Исцеление

    Хмурое осеннее утро нехотя приоткрывало очи. Убегающие остатки тьмы ещё цеплялись за разлапистые деревья, но тщетность их  усилий была очевидна. Ещё немного и совсем рассвело. Народившийся  воскресный, день, не обещавший особых событий, привычно отправился в дорогу.

    Серафима не спешила вставать, лежала собираясь с мыслями, которые тут же, одна за другой, стали сплетаться в неровную цепочку, а та, в свою очередь, уже начала завиваться в клубок.

   - Нет, так не пойдёт, сказала себе молодая женщина,  и без особого энтузиазма приступила к прoцессу одевания. Руки привычно находили, одевали, застёгивали, а голова по - прежнему была полна не радостных мыслей. И против воли поддаваясь их наплыву, в который раз перебирая события прошедшего дня, Серафима уже не пыталась согнать с лица отражение хмурого осеннего утра.

    Не было ни сил, ни желания противостоять грустным мыслям испортившим вечер и, тут как тут, объявившимся утром.

    -И зачем я так откровенно написала свои мысли о счастье, о любви? Хотя , почему бы и нет? Многие ведь пишут. Хотя, конечно, смотря как... Вот главный редактор не приминул резюмировать словами,"Ну, зачем уж так откровенно?.."

    Она вспомнила как полезли вверх его кустистые брови, когда он при ней пробежал несколько строк, как не сумел он спрятать всепонимающую улыбку, и это было хуже всего.

    Он понял, он вник в самую суть Серафиминых мечтаний и представлений о счастье и это было неприятно.

    Волна сожаления о так честно и откровенно раскрытой ею теме, уже ничего не могла изменить. Написала, издала, результат как говорится, на лицо.

    -И всё-таки не надо было так откровенно высказываться, -опять и опять ругала себя Серафима,-теперь каждого осенит догадка, почему до сих пор не устроена её личная жизнь, и как высока её планка к потенциальному избраннику.

     Чтобы избавиться от надоедливых мыслей, пошла на кухню. Надо что-то сготовить. Чего бы хотелось? Прислушалась. Не хотелось ничего.

    Не особо размышляя над действиями, стараясь поскорее заняться каким - нибудь делом, взялась чистить картошку. Работа не спорилась.

    Вспомнила, как иногда, чтобы избавиться от неприятных мыслей, она начинала напевать какой-то мотивчик. Решив и на этот раз прибегнуть к испытанному методу, Серафима издала пробный звук. Увы... Звук, сиплый, еле слышный, выдавленный откуда-то из нутра, был не хорош.

    В испуге оглянувшись, не слышит ли кто, попытку не повторила.

    Молча сосредоточенно чистила, машинально слушая слова, доносившиеся из маленького радио, висевшего на стене "...сын мясника, он сам должен был стать мясником..."

    -Ну надо же? И так на душе скверно, а тут ещё мясники какие-то,-досадливо поморщилась Серафима.- Ну всё против меня!

    Ей хотелось чего-то светлого, красивого, радостного, чтобы это "что-то" каким-то образом, встряхнуло её, изменило ход мыслей, помогло и в этом сером осеннем дне отыскать что-то хорошее, найти успокоение от неосторожно написанного очерка. Пока усилия были тщетны.

    Кружево очисток струилось из-под не спорого ножа, глаза повернутые внутрь себя, всё перебирали, всё искали, что бы утешило,защитило от серости осеннего дня и внутренней дисгармонии. 

    "Одних это будет спасать, другим это будет доставлять боль, но равнодушных не будет..." донеслось из репродуктора.
    - Надо же! Мне так тяжело, а это радио всё что-то нагнетает, всё что-то вещает... ну никакого покоя...!"- Серафима давно бы уже выключила его, да не было желания подниматься, идти. Ладно, пусть болтает...

    Да, счастье такая штука, что и не знаешь как правильно о нём написать. Стандартно если, то может и не зацепить, а если откровенно, от сердца, тогда готовься к удивлённо поднятым бровям, многозначительным улыбкам, взглядам в спину.

    Этого не хотелось. Хотелось не осуждения, а понимания...

    Ведь были, были и в её жизни и черёмуха, и сирень, были письма длинные, подробные, частые..., а закончилось всё слезами.

    Не замечая, как хмыкнула вслух, на секунду прервала мысленный разговор с юностью и тут же краем уха услышала: "одни будут ему благодарны, другие - не понимать, но равнодушных не будет. И его самого коснутся страдания..."

    Не успев додумать до конца новый упрек в адрес передачи, Серафима опять принялась перебирать свои "чётки".
    Вспомнилось, как узнав о Мишкином возвращении из армии, и быстрой женитьбе, чтобы укрыть свои растрёпанные чувства от посторонних глаз, села на велосипед и стала колесить по полевым дорожкам - тропинкам на окраине родного села, не замечая, что уже летний вечер, мягко опускается с небес на притихшую землю. Что мать уже заждалась свою дочку-студентку, приехавшую в гости на выходные. Всё всматривается в дорогу за стареньким мостком. Куда подевалось дорогое дитя?

    "Писал, обещал, и вот... пришёл, женился, там, в своей деревне... Зачем же писал, обещал... я ведь ждала, мечтала..." Ветерок срывал слезинки, разевал волосы, попутно утешал, мягко касаясь разгорячённого лица.

    И велосипед и ветерок оказались хорошими целителями. О Серафиминой печали так никто и не догадался. Зеленоватые глаза как всегда дружелюбно смотрели на мир, мелкие россыпи веснушек больше не были предметом больших огорчений.

    "Вот уже и тридцатник катит в глаза"-привычно покатила свой клубок Серафима, но вдруг из замолчавшего радио зазвучала музыка. Бесконечно грустная, рвущая душу мелодия, девятым валом накатила на Серафиму, заставила напрочь забыть всё на свете, пленив своей мощью и необыкновенностью созвучия с её внутренним состоянием. Звуки касались самого сердца, в унисон с ним бились, взметались, плакали. 

    Не замечая, что делает, Серафима встала и держа в руках нож и картошку, подошла к окну. Прижавшись головой к раме, она вся отдалась во власть звуков,не замечая как слёзы бегут и бегут по лицу, скатываясь куда-то вниз.

    Она сейчас напоминала таявшего на весеннем солнце снеговика. Только Серафимины слёзы были живые, облегчающие, уносящие вместе со звуками мелодии горечь, сожаление: всё, всё, что мучило, не давало заметить красоту ноябрьского утра, хмурого и какого-то загадочного в своей хмурости.

    "Это же утро, Серафима! А значит потом будет день! Мирный, шумный, суетный  городской день!  И он принесёт много нового и может до радости, светлой и  неожиданной - рукой подать! Зачем настраиваться на плохое? Гони ты эти свои печали и домыслы! Нашла из чего делать проблему! " - эти мысли, полные неодолимой, светлой надежды, что не всё так плохо, "что радость будет", мелькали в голове Серафимы как солнечные просветы в затянутом низкими тучами  осеннем небе.

    Музыка прекратилась. Не меняя позы, застыв, заледенев всем телом, Серафима с нетерпением ждала голос диктора: "Господи, только бы он назвал имя автора этих волшебных целительных звуков!"

    Радио помолчало и спустя целую вечность выдало:"Вы слушали "Славянские напевы" Антонио Дворжака.

    Серафима наконец-то расслабилась :" Антонио Дворжак! Теперь я знаю кто написал эту божественную  музыку! Но, что заставило его написать эту, трогающую душу, мелодию? Каков он сам? Какова его жизнь, судьба?" Так размышляла Серафима, а сама, тут же,                оставив свою затею с готовкой, уже с нетерпением листала Энциклопедию. "Антонио Дворжак, сын мясника... и одарённейший композитор..."


    Серафима читала не ровно, то забегала вперёд, то опять возвращалась к прочитанному:"Боже мой, какая судьба! Сколько потерь, сколько горя выпало на долю этого таланта... и сколько славы, признания.. Теперь понятно, почему так зацепила меня эта мелодия... А я..., а мои переживания, просто не стоят и выеденного яйца.., да они просто ничто, высосанные из пальца... ни о каком сравнении не может быть и речи... и даже стыдно..."


   Она захлопнула книгу, поставила на место, не спеша оделась, мысленно вся погружённая в только что прочитанное, медленно спустилась по лестнице, машинально касаясь пальцами холодных перил, и вышла на крыльцо. Ей захотелось сейчас побыть один на один с этим осенним хмурым загадочным днём, неожиданно принёсшим облегчение.