Жизнь стаканами

   Петрович за свой долгий жизненный век медицину своим вниманием не баловал.
Но когда внутри его некогда цветущего организма что-то заболело, ему пришлось лечь на обследование с последующим лечением.
   В медицине главное – диагноз, а вот его-то как раз и не было.
   Петровича просвечивали, прослушивали, брали анализы. Потом запретили пищу во всех видах и для профилактики назначили кучу капельниц. Таблетками тоже не обошли.
Весь мир для Петровича сжался до размеров палаты, а личное пространство до размеров койки.
    Поместили его в палату с символическим номером шесть и числом коек тоже шесть.   Досталась ему средняя койка, где больные справа и слева от него менялись, как в калейдоскопе. А вот в кроватях напротив расположились больные на постоянной основе.

   Жорик - парень двадцати шести лет, про таких, как он, говорят – пришибленный ночью из-за угла пыльным мешком.  В больнице все пациенты знакомятся быстро и ничто, ни для кого не является тайной. Где сам расскажешь, а что-то добавят соседи по палате или врачи при обходе. И весь как на рентгене.
   Привезли Жорика дней десять назад в состоянии комы от отравления алкоголем. В общем то парень был не жилец. Но врачи поднапряглись, применили всё своё искусство и вытащили парня из небытия. В его случае получалось как в анекдоте: анализы показали, что в вашем портвейне – крови не обнаружено. В общем, влили в Жору море растворов и жидкостей, чтобы убрать алкоголь и вернуть его к жизни.
   Врачи не только возвращали его к жизни, но и спасали свою титаническую работу, проделанную  несколько месяцев назад.
   Тогда Жора в сильнейшем подпитии двигался среди ночи по шоссе навстречу транспорту вне времени и пространства.  Как именно, он уже и не помнит, но встреча с автомобилем состоялась.
   А потом врачи ещё несколько месяцев сращивали, латали и штопали всё то, что осталось после той роковой встречи. Торжество российской медицины состояло уже в том, что через несколько месяцев его выпустили на улицу на своих двоих с перекошенной фигурой, инвалидностью и строжайшим запретом на употребление спиртного.
   Он даже смог работу найти в качестве сторожа. А вместе с пенсией  уже сводил концы с концами.
   Но оставшись лицом к лицу с шекспировской проблемой: Пить или не пить? – решил её для себя с русским размахом: Зачем жить, если  нельзя пить?

   Сейчас он лежит у окна и  кормит с руки хлебными крошками голубей, которые слетаются к нему, как к старому знакомому. А самый смелый голубь из стаи  влетает в палату и важно разгуливает по полу, выискивая, чем бы полакомиться.

   На второй день пребывания Петровича в больнице ряд кроватей напротив пополнился ещё одним старожилом из местных, городских.
   Дима, сорокавосьмилетний мужик, изрядно потрепанный жизнью и совершенно измученный нарзаном. Он образован, на жизнь зарабатывает, ведя бухгалтерию в небольшой фирме. С момента появления в палате не замолкает, даже если его просят соблюдать тихий час. Каждое слово сопровождает оживленной мимикой и жестикуляцией.
  - Дима, ты можешь хоть немного помолчать?
  - Я?! Нет, не могу.
   И продолжает рассказывать всем о том, что кажется ему безумно интересным. Свой рассказ завершает неизменной фразой: «только без фанатизма». И при этом в завершающей фазе жестикуляции застывает на пару секунд, глядя в пространство.
   На утреннем обходе врачи встречаются с ним, как со старым знакомым, а он с ними по имени отчеству – свой человек. По разговорам с врачами на утреннем обходе становится ясно, что жизненный выбор у него всё тот же: Пить или не пить.
   Печень и почки уже отказали. Тем не менее,  Дима источает бодрость и оптимизм. А таблетки  без сожаления выбрасывает в мусорное ведро. Только неумолимые медсестры регулярно приглашают его:
  - Больной, в процедурную!
   У изголовья его кровати сидит по восемь часов к ряду  Верочка, сочная молодая девица лет двадцати пяти, явно не обременённая интеллектом.  Медперсонал на неё не обращает никакого внимания. Верочка здесь тоже свой человек, собранный хирургами несколько месяцев назад из того, что осталось, когда  её пьяную в дым, переехала машина.
   Трогательное общение Димы и Верочки время от времени прерывается смачным поцелуем, после которого всем в палате становится ясно, что жизнь продолжается.
    Иногда Верочка, получив от Димы денежную сумму, на некоторое  время отлучается из палаты и возвращается с пакетом. Тогда они, пользуясь летним временем, растворяются в тишине и тени большого больничного парка.
    Возвращается Дима возбужденным, с новым букетом историй из жизни, которые рассказывает своим безмолвным слушателям.  А в финале застывает в соответствующей сюжету позе. Театр одного актёра. В больнице и это интересно.

    Но особый интерес Петровича вызывал третий обладатель  койки напротив  -  Петр Николаевич, солидный и немногословный пожилой мужчина с крепко посаженной на плечи  мощной головой. Его широкий лоб, лицо, крепкий подбородок выражают непреклонную волю и носят удивительное сходство с чертами маршала  Г. К. Жукова.
    Петрович сразу сообразил, что человек с таким лицом вряд ли может работать пекарем или почтальоном и напрямик спросил:
  - Вы, Петр Николаевич, похоже, в армии служили?
  - В каком-то смысле да, служил – сверхнеопределенно ответил он.
   Через день, когда они познакомились уже поближе, Петр Николаевич ответил точнее:
  - Я в летном отряде Долгова служил, - словно это давало исчерпывающие сведения о нем и это имя известно всем. Не на шутку заинтересовавшийся Петрович задавал ему вопрос за вопросом, словно на перекрёстном допросе.

   Постепенно выяснилось, что был за Полярным кругом в пятидесятые годы такой особый отряд летчиков, состоявший из пилотов высочайшей подготовки, способных выполнить любое задание. Петрович уж и не знал, чем вызвал такое к себе доверие, но немногословный летчик рассказал, как они летали в условиях Крайнего Севера, обеспечивая подготовку к испытаниям ядерного оружия на Новой Земле.  Пока  Пётр Николаевич рассказывал некоторые эпизоды той жизни, все в палате уважительно слушали. А Петрович, поддерживая разговор, сказал:
  - Так у тебя, наверно, огромная пенсия. Авиация, секретность…
  - С чего ты взял? Меня уволили досрочно. Я и сегодня ещё  подрабатываю со своей Ниной Николаевной на грядках, на своих шести сотках!
  - Ну, это и к лучшему - работа на свежем воздухе со свежими овощами и фруктами полезна для здоровья, - пошутил Петрович.
   На это  Петр Николаевич ничего не ответил и стал как-то особенно тщательно и долго поправлять свою капельницу.
   В последний день перед выпиской Петрович  доверительно спросил у него:
    - Николаевич, а чего тебя, как и меня лечат одними капельницами? Ты вроде в свои-то годы, дай бог всякому, сам  на ногах держишься?
   Петр Николаевич помолчал, но потом все же сказал:
   - Все бы Петрович, было ничего, но осталась у меня авиаторская привычка  «шило» * иногда на грудь принять. А как приму, остановиться уже не могу. Беда.
    Вот от этого и лечат.

    Вышел Петрович на широкое больничное крыльцо и после всех больничных запахов полной грудью вдохнул  чистый летний воздух, насыщенный ароматами трав и полевых цветов. Полюбовался на бездонное голубое небо с редкими  пушистыми облаками, стремительно  летящими  в одном направлении. Прислушался к пению жаворонка в небе…
    И подумалось ему: А не слишком ли дорого нам всем обходится привычка мерить жизнь стаканами?



   * «Шило» - традиционный флотский напиток, состоящий из спирта, разведенного в произвольной пропорции  водой.