Барри

БАРРИ

В семилетнем возрасте я услышала удивительную историю о собаке по кличке Барри, которая спасала от смерти людей на альпийских перевалах. Рассказ так запал в душу, что я буквально заболела породой, название которой поначалу и выговорить-то не могла. Как всегда, на помощь пришла Софья Матвеевна.
- Эта порода получила свое имя по названию монастыря святого Бернара, - терпеливо объясняла она и произносила по слогам. – Сен-бер-нар.
- Сен-бер-нар, - зачарованно повторяла я.
С этого дня мои родители потеряли покой, потому что каждую фразу их доселе покладистая дочь начинала словами: «Вот если бы у меня был сенбернар…»
Через месяц папа взвыл, а через два сдался, ведь капля, как известно, и камень точит. В общем, на восьмилетие я получила желанного щенка, которого, не задумываясь, назвала в честь далекого легендарного предка – Барри.
Красно-рыжий с белыми отметинами комочек довольно скоро превратился в степенного, по-барски вальяжного пса огромных размеров. Могучий и добродушный, Барри обладал поистине ангельским характером, беспрекословно выполнял все команды и – могу поклясться – понимал человеческую речь.
Он быстро оценил расстановку сил в нашей семье и к каждому нашел свой подход. Со мной он был нежен и осторожен, чувствуя разницу в весовых категориях. С мамой – галантен и вежлив, как истинный джентльмен. А с папой… Папу он уважал, с первого же дня признав за ним право на лидерство.
Барри обожал спать у входной двери. И именно эта привычка дала нам с мамой возможность безошибочно определять настроение возвращающегося с работы хозяина дома.
Пес чувствовал отца за версту. Если он вставал, крутился на месте, вилял пушистым хвостом и вновь укладывался на коврик у порога, значит, папа переступил границу нашего двора, причем, в отличном расположении духа.
Если же Барри, покрутившись, исчезал в моей комнате, то в этот вечер от главы семейства стоило ожидать лишь ворчливых замечаний и недовольства по всяким пустякам. В этом случае я предпочитала ретироваться на территорию Софьи Матвеевны, предусмотрительно захватив с собой пса, благо и Вдова, и жившая у Лебедевых в ту пору болонка Мальта его просто обожали.
Барри знал всех жильцов нашего подъезда и радушно к ним относился. За исключением соседа с нижнего этажа Василия Круглова – сорокапятилетнего угрюмого мужика, который довольно тихо существовал в своей «двушке» вместе с не менее угрюмой женой Еленой.
Кругловы не имели детей, к ним никогда не приходили гости, не приезжали родственники, за их дверью никогда не слышался смех, не звучала музыка. Более того, мало кто знал, какими голосами обладает эта странная семейная пара, так как Кругловы ни с кем не разговаривали, даже не здоровались. Елена проходила мимо соседей молча, опустив глаза. Василий же в знак приветствия чуть заметно кивал головой, что больше походило на нервный тик.
Но однажды Круглов все-таки открыл рот.
Это случилось в начале октября. После вечерней прогулки мы с Барри забежали в лифт, где уже стоял Василий.  Пес обнюхал соседа и впервые за свою жизнь недовольно рыкнул. Круглов непроизвольно дернулся и резко поднял руку, запястье которой в ту же секунду исчезло в огромной пасти собаки.
Барри взял его «по месту», как учили на курсах. Но не укусил, а лишь прижал, дабы защитить свою маленькую хозяйку. Еще раз повторюсь, подобным образом мой  всегда ласковый и великодушный пес вел себя впервые.
Как объяснила потом случившееся Вдова, долгие годы дружившая с собачниками, Барри видимо почувствовал  неприязнь, исходившую от Круглова. Я, конечно, одернула собаку, приказав ей сидеть, извинилась перед Василием, но, выходя из лифта на своем этаже, он злобно бросил: «Подохнешь!»
Я, в ту пору еще ребенок, не придала значения угрозе, даже не поняла, к кому она конкретно была обращена: ко мне или к Барри, и не стала рассказывать родителям о мелкой неприятности, дабы не расстраивать их лишний раз. Но, как впоследствии оказалось, напрасно.   
Через несколько дней пес заболел. Первой на недомогания собаки обратила внимание мама. Она вошла в комнату, где мы с папой, рассевшись по разным углам дивана, играли в «морской бой», и почему-то шепотом сообщила:
- Барри нездоров. Или у него плохое настроение!
- У Барри не может быть плохого настроения, - легкомысленно отмахнулась я и ткнула карандашом в очередную клеточку начертанного на листе квадрата. – Папка, держись! А-4!
- И он самый здоровый в нашей семье! – поддержал меня отец и деланно плаксиво завопил. – Ранен!
- Я предложила ему косточку, - растерянно произнесла мама, - но он отказался.
- А вот это уже серьезно, - насторожился папа и отложил в сторону книгу, в которой прятал от меня листок со своими «кораблями». – Пошли!
Барри лежал на коврике, прикрыв глаза, и не встал, как обычно, радостно виляя хвостом, когда мы втроем вышли в коридор. Я присела возле него и осторожно положила руку на широкий лоб пса. Веки Барри дрогнули и приподнялись. И годы спустя я не могу забыть этот взгляд! Господи, какая в нем была тоска!..
Через полчаса Барри привстал и заскулил, просясь на улицу. Папа надел на него ошейник, и мы втроем вышли во двор. Пес тяжело и как-то неуверенно брел по дорожке. Его огромные лапы, заплетаясь, тонули в мертвеющей осенней листве. Вернувшись домой, он жадно лакал воду,  но так и не притронулся к еде.
К вечеру у собаки началась рвота.  При попытке встать, пса мотало из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, могучие в прошлом мышцы дрожали, время от времени их сводила судорога.
Папа вызвал Софью Матвеевну, она куда-то позвонила, и уже через час возле Барри хлопотал доктор…
Пса перенесли на диван. Я села рядом, на пол, уткнувшись носом в теплую морду собаки и словно окаменела. Помню, как плакала мама, притулившись на стуле возле окна, как папа вбивал гвоздь в стену, помогая врачу подвесить капельницу, как Вдова, глотая слезы, разводила в воде какой-то порошок, но все было тщетно. Смерть уже коснулась Барри.
Откуда-то издалека до меня долетел монотонный голос врача:
- Время упущено… Скорее всего это мышьяк… Внешние признаки отравления   проявляются не сразу… Практически невозможно помочь…
Потом отчаянный возглас папы:
- Но где… Скажите мне, где?.. Где пес мог его нахвататься?
И тут в моей голове будто что-то щелкнуло, словно засветился экран, на котором один за другим поплыли кадры.  Лифт… Угрюмый Василий… Странное поведение Барри… Кругловское «подохнешь»…Порошок, пробегавший ровной дорожкой у плинтуса стены на нашем этаже возле лифта… Фраза соседки: «Крыс что ли морят?» И непобедимая слабость Барри втягивать в себя, как мощный пылесос, все подряд…
В этот день, в день смерти Барри, я впервые по-настоящему поняла, что такое ЗЛО, впервые осознала, что главный источник зла есть нечто конкретное - человек. Я перестала верить в сказки, в торжество добра.  И поняла последний взгляд Барри. Пес словно спрашивал: «За что?»
Вот тут, выйдя из ступора и не выдержав боли рвавшегося на части сердца, уже не сдерживаясь и рыдая в голос, я дико закричала:
- За что?!
Меня с трудом оттащили от безжизненного тела Барри, заставили выпить какую-то резко пахнущую жидкость, благодаря которой я провалилась в сон и не видела, как вызванная ветеринаром специальная служба увозит труп собаки.
Я очнулась лишь к обеду следующего дня. Едва открыв глаза, поняла, что ночной кошмар – не сон и отныне мне предстоит жить без Барри. Родители предусмотрительно убрали все его вещи: миски, поводок, мячик, даже коврик у двери лежал другой. Но дух Барри все еще витал в осиротевшей квартире, отчего глаза поневоле наполнялись слезами.
Через несколько дней, возвращаясь домой из школы, я столкнулась у подъезда с Кругловым. Завидев меня, Василий потупился, шагнул в сторону и быстро пошел прочь. Уже взявшись за ручку двери, я невольно оглянулась ему вслед. Он тоже почему-то оглянулся, наши глаза встретились, и я, восьмилетний ребенок, неожиданно для себя прошептала то самое страшное слово: «Подохнешь!»  Круглов дернулся, отвернулся и быстро зашагал со двора.
А спустя месяц во время ужина в нашей квартире прогремел звонок. Встав из-за стола, папа направился к двери. Через пару секунд до нас долетели странные звуки: сдавленный крик и папино растерянное бормотание.  Привлеченные шумом, мы с мамой тоже выглянули в коридор и оцепенели от ужаса: по лестничной клетке металась растрепанная жена Круглова, рыдая в голос и нажимая на все дверные звонки.
Мама осторожно тронула отца за плечо и встревожено спросила:
- Что случилось?
- У Василия инфаркт, - тихо пояснил папа. – Врачи приехали, но надо помочь вынести носилки, мужик-то тяжелый. Вот Елена и мечется в поисках тягловой силы. Ну, я пошел…
В тот же вечер Круглова не стало, он умер по дороге в больницу в машине «скорой».
На похороны собралось человек десять – сплошь коллеги Василия.
Помогая Елене по доброте сердечной, Софья Матвеевна попросила меня принести на кухню Кругловых губку и жидкость для мытья посуды. Я послушно взяла все названное и спустилась на пятый этаж.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Я тихо вошла и увидела Елену, сидевшую во главе поминального стола: напряженная, бледная и обессилевшая от слез женщина смотрела в одну точку, с застывшим вопросом в глазах: «За что?»
В этот день я усвоила еще один жизненный закон: ничто не остается безнаказанным…   

(Отрывок из романа «Мой Дантес»)