русский,
Умирающий под мушкой,
Чтобы жило хорошо то дерьмо,
Что скупает все наше добро.
Русь, Русь, Русь!
Ты моя радость и грусть.
Кто же аборт коммунизму
Сделал и справил тризну?
Где же, народ, твой герой,
Что поведет снова в бой?
165
Убивают, убивают страну
И с народом ведут тихо-тихо войну.
То наркотики, то водка,
То зарплата недоноска.
Заставляют всех жить на пятак,
Месяцами не платят никак.
Кто ответит за этот разврат?
Криминальные стаи волчат
Разжирели в тебе от деньжат.
Свободу от денег и чести
Внедряют в сознанье их песни.
В народе призывы о мести,
А кто-то лишь тешится в лести.
Русь, Русь, Русь,
Ты моя радость и грусть.
Мы твоя совесть и суть,
Даже в разломы горжусь.
Встань, подними честь свою,
Не поддавайся врагу.
Горем ли вспорота суть,
Снегом ль засыпана в жуть,
Пусть не погаснет в лампаде дымок,
Жизни и веры твоей огонек.
Хоть по дорогам твоим
Бродит сомнения дым,
Высвети светом побед
Честь седины наших лет.
Кто же поднимет прозрения флаг?
Русь гильотиною не напугать,
Но как забить в беды набат,
Чтобы спустить ярости кулак
И вновь не получить бардак?
Опомнись, Русь, моя Русь!
Пусть истечет твоя грусть
Верю в победу твою,
Не поддавайся врагу.
166
* * *
Выслушав стих, она ответила, что песня из него не получит-
ся, так как он уж очень неформат. Потом вспомнила, что просила
его на социальные темы в депрессии и одиночестве к перу
не подходить, добавила, что в стихе все правильно, а то, что ме-
сяцами где-то не платят зарплату, это еще мягко сказано. Мы по-
ка эти проблемы поднимать не будем. На них денег не зарабо-
таешь, никто не даст сцену для таких песен.
— По телику, — молвил он, — показывали, что в некоторых
районах даже годами не платили, и даже то, как они по этому
случаю голодовки объявляли. Значит, говорить разрешали, да
и я в своей поездке такого насмотрелся. Если молчать о пробле-
мах, можно народ не собрать. Вот у меня потому еще один та-
кой же стих есть, — он, опять долго не размышляя, его зачитал:
Заколебала жизнь, тяжело.
— А кому сегодня легко? —
Ответил сосед, глядя мне в лицо.
— Да и когда-то разве было жить легко?
И Некрасов этот ставил вопрос тяжело.
Во все века мужика была жизнь нелегка, —
Ответил в раздумьях ему я, —
А особо у того, кто жил только от плеча.
— В социализме вроде работа всегда была.
А сейчас найти ее — проблема не мала.
Да и оплата — слезы, и это вторая беда.
— Да, да, да, в этом правда есть своя,
Хоть рогами бейся в безысходности.
И в рассужденья ударился я:
— Все кругом мудрецы осторожности,
А проблема не очень сложна,
Но движений резких умы боятся в решениях,
И это проблема в их глупости и хищениях.
В стране дел полно, только решай,
И народ безработный есть, привлекай.
167
Денег, говоришь, не хватает, прости,
А по-моему, проблема — лишь наживы мозги.
Нынче же от продажи только идут барыши,
Значит, нужны такие, что являются от красоты,
Тогда бы и безработные не знали своей беды.
И мы бы с тобой не терли друг другу сейчас мозги.
* * *
— Это вообще я петь не собираюсь, — заявила категорично
она. — Люди на концерты приходят отдыхать, и им надо дарить
праздник, а не проблемы. Для этого надо петь только о любви,
да и к нашей идее этот стих ни с одной руки.
— Значит, скажем так: по-прежнему нужно петь безобидные
песенки о капиталах, уголовниках, и несчастной любви, и цве-
тах?
— Я и сама пела бы о том, о чем говоришь ты, но деньги
нужны. Знаю, что в жизни так и есть. Некоторые мои знакомки
жаловались, что за мытье полов им платили от ста в лучшем слу-
чае до пятисот рублей в месяц, но что разве можно на эти день-
ги прожить и еще родить и дитя прокормить? Это преступление,
однако против этого преступления законов пока нет. Помнишь, я
тебе пела свой «Марш отрешенных»? Так вот, я считаю, что пока
народного контроля от народа не будет и таких, как ты встретил,
инопланетян больше не появится, это не исправить. Тебе же они
заплатили за стих, сказав, что у них золота красота, может,
и у нас когда-нибудь так будет, но пока это сказка твоя.
Арабес тяжело вздохнул и с усмешкой посмотрел на нее.
— Что усмехаешься, разве я не права? Но петь об этом
не заставляй меня. Капиталистическое общество поражено за-
разой неуважения к человеку и не стремится к этому. Жадность
к наживе принуждает к этому. В некоторых магазинах преступ-
ного сообщества кассиров, таких как я, заставляли работать да-
же стоя по двенадцать часов, якобы для того, чтоб они видели
кражи покупателей и они боялись воровать. Начальство само
воровало, а круговой порукой за недостачу заставляло платить
168
таких, как мы. А сколько липовых фирм заставляют делать проб-
ную работу и под предлогом, что сделано плохо, людей не при-
нимают и не платят? Да можно говорить много, и что пенсии
с детскими пособия малы, и что вымирает люд страны. Кругом
одни фирмы-лохотроны. Только эта правда сейчас никому
не нужна. Мы живем в мире жулья, но надо закрывать глаза, по-
ка нам известность не дана. Нам, сиволапым и без денег, надо
либо учить людей выживать, либо стараться развеселить и успо-
коить. За это хоть деньги заплатят богатенькие буратино, надеж-
да только на них и на уголовников, государство и общество
творчество осуждения пока оплачивать не может или не хочет,
а такие, каких ты встретил, инопланетяне только в твоих фанта-
зиях могут быть. Мы же все это с тобой уже обсуждали и вро-
де бы пришли к единому мнению.
Так послушав ее и поразмышляв на эту тему, она будто убеди-
ла его, но он тут же высказал мнение, что опять у нее в сознании
все как у Аннушки, которая так же боится давить прыщи на лице.
Стал убеждать ее, чтобы не боялась, так как они могут предложить
и лекарство от этих прыщей. Однако это ее не убеждало, и у него
зародилось пока слабое сомнение в ее надежности и последова-
тельности в его замыслах. То, что они начинают расходиться
во мнениях, и его насторожило. Он внутренне был возмущен ее
решительным отрицанием резать по больному, но чтобы не воз-
мущать ее, не стал развивать свою точку зрения. В ней преоблада-
ла задача звать в будущий мир любви, а без отражения действи-
тельности это было невозможно. «Однако совместная работа, как
и жизнь, требует компромиссов», — подумал он и лишь произнес:
— Неужто ты решила петь только сладкие песенки для раз-
влечений, как святая грешница из литературного гетто жертвен-
ной нравственности? Где же твой вдох свободы?
— Нет, я сделал выдох, и, как вся творческая элита этого об-
щества наживы и эксплуатации, хочу побыть лакеем этому миру
достатка.
«Поразительные изменения, я ее не узнаю, — говорил он
опять сам себе, — будто в мое отсутствие на нее подействовал
169
кто-то другой. И этот другой убил в ней чувство правды и меч-
ты». Думая так, он почувствовал какую-то подсознательную боль
на душе, но чувство любви заглушало эту боль.
Тем временем она продолжала:
— Сейчас, мне кажется, для песни даже слов не надо или
хватит только трех. Не надо учить людей думать самостоятельно
или не как положено. Не дай бог то, о чем ты говоришь, окажет-
ся ошибочным. Пускай дурачатся, тогда будем в чести у любой
власти. Дураками ведь легче управлять, и не дай бог учить на-
род задумываться. На социальной тематике денег не сделаешь.
Мы уже об этом не раз говорили. Искусство слова не обязатель-
но должно быть достоянием исключительной мысли. Людей ин-
тересуют только переживания, они близки каждому, и только
об этом есть смысл говорить. Пусть будет бессмысленный,
но зрелищный чувственный продукт, который заставит человека
читать, смотреть и слушать, и не избранных людей, а всю чело-
веческую массу. Любовь может быть таковым продуктом, и это
не насилие и вечная тема, трогающая душу каждого. Даже
со всеми нашими абсурдными идеями она может принести
успех, а политика нас может погубить. Она не притянет людей
к экрану, а может пугать и не выстроит очереди в концертные
залы. Кто контролирует страсти, тот контролирует время
и власть. Ты видел, чтоб наши звезды эстрады пели хоть одну
политическую песню признанных в прошлом социальных пев-
цов? Они богаты и всесильны, но даже они не рискуют петь та-
кие песни. У них не хватает смелости, так зачем заикаться
об этом нам? Мы с тобой пока никто.
— А может, наоборот, политическая песня даст известность?
Общество сейчас политизировано, и не знаешь, где найдешь,
где потеряешь. Надо петь обо всем, что тебя трогает, может,
то же самое заденет и других. По мне, так пусть ненависть или
восхищение, но только не равнодушие и молчание, а более то-
го — лучше поднять флаг международных ценностей. Хотя успех
может зависеть только от того, как может быть преподнесено
творчество, о котором после твоего ухода люди не смогут за-
170
быть. Если же такой успех нас сделает состоятельными, это бу-
дет интересовать и других. Удивить и вызвать интерес — разве
это не задача художника и артиста?
— Может быть и так, только жизнь и без таких песен у лю-
дей тяжелая, а мы будем еще больше продавливать их мозги.
Хорошо это или плохо, не знаю, но оглупевшему от наживы об-
ществу нужны соответствующие песни и книги, чтобы оно еще
больше глупело. Мы уже в самом начале все обсудили, а тебя
опять тянет неладная. Сиськи, письки, кровь с насилием и сек-
сом — вот все, что идет сегодня нарасхват у обезумевшего
от свободы люда. Нас приучают к насилию над собой или над
другими, только так можно иметь власть и деньги, тогда у нас
всех будет рай с самыми крутыми телками и быками для раз-
влечений. «Скажи, что ты читаешь и смотришь, и я скажу, кто
ты» сейчас уже не катит. Пусть я повторяюсь, но это так. Та пес-
ня, которая нам думать, строить и жить помогала, ныне уже
умерла. Думать должны очкастые профессора в скучных книгах
о статусных и обезличенных отношениях, о которых говорил
ты. Мысль рождается в плаче души, чувства в красоте или от-
вращении — это и нужно вскармливать и не беспокоить ста-
рушку мораль.
— Так, не так, — возразил он, — перетолковывать, чувствую,
пока нет смысла, ибо надо закончить начатое дело. Я еще в тебя
верю, надеюсь и люблю, но тебя точно подменили. Может быть, ты
и права, что в стае волков надо выть по-волчьи, иначе раздерут,
только если от всего своего откажусь, как на себя смотреть буду?
— Ни одного диалога с запахом мысли и рассудка, раздра-
жающих людей. Не нырять в эту жизнь глубоко, а дурачиться
и плескаться в ее лучах — и станем героями жизни.
— Ты меня убиваешь. Что случилось? В начале нашего зна-
комства ты так не думала и эротику не хотела принимать. Отче-
го же все изменилось в тебе?
— Просто я стала мудрее. Если не можешь ничего предло-
жить, лучше не говори ничего. Солнечная и радостная музыка —
и этого, наверно, будет достаточно.
171
— Все-таки надо стараться оставаться прогрессивными ин-
теллигентами. Я же сказал, мы будем предлагать новый подход.
Искать истину, бороться и не сдаваться, чтобы если не изменить
мир, то хотя бы изменить ход мыслей его обитателей.
Она же на его доводы уже не реагировала, будто действи-
тельно ее подменили, если не опоили неким зельем отчуждения
от его образа мыслей, и он настоятельно, если не от отчаяния
продолжал:
— Наша интеллигенция боролась за этот мир, а сейчас хочет
только того, чтоб это насилие было интеллигентным, таким, чтоб
изнасилованные боготворили своих насильников за то, что по-
сле этого им не дали умереть с голоду, так как редко кто из них
способен утвердить свой талант в других производственных
сферах.
— Я, конечно, это понимаю и могу даже себя проявить
и в другой профессии, но вряд ли тоже смогу утвердиться иначе,
так как призвана богом творить, и в этом только и живу. Однако
еще подумаю, но зависеть от власть имущих уж очень не хочет-
ся. Мы же, кажется, уже говорили, что придет время, когда
власть полностью будет зависеть от талантов, но об этом лучше
пока только мечтать, и про себя. Интуитивно я стремлюсь к вы-
ражению красоты, хотя и твоя мысль хороша, но у нас нет вре-
мени и слишком рискованно. Давай больше сегодня не будем
говорить об этом. Я хочу наслаждаться твоим приездом, красо-
той нашей близости.
Они прекратили свои рассуждения и еще некоторое время
наслаждались и красотой парков, и близостью своего общения.
Уже позже они сняли номер в гостинице и заночевали.
Всю ночь он упивался ее молодым телом, лаская ее голу-
бые волосы то там, то тут, и она всячески побуждала его к это-
му. Периодически то заплетала волосы в одну голубую косу, то
в две, сплетая их полукругом сзади, то вновь распускала, ще-
коча ими его тело и лицо. Волосы то прибирались в косы, то
по бокам, как корона обрамления лика, то плескались свисаю-
щими кудрями. Это были ее родные кудри, и даже в детстве
172
кто-то из преподавателей, не зная этого, говорил, чтоб она
меньше крутила волосы, а больше крутила мозгами. Она
с успехом делала то и другое.
Арабес нырял в ее волосы, как в копну сена. В порывах
страсти он порою терял контроль над своими поступками. Когда
полностью выбивался из сил и лежал без движений, она вновь
и вновь возбуждала его, лаская его с ног до головы.
Он знал многих женщин, и каждая женщина влияла на него
по-разному. В молодости обычно его акт любви был непродол-
жительным, но с обильными повторениями. С годами он научил-
ся сдерживать свое возбуждение, и они стали довольно продол-
жительны, хотя более трех раз женщину он уже желал редко.
Заметил он и то, что не только с разными женщинами,
но и даже в разных городах и в разное время года его сексуаль-
ная активность менялась. Разная их кислотная половая среда
и аура, как и аура местонахождения, с теми или другими погод-
ными условиями, влияли на него по-разному. С Надеждой он
всегда чувствовал себя, при любых условиях, половым гигантом.
По сексуальному темпераменту она относилась к женщинам-
холерикам, а он, скорее, был сангвиником, и его возбуждение
всегда было более длительным процессом любви в сравнении
с ее периодом наслаждения. За один акт его любви она успева-
ла получить не менее трех удовольствий и через непродолжи-
тельный отдых снова возбуждалась, требуя от него новой актив-
ности, что ему приходилось достигать гораздо сложнее. После
каждого окончания ему требовалось не менее одного часа от-
дыха, в то время как она под ласками могла вновь возбудиться
и желать его уже спустя несколько минут. В такие моменты она
усиленно ласкала его с ног до головы, а когда усилия казались
тщетными, она брала его висячий бантик и шутила: «Стоять, ина-
че застрелю». Добившись хотя бы небольшого возбуждения,
брала крем и просила его помазать ее кремом. После этого он
с некоторыми мучениями вводил в нее даже нестоячий член,
и после ощущения тепла и упругости ее тела начинал возбуж-
даться. Даже от такого ощущения мужчины ей было приятно.
173
Она не очень любила слишком возбужденный член, но желала
чувствовать его постоянно и неоднократно. К этому она была го-
това каждый день и даже была не против того, чтобы заняться
сексом в свои критические дни.
Во время полового акта она умела владеть мышцами своей
куночки, то ослабляя, то усиливая обжим мужского тела, и при
этой игре он задыхался от удовольствия. Ни одна из женщин,
которых он знал, этого сделать не могла. Более того, для дости-
жения удовольствия она разрешала ему издеваться над своей
промежностью, как ему вздумается. Он то растягивал ее, то сжи-
мал вокруг своего члена, и она то извивалась под ним, дергаясь
в удовольствиях, то лежала в томном спокойствии. Эта игра
и предвкушение наслаждения постоянно возбуждало и прико-
вывало его к ней, как раба к галере, бесконечным желанием
и страстью быть только с ней. В этом отношении она походила
на коварных русалок, встречающих в море моряков и увлекаю-
щих их в свою пучину.
В отличие от него, она хоть и желала всегда сексуального
наслаждения, но постоянно испытывала некоторый страх при
слишком увлеченной игре, так как он порой, увлекаясь, мог
причинять ей боль. Дабы не причинять ей боли при постоян-
ном ощущении трения его тела о матку, которую он чувствовал
как некий ком, она предпочитала позу сбоку или сзади, стара-
ясь исключать позу «женщина сверху». В остальном все было
прекрасно, и он, чувствуя ее безграничную потребность, мог
удовлетворить ее даже простыми ласками ее куночки рукой.
Она сама порою, извиваясь в танце с желанным партнером,
не говоря о велосипедной езде, когда от энергичного движе-
ния ног могла получить сексуальное удовлетворение. Зная эту
ее физиологическую особенность, он старался никогда
не оставлять ее в неудовлетворенном сексуальном отчаянье,
так как знал, что в противном случае она начнет удовлетворять
себя сама. В этом состоянии ей было достаточно в битком за-
битом общественном транспорте проехать несколько остановок
с мужчиной, прижавшимся к ней, и удовлетвориться, если его
174
рука случайно или умышленно оказывалась между ее ног и он
проявлял сексуальный интерес.
— Только воистину гениальный талант, — шутил он, — может
иметь такой сексуальный дар, при котором даже ласки через
стенку достаточно.
Она только усмехалась на его слова и знала, что хорошо
владела языком любви, умела дарить ласку, и не стеснялась,
и не комплексовала в свободе интимного общения. Однако к за-
боте о мужчине приучена не была. Такие простые мелочи, как
снять с изнеможенного мужчины резинку и провести санитар-
ную заботу после обильной любви, ей не приходили в голову.
Она наслаждалась любовью, как всякая эгоистичная натура. Да-
же порой к своей гигиене после удовлетворения не стремилась,
и он стал ей об этом намекать.
— Надюш, — говорил он, — надо же уважать себя, а ты забы-
ваешь об этом. Более того, ты, чувствуя к себе безграничную
страсть, спекулируешь этим, порой пытаясь даже трусики свои
отдать, чтоб их сполоснул мужчина в доказательство своей люб-
ви. Да, это может быть как исключение, но постоянное желание
такого характера — абсурд чувств.
— Нет, ты меня не любишь, раз так говоришь, — с показной
обидой возражала она.
— Я тебя люблю? Надюшка. Для меня услужить любимой
женщине — это честь и удовольствие, но это желание нельзя
эксплуатировать, превращая в отношения неуважения. Уважаю-
щая мужчину женщина никогда не только не попросит постирать
или погладить ей что-либо, но даже не даст понести ему ее су-
мочку, так как это сугубо личное, которое и при большой любви
мужчине передоверять неэтично. Даже постоянную заботу
на кухне уважающая мужчину женщина тоже не передоверит
мужчине, если он на этом не будет настаивать. Это золотое пра-
вило является частью языка любви, на почве которого цветет
чувство уважения, исключающее вульгарность отношений. Ина-
че любовный диалог может оборваться после простого физиче-
ского удовлетворения.
175
Без этого красивая женщина не станет привлекательной для
сильного мужчины. Если сильная только внешней красотой жен-
щина хочет показать власть своего обаяния над мужчиной, то
тем самым пытается делать его слабым. Орудуя красотой, как
скальпелем, она разделывает мужчину, как селедку перед трапе-
зой, лишая его рассудка, как костей. Однако подчинив его своей
красоте, она сама может потерять к нему уважение.
Столкнувшись с сильным мужчиной, она начинает уставать
от борьбы и, не смиряясь с ролью подчиненной, утрачивает
ощущение счастья. Должна быть где-то золотая середина. Ты
сильная, но порой колюча, как роза; не исключаю, что тебя мо-
жет тянуть к более сильному мужчине, который обломает тебе
эти шипы. Когда ты переживешь и перерастешь эту боль, пой-
мешь, что сила женщины в ее доброте и терпимости. Такой ты
будешь мила и нужна любому, но только тогда, когда все это го-
това будешь отдать только одному.
— Запомни еще то, Надюшка, — говорил он ей, — что, если
ты сегодня рявкнула на мужчину или, даже смеясь, оскорбила
и унизила его, то завтра в постели у него с тобой может ничего
получиться, и прежде чем обвинять в этом мужчину, надо поду-
мать, а не зарыта ли эта собака в женщине.
Больше всего для мужчины привлекательна в женщине ро-
мантичность, воспитанная сказочными мифами, но наша быто-
вуха быстро убивает эту романтичность, и она со временем те-
ряет эту прелесть очарования. Сказочных условий в жизни нет,
а найти ей сказочного принца еще сложней. Практичные жен-
щины всегда более понятны, когда жизнерадостны, а если они
еще добры и не алчны, то это находка для счастливой семьи.
Творческий народ, вроде нас с тобой, даже если они прико-
ваны друг к другу общими интересами и дополняют друг друга
в деле, без добра, терпения и при едином образе жизни крепкой
семьи могут не создать. Большая разница в возрасте из-за разни-
цы возрастных ритмов и интересов тоже никогда не создаст по-
стоянного сексуального желания, а значит и единой крепкой се-
мьи. Их могут устраивать только периодические наслаждения.
176
— Ты меня утомил и пугаешь, Арабес, — возмутилась
она. — Твои рассуждения меня расстраивают. Мы подходим
друг другу по гороскопу, ты огонь, а я воздух, мы друг без дру-
га не сможем существовать. Возьми Лужкова: у него с женой
тоже большая разница, а живут. Да я могу привести десятки та-
ких примеров, и все браки счастливы. Плисецкая и Проко-
фьев — великий и гениальный творческий союз, а Чаплин,
а Достоевский? Таланта может понять только талант. Любой
другой человек вряд ли сможет оценить его по достоинству
и сделать счастливым. Я не коллекционер в любви, и секс для
меня не спортивное развлечение, к идеальной любви я тоже
не стремлюсь. Ты меня удовлетворяешь в физической, душев-
ной и творческой страсти. Так что же нам мешает соединиться
навсегда законными узами?
Он, глубоко вздохнув, начал ее отталкивать от себя, так как
считал этот вопрос решенным и возвращаться к нему не хотел.
Она почувствовала это и, упрекнув себя в назойливости, снова
стала ласкать его, стараясь этим показать, что вся эта болтовня
с большими сомнениями и колебаниями ее не устраивает. Одна-
ко вдруг резко прекратила это и потащила его под душ.
В ванной она предложила сделать его такой же, как она, го-
лубой мечтой только для нее.
— Ты мне уже одну свою голубую мечту на шею перед отъез-
дом вешала — видишь, порвалась и ничего нет, — произнес он.
— Да ладно, нынче я сотворю такую же голубую мечту у тебя
между ног. Это будет уже мой кусочек голубого счастья, и та-
кой же, как у меня. Голубое сердце моего счастья.
Так, полушутя, полувсерьез, с некоторым его сопротивлени-
ем она, достав из своей сумочки тюбик, все-таки заставила его
не сопротивляться, и через несколько минут они, смеясь, разгля-
дывали ее творчество. Теперь и у него между ног было такое же
голубое сердце, как у нее.
— Ну вот, теперь ты и я одной крови, голубых сердец, но я
боюсь, что через некоторое время даже такое голубое сердце
не сможет тебя радовать, — сказал он.
177
— Выкинь эти мысли из головы. Ничего это ровным счетом
не изменится. Тебе нужно хорошо отдохнуть от забот и меньше
думать.
— Как же мне не думать? Вот я вижу синяк на твоем теле
и делаю вид, что не обращаю внимания. А каково его происхож-
дение? Однако я не имею права предъявлять тебе претензии,
потому что мы с тобой свободные люди, а наденем оковы бра-
ка — и будем друг друга упрекать, предъявляя различные до-
мыслы.
— Это я упала с велосипеда.
— Может, это правда, а может быть, и правдивый обман.
— Ты меня обижаешь, ведь я уже тебя просила мене дове-
рять. Я люблю тебя, разве ты в это не веришь? Мне никто
не нужен кроме тебя. Я тебя никогда не брошу. Я хоть и пою
в одной из своих песен: «А я забуду, тебя забуду, на свете мно-
го других мужчин», — это не касается тебя. Молодые меня
не интересуют. Я уже об этом говорила. Моя душа и мои инте-
ресы им по боку. Кроме заячьего траханья их ничего не инте-
ресует. Трахнули по-быстрому и забыли, убегают к другой. Я
уже тебе об этом говорила. Спортивный интерес развлечения,
и все. Ты делаешь мою мечту реальностью, а не просто развле-
каешься со мною. Поставил цель, ведешь к ней, и она выплы-
вает из тумана кораблем с алыми парусами, становясь настоя-
щим смыслом моей действительности. В этом мире у меня нет
больше дороже тебя человека. Я стала жить настоящей жизнью
и увидела надежду. Все вокруг может умереть, но ты останешь-
ся со мной навсегда. Я не пушкинская героиня, которая, топча
любовь, говорит: «…а я другому отдана и буду век ему вер-
на…» На такие жертвы я неспособна. Я верной останусь тебе
до тех пор, пока буду кровью твоего сердца и пока душа оста-
нется способной отвечать на твои чувства. Есть женщины, кото-
рым достаточно быть любимыми. Есть такие, которым необхо-
димо любить только самим, а есть такие, которым нужно все. Я
из таких максималисток, которые ради этого отдают себя пол-
ностью.
178
Он посмотрел в ее глаза и увидел набежавшие слезинки. «Я
ее обидел», — подумал он, и ему стало грустно за себя. Некото-
рое время он, подозревая, что ее интересуют только деньги, пы-
тался мучительно выяснить этот вопрос, но сейчас он, казалось,
полностью убедился, что это не так.
«Ведь стремясь к успеху, она невольно тянет к нему и ме-
ня, — рассуждал мысленно он. — Если я стал частью ее, а она
моим продолжением, значит, между нами не только деньги,
и этого для счастья достаточно». Он стал ее ласкать и просить
прощения за свою нетактичность. Она отвечала ему взаимными
ласками, и ему казалось, что в этот момент он самый счастливый
человек на земле. Под ее возобновившимися ласками он шеп-
тал ей:
— Я сейчас начинаю верить, что ты действительно любишь
меня, и безмерно рад своему счастью.
Уговаривал ее поехать с ним, так как ему нужно уезжать,
чтобы не проспать поступление вагонов. Она отвечала ему, что
ей необходимо еще немного задержаться, как с аранжировками
второго альбома, так и с работами по музею кукол, и через
неделю приедет сама.
179   
                * * *