Ария Предателя

Гуманный комиссар Форн, представитель Партии Просветителей, выступил со своей идеей повысить поставки в дальние районы Империи, невзирая на опасность перехвата бунтарями, однако его инициатива осталась почти неуслышанной. Лишь несколько старых авторитетных аристократа поддержали благородное начинание, а потому Форн заявил, что будет добиваться дальнейших прослушиваний своей инициативы. После этого заседание Комитета Имперской Обороны продолжилось, и на трибуну вышел князь Альдегар Квиммт, носитель чёрного судебного парика и ужасающей репутации, который являлся единственным представителем Партии Некромантов, допущенным до слушаний IX Вопроса о Снабжении Провинций. Слушатели начали было возмущаться и прогонять его с трибуны, однако Судья Комитета призвал к тишине и грозно указал всем присутствующим на текст, высеченный в камне ораторского пьедестала:

Правила Ораторской Трибуны таковы:
I. Любой желающий имеет право выйти на Трибуну и высказать всё, что он хочет сказать.
II. Любой слушатель имеет право высказать в адрес выступающего всё, что он желает ему ответить.
III. Судья Комитета имеет право вынести любому провинившемуся приговор, какой он сочтёт нужным.

- Благодарю вас, господин Полтарион! – кивнул Судье Квиммт. Тот в ответ смерил князя подозрительным взглядом.
Когда Альдегар начал расшнуровывать тёмно-зеленые шторы высоких окон зала, закрывая их одно за другим, Полтарион, под недоумённые возгласы и нервные смешки присутствующих, громко спросил:
- Что вы делаете?
- Готовлю зал к своему выступлению, почтенный Полтарион, – загадочно ответил князь. – Поверьте, впечатление публики будет неизгладимым.
Судья недоверчиво шмыгнул носом и неслышно выругался. Никто не любил Альдегара Квиммта, однако идти против правил Трибуны из-за одной “Чёрной Овцы” (таково было его прозвище, данное ему, в основном, из-за парика) никто тем более не собирался.
Закрыв путь всякому уличному свету, князь вышел за ораторский пьедестал и кивнул охраннику у главных дверей зала – тот, кивнув в ответ, запер их на засов. Заседающие начали волноваться и повышать голос, но Судья, хотя и не очень уверенно, вновь призвал к тишине. Квиммт прокашлялся.
- Не так давно, дамы и господа, я был на дипломатической миссии в нашей союзной стране – Беллафонии. Научные чудеса этого удивительного государства поразили меня до глубины моей души! – он артистично прижал правую руку к сердцу. – Господин Технократ, текущий правитель этой страны, увидел во мне родственную душу, а потому великодушно сделал мне два подарка. И вот первый из них…
Князь бережно достал из внутреннего кармана широкого тёмного пиджака трапециевидное металлическое устройство на высокой ножке, видом напоминавшее губную гармонь, и поставил его на ораторский пьедестал.
- Что это? – неодобрительно спросил Судья. – И, что более важно, каким образом ваши дары от Технократа, да будет он славен, связаны с темой нашего сегодняшнего заседания?
- Это, господин Судья, МИ-КРО-ФОН, – ответил Квиммт, после чего подключил к механизму два электрода, тянувшиеся от небольшой батареи во внутреннем кармане его пиджака. Внезапно голос его стал гораздо громче и отчётливее, а также приобрёл какое-то несовершенное, будто искажённое звучание; в зале послышался массовый испуганный вздох. – Это достаточно старое изобретение беллафонцев, призванное усилить звучание голоса, или же иного источника звука. Оно связано с сегодняшним заседанием Комитета хотя бы по той причине, что я безвозмездно жалую данное устройство в его собственность.
Судья учтиво улыбнулся.
- Что же… Это очень мило с вашей стороны, господин Квиммт. Неожиданно мило, я бы даже сказал, – он понизил голос. – Но я всё же спрошу кое-что: это безвредно?
- Если не кричать в него во весь голос – вполне безвредно, господин Судья.
Полтарион почесал подбородок.
- Это всё, господин Квиммт? Ваше выступление окончено?
Альдегар подавил смех.
- Нет, Боги, нет! Я не стал бы тратить драгоценное время Комитета на такую ерунду. Поверьте, мне есть что сказать. К тому же, я ещё не продемонстрировал вам второй дар почтенного Технократа…
Судья с напускным равнодушием пожал плечами, не переставая при этом внутренне следить за действиями чудного князя. Тот, в свою очередь, достал из своего небольшого чёрного чемоданчика громоздкое устройство с рядом симметричных щелей в корпусе, четырьмя кнопками и прозрачным оконцем с двумя плёночными катушками внутри.
- А это, господа, ГАММО-ФОН, – торжественно произнёс он, водрузив устройство на пьедестал и пододвинув его щелями к микрофону. – К вашему сведению, одно из последних изобретений беллафонского ума.
- Дайте угадаю: гаммофон может издавать какие-то звуки? – с напряжением проговорил Полтарион.
- Да-да, совершенно верно, почтенный Судья! – заулыбался князь. – Не волнуйтесь, эта вещь тоже никоим образом не грозит вам глухотой. Я заранее отрегулировал её звук таким образом, чтобы он сочетался со звучанием микрофона.
- И что же за звуки вы нам решили продемонстрировать, господин Квиммт?
- Не просто звуки, господин Полтарион. Запись голоса!
- Чьего голоса? – без всякого энтузиазма спросил Судья.
- Идейного предшественника предыдущего мне оратора, комиссара Форна.
- Лорда Эбельтона? – удивился Форн. – Но ведь, насколько мне известно, он за свою жалость к колониям был обвинён в измене, после чего сбежал из собственного замка. Его просто… Нет.
Квиммт радостно вдохнул носом и закивал.
- Вы почти правы, господин Форн. Почти. Однако он всё же есть, и никуда из столицы не сбегал. Я сделал эту запись позавчера, когда проводил последнюю свою беседу с ним.
- Вы якшались с изменником? – возмутился Судья.
- Не совсем так, почтенный. Скорее, это он был вынужден якшаться со мной. Один момент…
Князь быстро достал из устройства кассету с надписью “Запись 02” и заменил её кассетой с надписью “Запись 04”, после чего нажал на вторую кнопку слева.
По залу раздались отвратительные металлические звуки, которые, впрочем, быстро стихли. На смену им пришёл негромкий и ужасающий надрывной голос.

Мне ко…жу срывали… гла-за… выжи-гали…
Мне рвали… сус-тавы… мне би-ли по лбу…
Мне спи-ну… сми-нали и крю-чья… вон…зали…
И дра…ли мне… но-ги… и рва-ли мой… зуб…

- Что это за чертовщина?! – выкрикнул Судья, но крик его практически не был слышен – его заглушало искажённое звучание гаммофона.
Оно же заглушало и большую часть голосов в зале. Практически все заседавшие, кроме Судьи и комиссара Форна, повскакивали со своих мест уже ко второй строке отвратительной песни, устремившись к запертым дверям. Однако те, как оказалось, были заперты с двух сторон.

Баль-замы… и… мази… лекар-ства и травы…
Всё есть у со-седей… всё есть у дру-зей…
Но нет… мне… по-коя… средь белых вет-вей…

Надрывные стихи прерывались хриплыми глубокими вздохами; время от времени слышалось бряцанье цепей и чей-то малоразличимый голос на заднем фоне. Казалось, декламирующий стал собираться с силами – в голосе его теперь слышался плач, но при этом сама речь стала более связной.

Но мне нет по-коя... средь шума мо-рей...
И нет мне у-юта, и мне нет при-юта...
И нет мне оп-лота, и мне нет семьи…

Комиссар Форн встал со своего места и решительно приблизился к князю с неопределённым желанием наказать его за этот поступок, однако тут Эбельтон громко и отчётливо запел, – с криком и болью, истерическими интонациями и мольбой, – и мелодия, которую он повторял своим голосом, по какому-то ужасающему совпадению оказалась любимой мелодией самого Форна из одной старой оперы. Тот встал на месте, будто оглушённый, и побледнел, схватившись за живот.

Мне рё-бра ло-мали, мне ре-зали плоть...
Мне шею сда-вили, ду-шили, тра-вили...
Мне руки свер-нули, мне ногти сор-вали...
Мне душу поро-чную вы-нули прочь…

Запись закончилась, и “Чёрная Овца” изъял кассету, убрав её обратно во тьму своих бесчисленных карманов.
- Это устройство я также жалую уважаемому Комитету, – как ни в чём не бывало, заключил он.
- ЧТО ЭТО БЫЛО?! – закричал Форн, схватив князя за грудки.
Тот, в свою очередь, добродушно рассмеялся и пояснил:
- Ария Предателя, господин Форн.
Комиссар остолбенел и отпустил князя.
- Хоть всю душу из меня вытрясите, уважаемый – а к предательству всё равно ближе вы, чем я. Лорд Эбельтон никуда не сбегал – по особому указу он был доставлен в моё поместье, где и находится по сей день. Под пытками он признался мне, что его подспудной задачей было снабжение бунтарей и повстанцев ресурсами, которые иначе послужили бы в войне против них, – князь блаженно улыбнулся. – Разум его был истощён, и он молил меня о смерти, а посему я заключил с ним маленький договор: он поёт на запись этот текст, а я взамен дарую ему покой… – Квиммт повернулся лицом к ошарашенным заседателям. – Именно поэтому мне не нравится инициатива господина Форна. Знайте, господа: если хоть кто-то в этом зале поддержит его – вы споёте мне вашу собственную Арию.
- Что… Что вы намерены сделать с самим комиссаром Форном? – неуверенно спросил Судья. К этому моменту он уже прекрасно понял, что без юридической защиты самых высших имперских инстанций здесь не обошлось.
- Уже ничего. Я сделал с ним всё, что желал, и полагаю, что моя точка зрения ему ясна. Ресурсы столицы не следует растрачивать на безмозглых провинциалов. Это они начали чёртов бунт, а не мы – так пусть же вымрут от голода или пожрут друг друга. Нет у меня к ним сострадания, и у вас быть не должно, дамы и господа. Пожалуй, на этой ноте я и закончу своё выступление…
Охранники открыли долгожданный выход из зала заседаний, и вся масса заседавших вскоре облегчённо вынырнула из здания Комитета Имперской Обороны, как если бы оно было объято каким-то адским пламенем.

С тех пор словосочетание “Ария Предателя” стало в Империи именем нарицательным, которое обозначало любой шокирующий, беспощадный и неоправданно-жестокий аргумент, ни капли не щадящий чувств оппонента в споре. Подаренные Квиммтом устройства стали объектом десятков судебных разбирательств: сначала – по вопросам этики и морали, потом – по вопросам необходимости такой аппаратуры для мирового сообщества вообще, а дальше – по вопросам монаршей воли, ибо Квиммт, как выяснилось впоследствии, поступил неправомерно, передарив подаренное Технократом.
Однако самого “Чёрной Овцы” не было ни на одном заседании суда – вскоре после скандального выступления он уехал в свое зловещее поместье за чертой города и основал на его территории новый филиал Партии Некромантов. На всех разбирательствах, которые по закону требовали присутствия Квиммта, его заменял официальный представитель партии – безмолвный оживший скелет Эбельтона со встроенным гаммофоном и заранее записанными на него словами. Каждая фраза его обладала обтекаемой универсальностью в сочетании абсолютной неоспоримостью, и вскоре все они стали знаменитыми имперскими фразеологизмами, особенную популярность имевшими, разумеется, у самих некромантов.

Три самые знаменитые фразы из гаммофона Эбельтона, ставшие героями десятков анекдотов:
“Да. Вы так думаете”.
“Если бы я согласился с вами, мы оба оказались бы неправы”.
“Это очень неэтично”.