6. Последние дни на хуторе

Последние дни на хуторе.

Без тёти Таси я мучился тоской. День казался вечностью. Не мог ни спать, ни читать. Куда бы ни пришёл, всё противно было. Всё валилось из рук. Казалось, только бы увидеть её, сразу стало бы легче. При виде Дины в душе появлялось какое-то бешенство. Если бы она пристала сегодня, то поколотил бы без всякой жалости.
Ночь казалась бесконечной. Боялся проспать. Наваливалась дрёма. Тут же просыпался, с ужасом думая, что уже утро.
Едва стало светать, как я побежал на дальний берег низинки. Оттуда степь была видна почти до села. По асфальтовой дороге на горизонте проехал грузовик. Больше никого. Зачем-то вернулся обратно. Динка, наверно, чувствовала моё состояние и не приставала даже с обедом. Промотался какое-то время у озера. Когда вышел посмотреть на дорогу, увидел на горизонте букашку. Сначала подумал, что это бродячая собака. Их несколько штук иногда появлялось около хутора. Всё равно пошёл навстречу.
Собаки редко бегают по дороге. Кинулся бегом. Это была тётя Тася. Она толкала рикшу. Даже под уклон аппарат двигался с трудом. На заднем колесе болталась спущенная резина.
-- Съехала с асфальта, а на дороге бутылка разбитая. Отвернуть не сумела. Думала не попала, а она вот….
-- Да бог с ней! Устала, наверно?
-- Немного. Напокупала тут всего…. Вот тяжеловато.
Мне очень хотелось поцеловать её, но тут мы были на самом виду. Хоть и далеко, но Динка могла разглядеть. Стал разбираться с колесом. Прокол. И колёс таких нет. Хорошо, что заднее, а то и не довести бы было.
-- Придётся так ехать.
-- Хотела на дороге оставить – всё равно никого кругом не видно. Думала, схожу за тобой. А тут собаки…. Вмиг растащат и не съедобное. Сердишься?
-- Ничуть! А сердитый какой-то.
Пошли. Под уклон рикша хоть и не очень легко, но катилась. Толкал один. В самом низу дорога почему-то делает небольшой изгиб и скрывает хутор за кустом. Как раз тут резина с колеса съехала.
Остановились. Огляделся. Хутор закрыла густая листва. Повернул Тасю к себе и поцеловал в губы. Она чуть задрожала. А, может, это я дрожал. Отпускать губы не хотелось: сладко очень. Она вырвалась.
-- Ну, зачем днём-то? Стыдно мне!
-- Соскучился! Если бы ты знала как!!!
-- А я нет? Иногда каялась, что сама поехала.
-- Я же говорил!
-- Устал? Давай, сладенького дам?
Тётя повернулась к корзине и опустила в неё руку. Достала какую-то коробку, вторую. Положила их сверху. Я смотрел на неё сзади и опять залюбовался. Полненькие фигуристые ножки с ямками под коленками и яркими икрами – чем не идеал? Подол поднялся почти до ягодиц, оголив ослепительно очаровательные бёдра.
-- Коля!
Вскрик вернул меня на землю. Тётя застыла над корзиной в согнутом положении, будто ожидая меня. От созерцания её тела я уже был возбуждён. Подскочив сзади, одним движением закинул подол на спину и сдёрнул рейтузы.
-- Коля! Коля! Ааааа…!
Меня скрутило не от того, что началось у неё, а именно от собственных ощущений. В этот раз я по-особенному чувствовал в ней неровности, сокращения мышц, изгибы, что-то ещё. И хотя это случилось так неожиданно даже для меня, кончали мы вместе, рано и, как показалось, очень долго.
-- С ума сошёл? Потерпеть не мог?
-- Мне показалось, что ты позвала. И встала так. И ждала.
-- Зацепилась за что-то. Никак руку вытащить не могу. А ты…!
-- Ну, я не понял.
-- Так сейчас отойди. Вдруг Дина придёт? А мы тут….
Кто бы знал, как не хотелось отпускать.
Рукав Таси пуговкой попал между прутками корзины. Ей другой рукой было бы не дотянуться, а рвать было жалко. Могла не пуговка оторваться, а порваться рукав.
-- Дурак! Что за нетерпение? Места не мог найти? Полегчало?
Я опять обнял её и залепил рот поцелуем.
-- Знаешь? Я привыкать уже стала. Уже не так стыдно даже днём с тобой целоваться. Будто сама молоденькой стала.
-- Так и есть. И я тоже привыкаю. Прости, что не понял. Это я тебя изнасиловал, да? Говорят, больно бывает. Прости, пожалуйста!
-- Какой же ты ребёнок! Мужик бы понял, что я ЭТО, наверно, больше тебя хотела. Только не здесь же! А ты здесь всё сделал. До вечера я, пожалуй бы, тоже не дотерпела. Сними-ка штаны.
-- Зачем?
-- Я после месячных ещё не подмывалась. Может, и не прошли ещё.
-- Я сам!
-- Мои пакости? Нет уж! Мне-то привычно. А то ещё брезговать станешь. Снимай!
Она подсунула под мошонку откуда-то взявшуюся полиэтиленовую плёнку, велела её держать и, поливая из бутылки минералкой, стала обмывать. Мне было очень стыдно и неловко. А она будто наслаждалась моим видом.
-- Ой, господи! Мне казалось это меньше! Даже удивительно!
Заметила растяжки.
-- Это я?
-- А кто ещё мог? Динка?
Словно опомнившись, что Дина может появиться, сполоснула добро и обтёрла подолом юбки. Выглянула из-за куста.
-- Отвернись! Теперь моя очередь подмыться.
-- Значит, моя очередь подмывать!
-- Щас! Размечтался! Отвернись! И так натворил тут…!
Я стянул резину с обода и накинул её на сиденье. Тётя Тася достала шоколадку, отломила кусочек и сунула мне в рот.
-- А себе?
-- Мне и так энергию девать некуда. Пошли! В горку тяжело будет.
Я толкал рикшу за руль, а она упиралась в сиденье. Или было не настолько тяжело, или Тася больше меня усилий прилагала. Но у хутора я не почувствовал большой усталости. Правда, пока мы добрались, она скормила мне всю плитку.
Два следующих дня пролетели, как минуты. Ночью страстная любовь с тётей, половину дня спал, а остальное время занимался, чем попало. Дина почти не разговаривала со мной – дулась, обижалась на моё поведение в отсутствие Таси. Зато Тася в эти ночи показала мне такие позы и приёмы, что я только изумлялся.
В последний день хуторской жизни я сильно оцарапал ногу и стал искать йод. В аптечке мне под руку попала начатая пачка фенобарбитала. Я знал, что это снотворное. Тут же возникла мысль усыпить Дину, чтобы даже мысли о ней не мешали тёте Тасе. Сунул пачку в карман. А во время ужина, когда Дина на пару минут вышла за зеленью, кинул таблетки в её компот. Тётя Тася возмутилась, а когда показал ей упаковку, успокоилась, хотя ночью сделала мне хороший выговор.
Едва стало темнеть, как она зашла в мою комнату.
-- Едва успела девочка одеялом укрыться, как уснула. Зачем ты её так?
-- Последняя ночь ведь! Не хочу, чтобы хоть чем-то мешала.
-- Коля! Давай сегодня не будем…. Вдруг мама догадается? Я себя совсем нимфоманкой чувствую.
-- Тогда я кто?
-- Ты? Наверно некроман. Нет, это с покойниками…. Не знаю, как таких называют.
-- Ну, поцеловать-то можно?
Тася наклонилась поцеловать меня. Было так темно, что едва проглядывались её контуры. Я тут же поймал её за шею.
Из-за новолуния светать стало рано. Прошедшие дни, точнее, ночи была смена фаз луны. Наверно поэтому ночи были тёмные. А сегодня светлеть стало рано утром. Всю ночь Тася учила меня, как правильно «сломать целку девочке». Я пытался сопротивляться, но она заявила, что никакой любви у нас быть не может, а в жизни всё равно придётся столкнуться с этим. Неправильное поведение в такой ответственный момент может испортить жизнь не только женщине, но и мужчине – её мужу. Я только удивлялся, откуда она знает об ЭТОМ так много.
-- К моим годам, может, ещё больше знать будешь. Это мы чуть ли не рукописные книги об ЭТОМ искали. А вам уже почти по всем каналам ЭТО показывать стали.
Было ещё очень рано, но уже довольно светло. Тётю Тасю опять стал смущать мой вид. Кое-как уговорил её последний раз дать «раком». Так же ей меня не видно! Последний раз же! Последний…!
Вот в этот раз я «оторвался» на всю катушку. Я применил всё, чему она меня научила. Даже попробовал применить то, что придумал сам. Теперь точно знал, что все её мучения не причиняют ей боли. Но мучилась она, как от самых зверских издевательств. В последний момент показалось, что она даже сознание потеряла.
Зато я насмотрелся на её фигуру. Она была самым-самым красивым, что я успел повидать на свете. Узкие плечи и широкий зад соединялись более тонкой талией. Хотя талия не так тонка, как видел на порнофото, но все переходы были так прекрасны, так удивительно гармоничны, что не уследил за своим состоянием и….
После завершения акта мы рухнули на бок почти без сил. Как ни шустра была Тася, а вымотал её до предела.  Последние минуты она даже на четвереньках стоять не могла, приходилось поддерживать её. Перед этим она умоляла поскорее разрядиться, а тут не могла даже говорить, только стонала.
Когда мы отдышались, Тася вырвалась из моих объятий и чуть не зацеловала. По её словам, такого с ней за всю её жизнь не бывало. Я «достал» её в любви, а она меня в ласках, в благодарности за любовь. Уже над горизонтом показалось солнце, а она никак не могла остановиться. А я и не сопротивлялся. Мне нравилось смотреть на её безумно красивое тело, на её страстные движения. Казалось, что качание её грудей было более чем идеальным. Я мог бы смотреть на них до одурения, до бесконечности. Так же прелестным было и вздрагивание её живота. У Динки он был почти таким же, но цельным с телом. А у Таси он чуть скользил по телу, вздрагивал, возбуждал. Никак не мог оторвать взгляд от округлости её рук, от её удивительно красивого личика, от одуряющее очаровательно перепутавшихся волос. Тётя Тася целовала мои руки, грудь, лицо, а я любовался ею, её телом, её движениями.
Будто забыв, что уже начался день, что солнце поднимается всё выше, она села на моё добро и задвигалась вперёд-назад. Такое у нас было впервые. Напряжение у меня поднялось до предела, но я чувствовал, что моей разрядки в такой позе не будет. Зато Тася, как мне показалось, кончала каждую минуту. В моменты, когда её парализовывало сладострастие, подключался я, таская её зад по своему телу. Тасю всё это так расслабило, что к завершению она растекалась по моему телу, как тёплый студень, как амёба. Мне сложно описать эти ощущения, но, поверьте на слово, это было до безумия прелестно.
Во время её безумных дёрганий чуть отвисающие груди метались по грудной клетке так, что становилось жалко их. Иногда я протягивал руки, стараясь ладонями поддержать их. Мне казалось, что ещё чуть-чуть и они оторвутся от тела. Тётя чуть открывала глаза и, как мне казалось, ласково улыбалась. Наверно, ей нравилась такая поза, потому что глаза тут же закрывались, а в лице появлялась такая сосредоточенность, что даже отвлекать не хотелось. В такт её дёрганиям метался и выпуклый животик. На ощупь он был таким же мягким, как и груди. Только его движения были много короче, чем у грудей.
Когда я отпускал взгляд ещё ниже, то удивлялся ещё больше. Мне казалось, что мы очень хорошо совпадаем размерами, а тут было видно, что, оказывается, у тёти Таси есть ещё достаточный запас. Наверно, она и использовала его, дергая зад вперёд-назад. При этом я чувствовал, как моё добро болтается внутри, будто язык в колоколе. Казалось, мы тютелька в тютельку подходим всеми размерами друг другу, а эта поза, эти ощущения показывали совсем иное.
Я начал уходить в порнуху. Простите, не удержался как-то.
Полностью обессиленная Тася рухнула мне на грудь. Несколько раз она пыталась пошевелиться, но, похоже, окончательно израсходовала и последние силы. Даже стонала едва слышно. Когда силы вернулись, подняла голову и накрыла мои губы поцелуем. Наверно, ещё не успела достаточно отдохнуть, поэтому её губы так же расплывались по моему рту, как три минуты назад она расплывалась по низу моего живота.
Только с третьей попытки ей хватило сил со стоном сползти с меня. Она на минуту раскинулась рядом. Упавшая на мою грудь рука была расслаблена настолько, что казалась безжизненной. Я стал осыпать каждый пальчик, поцелуями, поднялся на локоть, чтобы полюбоваться на её идеальное тело. Тася со стоном запредельной измученности медленно стала подниматься.
-- Коля! Пожалуйста…, не надо! Пожалуйста…!
По всему было видно, что силы ещё не вернулись к ней. Опираясь на дрожащие руки, попыталась перелезть через меня. Она отводила глаза, будто обиделась.
-- Тасечка! Ты самая лучшая! Самая прекрасная! Самая замечательная!
-- Не надо, Коля! Не надо!
Она была уже надо мной. Я попытался обнять её тело. Но то ли силы покинули её, то ли нервное напряжение превысило все пределы. Рухнув на меня, вдруг разрыдалась. Слёзы не капали, а лились из её глаз. В момент моё лицо и шея стали мокрыми. От неожиданности её поступка растерялся. Не понимая, что предпринять, лишь гладил её бока и спину. Удивительно, но сейчас её тело стало таким же полужидким, какими были несколько минут назад её груди. Похоже, она действительно израсходовала все силы. Попытался поцеловать.
-- Не надо, Коля! Не надо!
С какой-то непонятной обидой убрала голову и сползла на пол.
-- Господи! Совсем с ума сошла! Дура пошлая!
-- Тётя Тася…!
-- Не надо, Коля! Ничего не надо!
Тася с трудом поднялась на ноги, ни разу не взглянув на меня. Весь её вид показывал, как она обижена. Но за что? Я не сделал ничего, что было бы не только против её воли, но даже против её желаний. Вроде бы я пытался даже предугадывать, что она хочет.
Устало подняв халат, валявшийся на полу, Тася с трудом двинулась к двери. Наверно от усталости, её таз при каждом шаге качался сбоку на бок от одного крайнего положения до другого. В одну из ночей она как-то рассказала, что это один из признаков того, что женщина крепко удовлетворена мужчиной. Чем сильнее качается её зад при ходьбе, тем круче был секс. Но малое покачивание может говорить и о том, что его просто давно не было.
Не понимая, что случилось, перевернулся лицом в подушку. Душили слёзы. Помня усмешку тёти во вторую ночь над таким же моим состоянием, приложил все силы, чтобы не расплакаться.
Перед глазами возникал то образ уходящей тёти, то бессильно лежащей рядом. И уходящую, и лежащую я видел всего пару секунд, но они ослепляли, будоражили и смущали воображение. Оба образа были так красивы, что даже в воображении я залюбовался ими. Мне казалось, что я видел движение каждой клеточки её тела, восхищался каждой чёрточкой, каждой складочкой.
Может, она обиделась, потому что считала, что я принуждал её? Но ведь она сама бесилась на мне последний раз! Если до того можно было сказать, что ведущим звеном был я, то тут она была полной хозяйкой не только движений, но и поведения. Что же так расстроило её?
Проснулся после обеда. Мне показалось, что услышал звук мотора. Быстро одевшись, вышел во двор. На ходу заглянул в комнату Таси и Дины. Обе спали. Тася распласталась на постели лицом вниз. Если бы не недавняя её обида, то я залюбовался бы проглядывавшими сквозь простыню контурами её тела. А вдруг это её и обидело? Сам сознавал, что никак не мог отвести глаз от её фигуры, лица, а утром от всех её прелестей. Мне казались идеальными и её груди, и широкая талия. И даже разрез среди волос под животом. Может это моё глазение и обидело её?
Назло себе отвернулся и пошёл на озеро. Умывшись и искупавшись, вышел на берег. Сквозь ветви деревьев я увидел какое-то движение на дороге. Одевшись, кинулся к выезду из хутора.
По дороге уже почти в самом низу лощинки шла машина, таща за собой шлейф пыли. За ней, отстав почти на километр, двигались автобус и грузовик. На бандитов эта колонна не была похожа.
-- Тася! Дина! Подъём! Кажется, наши едут!
Первой на крыльцо вышла Дина, за ней показалась Тася.
-- А сколько времени?
-- Третий час.
-- Не фига себе! Вот это спали!
Обе исчезли в домике.
Через час мы, наскоро пообедав, собирали вещи. По двору сновали чужие люди. Кто-то разгружал грузовик, кто-то ломал заборы. Другие смотрели в приборы, как я потом узнал, делая съёмку местности.
Наша машина позволяла взять всех нас. Мне досталось место «в багажнике» - за спинкой заднего сиденья. Там откидывались две дополнительные сиденки. Уже стали рассаживаться, как тётя Тася запросила взять что-нибудь на память. Показала на рощу вдали.
-- Можно хоть листьев набрать? Там клёны, кажется. Пойдёмте кто-нибудь со мной. Я одна опасаюсь. Вон тут шалман какой!
Папа посмотрел на часы. Мама стала ворчать. Шофёр разрешил ситуацию.
-- Час в запасе. Пусть сходит.
Дина замотала головой. Она уже прокорнула спать. Пришлось идти мне. Тася побежала. Пришлось бежать и мне. Забежав в самую средину рощи, когда не видно стало даже опушки, остановилась. Я едва не сбил её с ног.
-- Думала, не догадаешься! Ведь мы последний раз…! Я последний…! Толя не может, а с другим не смогу…!
Тася буквально напала на меня, целуя всё, что попадало под её губы. Я пытался отвечать. От её атаки я возбудился, но что делать не знал. Тася проверила, пожала, будто поздоровалась и… крутнувшись, наклонилась, одновременно сдёрнув с задницы брюки и трусы.
-- Быстренько…! На память…! Последний раз…! Пожалуйста…!
Секунду, может больше, я тупо смотрел на склонившееся тело, на окаймлённый тёмными волосками раздвигающийся разрез, пока осознал, что от меня требуется.
После Динкиной «операции» созревать стал быстро. Но ЭТО хотела Тася. Опять пришлось использовать всё, чему она же меня научила. Тася умоляла закончить поскорее, а сама никак не созревала. Наконец, она «поплыла». Не удержался и я.
От не самой удобной позы у меня дрожали колени. А тётя Тася, быстро собирала самые большие листья, поливая их слезами. Мои попытки приласкать её, она резко отвергала. К машине шли немного врозь. В её руках была охапка листьев, в моих – букет. Листья были уже застарелые. Были отливающие красным, были посеревшие, но красивых красных не было – выгорели за лето. Я сорвал с дерева пару начинающих краснеть. Это было всё.
Шофёр приказал выбросить все. Он не хотел, чтобы в машине оказалось столько мусора. С нами оказались только два небольших букета.
В машине я оказался позади тёти Таси. Она откинула голову на спинку, на которой лежала моя рука. Может, она не понимала, что под головой, зато я наслаждался