Сказки взрослого человека история, услышанная в пу

Мы ехали с Митькой вдвоем. Митька - самый близкий для меня человек, иногда мне кажется, что он знает обо больше, чем я сам, несмотря на то, что ему всего лишь четыре с половиной года, а мне – пятьдесят лет. Он никогда не зовет меня «дедушка», или «деда», он сам придумал мне имя – Остя. Наверное, потому, что меня зовут Костя. Вообще, Митька – большой выдумщик и фантазер, вместе мы придумываем различные фокусы и сказки, но больше всего ему нравится слушать мои сказки, и больше всего про Спящую Красавицу.
Митька – мой внук, мой внучок, мое рыжее Солнышко, и это просто чудо, что он рыжий, совсем как Танька, потому что она рассказывала о том, что, когда родилась,  ее пушок на голове был медного цвета. И мне радостно это осознавать, потому что, хоть ее и нет, но эти ее «приветики» ко мне регулярно приходят, и я, наверное, еще живу и радуюсь именно благодаря ей.
Я не сентиментален, все свои трудности я привык молча переживать, обсуждая лишь с самим собой, и, когда Танька спросила меня, говорю ли я со своей женой о том, как мне сейчас очень  дерьмово, и я ответил, что нет - не привык как-то обсуждать такие вещи с кем-бы то ни было, она вдруг вся изменилась в лице, и тихо прошептала: «А как же вы живете? Ведь это же невозможно – жить рядом с  человеком и не доверять ему?» - мы тогда еще были на «вы», и я не ответил на ее тупой вопрос потому, что он  меня очень сильно разозлил.
А потом она стала рассказывать о том, где была, что видела. Я тоже очень много ездил одно время, но все по командировкам, и кроме медицинских кабинетов видел мало чего. Мне было интересно, что она говорила о том, что видела сама, а не слышала от других. И еще удивляло, что она вечно что-то придумывала, чем-то интересовалась.
- Понимаете, - говорила она мне. – Это просто самый эффективный способ  убежать от себя, заставить не думать о том, о чем ты не думать не можешь, не сжирать себя, защитить от себя самой. Не знаю, но, по-моему, именно этой ей совсем не удавалось.
Она пришла ко мне на прием в последний раз, и я уже знал, что сегодня ночью у нее поезд, и что, скорее всего, мы больше никогда с ней не увидимся, поэтому, набравшись наглости, пригласил ее на чашечку кофе: - Тут неподалеку кофейня, вы меня подождете полчаса?
Она сидела за столиком, и что-то смотрела в меню. И на минуту мне показалось, что она совсем мне не знакома, словно не приходила она ко мне на прием, и не было у нас таких интересных разговоров, которые постепенно переросли в некое чувство, пугающее нас обоих, и до сих пор не озвученное. 
- Ну что, выбрала? А может, перейдем на «ты», раз уж мы с тобой в  неформальной обстановке? – спросил я, стараясь скрыть волнение. -  Давай, - спокойно ответила она. Мы заказали кофе, и, чтобы хоть как-то поддержать разговор, я стал спрашивать, что она будет делать в Москве,  какие у нее планы на будущее. Она отвечала опять спокойно, вежливо, и я все хотел подвести разговор к самой его сути, но все яснее понимал, что не смогу вот так, прямо в лоб, предложить женщине, которая на первом приеме с надеждой в голосе спрашивала, надо ли ей раздеваться, или можно эти процедуры делать, не снимая кофты, -  вот так, прямо с ходу, предложить ей пойти на квартиру  своего друга, который в данный момент находится с семьей на даче, и приедет только послезавтра.
Я и сам толком не понимал, зачем мне это все, на один раз?  Такого, «одного раза», после того, как я женился, у меня еще не было. Но и отпускать ее  просто так,  от себя,   я не хотел. Мне хотелось растрепать ее волосы, которые она тщательно убирала, прежде чем я прикасался к ней. Хотелось коснуться ее не только там, где рекомендовал мне терапевт Крапивин, но и там, где мне подсказывала моя фантазия. В конце концов, хотелось не только коснуться, но и схватить, и взяться, может быть, даже шлепнуть и или слегка укусить. Да мало ли чего бы  мне захотелось! И это не только потому, что она сегодня ночью уезжает, а в семье у меня маленький ребенок.

II

Когда родилась младшая, Аришка, жена ушла спать с ней в соседнюю комнату. В это время меня мучила бессонница, и если я просыпался от плача ребенка, то до утра уснуть уже не мог, и на работе чувствовал себя не самым лучшим образом. Да и отношения с каждым днем становились все хуже. Сам я, по природе, отходчивый человек, и ложась в постель, даже после скандала, предпочитаю не продолжать выяснять отношения, а заниматься чем-то более приятным, позволяющим побыстрее помириться.
Юлька моя жена, всегда после ссоры любила демонстративно высказывать пренебрежение – или в другую комнату спать уйдет, или возьмет второе одеяло, и все это со злостью, граничащей с ненавистью. Постепенно демонстрация пренебрежения стала сопровождаться  криками – больше всего в женщинах я ненавижу истерику. Когда я стал разбираться, в чем причина, и почему эта милая девушка, ставшая моей женой, вдруг превратилась в вечно орущую тетку, всем недовольную, пытающуюся полностью контролировать меня, ответ пришел неожиданно и сам собой: двое детей у тебя с нею, чувак, и ты уже от нее никуда не денешься.
Терпеть не могу крики, слезы, истерики. Спокойствие было восстановлено  после пары довольно крепких фраз с моей стороны, объясняющих, что люди, блять, в семье живут, а не издеваются друг над другом, а если их не устраивает такая жизнь, то они, мать твою, расходятся – и отцы, в частности выплачивают  алименты. Мое обращение, для убедительности, было подкреплено парой разбитых кухонных стульев о  стенку в коридоре. Наступило перемирие.
Это было накануне, а на следующий день ко мне на прием заявилась Танька. По первому впечатлению, я бы сказал, не от мира сего. Стесняется и постоянно извиняется. Сначала это смешило, а потом стало раздражать. Она, словно почувствовав это, сказала:
 - По-моему, вас утомляет моя излишняя вежливость. Но что-то подсказывает мне, что вы еще вспомните мои постоянные «извините». И точно, вспомнил. Буквально на следующей неделе после ее отъезда ко мне заявилась какая-то скандальная бабища, и, узнав стоимость посещения, в сердцах крикнула: - Да пошел ты!

III

Словно понимая, что я хочу подогнать ей предложение со Славкиной квартирой, она спросила тихим, ровным голосом: - Но ведь мы же пришли сюда не для того, чтобы пить кофе и обсуждать мою жизнь в Москве? Наступила моя очередь сделать алаверды, так сказать, ответный жест искренности и я сказал: - Мы можем пообщаться в другом месте, если хочешь. Там, где меньше народу. Точнее, где мы будем только вдвоем. Она смотрела на меня, или мимо меня – я никогда не мог понять ее вот такой взгляд, только потом, спустя много лет я стал догадываться, что так она смотрит тогда, когда очень сильно сомневается, или борется с искушением. На этот раз все-таки искушение было побеждено.
 – Нет, сегодня мы никуда не пойдем, - сказала она.
– Но почему? – не стал скрывать я обиду в голосе.
- Ты сейчас как в горячке. Постоянные переживания, депрессия, обида на жену… А я не хочу, чтобы такое решение было принято назло кому-то. Сделаешь глупость сейчас, будет стыдно и будешь жалеть. Встретишь меня на улице в следующий раз,  и не поздороваешься. А я хочу, чтобы при следующей встрече ты со мной поздоровался.
- Да брось ты, с чего ты взяла, что не поздороваюсь? Да и когда ты приедешь сюда в следующий раз? Когда я уеду, или когда  на пенсию уйду?
- Костя, - давай договоримся так. Если ты не уедешь, и не передумаешь, то в следующий раз, когда  приеду я, через, скажем, полтора месяца, я обещаю, все будет. Я и сама этого хочу, только надо подождать, не делать сгоряча.
Мы сидели в кафе, за окном шел дождь, моя рука не касалась ее пальцев, и я не впивался своим взглядом в ее глаза, как пишут во всех любовных романах. Мы просто сидели.


IV

Я не уехал и не передумал, она сдержала свое обещание – при следующей встрече  все было.
Все эти почти два месяца до встречи, мы активно переписывались в социальной сети, где у меня был левый аккаунт. И  я все знал про нее. И то, что устроилась на хорошую работу, и что начальник стал приставать к ней,  она дала ему по морде, а он за это премии ее лишил. Не выгнал! Просто премии лишил, сволочь. И у нее на нервной почве опять начались прежние проблемы со здоровьем, а я все думал, как бы ей облегчить страдания.
А потом уже, когда мы были вместе, и случилось все, она целовала мои руки, и говорила, говорила. Я очень талантливый специалист в своей области,  я – мастер. И меня  надо ценить уже  только за мои золотые руки.  Мы встречаемся на моих условиях потому, что я – человек несвободный, и поэтому мы будем подстраиваться под меня.  Меньше всего на свете она хочет причинить боль мне или моим близким, и вообще, постарается сделать так, чтобы я никогда не жалел о наших отношениях, не считая, конечно, мук совести по отношению к своей  жене. И уж чего она никогда не допустит, и даже не будет обсуждать, так это мой уход от жены, так как у меня двое детей, и разбивать семью ни при каких условиях она не станет и мне не даст.
Я слушал немного отрешенно, как будто и сам был не от мира сего. Потрясенный, переполненный какими-то новыми, очень необычными чувствами, я вдруг понял, что со временем  забыл, что такое любовь, нежность, внимание. Никто и никогда не целовал мне рук, никто и никогда не говорил мне обо  мне же с такой любовью, искренностью и уважением.
Оказывается, она сразу влюбилась в меня, но боялась признаться самой себе. Когда уехала, тоже боялась – что больше не увидимся, потому что я уеду, или передумаю.
- Ты как считаешь, на сколько это у нас? – спросила  она меня. И тут же поспешно добавила: -  Я просто прошу, если будет все, конец, просто скажи заранее, чтобы я смогла найти опору, для того, чтобы дальше жить. Я и сам не знал, на сколько времени мы вместе, и уж точно не мог подумать, что до конца. До конца ее жизни.