Пушкиниана

Панфилов Дмитрий Георгиевич,
                кандидат  филологических наук,
                председатель общества         
                пушкинистов «Захарово»


«Караул! Грабят!»

А.С. Пушкин в зрелые годы довольно критически относился к языку Ломоносова.
С этим именем у поэта было много связано. Жена генерала Раевского, с которым Пушкин был дружен, Софья Алексеевна, была внучкой М.В. Ломоносова. Именно у нее Александр Сергеевич читал три книги, некогда принадлежавшие ее великому деду.
Пушкин заимствовал у Ломоносова из его «Древней российской истории» сюжет для своей «Песни о вещем Олеге».
Несколько словесных жемчужин находят перекличку у обоих поэтов.
У Ломоносова: «И персы в жаждущих степях».
У Пушкина: «Природа жаждущих степей».
У Ломоносова: «Прекрасной всадницей гордясь».
У Пушкина: «Гордясь могучим седоком».
У Ломоносова: «Священный ужас мысль объемлет».
У Пушкина: «В священном ужасе поэт».
Иной раз Пушкин шел на прямой плагиат, но его строчки были все же изящней и звонче.
Сравните. У Ломоносова:
«Заря багряною рукою
От утренних покойных вод
Выводит с солнцем за собою…»
У Пушкина:
«Но вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою…»
Пушкин иронически отзывался о слоге Ломоносова, который был тяжел и перегружен славянизмами. Именно поэтому он посвятил стихотворение «Отрок» Ломоносову, написав его тяжелым «Ломоносовским» стилем гекзаметром.
«Невод рыбак расстилал на берегу студеного моря:
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака…»
Но был в поэзии и другой Ломоносов – легкокрылый, живой, непохожий на себя.
Была у него «Ода на взятие Хотина», которую знал и Пушкин.
«Шумит с ручьями бор и дол:
«Победа, русская победа!»
Но враг, что от меча ушел,
Боится собственного следа».
Тут уж совсем не видно Ломоносова, зато рельефно выступает Пушкин. Так и хочется сказать, да ведь это Ломоносов взял у Пушкина! Ну и что с того, что в век Ломоносова не было еще Пушкина? Все равно, это Ломоносов «украл» у Пушкина!
У Пушкина был «грешок» брать у товарищей по цеху у кого строчку, а у кого и больше, занимаясь компиляторством.
Известная строчка «Как гений чистой красоты» заимствована у В.А. Жуковского из стихотворения «Лала-Рук».
Следует отметить, что эти три слова он писал красивым курсивом, выделяя из общего текста.
В посмертных изданиях эта традиция была забыта, и сегодня даже не вспоминается.
У П.А. Вяземского Пушкин взял строчку «И жить торопится, и чувствовать спешит» из стихотворения «Первый снег», а когда писал «Полтаву», то выпросил у Петра Андреевича словосочетание «в дыму сражений», которое ему очень понравилось.
Иногда великие классики, пользуясь добротой авторов, выпрашивали у них целые сюжеты.
Так А.С. Пушкин выпросил у В.А. Жуковского сюжет героической былины «Владимир» и написал «Руслана и Людмилу». Н.В. Гоголю А.С. Пушкин подарил два сюжета – «Мертвые души» и «Ревизор».
И это не единичные примеры в русской классике.

Примечание.

Гекзаметр – шестистопный дактиль.
Дактиль – трехсложный стихотворный размер, который содержит один ударный (долгий) слог и два безударных (кратких) слога.
Компиляторство – брать и использовать чужие мысли и отрывки из произведений.




Д.Г. Панфилов, нейрохирург высшей категории


Любителей поэзии А.С. Пушкина давно волновал вопрос: а можно ли было спасти поэта, случись эта история в наши дни?
Выдающиеся хирурги России пять раз пытались раскрыть эту тему.
Впервые на это постарался ответить в 1899 году С.М. Лукоянов в небольшой обзорной работе «О последних днях А.С. Пушкина» (изд-во «Санкт-Петербург»).
Затем в 1937 году известнейший хирург С.С. Юдин в газете «Правда» от 8 февраля в статье «Ранение и смерть Пушкина» постарался в простой, популярной форме рассказать о ранении поэта.
Наиболее полно течение ранения было опубликовано в журнале «Вестник хирургии» (№2) в 1967 году профессором И.Д. Аникиным, работавшем вместе с праправнуком лечащего врача поэта А.Н. Арендтом. Статья предназначалась для узкого круга хирургов и называлась «Ранение и смерть А.С. Пушкина».
В 1983 году министр здравоохранения, известнейший хирург Б.В. Петровский в журнале «Клиническая медицина» (№4) вновь вернулся к этому вопросу, но уже для более широкой врачебной аудитории.
Все названные авторы не являлись пушкинистами, писали в основном для медицинских работников и в узких медицинских изданиях, недоступных широкому читателю.
Впервые описал для публики ранение поэта врач Б.М. Шубин в 1985 году в небольшой книжке «Скорбный лист, или история болезни Александра Пушкина» (изд-во «Знание»). Но и он не смог ответить на многие вопросы течения болезни и дать современную трактовку диагноза, проанализировать причину смерти.
Двадцатилетнее изучение жизни и творчества А.С. Пушкина, 37-летний стаж хирурга и сделанные 10 000 операций дают мне право проанализировать все вышедшие работы и воспоминания тех, кто находился рядом с умирающим поэтом, а это: В. Даль, К. Данзас, И. Спасский, П. Вяземский, Е. Карамзина, В. Жуковский, - и вновь вернуться к этой теме с современных позиций военно-полевой хирургии, дать оценку лечения А.С. Пушкина. И ответить наконец на вопрос, который вот уже 160 лет беспокоит почитателей творчества поэта: можно ли было его спасти и отчего именно наступила смерть.










История болезни камер-юнкера, титулярного советника
 Пушкина Александра Сергеевича.

Паспортная часть.
1.Фамилия – Пушкин Александр Сергеевич.
2.Пол – мужской.
3.Национальность – русский.
4.Вероисповедание – православное.
5.Социальное положение – дворянин.
6.Место в табели о рангах – титулярный советник.
7.Год рождения – 26 мая 1799 г.
8.Род занятий – историограф Его Императорского Величества.
9.Домашний адрес – Санкт-Петербург, дом княгини Волконской на Мойке.
10.Семейное положение – женат, 4 детей, жена – Наталья Николаевна, урожденная Гончарова.
11.Доставлен самостоятельно или в сопровождении – в сопровождении подполковника К.К. Данзаса.
12.Время поступления – 19 часов 27 января 1937 г.
13.Диагноз при поступлении – без диагноза.

Анамнез ранения.
27 января 1837 г. на Черной речке около 17 часов произошла дуэль между камер-юнкером А.С. Пушкиным и кавалергардом Жоржем Дантесом.
Стрелялись на 10 шагах (7-7,5 метра) из дуэльных пистолетов калибра 1,2 см, вес безоболочечной пули 17,6 грамма.
Первым выстрелил господин Дантес, пуля попала господину А.С. Пушкину в низ живота, и он упал лицом в снег, но нашел в себе силы приподняться и произвести выстрел, легко ранив противника в правую руку.
Секунданты объявили дуэль законченной, на руках оттащили А.С. Пушкина до изгороди и положили в сани, проехали 500 метров и у Комендантской дачи перенесли его в карету Геккерна.
А.С. Пушкин все время терял сознание, одежда его, сиденье в карете, шинель Данзаса, который поддерживал его, были обильно пропитаны кровью.
Раненого везли около 8 километров до квартиры на Мойке, куда он приказал, чтобы его доставили. Пока ехали, стемнело.

Жалобы больного.
Жалуется на боли в низу живота, отдающие в поясницу, кровотечение из раны, слабость, головокружение, жажду, тошноту.
Наследственность.
Наследственность благоприятная. Прадед Абрам Петрович Ганнибал прожил 92 года, оба деда по матери и по отцу – более 60 лет, бабушка по матери Мария Алексеевна – 73 года, отец Сергей Львович – 73 года, сестра Ольга – 67 лет.
Дети: Мария жила до 87 лет, Александр – 81 год, Наталья – 76 лет, Григорий – 70 лет.

Перенесенные заболевания.
В детстве и в годы учебы в лицее страдал простудными заболеваниями (7 обращений к врачу из 16), но болел не более 3-5 дней.
В феврале 1818 года «гнилостная горячка» (пневмония) – «Я ускользнул от Эскулапа…».
Длительно болел рецидивной формой малярии, отмечались 3 сильных обострения, наиболее сильное при поездке на юг, к счастию, доктор Рудыковский вылечил больного хиной, и рецидивы прекратились.
До конца дней страдал варикозным расширением вен нижних конечностей, больше правой ноги. Сам А.С. Пушкин называл эту болезнь «аневризмом» и даже собирался оперироваться.
Имеется заключение врача псковской медицинской управы В. Всеволодова: «У А.С. Пушкина имеется на нижних конечностях, а в особенности на правой голени повсеместное расширение кровевозвратных жил (Varicositas toticus cruris dextri).

Объективные данные при поступлении.
Одежда обильно промокла кровью. Бледен. Пульс частый, мягкий. Сознание спутанное. По снятии одежды в правой боковой поверхности живота кровоточащая рана округлой формы, умеренно кровоточит.
Кровопотеря наружная около 750,0. Внутренняя – 1200,0. Общая кровопотеря – около 2 литров.
При объеме циркулирующей крови около 5 литров такая кровопотеря не является смертельной.

Дневник течения болезни.
17 января, около 19 часов.
Данзас вошел в комнату к Наталии Николаевне, сбросил в угол заснеженную окровавленную шинель: «Пушкин ранен, но к счастью, легко». С Натальей Николаевной сделалось дурно.
Данзас бросился домой к лейб-хирургу Арендту, не застал его дома, оставил записку и бросился к профессору хирургии Соломону. Того тоже не было дома. Данзас оставляет и ему записку и кинулся искать хоть какого-либо врача. В воротах столкнулся с медиком Шольцем, который согласился пойти с ним.

Характеристика врача-акушера Шольца.
В.Б. Шольц никогда не занимался хирургией, но был искусный акушер. Первый, кто осмотрел А.С. Пушкина и перевязал рану. Оставил записки об этой встрече с поэтом.

Щольц, перевязав рану, предложил сходить за хирургом Задлером, который жил неподалеку.
А.С. Пушкин спросил Шольца:
- Смертельна ли рана?
- Считаю своим долгом вам этого не скрывать, - ответил врач, - но услышим мнение Арендта и Соломона, за которыми послано.
- Благодарю Вас, Вы сказали мне правду как честный человек, теперь займусь своими делами.

27 января, 19.20.
Шольц приводит Задлера.

Характеристика хирурга Задлера.
Карл Задлер – главный врач Конюшенного госпиталя, средний хирург по отзыву Н.И. Пирогова. Практик. Занимался литературой, оставил записки о деятелях эпохи Петра I и Екатерины II.
В отличие от Шольца, не оставил никаких записок о лечении А.С. Пушкина.
 
Задлер снял окровавленную повязку, наложенную Шольцем, осмотрел рану, которая умеренно кровоточила, и побежал домой за инструментами для обследования раны. Вернувшись, вновь осмотрел в рану, она уже не кровоточила, и с помощью специальных зондов попытался определить глубину раны, ее ход и местонахождение пули. Закончив исследование, вновь наложил повязку. Исследование раны Пушкин перенес героически. После перевязки Задлер побежал за Соломоном и вернулся с ним.

27 января, около 20.00.
По записке приходит Арендт, прихватив с собой Буяльского. У постели раненого собирается первый консилиум в составе: Арендт, Буяльский, Соломон, Задлер.

Характеристика хирурга Арендта.
В 1805 году окончил академию с золотой медалью. С 1821 года доктор наук без защиты диссертации. Первый в Европе перевязал сонную артерию. В кампанию 1812 года Николай Федорович Арендт был Главным хирургом русской армии, участвовал в 30 сражениях, прошел хирургом путь от Москвы до Парижа. Прославился в лечении огнестрельных переломов. В 44 года – лейб-хирург Николая I.
«Арендт – деятельный представитель хирургии и медицины Петербурга 30-х годов», - сказал Пирогов.
В 1855 году присвоено символическое высшее звание «Благодушный врач». Благодушие – доброта души, доблесть, мужество на пользу ближнего, самоотверженность.

Характеристика Буяльского.
Окончил Медико-хирургическую академию в 1814 году, защитил докторскую диссертацию в 1823 году. С 1825 года профессор анатомии Медико-хирургической академии и хирург Царскосельского лицея и всех кадетских корпусов, в 1872 году получает звание академика, на следующий год избирается членом четырех зарубежных академий. Иван Васильевич Буяльский – блестящий диагност, анатом, предложил и разработал ряд новых операций. Еще до Мейера стал первым мыть руки перед операцией в растворе хлорной извести. Первым сделал труднейшую операцию – резекцию верхней челюсти, являлся пропагандистом переливания крови(!). создатель «Анатомо-хирургических таблиц» - это был компас для практической хирургии. Написал оригинальное руководство по хирургии, переведенное на 5 иностранных языков.
Более 35 лет преподавал анатомию в Российской академии художеств. Бронзовая статуя «Лежащее тело», отлитая Пьером Клодтом, сделана с трупа, который он препарировал. Статуя отлита для Эрмитажа, английской и французской академий художеств. Газеты писали: «Если Пирогов – солнце русской хирургии, то Буяльский – немеркнущая звезда первой величины».

Характеристика Соломона.
Получил звание профессора хирургии, в Медико-хирургической академии преподавал курс оперативной хирургии. Написал великолепное руководство по    оперативной хирургии. Первым в России в 1825 году перевязал внутреннюю подвздошную артерию (!), в 1827 году первым удалил камень из мочеточника. Христофор Христофорович Соломон (1760-1851) разработал методику операций при аневризмах, сделал 12 успешных операций, в то время как другие насчитывали 2-3.

Как видим, у постели раненого А.С. Пушкина собрался весь цвет отечественной хирургии. Не было только Пирогова, который в это время находился в Дерпте.
Арендт осмотрел рану и повторно ее зондировал, подвергнув поэта мученическим испытаниям.
Результаты зондирования: «Зонд входит в рану на глубину до 4-х см и упирается в кость. Из раны умеренное кровотечение. Пуля в ране не определяется. Из глубины удается извлечь несколько мелких осколков кости. Выделения из раны газов, мочи, кала нет»
Зондировали ли рану остальные участники консилиума, неизвестно, вернее всего нет, доверив это ответственное дело старшему.
После осмотра Арендт ставит диагноз:
«Ранение, проникающее в брюшную полость, слепое, без пенетрирующего ранения кишки, но с нарушением целости крупной вены этой полости».
Члены консилиума с выводами Арендта согласны. Начали обсуждать лечение. В это время приходит доктор Спасский, за которым послали домашние, вернее всего  - Александра Николаевна.
Обсуждение лечения занимает 20-25 минут.
Назначение консилиума: холодные примочки на живот, внутрь принимать кусочки льда, холодное питье, полный покой.
После консилиума врачи пришли опять к А.С. Пушкину, который ждал приговора и обратился к Арендту: «Как рана?»
- Если так, то должен вам сказать, что к выздоровлению вашему я надежду почти не имею.
Члены консилиума уходят, остаются только Арендт и Спасский.
Пушкин позвал Данзаса и занялся с ним бумагами, что-то порвал и приказал сжечь. Затем потребовал священника для исповеди.
- Кого?
- Первого попавшегося!
Из Конюшенной церкви позвали отца Петра. Было около 19.30.
Исповедовался.

27 января, около 20 часов.
Боли в животе усилились. Стал метаться, скрежещет зубами, глаза лезут из орбит, покрылся холодным потом.
Попросил слугу принести пистолет, хотел застрелиться, но Данзас отобрал его. Боли продолжались около часа, а затем А.С. Пушкин забылся.

27 января, около 21 часа.
Из врачей дома только Арендт и Спасский. А.С. Пушкин в полусне, изредка стонет.

27 января, около 22 часов.
Приходит В.А. Жуковский. Он зашел к вяземскому. «Князь у Пушкиных!» Зашел к Валуеву:
- Получили ли вы записку от княгини? К вам давно послано, поезжайте к Пушкину, он умирает, он ранен!
По пути сообщил Виельгорскому. После прихода Жуковского Арендт уходит: «Надо доложить царю!».
Пушкин – Арендту: «За Данзаса просите, он мне брат!»
Первую ночь остается дежурить у постели Спасский.

Характеристика Спасского.
Иван Тимофеевич Спасский из семьи купцов. Домашний врач в семье А.С. Пушкина – детский врач, терапевт, гинеколог в доме. За лечение не брал ни копейки. А.С. Пушкин высоко ценил его и постоянно советовался.
Написал книгу по судебной экспертизе, преподавал судебную экспертизу в училище правоведения.
Издал первое руководство по реаниматологии «Краткое наставление для руководства при подаче первой помощи мнимоумершим». Написал работу по лечению голодом  «Успешное действие голода на перемежающиеся лихорадки». Написал работы по этимологии, фармакологии, основоположник диетотерапии. Его высоко ценил медицинский мир Петербурга.

27 января, около 23 часов.
Вернулся от царя Арендт, ему пришлось ждать царя в театре. Царь отправил к А.С. Пушкину записку, приказав Арендту возвратиться и информировать его о течении ранения: «Я не лягу спать, буду ждать ответа».
А.С. Пушкину вручают записку: «Любезный друг Александр Сергеевич! Если не суждено нам видеться на этом свете, прими мой последний совет: постарайся умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение».
Арендт объявил А.С. Пушкину, что царь повелел узнать, есть ли у него долги, что он их все желает оплатить.
- 120 тысяч частного и 60 тысяч  государственного долгу!

27 января, около 24 часов.
Арендт уходит, назначив опий.

28 января, около 2 часов.
Возвращается Арендт. А.С. Пушкин лежал спокойно, жаловался только на боли в животе. Повязка сухая. Уходя, Арендт просит Спасского и Данзаса прислать за ним, если будет хуже. Данзасу в дверях: «Шутка скверная, он умрет непременно!»
Взгляд у А.С. Пушкина осмысленный, сам спокойный. Оглядел книжные полки, обращаясь к книгам: «Прощайте, друзья!»
 
28 января, около 5 часов утра.
Боли резко усилились. Стали нестерпимыми. Стал стонать, метаться.
Спасский писал: «Это была настоящая пытка, взор сделался дик, казалось, глаза готовы выскочить из орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало».
Появилось вздутие живота.
(Анализируя клинику течения ранения до 5 часов утра, приходишь к мысли, что в наше время раненого еще можно было спасти; после 5 часов развился тромбоз брызжеечных артерий и вен – осложнение столь грозное, что и в наши дни удается спасти лишь единицы).
Послали за Арндтом.
28 января, 6 часов утра.
Приехал Арендт. Назначил вместо холода припарки на живот, внутрь каломель с белладонной. Поставил очистительную клизму, которая принесла дополнительные страдания (перелом крестца!). Перевязали рану. Кровотечения нет. назначил лаврово-вишневые капли.
Приступ длился до 7 часов и истощил силы А.С. Пушкина.

28 января, около 7 часов.
Решил проститься с детьми. их принесли к нему по очереди. Всех благословил, перекрестил. Попрощался с друзьями. «Смерть идет».

28 января, около 9  часов.
Арендт уехал, Спасский остается.
В записках Спасского: «Врачи опасаются лихорадки, но ее нет».
А.С. Пушкин открыл глаза:
- Тут ли Карамзина? Где Карамзина?
Послали за ней.

28 января, около 12 часов.
Приехала Е.А. Карамзина.
- Я хочу, чтобы она меня благословила.
Карамзина в дверях перекрестила его. А.С. Пушкин подозвал ее ближе.
- Перекрестите меня!
Та поцеловала его в лоб, перекрестила.

28 января, около 12.30 часов.
Приехал Арендт, подсчитал пульс, осмотрел живот и назначил опий (!) с каломелью. Это сразу облегчило страдания. Окружающие повеселели: «Мы на тебя надеемся!»
Наталья Николаевна с радостью: «Он будет жить, вот увидите!»

28 января, около 13 часов.
Приехал В.И. Даль.

Характеристика Даля.
Владимир Иванович Даль из семьи врача. Морской офицер, этнограф, языковед, писатель, врач. В Дерпте познакомился с Пироговым, пристрастился к хирургии, много оперировал, выработал у себя виртуозную технику. Во время войны с Турцией работает армейским хирургом, защитил докторскую операцию по трепанациям черепа – сложнейшему разделу хирургии. После войны вернулся в Петербург и занялся глазной хирургией. Сделал более 30 удачных операций при удалении катаракты, все больные прозрели. Опыт других насчитывал 2-3 операции. Прослыл в столице за хирурга-волшебника, возвращавшего зрение. При жизни в Оренбурге с успехом делал много ампутаций по поводу опухолей. Слыл неплохим гомеопатом.
С Пушкиным знаком с 1832 года на литературной почве, именно А.С. Пушкин подсказал ему идею создания Толкового словаря.
В литературе печатался под псевдонимом «Казак Луганский».
Служил в Оренбурге чиновником по особым поручениям при губернаторе, сопровождал А.С. Пушкина в Бердскую слободу при собирании материала о Пугачевском восстании.

 28 января, около 18 часов.
 А.С. Пушкин спокоен, боли слабые. Позвал Спасского, попросил сжечь какие-то бумаги, мысли свежие. Ухаживающим за ним говорит: «Вот чудесно», «Вот и прекрасно».

28 января, около 18.30 часов.
 Пульс вдруг ударил до 120 в 1 минуту, сделался жестким, поднялась температура до 38,8. Боли в животе вновь усилились. Повязка промокла кровью. Лицо заострилось, глаза впали, холодный липкий пот, губы сухие, покрытые коричневыми корками.
Возможное ухудшение заранее было обговорено с Арендтом, его ждали. Спасский и Даль ставят на живот 25 пиявок. Дополнительная кровопотеря 250 грамм (10 г;25=250 г), но зато пиявки выделяют в сосудистое русло гепарин, так необходимый сейчас.
А.С. Пушкин ведет себя мужественно, помогает ставить пиявки. После пиявок полегчало. «Пульс ровнее и мягче, кожа показала небольшую испарину, опухоль живота опала».

28 января, около 20  часов.
Пришел Арендт, одобрил лечение. Все верят в хороший исход, только не он. Военный опыт не позволяет ему высказать благоприятный прогноз.
Арендт назначает касторовое масло, но стула нет.

28 января, около 22часов.
Сделав назначения, Арендт уходит.
А.С. Пушкин к Далю: «Даль, скажи мне правду, скоро я умру?»… «Тоска, ах, какая тоска, сердце изнывает».

28 января, около 22.30 часов.
Приходит доктор Андреевский, за которым послал Спасский, близко его знавший.

Характеристика Андреевского.
Ефим Иванович Андреевский старше А.С. Пушкина на 10 лет, из семьи священника. Перед 1812 годом закончил академию и в составе  Литовского полка хирургом прошел до Франции. Участник всех битв с Наполеоном. Опытный практик. Одна из крупных его работ – лечение перитонита. Именно он установил у А.С. Пушкина «быстротекущую форму перитонита», дающую смерть в течение 2-3 дней. Первый Президент общества врачей в Петербурге.

28 января, около 24часов.
Спасского буквально силой отправляют отдохнуть, он более суток у постели раненого.
На вторую ночь остаются дежурить Андреевский и Даль, с ними верный Данзас.
«Ночь долгая и мучительная».

29 января, около 4 часов, день рождения Жуковского.
Боли приняли нестерпимый характер.
Вздутие живота увеличилось, послали спросить Арендта, не поставить еще раз пиявки.

29 января, около 5 часов.
Приехал Спасский, ему не до сна. Сразу за ним приходит Арендт. Он увеличивает дозу опия, назначает на живот наркотические припарки.
Вновь собирается консилиум в составе Арендта, Даля, Андреевского, Спасского. Консилиум вынужден констатировать начало агонии раненого.

29 января, около 13 часов.
Раненый в забытье, бредит, мечется, стонет.

29 января, около 14 часов.
Открыл глаза, попросил, чтобы жена покормила морошкой. Взгляд ясный, критика сохранена. Съел две чайные ложечки ягод, выпил ложку сока. Закрыл глаза. Попросил поднять повыше.
- Кончена жизнь.
- Что кончено? – переспросил Даль.
- Жизнь кончена. Тяжело дышать, давит… Теснит дыхание.
Потерял сознание, черты лица заострились, смертельная бледность разлилась по лицу и телу. Дыхание еле прослушивается, пульс не определяется. Руки остыли, но теплота тела сохраняется.

29 января, около 14.45 часов.
Пульса и дыхания нет.
А.С. Пушкин скончался.
Жуковский остановил часы на стене. Андреевский закрыл А.С. Пушкину глаза.

29 января, около 15 часов.
Вернулся Арендт, уходивший доложить царю о смерти А.С. Пушкина. Жуковский послал за Гальдбергом, который пришел и снял 8 масок с лица умершего.
А.С. Пушкина отнесли в буфетную и положили на стол.

29 января, между  16  и 19  часами.
Вскрытие тела АС. Пушкина. Вскрытие производил Спасский, как судебному эксперту, ему это было сподручнее. Протокол записывал Даль. При вскрытии присутствовал Арендт, ибо только он мог назвать подвздошную вену «бедренной».
Вскрытие было неполным, вскрывалась только брюшная полость.

29 января, около 20 часов.
В квартире А.С. Пушкина состоялась панихида.
Вскрытие подтвердило полностью предварительный диагноз и показало, что лечащие врачи оказались на высоте, сделав все возможное для спасения жизни поэта.

Окончательный диагноз.
Основной: Слепое огнестрельное проникающее ранение брюшной полости в правой подвздошной области, оскольчатый перелом крыла правой подвздошной кости и крестца, контузия петли тонкой кишки и внутренней подвздошной вены.
Осложнения: травматический шок I-III степени. Внутреннее и наружное кровотечение. Вторичная анемия. Быстротекущая форма перитонита. Тромбоз брызжеечных артерий с наличием массивного пареза кишечника и явлениями интоксикации. Сердечно-сосудистая недостаточность.

Схема ранения (раневого канала) А.С. Пушкина.
         
(рисунок в приложении)

Причина смерти.
Прогрессирующая сердечно-сосудистая и дыхательная недостаточность вследствие основного ранения и присоединившихся осложнений, приведших к остановке сердца и дыхания.
Предрасполагающие факторы, приведшие к летальному исходу:
1. Психоневрологический статус тонкой эмоциональной натуры поэта. Постоянные психические стрессы. Травля, анонимки, сплетни истощили нервную систему.
Врачи считают, что ранения при отступлении протекают тяжелее и дают больше осложнений, чем ранения, полученные при наступлении, когда преобладают положительные эмоции.
2. Зимний авитаминоз, при котором ранения протекают хуже, часто дают осложнения, нагноения.
3. Низкая температура воздуха (- 15°С) при ранении способствовала углублению болевого шока.
4. Крупный калибр безоболочечной пули (1,2 см при массе 17,6 г).
5. Отсутствие врача на месте дуэли и неоказание первой врачебной помощи, что привело к большой наружной кровопотере и усилило инфицирование раны.
6. Отсутствие транспортных средств на месте дуэли – носилок, кареты, до которой на руках пришлось тащить по снегу тяжелораненого пятьсот метров. Все это усугубило кровотечение и травматический шок.
7. Наличие сопутствующего заболевания – «аневризмы» - варикозного расширения вен правой нижней конечности II степени и, следовательно, провоцирование всей венозной системы больного, сделавшей ее восприимчивой к осложнениям, а именно: к тромбозу мезонтериальных сосудов.
8. Раненого лечили на мягком диване, а не на жесткой кровати, как положено при переломах крестца. Отсутствие «иммобилизационного положения» усиливало боль и шок.
9. Малый заряд дуэльных пистолетов. Это предположение укладывается в доказательство при анализе баллистики пули в телах обоих пострадавших.
Будь заряд «полным», пуля прошила бы тело насквозь, как это было при дуэли Лермонтова: он стоял боком, и пуля прошла через грудную клетку навылет, дважды раздробив встретившиеся на пути ребра.
Здесь же пуля пробила Дантесу мягкие ткани предплечья, толщиной около 5,5 см, которые практически ослабили ее силу, ударила в брюшную стенку и даже не оставила на ней следа.
Следует учесть, что заряды в пистолетах были одинаковые, за этим ревностно следили секунданты Данзас и д’Аршиак, которые, не сговариваясь (а, может быть, обговорив все заранее), решили уменьшить массу заряда до минимума, исходя из добрых побуждений.
Это сыграло на руку Дантесу, но не А.С. Пушкину. Пуля на излете ударила в верхнюю кость таза, отрикошетила в брюшную полость и застряла в крестце. Будь ударная сила пули больше, она бы прошла через мягкие ткани боковой поверхности живота, не повредив никаких органов, а Дантес получил бы смертельную пулю в живот.





Д.Г. Панфилов



ЗАХАРОВСКИЕ МОТИВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ А.С.ПУШКИНА.

Захарово было первой деревней в жизни А.С.Пушкина. Детское восприятие впитывало все остро, чисто, накрепко. Городскому мальчику все было в новинку и интересно. И первая столбовая дорога по Смоленскому тракту с незнакомыми запахами дыма костров, дегтя и пыли. И ямщики с их присказками и прибаутками («Лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой!») – все это ложилось в глубины детской памяти. Именно здесь начало множеству столбовых дорог, описанных от «Дорожных жалоб» до «Капитанской дочки».
Господский дом стоял на берегу пруда, где «дымясь, пылал огонь рыбачий», по бокам было два флигеля, рядом хозяйственные постройки, сад, пасека, вдали чернел густой стеной ельник. В пруду на мелководье в жаркие дни плескались деревенская ребятня и Саша Пушкин, пока дядька Никита Козлов не научил его плавать и мальчик «сей  Геллеспонт переплывал».
Неподалеку от дома была небольшая чистая и светлая березовая рощица, в которой любил гулять Саша. Картину милой детской рощи поэт перенесет позже в стихотворение «Сон»:
Там рощица листочков трепетаньем,
В лугу поток таинственным журчаньем,
Златых полей, долины тишина…
Летом роща превращалась в столовую, на березовых самодельных столах выставлялась бесхитростная снедь: щи, каша, молоко, мед и в центре - «щука в скатерти лежит».
Заканчивая первую главу «Евгения Онегина» Пушкин писал:
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Здесь, несомненно, отразились впечатления от двух кратковременных поездок в Михайловское в 1817г. и 1819г. А вот когда далее поэт заявляет:
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
- то этим риторическим вопросом он утверждает значимость дней, проведенных в Захарове. Тему детства поэт развивает и в следующей строфе:
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! Я предан вам душой…
Вольная жизнь в деревне способствовала развитию душевных сил в Пушкине-ребенке. Случалось в деревню заходили обездоленные слепцы, погорельцы, калики перехожие за милостыней и, отведав крестьянских щей, рассказывали былины, пели старинные песни и плачи. Не одну ли из этих песен затянет в «Борисе Годунове» Варлаам, а пугачевцы в «Капитанской дочке» запоют «не шуми, мати зеленая дубравушка»? Не эти ли  песни поэт впервые услышал в Захарове, а потом использовал в своем творчестве?
Пушкин любил часами сидеть на берегу пруда под огромной липой, погруженный в раздумья. Около липы росло несколько берез, и стояла полукруглая скамейка. Мальчик исцарапал стволы берез набросками стихотворных строк. В 1826г. он напишет в стихотворении «Из Ариостова»:
Гуляя, он на деревах
Повсюду надписи встречает.
Он с изумленьем в сих чертах
Знакомый почерк замечает…
Бытует распространенное мнение, что Пушкины приезжали в Захарово только летом с 1805 по 1810г.г. Это не совсем верно. Зиму 1808-1809г.г. они провели в Захарове, правда, без Сергея Львовича, который остался в Москве. Пушкин был свидетелем празднования Рождества, Крещения, Святок. Конечно, бабушка Мария Алексеевна и няня Арина Родионовна не упустили случая рассказать и показать ему всю  прелесть этих зимних обрядов. В деревне праздники были наряднее, красочнее, таинственнее, сказочнее и не шли ни в какие сравнения с празднованием в городе. Детский ум воспринимал эту сказку за чистую правду. Как он мог не верить «преданьям простонародной старины, и снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны».
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть…
Именно в Захарове следует искать корни суеверия Пушкина, все эти перебегающие дорогу зайцы, встречающиеся черные монахи, гадание Татьяны по соннику Мартына Задека, все эти полуночные «лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ!».
В Захарове не было церкви, поэтому Пушкин ездил к обедне к своим родственникам Голицыным в Вяземы, что в пяти верстах от Захарово. По воскресеньям в Вяземы съезжались на базар крестьяне и мелкопоместные дворяне из окрестных деревень. На праздники устраивались гульбища, ставились качели, устраивались бега на ходулях, шумели и плясали скоморохи, раскидывали свои шатры цыгане с медведями. Маленький Пушкин, широко раскрыв глаза, смотрел на пеструю толпу, слушал живую народную речь.
На ярмарке детям покупали гостинцы. Чаще всего это были глиняные свистульки, незатейливые деревянные игрушки, печатные пряники. Для пряников вырезались специальные печати доски с изображением былинных и сказочных персонажей, хороводы животных, волшебные города с райскими теремами и садами. Пряники покрывали «сусальным» золотом, что придавало им богатый сказочный вид. Каждый ребенок был очарован блеском и вкусом подобного подарка.
Не мог не запомнить вкус и блеск подобного подарка и Пушкин. Именно таким пряником он награждает в «Сказке о рыбаке и рыбке» старуху, которая уже царицей сидит за столом:
Наливают ей заморские вины:
Заедает она пряником печатным.
Такой же «пряничный» город с печатной доски в «Сказке о царе Салтане»:
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами…
Уже более 200 лет местные жители Больших Вязем и Захарово называют голицынский усадебный дом «домом Пиковой дамы». Прототипом героини пушкинской повести послужила княгиня Наталья Петровна Голицына. Александр Сергеевич и его героиня состояли в дальнем родстве. Наталья Петровна Голицына была четвероюродной сестрой бабушки поэта Марии Алексеевне Ганнибал. В пушкинские времена в Вяземах жили Борис Владимирович, а позже Дмитрий Владимирович – сыновья Натальи Петровны.
Пушкин, опираясь на воспоминания детства, не раз  использует садово-парковый пейзаж в «Евгении Онегине». Когда Онегин въехал во двор усадьбы Лариных после получения письма Татьяны, взволнованная и смущенная его появлением девушка
… прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И задыхаясь на скамью
Упала…
Перед читателем точная фотография-план усадьбы Захарово.
Дом Онегина – это усадьба Голицыных, его не спутаешь ни с Михайловским, ни с Болдино.
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые…

И сени расширял густые
Огромный, запущённый сад…

Почетный замок был построен,
Как замки строиться должны…

Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои…

И печи в пестрых изразцах.
Все это можно увидеть и сегодня, здесь все осталось, как и во времена Онегина. Сохранилось и заднее крыльцо, куда «обыкновенно подавали ему донского жеребца», рядом конный двор и большая дорога, по которой сегодня снуют машины, а не дроги и кареты.
Когда Татьяна пожелала посетить дом Онегина, она пошла по тропинке «… уж за рекой, дымясь, пылал Огонь рыбачий. В поле чистом…».
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Сегодня это «Пушкинская тропа» из Захарова к Вяземам. Возьмите указанные выше строчки, и Вам не потребуется путеводитель.
Впечатления от посещения Захарова, где прошло детство, оставило у поэта неизгладимое впечатление. В «Послании к Юдину» он пишет:
«Мне видится мое селенье,
Мое Захарово; оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.»
В повести «Барышня-крестьянка» Пушкин вспоминает Захарово. «Комната полна была народу. Были колбинские, захаровские, приказчица с дочерьми, хлюпинские», -рассказывает Настя своей подруге Лизе Муромской.
Знакомые названия мелькают в повести «Дубровский». Пушкин переносит место действия повести недалеко от Захарова. В том же Звенигородском уезде было село Дубровское, хозяином которого был далекий родственник Астафий Михайлович Пушкин, и поэт не мог не знать этого. Рядом с Вяземами лежало богатое село Покровское. Пушкин в повести поселяет в нем одного из соседей по Захарову Троекурова. Так захаровское название «Покровское» и фамилии: Дубровский, Троекуров появляются в повести. Дорога, по которой едет домой в Кистеневку Владимир Дубровский, идет берегом озера, «из которого вытекала речка и вдали извивалась между холмами; на одном из них над густою зеленью рощи возвышалась зеленая кровля и бельведер огромного каменного дома, на другом пятиглавая церковь и старинная колокольня; около разбросаны были деревенские избы с их огородами и колодцами».
Здесь без труда узнается усадьба Голицыных в Вяземах.
Вокруг усадьбы великолепный парк. В нем и сегодня растут реликтовые липы и бегают белки, как и тогда под елью-шатром царя Салтана грызут орешки, вот только песенки не поют. По преданиям в парке был большой развесистый дуб с огромным дуплом. Именно этот дуб поэт описывает как «почтовый ящик» в «Дубровском» и «Барышне-крестьянке».
В «Борисе Годунове» хозяйка корчмы объясняет Григорию дорогу в Литву: «…свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор».
В 1830г. в качестве свадебного подарка Николай I разрешает Пушкину отпечатать «Бориса Годунова». Поэт был несказанно рад этому событию. В голове у него зреет план написать целый цикл историко-драматических произведений о Василии Шуйском, Лжедмитрии, Марии Мнишек. Таких трагедий планировалось четыре. В этот период Пушкин пишет свои произведения циклами: четыре «Маленькие трагедии», четыре «Повести Белкина». Ему нужен материал и он отправляется собирать его в Захарово и Вяземы, чтобы походить по холмам, на которых стояли шатры Лжедмитрия, в Преображенском храме рассмотреть сабельные «росписи» поляков на древних фресках, поискать в голицынской библиотеке древние рукописи и книги, пройтись по залам, где в полонезе блистала Мария Мнишек.
Это не было «сентиментальным путешествием» в детство, как считала мать поэта. Это была черновая работа над новыми произведениями.
Последняя поездка в Захарово нашла отражение в «Истории села Горюхина». В своих произведениях поэт 17 раз описывает страну своего детства.
В 1815г. юный Пушкин напишет: «Мне видится мое селенье, мое Захарово…». «Мое» - это ощущение своего личного Захарова, не похожего ни на что другое, поэт пронесет через всю жизнь.
Вокруг помещичьего дома был «огромный, запущенный сад, Приют задумчивых дриад.». С годами яблони засохли, вымерзли, сад запустел.
Но сегодня все возродилось и стало таким же, как и 300 лет назад. Усадьба отреставрирована, а молодой сад снова шумит под окнами комнаты поэта.
Поэтесса Людмила Бобылева написала в своем стихотворении «Пушкинский сад»:
«В Захарово у старого колодца
«Младое племя» посадило сад…
И Саша Пушкин грустно улыбнется:
«Здесь все опять, как триста лет назад».





http://www.proza.ru/2015/06/03/1125


СТИХИ О ЛЮБВИ

Шекспир Уильям - сонеты

Шекспир. Сонет 84

Кто знает те слова, что больше значат
Правдивых слов, что ты есть только ты?
Кто у себя в сокровищнице прячет
Пример тебе подобной красоты?

Как беден стих, который не прибавил
Достоинства виновнику похвал.
Но только тот в стихах себя прославил,
Кто попросту тебя тобой назвал.

Пересказав, что сказано природой,
Он создает правдивый твой портрет,
Которому бесчисленные годы
Восторженно дивиться будет свет.

А голоса тебе любезной лести
Звучат хулой твоей красе и чести!

Перевод С. Маршака

***

. Их голосам дано сливаться в такт

Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.

И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья...

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что "я люблю",-
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой - и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули...

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови...
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви...

Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья...

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу - и значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!
1975


Примеры сонетов Шекспира.
13 сонет Шекспира.

Не изменяйся, будь самим собой.
Ты можешь быть собой, пока живешь.
Когда же смерть разрушит образ твой,
Пусть будет кто-то на тебя похож.

Тебе природой красота дана
На очень краткий срок, и потому
Пускай по праву перейдет она
К наследнику прямому твоему.

В заботливых руках прекрасный дом
Не дрогнет перед натиском зимы,
И никогда не воцарится в нем
Дыханье смерти, холода и тьмы.

О, пусть, когда настанет твой конец,
Звучат слова: "Был у меня отец!"

18

0*\е0000еееееСравню ли с летним днем твои черты?
Но ты милей, умеренней и краше.
Ломает буря майские цветы,
И так недолговечно лето наше!

То нам слепит глаза небесный глаз,
То светлый лик скрывает непогода.
Ласкает, нежит и терзает нас
Своей случайной прихотью природа.

А у тебя не убывает день,
Не увядает солнечное лето.
И смертная тебя не скроет тень -
Ты будешь вечно жить в строках поэта.

Среди живых ты будешь до тех пор,
Доколе дышит грудь и видит взор.


Советская пушкинистика долгое время (особенно ; начиная с 1937 года, когда отмечалось столетие со дня гибели Пушкина) создавала и охраняла образ благонамеренного, законопослушного поэта, которому, в лучшем случае, разрешалось легкомыслие ; ведь любой иной образ мог оказаться дурным, заразительным примером, опасным для советской идеологии. Именно поэтому всячески затушевывалось, что Пушкин жил и писал под пристальным приглядом трехглазой цензуры, а потому был просто вынужден постоянно мистифицировать, шифровать и даже в письмах говорить иносказаниями и намеками, менять у стихотворений даты, разбрасывать шифрованные строки, публиковать свои стихи под чужими именами. Приводя облик поэта к некой средне-обывательской норме, советские дежурные пушкинисты (выражение А.Лациса) оберегали от "посягательств" и неприкасаемый, образцовый портрет Пушкина-семьянина и моралиста, которому не положено иметь других отношений с женщинами, кроме высокой и чистой любви (хотя известно, что свою жену Пушкин назвал "сто тринадцатой любовью"), нежелательно иметь внебрачных детей ("У меня детей нет, а всё вы****ки," ; говорил он Б.Федорову задолго до брака), не рекомендуется играть в карты ("Для меня лучше умереть, чем не играть," ; признавался он заезжему английскому путешественнику).
Казалось бы, какое это имеет отношение к Пушкину-поэту и стоит ли все это ворошить? Оказывается, имеет. Оказывается, стоит. У Пушкина оказывается важным все, поскольку он и жизнь свою выстраивал как художественное произведение, лепил ее сознательно и продуманно, а все его поступки и фразы, как правило, странным образом спроецированы в будущее и чрезвычайно интересны именно с нашей, сегодняшней точки зрения. Например, Пушкин расплачивался по своим карточным долгам, публикуя "Конька-Горбунка" под "псевдонимом" и получая за сказку утаенный от жены гонорар "черным налом" ; то есть фактически занимался "обналичкой" (см. нашу публикацию "Сказка ; ложь, да в ней намёк" в "Новых известиях" от 1 сентября прошлого года). Поскольку в карты Пушкин играл постоянно, и долги только росли, такая "обналичка" вынужденно должна была стать системой, и нам еще предстоит разыскать не одно пушкинское произведение, скрытое под чужой фамилией.
Разгадкой пушкинских мистификаций, шифровок и розыгрышей занималось не одно поколение пушкинистов; самые выдающиеся открытия в этом направлении пушкиноведения сделаны в последнее десятилетие Александром Лацисом и Альфредом Барковым ; и именно они сегодня упорно замалчиваются официальной пушкинистикой. Прорывая эту блокаду, сегодня мне хотелось бы посмертно отметить вклад в пушкинистику недавно умершего пушкиноведа Александра Лациса изложением одного из его самых сенсационных исследований, подтверждающего мысль о том, что Пушкин, мистифицируя, выстраивал свою жизнь ; и наоборот, и делал это до последнего вздоха, до самой смерти.
Эта болезнь впервые была описана в Англии в 1817 году. Лацис не нашел подтверждения тому, что Пушкин прочитал ее описание в переводе на русский или французский, но в Одессе поэт общался с английским врачом Вильямом Хатчинсоном, домашним доктором семьи Воронцовых, вероятно, знавшим ее симптомы, и, скорее всего, именно он предсказал Пушкину течение болезни. Она мучительна, длительна и до сих пор неизлечима.
Задолго до написания своей последней, предсмертной статьи "Почему Пушкин плакал?", опубликованной в последнем выпуске пушкинской газеты "Автограф" (его тираж, к сожалению, всего 1000 экземпляров), Лацис для одного из советских спортивных журналов написал статью о пушкинских занятиях физическими упражнениями. Однако только к концу жизни Лацис понял, что Пушкину с помощью "лечебной физкультуры" удалось надолго отсрочить неотвратимую победу болезни, одно из первых проявлений которой описано поэтом в раннем стихотворении "Сон" (эти неожиданные обмороки преследовали Пушкина всю жизнь). Лацис убедительно показал, что причиной поведения Пушкина в последний год жизни (в течение которого он 6 раз вызывал разных людей на дуэль), истинной причиной смертельных условий дуэли с Дантесом (о которой современники говорили, что "причины к дуэли порядочной не было") стала осознававшаяся им необходимость ухода из жизни.
Видимо, вместо слова маразм, во времена Пушкина употреблявшегося в гораздо более мягком смысле "истощение жизненных сил, одряхление" и называвшегося "присинильным психозом", при прогнозировании исхода болезни было использовано "безумие" или близкое к этому слову выражение. Угроза сумасшествия должна была привести Пушкина в ужас. Стихотворение "Не дай мне Бог сойти с ума..." ; не результат посещения сошедшего с ума Батюшкова, как принято пушкинистикой: оно написано через несколько лет после того посещения лечебницы. Это плод размышления над собственной болезнью; судя по всему, ее симптомы к тому времени уже дали знать, что этот жуткий рубеж неостановимо приближается. Тем не менее простое сопоставление дат посещения больного Батюшкова (3 апреля 1830 года) и письма к будущей теще (5 апреля 1830 года) свидетельствует о том, что мысль о неизбежной ранней смерти, навеянная этим посещением и собственной болезнью, навестила Пушкина уже тогда и что это письмо надлежит понимать как предвидение: "Видит Бог, что я готов умереть за нее (за Наталью Николаевну ; В.К.), но помереть лишь ради того, чтоб вдове блистательной и свободной дозволить на другой же день избрать некоего нового супруга ; подобная мысль влечет в сущий ад."
Значение Дантеса в истории дуэли и смерти Пушкина преувеличено многими поколениями пушкинистов. В конце 1836 года Пушкин публикует в "Современнике" памфлет, где проводит параллель: "Вольтер ; Дюлис" следовало читать "Пушкин ; Дантес". Пушкин становится на сторону Вольтера, посчитавшего, что ниже его достоинства драться с Дюлисом, ; и тем самым показывает свое истинное отношение и к Дантесу, и к последовавшей потом дуэли. Дантес был пешкой не столько в игре травивших Пушкина, сколько в смертельной игре самого Пушкина.
Чем же, в таком случае, объяснить свидетельства тех, кто описал, как выглядел Пушкин в последние месяцы жизни: что вид его был страшен, а при упоминании имени Дантеса его лицо сводили сильные судороги? Они не понимали, что выдают за причину следствие: болезнь зашла так далеко, что один из ее самых характерных признаков (судороги) усилился и стал бросаться в глаза ; хотя он был заметен у Пушкина и раньше. Принято считать, что Пушкин грыз ногти, но это не так: он просто прикрывал рукой нервный тик в углу рта, который появлялся у него в минуты эмоционального возбуждения. Немудрено, что симптом так ярко проявлялся при виде человека, которого он ; при пушкинском жизнелюбии ; намерен был сделать собственным палачом.
Кроме неожиданных обмороков и судорог был еще один грозный симптом, который довершал картину заболевания: микрография. В медицинских справочниках он описывается так: сначала буквы могут быть обыкновенного размера, но, по мере письма, они становятся все меньше и в конце страницы могут быть меньше в несколько раз. В последний год жизни Пушкина микрография развилась настолько, что буквы в последних строчках на листе были чуть ли не в 10 раз меньше, чем в начале.
Лацис не называет болезнь ; не назову ее и я, поскольку, не будучи врачом, не вправе ставить диагноз, да еще почти через 200 лет. Практикующие невропатологи вполне могут сопоставить признаки и оценить вероятность воображенного Пушкиным конца ; с учетом того, что болезнь у него проявилась так рано и что она была практически не изучена; никаких лекарств, хотя бы замедляющих ее течение не было, а вся стрессовая обстановка вокруг поэта только провоцировала ее ускорение.
Сама мысль о том, что его ждет полная недееспособность, обездвиженность и маразм, была для поэта невыносимой ; он просто не мог это допустить. Страшнее же всего было то, что в любой момент он мог оказаться в ситуации, когда он уже не смог бы ее контролировать, не смог бы распорядиться своей дальнейшей судьбой.
"Еще не развернулась травля, ; писал Лацис. ; Еще не было анонимных писем. Но уже было ведомо: настали последние дни. Пришла пора исчезнуть. Надлежало тщательно замаскировать предстоящее самоубийство. На лексиконе нашего времени можно сказать, что в исполнители напросился Дантес. А заказчиком был сам поэт."
Разумеется, все это и в малой степени не снимает вины с Дантеса, который по глупости и абсолютной душевной пустоте позволил себе принять вызов, навечно опозорив свое имя, но следует понимать: если бы Пушкин не нашел Дантеса, он нашел бы кого-нибудь другого.
Это исследование Лациса наконец-то объяснило факт, который для пушкинистики всегда был загадкой:
"Ни один из лучших пушкинистов не взялся объяснить, ; писал Лацис, ; почему Пушкин плакал навзрыд на праздновании лицейской годовщины 19 октября 1836 года. Почему так и не смог дочитать приготовленные стихотворные листы? Вероятно, эти вопросы задавали себе многие, находили ответ некоторые, но вслух не проговорился никто... Ужели непонятно? Поэт ясно представлял: этот праздник для него последний, на следующем его не будет, его не будет нигде... Стало быть, им было принято твердое решение опередить конечную стадию той болезни, от которой, во избежание предстоящих унизительных страданий, существует лишь одно единственное лекарство ; смерть."
Когда было принято окончательно это ужасающее, мучительное решение? Скорее всего ; в 1835 году. Именно к этому времени относятся его стихотворения "Родрик" и "Странник"; последнее, в свете сказанного выше, особенно откровенно:
 
При детях и жене сначала я был тих
И мысли мрачные хотел таить от них;
Но скорбь час от часу меня стесняла боле;
И сердце, наконец, раскрыл я поневоле.
;О горе, горе нам! Вы, дети, ты жена! -
Сказал я, ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом; мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! Уж близко, близко время...;
;Познай мой жребий злобный:
Я осужден на смерть и позван в суд загробный -
И вот о чем крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит;.
 
*    *    *
 
Нам предстоит усваивать открытия Лациса и Баркова, заново прочитывать пушкинские произведения, менять точки зрения. Легко представить, какое отчаянное сопротивление академической пушкинистики это вызовет: ведь, будучи наследием, полученным нами от советского пушкиноведения, проблема свободы информации в этом случае явно выходит за рамки "чистого" литературоведения ; она уже давно стала проблемой политической и экономической. Но я уверен: даже если политэкономическая составляющая будет продолжать довлеть в отечественной пушкинистике, замолчать эти открытия уже не удастся.
А пока предоставим последнее слово предсмертным словам Александра Лациса:
"Передавая двадцать первому веку все заботы о жизни поэта и о его творчестве, пожелаем нашим преемникам освободить себя и Пушкина от навязчивых идей.
Не надо преувеличивать роль Дантеса и его подстрекателей, салонных болтунов любого возраста и пола.
Не надо оскорблять поэта, приписывать ему отсутствие выдержки, проницательности, элементарного здравого смысла. Он не был заводной игрушкой, не был рабом общего мнения... Давно пора прочесть, услышать и понять буквальное сиюминутное значение стихотворной подписи ;К моему портрету;:
 
...Хвалы и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
 
Не в том суть, какая именно болезнь была у Пушкина, а в том какая болезнь у пушкинизма.
Она сильно запущена. Вряд ли излечима. (Я бы, в расчете на новые, неожиданные "лекарства", все-таки добавил: в ближайшем будущем. ; В.К.) Прогнозис пессима. Но лечиться надо."



ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
 
КАК ПУШКИН НАС БРАЛ НА АРАПА
 
Впервые гипотеза о «неаарапском» происхождении Пушкина была выдвинута профессором П.А.Люблинским, в 1938 году опубликовавшим консисторское дело о разводе Осипа Абрамовича Ганнибала и Марьи Алексеевны Пушкиной. Ко времени этой публикации миф о происхождении Пушкина от «арапа Петра Великого» стал настолько повсеместно общепринят и популярен, что если даже опубликованные документы и могли посеять сомнения в его достоверности среди некоторых пушкинистов, никто своих сомнений вслух высказать не рискнул. Первым, кто поддержал версию Люблинского, был Александр Лацис, который указал и на истинного виновника событий более чем двухвековой давности – на цыганского князя Визапура, у которого было имение по соседству с Суйдой, основным поместьем Ганнибалов. В своей статье «ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБАЛИ ПУШКИНИСТЫ» он не только выдвинул версию о пушкинском происхождении Льва Троцкого (более подробно об этом см. на http://lev-trotski.narod.ru), но и показал, что оба они, Пушкин и Троцкий, имеют цыганские корни, что отразилось и на их характерах, и в пушкинском творчестве.
После смерти Александра Лациса, ставши председателем комиссии по его литературному наследию, я занялся пропагандой его пушкиноведческих идей; среди опубликованных мною статей к этой версии в той или иной степени имеют отношение статья в «Новых известиях» «ЗА ЧТО УБИВАЛИ ПУШКИНИСТОВ» (6 июня 2002 г.) и три статьи в «Русском Курьере»: «КАК НАС ПУШКИН БРАЛ НА АРАПА» (4 июня и – продолжение – 9 июля 2004 года) и ««УТАЁНННАЯ ЛЮБОВЬ» ПУШКИНА» (17 июня 2004 г.; более подробно об «утаённой любви» см. на http://ktoNN.narod.ru). В основном я занимался изложением взглядов Лациса, но постепенно нашлись и аргументы, усиливающие его версию. К таким усилениям следует отнести и статью Марии Странд «НАШЛАСЬ ТАКАЯ ДУРА», опубликованную в «Парламентской газете» (28 сентября 2006 г.).
В целом, как мне кажется, этой информации достаточно, чтобы каждый читатель на ее основании принял бы самостоятельное решение, оставаться ли ему на позиции прежнего мифа или принять точку зрения Люблинского-Лациса. Напомню, что отсутствие документальных подтверждений необщепринятой точки зрения в данном случае не играет решающей роли: здесь имеет место одна из сознательных мистификаций Пушкина, а мистификации по своей природе, как правило, раскрываются исключительно на основании косвенных «улик» – не говоря уж о том, что происхождение незаконнорожденных детей и всегда было предметом особого рассмотрения. Но в наше время появился метод, с помощью которого доказательства той или иной гипотезы такого рода могут стать достоверными: я имею в виду генетический анализ. Ведь до нашего времени дожили многочисленные потомки как по линии Пушкин – Наталья Гончарова, так и по линиям других Ганнибалов, и сравнительный генетический анализ вполне мог бы дать ответ на интересующие нас вопросы.
Здесь я двойную публикацию «КАК НАС ПУШКИН БРАЛ НА АРАПА» объединил в общий файл, внеся соответствующие исправления, и, кроме перечисленных статей, намерен дать (по обновлении сайта) и существенно более обширную информацию о консисторском деле Осипа Ганнибала.
 
ЗА ЧТО УБИВАЛИ ПУШКИНИСТОВ
КАК ПУШКИН НАС БРАЛ НА АРАПА
"УТАЕННАЯ ЛЮБОВЬ» ПУШКИНА
НАШЛАСЬ ТАКАЯ ДУРА
ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБАЛИ ПУШКИНИСТЫ
 
© В.А.Козаровецкий – статьи.
© А.А.Лацис – статья.
© М.Странд – статья.


ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
 
«УТАЕННАЯ ЛЮБОВЬ» ПУШКИНА
 
Среди пушкинских тайн и головоломок две загадки давно привлекают внимание пушкинистов больше остальных: «утаенная любовь», упомянутая в черновом варианте вступления к «Полтаве» и тайна 10-й главы «Евгения Онегина». 10-ю главу расшифровал Александр Лацис – по крайней мере, ее первые 11 строф; ключ к расшифровке остальных строф остался в его архиве, находящемся в РГГУ. Что же до «утаенной любви», то она пока не разгадана. Интерес к ней понятен и усилен тем, что у Пушкина есть ведь так называемый «донжуанский список», а над загадкой бьются до сих пор, хотя и написаны о ней многие тома. Александр Лацис по этому поводу предположил, что ищут не там и что под «утаенной любовью» Пушкин имел в виду свободу, но с этим трудно, невозможно согласиться, настолько постоянно и открыто, во всех нюансах поэт говорил о своей любви к свободе. Между тем, как мне кажется, сам Лацис был в двух шагах от разгадки, только он прошел мимо нее в собственной работе.
Вот цитата из стихотворения «Романс», под которым Пушкин поставил дату «1814», являющуюся явной мистификацией:
 
Под вечер, осенью ненастной
В далеких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
..........................................................
Дадут покров тебе чужие
И скажут: «Ты для нас чужой!»
Ты спросишь: «Где ж мои родные?»
И не найдешь семьи родной.
Быть может, сирота унылый,
Узнаешь, обоймешь отца.
Увы! Где он, предатель милый,
Мой незабвенный до конца?
Утешь тогда страдальца муки,
Скажи: «Ее на свете нет,
Лаура не снесла разлуки
И бросила пустынный свет».
…………………………………………...
Но что сказала я? Быть может
Виновную ты встретишь мать.
Твой скорбный взор меня тревожит!
Возможно ль сына не узнать?
 
Уровень, психологическая проникновенность этого стихотворения Пушкина, проникнутого чувством ответственности за судьбу ребенка, позволила Лацису отнести его примерно к 1818-19 году и адресовать его к роману Пушкина с полькой Анжеликой Дембинской, пришедшийся на 1817 год. Это о ней писал Пущин в своих воспоминаниях о Пушкине: «Случалось, зайдет он ко мне. Вместо: «Здравствуй», я его спрашиваю: «От нее ко мне или от меня к ней?»... В моем соседстве, на Мойке, жила Анжелика - прелесть полька!.. На прочее - завеса.»). Лацис вполне обоснованно выводит, что под «прочим» Пущин подразумевал родившееся дитя и что это был сын. Далее Лацис прослеживает судьбу его и потомков Пушкина вплоть до Троцкого - но меня в этой истории интересует другое.
Причиной мистифицирующего изменения даты стихотворения было, конечно же, рождение ребенка: в XIX веке открыто говорить о незаконнорожденных детях было не принято, и Пушкин, даже написав стихотворение, сделал все от него зависящее, чтобы тайна не была раскрыта. Более того, в написанном в 1830 году стихотворении «Паж», имеющем и другое название - «Пятнадцатый» - и изображающем пятнадцатилетнего влюбленного подростка (а если попытаться идентифицировать его с самим Пушкиным, то опять же получается 1814 год), в черновом варианте одной строкой были слова «моя варшавская графиня», и, чтобы даже такой далекой ассоциацией в стихотворении, не имеющем никакого отношения к роману с Анжеликой, Пушкин, чтобы не напоминать о ней, заменил «варшавскую» на «севильскую».
В «донжуанском списке» Пушкина, где он перечислил свои любови, относительно немного имен: 15 - в первой части и 22 - во второй. Если это сопоставить с его фразой, что Наталья Николаевна - «сто тринадцатая любовь», то можно сделать вывод, что он имел в виду «сто тринадцатая женщина», а в этот список поместил только тех женщин, которые оставили серьезный след в его душе и сердце. Судя по тону и содержанию стихотворения, Анжелика Дембинская должна бы была оказаться в этом списке. Все имена в списке даны без фамилий и в силу их обычности по большей части допускали возможность неоднозначного толкования, кто назван под тем или иным именем. Поскольку Анжелика - имя чрезвычайно редкое и сразу давало ключ к узнаванию (что было недопустимо из-за рождения ребенка), Пушкин его и не назвал. Казалось бы, справедливое рассуждение, но... не похоже на Пушкина. Он должен был что-нибудь придумать и если уж и утаивать свою любовь, то по-своему, по-пушкински, зашифровав ее.
«Донжуанский список» составлен хронологически, по годам, и потому все имена в нем пушкинистами давно разгаданы. Роман с Анжеликой Дембинской по времени (август 1817) приходится на промежуток между «Катериной II» (июнь 1817) и «Кн. Авдотией» (осень-зима 1817). «Катерина II» обозначает Екатерину Андреевну Карамзину, которой был сильно увлечен Пушкин: 8 июня 1817 года он пишет ей признание в любви, она передает письмо мужу, за этим последовали объяснение поэта с Карамзиным и слезы Пушкина; имя «Кн. Авдотия» обозначает княгиню Евдокию Ивановну Голицыну, увлечение которой приходится на тот же год (он знакомится с ней в сентябре, а 24 декабря Карамзин пишет Вяземскому в Варшаву, что Пушкин «смертельно влюбился в Пифию Голицыну, у которой проводит вечера».). Судя по включению в список Карамзиной и Голицыной, Пушкин «считал» и те любови, которые не обязательно сопровождались физической близостью: он имел в виду прежде всего чувство. И вот на промежуток между этими двумя увлечениями и приходится любовная связь Пушкина и Анжелики.
Но в списке между «Катериной II» и «Кн. Авдотией» стоит только одно имя под инициалами «N.N.», разгадки которого пока не существует (о нем так и пишут, что это самое трудное для разгадки имя). Это не могут быть инициалы имени и фамилии, поскольку все остальные имена даны без фамилий; следовательно, это общепринятое обозначение скрытого имени. Напрашивается вывод, что это и есть «утаенная любовь» Пушкина, Анжелика Дембинская; причиной ее утаивания было рождение сына, судьбой которого он интересовался и которого пытался повидать.
Немедленно возникает вопрос: почему это до сих пор не пришло в голову пушкинистам? - Ведь для ответа достаточно просто заглянуть в «Летопись жизни и творчества Пушкина» М.Цявловского: никаких других женщин в жизни Пушкина в этот период не было. Ну, я понимаю, почему не заметил этого простого решения Лацис: его мысль настолько безоглядно работала в ином направлении, что на остальные широты взгляда не хватило (уверен, что будь я на его месте, я поступил бы точно так же, тоже сосредоточившись в направлении Троцкого). А другие? - Как мне кажется, причиной этому - ошибка, которая допущена в «Летописи» Цявловского: приводя – видимо, по памяти - в комментарии к взаимоотношениям Пушкина и Анжелики цитату из воспоминаний Пущина, он не только смешал разные эпизоды и ввел детали, которых в этом месте воспоминаний Пущина не было, но еще и в авторстве и адресате вопроса «От нее ко мне или от меня к ней?» поменял Пущина и Пушкина местами, что совершенно изменило смысл происходившего в жизни. Вот что написано в «Летописи» Цявловского: «Раз, зайдя к Пущину и не застав его дома, Пушкин оставляет на столе лист бумаги со своим рисунком, изображающим их общую знакомую польку Анжелику, с надписью: «От нее ко мне или от меня к ней?» Рисунок не сохранился.» Редактор и корректоры тома эту ошибку не заметили, пропустили; между тем «Летопись» - настольный справочник любого пушкиниста.
Предвижу возражение. Окончательный текст посвящения к «Полтаве» и есть стихотворение, обращенное к «утаенной любви»: «Да неужто же эти стихи написаны незнатной польке, продавщице билетов «передвижного» зоопарка через 10 с лишним лет после этой короткой любовной связи?» - спросят меня.
Ну, что ж, можно остановиться и на том, чтобы с этого момента считать разгаданными инициалы «N.N.» в «донжуанском списке» Пушкина и принять мое замечание об исправлении указанного места в «Летописи». Но есть в «Посвящении» места, которые при внимательном чтении заставляют задуматься.
 
ПОСВЯЩЕНИЕ
 
Тебе - но голос музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанное вновь?
 
Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе -
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
 
Совершенно очевидно, что под «музой темной» подразумевается сокрытие, шифровка и что если речь идет о женщине, которую Пушкин любил когда-то, давно («некогда», «бывало»), которая «бросила пустынный свет» и которой теперь адресовано это посвящение («твоя печальная пустыня»), то адресатом стихотворения вполне можно было бы счесть и Анжелику Дембинскую: почему бы ее скромной душе и не вызвать у поэта такое сильное чувство - особенно если она любила самозабвенно? и если Пушкин, сравнивая ее с женщинами, которых он любил позже, увидел в ней нечто, чего так недоставало ему в них? Но как, в таком случае спросят меня, понять «без ответа», которое прочитывается как «безответная любовь»?
Полагаю, что это место понимается не в том смысле, как это сказано Пушкиным – и не только потому, что такому прочтению противоречат «звуки, Бывало, милые тебе» и «дни разлуки». Эти две строки («Перед тобою без ответа Пройдет, непризнанное вновь») относятся не к чувству, а к стихотворению. Ключ к пониманию этого места - в строке «Коснется ль уха твоего?», из которой следует, что в момент написания посвящения эта женщина находилась не там, где стихи Пушкина были широко известны. Между тем к концу 1828 года, когда было написано это посвящение, Пушкин был общепризнанным национальным гением. Каждое его новое стихотворение – тем более поэма «Полтава» - читалось всеми хоть сколько-нибудь грамотными людьми, и это посвящение могло не стать ей известным, как «некогда» осталось для нее неизвестным стихотворение о любви к ней (а не сама любовь), только в том случае, если ее уже не было в России. И в самом деле, посвящение могло остаться «непризнанным», неузнанным ею – такой смысл этого слова подкрепляется следующей строкой стихотворения: «Узнай, по крайней мере, звуки…»
Вопрос в том, можно ли признать «Романс» Пушкина стихотворением о любви, когда речь в нем – преимущественно о сыне (о любви к его отцу, то есть к Пушкину, - только слова «предатель милый, Мой незабвенный до конца»)? – Думаю, что можно. Даже если он написал ей тогда и какие-то другие стихи, пока еще не разгаданные нами.
Предвижу и следующее возражение: все это притянуто за уши, и связи между этими двумя стихотворениями никакой нет. И, в конце концов, при чем тут «Полтава»? В ответе на последний вопрос и содержится объяснение тайны этого посвящения к поэме и его связь со стихотворением «Романс».
В 1822 году Пушкин просит Бенкендорфа отпустить его в поездку в Европу – ему отказывают; точно так же отказывают ему и в путешествии в Китай. Тогда он просится в Малороссиию:
«Если Николай Раевский проследует в Полтаву, покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство дозволить мне его там навестить.»
«Чего не хватает в этом письме? – задавался в свое время вопросом Лацис и отвечал: - Пояснения. С чего вдруг - в Полтаву, и почему просьба условная, в зависимости от того, будет ли там Николай Раевский? И какая надобность повидаться с Николаем Николаевичем-младшим, с которым в недавние дни путешествия в Арзрум Пушкин две или три недели прожил в одной палатке?»
Пушкин в письме Бенкендорфу явно подразумевает что-то, известное им обоим – и это действительно так, поскольку если адъютант Бенкендорфа Дубельт еще не поставил своего шефа в известность о «тесной связи» между Раевскими и Пушкиным, то теперь это письмо прокомментирует: Пушкин собирается навестить своего сына. Сын находится где-то недалеко от Полтавы, а где именно - Пушкин не знает и думает, что без Николая Раевского может не отыскать. А Дубельт как минимум присутствовал при крещении сына Пушкина и Анжелики Дембинской, поскольку был тогда адъютантом генерала Раевского.
И чтобы уж никаких сомнений у читателя не осталось, вот текст письма Дубельта Раевскому-младшему от 1 мая 1834 года:
"Посылаю вам паспорт для вашего Дембинского (выделено мной – В.К.) и прошу вас возвратить мне тот паспорт, который был ему выдан с.-петербургским Генерал-Губернатором. По истечение же годичного срока пришлите мне и прилагаемый паспорт для перемены оного…
Ваш друг душою и сердцем Л. Дубельт"
Вот почему именно к «Полтаве» написал такое посвящение поэт, у которого само это название неминуемо вызывало мысли о сыне и о его матери.
В черновике другой поэмы, написанной за год до «Полтавы» Пушкин оставил еще одно свидетельство о том, что интересовался судьбой сына: «От общества, быть может, я Отъемлю ныне гражданина, Что нужды, я спасаю сына…» - написал Пушкин в не вошедшем в основной текст поэмы «Цыганы» отрывке, где эти слова произносит Алеко над новорожденным младенцем. Слова эти меньше всего могут относиться к ребенку, рожденному в цыганском таборе, но в них очевидно то, что Пушкин имел в виду собственного сына, когда писал их. Спрашивается, в таком случае, почему эти строки написаны именно в «Цыганах»? – Ответ на этот вопрос разговор для отдельного сюжета.
А теперь можно с помощью Лациса проследить и ниточку, ведущую к знаменитому потомку Пушкина.
В сентябре 1820 года Пушкин в письме к брату Льву пишет (речь идет о сыне генерала Раевского Николае Николаевиче Раевском-младшем): «Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные». Мальчик родился – судя по времени романа с Анжеликой – не ранее мая 1818 года и был отправлен под Полтаву, в имение Раевских, там при крещении получил имя Леонтий. Воспитываясь под наблюдением доверенного человека семьи Раевских француза Фурнье, прекрасно изучил его родной язык и перед смертью читал старому генералу по-французски. После смерти генерала в имение вернулась его вдова; с одной из ее кузин, урожденной Бороздиной, у сына Пушкина была связь. Ребенок – тоже незаконнорожденный – был отдан на воспитание в надежную, непьющую (еврейскую) семью и стал Давыдом Леонтьевичем Бронштейном; старшего сына Давыда Леонтьевича назвали Александр, другого сына – Лев, а сестру – Ольгой. Когда в 1918 году к Льву Давыдовичу Троцкому пришли за защитой от большевиков бундовцы, Троцкий, понимая, почему они пришли именно к нему, сказа им: «Передайте тем, кто вас послал, что я не еврей». Эту фразу до сих пор понимают в том смысле, что Троцкий был интернационалистом и национальности для него не существовало; между тем его слова следует понимать в прямом смысле. А я, пользуясь случаем, приношу свои искренние соболезнования как тем, кто гордился еврейским происхождением Троцкого, так и тем, кто за то же самое Троцкого ненавидел.
 
ГЛАВНАЯ
ЗА ЧТО УБИВАЛИ ПУШКИНИСТОВ
КАК НАС ПУШКИН БРАЛ НА АРАПА
НАШЛАСЬ ТАКАЯ ДУРА
ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБАЛИ ПУШКИНИСТЫ
Hosted by uCoz

МАРИЯ СТРАНД
 
НАШЛАСЬ ТАКАЯ ДУРА
 
 
В «Рассказах бабушки» Е.П.Яньковой, изданных в 1885 году и через 100 лет переизданных, есть место, относящееся к Пушкину (она видала его в детстве) и к его происхождению. На это место часто ссылаются или о нем вспоминают, не подвергая сомнению его достоверность:
«Бабушка его со стороны матери (Надежды Осиповны Ганнибал) Марья Алексеевна, бывшая за Осипом Абрамовичем Ганнибалом, была дочь Алексея Федоровича Пушкина, женатого на Сарре Юрьевне Ржевской, и они между собой родством считались, оттого была и я с нею знакома, да, кроме того, видались мы еще у Грибоедовых. Когда она выходила за Ганнибала, то считали этот брак для молодой девушки неравным, и кто-то сложил по этому случаю стишки:
 
Нашлась такая дура,
Что, не спросясь Амура,
Пошла за Визапура.
 
Но с этим Визапуром, как называли Осипа Абрамовича (потому что он был сын арапа и крестника Петра Великого – Абрама Петровича), она жила счастливо, и вот их-то дочь и вышла за Сергея Львовича Пушкина».
Между тем в этих строчках – по меньшей мере 4 неточности, а их смысл вообще не понят; это и немудрено: ведь рассказы записывались со слов бабушки чуть ли не через 100 лет после описываемых событий. Поэтому, ни в чем ее не упрекая, попробуем эти неточности исправить.
Во-первых, брак не был неравным и не мог считаться таковым, поскольку, хотя Ганнибал и не был дворянином с такой древней родословной, как Пушкины, имя сподвижника Петра I было тем не менее славным.
Во-вторых, по давности лет и по непониманию (или незнанию) мифологии, бабушка неправильно воспроизвела вторую строчку частушки, что и заметил в свое время А.Лацис, поправив ее: «Не спросясь Авгура», то есть не спросясь совета. Правда, цитируя этот стишок, он добавил, в свою очередь, лишнее слово («В Москве нашлась такая дура»); поскольку я не нашла такого варианта в других изданиях, полагаю, что пушкиниста просто подвела память и привычка к пушкинскому четырехстопному ямбу. На самом деле частушка, пущенная в свет какою-нибудь московскою кузиною бабушки поэта и не нуждалась в таком уточнении («В Москве»).
В-третьих, Визапуром был не Осип Абрамович Ганнибал, а выходец из Индии, цыганский князь Визапур – Александр Порюс-Визапурский, чье имение находилось по соседству с имением отца Осипа Ганнибала, Абрама Петровича Ганнибала, – Суйдой. Визапур был известным дамским угодником, был экстравагантен, и его поступки и поведение часто служили поводом для толков и сплетен, а некоторые привычки стали предметом подражания (например, прическа а ля Визапур). Это о нем строчка в «Горе от ума»: «Тот черномазенький, на тонких ножках…»
Наконец, в-четвертых, совершенно не соответствует действительности и утверждение, что Марья Алексеевна жила с Осипом Ганнибалом долго и счастливо. Осип Ганнибал в своей семейной жизни повторил судьбу своего отца. «Арап Петра Великого» Абрам Ганнибал женился на дочери греческого шкипера Евдокии Диопер против ее желания; к тому же она любила другого человека, согрешила с ним и родила мужу белую дочь, что произвело в обществе в Пярну, куда они переехали, настоящий шок. Ганнибал запер жену в сарае, бил ее смертным боем, истязал, морил голодом, а потом добился развода через военный суд, который разводить их не имел права – это была прерогатива синода. В результате он женился на Христине Шеберг, фактически не будучи разведен с первой женой. Христина родила ему восемь детей, «шорных, как шорт», и он не мог оформить отцовство в течение 21 года, пока длился бракоразводный процесс; окончательное решение по его разводу принимала Екатерина II.
В свою очередь Осипу Ганнибалу Марья Алексеевна родила белую дочь, что стало для него неоспоримым доказательством ее измены, а через год после рождения дочери она уехала от него к родителям, попросив в письме только отдать ей дочь, без каких либо материальных претензий. Ганнибал был оскорблен в лучших чувствах и, когда возник материальный спор между ним и женой после смерти ее отца, писал Екатерине II, объясняя ситуацию: «Всевышний возмездник знает происхождение дочери моей».
Он сошелся впоследствии с женщиной, которая опутала его со всех сторон, в том числе и с денежной, женился на ней, не разведясь с женой, и тоже оказался двоеженцем – причем этот второй брак был признан недействительным, а развода он так и не получил.
Мать Пушкина, Надежду Осиповну, называли прекрасной креолкой. На сохранившемся ее портрете это совершенно европейский тип лица, а если и с южной кровью, то не с африканской. В ее характере была одна черта, с головой выдававшая ее происхождение: она терпеть не могла жить на одном месте и постоянно меняла квартиры. Эта цыганская черта в самом Пушкине была не слабее («Когда б я не был избалован Цыганской жизнию моей…»), но главное – в нем никогда не было никаких африканских черт; не было их и в его потомках. Если по линии других Ганнибалов нет-нет да и проявлялись ярко именно «арапские» черты – как в характерах, так и во внешности, то по пушкинской линии никогда ничего подобного не бывало, что по теории вероятности просто невозможно на протяжении стольких поколений. А цыганские?
Эта тяга Пушкина к кочевой жизни общеизвестна; видимо, эта черта обусловлена очень сильным доминантным геном. Пушкин, можно сказать,  всю жизнь провел в кибитке, и его издатель П.А.Плетнев жаловался, что из-за постоянных разъездов Пушкина им пришлось постоянно переписываться. Будучи в Бессарабии он провел две или три недели в цыганском таборе, и ему наверняка не только подтвердили нагаданное о смерти от руки белокурого человека: рассказали ему и о происхождении. Иначе невозможно объяснить стихотворение «Цыганы», которому поэт предпослал подзаголовок «С английского»:
 
Здравствуй, щастливое племя!
Узнаю твои костры;
Я бы сам в иное время
Провожал сии шатры.
Завтра с первыми лучами
Ваш исчезнет вольный след.
Вы уйдете – но за вами
Не пойдет уж ваш поэт.
 
«С английского» – очередная мистификация Пушкина, такого стихотворения в английской поэзии не существует. «Ваш поэт» – сказано почти недвусмысленно, но есть и гораздо более сильные аргументы в пользу того, что Пушкин знал о своем цыганском происхождении. В монологе Алеко, исключенном из окончательного текста поэмы «Цыганы» из-за слишком откровенных строк, прямо отсылавших читателя к стихотворению «Романс», где речь идет о судьбе незаконнорожденного ребенка, Пушкин писал:
 
От общества, быть может, я
Отъемлю ныне гражданина, -
Что нужды, – я спасаю сына…
 
Можно было бы отметить и то, что отца ребенка зовут Алеко – а у Пушкина ни одно имя не выбрано случайно, но и это не главный аргумент. Прямое подтверждение и своего, и сына цыганского происхождения Пушкин вынес на обложку поэмы «Цыганы», не поставив на ней своего имени: название объединило в себе все – автора, рассказчика, отца, сына и племя.
– Помилуйте, – скажут мне, – пусть так, и все эти доводы справедливы; но куда же девать пушкинские подтверждения его родства с Ганнибалом? А как же его знаменитая «Моя родословная»? Ведь вы говорите, с одной стороны, что он знал о своем цыганском происхождении, а с другой – сам он не единожды открыто говорил о своем происхождении от Ганнибала!
Все так – и, как это ни парадоксально, справедливо и то, и другое. Пушкин действительно знал о своем истинном происхождении, но как он мог об этом сказать вслух, не подвергнув испытанию достоинство матери и, прежде всего, бабки? То, о чем он узнал и догадался, было не его тайной, он был не вправе это обнародовать – да и глупо было подставлять себя под удар завистливых сплетников вроде Булгарина. В то же время его происхождение «от Ганнибала» было общеизвестно, и само это происхождение давало ему возможность бросить вызов самой знатной придворной аристократии. Этот открытый вызов «Моей родословной» не мог не заметить и царь, запретивший ее публикацию.
При всей кажущейся фантастичности этой выдвинутой Лацисом версии у нее есть одно очень важное достоинство: ее можно проверить. Как известно, у Осипа Ганнибала детей, кроме матери Пушкина, не было; если эта версия справедлива, получается, что он детей вообще не оставил. Сегодня живы только потомки Ганнибалов по ветвям его братьев – Ивана, Петра и Исаака, в крови которых нет пушкинской. В то же время сегодня живы и потомки Пушкина, в крови которых – по этой версии – нет крови Ганнибалов. Сравнительный генетический анализ дал бы окончательный ответ.
Заканчивая эту заметку, хотелось бы вернуться к воспоминаниям Е.П.Яньковой. Если читать стишок, который не совсем точно вспомнила бабушка, в том прямом прочтении, как она его поняла, это обыкновенная грубость – даже не шутка. В таком понимании он бы даже не сохранился. Между тем у этой частушки-эпиграммы был подтекст, она намекала на связь Марьи Алексеевны с настоящим Визапуром, и вот этот-то смысл и сделал банальный на первый взгляд стишок живым и живучим.
 
ГЛАВНАЯ
ЗА ЧТО УБИВАЛИ ПУШКИНИСТОВ


АЛЕКСАНДР ЛАЦИС
 
ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБАЛИ ПУШКИНИСТЫ
 
Тревожных предвестников не было: ни шельмования в печати, ни за¬седания с публичной проработкой. Молодого, несомненно одарённого учёного на пустынной площади, на одной из центральных площадей Ленинграда, сбила насмерть машина. Много лет спустя в московском музее Пушкина мне поведали изустное предание. Оно гласило:
«Машина за ним гонялась, как за мухой».
Дорожное происшествие имело место в начале 1937 года. Казалось бы, к чему такие сложности? Не проще ли доставить учёного куда надо, на Литейный проспект? Позвольте предположить, что суть дела до того деликатная, что обычные способы были чем-то неудобны, не годились.
Учёного звали Сергей Гессен. Он успел зарекомендовать себя статьями о декабристах, а также о Десятой, то есть об утраченной, зашифрованной и сожжённой главе «Евгения Онегина». Его труды не были изъяты. Появился неформальный, сердечный некролог. Имя продолжало упоминаться.
Словом, полностью соблюдался тот декорум, который положен по графе «несчастный случай». Можно прийти к мысли, что так оно и было.
Прошло без малого двенадцать лет. В поезд Москва-Ленинград сел очень известный пушкинист, обычно его именуют Модзалевский-младший, Модзалевский-сын. Лев Борисович до Ленинграда не доехал – выпал из поезда, разбился насмерть.
Оба погибших ленинградских пушкиниста были, разумеется, между собою знакомы. Мало сказать «знакомы». Они ещё и соавторы. Под их именами – С.Гессен и Л.Модзалевский – выпущена книжка. «Разговоры Пушкина».
Так из-за чего погибли пушкинисты? Из-за разговоров Пушкина?
Или – это куда вероятнее – из-за разговоров о Пушкине?
Так или иначе, но в годы, когда государство продолжало страдать манией преследования, это сочетание не могло не восприниматься как данный для острастки наглядный урок. Каждому пушкинисту следовало самому сообразить, что и ему может упасть кирпич на голову.
Главной задачей стало не сказать лишнего.
А вот что оно такое – «лишнее»?
Чего именно следует избегать?
На всякий случай – всего.
Долгое время я не решался в разговорах со знакомыми мне пушкинистами спрашивать – по какой причине вокруг жизни и творчества поэта возник зловещий запретный круг, как случилось, что Пушкин находится на запретном режиме, на положении арестанта, осуждённого чуть ли не на вечный срок?
Если ты начал о чём-либо догадываться, то тем более помалкивай. Вот девиз, под которым прошла жизнь большинства моих современников.
Тем временем биография Пушкина продолжала оставаться в крайне запутанном виде. Перемешивание фактов с легендами приводило к единственно остающемуся выводу: Пушкин был, видите ли, «поэт». В обывательском представлении об этом слове.
Он был «поэт», значит человек вспыльчивый, порывистый, рассеянный, противоречивый, попросту взбалмошный.
Ни в коем случае не политический деятель, не сколько-нибудь последовательный мыслитель, а «поэт», да и только.
Когда какая-то загадка долгое время не поддаётся решению, надо попробовать поставить рядом с ней ещё одну. Может оказаться, что они сами решают друг друга.
Труды пушкинистов не давали и до сих пор не дают сколько-нибудь ясного представления о Десятой главе «Онегина». И, как нарочно, а может, и впрямь – нарочно, дежурные пушкинисты печатают заведомую бессмыслицу, вроде того, что таковой главы никогда не было!
Стало быть, не эта ли тема – в числе сугубых секретов?
Что ж, оно, пожалуй, понятно. Если Десятая глава – насквозь сатирическая, то она мешает укреплять культ государства. А у нас благо государства – высший закон.
Если Модзалевский-младший вместе с Гессеном или вслед за Гессе-ном, открыл истинный ключ к Десятой главе, то он обладал достаточно проницательным умом.
Много лет спустя, кажется, в 1982 году, беседую с одним из лучших пушкинистов, с Сергеем Михайловичем Бонди.
– А что, Модзалевский-младший, он был очень умный?
– Дурак. Совсем дурак. Мы про него так и говорили: у него вместо головы – картотека его отца.
– А что вы говорили про его отца?
– А про его отца мы просто говорили: у него вместо головы – картотека. С младшим, – продолжает Бонди, – был у меня такой случай. Пришёл он ко мне, жалуется: «Почему Леонид Гроссман про меня говорит, что я дурак? Не такой уж я дурак...» И тут мой гость увидел на столе недавно вышедший третий том писем Пушкина. Тот том, где его, Льва Борисовича, обширные примечания. «Очень, – говорит, – интересно. Сейчас глянем на ваши замечания». И берёт том в руки. Я подскочил, кричу: «Нельзя!», стараюсь отнять. А он не отдаёт. Потанцевали мы с ним по комнате, держась за книгу. В конце концов я победил, книгу вытащил. Я не был сильнее. Но я знал, что мне невозможно уступать. Из-за моих пометок. А были они такие: «Он ничего не понял!», «Опять ничего не понял!», «Идиот!». Модзалевский-младший не предполагал подобных выражений, понял наши с ним танцы совершенно иначе и обиженно сказал: «Напрасно вы мне не доверяете. Я бы не разболтал ваших секретов».
Далее я спрашивал у Бонди, какого мнения он о Л.Гроссмане, о Д.Благом, о Б.В.Томашевском.
– Леонид Гроссман был настоящий интеллигент. Человек высокой культуры. Прекрасно знал французский. Богатая эрудиция. Неплохо писал стихи. Но дурак. Боже мой, какой дурак!
Хуже всего отзывался Бонди о Благом. И только Томашевский был удостоен похвалы.
– Умница! Он был умнее нас всех, вместе взятых! Один недостаток: не обладал развитым поэтическим слухом.
Возможно, Бонди запомнил и учёл, что в одной из предыдущих бесед я упомянул, что учился у Томашевского. Позднее, когда я кому-то из сотрудников московского музея Пушкина излагал отзыв Бонди, в ответ я услышал:
– Что вы нам рассказываете? Уж мы-то знаем, как Бонди отзывается о Томашевском!
В конце концов я понял, что не скоро подневольные пушкинисты получат возможность взяться за решение тайны Десятой главы. Она оказалась не такой уж сложной, искусственно замудренной. Текст спокойней, чем можно было ожидать. Иначе и быть не могло. «Славная хроника» – так записал в дневнике свои впечатления от услышанного П.А. Вяземский.
И впрямь – «славная хроника». Какая ж тут угроза для наших властей? Нету там ничего смертельно опасного.
История поиска ключа к Десятой главе сама по себе любопытна, но это другая тема, не она сопричастна с судьбой погибших пушкинистов.
Учёных можно поделить на два подвида. Одни – по преимуществу рассуждатели, другие – фактовики.
Бытовало такое присловье: Б.Модзалевский в Ленинграде знает о Пушкине всё, М.Цявловский в Москве знает всё остальное.
То же самое соотношение сил нетрудно выразить иначе: Б.Модзалевский (то есть старший) составил картотеку. В неё он вносил сведения о тех, кто жил в России в пушкинские времена.
М.Цявловский, со своей стороны, подготовил всеобъемлющую летопись жизни Пушкина. Личные архивы обоих разыскателей хранятся в Ленинграде, в Пушкинском доме. Не пытайтесь туда обратиться. Вам скажут: «Архивы не разобраны». Возможно, так оно и есть. Не успели. Со времени кончины Модзалевского-старшего прошло всего-навсего шестьдесят лет.
Модзалевский-отец был непревзойдённым знатоком генеалогии. Про девятнадцатый век он знал всё. Кто от кого родился по сведениям, взятым из документов. И кто настоящий, фактический родитель.
Недавно в ежегоднике рукописного отдела Пушкинского дома воспроизведено письмо М.П.Алексеева к Б.Л.Модзалевскому. В 1924 году будущий академик пишет из Одессы в Ленинград. Он только что узнал потрясающую новость. Мария Николаевна Раевская, в замужестве Волконская, поехала к декабристам в Сибирь не из-за мужа, а из-за друга. Муж, генерал С.Г.Волконский, послужил официальным предлогом.
Если Модзалевский ответил Алексееву, то в письме или при встрече он, вероятно, сказал: «Экая новость! Это всему миру давно известно, и только мы стоим в позе страуса!»
В действительности отцом детей Марии Николаевны был Александр Васильевич Поджио. Но, дабы дети не считались незаконнорожденными, их записали на фамилию мужа.
Когда декабристы возвратились из Сибири на родину, Поджио не отъехал от фактически сложившейся семьи и стал именоваться «управляющим имением».
Годы шли, наступило начало двадцатого века. Потомок Волконской уехал в эмиграцию, в Италию. Там он вернул себе фамилию своих истинных предков. Его похоронили в семейной усыпальнице итальянской ветви рода Поджио.
Эти уточнения не умаляют подвига Волконской, а также и Трубецкой. Они отправились в каторжную Сибирь, повинуясь не супружескому долгу, а во имя верности любви.
Повторяю: Модзалевский-старший по части генеалогии знал всё. Модзалевский-младший тоже знал немало. Проницательный С.Гессен мог к нему обратиться за какой-нибудь справкой. Но если не представляла реальной угрозы для существования государства Десятая глава «Онегина», то разве рухнуло бы оно из-за чьей-то карточки в картотеке Модзалевского?
Собственное имение братьев Поджио называлось Грамоклея. Довольно длинная речка того же названия начинается от южной оконечности Полтавской губернии и течёт на юго-запад, по Елизаветинскому уезду Херсонской губернии. Несколько имений, деревень, колоний носили одно и то же название Грамоклея.
Те, кто читал всё о Пушкине, скажут: «Знакомое слово. Где-то встречалось. Не в записках ли Россет-Смирновой?»
Так оно и есть. Иголочка памяти пушкинистов работает профессионально. Подвернётся слово «Грамоклея». За ним тут же тянется мнемоническая цепочка: «Поджио – Волконская – Пушкин».
И ещё раз – Грамоклея. И другая цепочка: «Александра Россет-Смирнова – Пушкин». У каждого пушкиниста в сознании или где-то поглубже, в подсознании, множество подобных цепочек, работающих рефлекторно, на высоких скоростях.
Воспользуемся девизом Монтеня – «Que sais-je?» – «Что знаю я?» И вернёмся к эффектной фразе «гонялись, как за мухой».
Каков её юридический вес? Ноль целых, ноль десятых.
С не меньшим основанием можно было сказать, что пешеход упорно стремился под колёса.
Если рассуждать непредвзято, вот что могло произойти. Стараясь избежать наезда, шофёр повернул было в сторону. Но одновременно в ту же сторону метнулся пешеход. Мгновение – и снова одновременно – пешеход и водитель бросились в другую сторону. Так произошло гибельное столкновение.
Ни к какому периоду не следует навешивать напраслин, вроде тех, которыми изобилует сочинение С.Мельгунова «Красный террор в России», некритически освоенное А.Солженицыным.
Так что же мы узнали? Как нередко приговаривал Пушкин, «ничего, иль очень мало».
Предполагать, что за несчастными случаями могут скрываться преступления, мы вправе. При условии, что сумеем, хотя бы приблизительно, установить мотив.
Тупиковое положение раньше многих ощутил и обрисовал Иван Сергеевич Тургенев. Затем, ещё подробнее, С.А.Соболевский. Опаснее любого цензурного ведомства – цензура нравственных норм, ханжеская цензура общего мнения. Оно не позволит друзьям Пушкина, его современникам выйти за рамки обыденных представлений о правилах приличия. Мемуаристы не сумеют, не смогут рассказать о Пушкине всё, что им известно.
К сожалению, И.С.Тургенев остаётся прав. Цензура предрассудков никогда не допустит, чтобы облик Пушкина в чём-то отклонялся от средних норм. Его поведение обязано соответствовать тому уровню морали, который общепринят в такое-то десятилетие данного века.
Нормы поведения изменчивы, как всё на свете, и, как всё на свете, подвержены влиянию моды. Особенно заметны колебания по части допустимости бранных выражений. Однако на словарь Пушкина не распространились нынешние послабления. Далеко не самые страшные обороты, такие, как бордель, ****ун, вы****ок, по-прежнему заменяют многоточиями. Но вот что уморительно: не везде. То, что в одних томах Большого академического издания можно, в других – ни в коем случае не печатают.
А ещё нельзя позволять Пушкину, чтобы он признавался в том, что упал в обморок. В его письме, написанном по-французски, прямо сказано: «allaitjusqu' ; la d;faillance».
Это означает «дошло до обморока».
Как извернулись перепуганные пушкинисты? При переводе подменили «обморок» на «изнеможение»!
Знавший Пушкина А.В.Никитенко упомянул о том, что было у поэта постоянное дрожание левого угла верхней губы.
«Вот поэт Пушкин. Видев его хоть раз живого, вы тотчас признаете его проницательные глаза и рот, которому недостаёт только беспрестанного вздрагивания: этот портрет писан Кипренским».
Никто из пушкинистов не взялся рассуждать про тик, или обморок, или близорукость. Разве что С.Гессен и Л.Модзалевский? Уж не коснулись ли они сих пагубных подробностей в неосторожном разговоре? Если так, то они повинны не в легкомыслии, а в сущем безумии...
Приведём отрывок из записок И.И.Пущина. Возможно, именно этот эпизод показал И.С.Тургеневу, как перо мемуариста пасует перед ханжескими условностями.
Время и место действия – Петербург, после окончания Пущиным и Пушкиным лицея, примерно 1817 или 1818 год.
«Между нами было и не без шалостей. Случалось, зайдёт он ко мне. Вместо: "Здравствуй", я его спрашиваю: "От неё ко мне или от меня к ней?" Уж и это надо вам объяснить, если пустился болтать.
В моем соседстве, на Мойке, жила Анжелика — прелесть полька!»
Фамилию Анжелики Пущин огласке не предаёт, и весь эпизод обрывает пушкинской стихотворной строкой: «На прочее – завеса».
Намёк довольно очевидный. Значит, потом было прочее.
Значит, у любовных встреч Пушкина было последствие. Появилось дитя любви, рождённое вне брака.
Оглашать поимённо подобные тайны в девятнадцатом веке не полагалось.
Внебрачные дети теряли права дворянства, их не принимали в «приличных домах». Кроме того, они или их потомки, их родственники могли вчинить иск мемуаристу о возмещении убытков за диффамацию, то есть за разглашение порочащих сведений, хотя бы и справедливых. Вот почему пикантные сюжеты излагались туманно, нередко с переносом на выдуманные адреса или с переносом на тех, кто уехал за границу и не оставил корней в России.
Первые пушкинисты и их преемники, рассказывая об одесском периоде, приплетали имя Амалии Ризнич, не игравшей реальной роли в жизни Пушкина. Её имя служило псевдонимом для замены подлинных имён. Вынужденная сдержанность Ивана Ивановича Пущина была неизбежной, об этом и говорил И.С.Тургенев, на которого мы ссылались выше. После революции препоны, казалось бы, исчезли. Отпала проблема наследственных дворянских прав, исчез закон о диффамации. Ринувшись отыскивать «утаённую любовь», пушкинисты перебрали чуть ли не десяток версий, втягивали в обсуждение любые имена, вплоть до Марии Раевской, в замужестве Волконской.
Все эти легенды уводили прочь от простого решения. Упоминая в черновике вступления к «Полтаве» «утаённую любовь», Пушкин говорил о свободе.
Почему же не появилось ни одной версии, ни одной догадки относительно фамилии польки Анжелики, относительно судьбы внебрачного ребёнка? Почему об этом увлечении Пушкина – глухое молчание, словно воды в рот набрали?
Таких детей, выражаясь на французский лад – b;tard выражаясь по-русски – вы****ков, по возможности скрывали, им сочиняли подложные метрики или их отдавали на воспитание в чужие семьи, и тайну рождения приёмыша хранили чужие люди.
Итак, было последствие. Что за дитя? Девочка или мальчик? Ничего не известно? Думаю, что известно. Послушаем Пушкина.
 
Под вечер, осенью ненастной
В далёких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Дадут покров тебе чужие
И скажут: "Ты для нас чужой!"
Ты спросишь: "Где ж мои родные?"
И не найдёшь семьи родной.
Но что сказала я? Быть может.
Виновную ты встретишь мать.
Твой скорбный взор меня тревожит!
Возможно ль сына не узнать.
 
Повторяю сказанное Пушкиным со всей силой не придуманного, истинного чувства: возможно ль сына не узнать?
Тут легко меня уличить в подтасовке, в натяжке. Эти стихи, «Романс», печатают под Пушкиным проставленной датой – «1814». Раз они написаны года за три до встречи с Анжеликой, то они не могут приниматься во внимание.
Довод внушительный, только он имеет обратную силу. Дата «1814» для того и придумана Пушкиным, чтоб написанное им от всего сердца не послужило поводом для пересудов. Если приглядеться, то становится очевидным: нет ничего общего с уровнем детских стихов, судя по мастерству, стихи написаны не ранее 1819 года.
В сентябре 1820 года Пушкин рассказывает о семье Раевских в письме к брату Льву. Речь идёт о сыне генерала Раевского, о Николае Николаевиче-младшем.
«Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные».
К этим словам нет у пушкинистов ни малейшей попытки дать комментарий.
Конечно, «важные услуги» можно сказать о чём угодно. Но «незабвенные»! Но – «тесная связь»! Это, я думаю, позволительно истолковать вполне определённо.
Друг Пушкина, Николай Николаевич Раевский-младший, вызвал к себе в Петербург надёжного человека, хлопотуна по всем делам семейства Раевских, француза Фурнье. Ему дано поручение: отвезти малютку в южные имения Раевских. На юге полковой священник исполнил, согласно пожеланию генерала, обряд, выписал метрическое свидетельство. Ребёнку присвоена фамилия матери. В роли крёстного отца выступил адъютант по имени Леонтий.
Адъютант генерала Раевского вам знаком, но не по имени, а по фамилии. Леонтий Васильевич Дубельт впоследствии стал правой рукой Бенкендорфа. Ему будет поручено возглавить посмертный осмотр бумаг Пушкина. За его сына выйдет замуж дочь Пушкина.
Если Дубельт принял участие в крещении, то возможно, что младенцу было дано имя Леонтий.
Далее француз Фурнье присматривал за воспитанием, и посему ребёнок неплохо выучил французский язык.
Нетрудно убедиться: именно так действовал Пушкин, когда вновь попал в подобное положение. Есть его письмо к князю П.А.Вяземскому, из Михайловского в Москву. Речь идёт о крепостной крестьянке, об Ольге Калашниковой.
«Письмо вручит тебе очень милая и добрая девушка, которую один из моих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твоё человеколюбие и дружбу.
...При сём с отеческой нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню – хоть в Остафъево. Милый мой, мне совестно, ей-богу... но тут уж не до совести».
Вяземский, в отличие от Раевского, помочь отказался. Калашникова вместе со своим отцом переехала на жительство в Болдино. Появился на свет мальчик, наречённый Павлом. Как Пушкин и опасался, ребёнок умер в раннем детстве.
О своей «брюхатой грамоте» Пушкин писал Вяземскому в 1826 году. Прошло два года. Бойкий журналист – его так и звали «Борька Фёдоров» – 6 мая 1828 года занёс в дневник услышанное от Пушкина: «У меня детей нет, а всё вы****ки».
Значит, опять-таки подтверждается: когда Пушкин ещё не был женат, побочные, рождённые вне брака дети у него были, и не один.
Прошло ещё два года. Пушкин обращается к Бенкендорфу, просит, чтобы его отпустили в поездку в Европу. Ему отвечают: «Нельзя».
Он просится в Китай. Опять отвечают: «Нельзя».
«Если Николай Раевский проследует в Полтаву, покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство дозволить мне его там навестить».
Чего не хватает в этом письме? Пояснения. С чего вдруг – в Полтаву, и почему просьба условная, в зависимости от того, будет ли там Николай Раевский?
Да и какая надобность повидаться с Николаем Николаевичем-младшим, с которым в недавние дни путешествия в Арзрум Пушкин две или три недели прожил в одной палатке?
Пушкин в письме Бенкендорфу чего-то не договаривает.
Потому что при Бенкендорфе находится Дубельт, для которого пояснений не требуется, ему всё понятно. Пушкин собирался навестить своего сына. Сын находится где-то недалеко от Полтавы, а где именно – Пушкин этого не знает и думает, что без Николая Раевского может не отыскать.
Возможно ль сына не узнать...
Однако и на эту просьбу последовал отказ.
Вся цепочка догадок выглядела бы весьма гадательной, если б не существовало многотомное документальное издание «Архив Раевских».
Пять томов подготовил к печати и снабдил примечаниями Модзалевский-младший. Та часть писем, которая была написана по-французски, напечатана без перевода на русский язык.
Подобно Модзалевскому-старшему, младший тоже свободно владел французским языком. Он не мог не знать напечатанную в «Архиве» французскую часть переписки. Действие переносится в Крым. Посыльный отправляется из Кореиза (владение княгини Анны Голицыной) в Форос (недавнее приобретение Раевского-младшего. Другое название – Тессели). Княгиня Анна пишет (скорее всего – диктует) записочку к Николаю Николаевичу:
«А вам посылаю вашего Димбенского. Славный мальчик, но у него не всё ладно с ногами. И это ведёт к тому, что он мне не сможет пригодиться как секретарь».
Главная обязанность домашнего секретаря – вести французскую переписку. Значит, юноша необходимым уровнем знаний обладает.
Что ещё мы узнали? Фамилию. Димбенский или что-то в этом роде. На обороте имеется приписка, в ней повторяется та же фамилия несколько иначе: Дебинский.
Есть шутливое выражение, но не вовсе шуточное правило: когда предстоит выбор между двумя путями, предпочитайте третий.
1 мая 1834 года отослано из Петербурга письмо к Николаю Николаевичу Раевскому.
«Посылаю вам паспорт для вашего Дембинского и прошу вас возвратить мне тот паспорт, который был ему выдан с.-петербургским Генерал-Губернатором. По истечение же годичного срока пришлите мне и прилагаемый паспорт для перемены оного.
Счёт израсходованным деньгам Дембинского посылаю. Хотите заплатить, то пришлите, не хотите, то бог с вами.
Ваш друг душою и сердцем Л. Дубельт»
Упоминая о деньгах, Дубельт, очевидно, шутит. Сбор за выдачу годового паспорта взимался в размере 1 р. 45 коп.
Письмо Дубельта – внимательное, заботливое, оно в какой-то степени подкрепляет предположение о том, что Леонтий Дубельт – крёстный отец рождённого вне церковного брака сына Анжелики. А фамилия её, если считать, что Дубельт ничего не перепутал, – Дембинская.
Построить достаточно связную версию – это первая половина нашей задачи. Вторая половина – рассказать, как к той же самой версии при¬шли, не могли не прийти С.Гессен и Л.Модзалевский.
«Разговоры Пушкина» они начали готовить при жизни Модзалевско-го-старшего, по его замыслу, пользуясь его советами.
В будущий сборник была включена и запись Борьки Фёдорова, та, где приведено упоминание о приблудных детях поэта. Нетрудно представить, что составители сборника обменивались мнениями и не оставили в стороне рассказ Пущина о польке Анжелике. Модзалевский-старший, по всей вероятности, посоветовал заглянуть в «Архив Раевских». Остальные подробности сами собой подвёрстывались к сюжету.
Благодаря всё тому же «Архиву Раевских» выясняется, что Н.Н.Раевский женился в зрелом возрасте. В 1839 году ему – 38, а его невесте – 20. Анна Михайловна, урожденная Бороздина, так и не прилепилась душой к своему пожилому супругу. В 1843 году жена находилась в Крыму, муж – в воронежском имении. Внезапно развернулось мучительное заболевание. Оно длилось месяц. После кончины супруга прошёл ещё месяц. Прибыла хозяйка, известная своим крутым, весьма энергичным характером.
Управляющий имением представил письменный отчёт о ходе болезни, о лечении. Из этого доклада мы узнаём, что кто-то из сопровождающей хозяина обслуги читал умирающему французские книги. Сочтём это сообщение за косвенное известие о Дембинском. Далее о нём в «Архиве Раевских» сведений нет.
У Анны Михайловны – две кузины, урождённые Бороздины. Одна вышла замуж за декабриста Поджио – не за Александра, за его брата Иосифа. Другая – за декабриста Лихарева. Обе от мужей отреклись. И ни одной части доходов от имений не предоставили своим бывшим супругам.
Есть довольно распространённый тип женщин, которых мужчины сами по себе не интересуют. Ничто этих дам не привлекает – ни внешность, ни характер. Особый род тщеславия побуждает их собирать коллекцию людей известных, чем-либо примечательных.
Была ли Анна Михайловна и её родственницы посвящены в происхождение 25-летнего Дембинского? Не унаследовал ли потомок поэта некие особенные дарования?
Нет оснований утверждать, что подобное любопытство было присуще представительницам именно того, а не другого дворянского рода. Любая барыня, оказавшись брюхатой, должна была на время скрыться от общества, а затем отдать ребёнка в какую-нибудь не близко проживающую семью. Желательно, в непьющую, в надёжную. А какие семьи самые заботливые? Ответ известен...
Так у Дембинского мог появиться свой тайный сын. По отчеству Леонтьевич. Фамилия – той семьи, которая приютила младенца. Время рождения- где-то около 1845 года...
Скончался Модзалевский-старший. Вышли в свет «Разговоры Пушкина». Через год, в конце 1930-го, в Берлине – по-русски, в Париже – по-французски, появилось автобиографическое повествование «Моя жизнь», принадлежащее перу одного из самых знаменитых политических деятелей первой половины двадцатого века.
О родителях автора рассказано весьма кратко. Ни разу не упоминается фамилия отца. Девичья фамилия матери, хотя бы её имя – всё это остаётся неизвестным. Не указано – откуда она родом, не знаем и год её рождения.
Впрочем, в дальнейшем мы можем вычислить год рождения отца. Примерно 1846, полюс-минус единица.
Первая фамилия, которая попадается на глаза, – Дембовские. С этими соседями у отца какие-то дела. Часть земли у них купил, часть – арендовал.
В свой хутор, в Яновку, родители переехали из Грамоклеи. В Грамоклею отец прибыл откуда-то из Полтавской губернии.
А вот и его имя-отчество. Давыд Леонтьевич.
В доме Давыда Леонтьевича не говорят ни на иврите, ни на идиш.
Ежедневно, даже по субботам, за общий стол садится обедать механик, русский человек, Иван Васильевич. Мать тоже не соблюдает религиозные обычаи, по субботам не перестаёт работать.
По некоторым эпизодам судя, характер у Леонтьевича прямо-таки цыганский: жёсткий, резкий, высоко ценящий смелость, справедливость, независимость, неподчинение начальству.
Его сын во втором классе Одесского реального училища участвовал в выходке против учителя. На время исключили из школы. Когда вернулся в Яновку, домашние опасались отцовского гнева. По совету сестры мальчик поселился у приятеля. Отец обо всём узнал и сказал: «Молодец! Покажи, как ты свистел на директора. Вот так?» И отец положил два пальца в рот. Свистнул. И засмеялся.
– Не на директора. И я не свистел.
– Нет, нет, не спорь. Ты свистел на директора! Ты смелый парень!
А какая внешность у сына? Светло-голубые глаза. Вьющиеся волосы. Прямой нос. Только рот, пожалуй, великоват, немного выворочены толстые губы.
Тут в нашем этюде появляется дуаль. Нельзя исключить возможность побочного решения. Несомненно, что был ребёнок у Анжелики. Вероятно, что его фамилия – Дембинский или Дембовский.
Но в жизни Пушкина были и другие приключения. Две или три недели пропадал, путешествуя с цыганским табором.
Ещё об одной цыганке рассказывали кишинёвские старожилы. Условно говоря, у Земфиры могла родиться дочь. Пушкин об этом не знал, да, судя по письму к Вяземскому, не очень и интересовался судьбой побочных дочерей.
Невозможно ни опровергнуть, ни полностью доказать, что Леонтьевич – из рода Анжелики. Но, на случай какого-то прокола, наготове запасная версия: Леонтьевич был сыном цыганки.
Примерно так между собой спорили Гессен и Модзалевский после того, как в их руки попал первый том автобиографии «Моя жизнь».
Разумеется, они напомнили друг другу, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Никому ни слова!
Как водится, при этом каждый сделал исключение для одного человека, которому можно доверять «как самому себе». А тот – не делился секретом ни с кем, кроме, опять-таки, одного человека.
Чем это кончилось? Внесудебной расправой.
Не будем делать большие глаза. Подобные способы не являются монополией государственных систем двадцатого века.
В Киеве 30 марта 1830 года на берегу Днепра было обнаружено мёртвое тело иностранца Фурнье. Ноги – на берегу, голова – в воде. Объявили, что покойный, по-видимому, внезапно потерял сознание, неудачно упал и захлебнулся.
Незадолго перед тем местные власти потребовали от иностранца, чтобы он представил дополнительные документы на право проживания в Киеве.
В девятнадцатом веке, как и веком ранее и веком позднее, слово «документы» применялись во всем понятном значении: «деньги».
Иностранец оказался гордецом. Он заявил, что «документы» представлять не намерен. Да ещё и написал властям, чтобы его оставили в покое, а то он будет жаловаться. Не только в Москве, но и в Петербурге он человек известный, есть кому заступиться.
К петербургскому заступнику за всех, кто причастен к семейству Раевских, к Л.В.Дубельту, иностранец Виктор-Андре Фурнье обратиться не успел...
Почему пушкинисты не сумели перевести с французского слово «обморок»? Не знали такого слова? Или постеснялись, сочли, что оно, так сказать, снижает образ?
Да нет, всё знали, ничего не стеснялись, но сделали должные выводы из участи Гессена и Модзалевского.
Про обмороки – нельзя. Потому что внезапные беспричинные обмороки были у сына Давыда Леонтьевича, у Льва Давыдовича Троцкого. Об этом ещё в 1921 году в Нью-Йорке в брошюре «Л.Троцкий. Характеристика по личным воспоминаниям» рассказал Г.Зив.
Выше я приводил рассказ А.В.Никитенко о том, что в верхнем левом углу губы у Пушкина было постоянное трепетание. Добавлю, что именно по этой причине он держал в этом углу то карандаш, то перо, а то и просто прикрывал рукой бьющийся живчик.
Не знавшие его близко, видевшие мельком, городили чепуху, мол, Пушкин постоянно грызёт ногти. Пушкин не грыз ногти. Он придерживал свой тик.
Года два назад в ЦДЛ состоялся доклад одного из тех, кто получил кандидатскую степень за тему «Борьба с троцкизмом», вскоре защитил докторскую диссертацию по той же теме, а сейчас бодро выступает, сдвигая оценки туда и обратно. Так вот, выступил докладчик, говорил разное, а затем в зале поднялся человек и назвал себя: «Я – Саша Брянский. Саша Красный. Меня приняли в Союз писателей, когда мне было сто два года». Ему сказали: «Так вы поднимитесь на сцену». На что он ответил: «Я не буду подниматься. Мне сто четыре года, мне подниматься нелегко. Я скажу отсюда, и меня будет слышно. Во время гражданской войны я служил в том поезде, который был поездом Троцкого. Я о нём сейчас скажу. У него вот здесь (показывает на угол рта) был постоянный тик».
Это совпадение, до сих пор не отражённое в печати, я считаю решающим доводом. После него можно не обращать внимания на совпадения других наследственных признаков, таких, как подагра, желудочно-кишечные хлопоты, близорукость или внезапные беспричинные обмороки.
Неоспоримая прямая наследственность позволяет совершенно по-иному воспринять облик Троцкого, который так и говорил делегации евреев: «Скажите тем, кто вас послал, что я не еврей».
Его ответ не понимали и думали, что он хотел сказать – «я – большевик и потому у меня нет национальных пристрастий». Но он отвечал в прямом, в буквальном смысле, а мы в двадцатом веке утратили способность доверять тому, что слышим.
На родословной Троцкого пытались нажиться политические спекулянты и их прихвостни, литературные импотенты, бубнившие, что, мол, «всё зло от них пошло». Но не выйдет это. Лишь один из наркомов первого поколения считался иудеем, и тот оказался потомком Пушкина!
Не только к Троцкому, но и к Пушкину можно отнести сказанное А.В.Луначарским: «В нём нет ни капли тщеславия, он совершенно не дорожит никакими титулами и никакой внешней властностью: ему бесконечно дорога, и в этом он честолюбив, его историческая роль!.
«...Могучий ритм речи... замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности, логика».
«Его статьи и книги представляют собой застывшую речь, – он лите-ратурен в своём ораторстве и оратор в своей литературности».
Послушаем самого Троцкого.
«С ранних лет любовь к словам была неотъемлемой частью моего существа».
«Хорошо написанная книга... казалась и продолжает казаться мне самым ценным и значительным продуктом человеческой культуры».
«В тюрьме с книгой или пером в руках я переживал такие же часы высшего удовлетворения, как и на массовых собраниях революции».
Троцкий не притворялся, не хитрил, когда говорил, что и в изгнании каждый день, проведённый им за письменным столом, был счастливым днём. Он оставался жизнерадостен, весел, с оптимизмом думал о будущих временах. Надёжный друг своих друзей, человек доброжелательный, разве что иной раз чересчур доверчивый, он прожил яркую, по-настоящему счастливую жизнь.
Пусть многопишущие обыватели отделываются штампами – «трагическая фигура», «неудачник», «проигравший».
Если мерить человеческую жизнь умением радоваться счастливым дням, то его «победитель», не знавший в своей жизни ни одного спокойного дня, в любых обстоятельствах страдавший от комплекса не¬полноценности, от скорпионских, провокаторских укусов, непрерывно наносимых самому себе, всем приближённым, всей стране – вот он-то и остаётся в истории хроническим, неизлечимым, обречённым неудачником.
Духовное и физическое родство Пушкина и Троцкого помогает многое обдумать вновь. Не только Пушкин помогает понять всё человеческое в Троцком. Но и Троцкий помогает увидеть в правильном масштабе политическую силу ума Пушкина и глубже проникнуть в законы политического и личного поведения великого поэта.
Через века и страны будут подниматься всё выше две великие фигуры. Они будут двигаться навстречу друг другу, они друг друга поддержат с пониманием и с любовью.
И что останется от завистников, от патологических лжецов, от человеконенавистников?
Бесконечная космическая пыль.
 
ПРИБАВЛЕНИЕ
 
Попробуем предугадать читательские недоумения и неудовольствия. Итак, нападение первое. — «Лишь потому, что иначе версия не выстраивалась, вам пришлось изобретать передатировку стихотворения «Под вечер, осенью ненастной...» Что это? Произвол!»
Защита. – Предположение о более поздней датировке – не мой каприз. Оно выдвигалось неоднократно, в частности пушкинистом М.Л.Гофманом.
Нападение второе. – «Концы с концами не сходятся! Почему за ув¬лечением полькой Анжеликой должно следовать рождение ребёнка? Вовсе не обязательно! Известно, что романы с Амалией Ризнич, с Каролиной Собаньской остались без «последствий». Что это? Домысел!»
Защита. – Ни с А.Ризнич, ни с К. Собаньской романов не было, потому не могло быть последствий. Письма Пушкина безосновательно приурочила к Собаньской Т.Цявловская. Ещё до войны эту легенду убедительно опровергал Н.К.Козмин...
Нападение третье. – «Допустим, что у Анжелики ребёнок был. Тогда объясните: откуда у потомка польки и Пушкина – цыганские черты, цыганский характер? Почему «цыганский», а не африканский? Вам что, незнакомо такое имя – Ганнибал? Где логика?!»
Защита. – Что ж, заодно опровергайте логику Пушкина. Вот две строфы из стихотворения, напечатанного им в 1831 году.
 
ЦЫГАНЫ
С английского
 
Здравствуй, щастливое племя!
Узнаю твои костры;
Я бы сам в иное время
Провожал ciu шатры.
Завтра с первыми лучами
Ваш исчезнет вольный след.
Вы уйдёте – но за вами
Не пойдёт уж ваш поэт.
 
Столь же решительно опровергайте примечание В.В.Томашевского:
«Пушкин помечал это стихотворение как перевод с английского, но ничего подобного в английской поэзии не найдено. Самое содержание стихотворения связано с фактами жизни Пушкина...».
Насчёт Африки – опровергайте непосредственно Осипа Абрамовича Ганнибала. Вам поможет профессор П.И.Люблинский. В «Литературном Архиве» АН СССР, т. I, 1938, стр. 159-231 в обзоре «Из семейного прошлого предков Пушкина» он привёл обширную документацию. Из неё следует, что Мария Алексеевна, урождённая Пушкина, впоследствии известная, как «московская бабушка» поэта, родила дочь Надежду 21 июня 1775 года.
Когда дочери ещё не исполнился год. Мария Алексеевна навсегда покинула мужа, вернулась из имения «Суйда» С.-Петербургской губернии в Москву, к своим родителям. Затем «майя 18 дня 776 года» послала разлучное письмо.
«Государь мой Осип Обрамович! ...уже я решилась более вам своею особою тягости не делать, а растатся на век и вас оставить от моих претензий во всём свободна. ... от вас и от наследников ваших ничего никак требовать не буду, и с тем остаюсь с достойным для вас почтением, ваша, государь, покорная услужница, Марья Ганнибалова».
«Во уверение сего и что оное письмо подписано рукою сестры моей родной подписуюсь, орденского кирасирского полку подполковник. Ми-хайла Пушкин».
П.И.Люблинский опубликовал и ответ Ганнибала от 29 мая.
«Письмо ваше от 18-го числа сего майя я получил, коим... требуете только, чтоб отдать вам дочь вашу Надежду... и на оное имею объявить, что я издавна уж... нелюбовь ко мне чувствительно предвидел и увеличившиеся ваши, в досаждение мое, и несносные для меня поступки и поныне от вас носил с крайним оскорблением; ... как себе от вас приемлю, так и вам оставляю от меня, свободу навеки; а дочь ваша Надежда припоручена от меня... управителю... для отдачи вам, которую и можете от него получить благопристойно, ...и затем желаю пользоваться вам златою волностию, а я в последния называюсь муж ваш Иосиф Ганнибал».
Вскоре положение изменилось. Отца М.А. разбил паралич, он скончался. Тут М.А. обратилась к императрице Екатерине II с жалобой на отсутствие поддержки от... супруга!
В ответном прошении Ганнибала, обращённом к всемилостивейшей государыне, читаем: «Всевышний возмездник знает совесть мою, знает так же произведение дочери моей».
Профессор Люблинский о «сомнениях Ганнибала» заключает:
«Кто может доказать, что они не могли быть искренними? При ином предположении нам будут совершенно непонятными тот тон и та горечь, какою наполнено его ответное письмо к жене».
 
Нападение четвёртое. – «Если Африке заявляется отвод, чем объяснить, что увезённая дочь. Надежда Осиповна, которой было суждено стать матерью Александра Пушкина, впоследствии получила прозвание «прекрасная креолка»?»
Защита. – Южные черты – не обязательно африканские. В недалёком расстоянии от Суйды находилось имение выходца из Индии, князя Визапура, знаменитого светского льва, то есть успешного дамского поклонника.
В книжке «Рассказы бабушки Благово» (СПб, 1885, стр. 458-460) поминается и Марья Алексеевна. Оказывается, именно про неё по Москве ходил стишок:
 
В Москве нашлась такая дура.
Что не спросясь Амура
Пошла за Визапура
 
(По смыслу надо бы не «Амура», а «Авгура», то есть «не спросясь совета».)
Не берусь утверждать, что Визапур – единственный представитель индийских цыган, коего следует принимать в расчёт. Достаточно сделать вывод ограничительный. Происхождение от Ганнибала – возможная версия, но почему бы не держать её под вопросом, наряду с прочими?
Нападение пятое. – «Пушкин говорит с Борисом Фёдоровым о своих незаконнорожденных отпрысках во множественном числе. Почему вы ведёте речь об одной Анжелике?»
Защита. – Другие имена оставляю в качестве засадного полка.
Не предупредив, что имею какое-то отношение к тексту, предложил его вниманию одного из читателей. Результат превзошёл ожидания.
Балетмейстер и композитор Иосиф Ильич Слуцкер обладает отличной памятью и неукротимой жизненной энергией. Он успел в юные годы в своём родном городе Клинцы услышать выступление вождя Красной Армии Льва Троцкого. Тогда обходились без всяких звукоусилителей. Оратор говорил с балкона Госнардома, стоявшего на Большой улице, впоследствии улица Карла Либкнехта.
– Я на всю жизнь остался под впечатлением, я был заворожен красотой его речи, богатством слога, музыкальностью интонаций. С тех пор, особенно в поездках за рубеж, я стремился – и сумел – прочесть всё, им написанное. Вот почему я считаю эту версию крайне интересной, но всё же не доказанной, не вполне убедительной. Вот что меня смущает. Если оно всё было так, почему же сам Троцкий ни в одном из печатных выступлений не сказал ни слова, не оставил намёка на тайну своего происхождения?
– А не является ли намёком тот факт, что его самого зовут Лев, старшего брата – Александр, сестру – Ольга? То есть повторены все три имени...
– Что из того? Таких повторений, в уважение памяти поэта, могли быть десятки...
– Но ведь в статье написано, что он умышленно опускал фамилию, под которой числился его отец. Отсюда возможен обратный вывод: он точно знал, что истинная, фактическая фамилия – совсем другая.
– Если знал – тем более необъяснимо молчание. Ведь, казалось бы, как раз в его интересах было сделать эту тайну известной. Значит, всё-таки не знал? Но разве мог не знать? Тут что-то не так...
– Давайте подумаем. Допустим, что тут не одна тайна, а несколько, друг от друга неотделимых. Кроме того, возможно, он знал только вторую половину, только ближайшую к себе часть. А в этой, да и в первой половине, могли быть неудобные, так сказать, «невыгодные» предки. Если в его родословной – генералы царской службы, если его дед – губернатор, объявлять об этом было вовсе ни к чему.
Развернём оставленную в запасе, на вид сложную, но вместе с тем наиболее вероятную версию.
Виднейший пушкинист Б.В.Томашевский отрицательно относился к узко-биографическим трактовкам лирики поэта. Он отметал догадки, сводившиеся к выкликанию наугад различных женских имён. Протестуя против домыслов и легенд, он отнюдь не призывал умалчивать о действительных фактах.
Несколько стихотворений, каждое по отдельности, нигде не суммируя частные наблюдения, Томашевский соотнёс с женским именем, очевидно единственным, которое он посчитал бесспорным.
Какие-то ему ведомые доводы учёный в печати не привёл. Однако, хотя и в рассыпную, в разброс, не прикоснулся ли он к чреватому последствиями сюжету?
Борис Викторович отличался отменным здоровьем. Во время отдыха в Крыму, превосходный пловец утонул, купаясь на пляже Гурзуфа. Виновником гибели могли оказаться медузы. Согласно древнегреческой мифологии одна из них. Медуза Горгона, превращала каждого, кто осмеливался на неё взглянуть, в камень...
Её звали Катерина. Екатерина Раевская, дочь знаменитого боевого генерала, 15 мая 1821 года она вышла замуж за генерала Михаила Фёдоровича Орлова, в то время командовавшего 16-ой дивизией. Свадьбу играли в Киеве. Сын Катерины Николай родился 20 марта 1822 года, то есть на целый месяц (на 29 дней) позже обычного срока.
Отсчитаем обратно 40 недель (280 дней). Спрашивается, где была Екатерина Николаевна в понедельник, 13 июня 1821 года?
По данным «Летописи жизни и творчества Пушкина» (стр. 274-275) Пушкин воротился в Кишинёв из Одессы 25 или 26 мая. Чета Орловых прибыла из Киева в Кишинёв около 5 июня. Итак, все действующие лица нашего сюжета в должное время оказались в должном месте. Николай Михайлович Орлов со временем стал губернатором в том же Кишинёве.
В журнале «Кодры» (Кишинёв, 1983, № 4) высказывалось предположение: один из самых проницательных и проникновенных пушкинистов, Михаил Осипович Гершензон, – тайный потомок Николая Михайловича Орлова. Вот главный аргумент: дочь губернатора. Вера Николаевна Орлова, замуж не вышла, посвятила свою жизнь заботе о... М.О.Гершензоне. Опекала его не в качестве подруги, а в качестве матери или сестры. Она владела домиком возле Арбата, в Плотниковом переулке, и подарила весь флигель М.О.Гершензону по случаю его женитьбы на сестре пианиста А.Б.Гольденвейзера.
Добавим, что у Н.М.Орлова могло быть несколько побочных детей. Если одного ребёнка взяла в приёмыши кишинёвская семья Гершензонов – точно таким же образом мог получить столь же надёжных усыновителей и их фамилию Давыд Леонтьевич «Бронштейн».
Заключительную часть данной публикации («Прибавление») читатели увидят впервые. Предшествующие страницы печатались в одном из альманахов. С ним ничего плохого не случилось. Но, например, «Литературная газета», сообщая о выходе альманаха, не ограничилась тем, что опустила название моего текста. Удалили имя автора, заменили на инициалы экономиста (О.Р.Лациса – Ред.). Таким образом, немалый круг читателей, интересующихся пушкинианой, был оставлен в неведении.
Поскольку редакция "ЛГ" не сочла нужным исправить свою оплошность, трудно поверить в случайность произведённой подмены.
Остаётся выразить признательность редакции журнала "НОЙ", решившейся ещё раз нарушить традицию смущённого замалчивания, традицию умышленного разрыва и скособочивания облика великого поэта и его столь незаурядных тайных потомков.
Позвольте напомнить начало и конец стихотворения "Гречанке".
 
Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов...
...............................................
Мне долго щастъе чуждо было,
Мне ново наслаждаться им.
 
Комментаторы ошиблись, не обратили внимание на то, что гречанкой по материнской линии – была Екатерина Раевская, в замужестве Орлова.
Поэт включил это стихотворение, пометив его 1822 годом, в раздел «Послания». Под каким номером?
Нетрудно догадаться. Это судьбоносное число мы вычислили, а Пушкин помнил. И не отказал себе в удовольствии в честь своего личного праздника поставить его под номером – тринадцать!
 
11 июня 1996 г.
 
ГЛАВНАЯ
ЗА ЧТО УБИВАЛИ ПУШКИНИСТОВ
КАК ПУШКИН НАС БРАЛ НА АРАПА
«УТАЁННАЯ ЛЮБОВЬ» ПУШКИНА
НАШЛАСЬ ТАКАЯ ДУРА