999 LW. Темный уровень. Глава 10

Бал у Энора

                – Бал! – пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита
                вскрикнула и на несколько секунд закрыла глаза.
                (М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»)

Наверное, завтра у меня будут болеть щеки.
Определенно, эта десятиминутная фотосессия на красной ковровой дорожке, расположившейся у входа в Силанс д’Ор, не пройдет даром для моего организма: либо накачаю скулы, стараясь постоянно держать улыбку, либо ослепну от вспышек фотокамер. А все из-за этого трижды проклятого мистера Энора, вздумавшего вместо традиционного приветствия нашей с Копошиным пары, объявить о моем назначении на пост его личного атташе. И вот теперь я стою на прохладном вечернем воздухе, попеременно чувствуя то прикосновение к голой спине чужих рук, то холодного воздуха во время смены позы для съемки, и изо всех сил стараюсь делать вид, что все идет по плану.
Я и Энор. Десять минут. Целая вечность.
Копошин исчез в самом начале – мы только успели приблизиться, как его перехватил кто-то из знакомых журналистов, а теперь, даже при желании, он вряд ли сможет ко мне подобраться из-за плотной толпы.
- Что вы чувствуете, став человеком, вошедшим в круг доверия семейства Эноров? – раздается из толпы, и улыбка тут же сползает с моего лица, обнажая настоящие чувства – страх, осознание, что тебе выдали поводок, заклеймили, как собственность. «Вошедшая в круг доверия» - слишком пафосное звучание для простого ошейника.
- Нацепите улыбку, мисс, а то ваша искренность выглядит фальшиво, - шепчет на ухо мистер Энор, позволяя себе приблизиться, настолько, что обыкновенное инструктирование переходит в почти интимный жест. И по новым вспышкам камер понимаю, что завтра в прессе будет обсуждаться не столько факт моего назначения, сколько причины, побудившие Энора пойти на такой шаг. Знаю, потому что сама умею делать выводы, основываясь только на намеках, а их за десять минут оказалось предостаточно.
Наконец, мистер Энор оповещает об окончании фотосессии и кладет ладонь мне на поясницу, мягко подталкивая к входу в ресторан – похоже, экзекуция закончена, и теперь можно немного отдохнуть. Остается только дождаться, когда меня оставят на попечение администратора или позволят самостоятельно найти среди гостей своего спутника.
Но как только вхожу внутрь, понимаю, что просто расслабиться не удастся –общедоступная забегаловка, которую представлял собой этот ресторан днем, сейчас снова превратилась в дорогое заведение с ограниченным кругом посетителей. Похоже, если Энор и идет на уступки, то делает это ровно в той степени, в какой необходимо.  И так как торжественное открытие состоялось днем, ближе к полночи в босяцком антураже не было необходимости – Силанс д’Ор снова стал золотым пристанищем для избранных. Элиты, в которой мне нет места, но, тем не менее, приходится находиться.
Пока хозяин роскошных стен ведет меня по залу, раздавая поклоны направо и налево, я выискиваю взглядом Копошина, надеясь, что появление лысого, но весьма обаятельного мужчины, может спасти меня из цепких рук. Кажется, несколько раз умудряюсь чуть не запутаться в подоле собственного платья, и даже сбиваюсь с шага, но Энор исправно поддерживает меня под локоть, позволяя снова добиться равновесия и, пробормотав слова благодарности, двинуться дальше.
Нас провожают оценивающими взглядами. Кажется, эти мужчины и женщины в темных одеждах ловят все, начиная от моего неровного шага и нервной улыбки и заканчивая слишком дорогим нарядом. Но даже сумасшедшая дороговизна платья меньше бросалась бы в глаза, не окажись эта праздничная одежда ослепительного белого цвета, радикально контрастировавшего с общей удручающей цветовой гаммой. В обществе, состоявшем из людей в темном, я казалась не просто бельмом, а маяком, освещающим ночной берег.
Женщины и мужчины, салютуют полупустыми бокалами и прекращают разговоры на время прохождения процессии, но как только оказываются за нашими спинами, вспыхивают жадными перешептываниями. Именно из-за этих разговоров мне иногда кажется, что открытая спина – самое уязвимое место. Могу поспорить, вслед мне летят отнюдь не лестные комментарии, но ничего поделать не могу – я пока еще не потеряла рассудок, чтобы противостоять этой бешеной машине общественной морали и порядка. Мышь, оказавшаяся среди кошек, все равно остается обедом, а вот скорым или нет, зависит от того, насколько она готова плясать под дудку усатых хищников.
Возможно, сейчас обсуждают даже не меня, а очередной шаг Энора – недоумевают, для чего он вывел в свет простолюдинку, пусть и родственницу именитого ученого, - ведь никакие лавры и звания не отменяют моего плебейского происхождения. Наверняка, кто-то сделает тот же вывод, что и журналисты, бравшие у нас интервью, и причислит меня к охотнице за положением или очередной игрушке сильного человека.
Вероятно даже, Энор сам ждет вопроса по разъяснению моего статуса, но я не спешу его задавать – не время и не место, вопросы вполне могут подождать до ВИП-кабинки на втором этаже, на который как раз ведет парадная лестница.
Слишком много шика, слишком много внимания, слишком много вопросов для одного вечера. Думать становится трудно, а координировать свои действия с движениями Энора еще сложнее. Поэтому я не сразу ловлю момент, когда нужно остановиться, и по инерции продолжаю движение к покрытым ковром ступенькам, ровно до тех пор, пока мой локоть не оказывается в железных тисках, заставляющих охнуть от боли и оглянуться на своего спутника.
Его взгляд устремлен вперед, заставляя меня снова повернуть голову в направлении движения, и только увидев то, на что настойчиво обращают мое внимание, замираю.
Перед нами стоит Сенатор – один из двенадцати, – только с той же фамилией, что у моего провожатого. Похоже, банкет начинает превращаться в семейный праздник. Что ж, похоже, журналист, выкрикнувший про «круг доверия», не ошибся.
- Это она? – говорит седовласый подтянутый мужчина после короткого обмена приветствиями. Он бесцеремонно разглядывает меня, задумчиво сложив руки в кулаки и потирая большими пальцами краешек губ. Кажется, он даже готов потребовать меня развернуться, чтобы получить возможность хорошо рассмотреть, но, к счастью, этого не делает, позволяя сохранить остатки моей гордости.
Наконец сенатор отмирает.
- Ну что ж, - со вздохом произносит он, видимо, окончательно убедившись в моей безнадежности. – По крайней мере, его можно понять. Девица весьма недурна.
Энор, который сейчас поддерживает меня под локоть, не давая свалиться на пол от неожиданного поворота, ехидно улыбается и протягивает отобранный у официанта бокал, не удосужившись даже повернуться в мою сторону. Вместо положенного «Простите нас, мы отойдем» мужчина указывает влиятельному брату в сторону ВИП-залов и берется его проводить, похоже, совершенно забыв, что оставляет меня одну в компании бокала с ароматным напитком. И все же напоследок он оборачивается в мою сторону и дает последнее наставление:
- Постарайтесь не создать дополнительных проблем, мисс.
Прекрасный урок под названием «Знай свое место» оказывается своевременным – я не закатываю истерику с громким хлопаньем дверями, надеясь привлечь всеобщее внимание. Внимание – это не моя задача, моя – тихонечко стоять в уголке и из-за тонкой стеклянной стенки подглядывать за присутствующими здесь людьми. Я – мышь, значит, не стоит пытаться играть роль разъяренной тигрицы.
И, как оказывается, я настолько вжилась в роль предмета интерьера, что заметила стоящего невдалеке симпатичного мужчину только тогда, когда до него дошла очередь, а именно – после того, как рассмотрела всех, кто располагался справа от него.
Симпатичный брюнет в смокинге салютует таким же, как у меня бокалом, и обаятельно улыбается. И почему-то, первое клише, которое приходит на ум при виде этого человека, оказывается «альфонс» - то же, что при первой встрече с Майклом. Невозможно красив, харизматичен и наверняка имеет в запасе тучу уловок и ухищрений. Уверенный до наглости и настолько же влюбленный в собственное отражение.
Похоже, в последнее время мне везет на таких.
Именно поэтому я спешно перевожу взгляд на стоящую рядом с ним темноволосую женщину, которая оказывается заметно старше своего спутника, и непроизвольно хмыкаю, найдя подтверждение своим догадкам.
Альфонс и его жертва.
Словно почувствовав мой взгляд, женщина обращает на меня внимание и точно так же, как красавчик, широко улыбается.
Идиотка! Только такая идиотка, как я, может не заметить поразительное внешнее сходство этих людей – тот же разрез и цвет глаз, та же улыбка. Даже жесты у них похожи – поворот корпуса, кивок, легкий наклон головы в сторону говорящего собеседника.
Не альфонс и жертва. Как минимум, брат и сестра, а если точнее – мать и сын. И если это не так, то я, похоже, окончательно потеряла способность делать логические выводы.
Впрочем, как раз отсутствие логики можно объяснить – слишком много приходится думать в последнее время, и слишком часто приходится делать выводы, порой, совершенно полярные.
Например, сейчас мне почему-то не дает покоя сцена с сенатором, а точнее, совершенное непонимание, о ком он мог говорить, когда меня рассматривал.
- Позвольте выразить вам свое восхищение, - слышу приятный мужской голос и, вскинув голову вверх, понимаю, что за размышлениями проморгала момент приближения красавчика. – Вы просто ослепительны.
Очень хочется ответить что-то вроде «Даже знаю почему», подразумевая выбивающийся из общей массы наряд, но мужчина меняет мой бокал на новый, с розовым игристым напитком, и снова обезоруживающе улыбается. Такая мягкая настойчивость заставляет невольно принять подношение и пригубить шампанское. Мелкие пузырьки щекочут небо и язык, оставляя после себя приятный кисло-сладкий вкус спелого винограда, и я с трудом сдерживаюсь от непреодолимого желания осушить бокал залпом. Вскидываю удивленный взгляд на мужчину и вижу его смеющиеся глаза – похоже, он ожидал именно такого эффекта.
- Вижу, вы впечатлены, - говорит он, отпивая из своего бокала. – Неудивительно – дядя ни за что не выпустит такое сокровище в свободный оборот. Только для избранных. Как и это место.
Все понятно – племянник Энора - такой же беспринципный циник, как его дядя, и, по идее, одновременно сын сенатора. А та женщина, которая в данный момент нас разглядывает, леди Энор.
Вся семейка в сборе. И теперь становится очевидно, о ком говорил сам сенатор. Похоже, оценивать шлюху для представителя их семейства полагается коллегиально, и в честь этого устраивать праздник.
Становится неприятно, особенно чувствовать себя бессловесной вещью, и от этого снова портится настроение.
- Я не отношусь к этой категории, - хмуро замечаю я, вспомнив слова Энора-младшего и все-таки делая новый жадный глоток. – Это очевидно.
- Более чем, - задумчиво произносит красавчик, разглядывая мое лицо так, словно уже пытается там найти признаки опьянения. Подобный повышенный интерес раздражает еще больше - обидно чувствовать, что меня в придачу пытаются банально опоить.
Быть может попытаться сбежать, пока окончательно не увязла в этой грязи?
Идея кажется неплохой, даже ввиду отсутствия Копошина и прочих возможных вариантов в виде Антона. Теперь даже Майкл выглядит вариантом получше. Да кто угодно кажется лучше, не будь он принадлежащим циничной семейке. Но среди толпы нет ни одного знакомого лица, что заставляет полагаться на собственные силы и искать свои пути выхода из ситуации.
Мимолетный взгляд на бокал – и я залпом допиваю содержимое, чуть не захлебнувшись вспененным напитком.
Энор-младший мой жест понимает правильно - он отправляется на поиски новой порции пойла для объекта своего интереса, оставляя на попечение зоркой мамаши, буквально впившейся в меня взглядом. Под ее присмотром просто сбежать явно не удастся, и  это заставляет меня нервно озираться по сторонам, пытаясь обрисовать ломаную траекторию движения с максимальным запутыванием следов. Кажется, если обойти вон ту группу справа, можно двигаться вдоль стены прямо к выходу.
Снова оглядываюсь на леди Энор и, заметив, что на этот раз та прервала процесс наблюдения, отвлекшись на разговор с седовласым мужчиной, решаюсь на побег. И только сделав первый шаг в сторону, понимаю, почему жена сенатора не проявила положенной бдительности – этого просто уже не требовалось.
Всего один шаг позволяет понять, насколько изменилось мое представление о времени и пространстве после одного бокала шампанского.
Кажется, даже простое перемещение на несколько сантиметров дается с трудом из-за обволакивающей силы плотного воздуха. Он словно окутал меня, спеленал, удерживая, не позволяя двигаться, очень мягко, но настойчиво. Буквально кожей я чувствую его беспощадное присутствие, плотной завесой воздух ложится на лицо, гладит открытую спину, шею, руки, вызывая ощущение неимоверной чувствительности рецепторов. Каким-то непостижимым образом он ощущается даже на скрытых под белым шифоном ногах. И, так как дальше начал пробираться сквозь одежду, вызывая с каждым покоренным миллиметром шквал волнующих ощущений, заставляющих мозг отвечать усиленным выбросом дофамина, нужно было срочно что-то предпринять. Что угодно - для выхода из состояния сладкого ступора, которым я сейчас просто наслаждалась, и вернуться к проблеме выхода из Силанс д’Ор.
Для этого пришлось несколько раз взмахнуть правой рукой, оценивая возможность сопротивляться обволакивающим медовым объятиям, и убедиться, что до сих пор исправно служащие конечности готовы предать меня в самый ответственный момент только за еще одну порцию ласки.
Что происходит?

- … сейчас вкладывать в Лайф слишком затратно… - слышу чужой голос, бессовестно врезавшийся в сознание, и поворачиваю голову на звук, чтобы увидеть стоящих вдалеке двух мужчин среднего возраста.
– Но перспективы вдохновляют… - говорит тот, что справа, издавая при этом странный хрюкающий звук, оказавшийся смехом. Идеальное соответствие произнесенной фразы и движений рта этого человека убедило в том, что мне не почудилось. И все же я упорно не верила в происходящее  – слишком велико расстояние до этих двоих, чтобы можно было что-то разобрать.

- … в пятницу пытались протащить в Нижнюю палату… - слышится уже с другой стороны, и приходится снова повернуть голову, мазнув по коже мягким воздухом. - … Теперь придется ждать до следующего квартала…
Это разговор двух других, стоящих у противоположной стены. - … Эти бюрократы умудрились даже собственные налоговые льготы запороть…

- … говорят она из низших… - слышу новых участников моего нечаянного подслушивания, и в этот раз, обернувшись, замечаю, что на меня смотрят трое: женщина и двое мужчин.
- Надо же, - разочарованно протягивает мужчина помоложе, брезгливо кривя рот. – А на вид вполне приличная.
- Деньги сделают конфетку из любого, а Энор не поскупился, - бросает ядовитое замечание женщина, пряча улыбку за бокалом.

Только тогда понимаю, что разговор идет обо мне, а эта троица даже не стесняется вслух кого-то обсуждать. Быть может, потому что не имеет представления о моем внезапно обострившемся слухе.
Обретенная способность начинает мешать – в один момент становится просто невыносимо оборачиваться на чьи-то слова, отмечая, что снова подслушала то, что не предназначалось для моих ушей.
Шепот. Непрекращающийся шепот, превращающийся в монотонный гул, когда я пытаюсь отвлечься от чужих разговоров. Он разрывает черепную коробку, сверля в ней многочисленные дыры. От постоянного перешептывания хочется не просто сбежать – хочется избавиться от способности  слышать вообще. И этому гулу вторит воздух – он приносит безудержные звуки на своих мягких волнах, заставляя кожу резонировать на грани боли и удовольствия. Попытки закрыть уши руками плодов не приносят – шум прорывается сквозь прижатые ладони, снова подбираясь к мозгу, а кожа рук при этом становится слишком чувствительной. Еще немного - и я скачусь в чувственную бездну, а общественное мнение спляшет на моих костях.
- Похоже, вы уже впечатлились эффектом, - тихий шепот выплескивается на шею и стекает мелкими  щекочущими каплями по позвоночнику, заставляя сделать очередной неловкий поворот в сторону говорившего.
Энор-младший серьезен, и это кажется неправильным. Он снова долго рассматривает мое лицо, заставляя воздух воспламенять кожу, а когда его взгляд спускается к краю корсажа, я перестаю дышать.
- Вы слишком заметны, - произносит он с хрипотцой, глядя на меня затуманенным взглядом. – Это плохо.
Прекрасно пронимаю, что он прав, и еще больше понимаю, что пора что-то предпринять для выхода из ситуации, пока мое состояние не стало слишком заметным – наверняка это привлечет лишнее внимание не только ко мне, но и к семейству Эноров. Только не могу ни возразить, ни согласиться – голос, так внезапно покинувший тело, не думает возвращаться, предпочитая отсиживаться там, где от него будет больше пользы.
- Позвольте вам помочь, - наконец произносит мужчина, подставляя локоть, за который я цепляюсь, с трудом преодолев сопротивление воздуха. – В конце концов, это моя вина.
Его вина… Кажется, да. Так будет правильно.
Иду следом, старательно игнорируя помеху из плотной воздушной пелены, и стараюсь делать вид, что все идет по плану. В который раз. Только сейчас я с трудом сдерживаю еще и не к месту появившееся желание прикоснуться к идущему рядом мужчине. Почувствовать его кожей. Словно только так могу снова вернуть ощущение нормальной реальности.
Ночной воздух оказывается плотным и холодным – он заставляет меня дрожать и неприятно сожалеть о поспешном бегстве из уютного ресторана, но Энор-младший спасает меня от холода, накидывая на плечи свой пиджак. Еще недолго приходится подождать, пока подойдет машина, и я успеваю потратить это время на пугающее ощущение чужого присутствия, заставляющее несколько раз оглянуться, но так никого и не обнаружить.  На мгновение задумываюсь над странностями своего воображения, вызванного, очевидно, непривычным состоянием, и сажусь в подъехавшую машину, получив от сопровождавшего меня Энора легкое поглаживание по щеке.
- Вы излишне доверчивы, - говорит он, усаживаясь рядом и удобно укладывая мою руку в свою ладонь. – Зря вы согласились на предложение дяди.
Раньше я бы наверняка вступила в разговор, обязательно привела бы несколько аргументов в пользу этого сомнительного предприятия, и мысленно – против. Но сейчас, все, что я могу, - это чувствовать, как теплые мужские пальцы гладят мою ладошку, посылая по коже неровные импульсы, от которых загорается тело, и сжимать зубы, чтобы не попросить о большем.
Где-то на задворках сознания я понимаю, что эта неконтролируемая  вспышка похоти вызвана действием шампанского, в котором наверняка присутствовал некий ингредиент, вызывающий такую реакцию. Реально же – полностью сосредоточилась на чувственных и пока невинных ласках, заставляющих думать над их продолжением.
- Какая же вы светленькая, - мужчина целует открытую ладонь и трется о нее щекой, словно нашел обезболивающее для ран, и этот жадный жест вызывает во мне не менее жаркий отклик. Руки сами тянутся к его шее, притягивая ближе, заставляя его удивленно воспротивиться моему давлению, и посмотреть в глаза. Секундное замешательство, потраченное на синхронизацию эмоций и дыхания, и мужчина с придыханием произносит «Какой же он идиот», заканчивая последние слова уже на моих губах. Мужские губы, руки – как раз то, чего сейчас неистово требует мое тело, и я повинуюсь заданному алгоритму, неосознанно позволяя даже больше, чем изначально было запланировано. Словно сквозь сон чувствую собственный вздох, вырывающийся в тот момент, когда чужая рука оказывается на внутренней стороне бедра, и сожалею, что решила надеть белье – сейчас его отсутствие оказалось бы кстати.
- В Плес-Форт, - мой искуситель все-таки отрывается от моих губ, заставляя меня, снова погрузится в холодную пучину сжатого воздуха, и отдает шоферу команду, понятную даже для обезумевшей меня – гостиничная постель вполне подойдет. И я улыбаюсь, глядя, как он снова возвращается, чтобы спасти меня из утягивающей холодной трясины, заставляющей хвататься за него, словно других вариантов у меня нет.
Даже в холле Плес-Форт я не могу делать вид, что не нуждаюсь в нем, и заставляю отдавать мне свои горячие поцелуи прямо перед стойкой администратора, и в лифте – за спиной лифтера. Иначе – снова оказываюсь в тягучей бездне, заставляющей чувствовать себя пойманной в ловушку.
Он оставляет меня только однажды: для того, чтобы закрыть дверь номера и посмотреть на меня – нетерпеливо ожидающую, когда он снова приблизится, чтобы оставить на коже свое дыхание.
- Такая светленькая, - шепчет он, чередуя поцелуи и укусы на моей шее, - Теплая… - Его руки мнут юбку, поднимая ее выше, открывая лодыжки, голени, бедра, и крепко сжимают ягодицы, забравшись под белое кружево белья. – Как же наш уродец до сих пор до тебя не добрался?..
С трудом понимаю смысл сказанных слов из-за дурманящего воздействия его прикосновений, осознаю только, что он говорит что-то, что может быть важным, должно быть важным для меня. Только не могу вырваться из сладкого паточного дурмана, позволяя мужчине вести меня, разрезая спиной волны тягучего воздуха, заставляющего прижиматься еще ближе.
Когда такая близость становится невыносимой, внезапно чувствую спиной холод стекла, на мгновение заставляющий пробудиться и посмотреть растерянным взглядом на мужчину, держащего меня прижатой к прозрачной поверхности, и снова утонуть в обжигающих объятиях. Реальность и иллюзия слились воедино, образовав прочнейшую паутину из жадности, похоти и безрассудства. Где-то внизу лежал ночной город, а здесь наверху остались двое, судорожно срывающих друг с друга одежду, чтобы, наконец, почувствовать прикосновение тел.
Бесстыдный ритм, заставляющий стонать, забыв о словах и условностях, чувство жажды и желание взаимного поглощения, чтобы ее утолить – все, чтобы я и он смогли почувствовать, как зарождающееся внутри пламя ослепительно вспыхивает и разливается по венам искрящимися потоками.
- Я знаю, что ты здесь, - слышу возле уха зловещий шепот и улыбаюсь, не совсем понимая, что он хочет этим сказать. Но мне и не нужно - он снова тянет меня за собой, заставляя тонуть в волнующих прикосновениях, позволяя ему делать с моим телом все, что он хочет.
Кажется, я не должна так легко отзываться на эти ласки, но пока он не позволяет сладкой паутине прикосновений распутаться, не могу не отвечать жадными вздохами, подстегивающими его самолюбие. Он слишком хорошо знает, что мне сейчас нужно, и это делает его сильнее любых разумных доводов.
Только жар, только жадные прикосновения, только подавляющие волю поцелуи, так похожие на укусы. И абсолютно отзывчивое тело, не позволяющее прийти в себя и оставить мужчину одного на белых простынях.
Быть может утром я пожалею о произошедшем, но пока я не умею жалеть, потому что его язык медленно выплясывает танго на моем животе и спускается все ниже…

________________________

Чувствовать себя глухим и слепым у стен этого заведения уже стало привычным, и все же я не спешил нарушить его защиту. Это наделало бы слишком много шума. Никому не нужного шума, заставляющего охотников задавать вопросы о неизвестном взломщике.
И если бы сломать полог можно было не оставив следов, я так бы и поступил, но в его узор вплетена ловчая нить, захватывающая любое воздействие - значит, на обломках останется мой след, а по нему можно прийти к остальным. И если стражам обнаружение не грозило ничем, то невинные могли пострадать. А я не мог допустить, чтобы за мою неосторожность расплачивались те, кому я пообещал защиту.
Я только мог наблюдать, как женщина, оказавшаяся в логове охотников, слабо мерцала, по-видимому, чувствую сгустившуюся вокруг нее тьму.
Белое платье казалось издевательством – они и без этого наряда видели исходящий от нее свет. Только держались пока на расстоянии. Почти все.
Один ухватился за нее, давая понять, что настал его черед, и никто не посмел возразить.
Скоро он уже подводил ее к машине, не переставая ежесекундно трогать. А она вопреки обыкновению, позволяла это делать. Даже тогда, когда явно почувствовала меня – ее свет коснулся моих крыльев – она только оглянулась и последовала в приготовленную для нее ловушку.
В очередной раз я не смог возразить ее решению, только заметил, как руки непроизвольно сжались в кулаки. Так же, как у того, кто в этот же момент тоже видел ее ускользающий свет. Знаю, потому что стоял у него за спиной.
Только у меня нет времени выяснять мотивы его злости – ее свет, медленно угасающий вдалеке, заставляет отправиться следом.
Боюсь ли я ее потерять? Возможно, это осложнило бы мою миссию – отодвинуло бы ее во времени на неопределенный срок. Ровно до момента, когда появится новый маяк. Поэтому я спешил, надеясь вмешаться в любой момент, если возникнет угроза ее жизни.
Я был готов к чему угодно, но только не к тому, что буду сейчас сидеть на крыше дома напротив окон гостиницы и отслеживать ее мерцание.
Тьма, окружившая ее, ждала. Она была  хищником, подготовившимся к последнему броску – решающему шагу, за которым последует растерзание жертвы. И свет, неровно мерцавший и до этого, дрожит и пятится.
Это движение двух сущностей в опасной близости друг от друга не могло быть ничем иным, как борьбой. Стоило ли мне вмешаться сейчас или дождаться момента, когда нападение станет очевидным? Будет ли промедление обоснованным? Или оно окажется опасным?
- Смотрю, и тебе не чужды человеческие слабости? – безучастный голос за спиной принадлежит еще одному из нас.
Он - страж. Такой же, как я. Уравновешивающий чаши.
Он выглядит молодым и кажется слишком несерьезным в вязаном свитере и с банкой поп-корна в руках. Его длинные волосы развевает ветер, пока он сидит, скрестив ноги, и глядит вдаль – в те же окна, что только что смотрел я. Он смотрит человеческим взглядом.
- Нравится наблюдать? – кивает он в сторону гостиницы, ухмыляясь, и протягивает мне еду. Но я не тяну руку к подношению, и он возвращает его снова на колено. – Как хочешь.
Пока он хрустит жареной кукурузой, позволяя мне рассмотреть его самого, я сканирую его сущность. Он страж – в этом нет сомнений, но его поступки не соответствуют его лику и это заставляет меня думать над причинами.
- Что, будешь говорить, что мое поведение неподобающее? – мне кажется, что он испытывает раздражение.
Невозможно. Но все же, я видел именно недовольство на его лице.
- Я тебя огорчил?
Мой вопрос его удивляет. Наверное, потому что кто-то впервые спрашивает, а не порицает.
Я не помню его имени, и это огорчает меня – вести в бой безымянных не пристало стражам – мы должны знать каждого воина. Каждого, кого можем потерять в битве.
Но когда я хочу спросить имя, страж отвечает.
- Я здесь слишком давно, - говорит он жестко. – Люди оставили во мне больше следов, чем вы.
- Пусть Мироздание простит тебе эти слова, - отвечаю ему, понимая, что в словах младшего стража звучит обида. – У каждого свой долг.
- Ага, - его голос ехиден и изливается желчью, - Твой – наслаждаться извечной славой полководца, а мой – гнить среди падали.
Снова эта неприкрытая злоба. Он обижен. Еще один из нас, который недоволен положением вещей. Он не смотрит мне в глаза, и это дает время подумать над тем, как поступить. Вся суть моя требует, чтобы я встал на защиту мироустройства, и только понимание, что сам не во всем отвечаю его порядкам, останавливает меня от братоубийства.
- О, они молодцы, далеко пошли, - он кивает в сторону темных окон, и на мгновение я поворачиваюсь туда, словно впервые.
И тогда я совершил очередную ошибку, без которой не совершил бы ничего, что последовало дальше - я снова перешел на внутреннее зрение. Прошел сквозь слои, чтобы увидеть, как ее яркий свет вспыхивает, а потом начинает медленно стихать, словно она… умирает.
Доля мгновения потребовалась мне, чтобы оказаться рядом с окнами, стремясь преодолеть последнюю, отделяющую меня от той, которую не смог уберечь. Но меня остановила чужая рука. Рука стража, преграждающая путь так же решительно, как я только что хотел ворваться в закрытые окна.
Но если мой взгляд и оказался достаточно суров для того, чтобы стало понятно, что мне нельзя препятствовать, то остановивший меня его не испугался.
- Ты посмотри сначала, горячий мачо, - его голос не менее суров, чем мой взгляд. И еще в нем есть уверенность в собственной правоте, заставляющая послушать его и остановиться, чтобы посмотреть на происходящее за стеклом.
Ее свет горел ровно – так же, как прежде, и я, совершенно сбитый с толку, переключился на обычное зрение, надеясь, что это даст больше информации.
Человеческий взгляд выхватил из сумрака комнаты ее белую спину, тесно прижатую к стеклу, так, что кажется, словно она упадет в любой момент. Я даже неосознанно потянулся к ней, чтобы удержать от падения. Но блестящая помеха преградила мне путь, позволив только тронуть пальцами стекло в месте, где его касалась правая лопатка, и провести линию вдоль позвоночника. Только с обратной стороны. Завораживающий контраст черного и белого. Удивительный, как все, созданное Им.
- Я знаю, что ты здесь… - даже сквозь прозрачную грань слышу голос охотника, и это выводит меня из исступления. Он меня почуял. А значит, понял, что я здесь из-за нее.
Что теперь? Вызовет меня или подло прикроется жертвой, чтобы уйти?
Жду, чтобы понять, что он задумал, но он делает то, что оставляет меня в недоумении – ведет ее вглубь комнаты, на раскинувшееся белое ложе, оставляя смотреть на разворачивающееся непотребное действо.
- Да брось, ты и на это пялиться будешь? – голос стража оказывается во время – я не успеваю уловить начало процесса, но и того, что успел увидеть хватило, чтобы почувствовать себя сопричастным.
Недостойно звания стража. Мы наблюдаем, а не подглядываем.
И это возвращает меня снова на крышу здания напротив, откуда я могу видеть только окна, но не то, что происходит в них.
- Первый раз? – ухмыляется страж, снова где-то нашедший кукурузу. – И как ты умудрился только?..
- Дело стража следить за низшими, а не подглядывать, - ответил грозно. Возможно, я даже  зол на легкомысленного стража. Или на себя самого.
Ничего из того, что произошло в последние мгновения, не должно было произойти. И все же оно имело место.
Моя ошибка. И моя вина – расплата за эту ошибку.
- Ну, это ты зря, - говорит страж, усаживаясь рядом и так же, как я, устремляя свой взгляд в прозрачные стекла. – Они иногда очень даже забавно смотрятся. Особенно в такие моменты.
Было ли то чувство, зародившееся во мне после этих слов, гневом? Или это были первые вспышки злобы? Я не смог понять, но он понял по моему взгляду, что перешел дозволенную грань – грань, отделявшую меня на шаг от братоубийства.
- Ты слишком долго был внизу, - говорю, когда волна гнева пошла на убыль, надеясь вразумить раз за разом оступающегося стража. Такого же, как и я.
Но мои вразумления не дают результата.
- Может быть, - он пожимает плечами, и равно понимаю, что он не жалеет об этом. – Только я уже перестал надеяться, что попаду наверх. Оно, - он указывает пальцем вверх, - не для всех, похоже.
Молчу, понимая, что он прав. И таких, как он было много – тех, кто навсегда остался здесь, внизу, а не отправился в короткую командировку, как я. И сам не знаю почему, но я предложил:
- Хочешь вернуться?
Я ждал, что он ответит согласием. Наделся, что он не настолько вжился в роль человека, чтобы отказаться от своей сути. Но он встал и отряхнул брюки, показывая, что разговор окончен.
- Нет, - был его ответ, которого я ждал и боялся. – Теперь уже не надо. Ты прав – у каждого своя миссия.
Он сказал главное – у каждого своя задача, своя цель. Только мне от его слов не становится спокойно. Гнет дурного предчувствия расползается удушающей волной. Что-то не так в его словах. В его поступках. В нем самом. Что-то не дает мне просто так отпустить его. Что-то не позволяет не задать хотя бы один вопрос.
- Как ты оказался здесь? – спрашиваю уже в спину, зная, что даже если бы не успел это сделать сейчас, все равно нашел бы его потом и допросил. Только ответ тогда был бы другим.
Он поворачивается, и я вижу, как он делает совсем человеческий жест – трет пальцем нос – и я уже знаю, что ответ будет лживым. Совсем, как у человека.
- Твою девицу, наверное, и в Субе видно, - говорит он правду, но вовсе не ту, которую должен. Не это причина.
- Ты лжешь, - говорю тихо, уже смирившись с положением вещей. Но его не пугает даже мое знание – он имеет в запасе еще один ответ.
- Ладно, - говорит он, подняв руки вверх, - скажу. Слежу за этим типом, - он указывает в сторону окон гостиницы. – Давно наблюдаю. Только заказчика еще не нашел.
И снова понимаю, что это правда. И снова понимаю, что вовсе не та, которая должна быть. Но уличить в новой лжи не дает он сам.
- А ты что до сих пор девочку чистенькой держишь? – он даже нагибается, словно нас могут услышать. – Очень опрометчиво…
Вскидываю голову, снова повинуясь зарождающейся волне гнева. Но он гасит ее новой порцией слов:
- С ее-то ниточками. Смотри, чтоб кто-то из наших не добрался, а то накроется твой… маяк.
Он исчез. Растворился, оставив витать в воздухе его слова. Слова, которые заменили гнев опасением и заставили меня задуматься над новой порцией своих ошибок.
Печать, которую я с легкостью оставил на челе маленькой девочки, почему-то не представлялась необходимой на ее лбу. Тем более, я не представлял, как ее наложить после того, что видел сегодня.
Нужно ждать. Дать время.
А пока следить за ней. Неотступно. Беспрерывно.
Так же, как тот, что сейчас стоит внизу, лакает джин и смотрит на темные глазницы окон.
Друг, который ей вовсе не друг…