Воспоминания о детстве. Учитель пения

Ах, музыка! Что она делает с человеком! От нее сердце плавится, как плавленый сырок на солнце.

Когда я учился во втором классе, домашние спросили у меня:
«Хочешь, отдадим тебя в музыкальную школу?»
«Еще чего!»- ответил я возмущенно. День был жаркий. Начало летних каникул. Мне хотелось побыстрее бежать на речку к ребятам. Какая может быть музыкальная школа?!

До пятого класса я слушал музыку только на пластинках в 78 оборотов. Это были вальсы: «Амурские волны», «Дунайские волны», песни Клавдии Шульженко и некоторые жалостливые романсы, вроде «Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь все живет в моем сердце больном». Не бог весть что! Восторга я не испытывал.
В школе самым необязательным, не нужным и не почитаемым был урок пения. Его вела учительница младших классов, которой не хватало часов. Она и сама не утруждалась, и нас не утруждала.
И тут неожиданно для всех пришел новый учитель пения. Звали его Анатолий Иванович.
И наша спокойная жизнь закончилась.
Анатолий Иванович сверкал глазами, кричал на нас и шипел, как раскаленная сковородка.
Не будет преувеличением сказать, что он нас напугал. Благо бы учил пению, а тут стал придираться: видите ли, не так мы говорим звук «г». Мы говорим мягкое «гэ», как на Украине.
А правильно произносить твердое «г». Он заставлял нерадивцев и неумех  пять минут стоять столбом и они стояли, как живой укор большинству из нас. Вот так он нас учил.
А в последние десять минут урока включал проигрыватель и ставил пластинку с записями классической музыки. «Такая мура!»- думали мы. Но, однажды он поставил «Времена года». Только не Вивальди, а Чайковского. Бодрые перезвоны «троек» мало кого заинтересовали, а грустные «Баркаролла» и «Осенняя песнь» заставили класс притихнуть. Такой музыки мы не слыхали. Более того, мы и не догадывались, что она существует.
Расскажу об Анатолии Ивановиче подробнее. Он был плотным, крепким мужчиной , с которым шутки были плохи. Серьезное, красное лицо, полные выразительные губы, мощная с вздутыми жилами шея. Он был необычайно вспыльчив и энергичен. Еще хорошо, что он носил очки, а то бы испепелил нас своим ужасным взглядом.
Одевался он в строгий костюм, который сидел на нем, как влитой и чистую сорочку. Всегда носил галстук.
Анатолий Иванович, как я узнал гораздо позднее, закончил с золотой медалью Саратовскую консерваторию, в которой затем и преподавал. С успехом дирижировал оркестром местной филармонии. Он был ярок и талантлив и все предсказывали ему блестящее будущее. Но… Его постигла старинная русская напасть: он запил. Пил он взахлеб, без меры, буйно и широко.
 Ректор консерватории пригласил его к себе в кабинет, поздоровался за руку и с сочувствием сказал:
«Вы, Анатолий Иванович, талантливый человек. Более того, Вы- человек преданный музыке. Нам никак не хотелось бы с Вами расставаться. Но и держать Вас мы не можем.»
Ректор в задумчивости ходил по кабинету. Вдруг он сел на стул и пристально уставившись на коллегу, сказал: «Пообещайте мне, что Вы не будете приходить на работу пьяный.
Только пообещайте!»
Анатолий Иванович после секундной паузы твердо сказал:
«Нет. Я не могу Вам этого обещать».
И ушел Анатолий Иванович из консерватории.
А спустя полгода, оказался в нашей школе, где работал его земляк и бывший товарищ. И этот земляк и бывший товарищ за него поручился.
А мы с Вами давайте вернемся в класс на урок пения. Анатолий Иванович разучивает с нами песню
«Наш паровоз вперед лети..» на три голоса. Эдакий бодрый, веселый мотив с весьма воинственным текстом. Судите сами:

«Наш паровоз вперед лети
В Коммуне остановка.
Иного нет у нас пути
В руках у нас винтовка.


Наш паровоз мы пустим в ход.
Такой, какой, нам нужно.
Когда прикажет нам народ,
Пойдем врага бить дружно»

Справедливости ради, надо сказать, что в слова песни никто не вдумывался.
В нашем классе было три ряда парт, за каждой партой по два ученика. Каждый ряд учеников пел свой голос. 1-2-3. И с четвертого ряда опять-1-2-3.
 Многим из нас медведь на ухо наступил, ученики нещадно фальшивили, доставляя  Анатолию Ивановичу прямо-таки физическую боль.
Он бегал от ряда к ряду, причитал, махал руками, заходился весь, но через месяц класс выводил «Наш паровоз» без единой фальшивой ноты.
В тот день, придя домой, я стал учить Вовку самому простому первому голосу. Мне подумалось, что было бы неплохо спеть песню дуэтом, на два голоса.
«Ты не так поешь, Вовка. Бери выше.- учил я. Вовка начинал верно но сразу сворачивал в сторону.
«Держи голос!- горячился я, вполне теперь понимая педагогические терзания нашего учителя.
«Как я тебе удержу!- восклицал Вовка.
«Давай сначала»
«Давай»- соглашался Вовка, но продолжал петь неправильно.
«Наш парово-о-о-з! Выше, выше..!».
В конце концов я утомился и опустил руки. Дело не шло.
«Если хочешь, давай еще разок попробуем,- сказал Вовка, с жалостью глядя на меня.
Больше пробовать мне не хотелось.

Политика террора и репрессий, которую проводил Анатолий Иванович, вскоре затмила для учеников первый и последний успех. Народ «остыл» и затаился. Никто впрямую не выступал против учителя, но обиду держали многие. И Анатолий Иванович сам это чувствовал.

Однажды, в конце урока он обратился к нам:
«В нашем оркестре народных инструментов не хватает несколько человек в группу балалаечников Кто-то из вас хочет играть?- спросил он для проформы.
Народ безмолвствовал. Что-то кольнуло меня в грудь и заставило встать:
«Я хочу!»

На репетиции он дал мне балалайку-альта и сказал- Играй!» Я и играю. Уже пятьдесят лет. Правда теперь балалайка в моих руках превратилась в гитару. Под нее по вечерам я напеваю свою любимую песню «После дождичка небеса просторны…» Я уже наполовину седой. Что ж..Но радость соприкосновения с музыкой не убавилась. Ни на йоту.