Идеальный мир в стихотворении В горнице

                АНАСТАСИЯ ЧЕРНОВА

    ФОЛЬКЛОРНАЯ ИДЕАЛЬНОСТЬ МИРА В СТИХОТВОРЕНИИ Н. РУБЦОВА «В ГОРНИЦЕ»

    Тип художественного конфликта, определившийся в стихах  поэта
Н. Рубцова соответствует, по нашему мнению, сказочному противоположению мечты и действительности, чудесного «иного царства» и своего условно-реального мира. При определенных художественных предпосылках мечта и реальность могут соединиться, образовав при этом фольклорную идеальность мира, которая представляет собой единую и неделимую цельность и является этнопоэтической константой.

Рассмотрим этнопоэтическую константу фольклорной идеальности мира на примере одного из самых загадочных стихотворений Н. Рубцова
«В горнице».
 
     Обращаясь к этому стихотворению, исследователи отмечают, с одной стороны, удивительную простоту, даже элементарность поэтического мира, а с другой – наличие разнообразных символов. Впрочем, одно другому не противоречит: за простотой, как иногда бывает, может скрываться глубинный символический пласт, сложный и богатый мир, до конца не объяснимый.

   Исследователи творчества Н. Рубцова подмечают в стихотворении одни и те же символы: горница, звезда, красные цветы, лодка и река. Они-то как раз и транслируют тайный смысл высшей, невидимой реальности.

     Видимые предметные  реалии лишь замещают духовные явления скрытого, горнего мира (оказывается, что горница – душа поэта, лодка – корабль спасения, красные цветы – память о матери).  От указания символического значения художественных образов некоторые исследователи (А. Грунтовский, А. Никулин  и др.)  переходят ко второму аспекту анализа:  разрозненные символы они складывают в определенный сюжет.  Например, А. Грунтовский пишет о «сиротском причете» свадебного причитания, «вне зависимости, жива мать или нет, брак не может состояться без благословения. Невеста-сирота накануне свадьбы выходит на угор и, обращаясь к кладбищу, причитает, призывая мать явиться и благословить. И приходит и благословляет» [4, с. 25].

     Само место действия – горница –  свидетельствует о подлинности связи в стихотворении символических предметов и явлений с небесным миром.
А. Никулин соотносит рубцовскую горницу с Евангельской, в которой проходила тайная вечеря: «Воздух этого стихотворения явно пронизан пусть не своим, но намоленным духом самой горницы, вернее, ее обитателей. Смею напомнить, что русская горница (гостиная дома) так называлась в подражание Евангелию, которая там украшалась и приуготовлялась для Спасителя и Его учеников, возжелавших вкусить пасху. В ней молились, возносясь духом «в горняя» [5, с. 281].

     Все наблюдения справедливы, однако, на наш взгляд, недостаточно проработан второй аспект анализа: указывая на те или иные символы, исследователи оставляют без должного внимания внутренний сюжет, который эти символы формируют. Между тем необходимо не только называть символы, но и раскрыть их значение в контексте  фольклорного мировоззрения. Ведь глубокий смысл, объемность  «непритязательных» образов в стихах Н. Рубцова берет свое начало в народной поэтике. 

     Образы-символы укоренены в определенных пространстве и времени, связанных «с кардинальными оппозициями жизни и смерти, своего и чужого, сакрального и профанного, земного мира и «того света», с понятием границы, начала и конца, числа и измерения, с космологией и космогонией, наконец, с хозяйственным и бытовым укладом, социальными  отношениями» [7, с. 10]. Соответственно, для того, чтобы уяснить значение художественных образов и прочитать в их сплетении скрытый сюжет, сначала необходимо определить пространственно-временную основу стихотворения, границу между земным миром и «тем светом».

     В стихотворении «В горнице» земной мир и «тот свет» оказываются едиными:
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро
Молча принесет воды..

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день

Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе... [6, с. 318].

      С одной стороны, ничего сверхъестественного вроде бы не происходит. В горницу заходит матушка, приносит воды, а лирический герой между тем, мысленно обозревая свой садик, собирается в скором времени заняться налаживанием  хозяйства: починить лодку и полить красные цветы.
С другой стороны, стихотворение исполнено таинственного смысла.

     Матушка, причем ночью,  приносит в горницу ведро воды. Для чего могла использоваться вода, набранная в ночное время? Ведь по народным поверьям, ходить ночью за водой категорически запрещено, это то самое время, когда вода становится нечистой и содержит отрицательные магические свойства: «…широко известный запрет ходить за водой ночью мотивировался тем, что в ночное время вся вода в источниках оказывается «нечистой», что в ней «дьяволы купаются» [3, с. 39]. После захода солнца не принято было ходить за водой, и уж, во всяком случае, такую воду не использовали для пития или для купания младенцев. «Исключение составляют праздничные дни, «когда – как считалось – в полночь происходят чудесные превращения с водой, она якобы сама собой очищалась в источниках, становилась «здоровой», «целебной», «сильной», либо превращалась на короткий миг в вино, кровь, молоко или золото. Именно перелом суточного или сезонного времени воспринимался как момент радикальных перемен в природе, как время чудесных превращений с водой. Поэтому в праздничные дни за водой ходили в полночь, на рассвете, до восхода солнца» [3, с. 40].
     Думается, найти и указать причину (если это вообще возможно), по которой матушка ночью пошла за водой, не столь важно. Существенно другое: необычность и неоднозначность самого действия, наделяемого в народных представлениях мистическим смыслом.

     Молчание матушки также переводит событие из обычного, мирского измерения в область таинственного, ведь «молчание – форма ритуального поведения, соотносимая со смертью и сферой потустороннего», более того «отказ от речи часто выявляет принадлежность некоего лица к потустороннему миру и сверхъестественным силам» [1, с. 292].

     Сакральный смысл художественных образов ночной воды и молчания подтверждает справедливость утверждения исследователей творчества Рубцова, что поэтическое действие стихотворения «В горнице» совершается не в обыденной реальности, но на границе с «тем светом». При этом «тот свет» и «этот» оказываются едиными благодаря аксиологической константе фольклорной идеальности мира.

     Матушка переступает временнУю границу, является из мира усопших, но ее приход никак не нарушает тишины и покоя светлой горницы. Ничто не тревожит лирического героя, ничто не угнетает, как, например, в другом стихотворении –  «Памяти матери»:

Вот он и кончился,
                покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.
Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.

Там поле, небо и стога,
Хочу туда,  – о, километры!
Меня ведь свалят с ног снега,
Сведут с ума ночные ветры!

Но я смогу, но я смогу
По доброй воле
Пробить дорогу сквозь пургу
В зверином поле!..

Кто там стучит?
Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных...
А может, мама?
Может, ночь –
Ночные ветры? [6, с. 210]

     В этом стихотворении четко вырисовывается картина двоемирия:  существует пристанище живых –  комната лирического героя, а где-то далеко, во мгле снегов, простирается царство усопших – кладбище. Этот и тот свет направлены друг ко другу: с одной стороны, лирический герой стремится «по доброй воле»  навестить родную могилу, а с другой – сама матушка стучится в дом.  Покой кончился не из-за смутных видений, пугающих звуков, но именно из-за трагической разобщенности двух миров. Ночная пурга, препятствующая желанной встрече, сродни дьявольскому наваждению. Неслучайно в народе  «…опустошительные бури и зимние вьюги почитались порождением нечистой силы = рыщущими по полям бесами» [2, с. 58].

     Пространственно-временнЫе координаты стихотворения «В горнице», напротив, образуют идеальное царство, существующее обособленно, вне линейных законов земного времени. Константа фольклорной идеальности мира предполагает единство мечты и действительности. Противоречие между невидимым, идеальным миром, и реальностью оказывается полностью разрешенным благодаря символической многомерности стихотворения. Горница, матушка, звезда, цветы, лодка и др. символы  в одинаковой степени принадлежат сразу двум мирам, как небесному, так и земному. Например, свет звезды как бы соединяет земное и небесное, настоящее, прошлое и будущее.

В литературно-фольклорной традиции символы не только обобщают и замещают то или иное событие, предмет или понятие, но и (что самое главное), раскрывают его бытийную сущность.

    В лирике Н. Рубцова действуют те же художественные законы.  Такие же духовные параметры характеризуют идеальное царство в стихотворении  «В горнице». Даже то, что подвержено разрушению (в садике завяли цветы, догнивает лодка), не исчезает окончательно и бесследно, но должно обновиться («буду поливать цветы», «буду до ночной звезды лодку мастерить себе»).

    Таким образом, константа фольклорной идеальности мира связана с особым, символическим взглядом на привычную действительность, благодаря которому можно обнаружить, ощутить в окружающем человека бытии постоянное соприсутствие божественного мира. Ощущение соприсутствия божественного мира передается двояким образом: как трагическая разобщенность между земным и небесным миром с одной стороны, и  как их духовная цельность,  с другой. В первом случае «разобщенность миров» приводит к появлению этнопоэтической константы устремленности к идеалу, во втором – константы фольклорной идеальности мира.

    Герой волшебных сказок отправляется на поиск чудесного тридевятого царства, тридесятого государства, которое оказывается мифическим царством мертвых. В стихотворениях Н. Рубцова лирический герой точно также желает пересечь границу обыденности, устремляясь к далекому и неведомому миру. Сквозь пургу и ночные ветры он мечтает попасть на могилу матери, или, например, в  стихотворении «Зеленые цветы»  жаждет найти таинственные зеленые цветы, увидеть которые, хотя они и не существуют в земной реальности, стало для него неиссякаемой душевной потребностью.

   Константа фольклорной идеальности мира предполагает возможность такой полноты жизни, когда зеленые цветы не только вырастут, но окажутся близкими и доступными для человека, ищущего их.
 
     «Иной мир» стихотворения  «В горнице», так же как и в сказке, соответствует царству мертвых, чудесному инобытию, которое, однако, следует отличать от полного небытия. Без этого важного уточнения наше представление о художественных особенностях стихотворения будет неполным.

    В волшебных сказках прослеживается «разделение мертвых на сущих в инобытии и ушедших в небытие» [7, с. 37]. Если из инобытия умершие могут не только подавать определенные сигналы, но даже вернуться, пройти путь в обратную сторону, как, например, в сказке «Жена-покойница», то для небытия  характерно полное и окончательное уничтожение: так исчезает, рассыпаясь в прах, нечистая сила, если ее окропить святой водой (сказка «Упырь»). Герой волшебной сказки стремится попасть именно в инобытие,  в тридевятое царство тридесятое государство, для этого, однако, он должен внутренне или внешне измениться.  Переходным мостом из одного мира в другой нередко служит  чудесный сон. «Сновидения воспринимались в древности как реальный потусторонний мир, куда на время отправляется спящий. Не удивительно, что для отправки на тот свет герою нужно заснуть. А потом опять поспать, «пройдя в обратном направлении» [7, с. 26].
 
Смерть в народном восприятии не равна состоянию небытия. Мир усопших вечно жив, это – инобытие, которому лирический герой оказывается сопричастным благодаря сну. В волшебной сказке сон служит переходным мостом между разными измерениями. Так же и в поэзии  происходит смысловое сближение темы смерти и главного христианского праздника –  Воскресения Христова.

    Такое сближение является не единичным, но постоянным и закономерным явлением в лирике Н. Рубцова. Например, в стихотворении «Конец» завершение жизни также связано с пасхальными образами весны и колокольного звона:

Смерть приближалась,   
                приближалась,
Совсем приблизилась уже,— 
Старушка к старику прижалась,

И просветлело на душе!
Легко, легко, как дух весенний,
Жизнь пролетела перед ней,
Ручьи казались, воскресенье,   
И свет, и звон пасхальных дней!     [6, с. 475]

    Как герой волшебной сказки, засыпая, переступает из одной реальности в другую, так и в стихотворениях Н. Рубцова – чудесный сон, окутывая земной простор, раскрывает иное, существующее вечно, царство.
 
   В стихотворении «В горнице» идеальное пространство формируется по своим принципам. Извечная «драма миров» разрешается в новое бытийное измерение, в котором настоящее, прошлое и будущее оказываются едиными. Подобная вневременность – свойство сказочного «иного царства», куда стремится попасть герой.

По древнейшим, зашифрованным в сказочных сюжетах представлениям славян реальность образует несколько измерений: бытие, инобытие и небытие. Константа фольклорной идеальности мира раскрывает сущностные черты инобытия, светлого и вечного царства, определяющего тайную глубину видимых предметов и явлений. Именно такой мир воссоздается Н. Рубцовым в стихотворении «В горнице».

Список использованной литературы:
1.Агапкина, 1999 – Агапкина Т.А. Лес // Славянские древности: этнолингвистический словарь: В 5 т. Т.3: К – П /Под ред. Н.И. Толстого. – М.: Международные отношения, 1999.
2.Афанасьев, 1983 –  Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. –  М.: Современник, 1983.
3.Виноградова, 2002 – Виноградова Л.И. «Та вода, которая…» (Признаки, определяющие магические свойства воды) // Пространство и время в языке и культуре. – М.: Российская академия наук, институт славяноведения, Индрик, 2002..
4.Грунтовский, 2009 – Грунтовский А. «И… мир устроен…» // Рубцов и православие: сборник статей/ Сост. Б.А. Алексеев. –  М.: Издательский дом «К единству!», 2009.
5.Никулин, 2009 – Никулин А. О духовном подвиге Рубцова // Рубцов и православие: сборник статей/ Сост. Б.А. Алексеев. –  М.: Издательский дом «К единству!», 2009.
6.Рубцов, 2006 – Рубцов Н.М. Сочинения. – М.: Российский писатель, 2006.
7.Щербина, 1998 – Щербина О.Г. Архетипы народной культуры // Символы русской культуры. – Екатеринбург: Тезис, 1998.               

Опубликовано:
«Фундаментальные  проблемы науки: Сборник статей Международной научно-практической конференции» (Уфа, сентябрь, 2013). – В 2-х ч. Ч. 2. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2013. – С. 271 – 277.