11. Люди земли

11. Люди земли (1)

Маргарита подхватилась на заре так, что в глазах потемнело. От перепада давления её повело и снова неуклюже бросило на кровать. Лишь через полминуты, когда тёмный туман перед глазами рассеялся, она припомнила, что и вставать-то незачем, с утра никуда не нужно.

После завтрака её накрыла тоска от безделья. Она начинала и бросала книги одну за другой и нервно металась по номеру. Её всегда раздражало, когда не получалось с ходу выбрать себе чтение: начинаешь одну книгу – не заходит, другую – не то... И все ведь хорошие, все – запланированы, а ни одна не берёт! И речь не пишется. И туфля натирает. И кофе холодный. И вода слишком мокрая.

Она успокоила себя, что это всё ожидание действует на нервы. А вот Пилар и Бланко повезло больше. Они проговорили весь день, даже пошли гулять и посидели в каком-то кафе, Пилар слушала, шутила и спорила с блестящими глазами, а молодой профессор явно был счастлив, что нашёл свободные уши, и вовсю распускал хвост. Они даже не заметили, как наступил вечер.

Марго вздохнула с облегчением, когда наконец можно было натянуть военную форму и выезжать.

Она сначала назвала это событие «праздником», потом заменила безликим официозным словом «мероприятие» - но то, что их ожидало, не походило ни на что ранее виденное. Это был коллективный молитвенный ритуал и назывался он нгиллатун – во время него мапуче собирались просить о духовной поддержке свыше и о лучшей доле. Возможно, объяснил Бланко, будут явлены какие-то знамения, хотя происходит такое редко.

Само участие в торжествах было честью. Маргарита до сих пор не знала, какой характер носят связи генерала с индейцами. При жизни он был истовым католиком, но демонстрировал приверженность экуменизму в духе времени – насколько же он был готов разделять их традиционные верования? Может, его подкупило то, что мапуче тоже веруют и во Христа, и в Деву Марию, и даже мачи призывают их во время своих знахарских ритуалов? Сам он ей об этом ничего не рассказывал.

Все лица были обращены на восток – на небесную сторону. Но поневоле все больше глаз останавливалось на скромной по составу, но исполненной собственного достоинства чилийской делегации. Впереди ступала мачи Долорес, за ней следовала Маргарита, позади справа Бланко, а позади слева – Пилар. Понесся шёпот, подобный едва слышному шелесту листвы и трав на священном поле. Ана и Хорхе уже успели всем сообщить, что прибудут гости – посланники генерала, который здесь считался одним из духов пантеона, плохо ли, хорошо ли к нему относились, и трое военных тоже сами собою воспринимались как духи.

Солнце ещё не ушло за горизонт, но костры в праздничном лагере уже были разожжены. Доносился со всех сторон необычный выговор, музыканты пробовали свои инструменты, танцоры поправляли одеяния – однако, хотя все носили традиционные наряды, ни на ком из женщин не было серебряных украшений, тускловатых, тяжёлых монист и обручей с подвесками. Долорес объяснила, что во время всеобщего обряда не принято надевать украшения и вообще показывать символы богатства или власти – иначе верховное божество, создатель Нгенечен, разгневается, и все просьбы будут исполнены с точностью до наоборот: вместо урожая засуха, вместо здравия болезнь, вместо цельности – раздробленность и подавление. Сегодня шаманка вела себя непринуждённо, словно не слетало с её уст никаких резкостей, и Марго решила истолковать это как знак безмолвного приятия.

В центре огромного круга, у подножия священного шеста, уже лежали жертвы – кукуруза, бобы и кувшины с медовухой. В руках жилистого индейца блеснул большой нож. Он перерезал горло чёрной овце – из артерий туго брызнула кровь, голова мёртвого животного неестественно мотнулась. Индеец задрал её и подставил широкую долблёную миску – скоро там было тёмное озерцо с тёплой розовой пеной.

Два шамана из другой, дальней деревни заиграли на барабанах-култрунах. Именно тогда вперёд вышла мачи Ана и объявила, что перед проведением ритуала нужно выслушать послов. Марго ощутила болезненный толчок с внутренней стороны груди. Все говорили, что она чудесно произносит речи, но на самом деле ей это совсем не нравилось. Полуфабрикаты словесных красот попадали и свалились в кучу у неё в голове. Однако набираться храбрости было некогда. Она зашагала к небольшому возвышению, холмику с камнем чуть в стороне от круглого поля.

Там стоял глава совета вождей, лонко Лаутаро. Это был высокий, плечистый, прямой, как копьё, человек лет пятидесяти, с грубоватыми чертами лица, по которым не читалось никакого выражения. Марго на деревянных ногах, не глядя по сторонам, подошла к нему и вытянулась, отдавая честь. После незаметного кивка главы собрания она достала из кармана бумагу и протянула её лонко Лаутаро. Он пробежал её глазами, особенно внимательно посмотрел на подпись генерала, а потом медленно поднял взгляд на своих людей и веско, громко объявил:

- Мы можем верить ей.

И вот наконец после другого лёгкого кивка она кашлянула и начала говорить. Сначала с напряжением связок, но дальше речь её потекла сама. Её голос был своеобразен, он не напоминал классические женственные тембры дикторов, но звонко разносился в воздухе и поневоле привлекал внимание.

- ...Вы знаете, что такое цельность, вы помните или хотя бы вспоминаете, но чувство разорванности преследует вас. При попытках жить, как жили поколения мапуче до вас - вас настигает рынок, цивилизация, безземельность. При попытках влиться в цивилизацию – вас настигают духи и тени предков. Многим кажется, что вы живёте прошлым: даже к создателю обращаетесь с просьбами о возвращении былого, тоскуете о потерянном рае. Но цепляясь за прошлое, вы теряете настоящее. Вы не живёте вовсе! Вместо того, чтобы мерить всё понятиями прошлого и будущего, не лучше ли жить... в вечности? Вот что предлагает генерал. Я говорю и обращаюсь к шаманам, к вождям, к простым жителям! То, что сейчас доступно лишь мачи, да и то лишь во время ритуалов, станет реальностью каждого – ваши земли, владения, мир. Вы сможете странствовать между мирами. Это обещает вам генерал, Верховный Полководец и Великий Географ! Нынешнее правительство вас притесняет – а будущее даст то, что вам нужно! Но для этого необходимы и ваши усилия, а не просто сетования и ожидания! Слушайте! Без мапуче нет и Чили, присоединитесь к генералу, и мы поможем друг другу. Не забывайте, он – верховный вождь, а я – его полномочный посол. Верьте мне, люди земли! Что было утверждено, не может быть разрушено. Что сделано, не отменишь. Эти узы не разрубить усилием одного или даже многих – поэтому кто поддержит генерала, будет благословен и обретёт утраченную силу, а кто пойдёт против – отречётся от себя самого, пойдёт против своего народа, начнёт саморазрушение! Возвращайтесь же. Возвращайтесь!

Она говорила так, что минуты опять замерли, повиснув в воздухе. Если б только кто-то записал это выступление слово в слово, Марго явно покраснела бы и отмахнулась после прочтения. Но тогда она даже не думала о словах или логике, а взгляд её очень скоро оторвался от поднятых на неё смуглых, скуластых лиц, ушёл в розовое прозрачное небо и за горизонт, не смотрел ни на кого, но проходил насквозь. Только потом Маргарита начала замечать, что поток иссякает, ей нужно было вновь взять управление – и завершить свою речь.

Почти полминуты царило молчание. На помощь пришла мачи Ана. Она неторопливым твёрдым шагом выступила вперёд и, стоя перед возвышением, обратилась ко всему собранию:

- Вы слышали, что говорит нам генерал. Теперь мы могли бы принять решение, хотя оно серьёзное.

- Не обязательно отвечать сию же секунду, - немного нерешительно произнесла Маргарита.

- Посланники остаются здесь до завтра. Пускай мачи выскажут своё мнение совету лонко, а те примут решение и сообщат им, - возвысила голос Ана, поскольку в толпе уже начался ропот.

Когда Маргарита подошла к своим, то уже зарделась, как ягода, и не обратила особого внимания на восхищённый возглас Бланко: «Прекрасно! Кто бы мог подумать, что в тебе прячется такой оратор?». Долорес тоже похвалила её: «Ты говорила отлично. Теперь видно, что в тебе есть сила. Я чувствовала, как она течёт через тебя». К ним подступил Хорхе, откуда-то из-за него выплыла Ана – а вокруг, хотя и соблюдая определённую дистанцию, собрались другие шаманы, и послышались беспорядочные реплики и выкрики.

- Нет, и ещё раз нет, мы не дадим себя дурачить! Пиночет калку, тёмный ведьмак, он пролил слишком много крови! – Ноздри мачи Фрезии раздувались от волнения и негодования.

- Зато это хотя бы мужик, у него и сила-то была, не то, что нынешние президенты, или, прости Господи, эта баба! – презрительно фыркнула Росарио. – И ни силы, ни порядку в нашей земле нет...

- Молчи уж! – оборвал её Хосе. – «Порядок» ей нужен! И перед тобой только что такая же самая баба говорила, – Росарио растерялась и отступила назад, а Марго снова покраснела. -  Да это вообще разрушение всей нашей жизни. Кто тут сооружений понастроил, деревья повырубал, реки изгадил? Генерал твой!

 - Ага, а кто жильё строил? – поддела мачи Памела, седая как лунь, с резким скрипучим голосом.

- Да что вы понимаете, вы сами под нож идёте, к чужакам, - озираясь по сторонам, сдвинув брови, отчеканил Хосе. – Неужели не понимаешь, что Фрезия говорит, ведьмак твой генерал, всё, что он делал – обряды с жертвами, один огромный обряд!.. И нас он под нож пустит вместо овец, чтобы делишки свои проворачивать, не так убьёт – на войну отправит!

- Да что ты о войне и солдатах понимаешь! – возмущался мачи Серхио. – Даже не служил ведь, да что, и близко к ним не подходил. Там особый ток силы идёт, священный...

- Нашли дураков, вояки! – выкрикнул мачи Фабиан. – Они хотят нас использовать в своих целях, какой идиот этого не понимает? Богатые станут богаче, а бедные беднее, и они все как ты, калку, только о себе печёшься! – и показал пальцем на мачи Хорхе, а тот аж позеленел от злости и чуть не кинулся на обидчика.

Марго думала, их растерзают на месте.

Но тут раздался звук рога. В наступившей тишине раздался голос лонко Лаутаро. Он приказал:

- Прекратите крики. Мы пришли сюда провести обряд, а не грызться, как собаки.

- Мы бы и не грызлись, но это из-за вингка, - мрачно проговорила мачи Фрезия.

- Ана всё сказала верно, это мои слова, мы потом примем решение, да или нет. А сейчас чем вы недовольны?

- Зачем они здесь? – произнёс мачи Хосе. – Лучше бы им убраться, и не только потому, что мы не верим их генералу-убийце. Они навлекут гнев духов и самого Нгенечена одним своим присутствием. Только посмотрите на эту девицу! Она вылитая анчемаллен (2).

Прокатился ропот.

- Да, - повторил Хосе, - гляньте на эти бесцветные волосы и красные губы, да она ещё и притворяется, что хочет помочь. А на самом деле собирается сгубить наши души! Всё сходится, – торжествующе усмехнулся он.

Ропот стал сильнее: после этих слов Маргарита и правда напомнила индейцам демоницу. То, чего она опасалась – случилось. Уж слишком бела её кожа, слишком зелены настороженно распахнутые глаза, а волосы – венец Европы, пока не тронутый здешней кровью. 

И тут снова заговорил лонко Лаутаро:

- Прекратите панику! То, что видится, не всегда то, что есть. Эти люди пришли сюда с миром и с предложением союза. Хорошо, мы можем согласиться. Но тогда пускай и они примут участие в нгиллатуне и встанут в хоровод. Сегодня не время для ссор. Мы можем говорить, что мы мапуче и вингка, но ведь мы все – чилийцы.

- Но они ведь всё равно не одни из нас, - осторожно произнёс Хорхе, удивлённый фигурою речи: несмотря ни на что, у него были свои понятия о национализме.

- Так пускай сегодня станут, - с напором произнёс Лаутаро.

Спорщики опешили от таких слов. К удивлению военной делегации, шаманы не подняли немедленный крик, а притихли и встали неподвижно, словно прислушиваясь. Некоторые даже закрыли глаза.

- Ты верно говоришь, вождь, - проговорила Фрезия, к удивлению Марго. – Прямого запрета духов нет...

Остальные смущённо закивали: видимо, им было явлено то же. Долорес, которая неподвижно стояла рядом с тремя друзьями, словно впав в сомнамбулическое состояние, уронила слова с приоткрытых губ, которые для этого пришлось снова сомкнуть:

- Нгенечен и духи принимают посланников... пускай произойдёт слияние...

Лонко Лаутаро хлопнул в ладоши, и раздались звуки барабана. Перед тем толпа настороженно приглушилась, хотя задние явно не совсем понимали, что происходило здесь, впереди, вокруг трёх военных и сборища шаманов. Теперь же по ней пронёсся едва слышный вздох облегчения. Напряжение спало, поднялся гомон, люди стали сновать меж расставленных полукругом скамеек, передавать друг другу еду и стаканы с медовухой. Этот старинный напиток под названием «мудай» пах пряно и кисло-сладко – мачи Хорхе прямо-таки настаивал, чтобы гости из Сантьяго его отведали.

Майор заметил тоску в её глазах, в напряжённой линии густых изогнутых бровей.

- Что вас опять тревожит? – спросил он у Маргариты.

- Наверное, измена, - глухо проговорила она.

Бланко всё понял и опять раздосадовался.

- Ну не говорите этих громких слов. Иезуиты в Китае участвовали в публичных церемониях, и это не считалось вероотступничеством. Потому что церемониал был гражданским, а не эзотерическим. Между прочим, это Генон пишет (3), - со значением сказал майор.

- Ладно, - слабым голосом ответила Марго, но осталась в беспокойстве.

Однако корни её тревоги пили сок не из её ума, а из чего-то ещё, неизъяснимого.

Солнце заливало всё кругом горячим старым золотом, разгорались костры; зазвенели бубенцы, и беглую дробь издал култрун, и все взялись за руки. Слева от Марго оказался курносый юный индеец, почти мальчик, его рука была шершавой и горячей, справа подошла Долорес и мягко взяла сеньориту Контрерас за другую руку своею – гладкой на ощупь и цепкой. В хороводе было пять кругов, двигались они в противоположных направлениях, словно каждый – отдельная орбита. Марго оказалась на той, что ближе к священному шесту; все двигались по кругу, а затем словно волнами омывали центр, вперёд и назад, приблизиться к оси мира и схлынуть, отдалиться... Все раскачивания шаманов во время странствий в иные миры, и гигантский маятник набирал размах. Доносился мерный звук култруна, голос флейты казался зовущим, в нём была горькая сладость и величайшая тоска на свете – тоска по иным мирам.

Скорость понемногу увеличивалась, уже кружилась голова от движения, от ритма музыки, и тут послышалось тихое шипение - словно где-то сыпался песок, этот звук завораживал, как слабый морской прибой.

Марго глянула под ноги и увидела призрачных змей, которые двигались вместе с хороводом. Они напоминали анаконд, их чешуя не просто отсвечивала, а гипнотически мерцала бронзой, латунью, медью. Но Марго почему-то не испугалась.

Мачи, стоявшие у шеста, начали отбивать другой ритм, и появились четверо танцоров, чойке – они изображали молодых страусов – с уборами из перьев на голове и крыльями, сделанными из накидок. Они  были сильны, игривы и страстны, они приближались к священному шесту-нгиллатуве шестнадцать раз. А затем стали заигрывать с молодыми незамужними женщинами, горделиво встряхивая перьями, расправляя крылья,  танцуя, смеясь.

Затем все выстроились в два круга, мужчины – с внешней стороны, а женщины, более близкие к земле, традиции и создателю, – с внутренней, у самого шеста, и повели хоровод в противоположных направлениях.

С востока примчались всадники и обскакали по кругу всех танцующих, гордо сжимая древки трепещущих флагов, голубых и белых.

Поистине, для столичного жителя зрелище было необычным и завораживающим.

Люди расходились к скамьям возбуждённые и радостные, даже некоторые враждующие шаманы беседовали вполне спокойно и вежливо, а Долорес поглядывала на юную чилийку с уважительным одобрением и смесью любопытства и симпатии, словно ей что-то новое открылось в этой девушке. Но взгляд этот снова померк: весь вечер Долорес то и дело проявляла беспричинную болезненную настороженность, и сама же словно смущалась от этого.

Они дошли до того места, где Марго и Бланко оставили вещи. Внезапно Маргарита пошатнулась и опустилась в траву. Сначала повалилась на колени, а потом неуклюже села, почти упала, на землю вместо скамьи. Ей стало дурно.

Марго захлестнула струя тугого воздуха, обхватила, словно шёлковыми полотнищами. Неужели ей овладевают духи, как они делают это с мачи? Марго испугалась. Она почти опомнилась и попыталась противиться: вспомнить и прочесть молитву, как во время приступа у дона Аугусто.

Но слова увязали во влажной теплоте рта и разлетались жалкими прозрачными мошками. Точно так же ей однажды стало плохо в бассейне после эстафеты, и она пыталась не потерять сознание, стоя на четвереньках. Сверху голос тренера булькал, как вода, что заливается в уши, а перед глазами раскачивался мокрый плиточный пол, то ближе, то дальше – только не упасть, не ткнуться в него лицом, не разбить нос.

Тревога накатывала, заложило уши, пробивался из туманной глубины лишь тонкий пронзительный звон, как после контузии. Мачи Долорес говорила тревожно, трогала её за плечи, а Марго не понимала.

И тут послышались крики.

- Спасайтесь!

Люди бежали в разные стороны, началась давка, кто-то перескакивал прямо через них. Звон в ушах прекратился.

Люди падали на землю, кто-то из женщин плакал от ужаса, кто-то закрывал лица и головы, пытаясь защититься, кто-то издавал душераздирающие вопли - она различила тени, тёмные сгустки, похожие на уродливых птиц с четырьмя лапами и змеиными хвостами. Эти твари вцеплялись в лица, хвосты их раздваивались, ветвились, они запускали их людям в уши, в рот, лопались глаза, пробитые отростками.

Мачи Фрезия стояла, окаменев от ужаса – сила изменила ей, и демон уже пикировал откуда-то с дерева – но мачи Серхио подскочил и ударом подобранной палки, как гусарским палашом, снёс твари башку.

Марго очнулась. Её словно окатили холодной водой. Она выхватила из сумки свой «Узи», а второй кинула майору, который нёсся к ней, бледный как смерть. Началась стрельба. Мапуче возненавидели бы их ещё больше, узнай они, что чужаки пришли с оружием – но теперь было не до того.

Маргарита не думала – она просто стреляла, уклонялась, целилась, одна за другой падали страшные птицы, её тело само выполняло необходимые движения, и даже сверх того. Показалось, что управляет ею безупречный мастер – настолько безупречный, что быть просто фигурой в его руке не унижение, а большая честь. Насколько эта обжигающе-холодная ясность отличалась от мутноватой, дымной, жаркой дурноты, что наваливалась недавно... Она краем глаза видела Бланко, он тоже вёл огонь, Пилар тоже не ударила в грязь лицом и стреляла метко; мачи взяли откуда-то камни, палки, что Бог послал, что под руку попалось и сбивали чудовищ одно за другим, потом приканчивали в траве точными, жёсткими ударами – без всякого огнестрельного оружия.

Они перебили всех тварей - тушки, сочащиеся тьмой, всё ещё лежали на траве. Осталось подсчитать собственные потери. Мёртвых оказалось пятеро, пострадавших – гораздо больше, около двадцати семи, и среди них – Росио, двоюродная сестра мачи Долорес. Та просто выронила своё оружие, острый камень, и стояла с выражением безнадёжности в лице. Росио потеряла один глаз, она валялась в забытьи тут же, на земле, её тело дрожало, как отравленное, а лицо было залито кровью – ей должна была заняться мачи Памела: она приблизилась с суровым и решительным видом.

Марго машинально отметила, что у неё осталось пять патронов. Она опустила руку с оружием и спросила:

- Кто это был?

- Векуфе (4), - упавшим голосом ответила Долорес.

Сначала гомон был подобен журчанию, а потом превратился в раскаты прибоя. От пережитого страха развязались языки, повысились голоса, снова зазвучало возмущение. Кто-то опять сваливал вину на чужаков, кто-то спорил, что духи не меняют решений, раз дозволили, кто-то пророчил огромные несчастья для народа, раз такой торжественный ритуал окончился бедой, кто-то мрачно вещал, что силы зла вырвались наружу, что они сумели учинить такое под носом самого Нгенечена.

И снова все обернулись на чилийцев-чужаков. И тут Маргарите не надо было набираться храбрости, она заговорила, грозно, громогласно, просто потому, что не выдержала. В тот момент она злилась на всех – на всех, разжигающих рознь среди мапуче, вообще на этих сепаратистов, ради которых все эти ужимки и прыжки вокруг «майского шеста», на себя за то, что участвовала в чуждом ритуале, что немедленно прорвалось возбуждением тёмных сущностей (Маргарита придала всему своё собственное толкование).

- ...все ваши споры об этом несчастье ничего не стоят, вы только ищете, на кого свалить ответственность! Здесь не виноваты ни мы, ни вы, никто не виноват – но это знак! Да, это сулит бедствия. Но речь не о чилийцах и мапуче. Это знамение гражданской войны! Если вы нас считаете чужаками, что можно сказать о тех, что скоро придут сюда и отравят вас – накачают дурманом ваши мысли, насулят золотые горы, а потом посмеются вашей дурости и обратят в рабство! Пообещают землю – а сами отберут то, что есть, пообещают уважать ваш обычай – а сами будут выкорчёвывать его, как дерево! Это вопрос оборонительного союза – определяйтесь сейчас: да или нет. Иначе будет поздно. Если, конечно, не хотите, чтобы векуфе сожрали ваши глаза и высосали ваши души, - мрачно закончила Маргарита.

На этот раз никто не шумел, никто не задержал трёх офицеров, когда они направились прочь.

Их догнал индеец, тот самый, что резал глотку овце и отчеканил:

- Завтра с утра лонко сообщат вам своё мнение. Скорее всего, они пришлют меня.

- Хорошо, мы по-прежнему будем в Темуко, - ответил майор Бланко и протянул индейцу визитку отеля.

Тут их окликнули: «Эй!». В отдалении стояла Долорес, держа в руке останки чёрного комка перьев с торчащими когтями и обвисшими хвостами-щупальцами. Под кожей её разлилась неживая матовая бледность, но глаза светились волевым, решительным выражением.

- Послушай, Маргарита... и все слушайте, - обратилась она к людям вокруг. – А ведь птица совсем мёртвая.

- Ты держишь эту гадость голыми руками? – поморщилась Марго. - И как она может быть мёртвой «не совсем»? – переспросила она.

- Она больше не сможет возродиться, - многозначительно произнесла мачи Долорес. – Эта тварь убита навсегда. Она вышла из круговорота – и её больше нет. А теперь объясню, раз не знаешь.

Она помолчала, собираясь с мыслями.

- Я тебя недооценила, девчушка. Извини, - раздумчиво произнесла мачи.

Тон её был странен. Слова казались пренебрежительными, но тон был слишком серьёзен для насмешки. Она была озадачена, почти растеряна.

- Майор уже передал мои слова про силу, - начала она. – Но это дело обычное, людей сильных не так и мало. Другое дело – природа силы. Она не такая, как у меня, как у нас... Я, - подчеркнула Долорес, - не породнилась с нечистью.  Но я с ней, с ней работаю. Я умею убирать всё страшное и чёрное. На исцеление ко мне едут люди из самого Сантьяго. Это мой талант от природы, я защищена – а ты нет. Мне позволено работать с тёмными материями – и я держу эту тварь в руках без вреда. Тебе так делать нельзя. Я зло – снимаю, ты – уничтожаешь. Такова твоя натура – светлая. Хотя светом своим ты можешь причинить великую боль. К тому же, сама можешь заболеть, если спутаешься... не с тем.

Марго внимательно слушала. Она уже не торопилась уйти.

- У нас нет такой чёткой грани между добром и злом, как у вас, христиан, - продолжала мачи. – Поэтому мы, скорее, не истребляем, а изгоняем... всё находится в круговороте, одна форма переходит в другую... Но в мире есть равновесие, каждому своё – ты более уязвима, но и победа твоя полнее. Задумайтесь все об этом, - обратилась она к подошедшим мапуче.

Долорес разжала руку – мерзкая птица с мягким травяным звуком шлёпнулась наземь и начала распадаться на куски. Это происходило медленно – Марго не видела, но ощущала это.

Она уже раз ощущала своей аурой распад чужого тела – тогда, когда во время боя совершила самоубийство Исабель Корреа.
______________________________________
1. Самоназвание «мапуче» - одного из основных коренных этносов Чили - в переводе означает «люди земли».
2. В фольклоре мапуче – злой дух в женском обличье, миниатюрная, светловолосая, светлоглазая женщина с губами, красными от крови жертв, с писклявым голосом, плачущая, как ребёнок. Иногда она принимает облик блуждающего огонька; может вселяться в людей и выпивать их жизненные силы. Часто притворяется благожелательной, предлагает помощь, может насылать беды на противников – но оканчивается это бедой для того, к кому она втёрлась в доверие.
3. Рене Генон (1886-1951) - французский философ, остающийся влиятельной фигурой в области метафизики и традиционалистики. Автор трудов, тематика которых варьируется от метафизики и исследований традиции до символизма и инициации.
4. В мифологии мапуче – злой дух.