Бесконечный конец

 Глазное яблоко подрагивает так часто под веками, словно в нем завелся мотор и теперь дребезжит, слюной скрипя на коже и вопя на забытом диалекте насекомых. Язык проталкивает в глотку комки кофеина, не избавляя от жажды. На руках пульсируют вены, невидимым маршрутом прошившие скафандр, исчезнувшие в складках души. Довольно мерзко все это, однако, я в космолете и плевать хотелось мне на человечество. Я хотел бы обвинить всех во всем, но невозможно попасть в мишень, не сорвав с руки пару ногтей, так что оставим суд спятившему светилу, что медленно подбирает крылья, готовясь к прыжку на беззащитные акварели синего и белесого, в предвкушении впиться огненным поцелуем в доверчивые уста инертной земли. После долгих прелюдий и любви сумасшедший гигант хочет одного - поставить точку.
  Мне не хотелось покидать на этой планете только одного человека, но он по своей воле сгорел в крематории завышенных оценок к себе и общей разрухи, что пропитала воздух и выела всю суть существования со смыслом. Его прах развеян на пяти континентах, семи вулканах, двух океанах и доброй сотни морей. Я не успел сделать это над всем остальным, так как не очень экономно отнесся к  серому порошку, в которое превратилось милое существо, с веселыми глазами, теплыми руками и мелодичным голосом. Плыви над тропиками и в глубоких течениях синих вод, кричи на языке азиатов о благоденствии неверующих, шепчи скандинавам старые сказки о вечной зиме, я растворяюсь с памятью о тебе в недрах молчаливого кита, блестящего миллионами звездных чешуек.
  В кабине пахнет кофе, привязанные веревками книги мерно колышутся в стеклянных колбах, постукивая корешками о полые грани. На полную громкость включен единственный оставленный мною на земле ретранслятор, в небольшом кафе, самое сердце Флоренции, слышите - звенят столовые приборы, далекий смех пожилой дамы, плещется фонтан, мелодичный перекат итальянской речи с округлостью в конце и глубокими "же-но", вспарывающие покровы сатиновых ночей города куполов и интриг. Я успокоюсь, когда из динамика прозвучит тишина. А пока пусть дымится в чашке черный кофий, буянит память и проносятся в голове образы памятных событий, вылитые в блюдо воском, окрашенные вечной темнотой, в которую втиснуто мое блестящее судно.
  Огромная скорость вламывается в гранитные тиски нерушимого спокойствия. Повсюду дрожат тихими сполохами серебряные гвозди, ничуть не больше, чем видны из прорванного шатра цирка на отринутой земле. Жужжит в недрах моей искристой рыбки перегоняющий из вакуума воздух механизм, непонятно как функционирующий, но сделанный руками моих седовласых учителей, покойтесь с миром. Непрерывное стучание памяти о костяные пластинки мозга заставляет забывать о любых звуках, кроме тех, что издают соты пластмассы передо мной, по ту сторону их еще течет широкой рекой жизнь, мелочь осыпается листвой в мрамор пиал фонтанов, кошка тащит в подворотню рыбью голову, перекатывается на медном подносе одинокая виноградина, ловя изумрудной кожицей отсветы уже больного яростью солнца.
  Я не застану конца империи истин, что кружили мне голову, а потом предали, вывалившись сырыми полосами из требухи идеализма. Я не промурчу траурной мелодии на гибель, приплюснутого реализмом вечного мрака, шара. Мне нет дела до того, что вспенится первым - шампанское во льду или лед в ведерка для шампанского. До того, как упадут согбенными старцами прекрасные рощи лимонов, где мы гуляли и пели о затонувших кораблях несуществующих флотов. До того, как трансформируются в скукоженное ничто широкие проспекты и шипя выплеснутся из своих луж озера, до того, как температура станет владеть комнатами за створками жалюзи, за толстыми стенами рефрижераторов, припекая последнего моллюска в самой глубокой впадине и изгоняя из мрака последнее слепое насекомое, смачно шваркнувшее на неистребимом, уверенном в себе, луче палящего солнца. До этого всего я упаду на панель приборов, сквозь тонкую кожицу век ощущая, как зеленый сменяет красный, а желтый ждет своего часа, как сталь холодит лоб прикосновением, а деревянное покрытие ловит своим лаком мое дыхание, и засну сном без сновидений, а может заплачу, проснувшись во вселенной без шороха гардин, рева поездов, капли воды из крана в темноте квартир и запаха надежды в каждом летнем месяце.