С праздником 8 марта!

 

Вчера  после корпоративной вечеринки Иван Петрович вернулся домой глубокой ночью и, как обычно, получив выволочку от жены, лег спать за холодильником. Петрович (как его звали на работе сослуживцы) жил в  хрущевке на окраине города.  Ему было пятьдесят лет, хотя  выглядел он значительно старше своего возраста. Внешность обычная: отечное, круглое лицо, взъерошенные седые волосы, усы, похожие на две грязных кисточки и пивной живот.  На работу он одевал мятую сорочку мышиного цвета, какой-то дореволюционный выцветший за долгие годы свитер и старые серые брюки с пузырями на коленях.  Хрущевка - это особый тип панельных домов и, соответственно, особый подвид  тех, кто в них вынужден  жить.  В любом городе - это целые районы с одинаковыми  дворами,   одинаковой  мебелью в квартирах , одинаковыми санузлами, одинаковыми подъездами, балконами,  разбросанными вещами в шкафах, однотипными обоями на стенах  и даже одинаковыми сварливыми женами. Окраина города тоже стандартна для любого города - слипшиеся шиферные крыши гаражей и кладовок, качающиеся фонари на улице, нацистские надписи на заборах и агрессивные, косо смотрящие пьяные личности, которые медленно, друг за другом, водят хоровод вокруг многочисленных покосившихся  киосков.
 Петровича можно было назвать типичным "интеллигентом", или, как их еще обзывают   "офисным планктоном", и  "хомячком". Он  был трудолюбив, добр, немного трусоват, временами обидчивым, но невероятно отходчивым.  Ивана Петровича считали  образцовым, тихим и мирным жителем,  вкалывающим за копейки в государственном учреждении тридцать лет, последние годы покорно ждущим пенсию  и находившимся всю свою сознательную жизнь под пятой у жены. Каждый день с 9 до 19 часов он сидел в душном офисе и ждал субботы. Единственная отрада была в его жизни - это пиво с сушеной рыбой по выходным.  Он любил выпить, чего скрывать, а поэтому периодически проводил ночь под батареей, рядом с громыхающим холодильником. Когда он приходил пьяный,  жена с каким-то остервенением  загоняла  его туда пинками. Иван Петрович на карачках залезал в проем между  горячей батареей и ящиком для заморозки продуктов, и там замирал. С одной стороны его всю ночь охлаждала гладкая стенка морозильного шкафа, а с другой обжигала ребристая батарея.
Иван Петрович из-за слабого здоровья боялся выволочек от жены, а поэтому  накануне смерти он торопился к родному очагу, вырисовывая на асфальте ногами восьмерки,  даже не "на автомате", его несла мышечная память.  На работе праздновали день 8 марта. Выпил Иван на торжестве не сказать, чтобы много. Обычная для него доза. Около 0.5 литра в переводе на водку.  Просто плохо закусил и смешал коньяк с портвейном. В результате частично потерял ориентацию.  У дверей своей квартиры  он заблаговременно принял покорную позу, похожую на вопросительный знак и придал лицу выражение  кающегося грешника.  После привычных ласкательных  имен  в свой адрес ( "паразит", "гадина", "упырь", "падаль", "бестолочь") и добрых пожеланий ("чтоб ты подох", "чтоб тебя волки съели", "чтоб ты в аду сгорел"),  он получил несколько хлестких зуботычин от супруги, после чего проворно забился в  угол. Там его не достать. Супруга еще ткнула Ивана Петровича несколько раз шваброй в бок и ушла на покой. Всякий раз во время экзекуции Петрович не сопротивлялся и не спорил. Поэтому избиение  никогда не сопровождалось для него  серьезными увечьями.
Надо сказать, что здоровье у Петровича было не ахти какое. По молодости жена еще следила за ним. Давала какие-то микстуры, делала компрессы, заставляла его ходить к врачу и мерила артериальное давление. Но с годами все это незаметно прошло.  Последние годы о своем здоровье он обязан был думать сам, и вспоминал о болячках Иван только тогда, когда заходил в родной подъезд пьяный после корпоративной вечеринки или после пивнушки, и вынужден был подниматься по лестнице. Приходящая одышка напоминала ему о бронхите и аритмии. Сжимающая боль за грудиной говорила о стенокардии, которую нужно лечить, а боли в коленях  заставляли вспомнить о необходимости летом поехать  в  санаторий на грязи. Думать об укреплении сердечной мышцы его заставляли  удары  от родной жены в область грудины  и солнечного сплетения, так как  от ее целенаправленных  тычков  в подреберье сердце периодически останавливалось. А  забыть о необходимости ехать на грязи в Анапу или  Крым не давала ребристая батарея и жесткий кафельный пол на кухне.
Господи! За что мне  наказание такое!? - иногда  спрашивал наш герой. Вопрос оставался без ответа, так как задавал  он вопрос  шепотом, чтобы не услышала любимая супруга. А Господь Бог, как известно, наказание считает обязательным  и необходимым явлением  для воспитания стойкости - "бог терпел и нам велел".
Вчера, наконец,  после долгого кряхтения и переворачивании с боку на бок, он благополучно уснул.
На следующий день 8 марта проснулся Иван Петрович от громко включенного телевизора. Жена, с ее слов, утром щелкнула пульт приемника и снова улеглась на мягкий диван. По ящику передавали  поздравления и новости об очередном политическом убийстве. Какого-то бугая снова завалили у подъезда. Либеральная оппозиция во всем обвиняла Путина. Путин во всем обвинял  американцев.  Американцы пытались все свалить на  Донецких патриотов (или по их терминологии "террористов"). Патриоты Донецка намекали, что  смерть политика была выгодна только  либеральной оппозиции.  Круг, как обычно замкнулся. Безрадостное праздничное утро  медленно просыпалось. В это время, видимо, Иван Петрович окончательно открыл припухшие глаза и стал тупо следить за солнечным зайчиком на потолке.
С утра Иван Петрович сбегал в магазин за цветами и шампанским. Когда он вернулся, супруга, как бегемот, лежала в зале на новом кожаном диване, облокотившись на гору пуховых подушек. Ее квадратная задница, похожая на чемодан, кокетливо выглядывала из-под  пушистого заячьего одеяла.  Из открытого окна было слышно, как на улице дворник выводил метлой эротическую мелодию. Иван Петрович не сдержался, юркнул под одеяло и прижался к горячему, похожему на русскую печь, родному телу.
А за окном уже бушевала весна, обещающая любовь и тепло. Город за стеклом был соткан из легкого тумана, желания счастья и нежности. По телевизору сексуальные дикторы перешли от поздравлений к прогнозу погоды ...
Минуты счастья  у любовников пролетели так быстро...
"Я люблю тебя!" - шептал на ухо жене Петрович, а в зеркале, что висит напротив кровати,  не совсем импозантно отражались его дряблые ягодицы. "Ты моя королева!", - говорил он и в эти секунды  верил, что спокойной и счастливой старости больше ничто не угрожает.
 - "Ты вчера приполз  пьяный, а когда я попыталась  воспитывать тебя и пару раз шлепнула  ладошкой  по наглым щекам, то начал верещать, как свинья на бойне" - потягиваясь сказала ему королева.  Это были последние добрые слова, которые слышал погибший.
- "Сама ты свинья" - мысленно отвечал ей Иван Петрович, - "помню я твои ладошки", "спасибо, что совсем не убила!".  А вслух сказал:  - "С праздником! Прости меня, солнце мое.  Может  приготовить тебе кофе? Какое счастье проснуться, улыбнуться, сварить крепкий кофе родному человечку...".  Это были последние слова, которые слышала от погибшего его толстая супруга.
Он встал с дивана, с отвращением посмотрел на развалившийся бюст и липкое, как у медузы тело супруги, натянул на сморщенные ягодицы черные семейные  трусы  и потряхивая обвисшим животом,  ушел на кухню.
На кухне Иван Петрович включил газ и стал медленно готовить кофе. Горькие думы вновь нахлынули на него  и заставили сжаться больное сердце. Последнее время мелкие чувства досады и оскорбленного самолюбия завились в его душе, как мыши. Было горько и обидно понимать, как плоска и ничтожна жизнь. Он видел, что на работе его не ценят, что жена  давно манерами и повадками напоминает  тюремного надзирателя, что жизнь не удалась.
Кофе закипал. Перед смертью Иван Петрович невольно втягивал в себя аромат дорого напитка и с грустью улыбался. Через несколько минут он почувствовал легкое головокружение и сел на пол. Потом от резкой боли в области сердца упал  лицом вниз, затем перевернулся на спину, попытался позвать на помощь, но грудную клетку, словно стальным обручем сдавило, и что-то тяжелое, как мраморная плита, легло на грудь, живот и конечности. Последнее, что видел Иван Петрович была молодая фигура мамы, ее карие глаза. Она будто бы только что пришла с работы, переоделась и поставила тесто для стряпни.  Он вдруг увидел мигающий, непонятного происхождения  голубоватый свет, вчерашнее застолье, жену,  белый пароход, плывущий в дымке по морю и потерял сознание...
Через пять минут он умер.