Туманы мировой

 Приношу искренние извинения, за свободную трактовку информации, взятой мною со страниц Интернета. С благодарностью к первоисточникам. Автор.


Уже долгое время Лоренс смотрел в экран работающего ноутбука. Сигнальная черта поперек экрана, предупреждавшая, что батарея разряжена, его не смущала.
Тед понял, он и сегодня, а, возможно даже, и послезавтра, не сможет закончить  книгу. Осознание этого совершенно обессилило его. Взгляд, направленный  на последний лист электронной книги, со стороны казался без меры грустным и даже как бы тупым. Собственный зад ощущался им чугунным монолитом, спина ныла, шея затекла, а в просторном животе молодого автора,  уставшего от поиска конца творческой нити, требовательно побулькивал желудок.
Перечитав окончание повести бессчетное количество раз, Лоренс так и не смог  поставить заключительную точку. Книга называлась «Вторая мировая через разбитое окно дома Лоренсов». На последней странице, в последней строке, как потомок тех самых Лоренсов, о которых шла речь в книге, Тед написал о себе. И выраженная в словах мысль «…как писатель, чувствуя в себе призвание, я не мог не написать книгу о своем прадеде - герое тех огненных лет - бойце майоре Лоренсе», -  теперь она казалась ему не подходящей для окончания книги.  Фраза показалась ему какой-то липкой. Даже так: «прилипшей». Типа той, жвачки, что осталась на подошве крепких ботинок, в которых на западном берегу Эльбы был похоронен его прадед – Артур Лоренс.
Раздумывая над концом книги о вояках предках, Тед, разумеется, полагал, что скажет немного и о себе. Но фраза о «призвание писателя» показалась ему лишенным соли набором правильных слов.  И это теперь, когда и силы заканчивались в путаных поисках выхода из ситуации, и время, ограниченное ежедневными серьезными угрозами со стороны издателя,  уже оттикало.
«Это вовсе не итог книги о жизни в условиях войны. Очевидцы второй мировой  ещё живы. Те, разумеется, как и я сейчас, почувствуют гаденькую претенциозность во фразе о долге. А ведь никто и не спрашивал с меня долга. Никто! Получается, это я примазался к славе. Прилип! Даже из здравствующих ныне потомков тех самых героев – никто, ни один не грозил мне пальцем, мол, «должок, писатель, …должок».  Это всё Брукс. Это он сказал, что неплохо бы из моей статьи, напечатанной в его газете, сделать книгу об Арчи. «О майоре, который на танке въехал в поверженный Берлин». …Чушь! До какого Берлина, кто кого «поверг»? …А я взялся. За те деньги, что он мне предложил – я взялся! Наобещал …нарыть, накопать, выдоить и нацедить что-то большее, чем газетная статья в «Лос-Анджелес  Пост». Написанная, кстати,  по большей части, на мотивы сбивчивых россказней моих одряхлевших предков. …Я - фантаст! А если без лести, я - идиот».   
Лоренс, наконец, обратил внимание на звенящий вопль разряженной батареи ноутбука. Подключил его к сети.  И, быстренько слетав на кухню, забрав с заваленного крошками стола высокую кружку с холодным кофе,  снова плюхнулся пышной задницей в скрипящее от его веса кресло. И, сделав из кружки один глоток, стряхнув с пропотелой футболки брызги, убрав кофе подальше от клавиатуры, снова перечитал концовку повести.
«Что за бред: «как писатель», «чувствуя в себе призвание». Да я даже документальные фильмы о войне не смотрю!  Я не  переношу конфликтов. То есть, я их переношу, конечно, куда без них, но испытывая к ним физическое отвращение.  Однажды, испугавшись признания своей девушки, что та беременна (тогда я был ещё студентом младшего курса), я, сдуру, подписал бумажку с согласием на вербовку, и чуть было, не загремел в Афганистан. Неделю меня тошнило, если кто-то рядом произносил что-то про беременность или роды. Слава Всевышнему, полковник, знакомый деду, спас, порвал подписанную мною бумажку рекрутов. Во мне сто сорок килограмм пацифизма, я даже цвета хаки не переношу!
Но я умею рассказать о жизни внутри конфликта. Выслушав обе стороны, я умею толково рассказать о случившемся третьему лицу. Наверное, по этому, раз я всё-таки оказался  в Афгане. Потом ездил в Узбекистан, Турцию, Китай,  – всё  в качестве спецкора «Лос-Анджелес  Пост». Изучал жизнь узбекских диаспор, традиции узбеков там и там. Делал сравнительный анализ. Легко! А почему? А потому что никаких конфликтов в традициях. Люди сроят одинаковые дома, похожие отношения, предпочитают заниматься одним - земледелием и торговлей, одинаково устраивают праздники, молятся и пекут хлеб. И там и там! Не вмешивайся в их жизнь война, они б и дальше жили одним этносом, пусть что в разных странах. 
…Так, я отвлекаюсь. Что я, что там моя жизнь? Об этом в моей книге будет только пара строк. В самом конце. И уж вовсе не о своих «призваниях» я в них напишу. Мой прадед – герой,  вояка. Деды мои – дети войны – вот об этом и только!»
Тед задумался. Было о чем. Получалось, жизнь его предков включала в себя борьбу и даже подвиг, а он всю жизнь избегает острых углов. «Я прожил тридцать семь бестолковых лет. Написал две книжки о тинэйджерах, и одну – о молодых эмигрантах из Польши. (Те промышляли рядом, занимаясь чисткой калифорнийских пляжей). …Неплохие книжки. Одна даже переиздается. По третьей я написал сценарий. Был фильм. Без Оскара, правда.  Зато было признание от зрителей.
Книга не об этом. Там глобальный конфликт. Жизнь на взлете, кровь, смерть. Покалеченные судьбы. А я не имею четкого представления о том, что такое настоящий бой. Компьютерные игры абсолютно исказили моё представление о боли, о сострадании. От слов «драться насмерть» - мне не страшно. Но я смел лишь потому, что знаю про существующий «запас жизней». Откуда мне, недотёпе, рожденному  в пик протестов против войны и насилия, знать, что такое смертоубийственная реальная война?
Боже мой, зачем я взялся за эту тему? Что в ней такого лично для меня, что я возвращаюсь к ней снова и снова? …Что я написал? …Зачем? …Для кого? Можно, конечно, не мохая, отдать Бруксу, что есть. Получить от него остатки по договору  и забыть на хрен обо всём. …Кровь, обрубки крепких тел, …обиды награжденных и тут же забытых калек. …Да, да, и о наградах, полученных горсткой стариков по случаю очередной круглой даты, сфотографированных у огня со скаутами и …отправленных на все четыре стороны. Всё это просто взять  и забыть! 
Прости, Арчи,  …это усталость.  …Надо выспаться.  Просто взять, лечь, уснуть и … должно стать легче».
Но что-то как-то всё сытно не спалось Лоренсу. Месяцы ушли на работу в архивах, на пропитку сознания болью и обидой тех, кто не дождался с войны близких, горячо любимых ими людей. Недели уходили у Теда на то, чтоб выслушать сначала одного деда, «отлично помнящего своего отца героя», потом - лететь ко второму деду, и тоже слушать про отца – героя. А после долгими днями и ночами пытаться связать неподдающиеся стыковке рассказы двух рассорившихся в смерть сыновей того самого отца, что стал героем его книги.
Две недели на сборку. И они закончились. Фотографии, подлинность которых Тед сто раз перепроверил,  по тексту распределены. Текст - места сражений, результаты их, даты, название армий, имена их командиров, – всё это тут, на страницах книги. Солдатские письма. Газетные статьи. Рассказы тех, кто ждал с войны героя, и тех, кто разлюбил и не стал дожидаться героев. …И как всё это стереть одним махом из тяжелой головы?  Лоренс ещё раз перечитал заключительную фразу. И снова подумал: «Липкое и лишнее». И вдруг эти слова  напомнили ему о дне, когда его интерес к событиям той войны только-только зарождался. «Маленькая нелепость».
Ему было десять, когда он впервые увидел старые фотографии, сделанные в день перезахоронения тела своего прадеда, и заметил на правом ботинке полуистлевшего трупа светлую кляксу.  - Пап, а это что на ботинке прадедушки, …кровь?   
-Да ну что ты! Это…жвачка, должно быть. Я и не заметил.
-А разве на войне у солдат есть время жевать жвачку?
-Тед, не мудри! Разумеется, у солдат есть жвачка и есть время, чтобы её жевать. Твой прадед Арчи Лоренс дошел до Берлина. …Хотя, думаю, …не дошел. Мой отец говорит, что дед  был на  Эльбе. А вот дядя  Джон говорит, что  Арчи дошел только до Рура. Ну, у нас с тобой других источников нет, поэтому будем считать, что да, воевал твой прадедушка, воевал, и… вместе с боевыми товарищами был похоронен на берегу Эльбы.  А потом, потом, когда его сын Тони чуточку вырос, он  смог-таки  перевезти останки своего отца-героя  в Калифорнию. Арчи тут родился. Вот и конец истории. Ну, хватит смотреть! Тебе ещё рано смотреть на такое. …Тед, в чем дело?
-Меня сейчас стошнит…».
«И точно, меня тогда  стошнило.  Меня уже тогда тошнило от всей этой несуразицы: «был – не был»; «на Эльбе - нет, у Рура».
Потом был юбилей победы над фашизмом. И пятнадцатилетний Тедди Лоренс подготовил реферат о герое второй мировой войны – майоре Артуре Лоренсе. И снова, готовясь к нему, Тед был  вынужден обратиться к отцу с вопросами по поводу путаницы в информации о прадеде.
-…Подожди, пап, как же быть с тем, что никто не может подтвердить слов дедушки Тони о том, что рота Артура Лоренса была среди войск победителей на Эльбе? Я был в архиве нашей библиотеки. Девятая армия действительно разбилась на отдельные корпуса. Часть пошла к Эльбе, а прадедушкин корпус  - в район Рура. Он вместе со всеми ликвидировал там войска армии Моделя. По этим данным выходит, дедушка Джон прав. Арчи на Эльбе не было. …Или …нет? Дед Тони как-то слишком болезненно настаивает. Твердит: «Отец воевал и погиб на Эльбе!»  Я даже испугался, всё ли с ним в порядке.
-И правильно, с дедушками надо бы полегче. Тед, они многое  пережили. Дети ужасной войны. И вообще,  кому в твоём колледже нужна такая точность?
-А как же мой реферат? А если мне скажут, что я наврал?
-Так, ну тогда давай разбираться. А давай, давай, по карте посмотрим. Включи компьютер. …Итак, где в Германии река Рур, и где Эльба? Далеко ли они друг от друга? ...Черт! Опять что-то с адаптером, …Сети нет. … А вот, лучше даже вот. Вот он, наш любимый глобус. …А вот она, Германия. Ширина …-  мои два пальца.  Вот тонюсенькая кривая – это, …да, это Рур. Да, это он, приток Рейна. …Или, нет?  Да, вспомнил! Я когда-то тоже ковырялся во всем этом. Рур – промышленный район за Рейном. И вроде бы …приток Мааса. Сколько их руров-то. …Так, а Маас, ну да, Маас мы тоже …как будто, вспомнил, да, форсировали.  Маас – вот,  …а Эльба – вот. …Так, о чем мы говорили? А! Мы искали …Рур. Мы его нашли.
-Папа, внимательнее с написанием слова «рур». В названии правого притока Рейна четыре буквы. А форсирование Мааса – это более ранняя компания союзников. Наступление немцев в Арденнах. Это декабрь 1944 года. Попытка Гитлера внести раскол в лагере союзников до того, как они выйдут к «линии Зигфрида».
-О, замечательно! Ну и?..
-Что и? Это я спросил тебя о том, почему прадед оказался на Эльбе, если погиб на Руре.
-А, да! Итак, который Рур нам нужен? А! - не важно! Вот Рейн, а вот, …вот она, Эльба.  Ну, видишь, …видишь, совсем рядом. Потому и похоронили твоего прадедушку на берегу реки Эльба. В центре Германии!
-Отец, что значит, «потому и»?! Думаю, были более серьезные причины похоронить моего прадеда у Эльбы. А не у притока Рейна или между шахт Рура.
-Тед, прости, я немного путаюсь. Просто мне пока некогда. Но…мы вернемся к этой теме. Чуть позже».
Тема разговора с отцом так и осталась без точки. Мать Теда через день после этого разбилась в автокатастрофе. А отец, вдруг потеряв вкус жизни, вскоре угас. Заболел и отдал все права на воспитание сына двум разделенным океаном братьям: своему отцу -  Тони Лоренсу  и его брату Джо Лоренсу.
Тед отбросил воспоминания о почившем отце, крутанул шеей и посмотрел в открытый проём маленькой комнаты-спальни. Старый, выцветший глобус давно уже пылился, стоя на полу под кабинетным столом отца. В детстве Тед любил сидеть за этим столом. Но со временем он стал казаться ему тесным, неудобным. Малым.
И постепенно писатель перешел работать в спальню, что была при кабинете отца.  В огромное кресло с широкими подлокотниками. Теперь этот «трон» заменял Теду и стол, и стул, и  даже кровать.   Сидя в нём, Тед работает, …живет. Теперь. После развода с Джейн, оставив ей дом, он перебрался в родительское гнездо. Ничего в том «гнезде» менять не стал, жил в нём, но уже по своим правилам. То есть не по тем, выполнение которых требовали от него родители,  а после его жена. Тут он был хозяином своего места и себя в нём. Тут - Лоренс творил.
И вот его новая книга. Её электронный вариант. Только повесть, уже как бы имевшая достойный началу конец, всё как-то не заканчивалась. Не заканчивалась так, как бы устроило автора. Лоренс, шурша мышью по столу, тупо переставлял слова во фразе, удалял строки, восстанавливал их «возвратом», но всё никак не мог согласиться с ложью о том, что к теме о  второй мировой войне его притянуло «призвание».
«Я должен всё перечитать. С самого начала. Мысль сконцентрируется сама. Итак, молодой офицер - Арчи Лоренс, под присмотром которого группа калифорнийских новобранцев, поездом едет с запада страны на восток. Его личным письмам со станций я верю. Прадед был левша.  Так что сличение подчерка – это не трудно.  По пути он заводит новые знакомства. …Темнокожая девушка, …так, дальше. …Встречает старого приятеля, с которым оканчивал школу лейтенантов в Пасадене. И это  …кто? - Тед крутит колесо мыши, перелистывает страницу, будто не знает, чья фамилия окажется в первой строке следующей страницы. - Да, ну конечно, это наш синеглазый атлет Джон Стаффорд.   Фото двух приятелей, отправляющихся на войну, попадает на страницу «Лос-Анджелес  Пост». Дальше – перелет бойцов армий США через Атлантику. Приземлились на авиабазе в Бельгии. Освобождение северо-востока Бельгии. Антверпен. Передышка между боями. Письмо Арчи: «…Смесь мелочной суматохи и затянувшегося ожидания. Бездействие раздражает. Зато есть время изучить людей в составе нашей роты. …Мы такие разные, когда не объединены решением одной задачи».
Снова по танкам - переход к месту назначения. Девятая американская армия временно подчиняется Монтгомери. Готовиться наступательная операция в районе Маас - Рейн. Но погодные условия, распутица не дают развернуться танкам. … Что пишет Арчи: (Начало ноября тысяча девятьсот сорок четвертого, юго-восток Бельгии) «Затишье, наступление откладывается. Вот, пишу вам письмо. …Ребята чистят и заправляют машины. Кругом невысокие горы, я бы назвал это холмами. Сосны, чистый воздух. К вечеру и утром вершины холмов в дымке тумана. Красиво. Видел ту самую девушку, с которой познакомился в поезде. Никаких романов. Просто славная девушка. Симпатичная. Вся наша рота от неё без ума. Но приходится держать в узде и себя, и остальных…». Так, это лирика. Но ничего, в войну и такое случалось, оставим. Дальше.
…Дальше  - его ранили. Конец февраля сорок пятого. Под Льежем был бой. Арчи после напишет: «Здесь становится жарко. Вместо птиц – сплошные «мессеры». Но не волнуйтесь, мне повезло, со мной порядок, легкое ранение…».
В марте сорок пятого Джо Стаффорд, прилетев на побывку,  расскажет матери Арчи, что за «порядок» творили немцы в декабре-январе сорок четвертого в Арденнах. Там погибли два брата Джона. Столь горькую правду в Штатах тогда мало кто мог осмыслить: девятнадцать тысяч убитыми; сорок восемь тысяч - ранеными и двадцать три тысячи – так и лежат где-то там, в Арденнских холмах, числятся, пропавшими без вести. И это за 44 дня!
Арчи был участником сражений в Арденнах. Он был среди тех, кто не просто сдержал натиск немцев, но и дал им бой. Первая американская группа армий заняла позиции в северной части Арденн между городами Сен-Вит и Льеж. Некоторые её части и подразделения девятой армии вели бои в Хюртгенском лесу и на реке Рур. На этом участке фронта они вклинились на территорию Германии и создали плацдарм возле города Ахен. Арчи пишет: «…Даже штабное начальство в растерянности. Никто не предвидел такого натиска немцев. Ходят слухи, что наши генералы   обратились с просьбой к Сталину. Чтоб нашел, чем отвлечь немцев от этих мест. Хотя, думаю, байки. Откуда у русских силы для масштабного наступления на востоке? Правда, от помощи, думаю, никто б не отказался. Немного  страшно, не скрою. Я видел сотни угробленных танков. Это такая боль». 
Да, Арчи действительно «повезло». После сражения в Арденнах он оказался среди «вторых», о ком рассказывал Стаффорд. Двадцать шестого февраля тысяча девятьсот сорок пятого года танки девятой армии форсировали Рур – правый приток Мааса. Арчи в «порядке».  Получил осколочное ранение в ногу. Неделя в госпитале. Он был среди тех, кто вытаскивал «лежачих» из стен госпиталя, рушащегося под бомбами. Об этом написал репортер из Нью-Йорка.  Есть копия снимка, опубликованного им тогда в газете. С перебинтованной ногой, на пару с кем-то А. Лоренс несет носилки с лежащим на ней человеком, по-видимому, раненым в голову.
То, что позже в своей книге Эйзенхауэр назовет, говоря о немцах в Арденнах, «наступлением отчаявшихся», серьезно отрезвит генералов союзных армий, немного расслабившихся, за мечтанием над картами сдающего позиции врага. Немцы не желали отдавать завоёванного. К тому же до Германии, до роскоши замков Ахена рукой было подать.
Второе письмо из госпиталя (седьмое марта тысяча девятьсот сорок пятого года): «Милые мои, мама и Джон, как вы там? У вас сейчас тихое утро. Здесь шумно. А ещё почту задерживают. Пиши чаще, Джон. Сын, пиши, не ленись, очень прошу! Мне спокойнее, зная, что у вас там всё в порядке.  Хотя, быть может, зря я о твоей лени. Возможно, ваше письмо уже пришло, и мне передадут его завтра утром. Правда, сейчас трудно понять, день или ночь. Ну не будем о неприятностях уходящего дня. Завтра-послезавтра, уверен, дело наладится. Ведь войне скоро конец. Мы у границ Германии».
Дальше: письмо из разбомбленного Ахена. Арчи снова во главе своей бронетехники. «…Джо, надеюсь, ты во всем слушаешься бабушку? Она - моя мать. И она знает, как воспитывать мужчину. Имей это в виду. И то, что я жду ваших писем - тоже. Обнимаю, крепко обнимаю вас. PS. Если есть вести от Люси и Тони, напишите. Она мне не пишет. А мои письма, отправленные на их адрес в Лондоне, вернулись назад. Было написано: «Дома с таким номером нет». Странно. Напишите, если что-то о них знаете. Обнимаю. Уже неделю я -  майор А. Лоренс.  Спасибо. Пока!».
Эхе-хе, ладно, с этим – тоже всё нормально. Оставляю. Так, а где же начинаются нескладушки? Вот их надо бы выбросить, да забыть про них.
Начну оттуда, где у моих дедов появляются разногласия. А это …тут …- Тед ткнул пальцем в подробную карту Германии, сложенную в несколько раз и типа салфетки лежавшую теперь на подлокотнике его кресла, - …у Рура. …Рур, Рур. Приток Рейна – Рур, промышленный район – Рур. А означает слово «рур»? …Вот, в том числе и тростник. – Тед раздвинул карту. Углубился в поиски. – А ведь есть ещё и город Рур. Да, вот он. Но теперь он называется Веттер. Так где тот «тростник», за которым погиб майор Лоренс?».
Тед долго теребил карту в руках. Измерял расстояния линейкой (которой иногда, в отсутствие под рукой ложки, размешивал в кофе сахар), и, задрав голову, производил в уме вычисления. Потом, опять же сложив и повесив карту на подлокотник, будто та салфетка, снова принялся вспоминать, что говорили о Руре два его деда. 
«Дед Тони сказал, что Арчи был на Эльбе. Он трясет кулаком, грозя через океан своему брату карами господними …за «греховную ложь на героя». А дед Джо упрямо настаивает, что нет, что его отец воевал, что он – несомненно, герой, но погибший во время попытки немцев освободить свою одиннадцатую армию из окружения в районе Рура.
Ага, вот он - промышленный район Рура.  Ремаген взяли,  Рейн форсировали, но до Эльбы ещё ехать и ехать. Так где же был остановлен танк майора? …Вообще-то, майоры чаще перемещались на бронемашинах. Хотя, почему б не в танке.
«Арчи - был на Эльбе!», - уверяет первый дед, рассказывая историю о «последнем» письме своего отца.  Тони не щадит сердца, настаивая, что  тринадцатого апреля,  это за три дня до штурма русскими Берлина, Арчи Лоренс был на Эльбе. И там он сказал речь в память о Рузвельте. Рузвельт умер двенадцатого. Итак, тринадцатого Арчи ещё жив. Мертвый не мог написать речь, прочесть её, а после отправить её в письме, передав то через друга. Жаль, санитарный поезд  немцы разбомбили. Франкфурт был уже освобожден, взят пехотой двадцать девятого марта, но вот, тринадцатого апреля налетели бомбардировщики и…да, я проверял, санпоезд рухнул с поврежденного моста. Письма нет, …речи нет. Тех, кто слышал речь майора Лоренса тринадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года – тоже, увы, нет.  Тони настаивает: при счастливой случайной встрече в пригороде Лондона, он слышал («сам, лично»), как пожилой мужчина в разговоре с  другим («явно ветераном войны»), упомянул о майоре Лоренсе. И процитировал («кое-что») из его речи о Рузвельте. Тот человек, как уверяет Тони,  рассказал и о крушении поезда под Франкфуртом в апреле сорок пятого.
…А вот пересказ последнего письма, о котором рассказывает Джон.  Его должен был передать семье майора танкист из батальона Арчи. Да, да, подполковника наш герой так и не получил, но двадцать третьего марта к началу наступления союзных армий на Рейне, завершившимся разгромом германской армии на западном фронте, Артур Лоренс действительно командовал батальоном. Так сказано в архиве университета Пасадены.
История с рассеянным приятелем – это любопытно, я оставлю.
Боец, получивший серьезное ранение под Ремагеном, обещал своему командиру, что передаст это письмо лично в руки его сына. Письмо было датировано  мартом тысяча девятьсот сорок пятого года. Однако танкист, отправленный покалеченным на долечивание домой, в Штаты, так и не исполнил своего обещания. Он забыл письмо командира в доме своей любовницы. Но это письмо нашлось! Оно дошло! Эта женщина, правда, уже в мае тысяча девятьсот сорок пятого нашла дом Лоренсов в Лос-Анджелесе и передала письмо матери Арчи. А та читала его своему внуку - Джону.
А он пересказал его мне.
Мартовское письмо майора. Тридцать первое марта, из Зигена. Письмо вояки, чувствующего и запах победы, и тяжесть затянувшегося расставания с близкими и любимыми. С домом. Боец заскучал по дому. В письме Арчи говорит и о Люси, и, конечно о близнецах - о Тони и Джоне. Последний пересказал его мне в подробностях, потому что выучил содержание наизусть.  По манере, да, как будто да, такое письмо мог написать своей  матери Арчи Лоренс. Там, разумеется, никаких сведений о планах девятой армии на апрель. … Кстати,  в апреле она уже под Бредли. Непосредственный командир Лоренса – Симпсон. Это он получил приказ, стоять на Эльбе, не предпринимать наступления на Берлин. Танки девятой армии стояли в боевой готовности в ожидании отмены «странного» приказа.
Так кто же не прав? Тони или Джон? Когда закончилась война для Арчи Лоренса, в марте или в апреле?
А может, обратиться к другим свидетельствам? К иным  архивам. К архивам  Германии, например. …О, тогда это будет совсем другая книга. Это был бы не личный взгляд на те события, а ещё одна хронология событий апреля сорок пятого, касательно девятой американской армии.  Германские архивы. …А может, там кто-то тоже …покрутил глобус и, …и вот он – человеческий фактор!  Если рассуждать только о том, был или не был майор Лоренс на Эльбе, то, получается, как бы  был. Оттуда домой был привезен гроб с его телом. Я сам видел эти ужасные фотографии.  – Тед потянулся к старому альбому, лежавшему на полу рядом с креслом, но… передумал его поднимать.  – Раз гроб с Эльбы, …тогда всё как бы верно и надо кончать. Надо …заканчивать.  А если старик Джо прав? Если бронетранспортер с майором Лоренсом действительно был подбит в районе Липштадта?  А там армия была…да, в первых числах апреля.
Арчи получил Высшую награду - Медаль Почета за доблесть и отвагу. За активное личное участие в боях на Руре.
Эйзенхауэр отдал девятой и первой армиям приказ на окружение Рейнской области с севера и с юга. Что говорят архивы: «На севере девятая армия частью сил осуществила охват северного участка немецкой обороны на реке Рур. Один из корпусов, согласуя свои действия с наступавшими в направлении Эльбы войсками англичан, прорвал фронт немецких войск севернее реки Рур, продвинулся на восток и первого апреля соединился в районе Липштадта с первой американской армией, вышедшей в этот район в результате наступления в северо-восточном направлении с ремагенского плацдарма. Рурская область была окружена. Модель предпринял последнюю попытку прорвать кольцо окружения, нанеся удары на севере через Хамм, на юге — через Зиген. Однако стойкая оборона американцев не позволила немецким войскам добиться успеха».
Восемнадцатого апреля приказ был выполнен. Западная группа армий немцев была полностью ликвидирована. Около трехсот тысяч немецких солдат и офицеров попали в плен.  Арчи молоток! Арчи – мёртвый герой.  Орден был вручен Трумэном матери погибшего майора. Читаю материалы архива: «Майор девятой армии Артур Лоренс удостоен медали Почета за мужество, отвагу и доблесть…».
Что значит, «удостоен»? А это значит, он был жив, когда подбили его бронемашину. Он был жив, когда было принято решение о предоставлении его к награде. А это, в свою очередь, может значить, что не гроб с его телом тащили   на Эльбу,  за сотню километров, чтобы закопать в американском секторе кладбища в Лебузе, что находится в сорока километрах от Торгау, а самого Лоренса. Но тут вопрос: зачем так далеко тащили? Поблизости были госпитали, почему не оставили там? Почему он сам ничего не написал из этого госпиталя сыну, матери? И главное: почему до родных так и не дошло письмо от его командира с сообщением о смерти героя? Не понятно. А может, до «гроба» было ещё далеко? Нет, нет, а как же медаль, данная посмертно?»
Лоренс устало поднялся с кресла. Потом, шатаясь, от долгого сиденья в одной позе, на ходу надевая куртку, висевшую тут же на спинке кресла, направился к выходной двери.
***
И вот, он снова стал последним, кто покидал читальный зал Калифорнийского университета. И его жена – Джей, дежурившая там в этот день, снова имела возможность напомнить ему, что «он – козёл».
Тед, сразу запеленговав бывшую супругу за стойкой дежурных по залу, уже был готов к такому приветствию. Как всегда, после получения плевка в свой адрес, он поинтересовался здоровьем дочери и тёщи. Тринадцатилетняя  Лори Лоренс после учебы ухаживала за неизлечимо больной, но невероятно живучей старухой. Девушке не повезло, пойдя на поводу приболевшей бабушки, она серьезно решила стать медсестрой, вместо первоначального желания быть архитектором. И когда бабушке стало совсем плохо, взяла на себя обязательство по уходу за больной. Два года усердия сделали своё дело. Она превратилась в отличную сиделку. Но личной жизни – никакой. Мать её снова по любви и снова «неудачно» вышла замуж. Так что Лори большую часть времени проводит в доме бабушки. А Джей пришлось снова зарабатывать себе на жизнь, потому как и первый её муж был не особо богат, а уж второй – альпинист, моющий окна высоток, - вообще предпочитает жить за её счет.
Эта сердитая, пока ещё не растерявшая красоты и свежести молодая женщина, вынуждена терпеть присутствие таких вот «любителей чтения», как её бывший, до последней секундочки своей смены. До звоночка, такие вот «козлы-бездельники» сидят в зале за чтением (кем-то, зачем-то) рассекреченных военных документов. А её дочь, не имея возможности посетить кино или дискотеку, теряет одного дружка за другим. Конечно же, папа козёл!
-Ну так что, не слышим звонка, да?
К Лоренсу направляется другая дежурная. Но и она знает, кто он. Для неё он, разумеется, не козёл, а напротив даже, мужчина хоть куда: с постоянным доходом (небольшой рентой от наследства, оставленного богатенькой семьёй); владелец дома на холмах (хоть и старенького, зато в приличном районе); к тому же известный (в некоторых кругах) писатель (и даже сценарист). Последний раз читатель обращался за его книжками в открытом отделе библиотеки всего лишь неделю назад. И он взял их для перевода на японский язык.  И последнее, о чем помнила подруга бывшей жены Лоренса: Тед по сути тюфяк. Завладеть им – проще простого. Надо лишь уловить момент, когда он не занимается своим писательством (и его не тошнит от женщин). 
- Привет! - Молодая женщина заглянула за плечо мужчины, ссутулившегося над книгой. – О, ну конечно! История девятой американской армии.
Лоренс, скрипнув шеей, приподнял голову.  – Простите?
-Я говорю, что вы снова за любимым чтением. А вы в курсе, что… - дежурная посмотрела в сторону своей коллеги (Джейн), откровенно подслушивающей их разговор.
-Что пора уходить? – Тед читал при свете настольной лампы. Поэтому, когда задрал голову, стал слеповато щуриться, пытаясь разглядеть лицо беспокоящей его дежурной.
Та улыбнулась и осторожно (намеренно, конечно) коснулась его могучего плеча. - …Что вы, нет! Я о том, что ваши книги …их переводят на японский язык. Вы знали об этом?
-Какие книги?
-Ваши!
Тед махнул рукой. – Да, я в курсе. Простите, у меня остался последний раздел. Май тысяча девятьсот сорок пятого. Это полчаса, …не больше.
-Я вас понимаю, однако главная дежурная уже несколько раз сделала вам замечание. - Девушка улыбнулась. - И сейчас она делает его мне. Пожалейте меня, мистер Лоренс, поднимайтесь. Сдайте книги и идите домой.  Завтра приходите. Завтра мы тоже работаем. … Уже поздно.  А хотите, …я провожу вас?
Джейн вышла из-за стойки дежурной по читальному залу и грозно покашляла.
Лоренс напрягся. Он решил, что его хотят «вывести из зала».
-Я, …я сам уйду.  Спасибо.
Он вздохнул. Перевел усталый взгляд на свою «бывшую», выглядевшую, будто статуя хранителя, сглотнул слюну, вдруг почувствовав себя неимоверно голодным, и … закрыл пожелтевший от времени альбом.
-Хорошо. Я …повинуюсь. – И дальше тихим шепотом. – Только ради вас, э… - он никак не мог запомнить имена дежуривших в читальном зале дам. Но, взглянув на бейджик, приколотый к кофточке на высокой груди, тут же назвал имя стоявшей рядом женщины.  – Джуди. Только для вас.
Дежурная по залу улыбнулась. – В любое время – ваша … – И дальше тоже тихим шепотом, - со всем этим добром. -  Но, заметив, как прищуренные глаза читателя начали заметно  округляться от удивления (или испуга?), Джу обвела взмахом руки просторы зала, и уточнила. – Я о читальном зале.
Лоренс кивнул. Это  - его устраивало. – Спасибо. Вы очень добры, Джу.  Вы очень, … до завтра.
***
Тед летел в Лондон. Там живет отец его отца  - дед Тони. Брат старины Джо.
Какая-то темная сила развела двух однояйцовых близнецов, и они осели  по разные стороны океана.
«Итак, непримиримый Тони уверен, что его отец закончил войну на Эльбе».
Тед закрыл крышку ноутбука. Полет закончен.
Он  поглядел в окно, стараясь не охнуть в момент касания земли колесами самолета. – О…ох!! – И чуть было, не уронил ноутбук, поймавшись обеими  руками за локоть своей соседки. - …Простите.
Пассажирка рядом пыталась уничтожить жирдяя взглядом презрения.
Тед расцепил пальцы.
Девушка фыркнула и отвернулась. Уж она-то точно никогда не трусила летать.
А Лоренс действительно …толстокож и поэтому быстро отстегнул ремень от кресла и, забыв о случае, легко покинул его.
Забрал свои пожитки из ящичка над креслом и – вперед к трапу!
«Отдельные корпуса девятой армии действительно двинулись на Эльбу. – Тед размышлял, медленно следуя за спускающимися по трапу. - Командующий армией Симпсон всем сердцем желал перейти реку и, преодолев оставшиеся сто километров, желал штурмовать Берлин. И что? Ему ответили: стоять! Стоять на Эльбе! 
Двадцатого апреля американская армия овладела Нюрнбергом, двадцать пятого  - встреча с русскими на Эльбе, двадцать шестого  - мы форсировали Дунай. Победа!»
Тед, почувствовав сладость смеси запахов свежего воздуха, теплой земли, разогретого бетона и керосина, остановился где-то на третьей ступеньке трапа, глубоко вздохнул и …пошагал дальше. «Странное решение» Рузвельта по поводу Берлина.  Тогда оно действительно казалось  «странным». Согласен, это  политическое решение. Это и обязательства перед Сталиным, перед подвигом и жертвами народа Советского Союза; и возможность с его помощью разделаться с зарвавшейся Японией.  Да, это – политика. А вот третье: нежелание на чужой земле под конец войны увеличивать количество убитых сограждан –  вот в этом двойная порядочность руководителя страны, по сути, жертвы вероломной войны. …Так что же Арчи? Где же истина в дне смерти нашего героя?..».
И вдруг спокойный сход пассажиров с трапа самолета был прерван. Вдруг засуетились люди из безопасности. Загалдели, отдавая команды, вдруг погрубевшие лицами стюардессы и стюарды. – Так, …вы – назад! Быстро назад, в самолет! Вы, снизу, - на землю! Всем лечь! Вы там, ближе к амортизационным стойкам! К колесам, я сказал, быстро! Укройтесь! Всем лечь! Не поднимать головы, это приказ!
-А что, что такое? – Из-за неспешности Лоренса, произошла заминка у входа в самолет. Тогда один из пилотов, быстро растолкав людей на заполненной лестнице, силой втолкнул толстяка в салон. - Быстро! Быстро всем сесть! …Подается кислород. Кому, кому плохо? …Дышите, там маски. Эй вы,  наденьте на лицо женщины маску. Вы, - он указал на Лоренса, плюхнувшегося в ближайшее свободное кресло (почему-то пассажиры поспешили занять места подальше от выхода),  - что вы смотрите на меня? Наденьте ей маску!
-А почему собственно…не вы… сами? Она же ваша пассажирка.
И всё же Тед пересилил подступившую к горлу тошноту и повернулся к женщине, сидевшей в кресле рядом. И узнал в ней девушку, что недавно презрела его своей субтильностью. – А… это вы? Вам пло…хо? – Держась за прозрачную маску рукой, Тед придавил её к лицу девушки. Глаза её были закрыты. А маска сдвигалась с лица, ложилась как-то всё криво. Тогда Тед развернулся к соседке всем корпусом и начал действовать обеими руками. Приложил маску конкретно к носу девицы, а второй рукой надавил на затылок. - Ну вот, кажется, получилось. …Эй, …вам лучше? Дышите? …Девушка, вы в порядке?
Девица пришла в сознание, открыла глаза и тут же резко произнесла: «Какого черта ты лапаешь моё лицо, жирдяй?!»
Лоренс пожал плечами. Кинул маску и отвернулся. Зачем-то стал пристегивать себя к чужому месту.
Теперь он и девушка оказались сидящими в первом ряду кресел, ближайших к выходу.
(Девушка (тихо)) - Мы что, снова взлетаем? (Громко) Так я права, нас похищают?! (Пищит) Мамочки, мамочки, ну и где эта грёбаная система безопасности?!
Тед не знал, что на это ответить. С его места был виден выход из самолета, но там ничего не происходило.
В самолете относительная тишина. Пассажиры, вернувшиеся на борт, напряженно к ней прислушиваются.
Лоренс снова посмотрел на свою соседку. Глаза девушки были широко раскрыты. Она тоже испугалась. Но храбрилась, ругая (чаще крепко) полицию, безопасность и службу аэропорта. Тед чуть сильнее подался корпусом вперед, хотел поговорить с пилотом, затаившимся у открытого входа, понял, что пристегнут и стал расстегивать на себе ремни безопасности.
Из открытого входа в самолет – никаких звуков. Второй пилот, устроившись рядом с проемом, с кем-то переговаривается по рации. – Хорошо. Да, пусть уже начинают.
«Начинают» – это как бы сигнал тем, кто снаружи и ждет начала поисков бомбы, о которой сообщил террорист.
Суетятся люди, собаки. Все усердно что-то ищут. Тут снова Лоренс слышит (пилот так и не покинул места возле входа) – Так что же, отбой? …Кто, сын одного из наших пассажиров?!  Школьник что ли? …Вот идиот!
Пилот быстро прошелся по салону. Выспросил, кто есть Джонсон.  Быстро переговорив с пассажиром с такой фамилией, и вдруг резко поменяв тон, … он довольно любезно сопроводил к выходу папашу бездельника, пошутившего по телефону с диспетчером аэропорта.
Папашей оказалось лицо, которое и Лоренсу показалось немного знакомым. А девица, сидевшая рядом, так вообще, когда пилот и этот Джонсон проходили мимо, позволила себе фамильярность: «Какого черта?! Без провокационного пиара и такая мелочь, как захват самолета уже не обходится, так?! Так, господин Джонсон?»
Девушка дернула Лоренса за рукав куртки. – Чего ждём? Отмри. Можно двигаться.
Тед пожал плечами и стал медленно подниматься с кресла (ноги немного затекли). – Да, наверное, …пора. - Продолжая стоять, преграждая путь девушке, снова заворчавшей по поводу его габаритов, Тед поднял сумку с пола, похлопал себя по карманам, типа, не оставил ли чего вне их, и сделал плавное движение к выходу.
И тут - взрыв.
Волной его откинуло в сторону окна, то есть и на сидевшую в кресле девушку. Лицо Теда резануло осколками стекол. В салоне крики, ор, дым. А ещё противный запах расплавившейся пластмассы. Тед был контужен. В ушах  - волны тихого моря. Из обмякшей руки его вывалилась сумка. Он, вслепую, начал шарить под ногами в поисках сумки. Но девица рядом, вдруг серьезно запаниковавшая, начала толкать его к выходу, и он, махнув здоровой рукой, типа, черт с ней, с сумкой, двинулся на свет.  Открыл, так сказать, движение.
Нормального трапа за выходом уже не было. Стюардесса среагировала быстро, закрыла основные двери и тем активировала в них надувной трап.
Тед скатился по нему, придерживая одну руку другой.
За ним тут же, больно ударив его в поясницу каблуками чудом оставшихся на ногах  туфель, скатилась его сердитая  соседка. Оказавшись на земле, она тут же принялась обнимать толстяка – соседа, прыгать возле него, всё пытаясь достать до его лица, (желая поцеловать в щеку). И всё повторяла: «Спасибо, …спасибо. …Если бы не ваша миленькая комплекция, …то я просто не знаю, осталось ли от меня то, что осталось. Ой, да у вас же стекло из щеки торчит. …Да наклонись же ты, гора чертова,  я стекло с тебя стряхну!»
Тед вообще-то ждал продолжения вредности. А тут вдруг такая любезность - ему платочком со щеки кровь  вытирают. У него тошна тут же и отступила. Обрадовавшись, что теперь к нему претензий нет, он быстро кивнул: «Спасибо, спасибо. Я …справлюсь», -  и двинулся прочь от остатков горящего трапа.
Потом снова задержка. Снова встреча с девицей, которая снова начала ворчать, правда, уже не на него, но беря его в свидетели «этого затянувшегося на шесть часов безобразия с допросами».
И после всех нудных повторяющихся вопросов, Теда и всех других, наконец, отпускают.
А девица, уже назвавшая ему свое имя (Катя), и тут его догнала. Он сел в такси, она тут же заскочила к нему в салон. – Не хочу ждать ещё час. Вы видите, сколько народу? Ужас! Ужас!  Водитель, нечего на меня смотреть! Давайте, едем! Что вы так смотрите? Я же сказала вам, едем. Везите этого господина, куда ему нужно. После - меня на Пикадилли.  – К Лоренсу. - Там я до цели сама доберусь. Уже никому не хочется доверять такую драгоценность.
Тед на всякий случай придержал любопытство и не стал спрашивать о «целях»  девушки с русским именем. Но улыбнулся, оглядев «драгоценность», похожую на тощую куклу - растрепу (в пирсинге, тату и с дикой асимметрией в прическе), и тут же, скоренько отвернулся, чтобы не дай бог…не заметили в его взгляде оценку увиденному.
К счастью (или нет?), но дом деда стоял  не на Пикадилли. И Тед вышел из машины один. Девушка, высунув голову, выкрикнув ещё раз своё имя: «Я – Катя Джонсон! Если что, обращайтесь!», - и  скрылась в салоне. Потом Тед услышал: «Разверните машину. В дом мэра Лондона, пожалуйста».
Тед был далёк от сплетен про жизнь местной власти. Услышав последнее, он решил, что девушка Катя - однофамилица тутошнего мэра – господина Джонсона, едва не взорвавшегося от бомбы, что оказалась на теле одного из пассажиров, укрывшегося вместе с другими за амортизационными стойками самолета. А после …он вспомнил фамилию шалуна, позвонившего диспетчеру аэровокзала. «Ничего не понимаю. Но рад, что в Лондоне до черта занятных Джонсонов!» - подумал Лоренс, и быстро пошагал к дому своего дедушки.
***
Дед Тони встретил внука с неискренней радостью. – Я знал! Я знал!! – Замахал он на него руками, одновременно корпусом распахивая двери шире. В глазах заблестели слезы. И, вот черт, Теду стало от вида их сильно неловко, будто он не просто обрадовал деда, а перепугал его радостью от своего внезапного прибытия.
Тони пролепетал какую-то притчу (о тысяче ручьев, впадающих в одну большую реку) и тут же повел внука  к столу. – Ты ведь с долгой дороги. Хочется есть. …Правда?
-Я бы сказал, что нет, но…
-А, давай-ка, чайку…
-Дед, а чего покрепче?
-Ты начал пить?!
И последовала другая притча. Тоже о реке, но которая, в конце распалась на многие ручейки.
Тед улыбнулся. - Я про еду, дед. А пить – это мне даже некогда. Я снова в попытках найти правду о месте упокоения нашего майора.
Старик болезненно сморщился, произнося долгое «о-о-о». Тед, заметив это, почувствовал себя тем, кто намерено режет по живому.
Он тут же подскочил к деду, обнял его, и, улыбаясь, стал уводить от запекшейся в мозгу темы. – А как там твоя наливка, Тони? …Или ладно, мы просто пожуём чего-нибудь. Есть что в холодильнике? А давай, посмотрим вместе. Да, и просто поболтаем. Не о войне. О тебе. О нас с тобой. Ло передает тебе привет. Совсем взрослая стала. Но слишком серьезная. Иногда просто не знаю, что и сказать, чтоб хоть чуточку приблизиться к ней. …А, вы переговариваетесь по скайпу? Отлично! Да, она всё с бабушкой. Да, да, а та всё никак… не ублажит бога, «чтоб прибрал». Точно сказано: «кто б прибрал». Нет, я туда даже не суюсь. Да, только с Лори и в нейтральном месте. Ну а ты, чем сейчас занят? Три месяца назад ты увлекся лепкой бюстов. Есть результаты? – Тед огляделся. – А, вижу. …Развлекаешь себя, …глиной. Чудесный материал. Мне нравится.  – Заметил на столе лист с рукописным текстом. Пробежался по нему взглядом. - А, да, да. Новая речь.  Помню, помню знаменитые выступления твоего друга викария. Если бы эта должность была выборной, думаю, прихожане выбрали бы автора речей, а не чтеца.
-Он искусен в своем деле.
-А – ты – в своём.
Тед прошелся взглядом по стене, вдоль которой стояли бюсты известных ему личностей: Вольтера, Дрейка, Монтгомери и Люси Лоренс. (Работы слабенькие, но, по оценке Теда, интересные уже тем, что имеют нужный градус сходства с оригиналом). На стене среди десятка фотографий, которые Тед уже видел, появилась одна новая.
Тед пригляделся. – О, очередной слёт вольных йоменов. Ну и как прошла встреча с бывшими коллегами по цеху?
-Тед, уважительнее, пожалуйста.
-Прости. По замку-крепости Тауэру.
Тед гулял по малой гостиной. Дед  - шуршал на кухне. - Как обычно: начали с обхода Тауэра с действующим бифитером. Потом мини-банкет. В буфетной.
-Там ведь теперь женщина за кормчего у ворон.
-Ну да, и ворон кормили. Как же без этого. Хотя да, немного было стыдно, тащились семь старперов за гром - бабой в форме.
-Я видел её по телевизору. По-моему очень даже симпатичная особа.
-Да. «Особо симпатичная» - так вернее будет.
Тед улыбнулся на ревность деда к бывшей должности. Ушел из темы. - Расскажи, что там за притча о реке?
Тони принёс и поставил на стол большое блюдо с закусками. Потом, шаркая ногами, снова сходил на кухню, вынул из печки разогретую в упаковке говядину.  Захватил бутылку и парочку малюсеньких рюмок для ликера. Всё принес к столу. Тед забрал всё из его неловких рук и помог всё расставить на удобном невысоком столике, переместив его ближе к дивану.
Вообще-то Тони не любил подобного «американского времяпровождения»: диван, стол, заваленный едой, и телевизор, как блюдо на третье. Дед Теда предпочитал посидеть в столовой.  Там есть, пить, читать газету. И вести разговоры. Но с приездом внука, он от традиции немного отходил. Делал так, как удобно Теду. Только что телевизор не включал (и прятал пульт).
Невнятно отвечая на вопрос,  Тони хмурился.  - Река, как река.  Эльба, что  о ней скажешь?  Я был там.  Просто река.
Тед хотел присесть на диванчик, но услышав странный ответ на свой вопрос, передумал. Подошел к деду ближе. А поскольку тот стоял, отвернувшись, посмотрел на его ссутулившуюся спину. – Я не понял, а как же притча?
Так было всегда. Дед хотел видеть на лице внука улыбку. Считал, что ребенок отражает лицо смотрящего на него. Поэтому он всегда контролировал собственную физиономию. На внука он глядел, приподняв уголки губ. Даже если и не улыбался, лицо его все равно выглядело улыбающимся. А если вдруг был не весел, просто не смотрел ему в глаза. Отворачивался. Внук вырос, а привычка деда осталась той же.
Спина Теду не нравилась. Он приблизился, обнял деда за плечи.  - Простая река, я понял. Хорошо. Тогда давай, начнём с закусок, с горячего. И, боже мой, как хочется качественного сыра!
Мужчины поели. Даже выпили кое-чего из набора домашних заготовок старого грешника. Тедди послушал притчу о реке.
Только это была совсем  даже какая-то третья притча. Притча на основе байки о Кире Великом (Тед промолчал о том, что знал её).
Царь Кир II казнил реку, разбив её на ручьи. Но река не считала себя виновной в гибели его коня, и  собралась из трехсот шестидесяти ручьев в одну, и снова стала рекой.
 -… Всего одна тысяча лет, и Река снова обрела силы Реки - кормилицы. А где та Персия, где? Нету. Только урок ли это для киров великих и малых?
-Что тут сказать? В одном ты прав точно, любители подминать под себя чужие реки всегда найдутся. Но тысяча лет – это тоже, знаешь, цифра не малая. Если мерить  жизнью человеческой.
-Тед, …войны - это дикость. Великими нужно называть только созидателей.
-Да, да. Но из истории правду не вычеркнуть. Кир не зря назывался Великим. Пока он был жив, он был непобедим.
-Он  - чудовище! Разрушитель. В том числе, и для своих.
Понял Тед, что дед думает о том же, о чем думает и он. И оба мужчины замолчали.
Но пауза была не долгой. – Я любил своего отца, Тед. И я…тоже горжусь, что он …был воином. Горжусь, что он дошел до Эльбы…
-Откуда ты знаешь?
-А как же?! Его корпус стоял там. На Эльбе!  В ста двадцати  километрах от границ  Берлина.
Молодой Лоренс, молча, смотрел в пол.
Старый узорчатый паркет печально поскрипывал при ходьбе, зато какой рисунок выложен - загляденье!
-Тони, я перекопал кучу макулатуры, пахнущей кровью. Прямых доказательств  твоих слов нет.
- Тед, я нашел его могилу! Мы с бабкой моей долго её искали. Потом нашли. Могилы эти, …они там все на один фасон. Безликие узкие полоски бетона. С выбитым номером. Тот соответствовал номеру на его медальоне. …05459876. Всё сошлось, …совпало. Значит, вот, …значит, так и было.
Теду послышалась неуверенность. Он  смотрел на своего старика, на испещренное морщинами лицо, на шею его, похожую на шею ящерицы, на подрагивающий острый бугорок кадыка, и  неожиданно спросил о своей прабабке. – Люси, ваша с Джо мама, она была красивой? На фотографиях она всё время такая серьезная. А какой она была в жизни, она умела веселиться? Умела быть счастливой?
Дед помолчал. Потом отпив наливочки, ответил: «Она была в миллион раз красивее    Гала, воспетой мастерством Дали. Если б я умел так рисовать, …ты бы сейчас увидел, … ты бы увидел, насколько она была светла. Ты бы понял, …она хотела жить, …она умела ждать, глубоко  любить, …если бы я мог... – голос старика дрогнул.   
-Ты лепишь её грустной. Изогнутой.
-Вывернутой.
- Похоже, что так.
-Я подмастерье. Мне не по силам изобразить внутреннюю красоту. – И дальше - тише. - Она изменилась, когда ушел отец. Она любила его и нас с Джоном одинаково.  Мы  - светлая сторона её жизни.  Но отец выбрал иную дорогу. …Он не просто оставил семью, он сына отнял у матери. А у меня - брата. Думаешь, я не чувствую трагедию души Джона?  О, …многого ли ты знаешь о той войне, парень? А он выбрал её,  … эгоист.  - И тут старик заплакал. Горько, заплакал.
Тело его подрагивало, нос потёк, глаза жгло солью обиды. В ушах Теда застряло слово «эгоист». Он решил, что оно – цитата.
Тед уже знал, что в семье «английских» Лоренсов культа отца не было. Двое сыновей горячо любили и отца, и равно – мать. Та и правда, веселилась не часто. Но если случай подходил, так рассказывал и Джон, Люси преображалась вся. Волна, сила жизни выпрямляла её гибкое тело, она вся подтягивалась и начинала вся светиться радостью, будто светом, идущим из её души.  Становилась красивой, необычно ласковой и тихой.
«Отец любил сюрпризы, - записывал Тед как-то раз, успевая за нахлынувшими воспоминаниями Тони. - У нас первых тут появился автомобиль. Как-то раз он будит нас всех пронзительным звуком клаксона. – Подъем, милая леди! Парни – подъем!»  Что? Куда? Зачем? Мы даже зубы не успели почистить. А он подгоняет нас: «Никаких завтраков! Все в машину!» Мать хмурится, оглядывается на него, но, стиснув зубы, помалкивает. Быстро собирает нас, не зная куда, потому подавая нам с Джо самые теплые вещи. Был до того случай, мы вдруг заболели. Никакие таблетки не помогали. Пенициллина тогда ещё тут не разводили. Отец вот так же, неожиданно поднял нас с утра и…вывез к морю. На местной рыбе да зелени с деревенского огорода, на ветрах с четырех краёв да родниковой воде, мы неожиданно поправились. Вот она после и стала перестраховываться. Наряжать нас в вязаные свитера, кутать в шарфы. На всякий случай. А тут стоял март. Но в машине стало жарко. Пока стягивали с себя тяжесть одежды, он уже и привез нас в горы. На северные прибережные холмы Эксмура, в графство Сомерсет. Вытряхнул нас у горной речушки: «Умывайтесь!»,  раздал зубные щетки, а сам пошел куда-то в холмы. И вдруг вижу, мать разогнула спину. Напряглась, всматриваясь куда-то против солнца. И тут мы с Джо тоже его. Идущего к нам отца. Он что-то нёс в руке.  Мы сразу даже не поняли что это. Он спускался с холма с букетом цветов в руке. И, боже мой, что тут стало с матерью, …она сначала прослезилась, потом засветилась вся радостью. Засмеялась. «Арчи, вот чудило, …а я думала, забыл». Это был день их свадьбы. Десять лет. Он принёс ей букет, в каком каких только цветов не было. И трава всякая ароматная. Она потом в том букете весь день лицо купала. Улыбалась. И становилась всё красивее и красивее...».
- Он не подумал о нас. Он пошел на войну, будто уходил к другой женщине. Упрямо и пряча глаза. А ещё и Джона забрал.
Тед слушал деда внимательно. И пока не находил слов, чтобы отвлечь его от застарелой раны.
Выглядело так, будто прорвалась обида, серьезная обида на горячо любимого отца.
- А Джону втемяшилось, что я перевез через океан не того человека. Что перевезенный в Калифорнию гроб – он неизвестно чей. И с этого маразм Джо и начался. Вся его философия, как шар в боулинге, покатилась именно по этой дорожке: «Не того привезли!».
-Но ведь теперь можно провести экспертизу?
Тони закричал, уже не пряча искаженного болью лица. - Что?! И ты?! – Он брызгал розовой от наливки слюной, будто плевался.- Ты, ты, …ты веришь Иуде, предавшему Отца?!
-Да причем здесь…- Тед замямлил. – Тогда уж не Отца, а Сына.
-Ты даже не понимаешь, о чем я! А туда же – «экспертизу»! Ну, так вперед! Вам нравится перетрясать кости, ну так давайте!! А я сразу был против. Зачем, для чего перевозить  гроб, там уже нет ничего принадлежащего кому-то из нас?! Это только память. А её уважать надо! Не любопытствовать, разгребая кости на свои и чужые, а хранить память …да, …пусть о горе – отце. …Конечно же, он не был эгоистом. Мы же понимали, война. Узнав о трагедии в Пёрл Харбор, он ни о чем другом и думать не мог, только о своём долге перед погибшими тогда. Он военный и мыслил иначе, чем мы – я, Джон, мать. Иными масштабами мыслил о войне. И да, она - война -  дала возможность проявиться лучшим его качествам. Он действительно стал героем для всех. Некоторые катились до Эльбы, будто им маслом помазано, … а он, он был настоящим воином. … Он мог быть штабистом. Здесь, в Англии он занимался поставками обмундирования для армии, мог бы устроиться и там. Но он выбрал открытый бой. Это его выбор, …ты это понимаешь?! …А я – …должен. Только как же быть с остальным? С матерью моей, кинутой им. Как быть со мной, с Джоном? Я любил его даже больше, чем Джон. Для нас троих …он никакой не герой, получается. …Понимаешь? Старуха та, ваша -  она гордилась, что её сын герой. Жила на пенсию героя. Орден его на себе примеряла. «Мой сын защищал родину. Перевези его на родину, за которую он погиб». А здесь что, не родина?! Я и любившая его женщина - жена его – это что, не родина?!!  Да если уж на то пошло, наши ещё в сорок третьем земли фашизма бомбами вспахивали. Вот как! А ваши танки,  - они туда, к Руру только к сорок пятому доползли.  Так вот!
Рука на груди старика подрагивала, придерживая трепещущее надорванное сердце.
- Ему, …теперь, этому упивающемуся своей псевдо религиозностью старому дураку, ему плевать на память! - Тони развернул руку, согнув её в локте, и ударил себя в грудь, - Мой, сын, …да, сначала сын, а теперь ты - мой внук, …почему вы против меня?!  Я же сказал, я нашел его, ….на Эльбе. Какие вам ещё нужны доказательства?! …Я и не хотел перевозить его, я не… но вот, ты теперь, теперь ты! Что, тоже захотелось лизнуть истину: кто там во гробе? …Эх вы, …потомки! …Вы ещё эгоистичнее, чем та глупая старуха. Ну и тащите, тащите прах солдата на рентген! …Эх, Тед, …зачем ты начал всё это? … Мальчишка, …зачем …тебе это, …за…зач…за…а…а…
Тед не раз прерывал его крик-плач. Он утешал, говорил: «Всё, я понял. Я дурак,  я сглупил, прости, старик. Мне не нужно было возвращаться к этому. … Дед, …Тони, пожалуйста,  всё, давай, …закончим. Береги сердце», - но нарыв рванул гноем, и боль обиды было уже не остановить.
Карета «скорой» перевезла мужчин в клинику. Когда деда устроили, обследовали, и он начал адекватно реагировать на посетителей палаты, туда впустили внука.
Тед чувствовал себя никчемным родственником.  Он, молча, смотрел на деда. Тот – на него. Потом, когда уже стало понятно, что им трудно говорить о чем-то другом, кроме как о том же, Тед решил, пора искать, где устроиться на ночевку. «Я рядом притихну, и он – уснет. Так раньше и было».  – Дед, ты лежи. Я сейчас стул поищу. Спрошу там,…ты…лежи, я сейчас. Я тут, с тобой рядом посижу. А ты, ты поспи. Тебе важно отдохнуть. Давай, закрывай глаза и …
Но Тони не засыпал. Когда Тед промаялся, стоя, и решил всё же выйти, поискать стул, старик заговорил по теме сам. - Скажи ему, …скажи ему, я согласен.
Тед, опять же молча, смотрел на деда и пытался правильно понять его слова. – Ты про…
-Про экспертизу. Я согласен. – Старик прикрыл глаза.
Тед осторожно переспросил, так ли он понял: «Ты про Джона, дед, …про брата? Ему сказать,  что ты разрешаешь, … разрешаешь повторную эксгумацию?»
Не открывая глаз, Тони кивнул.
Тед постоял рядом, поправил выбившуюся простынь. – Ладно, после поговорим. Отдыхай. Я там, в коридоре спрошу про стул,…спи. - Он поцеловал старика в щеку и вышел в коридор.
Тед решил всё обдумать, походив туда- сюда по пустому прохладному коридору. В палате было и душно и тесно. Там храпели ещё двое, пациент, уже перенесший операцию на сердце и его гость. Они оба были рады, наконец-то спокойно выспаться.
Когда медсестра вошла в палату, а после выскочила из неё, будто с пожара, Тед понял, что это его старика не стало.
***
Сделав распоряжения по поводу похорон (Тони хотел быть кремированным, но упокоенным рядом со своим отцом), заказав службу в церкви, как того хотел дед (тема службы уже была оговорена им с тутошним викарием), встретившись с душеприказчиком Тони, - после всего этого Тед, не дожидаясь прощального дня, полетел в Германию.
И скоро он убедился, до чего же правильный народ - немцы!
***
Архив военного кладбища Лебузы. После тщательной проверки документов, перед Тедом выложили и списки  захороненных на кладбище американских солдат, и списки тех из них, кого перевезли на родину. А ещё… фотографии тел в открытых гробах при захоронении и при эксгумации для перевоза на родину.  И ещё: …пробирки с тем биогумусом, который был в гробах, отправленных в родные места. Вот такие вот дотошные хозяева!
Лоренсу  не нужно было суетиться по поводу вторичной эксгумации своего прадедушки. Сличение ДНК показали, что через океан действительно был перевезен солдат войны, но не тот. Не Артур Лоренс. Тед знал точно: в его семье никогда не было людей цыганской национальности.
-А кто тогда мог быть в могиле под номером 05459876?
-Мы полагали, что родственники, видевшие останки погибшего перед отправкой их в США, не ошибаются. И медальон с регистрационным номером 05459876, как мы убедились, сверившись с данными архива второй бронетанковой дивизией девятнадцатого армейского корпуса девятой американской армии, принадлежал майору Артуру Лоренсу. Теперь, после сверки ДНК мы понимаем, произошла досадная ошибка…. Но э…э…по большей части, вина всё же лежит на тех, кто первоначально ошибся и идентифицировал труп не верно. Иногда, особенно, если останки были вынуты из сгоревшей боевой машины, допустим, из танка,  медальон мог оказаться рядом случайно.
-Жетон, как я понял, был один?
-Жетонов, медальонов, называйте, как хотите. Но да, их должно быть два. Да. Но это в идеале. Они часто терялись. Оба могли быть утеряны. Опять же, если тело сильно обгорело, возможно, медальон … слегка расплавился и прилип к чему-то, к другому металлу, например. Ваш родственник мог гореть в танке?
-Да, это возможно. Это же бронетанковые войска. Хотя трудно что-то утверждать теперь. Он был в чине майора. Обычно офицеры перемещались на бронемашинах. Или на джипах.
-Вы правы. Но тут сказано, что останки, перевезенные вашей семьей в Штаты, «в большей части представляют обуглившиеся части тела танкиста». Допустим, у человека остались целыми только ноги. Медальон мог оказаться закрепленным на шнурке ботинка. Такое часто встречалось.  По медальону тело могла быть опознано.
Лоренс задумался, припомнив фотографии перевозимых останков. «Не было на шнурках ботинок никакого медальона. Тот, что нашли в гробу, был на цепи. …Чуть оплавленный». Тед резко вздохнул и снова посмотрел на кладбищенского архивариуса. – Простите, так что же теперь, …останки того американца, …мы как бы обязаны вернуть их…обратно?
-Нет, нет! – Немецкая сторона взмахнула руками. – Мы только не вернем вам это. –  Пред Тедом встряхнули пузырек с частицами праха. – Это останется у нас. На случай, если через какое-то время всё же найдется родственник человека из могилы под номером 05459876 и потребует от нас отчета о путанице. Тогда мы найдем вас, а …вы всё объясните.
-Что ж, я …готов. - Лоренс был необычайно рад исходу дела.  – Спасибо. Спасибо вам огромное!
-Да ничего. Обращайтесь.
В Лондон и на этот раз он долетел без происшествий. «Слава Аллаху и всем, всем, всем, что никто ни с кем не воюет сегодня. Пусть и  у войн будет выходной».
С прахом деда в одной руке и с букетом садовой ромашки – в другой,  Тед заехал к Кате Джонсон. Она всё ещё гостила у своего дядюшки. Тот и в самом деле оказался мэром Лондона. Но не оказался роднёй славному смышленому парнишке по фамилии Джонсон.
Сын сирийского эмигранта по фамилии Джонсон, случайно услышал разговор о готовившемся теракте. И не поленился, позвонил в диспетчерскую аэропорта.
Тед поблагодарил девушку за «сочувственное содействие». Катя  оказалась единственным человеком в Европе, который «легко» подтвердил, что он – действительно Тед  Лоренс. В немецком архиве потребовалось … «личное подтверждение» стороны, запрашивающей личные данные о погибшем в Германии американском солдате. Кроме этой случайной попутчицы… никто б этого на Евразийском континенте  для Лоренса не сделал. На этой стороне Атлантики у Теда родных не осталось. А из знакомых – только эта… Катя Джонсон.  Легко ответившая ему как-то, как и немец из Лебузы: «Да чего там, обращайтесь!»
***
Лоренс летел в Нью-Йорк. К своему второму дедушке (двоюродному), к старине Джо.
Философ, человек, починающий на лаврах удачливого торговца недвижимостью с 1950 по 1967  годы, пропагандист особой религии Космоса и непримиримый оппонент своего брата - близнеца – Джо Лоренс встретил внучатого племянника, едва приоткрыв дверь. И не сразу. Сначала Тед прослушал серию щелчков. Открывался один замок, затем второй, третий. – Тед?! Ты? …Тедди… – Дверь дома широко распахнута. Но его хозяин держится рукой за косяк и всем своим телом загораживает проход. - Ну вот, ты вернулся. Я знал. Я же говорил тебе, Мальчик - Книга, ты вернешься снова и скоро. Я начинаю  любить выбранную тобою профессию.
Взгляд старика поплыл ниже, с улыбки на лице внучатого племянника на то, с чем тот пришел в его дом. Джо уставился на вазу в руке Теда.  Какое-то время смотрел, не моргая, читал имя, потом сильно сморгнул обоими глазами.
Всё оказалось правдой. Звонки внука, его тревожные вызовы через океан -  это не было уловкой со стороны последнего для примирения его с братом. И легкая нервная волна от осознания этого пошла по всему телу старого человека. На лице  - рябь по улыбке, худое тело чуть прогнулось, будто от спазма в животе, левая рука вяло ухватилась за лоб, пытаясь спрятать глаза, но как только старик почувствовал крепкую подпорку в виде плеча внука, он довольно быстро взял себя в руки. Воля пересилила чувственность. И дрожь ушла. И снова -  радость в чуть блестевших глазах, и снова  - широкая, свойственная всем Лоренсам улыбка, и бодрость в голосе. - Так я и знал! Я говорил, ты вернешься! Ведь я прав, ты вернулся! Хо-хо-о!! Я – прав! А он,…он ошибался.
-Дед, может,…войдем?  - Тед дернул плечами. В одной руке дорожная сумка, в другой - ваза с прахом.
Но его намёков не поняли, потому что были вне его забот.
- Ах, Тедди,  … а ведь я сразу сказал, ты вернешься. Ты спросишь снова, а я снова скажу тебе: против Той воли, - действующая рука Джо взлетела и пальцем указала …на крохотную люстру, едва освещавшую прихожую - часть пространства первого этажа дома,  – против воли Неба – никто! Никто, никуда, ни за что!  Закон Космоса, это вам не армейская кухня! 
Тед так и продолжал стоять на пороге. А дед ораторствовал с другой его стороны.
 - Я ведь говорил, что он ТОЖЕ вернется, говорил?
-Ну…да. Как будто.
-Я не склеротик! Не «как будто», а да! – И легкий жест рукой – вуаля!   - И вот, вот Его воля исполнена. – Взгляд на вазу. – Какая она маленькая. Что, не было побольше?
-Да как бы …всё вошло. – Тед посмотрел на вазу. – Я вообще-то не выбирал. Мне предложили, в том числе и «стандартный вариант». - Он виновато понурился, потом снова посмотрел в глаза старика. – Я ответил, можно,   … мне выдали в этом.
Тед помолчал, пытаясь поймать в памяти что-то ещё.  - А! Вот! Это… – Тед кинул сумку на порог и достал из кармана наручные часы на браслете. – Это твой подарок. Золотые часы. Он просил, …если что, вернуть.
Джо отшатнулся. А поскольку правая его рука давно бездействовала и сухой ветвью торчала из короткого рукава рубахи, он развернулся, и чтобы не упасть, схватился левой за ручку двери. Тед тут же сделал шаг в дом и поддержал его. - Джон, ради всего святого, …держись.
И снова улыбка старика на всё лицо. - Я…рад…тебе. Прости. Что-то сегодня я как-то… ослаб. Ничего, …сейчас…
- Часы…
Джон замахал рукой на протянутые ему часы, мол, нет-нет, потом всё же взял их. Послушал ход, идут и неуклюже, будто стыдясь отвергнутого подарка, сунул их в карман видавшей виды фланелевой куртки. Та была надета поверх черной футболки с нечетким фасом Фиделя Кастро.
-Я тоже рад видеть тебя во здравии, дед. Но ты давай, ты…не сильно радуйся. То есть, не так глубоко, хорошо? Таблетки далеко? …Пойдем в дом, поищем вместе.
Старик не пропускал его в дом. И не воспринимал его заботу. Он думал о своем и всё цеплялся за тему «я говорил». – Я знал, что так будет. Что это произойдет. Я говорил тебе, …ему…
- Я помню, Джо, помню. Ты говорил. Но с дороги…хочется….
-Я говорил ему: «Тони, ты вернёшься. Ты сам пожелаешь вернуться». И вот, …я говорил. Я говорил и …оказался прав. Почему? Но почему он снова первый? Вот так всегда! Всегда он вылазит первым!
Дед Теда был худым и высоким. У Теда иная конституция, он немного выше среднего ростом и весьма склонен к полноте.  И поэтому, когда Джона снова чуточку качнуло, Тед рукой отодвинул его с проема двери и как бы органично, вместе с ним всё же протиснулся в зону дома. И, ногой двинув сумку через порог,  тут же прикрыл за собой дверь. – Ну вот, мы и … - Тед огляделся, в доме пахло благовониями. «А-а, так он медитировал, вот почему так долго приходит в себя». -…Дома.
Так и было. Джон теоретически был вне своего дома. Он медитировал, находясь в центре Индии, в самой гуще непроходимых лесов, словно Маугли, восседая на скале, среди стаи преданных волков. Тед даже начал волноваться, пока не услышал, как щелкнул первый замок в двери. Дед умело развлекался.
Джон так и стоял у двери. И продолжал говорить. И как бы всё о том же. -  Вы -  писатели. Вам положено знать, каков истинный конец дела. Это те, …те, кто читатели, им достаётся враньё. Но вы-то, вы-то уже докопались и знаете правду. А я её тебе уже открыл.
-Джон, давай, присядем. Пить хочется, есть минеральная вода?
Старик спокойно пошел в сторону бара. - Писатели, …вы не от мира сего. Вы люди, но как бы и боги. Поэтому вам, - он подал стакан воды Теду и кивнул в сторону вазы, -  носить такое в руках …можно. – Старик чуть отстранился, глядя на надпись. В глаза кинулась фамилия – Лоренс. 
Тед, перехватил вазу и сумку в другую руку, выпил воды, потом обхватил старика свободной рукой за пояс и повел его к дивану. Поставил вазу с прахом на стол,  рядом с вазой с цветами, и хотел, было, усадить Джо на диван, но тот тут же начал упираться.  – Что ты делаешь?! Вот глупец! Вот невежа! Ты загубишь мою орхидею! Немедленно убери это со стола! Убери,…это же прах. Это – смерть. А она, - он с умилением посмотрел на бело-розовый цветок, - …она живая. Поставь его (!) э…э…под стол. Ничего. Вечному хулителю там -  самое место. Садись. Садись сам. Ты ведь с дороги. Сейчас я, я …в порядке. Пусти меня. Пусти, я… буду тебя кормить. Вы толстяки вечно голодные. Я знаю. Я знаю, что ты любишь. Ещё бабушка говорила, указывая на твоего отца: «Этот  - не в нашу породу. Хлеб - ломтями, мясо - куском, и, как индеец, сырой водой запивает».  Садись! Я быстро».
Джо рукой надавил на плечо гостя и тот, удивившись его силе, и обрадовавшись ей, улыбнулся и покорно бухнулся на старый, но добротный, уютный диван. – Ладно, хорошо. Я сяду.
Дом Джо был двухэтажным. Тед уже и забыл, когда он бывал наверху. Там личные апартаменты деда. Туда редко приглашаются посторонние. Даже родственники. Там спальное место Джо, (как ёрничал его племянник, «постель голубого аскета»); там место его работы («гнездо кукушки, торгующей гнёздами»); есть место для занятий йогой и медитаций («крыша сбрендившего одиночества»). Тони никогда там не был. Но знал о нём в деталях от сына и внука. Он называл второй этаж дома брата «индуистский параной - холл».
Все встречи хозяина дома с гостями проходят на первом этаже. Дом большой и поэтому свободное пространство первого этажа кажется не просто большим, огромным. Но плохо освещенным. И оно поделено на сектора потолочными нишами.
Тед сидел в центральной секции этажа на диване. Тот стоял напротив телевизора, висевшего на тросах, закрепленных на перекрытии в потолке. А дед шуршал в секции кухни, под огромной вытяжкой, за огромным столом, включавшим в себя и плиту.  Он умело и быстро готовил еду одной рукой.
Этот дед Теда никогда не позволял себе «опуститься» до того, чтоб распечатать банку консервов, и приготовить обед из вяленого мясца и сухого молока, (это намек на племянника – отца Теда, всухую замороченного местными традициями Калифорнии). Джон ел исключительно свежее диетическое мясо. Ему на дом с утра поставлялось полкило вырезки забитых накануне кроликов или куриц.
Для гостя он готовил курицу. Из сектора кухни запахло карри и паприкой.
Однако повар не оставил гостя в тихом одиночестве. Он начал рассказывать ему о своем коте. – Он чувствует себя хозяином этого дома. А я как бы здесь ему в услугах…
Тед, включив телевизор, принялся, было, послушать новости, но рассказ Джона его увлек, и он приглушил работающий экран. Стал раскладывать на столе свой блокнот, карандаши и точилку. А после быстро записал рассказ деда о его любимце – коте Саймоне.
Последний, услышав присутствие гостя в доме, спустился по деревянной лестнице в зал первого этажа и, не догадываясь, как высоко его возносят, лениво развалился на паркете, прямо у весьма пованивающих тедовых носок.
Тед сам почувствовал запах и как только дед умолк, сосредоточенно отмеряя на весах специи, быстренько вклинился в тишину и попросился в ванную. – Я приму душ. Можно? Я недолго.
-Хорошо, хорошо. Как раз всё будет готово.
***
Помывшись, умяв полкурицы с овощами, отведав в изобилии крюшона на арбузе, молодой Лоренс развалился на диване и, даже не заметив, что дед избавил их от телевизионного фона, принялся разглядывать предыдущие записи разговоров с «младшим» дедом (Тони был старше брата на семь минут). – Мы остановились на истории  о солдатских жетонах. Ты сказал, Саймон закатил один такой под диван.
-Да нашелся тот жетон. Нашелся! – Старик поглаживал умницу кота, который как закатил под диван чужую вещицу, так он её оттуда и извлёк.
Тед вытянул руку и тоже погладил кота по шёрстке. - Можно, я взгляну? А ты расскажи, как они к тебе попали. Я про солдатские жетоны.
-Офицерские. С нуля оба номера.
-Можно посмотреть? – Тед решил, дед мнется, переживая, что Тед начнет просить жетоны для себя. Поэтому он категорически уточнил. – Только посмотреть, честно.
-А что о них говорить? Ладно, …пошли, есть у меня парочка, посмотрим.
Тед быстренько поднялся с дивана и, подпоясав халат туже, двинулся в один из «темных» секторов зала первого этажа дома.
Сектор музейных реликвий. В основном, по мнению Теда, «стариковское барахло». Эти вещи казались ему занимательными, лишь когда он был юн. Некоторые совсем не были «старинными», как убеждал дед. Некоторые вещицы были подозрительны своей новизной, своей безукоризненностью исполнения. И хотя и Джо говорил, что он тратит кучу денег на реставрацию, Тед не верил, что все вещи «домашнего музея» - это реликвии. Большинство из них он считал поддельными. Однажды он взял охотничий нож индейца племени Апачи с самого заметного места в коллекции. Заточенное железо, серебро, меховые ножны в неграненых каменьях. А дед, когда внук сам указал ему на «пропажу», спокойно ответил: «Да ерунда! Найдется!» Тед вернул нож на место и спокойно объявил: «Ты был прав, дедушка. Он нашелся!»
В ворохе «ерунды» Джо отыскал парочку овальных жетонов. Один принадлежал некому сержанту по фамилии Мерфи. Второй – лейтенанту Джо Стаффорду. Регистрационные номера, имя, группа крови -  Тед проверил данные, воспользовавшись своим ноутбуком. – Так они настоящие?!
-Я не держу барахла, парень. Да, конечно, настоящие! Жетоны, принятые в ноябре 1941 года. Спав Монеля. Можешь не глядеться в своё «зеркало». Я проверил и сплав, и номера. Всё как надо. Настоящие. …Тед, уйми свою подозрительность.
-Откуда они у тебя?
-Один – от приятеля отца. Они вместе оканчивали школу лейтенантов в Пасадене. Его фамилия Стаффорд. Имя забыл. Джон? А, ну да. Он приезжал к нам домой. Сказал, если вдруг что, чтоб я оставил это на память. О друге Арчи, о войне. Я позже искал семью Стаффорда, он был из Пасадены. Но жена его быстро вышла замуж за другого. Детей у неё от Стаффорда  не было, и я, я так и оставил жетон себе. Не отдал. Второй достался случаем. Выменял на чучело совы. Я выставил его на продажу. Сначала – просто на торги. Но увидел, что желающих куча, запросил добавить какой-нибудь раритет. Одна молодая женщина пришла ко мне прямо на дом. Учительница по биологии. Предложила хорошие деньги и жетон танкиста. Сказала, что для неё ценнее чучело совы (из-за исчезновения попавшей в Красную книгу), чем металлическая пластинка с указанием группы крови человека, которого она никогда не видела.   Ну, мало ли, может, нашла, может дома завалялся, от родственника какого-то ей перешел. Вот так они у меня и …обрели местечко в музее. Ты же вот этот уже видел. От Стаффорда. …А, ну да, без надобности не обратил внимания. Ясно.
Тед долго крутил жетоны, рассматривал их, читал имена. Имя Джо Стаффорда ему было знакомо. О Мерфи он пока мало что знал. Но фамилию такую, Тед готов был поклясться, в каком-то из списков он видел.
Он снова обратился к ноутбуку и заглянул в списки бойцов бронетанковой дивизией девятнадцатого армейского корпуса девятой американской армии. Именно в те списки, которые были «активными» в дни, когда Эйзенхауэр отдал приказ на окружение Рейнской области с севера и с юга. Джон Стаффорд в списках значился. Правда, его имя в списке было Джон Франклин Стаффорд.
По невероятному стечению обстоятельств («это просто удача!», - воскликнул Тед) Френк Мерфи тоже был в списке бойцов девятой американской армии. Он был сержантом. Командовал танком. Погиб. Регистрационный номер сержанта бронетанковой дивизии совпадал с тем, что был выбит на жетоне. – А что за  фамилия была у той учительницы, которая принесла жетон, ты не помнишь?
- Так вот же, …Мерфи!
-Нет, нет. Свою фамилию, она назвала её?
Джон не любил признавать за собой забывчивость. Он даже не задумался над важностью вопроса, сразу ответил – Мерфи! И продолжал рассказывать байки о своём любимце коте. Потом, заметив, что Тед бережно поглаживает один из жетонов, посопев носом, произнес: «Ладно. Играй ими, сколько там нужно твоей литературе. …Это же твой бизнес».
-Да, пожалуй. Спасибо, дед.
-Ну вот, вот и подержи пока у себя. …Сколько нужно. – Джо ревниво следил за тем, куда Тед положит одну из его раритетных вещиц. 
-Спасибо. – Тед жестом показал деду, что будет беречь его вещь. (Хотя сумку свою дорожную валял, где только мог!)
Джон вздохнул. Потом, как бы потеряв интерес к отданной внуку вещи, вернулся к рассказу о коте. - А знаешь, Саймон тоже имеет такую именную штуковину. Правда, я не хочу её весить ему на шею. Он так мило ленив. Зачем навешивать коту ярмо, он же не лошадь. Даже, если оно серебряное и именное. – Джон полюбовался вещицей и отдал её в руки внука. -  «Жетон»  Саймона Лоренса. Хо-хо-о! – Он посмеялся, поглаживая кота и теребя его хвост. -  Я отнёс его к ветеринару и тот всадил ему в ухо легкую «серьгу». – Джон показал пальцем на чип в ухе кота. – Правда, привыкали мы к нему долго. Да, Саймон? Приходилось пластиковый экран на шее носить, чтоб ухо не чесал. …Привыкли. Теперь не потеряется. А этим мы просто играем, да, дружок? 
Кот, решивший, что трепать его хвост – это уже слишком даже для кормильца, спрыгнул с коленей старика и развалился на ковре, неподалеку от разожженного камина. И оттуда наблюдал за двумя мужчинами, прислушиваясь к их неторопливой урчащей речи.
Тед смотрел на Джона. Старик кутался в плед, удобно устроившись в кресле, стоявшем рядом со столиком, под которым притаилась ваза из белой глины. – Люблю тепло, как и мой кот. Люблю.
-Да, Тони тоже любиТ тепло.
Тед осёкся, осознав, что сказал что-то не так. Помолчал. Не стал менять время у произнесенного глагола.
Джон замер на секундочку, а потом снова стал укутывать себя в плед, будто не закончил с этим.
Тед рассказал ему об одном  разговоре с Тони.
-Он сказал, что полюбил тепло только к старости…
Тед припомнил, как Тони кутался в плед, сидя на диване, успокаиваясь в нём с ногами, слегка поджав их, как делают женщины. Он говорил с внуком, трепыхаясь под клетчатой пушистой тканью: «Да, «время разбрасывать камни, и время собирать камни». Признаю, Тедди,  стар стал. Полюбил тепло. Ты спрашиваешь, счастлив ли я здесь? Ну как, счастлив, …жив, значит, всё хорошо. Вот ты приехал. Вчера с твоей Глорией, с правнучкой по скайпу поговорил. У неё всё нормально, и мне от этого хорошо. Спокойно.  Наличие и ощущение преемственности, как бы крепкого соседнего звена – это греет меня. И это замечательно. …А счастье, …думаю, лимит своего счастья я уже исчерпал. Я был очень, очень счастливым человеком. Правда! Я мог погибнуть во время обстрелов Лондона. Мне было одиннадцать, разве можно было меня удержать дома? Мать поднималась на крышу дома, скидывать горящие осколки, фугасы. И я с ней. У наших соседей мужчин в доме совсем не было. Их отец ушел на фронт, а остальные…. Мы с мамой ходили помогать им. А потом в их дом попала бомба, всех четверых и накрыло. Не успели укрыться в подвале, или в тот раз просто не пошли. Бомбежки одно время были частыми. Иногда просто злило всё время бегать туда – сюда. Меня мать тоже вытаскивала из дома  силой. Я тоже отказывался идти в подвал под сараем.  Сидеть там, в темноте, в тесноте – мне этого совсем  не хотелось. Я смотрел сквозь щель в крыше на пролетающие самолеты и мечтал о лётной школе.  Потом бомба попала и в наш дом. Мать просилась в дом родителей,… но они отказали ей. Сказали, что возьмут к себе внука, то есть, меня. Мать сначала резко отказала им, назвав «жестокосердечными людьми». Те простить не могли, что она не вышла замуж за барона Смоута. Их соседа. Что беременной убежала в соседнее графство с каким-то американцем. Потом она поутихла и предложила мне остаться с ними. С дедом и бабкой. Я отказался. И мы вместе уехали к её тетке, в деревню.  Та после Лондона показалась мне жуткой дырой. Потом, потом ничего. Я обвыкся. Но… в серости дней запила мать. …И я мог отравиться, как она, каким-нибудь суррогатом. После войны многие мальчишки моего возраста пробовали запретный алкоголь. Мы же казались себе мужиками. Женщины всех возрастов и доступности, сигареты с материка и…выпивка. Чаще палёвая. …Мать отравилась. Мог бы и я, …но нет, обошлось. Тогда мне не было семнадцати лет. И после смерти матери меня отправили в дом родителей матери. Я поджег их дом в ту же ночь. И они отдали меня в приют. Жизнь там была суровой. Кормили скудно. Холод, зубрежка. Тупое подчинение учителю, и, разумеется,  ребятам, что постарше, посильнее. Тогда вообще был какой-то культ физической крепости. А я, я был худым и длинным. А ещё и  очкариком. Яркая мишень для насмешек. Там двое при мне повесились. Один, правда, от любви. Хм…мог бы и я. …Не от любви. Я жутко тосковал по отцу. Его уже не было. Я был …один тут, … и, как всякому мальчишке тех лет,  мне очень хотелось, чтобы это оказалось «просто» … ошибкой. Такое случалось во время военной неразберихи: сначала приходил документ, подтверждающий гибель солдата, а после, после родные узнавали, что он …я не знаю ни одного такого реального случая. Но я слышал о таком. И я надеялся, что и мой отец, что он тоже не погиб. Что произошла ошибка. Произошла ошибка….Я всегда завидовал брату. То есть, это началось после того, как мы с Джо узнали, что наши родители развелись и решили разъехаться. Зачем, что за глупость? Там шла война с Японией, а он вдруг решил ехать …домой, на родину. Не ради другой женщины, не ради… он просто «так решил». И потому всё: «любви нет», «жене - не доверяю», … - развод! Я так и не сумел понять эту ситуацию и простить отца. И почему он предпочел взять с собой в Штаты Джона, а не меня? Мать утешала, она понимала, откуда мои слезы и озлобленность. Мы ведь близнецы с Джо. Мы схожи даже характерами, даже вкусами. Мать сказала, что отец не выбирал. Что Джон просто оказался в ту минуту рядом с ним. Он сидел ближе к нему. Вот он и взял его за руку, …встал, и …они ушли вместе. После много-много  раз я видел один и тот же сон. Сон,  в котором отец возвращается и …забирает с собой меня. Меня, а не Джона! Даже после полученной похоронки я видел такой сон. И после войны… – тоже. …Но никто за мной не пришел. …То есть, я про отца. А из приюта я убежал. Добрался до лётной школы и выжидал, когда оттуда выедет старый красный линкольн. …Подполковнику Бруксу – известному покровителю приюта для мальчиков-сирот, потребовался помощник. Он подлечил мне покалеченную ногу и взял меня к себе денщиком. Не думаю, что бы я стал военным, если бы остался с матерью, …хотя, кто знает?  Счастье, …откуда оно у меня? …Тем более, сейчас.  Только если с вами, если ваше разделю. Мёрзну вот. Боже, как же я мёрзну! А ведь раньше ледяной воды не боялся, по инею по траве при утреннем морозце босым бегал. …Бегал…когда-то. Когда-то бегал и я, …и я. …Теперь вот, время собирать камни, …трясусь и кутаюсь, суставы болят. …Прости нас Господи…».
Тед смотрел, как кутается в плед Джон. Картинка та же, что и с Тони. Только Тони говорил тогда о камнях и быстротечности времени, а этот  -  этот всё про кота своего. И, разумеется, философствуя. - …Нет рая, мальчик. И никогда не было на земле этого небесно-чистого идеала. Это всё епископы навыдумывали. Для удобства манипулирования людьми. Индусы, эскимосы, североамериканские индейцы, евреи  - они поняли, что реинкарнация - эта реальная необходимость. Определённая часть «Я» индивидуума остаётся неизменной. Космосу всё равно, кем ты был до смерти, правоверным ли мусульманином или православным христианином. И даже был ли ты человеком вообще – ему всё равно. Возьми моего кота. Саймон до жути боится воздушных шаров и фейерверков. Но любит, чтоб его кутали в простынку и носили на руках, как младенца. Уверен, в нём душа ребенка, погибшего при бомбежке. Дитя видело летящие на него снаряды, слышало их свист и ощутило неземной страх. И в завершении погибло  от взрыва.  Частичка нашего Я переходит в другое существо – я верю. Я – верю! Евреи считают, душа умершего деда переходит во внука. Ерунда! Это просто выгодно кому-то. И для нравоучений полезно – тут не спорю. Теория случайных чисел – вот закон Космоса. Страшно, страшно не хочется попасть в тело таракана, или какой-нибудь уличной собачонки. Но, понимаю, с Космосом не поспоришь. Крутанулось колесо Вечности и вот – ваш номер, господин Саймон! Ваш выход в какого-нибудь грека… Оптима  по фамилии Макропулус. …Смешно, да?
Тед слушал в пол уха. Ответил: «Нет. Пожалуй, грустно. Не хочу стать тараканом. Лучше уж совсем… уйти. Ни в кого не …но, в общем, занимательная теория. А как ты думаешь, у этой женщины, ну у той, что сову взяла, у неё может быть фамилия Мерфи? Ты говоришь, она пришла к тебе, не приехала? Ты не заметил, она была на машине?
-Э…что? Сова? …А! Да! То есть, нет, машины я не заметил. Наверное, она живет где-то тут, рядом. Ты же знаешь, я не люблю тесных знакомств. Я не спрашивал её о фамилии. Но, думаю, она будет Мерфи. Черненькая такая.
-Темнокожая?
-Нет. Просто…не европейка. Хотя глаза, …они были яркими. Я запомнил. Возможно, болгарка полукровка. Или оседлая цыганка.
- Цыганка?! – Тед задумался, чему-то улыбаясь. - Да, я знаю. Ты не любишь случайных знакомств. …И всё же, может ты встречал эту женщину после? Внешность её как будто не была ординарной. …Не вспомнишь?
И снова Джону не захотелось, чтоб его посчитали больным на голову. – Э… ну, возможно. – Он повозился под пледом, дав себе время всё обдумать. И припомнить. - А знаешь, вот ты сейчас сказал, и я вдруг вспомнил, да! Мы встречались ещё раз! В супермаркете на Секвой. Она поздоровалась со мной, а я, не узнав её сразу, долго стоял и смотрел, как она исчезала за витриной с йогуртами. Точно! У неё синие глаза. «Омуты» - вот как я тогда подумал!
-У тебя великолепная память, дед! Это классно, что ты вспомнил про йогурты. Не найдется ли у тебя чего-то подобного на завтрак? Уже …рассвет вон….
-Тед, уйми плоть. Ещё ночь не прошла, а ты уже беспокоишься, что будешь есть на завтрак.
Тед вздохнул. Улыбнулся деду, посмотрел на его кота, потом придвинул к себе ноутбук. И стал листать свою книгу.
«Внимание командования было приковано к  Урфтской плотине. Авиация первой американской армии тщетно пыталась разрушить мощные бетонные дамбы, которым были не страшны никакие бомбардировки. Предполагалось, лишить немцев возможности регулировать уровень воды в реке Рур по их собственному усмотрению. Но быстро сделать это не удалось. Лишь десятого февраля сооружения плотины от фашистских войск были освобождены. Однако в самый последний момент немцы успели открыть шлюзы. В результате река Рур вышла из берегов. И это задержало  наступление девятой американской армии».
Дальше Тед перечитал письмо Арчи из тех мест. «Здравствуйте мои милые и родные, мама и Джон. У вас там уже лето начинается. Каштаны цветут. Боже, как же я скучаю по аромату их бело-розовых свечей! А тут распутица. Танки вязнут. Дороги ужасные, узкие. Если один танк встанет, это превращается в кошмар для всего батальона…».
Тед в пол уха слушал мерное урчание голоса деда. Тот снова сводил великую философию Космоса до уровня кошачьих привязанностей. Теперь он опирался на предпочтения Саймона в еде.   - …Думаю, он жил довольно-таки далеко от воды. Ни моря там не было, ни рек с рыбой. Он совершенно равнодушен к рыбе. Ни в каком виде она его не интересует. Я думаю, Саймон был ребенком какой-нибудь африканки.  Там тоже шла война. Летом тысяча девятьсот сорокового под бомбежками итальянцев малышам Эфиопии, Сомали, Кении, Судана было жарче обычного…
Саймон, развалившись у скамеечки, на которой лежали ноги хозяина, лениво шевелил одной из передних лап. Играл с кисточкой, свисавшей с угла скамеечки. Ему было плевать на философию хозяина. Его кошачья жизнь – это его кошачья жизнь.
Тед время от времени косил на кота, улыбался пушистику, но тут же возвращался к чтению своей электронной книги и обдумыванию ситуации тех далёких горячих дней - штурма Рейна.
«Русские писали о тех днях так: «Общий замысел союзного командования на наступление с рубежа реки Рейн сводился к следующему: силами двадцать первой группы армий нанести удар к северу от Рурского промышленного района. Девятая американская армия (три корпуса) в составе двенадцати дивизий, из них три бронетанковые,  имея основные силы в одном эшелоне и три дивизии в резерве, должна была форсировать Рейн к югу от Везеля. Захватить плацдарм и в последующем продвигаться на северо-восток для захвата немецких армий в кольцо».
Тед поднял глаза, поморгал, глядя в потолок. Глаза его уставали быстро, и он устраивал отдых, вращая ими или жмурясь. – Красивый потолок. …Я не устаю им любоваться, дед.
-Да. – Ответил Джон, стараясь вытянутой ногой достать до лежавшего у скамейки кота.  - И дерево качественное. Гарантия двести пятьдесят лет.
-Ого…
Потолок второго этажа в доме Джо Лоренса не был замысловат. Дом вершил невысокий купол с окнами по ободу.  Между окрашенным в голубое куполом и пространством зала второго этажа вместо потолка была натянута сетка. Обычная москитная сетка. Во время голосовых упражнений при занятиях хозяина дома йогой, всегда можно было услышать отраженный от полусферы голос. Это впечатляло того, кто присутствовал при занятиях. Возникало чувство, что Кто-то свыше вторит человеческому голосу. Потолок первого этажа дома был обычным. Но окрашенный в белое бетон украшали секционные глубокие арки из струганных темных бревен сосны, росшей когда-то по краям болот.
- Красиво…
-Да…
Тед снова посмотрел на экран ноутбука.  «Обойдя немецкую оборону и на севере, и на юге и соединившись первого апреля восточнее Рурского бассейна в районе Липштадта, американцы взяли в кольцо одиннадцатую немецкую армию – это свыше трехсот тысяч человек. Но в этот же день две дивизии двенадцатой немецкой армии повели наступление с севера на горный район Гарц, с целью выручить окруженную  армию. И в течение пяти дней шли ожесточенные бои между этой группировкой и американскими соединениями. Четырнадцатого апреля окруженная группировка из двух армий была расчленена в результате одновременных ударов американцев с севера и с юга, а в течение двух следующих дней меньшая её часть капитулировала. После этого командующий немецкой армией Модель отдал приказ прекратить сопротивление».
Тед закрыл ноутбук, убрал его на пол и лег на спину. Глаза его были открыты и, будто видя текст на пространстве потолка, он засыпал, продолжая осмысливать написанное им в книге. «…Нет, нет надо вернуться к тому, что было до форсирования Рейна. Там непонятности. Надо бы…». Теду казалось, что он поднялся с дивана, что снова сидит за ноутбуком. Но всё было не так. И Джон, и Тед спали.
А дальше сон - текст, будто выжженный в памяти молодого Лоренса: «Гитлер не разрешил своим войскам отойти с левого берега Рейна. Его беспокоило, что транспорты с углем из Рура больше не смогут по реке Липпе выходить в канал Дортмунд-Эмс. …Для наступления Монтгомери выдвинул на исходные позиции южнее устья реки Липпе девятую американскую армию. А севернее этой реки — вторую английскую армию, усиленную канадскими частями. Первую попытку форсировать Рейн американцы должны были предпринять севернее Рейнберга, англичане — в районах Везеля и Рееса. И вот …началось. Уровень воды в Рейне упал, берега подсохли, так что и тяжелым машинам, особенно танкам, уже не приходилось опасаться тех серьезных трудностей, с которыми они сталкивались в ходе февральского наступления. Американцы во многих местах форсировали Рур, и к двадцать шестому февраля, …да, уже к двадцать шестому,  был создан плацдарм, с которого  девятая американская армия в районе Юлиха начала своё наступление на северо-запад...».
Утро. Кот спит. Хозяин его, похрапывает, мешком развалившись в широком кресле, а молодой писатель уже снова у своего ноутбука. Он энергично чистит зубы, сплевывает в кадку с цветком, стоявшую неподалеку, кидает щетку рядом с чашками и ложками, оставленными невымытыми на столе и продолжает читать свою книгу.
«…И продвинулась своим правым флангом к Нёйссу. Затем своими главными силами она повернула на север и …третьего  марта передовые отряды канадской и американской армий соединились в районе Гельдерна.  Немцы сопротивлялись остервенело, но взятые в плотное кольцо, под непрекращающимися бомбовыми ударами с воздуха, стали сдаваться…».
Тед протянул руку, как бы даже, не глядя, дотянулся, собрал себе из трех компонентов, лежавших на тарелках, сэндвич. Потом, задрав голову, глядя в потолок,  стал его есть. «И вот оно – форсирование Рейна! Этого события ждали, к нему усиленно готовились,… и что?» - Взгляд в экран ноутбука. «…За сутки перед форсированием Рейна был нанесен сокрушительный бомбовый удар по городу Везель. Части двенадцатого корпуса довольно легко овладели разбомбленным городом. Сама операция по форсированию Рейна девятой американской армией началась  в ночь на двадцать четвертое марта. Сопротивление немецко-фашистских войск оказалось настолько незначительным, что действия союзников скорее напоминали выполнение инженерной задачи, чем тактический маневр.  Эйзенхауэр в письме Маршаллу сообщил: «Потери несущественны». …Это он о тридцати одном погибшем…».
Тед полистал текст, нашел цитату и прочел её вслух: «Наши потери убитыми во время форсирования Рейна составили пятнадцать человек в одной дивизии первого эшелона и шестнадцать человек — в другой».
-Что ты сказал, Тед? – Джо уже не дремал.
-Я процитировал могучего Айка.  Тридцать один погибший при форсировании Рейна. У меня странное ощущение, дед. Как только я дохожу до слов Эйзенхауэра про эти тридцать один человек, моё дыхание сбивается. – Тед посмотрел на деда, тот вылезал из своего клетчатого кокона.  - А знаешь, …я не удивлюсь, что прадед мой оказался именно среди них.
-А я что говорил! На Руре! – Воскликнул, уже совсем проснувшийся старикан. И вскочил, и начал философствовать о Космосе, о душе и душах. И, вдруг оставив Теда одного, пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. – Я, пожалуй, подумаю об этом …там. – Он указал на второй этаж.
Тед кивнул. - Да, да…думаю, там …спиться неплохо.
Через какое-то время по всему дому чем-то сладко завоняло, какими-то благовониями. …Саймон поднялся с места лёжки и где-то спрятался. Укрылся от донимающей нос вони.
Тед воспринял вонь иначе. Он стал деятельным. Быстренько перенес со стола всю посуду в секцию кухни. Загрузил ею моющую машину. Вытер стол, удобно расположил на нём свой ноутбук. Затем снова скоренько сбегал на кухню, принес для себя минеральную воду, взятую в холодильнике. А после первого глотка холодненькой, принялся мерить пространство этажа шагами. «…Серьезная угроза со стороны русских, заставила немцев принять роковое решение: пожертвовать обороной Рейна ради обороны Одера с тем, чтобы задержать русских. И этим был облегчен не только выход армий союзников к Рейну, но и его форсирование. В личном послании Сталину от двадцать восьмого марта Эйзенхауэр сообщал, что в его «ближайшие планы» входят окружение и разгром войск противника, оборонявших Рурский промышленный район. «Я рассчитываю, — продолжал он, — что эта фаза операции завершится в конце апреля, а может быть, и ранее, и моя следующая задача будет состоять в рассечении остальных войск противника посредством соединения с Вашими армиями».
Дальше шла глава, где Тед снова цитировал прадеда. Там были письма Арчи, датированные февралём, мартом и апрелем тысяча девятьсот сорок пятого года. То есть, когда девятая американская армия форсировала Рур Мааса, Рейн и Рурский промышленный район – тот, что за Рейном.
Глава «Письма» - это личное лишь на крохотную часть процента. Ведь такие письма писали все семьдесят восемь тысяч пропавших без вести в ту войну. И ещё четыреста восемнадцать тысяч убитых ею. Это письма, отправленные такими, как майор Лоренс -  солдатами войны с фашизмом, отравляющим их мирную жизнь. 
***
Такие письма писали многие американцы, отправляя их после из освобожденных ими городов разрушенной Германии. Из Ахена, Штольберга, Кёльна, Бонна, Рейнберга, Мангейма, Ремогена, Везеля…
«Милая Олли, здравствуй! Пишу тебе из маленького немецкого городка с названием Бонн. Как же я сильно скучаю по тебе, сладкая! Как же я соскучился по твоим чудным глазкам, по твоей милой улыбке, по твоему незабываемо чудесному запаху…»;
 «Здравствуй, братишка! Не забыл ещё меня, кузена Микки МакКайлона? Как жизнь там, в родной Пасадене? Всё такая же тихая? Ах, братишка, как же я хочу, чтоб ты научился беречь и полюбил эту тишину. Как же не хватает её сейчас мне, всем нам, тишины наших мирных улочек, теплого света в окошках наших маленьких домом. Я только что вернулся за новым запасом бомб. Как и все мои товарищи по бригаде,  я выполняю приказ. Мы бомбим Кёльн. Не знаю, Сэмми, осталась ли там, внизу хотя бы тысячная доля той самой тишины…»;
 «Здравствуйте, мама! Рад сообщить вам, что письмо ваше и посылочку я получил. Только зря вы беспокоитесь насчет продуктов. Мне тут всего хватает. За носки и теплые стельки спасибо. Я поделился ими с моим добрым другом, моим земляком из Лос-Анджелеса, с Шаро Хаймом. Я уже писал вам о нём, мама…».
Все эти письма попали к Лоренсу через руки той, состарившейся уже, подружки тех самых солдат, которые, прилетая в Штаты, домой на побывку, или на долечивание, прежде всего, заглядывали к ней. 
Истосковавшиеся по нежности вояки, забывали у неё письма своих друзей, а иногда и письма своих командиров, а она после уже, доставляла их адресатам. Ну, если на письмах были адреса. А те, на которых их не было, остались у неё, «на память».
Вместе с фотографиями любезно (ну и за вознаграждение, разумеется) они были предоставлены ею «милашке Тедди, писателю», который обещал написать в своей книге и о ней.
Эту женщину восьмидесяти девяти лет – даму в узком черном платье с разрезом от бедра, Лоренс встретил на выставке военных фото. Она ходила по залу с бокалом хереса в руке. Весьма бойкая, веселая, по всему видно, не унывающая «вечная леди». Она умело кокетничала с молодым писателем, а когда услышала, что кроме вознаграждения её ожидает ещё и «счастье быть увековеченной на страницах книги о героях второй мировой», с радостью подарила «милашке писателю» своё фото «из тех самых дней». С надписью на обороте: «Я всегда знала, что любима моими и вашими героями. - Тедди Лоренсу, с пожеланием удачи, -  Оливия Смайлик».
«Сестренка, пишу тебе из Мангейма. Это тихий городок, чистый, с красивой церквушкой в центре. Мы вошли туда, без единого выстрела. Уверен, мы бы и вышли из него, без единого выстрела, если б не маленький тринадцатилетний засранец. Парнишка немец, выстрелил из окна дома из пистолета. В нём был один единственный патрон. Если б ты только знала, как жаль, как  нечестно, как горько и глупо погиб мой друг Микки,   наш весельчак Микки, водитель нашего джипа. …Жаль и мать этого засранца. Наш ротный в сердцах шлёпнул его. …Мне жаль...».
***
Тед вынужден был забрать урну с прахом из дома своего деда Джо. «Я не против того, чтоб она ожидала своей участи здесь, Тед, но… её плохая аура, боюсь, она испортит радость моих медитаций».
Тед доехал с урной до аэропорта и …тут же вернулся, обратно к двери дома деда.
– Привет, это снова мы: я и прах твоего брата. Дед, у меня два… последних вопроса. Во-первых, насколько давно ты занимался сбытом своей совы? И второе: она была девочкой или мальчиком совой?
Джо выглядел так, будто его растолкали, выведя из глубокого сна.  Теду пришлось повторить свои «во-первых» и «второе».
-А…э…имеет значение? Для кого? Для чего это важно?
-Дед, послушай, если это было недавно, тогда мне стоит остаться и поискать эту Мерфи. А вдруг она живет где-то тут. Представь, родственница тому Мерфи, который был другом нашего Арчи.  Ну вот как мне её найти без тебя? Только через твою сову. Я хочу дать объявление по поводу совы другого пола.
-Тедди, но у меня было чучело совы. И мне совсем не было дела до её пола.
-А! Так значит, девочка. Хорошо! – Тед рукой отстранил деда от двери, вошел в дом, сел на диван, поставив урну обратно под столик с орхидеей, и стал писать объявление в «социалке»: «Предлагаю в обмен на военные артефакты чучело полярной совы – мальчика. Просьба, обращаться лично, …по адресу …».
Дед был возмущен тем, что его адрес попал в социальную сеть. Но Тед упрямо твердил, что … тоже не желает портить ауру своего дома присутствием урны с прахом умершего.  - Я вообще склонен к психическим фантазиям. Ты же знаешь, как часто меня тошнит от всех этих ваших …фотографий с трупами. Мне будет мерещиться твой брат. Он лично просил нас с тобой, развеять его прах над могилой ВАШЕГО отца. А место это мы можем найти лишь тогда, когда нам кто-то на него укажет. И этим кто-то может оказаться родственница друга твоего отца. Его звали Френк Мерфи. У меня есть его фотография. Если твоя любительница сов узнает в ней своего предка, мы оба спасены от нежелательных флюидов в наших домах. …Ты согласен?
Дед поворчал, потом …накрыл урну колпаком из фольги и пошел наверх, медитировать. – А ты, …что ж, располагайся. Будешь сам встречать тех, кто придет сюда …за совой, …которой у тебя нет».
К счастью сова в городе Нью-Йорке требовалась немногим. За те три дня, которые Тед наметил посвятить ожиданию женщины, которая имела представление, кто был  Френк Мерфи, к Джо Лоренсу пришло только восемь человек.
Восьмой была учительница по биологии  - Тери Мерфи.
-Добрый день!
-Добрый. Ваше имя? – Задавая этот нелепый для данного случая вопрос, Тед правильно предположил, что дождался ту, которую хотел увидеть.
Перед ним стояла молодая женщина, крашенная шатенка, но с неожиданно печальным взглядом глаз, изумительного синего цвета. – Вы за совой?  - Она не ответила на его вопрос просто стояла и смотрела на него. Пришлось, прервать молчание и задать очередной дурацкий вопрос.
Но женщина продолжала молчать.
Она не разглядывала молодого мужчину,  стоявшего в дверях, она даже не обратила внимания на слова второго, уже знакомого ей лица, произнесшего за спиной первого: «Это она! Войдите! …Тед, да пропусти же её. Тед, слышишь меня? Простите его неуклюжесть. …Тед? Ты что же, решил озвучить своё враньё, вот прямо так, в лоб у порога?»
Женщина сморгнула. – А…так у вас нет другой совы?
Лоренс вышел за дверь. Разговор пошел на узком крыльце. То есть, Тед и женщина стояли за входной дверью, и почти касаясь друг друга.
- Я солгал насчет совы. Сова – это только…простите, ловушка. – Дальше Тед заторопился, он заметил, женщина решила уйти.  - Дело  том, что я… меня зовут Тед, Тед Лоренс. Я ищу родственника. Он погиб во вторую мировую войну. В прошлый раз вы предложили моему деду армейский жетон с именем Френка Мерфи.   У моего прадеда, у него был друг, Френк Мерфи. И я подумал…
-Так вот почему мне показалось ваше лицо знакомым. – Женщина заметно смягчилась.  - Вашего прадедушку звали Артур? Артур Лоренс?
Джон, ухватившись за рукав рубашки, потянул внука в дом. - Да войдите же вы в дом! Тед, что такое, на улице не май месяц! Ты выморозишь мне дом.
Февраль в Нью-Йорке, и правда, был не особенно теплым. Накануне опять выпал снег, и сырая прохлада всё ещё разносилась по улицам.
- Так как же вас зовут?
-Тери Мерфи. Я … очень дальняя родственница Френку Мерфи.
Джон решил прекратить разговор на крыльце, воспользовавшись кардинальным способом. – Тед, …я всё же закрою дверь, ты не против?
Тед пригласил гостью войти. Джон нехотя, но всё же засуетился. Принёс чайник, чашки и пирожные.
Рядом с диванчиком снова запахло гвоздикой и ванилью. 
Однако гостья оказалась на редкость немногословным учителем. Она отвечала Теду, но сухо, неохотно. Иногда лишь кивала на заданный ей вопрос.
- Но ведь вы почему-то всё же догадались, что Артур Лоренс  - это мой родственник. Вы назвали имя, тогда откуда оно вам известно, если о Мерфи вы ничего сказать не можете?
-Не могу.
-Ну и?
-А вы …похожи на портрет. Под ним написано: Артур Лоренс.
- Портрет?! …У вас есть портрет моего отца? – Джон тут же придвинул пирожные ближе к чашке гостьи. (Но та как будто была довольна только чашкой горячего чая).
-Нет. У меня - нет. Картина висит на стене в доме моей тёти.
-И…где же она живет, далеко?
-Нет.
-А где же?
-В соседнем штате.
-А…как её здоровье? Вы давно виделись с ней?
-Я только вот вернулась от неё. – Тери улыбнулась. – У неё маленькая квартирка. Большой портрет висит в гостиной. Всё время прямо перед глазами. Внизу картины имя – Артур Лоренс.
-Странно. Но мой папа не был художником. – Джон улыбался гостье и незаметно толкал в бок Теда, который успевал есть, пить, но совсем не следил за тем, что гостья так и не притронулась к сладостям.
Тери улыбнулась. Отпив чаю, она поставила чашку на стол и, сложив руки на коленях, ответила: «Я не сказала вам, муж моей тёти был художником. Портретистом».
-Но что-то я не помню такого факта в биографии моего отца. Он никогда не рассказывал о том, что с него рисовали портрет.
Тери, несколько смущало пристальное внимание, особенно со стороны молодого вальяжного мужчины. Тот, по-видимому, даже не замечал, что его правая нога слишком тесно прижимается к её левой ноге. Тери осторожно передвинула ноги, снова оглядела накрытый к чаю стол. Она очень сожалела, что дала себе слово, не есть сладкого до дня Святого Валентина. Она собралась удивить своих коллег, великолепным красным платьем, купленным ею как раз во время поездки к тетке.
-Иногда Гарри рисовал, пользуясь фотографией. Но это если лицо человека чем-то его впечатлило.
-То есть, возможно, в доме вашей тети есть и фотография моего прадеда?
Тери перевела взгляд с вазы с пирожными на молодого Лоренса. - Я не знаю. – Она виновато улыбнулась. Пожала плечами. – Возможно,…есть.
Тед обдумывал план, как добыть адресок нужной тетки. Но объявить о нём ему мешал Джон. Дед толкал его в бок, по-видимому, указывая на то, что он  слишком увлекся сладким. Тед мимикой успокоил деда, мол, не толкайся, я понял, это – последнее.
Тед сунул маленькое пирожное целиком в рот и, едва прожевав, всё же решился напроситься  в гости к тёте Тери.
Но начал, не пугая её. Издалека начал: «Тери, дело в том, что я…пишу книгу. Об Арчи. Я не навязываюсь, ради бога, поверьте, …нет, но…обстоятельства вынуждают. Мне нужно поговорить с вашей тетей. И, разумеется, нужно, чтобы она была расположена к такому разговору.
-Но я,… я не знаю, …а что вас интересует?
Тед осторожно плел сеть. - Понимаете, Тери,  мы не уверены, где точно закончил свой последний бой майор Лоренс. Понятно, что в Германии, но где точно? Дело в том, что произошла ужасная вещь, путаница с армейскими медальонами. Мы перевезли сюда, в Штаты, гроб с телом бойца, танкиста, на котором был овальный офицерский жетон Артура Лоренса. Все данные указывали на то, что в гробу был он. Но, как показала последняя экспертиза, - Тед, как фокусник, взмахнул руками и, …в них оказался документ, выданный немецкими экспертами, -  это не наш Арчи. Хотя рост, размеры скелета – всё это как бы совпадает. Вы не знаете, Мерфи был…- Тед помедлил с вопросом, уже прозвучавшим в его голове. Но, решив, что это может помешать дальнейшему разговору, задал иной вопрос.  – … был высоким мужчиной?
-Даже не знаю. Я видела лишь одну фотографию. Это был военный снимок. Пара мужчин у танка. Мне показали на одного, сказали, что это мой прадед. Даже не скажу, какого он был роста. Трудно соизмерить. Но, мне кажется, с офицером, что был на фото рядом, они были одинакового роста. …Ах, Лоренс! …Майор Лоренс, точно! – И дальше без пыла.  -  Лоренс, да, вспомнила. …Он был…майором. Красивые светлые глаза, два ордена, … красивая форма…- Тери задумалась, потом опустила голову, будто прячась от взглядов в её сторону. – Извините, мне сложно. Наверное, я мало чем могу вам помочь в  ваших поисках. Я ничего не понимаю в воинских званиях. Возможно, этот человек и не был майором.
-Был. А что ваша тетя? Как вы думаете, она может знать о Мерфи больше?
Тед и Джон переглянулись. Естественно, что Джон был немного возмущен нахрапистостью внука. Ведь вопрос Теда выглядел так, как будто он напрашивается на приглашение. Переглянувшись (с Теда, как с гуся вода), они снова посмотрели на Тери.
Та снова сцепила пальцы рук и прижала их к коленям. Виновато улыбнулась, переводя взгляд с одного лица на другое. – Простите, но я не знаю, захочет ли она…
-А если ей позвонить? Просто скажите ей, что случайно встретили родственников того самого Артура Лоренса, с которого был нарисован портрет.
Тед добавил, к сказанному Джоном: «Сразу скажите, что мы не на счет покупки портрета. Мы всего лишь хотим знать его историю».
Тери был предложен мобильный телефон. Она оказалась, достала свой.
Немного путано, чуть-чуть настойчиво, под пристальным взглядом мужчин, ей всё же удалось уговорить тетю на приватный разговор с родственниками того человека, чей портрет украшает её крохотную гостиную.
Тери подняла глаза на Теда. – Она сказала, что готова приехать.
-Сюда?! – разом вскрикнули мужчины. Но тут же и осеклись.
Джон пожал плечами и, нехотя, кивнул.
Тед тут же заявил, что «они будут рады». – А…как же портрет, мы его увидим?
-Да. Она сказала, что привезет его.
Мужчины переглянулись. Типа, мол, что ж, хотя б так. Настаивать на визите в соседний штат они не стали.
Тед упрямо напрашивался на то, чтоб проводить Тери до её дома. Но та, попросив его остановить машину в месте «вот здесь, мне будет удобно, я дойду», как бы отказала ему. Вздохнув, он сделал, как просили. Хотя ему очень хотелось, посмотреть на жилище девушки, которая, по его мнению, всячески избегает разговора о родстве с цыганами. По-крайней мере, на людях.
***
На другой день, то есть, даже ближе к вечеру, у здания автовокзала Тед и Тери, почти всё время, молча, ждали появления автобуса с номерами соседнего штата.
Тетя Тери оказалась весьма привлекательной старушенцией, в которой значительно сильнее были выражены цыганские корни. Пышные формы женщины были туго затянуты в яркий зеленый костюм от Прадо. Прическу венчала маленькая коллекционная шляпка из ткани, отливающей золотом. На руках браслеты, на пальцах – перстни. Но, тем не менее, вульгарной дама не выглядела. Да и при общении таковой Теду не показалась («занятная  вдовушка почившего художника»).
Дама имела при себе огромный чемодан. Он оказался легким. Тед положил его в багажник, затем, усадив дам, двинулся на машине дяди к его дому. 
И прямо сразу, с порога стало ясно, что «старички» нашли друг в друге нечто роднящее их души. Джон, как вдруг оказалось, «отлично» разбирается в живописи. А миссис Хорст  - удивительно просто справляется даже с наиболее сложными упражнениями йоги. Она даже продемонстрировала кое-что. Тед был поражен.
- Я готова предъявить вам описание этого портрета.
-То есть?
 - То есть, рассказать, когда была сделана фотография, кто на ней изображен и почему мой муж взялся рисовать этого человека.
-И?
Все четверо уместились на диванчике. Чтобы посмотреть в лицо сидящего соседа, приходилось слегка наклоняться корпусом вперед или назад. На столике, где стояла тонко пахнущая орхидея, снова появились чайный сервиз и сладости из кондитерской лавки, заправляемой кришнаитами. 
Теду была вручена пачка документов. В ней было два солдатских письма, датированных мартом тысяча девятьсот сорок пятого года; листок, на котором было написано «Описание. Портрет Артура Лоренса» и небольшая, с ладонь фотография двух мужчин, снятых на фоне американского танка М4 «Шерман». С надписью «Март тысяча девятьсот сорок пятого. Ремоген наш!».
Тед прочел всё написанное вслух. В письмах Френка Мерфи своей дочери звучали тепло и грусть от разлуки. Как оказалось, жена сержанта бронетанковых войск умерла при родах и девочка – его дочь оказалась на попечении дальней родственницы. «Куколка моя, моя Терри, появилась минутка и я спешу написать, что очень скучаю по тебе….».
-Муж любил лица, в которых звучала музыка жизни. Он сделал три так называемых солдатских портрета. И два из них – по фотографиям. Помните, был газетный снимок  генерала Эйзенхауэра? Он ещё после стал легендарно известным, …снимок в газете, помните? Портрет с этого снимка рисовал и мой муж. Теперь эта картина украшает стену  Главной библиотеки Мартинсберга. Её рисовал мой муж – художник Гарольд Хорст.
Женщина горделиво откинула голову назад и перекинулась взглядом с Джоном. Тот снимок Эйзенхауэра припомнил. Потому многозначительно кивнул, как бы полагая, что и портрет с того снимка должен был выйти недурственным.
Тед был прагматиком. То есть, менее тонким дипломатом в общении со старыми дамами.  – Эйзенхауэр, это, конечно, красиво,…но… нам бы хотелось взглянуть на Арчи. Если можно.
Тери помогла своей тёте распаковать чемодан и достать картину.
Тед засек, в чемодане не одна картина.
Мягкая обертка была с картины снята, и та была установлена на стул. Напротив дивана.
Лоренсы были приятно удивлены: в мужественном лице крепкого мужчины, одетого в парадную форму офицера бронетанковых войск времен войны легко узнавался  их ближайший родственник. И сходство портрета с парочкой мужчин, сидящих в гостиной, было заметным. Тед сам признал это, поглядев в зеркало пудреницы, предложенной ему Тери. – Черт! Так это у него были серые глаза? Я видел только черно-белые снимки. Да и те порыжели от времени. У отца глаза были голубыми, у мамы - зелеными, а у меня, …как на портрете – серые. – Тед подался корпусом назад. – Джон? – У Джона тоже были светлые глаза: серые с пронзительно черным (бездонным) зрачком. Как у Теда. – Понятно. Признаюсь, я не ожидал. То есть, понятно, что сходство должно какое-то быть…
В описании к портрету было сказано, что ежедневная форма на майоре была заменена на парадную. «Для придания портрету оттенка обобщения».
-На фото, - уточнила миссис Хорст, - он был одет в обычную военную форму цвета хаки с нашивкой на рукаве куртки. Но в письме, пришедшем после войны от имени Президента Трумэна,  указывалось, что Френк и его боевые товарищи  были награждены Серебряной звездой. После муж уточнял, относительно майора Лоренса. Оказалось, он был награжден высшей наградой за отвагу и мужество – медалью Почета. И мой муж решил, что парадная форма на офицере со всеми его наградами и лентой с медалью Почета  - это будет заслугам майора соответствовать. Он всё это изобразил. …Мне нравится.
Да всем тут это нравилось! Только Теду нужна была ещё и информация.
-Получилось очень даже живо, никакой искусственности. – Продолжала вдова художника. - А лицо, поза – это всё с фотографии. К сожалению, когда мне пришлось продать дом, …все эти переезды, знаете ли, …многое потерялось. – Дама снова чуть-чуть отклонилась корпусом назад и встретилась с понимающим взглядом Джона. – Некоторые вещи приобретают значение лишь тогда, когда мы их теряем. Вы понимаете? – (Кивок Джона) Взгляд её на Теда. (Тот пока мало чего услышал, потому и понимал – не особо много). – Я о письмах, о старых военных снимках. Э…что касается медали и ордена, то они хранятся в доме моей кузины. Она музейный работник и попросила  у меня ордена для постоянной выставки. Я отдала. Там есть даже табличка. На ней моя фамилия. Мол, ордена предоставлены…  - чуточку смутившись,  - ну, в общем, я отдала. – Улыбка как бы всему миру.  - Там они важнее. Их увидят все. …Многие.
Джон кивал головой. Из всех имевшихся в доме снимков его отца героя осталось только две выцветших фотографии. Лучшие снимки были розданы им по музейчикам и музеям, начиная со школьного, куда Джо перетаскал в свое время и письма отца, и фронтовые подарки, присланные последним в малюсеньких бандерольках с германскими штемпелями. (А после этим «делом»  занимался его племянник, а уже после всех,  …где только мог, их снова собирал внук).
Миссис Хорст передала в руки Теда все имевшиеся у неё материалы. С просьбой сохранить их и, разумеется, указать о них в книге. – Думаю, просить вас указать имя дарительницы – это было бы не очень скромно с моей стороны. Но… как пожелаете. – И, снова чуть-чуть смутившись, -  я ведь  мало имею к этому отношение. Даже, пожалуй, и не сохранила бы всё это, если бы не мой муж. Но… - взгляд на картину, -  вот этот портрет, Гари считал его удачным. И поэтому письма Мерфи, где тот упоминал имя Лоренса, он попросил сохранить. Для Гари этот портрет был чем-то вроде Моны Лизы для Леонардо. Он никак и ни за что не хотел с ним расставаться. Он считал его лучшим из того, что нарисовал. Даже мой… - не идет ни в какое сравнение. Мой портрет он называл «стилизованной фоткой».  Я, - дама снова отклонилась назад и перемигнулась с Джоном, - не была какой-то особенной красавицей, …когда служила шифровальщицей в нашей военной части.
Джон округлил глаза, многозначительно кивнул, мол, ого, …шифровальщицей! 
- Сейчас, я его покажу, и вы  сами увидите. – Дама всем мило улыбнулась, заранее испросив снисходительности.
Миссис Хорст сама извлекла очередную картину из своего чемодана и поставила её рядом с портретом Арчи.
Портрет рыжеволосой девушки в солдатской форме показался Теду удивительно светлым. От нарочитой, какой-то даже детской сосредоточенности в лице девушки, занимающейся серьезным солдатским ремеслом (возможно, и шифрованием, судя по листку, лежащему перед аппаратом, похожим на печатную машинку образца шестидесятых годов прошлого столетия), Теду трудно было сдержать улыбку. Глядя на яркую, совершенно не «солдатскую» картину, приходило на ум сравнение с картинами Греста, на которых он изображал хорошеньких румяных вышивальщиц. Даже униформа на девушке на портрете имела приятный оттенок зеленого. А обычно ржаво-коричневые камуфляжные пятна на ткани костюма, на портрете были в тон волос красавицы в форме. Имели оттенок молодой меди. В общем, в целом всё на картине казалось классно сочетаемым. Кожа рук бела, как лист бумаги на столе, фланель под машинкой – в тон глаз красавицы, а розовость её щек – в тон дневному свету за окном. И, тем не менее, портрет девушки был хорош.  Оставлял светлое, приятное впечатление. 
-Ну как, …похожа?
Отвечая на вопрос, Джон буквально зашелся в комплиментах. А Тед, благосклонно кивнув, снова уткнулся носом в попавшие ему в руки бумажки. (Которых из рук он так и не выпускал, хотя уже получил устное разрешение на владение ими).
«Так значит, они – Френк и Артур были вместе, в одной дивизии, когда этот «Шерман» пересек легендарный  мост Ремогена. А что же потом? Ах, ну да, потом девятая армия была разделена. Часть пошла на северо-восток, по косой за Рейн, для окружения одиннадцатой немецкой армии, а другая – двинулась, укреплять плацдарм на берегу Эльбы.  Майор Лоренс мог получить приказ, идти с батальоном к Эльбе. А сержант Мерфи – на своём «Шермане» - мог отправиться окружать армию Моделя. Или наоборот. Или…они шли одной дорогой. Вопрос: кто, где был? ...Вернее, с Мерфи – ясно, он оказался на Эльбе. А вот Арчи?..».
Лоренс заглянул в записи, сделанные в архиве Калифорнийского университета. «Тринадцатое апреля. «Первая, третья и девятая армии на участке между Барби и Виттенбергом попытались захватить плацдармы на восточном берегу Эльбы. Но неожиданно натолкнулись на сильную немецкую оборону»».
За спиной Теда и Тери  шло миленькое воркование. Мод и Джон обсуждали фон картин.
Тед поинтересовался: «И больше, значит, ничего, никаких иных сведений? Или, может, у вашей кузины, которая работает в музее, есть что-то, что бы указывало на солдатскую жизнь вашего родственника в те далекие, и как я понял, последние дни его жизни?»
В гостиной воцарилось молчание. Да, создавалось малоприятное впечатление, что приезд уважаемой вдовы художника – это как-то маловато будет для молодого писателя.
И Джон взял контроль за обстановкой на себя. Он пригласил … СВОЮ (немолодую) гостью на свой… второй этаж. Чтобы показать картину, которая была «несомненным подлинником». – Это настоящий Пикассо.   Это секрет нашей семьи. Но для такой ценительницы прекрасного…
Тед и Тери переглянулись. Оставшись в гостиной, они сидели молча, не зная, как продолжить разговор, оставшись на пару.  И тогда …Тед предложил пойти на кухню. – Давайте, что-нибудь добавим к чаю. Как вы,  Тери, согласны?
И за едой молодёжь разговорилась. Темы задавала женщина.
Тед вкратце рассказал о своём «холостятстве», а Тери – о делах в школе. В доме запахло сладковатым ароматом благовоний. Откуда-то сверху доносились мерные звуки. Что-то вроде: ба-ба-ба, бу-бу-бу, би-би-би, бо-бо-бо….Обычная голосовая гимнастика. А казалось, будто звучит голос небес.
«Надо бы спросить, нужно ли это старой гостье?» Тед поглядывал на Тери, та молчала. Просто улыбалась на звуки, доносившиеся сверху. И Тед не стал вмешиваться в происходящее наверху. Он предложил Тери выпить. Наливочки Джона.
После этого женщина перешла к теме, как проще убить одиночество.
Потом наверху всё стихло. «Может, миссис Хорст из Мартинсбурга наскучило слушать истины чужой философии? Что-то совсем перестал звучать её голосок».
Но Тери это как будто не сильно волновало. Не стал беспокоиться и Тед. Они с  Тери плавно перешли к разговору о пользе книг.
Наверху полная тишина. «Может, пора уже идти наверх, да спасать бедную вдовушку от навязывания ей другого стиля жизни?»  Но и это не больно-то Тери страшило. От чая с ароматом корицы на щеках её вспыхнул румянец; частично выпавшие из узла на затылке волосы, при свете ламп стали отливать золотом; глаза колдовски заблестели. Она всё чаще не просто улыбалась на услышанное ею от Теда, оказавшегося весьма интересным собеседником, она вдруг начинала смеяться. Да, тихо хохотать своим, красивым звенящим смехом «ха-ха-ха-ха…». И Лоренсу самому начало казаться, что разговоры про то, что он человек интересный только в том, что он пишет (а так – он занудливо скучный) – это поклёп. Это привирают.
Он припомнил все самые смешные шутки; все самые занятные анекдоты из жизни; он даже похвастался, что однажды сумел убеждениями унять напавшую на него свору собак. Он вообще вдруг так развеселился в своих россказнях, что не сразу заметил, что пожилая парочка, давно закончив свои вокальные этюды под сводами второго этажа дома, спустилась и теперь стоит на лестнице и тоже слушает его побасенки. И весело хихикает.
Тед заткнулся совсем, когда расслышал сказанное Джоном: «Вообще-то это случилось со мной. Здесь, на рыбной площади. Черт знает, откуда взялась эта свора. Я только-только залечил свою правую ногу, …а, так, …просто оступился здесь, на лестнице. Убежать от них я и, правда, не смог бы. Пришлось выкручиваться. …Тед прав, я действительно овладел их вниманием, давя на их былую человечность. Ну и камень в моей поднятой руке, конечно, помог. И понемногу они уняли свой злобный лай, и … мы  разошлись. Действительно, не покусав друг друга».
Толи от того, что Тед так неожиданно был пойман на лжи, толи просто по инерции, но Тери вдруг снова рассмеялась. Потом, отпив наливочки, произнесла: «Вот уж повезло собачкам!»
Тед смущенно глядел в пол. Теперь выходило, что и шутки, которыми он потчевал симпатичную училку, и случаи из жизни – это всё он выдумал. Но это было не так. То есть, не совсем так. Чаще как раз не его знакомые или родные попадали впросак, а именно он. Ну и что, что с собачками – это было не с ним? Остальное-то, …в большинстве,  - факты его нелепой биографии.
Он был смущен. И, именно из-за этого, тут же резко вернул всех  к теме, по поводу которой сбор: «Вы так и не ответили мне, так есть ли у вашей кузины что-то ещё? Есть ли  какие-то бумаги, документы, касающиеся вашего родственника – героя?  Вы сказали, ваша кузина – работник музея. Так может, там есть что-то ещё, что бы касалось последних дней Мерфи?»
Дама, спускаясь по лестнице, ответила вопросом: «Да что вам дался наш Мерфи? Вы хотя б со своим  родственником как-нибудь разобрались. Мне тут сказали, вы перевезли сюда прах не того солдата. - Миссис Хорст приблизилась к столу, подняла глиняную вазу, близоруко посмотрела на неё. – Это что ли прах его?»
 Тед смотрел в пол. Тери, прикрыв рукою свой рот (будто никак не могла справиться с накатившим смехом), немного испуганно следила за ним взглядом.
Джон, забрав урну из рук гостьи, убрав предмет назад, за ножку столика, на котором стояли чайные пары, весело ответил: «Нет, нет. Что вы. Это всего лишь отжимки моего братишки-близнеца».
И…вдруг пошла в гору тема о близнецах. Оказалось, в роду Мерфи их было много. Близнецы были у прапрадедов, у прадедов, у дедов.
-Вот только мы с Тери как-то упустили случай и … остались без оных. Да, Тери?»
Не зная, что и сказать на такое, девушка тихо пробормотала: «У меня в классе есть две девочки…близняшки. Лишь год проучив их, я научилась их различать».
-О! Вот с этим – подождите! – Джон веселился дальше. (Тед был в сомнении: не курнули ли чего старички, уединившись?) Мы тоже часто играли с Тони  друг в друга. Специально волосы друг под друга зачесывали и выбривали. А скольких девушек мы разыграли…
Тед, посмотрев на Тери, уже как бы и забыв о своем смущении, спросил: «Вам плохо? Вы держитесь за …». – Он показал на рот. 
Тери, смутившись. Тут же отняла руку от лица. И, не зная, как отвести от себя пристальные взгляды, неожиданно поддержала Теда. Напомнила о его вопросе: «Тётя Мод, Теда интересует Френк Мерфи именно потому, что он был другом его прадедушки. – Посмотрев на Теда, - ведь вы потому и привезли прах брата – близнеца Джона сюда и поставили вазу под его стол, потому что не знаете, куда высыпать  её содержимое. – Посмотрев снова на тётю. – Думаю, тётя, нам стоит как-нибудь побывать в Пасадене. Возможно, именно там похоронен наш родственник – герой. Я о Френке Мерфи».
-Да, думаю, …как-нибудь…надо. В Пасадене, я так понимаю, живете вы, Тед? Что ж вас всех так разбросало-то?
-Э…война. Жизнь в те годы.  Но сам я из Лос-Анджелеса. Там дом моих родителей. Теперь я в нём живу.
-Они живы? Ваши родители. Вы, наверное, человек семейный. – Она улыбнулась, оглядев упитанность Теда.
-Э… нет. Родителей нет. Из близких – дочь. Моя дочь. …Бывшая супруга.  Вот тут, - мой двоюродный дед… Джо Лоренс.
-Ваш отец был сыном брата Джо, так?
-Да.
-Ну вот, кажется, теперь я начинаю понимать, кто есть кто и кому кто приходится. – Взгляд на мужской портрет. – Думаю, об этом -  у Мэри что-то да найдется. Я о вашем герое. Мы  - я и Тери - нашим  - не сильно интересовались. До сего дня. Правда, милая? …Ты порозовела. Вы тут веселились, пока нас не было, да? …Ну ладно. Если б не Мэри, наша хранительница музея, мы б, …ну да, конечно, нужно помнить о героях. Нужно. Конечно же, нужно. – И в сторону Джона. – Нам, наверное, уже пора отправляться в отель?  Мы у вас загостились.
Джон стал уверять гостей, что время для отдыха в одиночестве у него безгранично, что гостям он всегда рад, но Тед решил сразу расставить точки над «i». – Так как же насчет поездки в музей вашего города? Я думаю, мне было бы проще вступить в разговор с вашей кузиной в вашем присутствии. Вы согласны организовать такую встречу, миссис Хорст?
Вдова художника снова покружила возле двух картин, установленных на стульях. – А знаете что, …Тед, - она медлила с ответом. И в этом чувствовался отказ. Её взгляды на картины несли в себе энергетику любви, даже как бы верности, - думаю, такая встреча может иметь место. То есть, - хитрая улыбка молодому мужчине, - Мэри, конечно же, даст вам щелчок, если вы захотите вот так, запросто, воспользоваться экспонатами музея в личных, тем более, коммерческих целях.  - И тут же, – но, я думаю, …выход есть. – Щелчок пальцами. - Я знаю, как подступиться к этой зануде!
Воцарилась тишина. Некоторый актерский талант в тёте Тери всё-таки имелся. Сама же девушка, бросая осторожные взгляды на молодого Лоренса, от тёти никаких снисхождений не ждала.
Пока они ехали сюда, Мод долго интересовалась финансовым состоянием «старика Лоренса». Но, кроме того, что у него есть дом и тот, возможно, полон всякой всячиной, вроде чучела полярной совы, Тери ничего не знала. Поэтому ответила уклончиво: «У таких старых всегда есть что-нибудь на черный день».  И её тётя, услышав такое, потерев руки, ядовито произнесла: «Замечательно! Вот и …замечательно!» Поэтому Тери немного напряглась, когда заговорила её тётя.
И вот, чуть-чуть удлинив паузу, улучшенная копия старушки Сары Бернар закатила глаза и томно произнесла: «Ну хорошо! Поступим так: вы покупаете мою картину у меня и дарите её нашему музею от своего имени. Золотая пластинка с именем щедрого дарителя и всё такое, уверена, откроет вам доступ ко всем оригиналам, имеющимся в нашем музее. Я так же уверена, что за свой щедрый подарок, вам позволят сделать нужные вам копии, и даже разрешат их использовать в вашей книге, …допустим, …за сто тысяч долларов. Ну, как вам мой вариант? – Жест рукой – давайте, давайте! – Обдумайте мною сказанное. Мы вас не торопим. – К Тери, - миленькая, мы отправляемся».
Тери поставила запотевшую рюмку с наливкой на столик, попрощалась (неопределенно с кем) и потянулась рукой к чемодану.
Но Мод остановила её легким жестом руки – не нужно.
И личные вещи вдовы остались в доме Джо Лоренса.
После того, как женщины, уже никем не задерживаемые, покинули дом, Джон за руку потащил внука назад - к дивану. – Послушай! Знаешь, что, Тед, …я конечно, понимаю, у тебя бизнес, обязательства там всякие перед издателем. У тебя амбиции молодого писателя. Но я… - пальцем он сначала указал на урну с прахом братца, а после погрозил им, уж не понятно кому, - не стану  тратить деньги на исправление этой ошибки. Я предупреждал Тони, не уверен, нечего трогать чужие могилы. Это чревато дурными последствиями. Я говорил ему. И вот…тебе.
Тед, поняв, что сейчас пойдёт экскурс в чужие традиции и философствование деда может затянуться до полночи, он его перебил: «Джон, ты мог бы к деньгам, данным за сову, попросить дополнительные сорок серебряников. И, думаю, ты бы их получил. Но ты этого не сделал. Ты попросил именно военный раритет. И отдал чучело тому человеку, который принес тебе в качестве довеска  жетон танкиста, погибшего в войну.
Тед помолчал. Он ничуть не хотел обидеть деда, но он горячо желал, чтоб Джон сам, сам лично высказал тайную мысль своего сердца – отец при разводе выбрал его. Его, а не Тони!  И эта сыновья благодарность, Тед считал, именно она  - заставила поступить его деда так, как он поступил.
Но Джон, молча, смотрел в пустые сложенные ладони и молчал. Никаких тайн сердца он не выдавал.
И Теду пришлось продолжить давить на его чувства. -  Дело ведь не в деньгах, так? Скажи, дело не в деньгах.
Джон покачал головой. – Это не моя вина. Почему я должен платить? – Взгляд на мужской портрет.  – Отец был добр ко мне. Он был справедлив …в отношении меня. …Но, я не хочу, чтоб его портрет был в моём доме.
Тед поперхнулся слюной. – Что?! …По-че-му?!
Джон сопел, хмурился и, опустив низко голову, молчал. Потом он туго сдавил ладони между коленей и, подняв голову, захотел ответить, но…чуть ещё подумав, покрутил головой – нет, и всё же промолчал. 
Тед подвинулся к нему, обнял за плечи. – Старик, ладно, успокойся. Я понял, ты принципиально не хочешь платить за картину запрашиваемые деньги. Но ты согласен, она их стоит? Картина великолепная, согласись? …Дело только в нежелании платить или…
Джон взвился всем телом. Он резко вскочил с дивана, болтанув в воздухе своей нерабочей рукой. Но тут же, будто без сил, плюхнулся на диван снова. И отвернулся от внука.
Он молчал, молчал, …потом тихо произнёс: «Нет. И ещё раз - нет. Дело не в деньгах… как таковых. И эта картина, - быстрый взгляд на женский портрет и назад – на портрет отца, - она, она  стоит того. Дело в другом. Я повторяю, я просто не хочу его видеть… здесь».
-Да почему же?! Джон, почему?!
Старик, сдуваясь, как шар, силясь сердцем, ответил: «Он разлучил меня с моей матерью. И я думаю,  это Тони хотел ехать с ним. А я, я бы остался с мамой».
Тед был сражен ответом, абсолютно перечеркивающим его предположения. – Джон… - Он теснее обнял старика, прижимаясь к нему боком. – Джон, прости. Прости, меня. Да, конечно же! Конечно! Вы же такие разные …близнецы. Такие… одинаково похожие на отца внешне, но такие разные в принципе. – Он посмотрел на картину. А конкретно, на волевой взгляд его отца.  - Черт, это же видно! Я же чувствовал, я чувствовал, но…
Тед отцепился от старика. Сел, сутулясь, зажав ладони между коленей.  – Это я, ровняясь на себя, так решил. Я  ошибся. …И это потому, что для меня иконой был мой отец. Прости, Джо, я не особо понимаю твой Космос, я, …я верил отцу. Только ему! И даже тогда, когда внутренне подозревал, что он не точен. …И даже иногда не прав. Но я верил ему. Это на уровне высокой веры, которая не требует доказательств.  Отец – лидер, а я – обязан. – К деду. – Джон, прости. Я думал, у вас с Тони так же. …Послушай, …я куплю этот портрет. Мне он тоже как бы …дома ни к чему. От того, что там есть, от этого хоть бы кто избавил. У самого руки не поднимаются выбросить. Ты и эта… вдовушка, вы правы. Не нужно цепляться за идеалы мертвецов. Уважать – одно, а жить этим – вы правы, это лишнее в доме. В доме должна жить любовь.
-Тед, мы могли бы вместе, …я не против, внести свою часть…
-За нас это сделал Тони. Ты же сказал, это его долг. И, думаю, именно о нём он и вспомнил, когда сказал, что изменил своё завещание и часть денег оставляет мне. И, представь, именно сто тысяч.  – Тед сунул руку в карман пиджака, долго там что-то перебирал, не вынимая руки, потом достал документ. Чек на сто тысяч. – Остальное, то есть, кроме этих ста тысяч, он оставил церкви. На реставрацию. По-моему, там затеяли менять крышу. В этой церкви его отпевали. Без меня, правда. Я торопился в Германию. На идентификацию. Потом я вернулся. …За  Тони».  – Тед потянулся рукой и …погладил шершавость именной вазы.
Джон выслушал. На последнюю откровенность кивнул. И, положив свою руку на колено внука, с улыбкой попросил: «Прошу тебя, не бросай меня тоже. Не хочу, чтоб моими последними проблемами были заняты только чужие головы».
Тед кивнул. – Да что там, …справимся.
***
Пока ехали до Мартинсберга, оказавшегося так себе городком, Тед и Тери тихонько переговаривались, сидя на передних сиденьях. Тери вела машину. Двое сзади, подслушивали их разговор, время от времени переглядываясь между собой. Но когда речь зашла о сове, проданной Джоном, последний в разговор молодёжи  вмешался.
- А почему вы решили её продать?
- Так…
Тед ответил за деда, снова предположив свою версию ответа: «Не только из-за денег, я думаю. Это пернатое просто не вписывалось в интерьер его дома. Я давно это заметил, но …молчал. Джон не любит что-либо менять в своём доме. Поэтому вся мебель у него из красного дерева, добытого ещё триста лет назад. Или больше. А сова, … и взгляд мне её тоже не нравился. – Тед улыбнулся, глядя в зеркальце над лобовым стеклом. – Джо, но ведь я прав, она не подходила?»
-Ты её боялся! Так и скажи! – Улыбка старой даме. – Я подстрелил её совершенно случайно. Любил, в своё время, пострелять в лесу. И тут вот… природе навредил. – Он легонечко постучал пальцем по плечу водителя. – Ведь навредил?
Тери старалась смять улыбку. Кивнула - да.
-Вот! – Джон отпил воды из бутылочки, поставил её назад, в сумку и продолжил уточнять о сове. – И я решил, в знак оправдания за свой поступок, хорошо заплатить известному таксидермисту, и тот …как бы мумифицировал убитую мною сову. Она была хороша. Ведь правда? – он снова постукал пальцем по плечу Тери.
Та кивнула. Потом переглянулась с Тедом. Её взволновало то, что содеянное нечаянно и давно расстраивает его старика до сих пор.
Тед двинул пальцами руки, как бы сказал, да ладно, он уже пережил и это.
Джон переглянулся с  соседкой. Мод кивнула. – Да, вы поступили как порядочный человек. Вы ведь уступили чучело специалисту. Тери даже, кажется, зарплату повысили в тот месяц, когда она подарила сову школе. Она теперь в твоём кабинете стоит, так?
Тери покрутила головой – нет. - В кабинете нашего директора. Он её …полюбил. Была даже статья в газете… фото директора и совы. Редкий экземпляр. Я про полярную сову.
И тут включилась в разговор Моди: «О! Газета, точно! Я же хотела рассказать вам о том, что прочла в газете про то, как в Лондоне, в аэропорту произошел взрыв самолета. Тед, там было ваше фото. Вы и девушка, которая сказала, …э…я процитирую, - женщина задрала подбородок, будто считывала с крыши салона авто, -  она сказала: «И вся эта масса, …ваша, Тед, …упала на меня во время взрыва. И это спасло мне жизнь». А как с вами? Вы как себя чувствовали? Что-то однобоко освещалось это событие. Об англичанах,  - это они написали, а сколько было американцев на том борту? Сколько их погибло, что чувствовали спасшиеся  - об этом молчок! Безобразие!
-Тетя, но ты же купила только одну английскую газету. Быть может, в других…
-Да как же!! Это в их манере! Во время войны, сколько крови они попортили нашим генералам своей тупой несговорчивостью. Тоже мне союзники! То канадцы куда-то не туда забредут, то эти, англичане. …Так ведь, Тед? Вы же, наверное, много там всякого прочитали.  А  я помню, наши газеты писали, то то их не устраивало, то другое.
Тед не знал кротких слов для сложных ответов. Но он ответил за ситуацию в лондонском аэропорту: «Они, эти, из прессы, они искали людей, которые бы захотели дать интервью. Но… такое событие, оно мало кому придавало духа красиво выглядеть на фотографиях. Мы все страшно перетрусили тогда. Никто не захотел ответить. Только эта девушка. Мы…действительно оказались тогда в соседних креслах.
-Она родственница мэра Лондона.
-Возможно.
-Так и есть! В газете это написали.
Тед пожал плечами, мол, написали  - и ладно.
Тери улыбнулась. Отвлеклась от дороги, скосила глаза на Теда.  – Почему же вы вчера не рассказали мне и об этом случае из вашей биографии?
Тед не ответил. Пожал плечами и промолчал. Отвернулся к окну.
Джон, чтобы снова привлечь внимание к своей персоне, вернулся к разговору о сове. – Я уверен, душа этой птицы простила меня. И возможно, мы с ней ещё встретимся.
Тед задумался о коловращении душ и посмотрел в зеркальце над лобовым стеклом. Мод Хорст с её всклоченной золоченой прической действительно чем-то напомнила ему сову: острый нос, большие темно-зеленые глаза и резко окрашенные дуги бровей; маленький темный рот и округлый подбородок… - А я, пожалуй, заберу свои слова назад. Сова была симпатичной. Теперь я понимаю вашего директора, Тери. Но, думаю, он слишком скупо оценил вашу заботу о пополнении чучелами наших школ. Я бы дал вам за это больше. Я дал бы вам целый …дополнительный отпуск.
Тери рассмеялась. – Тед, перестаньте!
Машина ехала, дорога не кончалась. Теду всё же удалось от разговора о мелочах, как-то цены на медицинские услуги, количестве нитратов в продаваемых овощах и несбыточность мечты на запрет свободной продажи оружия, перейти к интересующей его теме «Лоренсы в войне».
Тери вдруг спросила у Джо: «Так значит, ваш папа был профессиональным военным?»
- Да, …он был…профессионалом.
- Он сразу был в чине майора в войну?
-Да…он …был …впрочем, нет. Майора он получил чуть позже. Тед, когда?
-После Арденн.
Джон кивал головой, отвернувшись к двери. Глаза были тусклы, губы поджаты.
Тед наблюдал за выражением его лица в зеркальце, и по кислости вида, понял, дед не хочет  говорить об отце. Ему это неприятно. «Здравый эгоизм перетек в цепкое одиночество. Бойкая часть жизни отдана спекуляциям с недвижимостью. Парочка его дружков, из оставшихся в живых друзей-приятелей, уже и имени его не вспомнят из-за древности. А ведь среди них был и тот, кого он сильно любил. Сейчас он в порядке. Здоровье есть, память. …Есть, что продать, на что жить. И безбедно.  Удача тоже пока не подводит. И всё же как-то уж слишком легко он воспринял смерть брата близнеца. Или весть к сердцу не подпустил?  Я бы хотел. Потерять сразу обоих, я не настолько толстокож, чтоб выдержать это».
Джон попытался избежать уточнений. – Как вам Нью-Йорк, Мод?
-Э…впечатлил. Так ваш папаша был майором… – Она наблюдает за ленивым кивком Джона. Кажется, чему-то удивлена. – За подвиги, наверное, его повысили в звании?
Тед с тихой радостью от удовлетворения поддержал разговор. (Как бы только из вежливости).  – Ну, в общем, когда Америка объявила войну Японии, …Арчи Лоренс был только капитаном.
-Тед, ну кому это интересно?
Тед пропустил вопрос деда мимо ушей. Типа, просто не расслышал, кругом же машины, оживленная дорога. Не меняя ровного голоса, всё так же индифферентно, он продолжил: «Он был жителем Лондона, но таким, ...как бы чужим среди своих.
Вот это хитрый писака произнёс и замолчал, ожидая «поклёва».
Женское любопытство разыгралось. И, несмотря на то, что Джон снова повторил свой скучный вопрос (кому это интересно?), Тед, теперь уже как бы исключительно для любительниц сплетен, продолжил «подавать реплики», разумно ожидая какого-нибудь интересного отзыва на них.  - Арчи уехал в Англию из-за финансовых обстоятельств. Его английская супруга должна была получить наследство после своего тридцатилетия. Оно было небольшим: дом с небольшим участком земли и некоторая сумма наличности. За десять лет жизни в Англии Арчи так и не стал британским джентльменом. Семья, дети, дом, земля – этого ему было недостаточно для ощущения себя удовлетворенным жизнью человеком.
Джон: «Тед, это лишь твоё мнение». -  К своей милой соседке: «Это всё только мысли вслух нашего молодого и, возможно даже, талантливого писателя».
Тед и это, как бы, не расслышал. Он сделал вздох, проглотив колкость слов деда, и продолжил, (а дамы слушали с заметным вниманием, …а что им ещё оставалось делать в дальней дороге?) – А тут раз – война. Вероломная, кровавая, настоящее испытание для любви к отечеству. И он кидает… - Тед обернулся к деду, - я ведь не фантазирую, Джон, ведь так и было, он кинул жену, …дом, …сыновей, …обоих, и отправился на войну.
Джон сжал зубы. Летящий за спину пейзаж будто бы интересовал его больше.
-После участия  в Арденнской операции, это уже в Европе, Арчи Лоренса  повысили в звании. Он стал майором. И тут стоит сказать, после ранения там, в Арденнах, он стал чаще писать письма. Он писал одному сыну, оставленному у родственников в Нью-Йорке и второму – жившему с матерью в Лондоне. – Джон, я не сильно отклонился от правды?
Джон не просто промолчал, манкируя вопрос Теда, он ещё и попытался отвлечь внимание дам, указав на нечто занятное, замеченное им на дороге.
Мод вроде бы отвлеклась на даму, бесстрашно идущую по тротуару в центре своры уличных собак, но тут же вернула Теда к разговору о женщине, у которой война отняла и мужа и сына и надежды на семейное счастье. – И…что же стало с вашей прабабушкой, Тед? – Спросила она, не сводя напряженного взгляда с Джона, который уже явно страдал из-за боли в шее, долгое время повернутой от неё в сторону. 
- А…спилась.
-О!! – Мод моментально отвернулась от своего соседа, тоже принялась следить за людьми, прогуливающимися по тротуару, проложенному параллельно пляжу и дороге.
Джон, молча, разглядывал свой маникюр.
Тери, будучи учителем обычной школы, не видела в пьянстве большой трагедии, зато умела отыскивать светлые пятна в серости жизни. Поэтому сочувствием она поддержала не Мод, смутившуюся откровений Теда, а слегка взволнованного Джона. –  Думаю, ваша мама, Джон, гордилась тем, что её муж – ваш папа -  был капитаном действующей армии.
-Оставьте мою маму в покое. Ей нечем было гордиться.  – Джон любовался блеском своих ногтей.  -  Что такое капитан бронетанковых войск? Вперед танков, лететь по дороге на бронетранспортере, чтоб первым узнать, есть ли мины на дороге?  …Тед прав, мама не вынесла горя от разбитых надежд и тихо угасла.
Тед, облегченно вздохнул, разговор пошел. Он кивнул, мол, вот, я же не солгал и продолжил свой рассказ о судьбе предков, не сумевших пережить тяготы войны. – Люси Лоренс можно понять. Ей тридцать; дом, который должен был всецело стать её собственностью, разрушен бесконечными бомбёжками, проводимыми немецкой авиацией.  Равнодушные к её горю торгаши, как стервятники, накинулись на её одиночество. Ей предложили продать принадлежащий ей участок земли в пределах города, чтобы иметь возможность, купить  себе новый дом подальше, за городом. Она поддается на их уговоры и покупает небольшой домик в деревне. И вот война идёт к концу. Люси не особо образованна, у неё нет никакой профессии. И даже навыка жить, опираясь только на свои силы – у неё тоже нет.  Имея небольшие средства, она устраивает сына в частную школу, сама же находит место секретаря в маленьком коммерческом предприятии.  Тяготы жизни, неприятности дома, на работе, а ещё одиночество – всё это подтачивало её силы. А ещё тоска по былому счастью.  … Так получилось, женщина, не родившаяся тягловой лошадью, …да, она просто угасла. Насколько мне известно, она умерла, так и не получив ни одного из писем мужа. Хотя Арчи писал ей из госпиталя, будучи в Бельгии, потом из Германии.  Оказалось, её близкие, пока дом был цел, утаивали от неё его письма. И после, когда дом был разрушен, они и тогда не отдали писем её сыну. Им дважды пришлось поменять адрес проживания, …в общем, письма Арчи её не нашли. Люси так и не узнала, что он так никого больше и не полюбил. А о ней, о сыне  помнил …до конца жизни.
Мод поняла, что попала вопросом в болевую точку своего нового друга. Потому решила вильнуть, уйти от темы. Посмотрела в окно. – А ведь правда, погода меняется.  Кажется, сегодня обойдемся без снега. Ну и славно, значит, доедем без пробок. Как вы думаете, Джон?
-Да, надеюсь.
-Я, пожалуй, вздремну.  Джон, вы как? – Мод коснулась рукой плеча Джона. – Вы можете спать в машине, Джо? …Ладно, пусть, отдохнём. Дорога длинная.
Джон не открыл глаз, притворился задремавшим. Но он не дремал. Прикрыв глаза, он думал о том, что сказал Тед. А ещё о том, что могло бы быть с его жизнью и с жизнью любимых им людей, не случись та война.
Дорога шла ровно прямо, дорога виляла, а Джону всё не давал покоя вопрос: что было бы, если б?.. Он гнал свои фантазии к чертям, мысленно злился, ругая Теда за то, что («мальчишка») ковыряется в его ранах, будучи защищен горой безмятежных лет. И, в конце концов, усилием воли он заставил себя отключиться от всех этих тяжелых «бы, да кабы». Медитация успокоила его. И, духовно слившись с далеким пейзажем, с видом  светила, замутнённого облаками, и всё же мирно уходящего за горизонт, он, в самом деле, сумел заснуть.
***
- Вы не представляете, чего стоило лично мне, чтобы создать эту экспозицию в проекте «Война вторая мировая».
Тед мог бы возразить.  Почти три месяца проживания в Европе, перелеты туда – обратно съели почти все его  сбережения. А ещё неизвестно, будет ли иметь успех его книга. …Но, с жизнью в кредит он уже хорошо знаком, так что о потерях он переживал не долго. Его согревало то, что дорога доступа к материалам по войне в музее Мартинсберга для него действительно осветилась в приветливо зеленый цвет, …когда он поставил подпись в двух документах: «купля» и «безвозмездное дарение».
- Я собирала эти документы всюду, по всей стране. Иногда выманивала просто хитростью. Однажды мне отдал письмо своего родственника парнишка лет одиннадцати. Просто вынул его из рамки с фотографией, и …продал мне за пару порций фисташкового мороженого. Его мать даже разговаривать со мной не захотела. Но я не отходила от их дома, и парнишка с подарочком сам на меня вышел. – Мэри Постер притворно вздохнула, скосила глаза на племянницу. Тери стояла,  низко опустив голову (как бы интересуясь чистотой паркета). Постер немного оправдалась: «Гнусно, конечно. Понимаю. Но бизнес есть бизнес».
- Экспозиция великолепна. И понятно, что возни с этим было не мало. – Джон интересовался орденами, часто стучась о стеклянное ограждение лбом.
Теда интересовала глубина выставки. Ему нужны были солдатские письма. И особенно тех счастливчиков, которые действительно дошли до Эльбы. – Простите, а можно взглянуть на оригиналы во-он тех вот писем. – Он указал пальцем на одну из стен отведенной под экспозицию комнаты.
Мэри улыбнулась. – Вам сегодня…можно всё, мистер Лоренс Младший. – Она, играя искрой очарования, посмотрела на Джона.
Тот выпрямился, потер лоб и улыбнулся. – Благодарю.  – К Модди. – Меня тоже чуть-чуть повысили в звании. Вы мною будете гордиться?
Мод передернула сухими плечами, и пошла, посмотреть картины тематической выставки.
Пока троица, включая экскурсовода, ходила – бродила по залам весьма стеснённого музея, Мэри, Тед и Тери сидели  за столом, на котором были разложены папки с документами и стандартных размеров ноутбук, на экране  которого можно было свериться с расшифровкой текстов в письмах. Большинство из них были трудно читаемыми не только из-за подчерка солдат, а в виду сильной потрепанности. И Теду приходилось сверять электронную копию письма с его оригиналом.
«Два письма Мерфи. Из Антверпена и Магенхайма. В обоих упоминался Лоренс.
«…Если б ты знала, малышка, как красивы Арденнские горы! Как жаль, что я заметил эту красоту слишком поздно. Пока шли в наступление, пока отбивались от  неистового отпора фашистов, я не замечал ни быстротечности времени, ни мерзости погоды, ни даже того, что ранен в голову. Понял это лишь тогда, когда пришлось покинуть горящий танк. А после, в первый же день моего выздоровления, я заметил, время замедлилось. И настолько, что я стал слышать удары собственного сердца. А когда меня понесли на носилках в машину, отправлявшуюся в стационарный госпиталь, я увидел их – сказочные скалистые горы. На одной из вершин стоял полуразрушенный замок. Он был  в дымке тумана. Я до сих пор нахожусь под впечатлением. Жаль, не у кого спросить, было ли увиденное мною бредом или я на самом деле видел всю эту красоту. Я влюбился в неё с первого взгляда. Та картина так и не выходит у меня из головы. Мне сказали, что Джо Стаффорд ушел с нашим батальоном дальше. А мы с Арчи попали в передвижной госпиталь. Я с ранением в голову, а Лоренсу осколком повредило ключицу. Но со мной были сложности, меня отправили в тыл. А нашего «непробиваемого» майора медички так и не смогли удержать. Гипс сняли и он, с рукой на перевес, на джипе с пехотинцами помчался к нашим, в батальон. Тери, детка, со мной тоже всё обойдется. Всё будет нормально. Возможно, я слегка останусь одноухим, а в остальном,  - обойдется. И возможно когда-нибудь, когда ты чуть-чуть подрастешь, мы вместе приедем сюда, в страну, которая называется Бельгией. И ты тоже узнаешь, как красивы, как сказочно красивы Арденны. Они сняться мне. Как  и ты. До встречи, любимая доча. Твой папа Френк». 
Тед повернул голову, посмотрел на Тери. Та читала письмо вместе с ним, с одной лишь разницей, что он углублялся в каракули на пожелтевшей бумаге, бережно упакованной в файл, а Тери смотрела в экран ноутбука. И плакала. – Мне кажется, я когда-то уже читала это письмо.
- Ты в порядке?
Девушка сморгнула.  – Да. Но мне это только кажется. Я впервые это читаю.
- Речь идет о твоей бабушке.
-О двоюродной бабушке. Мы не близкие родственники.
-Но тебя назвали Тери.
Тед видел, письмо девушку взволновало, но она почему-то не хочет в этом признаться.
- Да, назвали. – Тери поднялась со стула. – Я, пожалуй, присоединюсь к Мод и Джону. Посмотрю картины.
Тед следил за нервозностью в лице девушки. – Тери, тут есть ещё одно письмо. Разве тебе не интересно узнать, что в нём?
-Нет. – Тери помедлила. Посмотрела в лицо Лоренсу. – Мне больше нравится твой пересказ. Ты ведь мне расскажешь, о чем оно? Я не хочу больше плакать. Война, это слишком…печально.
Он понял, письмо принесло ей боль, и не стал настаивать на компании. Улыбнулся. – Хорошо. Встретимся позже. – И, отвернувшись к папке с документами, снова углубился в чтение документов второй мировой.
«…Ну вот, малыш, у нас затишье и самое время, написать тебе, как у меня дела.  Но сначала вопрос: твоя тетя написала мне, что ты долго болела. Тери, как же так, мы же договаривались с тобой? И ты обещала мне, что встретишь папу подросшей и красивой. И здоровой, конечно. Помнишь? Ты обещала. Как же так, милая? Тётя пишет, ты промочила ноги и сильно простудилась. Тери, детка, войне скоро конец. А это значит, я скоро прилечу к тебе. Так что никаких простуд. А теперь о печальном. Война, даже идущая к концу, стреляет. И подчас попадает прямо в сердце. Мы с Арчи простились со Стаффи. Не стало нашего весельчака Джона. Бомба угодила в передвижную кухню. Погибла наша черноокая кормилица  - Сюзи Батл. Джон хотел помочь, оттащить тело от огня и тут - второй снаряд. И он на небесах. Нам с Арчи до сих пор не верится, что его с нами нет. Три года войны вместе. Большая сердечная потеря. Джо из Пасадены. Где-то там осталась его жена. Розалия Стаффорд. Если вдруг встретите, передайте ей, что он был славным парнем. Настоящим бойцом и хорошим другом. Скоро всему этому кошмару конец. Точно, милая! Мы уже схватили их за горло. Завтра – послезавтра  и тут никуда, - скоро Берлин! С одной стороны мы, с другой - русские. Это тиски для них. Это наша победа. Счет пошел на дни. Скоро прилечу. Ждите. Обнимаю, целую. Твой папа Френк».
Тед отвлекся. Посмотрел в сторону, куда ушла Тери.  «От чего боль? Рефлексия чувственности или всё же печаль по усохшим корням? «Не судьи мы». Но мы те, кому приятно смотреть на цветущие города.  «Калеки войн – вон с наших улиц!» С детства внушено: «иди за радостью!»  Но мало кто понял, за которой послали?  Даже с похорон близких мы стараемся отжать чуточку позитива – долгожданное наследство.  Истинно человеческое – сострадание -  уходит из нас. Постепенно уходит из души крик журавля. Роднее звучит волчий вой…».
Звонок СМС. Тед прореагировал на сигнал, не теряя мысли.  «…Роднее? А что это  я за всех, а как же Арчи? А  моя дочь? А как же Катя Джонсон? … Да и эти две  - …милые дамы. Свои заморочки, но шерстью же не обросли. И когти не торчат.  Надо верить в людей. В каждом есть и злое и доброе. И сострадание – если присмотреться, отыщется».
Тед начал шарить по карманам. Отыскал телефон. «Я  - тоже не зло. Просто приходится толкаться среди разных. Вот, вот опять забыл позвонить Лори. Моя малышка. …Как же удобно с ней было, пока она была маленькой. Она ловила каждое моё слово. Джей, устав за пару лет «затворничества», спешила уйти из дома: к матери, на работу, к подругам, в парикмахерскую. А мы с Ло читали книжки, смотрели мультики, гуляли в парке.  Она прислушивалась к моему сердцу. Разделяла мои мечты. Я был её героем и светлым днем и темными ночами. И вот она выросла. И увидела кого? И успела в свои тринадцать мятущихся лет понять во мне что? Что её отец не так уж и могуч. …Что он просто толстый…».
Его звонку отозвались.  – Алло, Лори? Привет, родная, это я. Как дела? Как бабушка? Да что ж такое! Ну и что, врач сказал? А в школе как? Умница моя. Люблю тебя. Как твоя мама? Не сердись на неё. Это она из-за меня. Нет? А… из-за бой-френда. Это хорошо. Нет, я к тому, что я уже второй месяц не высылаю вам денег. Брукс угрожает санкциями, я нарушил условия договора. Рукопись должна была быть сдана в типографию ещё в конце февраля.  А уже вот, и лето в разбеге, а я так и не вижу конца тому, что написал. …Нет, милая, я так не могу. Я стал закоренело взрослым. Мне больше не снести  груза ошибки. Что? Диета? Да как-то так. Накормят – сыт, нет – я справляюсь. А ты? «Влазишь» в то платье?  Это в то, что я подарил в прошлом феврале?! …Ты моя славная! Ты, ты красивая девушка, Ло. Всегда помни об этом. Я за эти полгода полсвета обошел. Да, теперь мне точно видней, ты самая красивая девушка моей жизни.  …А! что ваша тусовка понимает?! Дурачатся по туалетам, да пугают своих же 3 – D пистолетом. Они пока ещё слепы, Ло. Ты славная девушка, я тебе говорю. И скажи маме, деньги я пришлю. В этом месяце. Точно – в этом! Пока, милая. Спасибо, что потревожила меня. Тоже обнимаю тебя. Привет бабуле».
В комнату заглянула Тери. – Тед?
-Да?
-Прости, я помешала твоему разговору.
-Нет, я уже…закончил. Как картины?
-Так себе. Портрет майора Лоренса - лучшее, что у них теперь есть. Но я о другом пришла сказать. Там, в одном зале, вернее в комнате, там есть письмо. Оно на стене в рамке. Письмо от Энни Батл. Кажется, в нём есть кое-что о нашем майоре.
Тед тепло отреагировал на слово  «нашем». – Да? Ну, хорошо. Пойдем, посмотрим. – Он улыбнулся. А, выходя из комнаты, машинально приобнял девушку. Но, правда, тут же руки прибрал. И спрятал. За свою спину.  И снова улыбнулся Тери, тепло отреагировавшей на метания его желаний.
Лоренс уже прогнал «поиском» всю электронную базу музея. Искал на слова: «Девятая», «бронетанковая», «Лоренс», «Арчи», «майор», «участник  рурского сражения». Он перетряс все имеющиеся в музее списки, перелистал все фронтовые письма американцев, с победой дошедших до Эльбы. Но кроме двух писем Мерфи и строчки в списке погибших во вторую мировую – об Артуре Лоренсе больше  ничего не было. «Рядовой солдат войны. Никто и не обязан, помнить его лично. Капля в  тех сотнях тысяч, которых недосчиталась Америка. И слава Всевышнему, что Рузвельт доверил русским вершить дело. Старик, видно, хорошо знал, насколько немцы не любят проигрывать начатую ими войну».
Тед пошел за Тери. Та привела его в зал детских писем и рисунков о войне.
Пока шли, Тед дергал память за ниточки, вспоминая, откуда ему известна фамилия Батл. «Повариха! Упоминалась темнокожая повариха по фамилии Батл. Точно! Мерфи писал о том, как она погибла. Снаряд попал в передвижную кухню. Вместе с девушкой погиб и Стаффи – Джон Стаффорд. По спискам он значится как Джон Франклин Стаффорд».  – Тери, как ты думаешь, Энни – это уменьшительное от Анна?
-Возможно. Я бы сказала, что да.
-Адрес на письме есть?
-Там только само письмо. Пара строк детским подчерком. Но оно с картинкой. Очень интересной. Сейчас увидишь.
Тед пробежался взглядом по десятку детских рисунков о войне. Тери тронула его локоть и указала пальцем на противоположную стену «детской комнаты». – Вот оно.
«Моя младшая бабушка хранила эту рукотворную открытку много лет. Её нарисовала её сестра во время войны. Энн Батл. Одиннадцать лет».  Тед попросил снять рамку со стены. Разрешение было получено с предупреждением о бережном отношении к «единственному экземпляру». На обороте самодельной открытки, имевшей штамп  Дюрена, красивым подчерком было написано: «Очень скучаю по вас. Не тоскую, нет. Только скучаю. И люблю вас, очень! Ваша Сюзи».
На картинке изображены трое мужчин и одна девушка. Все в военной форме. Четверка стоит на фоне монументального архитектурного строения. Тед долго вглядывался в поистершиеся карандашные штрихи и решил, что это попытка изобразить по памяти Бранденбургские ворота. С американским флагом на квадриге. Темнокожая девушка нарисована рядом с мужчиной, поперек фигуры которого написано: «майор Лоренс». На плече темнокожей девушки рука второго мужчины. Улыбающийся высокий блондин отмечен как «весельчак Стаффи». На его плече рука третьего мужчины. «Мерфи! …Все тут! Боже мой, …сколько же ещё открытий чудных мне  могут принести поиски могилы Арчи?»
Позади Теда прозвучал низкий контральто Мэри Постер. – Подарки детей нашего города. Многие принесли нам свои лучшие рисунки о войне. Эта девочка нашла нечто лучшее. Она не умеет рисовать сама, зато вот, научилась хранить рисунки других. …Подарок нашему музею. – Экскурсовод пригляделась к надписям на картинке.  - …О! Да тут же написано «Лоренс»!  - К Теду. - Вам снова повезло, да, господин писатель? Я всегда верила: «Делайте добро и вам воздастся». Только скудоумные фарисеи могли выдумать присказку: «Не делай добра, зла не будет».  Но не станем о них. Идемте! Идем дальше, друзья мои! Я покажу вам иное искусство.  Это военные карты. Идемте!»
Тед остался в крохотной, но светлой комнате один. Рисунок Сюзи Батл уже снова был упакован в рамку, висел на стене. Тед слегка наклонил голову и приблизил лицо к стеклу рамки.
Четверка людей. Рисунок выполнен черным карандашом на листе формата офисной бумаги. Детали лиц поистерлись, но приглядевшись, он сказал бы, что черты Арчи Лоренса  вполне узнаваемы. «Он стоит чуть-чуть в стороне ото всех. Ну да, субординация. Или не только? Он же чуточку англичанин. А те - не любители вторжения в их личное пространство. Но девушка нарисовала себя рядом именно с ним.  Думаю, он до конца оставался для слабого пола привлекательным мужчиной. К тому же, он выше остальных по званию».
Троица «остальных» изображена тесно прижавшимися друг к другу. 
«Это наводит на мысли. И первое: знакомство этих людей не может быть  поверхностным». 
Художница, изобразив себя красоткой в полевом комбинезоне, в поварской шапочке набекрень, подписала и себя. «Это я – любящая вас Сюзи».
«Мечтательница Сюзи. Художница Сюзи. Черноокая повариха, не пожелавшая умереть в одиночестве».  Тед перевел взгляд на улыбающегося во весь рот офицера рядом с ней. «Ты, …Стаффи, наверное, любил её больше всех. Ну да, ты же пытался вынести её из огня. …Да, да, …гадай теперь. Тех, кто знал про твою любовь, уже нет. Цели ваши были ясны. Может, капельку из того, о чем вы могли мечтать в ту огненную пору – тоже  можно догадаться. Но вот про вашу любовь, тут только фантазии». – Тед посмотрел на вернувшуюся за ним Тери. – Ну и что ты об этом думаешь?
Девушка пожала плечами. – Я …ничего. Ничего не думаю. Просто смотрю. Красиво нарисовала, правда? И, кажется, похоже. Это ведь Бранденбургские ворота, да?
Тед снова посмотрел на старый рисунок. «Четверо обычных людей. Их сблизила война. Не важно, были ли они знакомы до неё. Это не важно! Они могли жить в одной стране, в одном штате, городе, районе, …на одной улице, по соседству, но так и не знать, не почувствовать, что могут быть друг для друга крепкими друзьями. Что между ними может быть даже любовь. Не испытав бед, они так и не узнали бы, что рядом живет человек, способный ради них на подвиг. Что однажды цена  собственной жизни может показаться  ему менее значимой, чем жизнь другого человека. …Черт, нет же, нет! Что за глупость, петь славу войне?! … Разве этой девочке, этому ребенку по имени Энни, её бабушке  - разве им потребовалось пережить что-то экстремальное, чтобы открыть в себе человечность? Сочувствие. Сопереживание. Можно жить, не задумываясь глубоко. «Не оглядывайся, остолбенеешь!» А тут что, картинка уже серьезно потрепанная, люди на ней – тебе незнакомы. Ну и брось её …в урну и иди себе дальше. За радостью! …Но кто-то решил, что она пригодиться. И пригодиться  всем. Для воспитания чувства благодарности. Хотя бы для этого. …Ты молодчина, маленькая Анна! Спасибо тебе».   
***
Сидя за столом в тесной, заставленной мебелью квартирке Мэри  Постер, пятеро случайно познакомившихся людей, отставив в сторону равномассные кофейные кружки, искали на бумажной карте города район с названием «Западный пирс». В доме номер сто, что расположен на улочке Триста Дробь Триста Три Тед  хотел бы встретиться с дамами по фамилии Батл.
Вечерело, но Тед и Тери всё же отправились туда, в тот дом, на ту улочку «Триста с дробью». 
Внутренняя дверь открылась, и за прозрачной входной дверью показалась женщина средних лет. Тед улыбнулся, поздоровался.
- Добрый. Чем я могу…
-Меня зовут Тед Лоренс. Я пишу книгу о своём родственнике, погибшем во вторую мировую войну. А это  Тери Мерфи. – Тери поздоровалась. Тед продолжил.  - Мы были сегодня в вашем музее. И видели рисунок вашей родственницы. Сюзи Батл. На нём изображен мой прадед и родственник Тери – Френк Мерфи. Мне хотелось бы написать в своей книге и о Сюзи Батл. Оказывается, она не только умела готовить еду для солдат, но и превосходно рисовала.
- Я даже не знаю, смогу ли я вам чем-то помочь… - женщина оглянулась. Кто-то о чем-то её спрашивал, находясь внутри дома. – Я слышу, но пока я занята! – Громко произнесла она, чуть оглянувшись, потом снова посмотрела на тех, кто оставался за стеклянной дверью.  – Кроме того рисунка, пожалуй, ничего больше и не осталось. А что, собственно, вы хотели знать о Сюзи ещё? Она, насколько мне известно, была обычной девушкой. Окончила школу поваров. Пошла на войну. Что ещё? – И снова кто-то женщину отвлек. И снова громко она произнесла в ответ. – Да сейчас же! Я сейчас, мама!
Тед попытался изменить ситуацию. – Простите, а ваша дочь, Энни, она дома?
-Энни? – Женщина была удивлена. – Энни не моя дочь. И она умерла. Энни умерла. Прошлой весной.  …Ах, да, вы же из-за того рисунка….
И снова женщину прервал чей-то требовательный окрик. Но на этот раз, прежде чем ответить, она открыла дверь дома.  – Вам лучше поговорить с моей свекровью. Это она научила внучку моего мужа, пойти в музей с той злополучной картинкой.
- Это было моё желание. Как сказал сын, «моя дурь»... – Старая сухенькая женщина, ссутулившись, сидела в инвалидном кресле. Говорила она, свистя горлом, но довольно внятно. Время от времени она прикладывалась к кислородной маске и минутку - другую дышала, морща нос и громко сопя. Но после вполне спокойно возвращалась к начатой теме разговора.   – Да, он прав, это моя и дурь и вина. Если бы я не рассказала ей тогда о моей Сюзи, о моей сестре, …если бы я не убедила её, как важно для человека иметь длинную память, когда дело касается человеческой благодарности, …наша девочка осталась бы жить. Её сбила машина такси. В тот самый день, когда она возвращалась из музея. Торопилась рассказать, что там взяли наш рисунок для экспозиции о войне. Моя правнучка погибла. Перебегала дорогу и …погибла.  Войны нет, а дети из-за неё по-прежнему гибнут. …Моя вина.
-Мама, да что вы всё о себе. Люди пришли узнать, нет ли какой-то другой информации о вашей сестре. О Сюзи! Вот, писатель… простите, фамилию забыла…
-Лоренс. Тед Лоренс.
Старушка отняла маску от лица. – Лоренс? Это какой Лоренс? Вы что же, родственник  Артуру Лоренсу или просто…
-Я его правнук.  Пишу книгу о нём. О майоре Лоренсе, погибшем во второй мировой. Но вот беда, никак не могу разобраться с тем, где он похоронен. По одним данным, он погиб в начале апреля за  Руром. По другим, получается, что чуть позже, примерно числа десятого – тринадцатого, на восточном берегу Эльбы. Одно точно известно: на Эльбе был похоронен друг вашей сестры Сюзи – Френк Мерфи. – Тед представил старухе свою спутницу. – Это родственница Мерфи. Тери Мерфи.
Тери дернула губами, вроде бы улыбнулась. Кивнула. – Здравствуйте. Я – Тери. Тери Мерфи.
Старая женщина дернулась всем тельцем, изменилась в лице. То итак страшно искаженное болезнью и старостью (возраст – за сто), а тут вдруг сморщилось в некий сгусток, в кляксу с глазами и дрогнуло. Старуха напряглась, будто силясь узнать в гостях её дома тех, кого давным-давно ждала, и вот, на последнем вздохе дождалась, наконец. – А, да, да, …и Мерфи, и Лоренс. …Ну да, да,…она так и писала, что «Арчи, Мерфи, Стаффи - мы придём к тебе, …или они придут к тебе без меня, но они обязательно тебя найдут и расскажут обо мне». … Ко мне, значит, …уже пришли. Что ж, дождалась, значит. Ну,… расскажите, расскажите, как умерла моя сестренка Сюз?
Тед был немного удивлен. Рисунок Сюзи был отдан в музей, где имелись письма Мерфи, где открытым текстом было сказано о том, как погибла девушка – «черноглазая повариха  Сюзи Батл». Но, подумав немного, переглянувшись с Тери, он вдруг понял, что его ошибка – всё та же: он считает, что граждан его страны всё ещё интересует война, выигранная ценою жизней полумиллиона человек. «Господи, зачем, зачем я взялся за это? За эту книгу, за всё это?! Те, кому хотелось знать о ней, они  - вот! Они умирают, так и не зная правды о ней. О своих близких, о том, где они воевали, где сложили головы, сгорели в огне, утонули в чер-те каком Руре, …зачем?! Кому будет нужна моя книга?!»
Проглотив стон, он все же нашел силы и ответил на вопрос старой женщины: «Ваша сестра погибла в Германии. В городе Магенхайм. Она была поваром на передвижной кухне. Это такая машина с печью и термосами. Обычно на ней работали по трое человек. Она перемещалась между бригадами одной дивизии. Сюзи все очень любили. Особенно её друзья. Вы их назвали. Мой прадед был одним из поклонников её многочисленных талантов. …Майор Лоренс».
Женщина смотрела на Лоренса, не мигая. Только он закончил, она тут же, хрипя, сипя и медленно, произнесла: «Она …влюбилась …в него. Черная дурочка …в белого майора».
Лоренс ждал чего-то такого. Но обстановка чужого дома, древность женщины, и общее напряжение в связи с ожиданием новых поворотов в биографии интересующего его человека, - всё это буквально всколыхнуло его нервы. И Тед, покрывшись липким потом, замер. То есть, даже какое-то время не дышал после слов старухи.
Из легкого оцепенения его вывел её окрик.  Она крикнула в сторону снохи: «Эмми?! Где ты? …Вечная заноза. …А,…здесь. – Рука женщины вскинулась, вильнула и снова затихла на подлокотнике кресла.  - Принеси мне мою книгу. Там! Там, в моей спальне! … Да в столе же, где! …До чего ж тупа».
-Да которую же? – послышался ответный крик из дальней комнаты дома.
Старуха снова засипела и перешла на крик: «Да ту, которую я вчера взялась читать!»
-Да вы же их каждый день меняете. Откуда я знаю, которую вы читали вчера?
В конце концов, нужная книга была найдена.
А в книге Лоренса появилась новая глава. Глава под названием «Любовь и война. Совместимы»
«…Если когда-нибудь, я просто мечтаю, не злись, сестренка, но если когда-нибудь после войны мы случайно встретимся, я всё равно скажу ему. Скажу, как я безумно, отчаянно была влюблена в него. Милая, славная моя сестренка, если бы ты знала, что это за человек майор Арчи Лоренс. Он такой, …боже, да у меня карандаш закончится, а я так и не сумею описать, насколько он красивый человек. Он  мужественный, порядочный. Вдумчивый. Такой умный смелый, и, вместе с тем, очень деликатный  человек. Да, я простая черная девушка, но если бы ты знала, как он приветлив со мной. Как он душевно располагает к себе. С ним можно поговорить обо всем. О доме, о маме - можно рассказать. Я ему и о тебе рассказывала. О наших с тобой мечтах о собственной художественной студии. То есть, он конечно со всеми приветлив и порядочен, но мне кажется, что со мной – это всё же больше. Я влюблена в него. И мне страшно от того, что я случайно могу сорваться и сказать ему об этом прямо сейчас. Перед нашим наступлением. Но нельзя. Он всегда идет первым. Он не должен думать о чем-то ещё, когда наступление. Когда идёт бой. Но когда-нибудь он обязательно об этом узнает. Его друзья  - Джон Стаффорд, наш сержант Френк Мерфи -  командир танка – они уже знают. И очень по-доброму ко мне относятся. Джон даже, кажется, влюблен в меня немного. Но он такой несерьезный, то есть, он хороший, просто веселый парень. Только моё сердце  принадлежит  не ему. Вот такие дела, Джудит. Война идёт, бомбы летят, а я, я влюблена. Боже, сколько раз на меня опрокидывался термос с кипящим чаем, с макаронами. Милая сестренка, никакая война не остановит жизнь. Никакая! И любовь – не остановит. Ведь, правда, это защищено Богом?» 
***
Тед снова дома.  В комнатах пыль. В одном из углов свернувшись, спал уж. Лоренс выследил, из какой щели в полу он забрался, и мигом заколотил дыру.
Может и к лучшему, если б не испуг, он бы ещё долго смотрел на дырку в полу, как на нечто крупного зверя не пугающее. 
Книгу о майоре Лоренсе можно было сдавать в типографию. Тед решил, что обойдет тему о месте захоронения главного героя, мимоходом заинтриговав читателя историей о путанице с могилами.
 Урна с прахом Тони заняла почетное место на свободной полке в гараже при доме Теда. Рядом со стареньким кадиллаком, среди банок с краской и слегка поржавевшим инструментом, неуспокоенной душе деда как будто жилось неплохо. По крайней мере, внук его спал очень даже крепко. Без угрызений совести. Ведь Брукс, которому был отправлен электронный вариант рукописи, утешился. И выплатил часть остаточной  суммы по договору, не прибегая к выкручиванию рук автору за нарушение срока выпуска книги. И Тед сумел порадовать свою дочь (её, прежде всего), дав ей денег на новое платье. 
Лори обещалась зайти, похвастаться нарядом (и ещё сережками, которые сумела купить на выделенные ей деньги). И Тед с самого утра занимается уборкой дома.
Мойщики окон, сделав дело, ушли; уборщица – ушла; из ресторана подкатили с вкусненьким, разгрузились и отъехали. И вот, Тед вышел на крыльцо, полюбоваться тем, как сверкают чистые окна в лучах яркого июньского солнца.
И вдруг обратил внимание на то, как ужасно разросся розовый куст, превратившись вместе с высоченными сорняками в некий затеняющий окна ворох с колючками. – Вот черт! Надо бы ещё садовника раздобыть до вечера.
 Оглядевшись, Лоренс заметил соседа. Тот налаживал качели для сына.
-Макс! Привет, Макс!
-О, Тед, так ты дома?
-Да вот, дома. Надо же когда-то и домашними делами заняться.
-Как там кадиллак твоего папаши? Ты продал его?
-Нет, стоит.
-Слушай, я первый, если ты, конечно, не запросишь запредельно большую сумму. Мы с Салли вчера вернулись от стариков. Разжились там наличными. Тесть помер. И моя дорогая половинка, посчитав, что, да на что, согласилась на пополнение нашей коллекции. Кадиллак тысяча девятьсот пятьдесят шестого года  - это самое то, что бы мы хотели иметь. Ну как, сосед, сговоримся?
-Ага. Поговорим.
- А она точно не заезженная?
-Ты же в курсе, что она палёная. Мать на ней разбилась, отец больше за руль не сел. Так и стоит после ремонта.
-Тед, я её беру.
-Я же сказал, скоро всё обсудим. Сегодня у меня дела.  – Оглядев соседскую лужайку. - А кто вам кусты стриг? Вроде бы свежая стрижка. – Тед поднялся на цыпочки и, выглядывая поверх забора, разглядывал аккуратные кустики у дома соседей. 
-Да есть тут один. Русский. Приезжает раз в месяц, набирает работы и после стрижет потихоньку и кусты, и их хозяев.
-Дорого берет?
-Да нет. Можно поторговаться. Хочешь, дам его визитку.  Где-то она у меня… - Сосед Лоренса пошвырялся в кармане, вытащил кучу бумажек, отыскал в этом ворохе, что нужно, и передал Теду через забор.  – Ну, так когда о кадиллаке поговорим?
-Сегодня – нет. Ко мне Лори приезжает.
-А, твоя дочь. Выросла, наверное. Уже невеста.
-Да я сам её давно не видел. Наверное, да, подросла.
Теперь сосед выглянул из-за изгороди и посмотрел на лужайку и кусты перед домом Лоренса. – Да уж… давненько ты своей полянкой не занимался.
-Да как-то так, да.  – Лоренс помахал соседу рукой и отрулил в дом, уже набирая номер телефона приходящего садовника.
И человек прибыл. И обещал порядок на лужайке «сделать скоро и не задорого».
***
Лори и Тед щипали мяско с ребрышек, обжаренных на барбекю, и, не сводя глаз, следили за работой садовника, тщательно выстригающего из «черти чего» идеальный шар. Вообще-то Лори хотела увидеть «матрешку», о которой говорил русский, но Тед – не любитель экспериментов, он настоял на шаре.
- Значит, бабушка ещё крепка?
-Да всё нормально! Поправилась от простуды и теперь ничего. Ест хорошо, снова стала просить, заводить для неё пластинки Эллы Фицджеральд.
-Уху, Эллы Фицджеральд, …значит, точно ожила старушка.  Ну ладно. Лишь бы тебе не в тягость.
-Пап, это же для меня практика.
Вот так вот, по-семейному, они болтали, с удовольствием вдыхая аромат скошенной травы и любуясь на чужую кропотливую работу.
И тут речь зашла о книге Теда. Он вынес рукопись. Все фотографии, которые войдут в книгу и …совершенно случайно один из ужасных снимков выпал и упал в траву.  Рядом с садовником.
Тот поднял его и рассмотрел.  – Вот ведь как припекло танкиста-то, а ж, чужой жетон в подошву вплавился.
Из набора невнятных слов Тед сумел понять смысл фразы. – Простите? Вы сказали, жетон…чужой во…что?
-На ботинке, говорю. На подошве номерок-то. Значит, чужой. На свой, расплавленный, он бы уж не залез. Шнурки-то целы, значит, танкист по огню только прошелся. Ну и припекло ему к подошве-то чью-то потерю.
Лоренс поднял фото с травы. Сузил глаза, всмотрелся в фотографию (которую ну вот если только на вкус не пробовал за те тридцать семь лет, что она находилась в его доме).  Потом откинул её на столик и побежал сначала в дом, все перерыв там, разбросав всё из стола отца, потом сбегав в гараж, там всё поперевернув, наконец, он вернулся  к столику под старой грушей с огромной лупой в руках. – Ну, как думаешь, Ло, увидим мы с этим, что там такое на подошве покойного?
-Так ведь мы смотрели это уже. Папа, нет, …давай после. Не за столом.
-Нет, милая, мы ещё раз…посмотрим…и…
-Папа, да какой там «раз»? Ты этой фотографией меня ещё в три года пугал. Рассказывал, что осталось от бедного Арчи. 
- А это вовсе не Арчи милая.
-Как это? Был Арчи, а теперь что, уже не Арчи?
- Ноль…дальше как будто пятерка, да? Лори, помоги мне, что за цифра идет третьей, ну?
-Пап, это может… - Лори с лупой присмотрелась к кляксе. – Нет, пап, третья совсем непонятно что. А вот последние три цифры можно увидеть. Восемь, семь…
Тед глядел на садовника. То есть, уже не на его работу, а прямо в лоснящееся на палящем солнце лицо человека, сходу поймавшего суть изображения на пугающей всех фотографии.  – И шесть.
-Что? А, да, это шестерка. А откуда ты знаешь?
-05459876 – это номер солдатского жетона Арчи Лоренса.
-Ага! Тогда чего ты воду мутишь. Что, это снова наш Арчи?
 Лоренс отупело смотрел на садовника. – Нет, родная. Это Мерфи. Свой медальон – он, наверное, на шее носил. А эта клякса с номером на подошве …целых ботинок, - Тед ткнул пальцем в деталь, - …шнурки не обгорели, видишь? А это может означать, что  Мерфи погиб после. После, когда  Арчи расстался с обоими своими жетонами.   …Боже мой, мы могли знать правду ещё тогда…
-А почему Мерфи носил медальон, а Арчи – жетон, разве в армии не положено единообразие?
- В армии всем положено подчиняться, да, но, думаю, медальон у него всё же был. Мерфи цыганских кровей.  Думаю, жетон он тоже носил, но раз на шнурках не было, значит, остается шея. А на этот 05459876 он наступил, получается.
-Ай – яй – яй, растяпа!
Тед обернулся к дочери, укоризненно качая головой.
-Да ладно тебе, пап. Хороший мужик. Погиб в бою. Я вообще думала, что цыгане не воевали в армии США. Может, второго такого Мерфи там и не было. Это же классно, цыган получил от имени президента Серебряную звезду. Вот вам и …прецедент. Клёво! После твоей книги  об этом узнают.
- Да, да, но пока мне самому нужно узнать, почему при теле Мерфи оказались оба жетона Арчи, а своих …не было?
- Не было и что? Свои – потерял. Раздал. Не носил. Может, из суеверия. Да и, думаю, цыгане свои амулеты предпочитают. 
Тед повозился на стуле. – Один его жетон у меня. – Тед полез в один карман, потом в другой, в третий и нашел, что искал. На ладонь Лори лег холодный кусочек металла.  Прямоугольная пластинка со скругленными краями. – Ого! Да тут кроме имени и группа крови указана. …Френк Мерфи. А у него была редкая группа крови. Нулевая. Клёво!  А он горит? – Девушка подбросила медальон на ладони.
-Нет. Даже в открытом кислороде не должен. Но, может слегка  оплавиться, при взрыве.
-Чего ж этот как новенький, если от танкиста кроме ботинок ничего не осталось?
Лори продолжала подбрасывать именную вещицу на ладони.
Тед забрал жетон. Сжал в кулаке.  – Это подделка. Ещё и очищенная от чужих отпечатков нашим милым дедушкой Джо. – Тед сунул жетон в карман. Я поговорил с одним цыганом. Показал ему это. Спросил, нет ли возможности достать ещё один такой раритет. Он ответил: без проблем. Сказал: «Называй, какой нужно номер». Я назвал 05459876. – Тед полез в карман. И достал овальный жетон с озвученным номером. – Штуку отдал и вот...
-Тысячу?! За это?! Он что, платиновый?!
-Лори, они ничем не отличаются от настоящих.
Тед достал из кармана точно такой же жетон, только будто бы неочищенный от копоти, и прикрепленный к разорванной цепи. – Этот – был найден рядом с телом погибшего Мерфи. Ещё мой отец когда-то отправлял его на экспертизу. Там порох, кровь Арчи и микрочастицы дизельного топлива.  У меня есть тот документ. Так вот пластинки сравнили. Я отправлял на экспертизу оба этих жетона. Отличий нет. Даже в шрифте штампа – полное совпадение! По-видимому, старое оборудование, на котором штамповались жетоны тысяча девятьсот сорок первого года, не было утилизировано целиком, и попало в руки  ловкачей.  Сейчас они штампуют «раритеты».
Тед, и Лори смотрели на садовника. И так, будто тот предсказал их судьбы.
Заметив странный взгляд хозяина куста, человек приостановил работу. – Что? А, все же решились на матрешку? …Что, …нет? – К девушке. – Мэм, что такое, матрешку сделать, …что?
Лоренс поднялся со стульчика, уже на треть вошедшего ножками в землю, и подошел к кусту. – Послушайте, … как вас, …э…Петр, …Пётр,  по-видимому, так правильнее. А! ПетрО, вот как. А откуда вам известно, про солдатские жетоны американских солдат? Русские как будто не носили такие? Сейчас носят?
- Не знаю. – Садовник быстро улыбнулся и вернулся к работе. К шаровой зеленой скульптуре. – Старый я для армии. Что они там сейчас носят, я не знаю. Пять лет уж тут, у вас. Домик, …женщина, ну, вроде как подруга. Домик простой, правда. Фанера одна. Но ничего, не мерзнем.
Тед мало понимал из того, что говорил садовник, но суть улавливал. – Ага, пять лет вы тут…стрижете. Фанера - это ваш дом -  это я понял. А вот про жетоны, про жетоны солдатские, вы откуда знаете?
Садовник выходил на тему Лоренса с большим трудом. Но болтовня его работе не мешала, потому потихоньку он всё же разговорился.
- Отец мой против немцев ничего не имел. А я - имею. За победу всегда стаканчик выпиваю, но как-то грустно одному. Не по победному. Потом только когда подрос, я понял, сколько бед война нашему дому принесла. А отец называл их «потерями». «Наши потери», говорил. Я малец был. После меня сестра ещё родилась, но не повезло, голодный сорок шестой был. Померла. А я – победный, я с сорок пятого. Тоже не сытый, зато …победный. Наш старший брат Тимофей – он под Ростовом служил. Был лейтенантом.  При солдатской кухне. В деревне и не знали, что война началась. Там только к концу войны тарелки с радио развешали. До этого не было. Отец рассказывал, гроза была. Сын деда Курша гнал на лошади. Сказать про войну хотел. А его ба-бах!   - и всё, и лошадь, и его – молнией убило. Отец сказал, «повезло». Не знаю, меня таким не било. Дед Курша после долго ещё на том месте крест срубленный ставил. Как раз на самом перекрестке. А вскорости, и отцу моему пришлось такой же вот крест срубить. Брата отправили под Смоленск. С кухней.  Да ненадолго получилось. Сам с солдатиками в котел и попал. Держали их немцы в загоне полным голодом. Тысячи их там было, наших-то, …русских. А у брата с собой компас был. Редкая по тем временам вещь. Ну, какой-то немец и позарился. И, видно, не беря лично грех на душу, выпустил за этот компас нашего Тимоху  на волю. А какая там воля, какая? Немец-то уж вот, Смоленск прошел. Просто пулю фриц пожалел. И пошел наш Тимоха домой. Лесом дошел. Мы ж, брянские, по лесам бродить привычные. Ни с холоду, ни с голоду не помрем. И пришел он …домой. Вернулся, всем радость. Мужик в доме он всегда за радость. Работник. Немцев в деревне уже не было. Они уж под Москвой были. Всем им хотелось в бинокли свои на чужое посмотреть. А за себя полицаев оставили. Бедняки-то в леса поубежали. Тогда партизанских отрядов ещё не было. Так, разбойничали, шатались: туда придут – корову уведут, в другое место - своих же побьют. Тех, кто побогаче. Кто побогаче, те в полицаи пошли. Вот и …А отец глупость сделал. Решил, чтоб Тимофея к дому привязать, обженить его решил. На богатой. Говорили, красавицей невеста  была. Лиза Цветова.  Тимоха – не дурак был, его в район, в Полицейское управление взяли. Только он не хотел вообще служить. Вот уж кто верил и в Сталина, и в партию, так это он – Тимка наш. Старший. Отец молчал. А мать рассказывала нам после. Тимоха верил, всё обернется благополучно. Он жратвы своим подельникам привезет из деревни, а сам - назад, к молодой жене. А тут эти накатили. С лесов. Всех, кто был в Управлении  – всех постреляли. Из немецких автоматов. Потом остальных пошли косить. По списку. И Тимофея нашего, с приятелем, таким же, как он, девятнадцать лет парню, …на телеге они ехали. В деревню. В лесу их и расстреляли. Дед там крест поставил. Там коров пасли после, место известное. Сорок первый, второй –  люди  тише мышей жили. И отец – тоже. Но в своих Горцах. А после, как немцам пинка под Москвой дали, они звереть начали. Расстреляли как-то партизаны их мотоциклистов. За то двенадцать деревенских выстроили и под расстрел. И отца нашего туда же. Только он лесником был, так опоздал немного. Втолкнули его в загон, а немец подошел, пересчитал ряд, посмотрел на него и сказал: «Ты лишний. Тринадцатый. Уходи!»  И после Горцы спалили. Зато семья при отце  осталась. Собрал он их всех: мать, Настю, Марусю, Колю и двинул в другую деревню. В Недельку. Дом был брошенный. Старый. Подновили. Стали жить. Но страшно. Днем - немец заезжает, голодный и злой, ночью – партизаны. За хлебом. Откуда всех прокормишь? И отец решил к белорусам податься. Они богатые. Не бросали зерно сеять. Отработаешь за них, получаешь пуд зерна в руки. Вот на них и работали в сезон. Сорок третий начался, – немец назад побежал. Уже брал, что под руку попадется. Зверел, если что не отдавали. Ну вот… наша Настя, караулившая телегу с зерном и попалась. Рядом станция. Целый состав с немцами шел. Они мешки в вагон покидали и её – туда же. Остальные – …пошли назад, к белорусам. А куда, с голоду помирать? Белорусы мало во что ввязывались, у них и свиньи попрятанные были, и коровы. Сколько заработали, с тем семья назад и поехала. На телеге Маруся, Коля. Мать - рядом, отец -  за коня.  В Недельку пришли, а там от домов одни остовы остались. Но нам повезло, подполье уцелело. А там и картошка была, и соленья. Вырыли под домом ход и так жили …зиму. Все выжили. Я народился. Ленка родилась. И померла. В том же сорок шестом. А в шестьдесят восьмом и Настя объявилась. В Германии семья военного офицера к себе в дом работницей её взяла. Шестнадцать лет ей было. Рослая, крепкая. Вот и взяли. Кухня, дом, детишки их – всем управлялась. После уж, та семья, спасибо, подтвердила этот факт, и Германия ей, как угнанной с родины пособие выплатила. Только в Германии она не осталась. Как только наши …русские, значит, Польшу освободили, так её один поляк с собой увез. Просватал девушку. «Что, говорит, возвращаться? К чему? Деревни уж точно нет. Семьи, может, тоже». Так в Польше  Настя свою жизнь и устроила. В Катовицах. Она крестилась по ихнему. В католицизм. Детишки все четверо польские имена получили. И  она как бы уже не Настя, Станислава стала. Но вскорости овдовела. Авария на шахте произошла, мужа не стало.  Родители наши про это, ничего не зная,  умерли. Мать всё тосковала по «потерям». В тридцать третьем она ребенка потеряла. Лёшкой звали. Ходила куски просить по селам, да потеряла. Вот по «потерям» и плакала. А мы, …мы что, мы, как бы счастливчики уже с помершей Ленкой. Послевоенные мы. Кто тут рассудит, Судьба. Кому – то вот  - только с полгоря. Маруся наша, наверное, даже завидовала Насте. Сестра с Польши такой красавицей в деревню приезжать стала. В шубках каракулевых. Пенсию ей, как вдове погибшего шахтера, хорошую платили. А Маруся-то что, так необразованной и осталась. Одна, с двумя детьми,  вместо денег, трудодни, пОтом заработанные. О шубках при таких делах только мечтается.  Пока за стариками ухаживала, состарилась. Какое уж там образование? Я только вот и выучился. Из всей семьи. На тракториста, гармониста. И парикмахера. На дизайнера, по-вашему. После дефолта в рубку попал. Чуть не прибили за пару мильонов.  А что такое тогда были те миллионы? Я  - руки в ноги и на поезд. Через Прибалтику, там кузен в Вильнюсе жил. Оттуда моряком сюда добрался. Вот, стригу траву, кусты формирую. С вас, писатель, чуть больше возьму. Я ж вам ещё и сказку как бы рассказал. Ну, для кого сказка, а для кого… триста долларов. …Спасибо.
-Петро, так вы по-прежнему пьете восьмого мая за победу?
-Это вы восьмого. А я так православным и останусь. Я девятого пью.
-Так может, … за победу. У меня и водка найдется. Я не особо её пью, так, для гостей. Будете моим гостем?
Тед, наливая в бокал на треть водки, добавляя лед, посмотрел на Лори. Та, к его радости, как будто вовсе не измучилась в ожидании ухода русского «сказочника». Лори налила себе соку и, позвонив матери, узнав, что время для общения с «платежеспособным папой» у неё ещё есть, притихла, сидя  с ногами на диванчике, поглядывая то на мужчин,  то на экран своего телефона.
Тед сел в своё кресло. Русский, выбрав крепкий стул, сел рядом. Стал смотреть фотографии, которые Тед собрался опубликовать вместе с книгой.  – А жетоны такие я уже здесь увидел. Наши солдатики ладанки носили с записочками. У всякого свой жетон был. Татары месяцы носили, цыгане – кресты ихние. Но кого спасли те подвески, кого нет – бог ведает.  …А это что, кладбище? Немецкое что ли? …Понятно. Порядок у них. Только всё как-то не по-соседски. Каждый двор, ну, допустим, кладбище, свой порядок ведет. Допустим, искали вы кого вот на этом кладбище, так вам фиг что скажут о тех покойниках, которые тут же, в городе, но в другом районе лежат. Там же всё по «землям» делятся. В этом же городе будто, - ан, нет! Это уже их как бы ни касается.
-Откуда вы знаете?
-А я обращался к ним. За помощью. У друга отец в концлагере пропал. Он думал, что в Бухенвальде. Но хотел уточнить, если не там, то где? Так ему, другу-то, пришлось в каждую землю пачку одних и тех же заверенных копий с подлинников отсылать. А вроде бы чего, что ж им трудно в одной стране договориться друг с другом, чтоб документы проверить?   
-Да, действительно. 
Русский водку выпил. За деньги, что Лоренс сверху (за сказку) дал, поблагодарил и ушел.
А на другой день Тед увидел этого человека избитого в кровь. Скинхеды, узнав, что он при деньгах, взломали замок в его фанерном домике и устроили шабаш. Изрисовав все стены свастикой, расписав остальное в «раша капут», разбежались.
Пётр шел в полицейский участок, чтоб написать заявление.
Лоренс остановил машину. – Эй, Пётр! Э…э…Петро?! …Вы что такой… невеселый сегодня?
Мужчина, хмурясь, решил пройти мимо. Но Тед быстренько запарковал машину и вошел в участок почти сразу за ним.
Лоренсу пришлось стать переводчиком в разговоре. Разволновавшегося Петра Кипова в участке мало кто понимал. 
-Вы кто? – спросили у сопровождавшего заявителя.
-Я? Я - Лоренс. Писатель  Тед Лоренс.
Полицейский безразлично кивнул. Понятно. – Где живете? Ваши документы, можно?
Разглядывая документы Лоренса: «И о чем вы пишите? Например?»
-О героях войны, …например. О своем прадеде написал.
-Ах, о своём. – Полицейский вернул документы.
Тед задумался над реакцией. – Ну да. О своём.
Пётр с трудом переписывал заявление, написанное Тедом под его диктовку. – Вот…
Он подал бумагу полицейскому. Тот, забрав её, вернул документы заявителю, кивнул Лоренсу и …попросил позвать следующего. – Кто там есть, пусть заходят.
 Петр, выходя из участка, сокрушался: «Кто я им? Капля в море сотен тысяч таких же, измордованных этими фашиствующими молодчиками. Э…эх, страна - демократия!»
Лоренс нахмурился, узнавая во фразе садовника цитатку из своей книги.
- Ну и что будете  менять, страну или демократию? – Тед постарался, чтоб его вопрос не прозвучал издёвкой. Заметив, как пренебрежительно отнеслись к проблеме человека его страны в государственном учреждении, он задумался о положении дел вообще. – Дом ваш, вы сказали, …подожгли?
-Да стоит дом! Так, внутри прокоптилось только. Гадили так, от забавы.
-Я помогу вам ускорить дело с получением страховки.
-Он не был застрахован.
-О-о-о! Петро, кто же так делает?! Вы же живете в цивилизованном государстве…
-Вот только не подбивайте меня на быстрый ответ, мистер Лоренс. Я уже пять лет думаю про эту и ту демократию.
Тед остановился. Удержал за локоть и Петра.
- Постойте, я, кажется, догадываюсь, в чем суть ваших дум. Вы о сестре, так? Всё думаете, повезло ли Насте?
Русский посмотрел на собеседника заплывшими от синяков глазами. – Слышь, писатель, а ведь ты угадал. Точно! А стоит ли завидовать нашей Марье?
-Простите меня, Петро, но вы уж как-то определитесь, на чьей вы стороне: на Настиной или  Марьиной? Понятно, что обе сестры ваши. Но демократии, которые их защищают теперь, поверьте, имеют некоторые отличия.
-Да, да. Вот пока живу тут тихо, и как бы и отличий нет. А как только распрямлю плечи, так меня снова … выбор разбирает.
-Тогда остается жить по-цыгански, плюя на все демократии мира.
Русский видимо опешил сначала. А потом, вдруг распрямился, да как рассмеется! Да во весь голос: «Твою мать! Вот так совет дал! Ну, ты, писатель, загнул, …по-цыгански!…».
Потом вытер слезы с сизых щёк мужик и резюмировал: «Наш-ваш - кто-то и так может жить. Я – нет». И пошел русский своей дорогой.
Тед стоял, смотрел ему в след и думал: «С соседом лучше ладить, а жить, уж точно надо своим домом и умом. Иди, Петро, иди. А то пока выбирать будешь, где легче жить, состаришься, как твоя Маруся. А там и жизнь пройдет».
Не встретил больше этого человека  Лоренс ни на другой день, ни после. А любуясь как-то фигурно остриженным розовый кустом на своей лужайке, подумал: «Решил, значит, вернуться, …гармонист Петро. Окончательно. Флаг в руки!»
И в тот же вечер Лоренс снова всполошил своего издателя. Он затребовал рукопись на доработку. И узнал, насколько Брукс бывает красноречив, когда на взводе. Но Тед имел в рукаве козырь. Поэтому он настаивал и жестко. – Мне нужно вписать ещё одну главу.
-Какую?! О чём?!
- О русских.
-Что?! Да ты точно рехнулся!
-И не только. Я меняю название книги.
-Мы уже анонс издали, Тед. Встряхни мозгами!!
-И третье: я лечу в Германию. Точкой в книге будет найденная могила Лоренса. Теперь я знаю, где её искать.
-Ты о своей сейчас говоришь, да? Думаю, да! Потому что я по суду сдеру с тебя три шкуры. Ты понял, всё, всё, что ты уже спустил к чертовой матери! А сверху сдеру - за моральный ущерб! Ты понял, за моральный!!
-Согласен. Завтра к тебе заедет мой адвокат…
-Что?! Твой адвокат?! …Ты что, клад под своей развалюхой отрыл?
-Пожалуйста, повежливей о моих развалюхах. Некоторые так даже в очередь вставали,  чтоб их заполучить.
-Да пошел ты!
-Я вылетаю сегодня же вечером.
-Тед? …Алло?... Лоренс! Насколько задержать? …Неделю тебе даю! Ни часа больше!! 
- Сегодня вечером улетаю. Буду дней через десять.
-За твой счет простой, ты понял?!
-Да.
***
Прежде чем ехать в Германию, Лоренс созвонился с человеком из кладбищенского архива Лебузы. И напомнил ему о себе. – Простите за мою назойливость, хер Шульц, но вы как-то обмолвились, что я снова могу к вам обратиться за помощью.
-Слушаю вас внимательно, мистер Лоренс. В чем теперь ваша проблема?
-Дело в том, что теперь я как бы  вынужден не просто искать могилу своего прадеда, а непременно найти её. Дело в том, что его сын – мой дед, он завещал развеять свой прах над могилой своего отца. То есть, того самого майора Лоренса, которого ошибочно, не по вашей вине, я понимаю, и всё же ошибочно положили не в ту могилу.
-Думаю, вам стоит навести справки в более высоких инстанциях. Например, начать с председателя комиссии по захоронениям иностранных граждан на территории объединенной Германии.
-Есть такая?
-Да, есть.
И Тед получил свои начальные координаты. А чтоб сразу сократить расходы на переезды из одной страны в другую, он созвонился с Катей Джонсон и предложил ей «небольшую экскурсию по кладбищам германского рейха».
Катя приняла предложение. И уже через пару недель, связавшись с одним из членов той самой комиссии, Лоренс двинул через океан, как сказала его бывшая жена: «Проматывать папочкин кадиллак с евродурами».
Последних Тед и Катя не встретили. Зато немецкого упрямства, дотошности сверх всяких мер – хватило для разбивания их крепких любопытных носов в кровь.
-Теперь вы знаете, зачем я пригласил вас, Катя.
-Ой, перестаньте, Тед! Это ж не рыцарские времена, чтоб без муз под седлом ездить. Здесь, куда не обратись, требуется «личное подтверждение личности». Да я б с ума сошла, открывая вам дверь и закрывая её после очередного  подтверждения очевидного. Лучше уж я буду неподалеку. Как только услышу: «Хальт! Ирэ папирэ?»,  и у меня тут же начинает в кармане вибрировать паспорт. Да, как мобильник! Тед, как же вам хватает терпения, говорить с этими бюрократами?
-Терпение что, хватило б  денег, оплатить то бешеное количество заверенных копий с подлинников, которые с меня здесь требуют. Боюсь, как бы мне вплавь не пришлось добираться до родного берега.
-Ничего, ничего! – Катя, смеясь,  похлопала Теда по плечу. - У меня разряд по плаванью, выручу, доплывем!
-Да, но… Атлантический океан, он как бы чуточку шире пролива Ла-Манш.
Оба рассмеялись.
- Лодку построим!
-Да без проблем!
 Наконец, перед Лоренсом выложили полный список захоронений американских солдат на территории Германии.  Теда, прежде всего, интересовали те, что располагались между Руром и Эльбой. Таких захоронений было семь. На одном из кладбищ, предложенных для посещения, Тед уже был. Поэтому им с Катей предстояло найти могилу ещё одного Теда Лоренса или место, в котором как бы захоронен Френк Мерфи, но на самом деле, там мог быть кто угодно и Лоренс - тоже.  В последнем случае, потребовалось бы обязательное присутствие или письменное согласие ближайших родственников хера Мерфи на изучение личных вещей (останков) последнего. Поэтому Тед, на всякий случай, созвонился с Тери и предложил ей …уже упаковать чемодан.
Но Лоренсу повезло. Был найден ещё один Лоренс. Катя «со сто третьей радостью» на языке вновь ЛИЧНО подтвердила немецким властям города (теперь -  Барби), что Тед Лоренс – это Тед Лоренс.
И они, наконец, поехали  к цели. В городок с названием Барби.
-Барби. Кукла?
-Эльба.
-Ух, ты?!  Ну и что нам об этом городе известно?
Тед посмотрел в экран ноутбука. «Барби в скобках Эльба  — город в Германии, в земле Саксония - Анхальт. Входит в состав района Зальцланд. Подчиняется управлению Эльбе-Зале. Население составляет 9293 человека. Занимает площадь 40,85 км;.».
-Что ж, неплохо. Хотя есть галиматья и понепонятнее.
-О, готов слушать её и слушать, лишь бы определиться, наконец, вот с этим.
Тед показал на неряшливо упакованную в пакет вазу с прахом своего деда.
Удивительно, но ваза эта вела себя настолько тихо и независимо, что не терялась, будучи забытой в какой-нибудь приёмной или туалетной  комнате; не разбивалась, когда на неё неожиданно налетал какой-нибудь разыгравшийся малыш или даже грабитель.
У Теда выхватили из рук фотоаппарат, но, к счастью, после подачи заявления в полицию, после удостоверения личности заявителя, и по прошествии трёх дней, немецкая полиция отыскала вещь и с улыбкой убедительного удовлетворения, вручила её гостю города Бонна. Тед вынужден был вернуться назад, в Бонн. Хотя был уже в Барби и отдыхал с дороги, удобно расположившись в одной из смежных комнат номера в чистенькой частной гостинице.
И вот, обвесившись ноутбуком, возвращенным ему фотоаппаратом, рядом с Катей Джонсон он вновь оказался в душноватой комнате с высокими стеллажами, заставленными рядами папок, с цветными наклейками на корешках.
Перед посетителями раскрыли папку с розовой наклейкой. Катя сморгнула двумя глазами, сделав знак Теду, что «розовый»  - это, как она уже поняла за две недели их поисков,  добрый знак.
И действительно! Вместе с официальной бумагой с  данными из архива второй бронетанковой дивизией девятнадцатого армейского корпуса девятой американской армии, подтверждающей, что данные личные вещи принадлежат майору Артуру Лоренсу лежала пластиковая пробирка, содержащая некоторую часть «физики тела» и …обрывок цепи, на которой носился армейский жетон.
Тед достал из кармана жетон с номером 05459876, развернул месяцем его разорванную цепь и приложил к ней кусок цепи, хранимый кладбищенским архивом. – Как выдумаете, …оно?
Катя ликовала. Тед обнял её, вдруг сильно расчувствовавшись, …а когда успокоился немного, начал морщить нос и косить в сторону служаки архивариуса, напряженно ожидающего ухода расшумевшихся гостей.
-Тед? – Катя затихла, пытаясь по выражению лица Лоренса понять, что стало причиной его вдруг изменившегося настроения.
Лоренс достал свой ноутбук, включил его, нашел нужный файл, скачал его на флэш-память и передал её работнику архива. – Пожалуйста, хер Бользен, скопируйте этот файл в ваш компьютер. Это данные моего ДНК и ДНК сына, -  Тед показал пальцем на  пробирку, - найденного нами человека. Я готов оплатить генетическую экспертизу, и буду рад получить от вас ответ…вот по этому номеру телефона. – Тед размашистым подчерком написал номер своего мобильного телефона. И подложил бумагу под флэшку.  – Я буду ждать вашего звонка в гостинице. Только после этого я возьму у вас копию архивного документа и…этот кусок цепи. Разумеется, оставив вам её фотоснимок.
-Простите, а …как же… и всё?
-Я передумал перевозить покойного в Штаты.
Работник архива принялся аккуратно завязывать бантик на папке с бумагами. – Пройдите в соседнюю комнату и напишите заявление на согласие о проведении процедуры верификации. Пожалуйста.
Тед и Катя поднялись со стула. Работник архива, не обращая на их уход никакого внимания, как бы только расширяя своё понятие о деле, произнёс: «Могила общая. Вам бы и не удалось осуществить ваши намерения».
Тед и Катя замерли. Переглянулись. Затем, не оборачиваясь, вышли из комнаты.
Тед заполнил весь объем памяти карты своего фотоаппарата. Потому что и места вокруг были удивительно красивыми, и Катя Джонсон на их фоне была как-то особенно хороша. И это несмотря на дополнительно проведенный ею пирсинг, покрытие тату ещё и левой ноги (при первой их встрече у неё были татуированы плечо и правая рука), а так же дикую асимметрию в прическе (на левой стороне «ёжик», на «темной» - каре), теперь ещё и окрашенной в полярные цвета – глубоко черный и кроваво-красный. 
Через четыре дня Лоренсу позвонили. Совершенно индифферентным тоном, будто это диктофонная запись, хера Лоренса  и фрау Джонсон «пригласили для завершения дела по майору американской армии Артуру Лоренсу, похороненному в пределах одной могилы вместе с другими американскими солдатами, погибшими в районе Зальцланд в период с 1944 по 1945 годы».
Тед выслушал сказанное с тихой покорностью. Будто это был приговор. И не кому-то, а лично ему.
С выработанной за жизнь волей к поиску приятного в каждой секунде отведенного ему малоприятного времени, Тед дипломатично  поблагодарил человека, принесшего ему «добрую весть»: «Благодарю вас, хер  Бользен,  Вы сделали за нашу семью главное, Вы поместили моего прадеда в компанию бойцов, празднующих день победы в земле своего неприятеля с 1941 по 1945 годы.   Спасибо».
-Вам следует здесь быть ровно в одиннадцать ноль-ноль, для забора личных вещей вашего родственника.
-Будем!
Тед отключил и отбросил телефон на кровать. Глядя на него, он произнес: «Вот бы мне так научиться говорить по-немецки, как он важничает по-английски».
Катя, стоявшая во время разговора в проеме раскрытой двери, усмехнулась на услышанное, и слегка «успокоила» друга по счастливым путешествиям: «Брось. Сколько бы немцы не пережили поражений, они всё равно не будут жить поражениями. Вспомни Вольтера "Кандид, или Оптимизм": «Всё, даже самое худшее, это к лучшему».
- Не Арчи начал эту войну! Не я, не Америка!
-Он думает иначе.
-Интересно. Ну, интерпретируй. 
-Европа шутит: «У американцев нет даже собственного языка. То есть, свой они истребили, чужой – исказили. И теперь вынуждены пользоваться долларом, как разговорным эквивалентом».
-Ничего-ничего, пока хорошо получается.
-Меня всегда подозрительны «истинные патриоты». Оставайся просто добрым человеком. – Исчезая за дверью, соединяющей смежные комнаты. – Слово «космополит» не люблю. Как-то тупо звучит.
Тед выкрикнул: «А я и не злюсь!! Я даже на этого хера Бользена – не злюсь! Хотя то, что я ему не приятен, он даже не пытается скрыть. – И тихо: «Но и обнять его в знак благодарности мне всё же придется».
Тед замер, пытаясь унять в себе блуждание зудящей мысли.  Наконец, он понял, что его так беспокоит. «Если Брукс заупрямится, отнесу рукопись в другое издательство. Глава со «сказочкой» от русского будет в моей книге! Войны начинаются с противопоставления одних другими. Люди вдруг слепнут, слыша, что их народ «выше, сильнее и вкуснее». А, начиная верить в это, охотно идут на войну. И название сменю. Никаких фамилий! Раз могила общая, так и к черту фамилии!».
***
На кладбище было шумно. В открытее ворота въехала первая машина кортежа с похоронами тутошнего темнокожего джазиста. А из ворот пыталась выехать первая машина тутошнего цыганского барона.
Тед и Катя вошли на территорию, не оглядываясь на шум у ворот, через калитку. Тед нес вазу и венок из калл и роз,  Катя  - пестрый букетик, собранный ею лично с газона у дороги на кладбище.
-Черт! Я же хотел привезти его любимый виски. Специально вчера искал в магазинах.
-Забыл?
-Ладно, сегодня вечером перед вылетом вспомню – точно. Идем, это где-то тут. Номер триста один.
-Это что же, у них было всего триста своих могил к маю сорок пятого года?!
-Местных не трогали. А немцы армиям союзников сдавались добровольно.  Тут войну только слышали.  Канонаду. Я был в мэрии, узнавал, где располагался госпиталь,  в котором долечивались или умирали солдаты союзных армий. Он сказал, что ничего такого тут не было. Сказал, что сюда …свозили погибших. Здесь наши хоронили своих солдат и офицеров, погибших в Магдебурге, в Кальбе, в Виттенберге. Так же делали и канадцы, и  англичане. – Тед сглотнул. - Заметила, сколько тут старинных зданий? Даже витражи сохранились в окнах. Некоторым по триста лет…
-Да, красивый город.
Венок повесили, букетик лег поперек узкого прямоугольника на земле. Ещё раз перечитав надпись на могильном камне, Тед высыпал «в ногах» пепел из вазы.
- Присоединяйся к хорошей компании, Тони.
Катя смотрела на вазу в руках Лоренса. – А её куда?
Тед посмотрел на вещь, ставшую вдруг тяжелой от ненужности, и предложил избавиться от неё чужими руками.
Он положил в именную вазу купюру в сто долларов, и оставил её у могилы американских солдат, погибших  с 1944 по 1945 годы.
Выходя из кладбища, Тед и Катя чуть поспорили. Тед сказал, что на яблоне у ворот пела свиристель, а Катя настаивала, что «это точно не она».
И правда, было тихо, и пела птица.  Не важно, какая.
- Катя, у вас на плече бабочка.
-Ой! …Страшная?
Тед приблизился и с удовольствием стал разглядывать желто-бурую бабочку с глазчатыми пятнами по краям крылышек. – Вроде, нет. Симпатичная.
Бабочка вспорхнула. Но далеко не улетела. Стала виться над веткой яблони, склоненной над самой землей.
Катя проследила за медленным полётом бабочки, потом немного горделиво произнесла: «Это бархатница. Семейство сатириды».
-А-а, бархатница. У нас тоже такие  есть.
-Да их везде полно.
Тед склонился над веткой яблони, с удовольствием рассматривая незатейливый рисунок на крыльях бабочки. – Я видел такие в Китае, и в Азии.
- Вы о победе насекомых над миром?
Лоренс выпрямился, посмотрел на спутницу и улыбнулся. Потом задрал голову и проследил за высоким полетом сатириды. – Нет, нет, я не о войне. Я только о бабочке.
И тут звоночек тиль-тиль…
Тед чуть-чуть отошел в сторону. Звонила Тери. Тед решил, что она хочет узнать, что ей делать с собранным чемоданом. – Ало? Тери, добрый день! Как поживаете?
Катя заметила, что Тед нахмурился.  – Что, война всё не отпускает?
Тед прикрыл телефон рукой, чуть отодвинул его от себя. – Да, что-то вроде того. Начинаю чувствовать себя жертвой войны…с моим редактором. – И он снова придавил телефон к уху.
Тери зачитывала ему письмо Лоренса, датированное тринадцатым апреля тысяча девятьсот сорок пятого года. Оно нашлось в одной из книг в доме столетней сестры Сюзи Батл. Та, будучи ещё молодой девушкой, во время войны, перенесла сложнейшую операцию. И её мать пожалела её, прочла письмо с рассказом о гибели своей младшей дочери и, …положив его в справочник по минералам, забыла. А неделю назад старая женщина скончалась. Тихо, во сне.  А сын её, переговорив с супругой о недавно бывших в доме «писателях» по поводу Сюзи, вспомнил о письме, найденном им в справочнике.
Вот его Тери Теду и зачитывала…
***
«Здравствуйте, уважаемая миссис Батл,
Эмилия, я – майор бронетанкового батальона, моё имя Артур Лоренс. В настоящее время я тяжело ранен, поэтому письмо вам пишет под диктовку мой водитель  Сэм Грунт. Пишу вам, чтобы поблагодарить Вас за Вашу дочь, которая геройски погибла шестнадцатого марта тысяча девятьсот сорок пятого года, выполняя свой военный долг недалеко от города Рейнберга в Германии. Сюзи Батл была добрым, отзывчивым, щедрым и красивым человеком. Она была настоящим бойцом. Вместе с двумя другими товарищами по передвижной кухне, ей приходилось кормить наших бойцов и в дождь, и в снег, и под бомбами. Она  никогда не унывала, всегда приходила на помощь. Самоотверженный боец, скромный, прекрасный человечек, мы все её очень любили. Она умела рисовать, петь, танцевать. Жаль, что для всех этих дел у нас было слишком мало времени. За свою отвагу Ваша дочь была представлена к награде    «За Европейско – африканско - средневосточную кампанию», посмертно была награждена медалью Женского корпуса. Вы воспитали очень славную девушку, Эмилия. От всех солдат и офицеров батальона, выражаю Вам свою искреннюю благодарность. PS.  Я знаю, что Сюзи обещала Вам и Вашей старшей дочери Эшли, что когда-нибудь она, я, и наши друзья Джо Стаффорд и Френк Мерфи, что мы все вместе приедем к Вам в гости, чтобы послушать Вашу музыку. Ваши чудесные блюзы, которые, как говорила Сюз, Вы великолепно исполняете, аккомпанируя себе на фортепиано. Но, к сожаленью, к моему великому сожаленью, ни один из нас не сможет прийти или приехать к Вам, в Ваш дом. Вместе с Сюз погиб наш друг, веселый человек, талантливый механик, шаржист – лейтенант Джо Стаффорд,  неделю назад в бою геройски погиб наш друг - танкист сержант Френк Мерфи. Вот с кем бы Вам можно было спеть и станцевать после войны. Замечательный был человек, бесстрашный боец, мастер на все свои шаловливые руки. Жаль, жаль, что не увидимся лично. Прощайте, с искренней любовью и уважением,  майор А. Лоренс».
Тед выслушал, поблагодарил Тери, отключил телефон, и отупело уставился на колышущуюся зеленую ветвь яблони, с не улетающей с неё бабочкой «бархатницей».
-Как ты сказала, называется это семейство?
- Ты про бабочку? Семейство сатириды.
-Какое странное название для столь невинной припорошенной пылью порхающей души.
-Тед?..  Так закончилась там твоя книга или что?
- Что. 

24.02.2015
Пермь