Плакали сапожки

       Пропели вторые петухи, а Георгию Васильевичу Безику что-то не спалось. Он осторожно, чтобы не разбудить умаявшуюся за день жёнку Тамару Антоновну, вылез из-под одеяла, нащупал в кармане штанов кисет с самосадом и на цыпочках вышел во двор, пристроился на лавочке.
      Между тем петухи уже угомонились. Стало опять так тихо, что слышалось, как вздыхала корова в пуне и похрапывал во сне поросёнок. Жорж ( так на французский лад звали односельчане Георгия) наощупь оторвал клок газеты, насыпал на него из кисета щепотку самосада, свернул цыгарку, закурил. После первой затяжки закашлялся.
   - Больно крепкий Семёна Боровика табак, - подумал он, - накрошил почти одних листьев, надо бы разбавить своими корешками. 
   С хутора донёсся приглушённый девичий смех, мальчишеские голоса.
   - Хлопцы и девки после кино задержались в клубе и не торопятся расходиться по домам, им не до сна, - догадался  Жорж.
Он вспомнил, как сам мальчишкой перед войной также из клуба провожал Тамару до дому, гуляя по деревне порой до рассвета, хотя её хата была рядом с клубом. И как её отец Антон, тогда председатель колхоза «Слава труда», с кнутом загонял дочку домой и грозился отхлестать и жениха. При немцах тот же Антон дважды спасал 17- летнего комсомольца Жоржа от угона в Германию, пряча жениха дочери по две недели в гумнах или в стогах сена.
    Вдруг чистый девичий голосок ворвался в ночную тишину, прервал его воспоминания.
   Мой милёнок дорогой,
   растяни гармошку,
   полюбила я тебя
   за хромовы сапожки, - пела дивчина частушку.
   Гармонист, гармонист,
   сыграй мне страдание,
   приду в хромовых сапожках
   к тебе на свидание, - отозвалась другая.
     И в ответ послышался баритон хлопца про популярного среди девчат Приваловки Ваську-гармониста:
    Купил Васька на базаре
    хромовые сапоги,
    теперь даже он в кровати
    не снимает их с ноги.
       Жорж вздохнул. Цыгарка догорала. Сделав последнюю затяжку, он поплевал на бычок, положил его на землю, затоптал голой пяткой. Частушки о хромовых сапогах повернули его мысли в другую сторону.
       Хромовые сапоги для приваловских парней и мужчин – предел мечтаний, символ мужества и силы духа. И каждому парню хотелось иметь, но редко кому удавалось заполучить себе такое сокровище. Кто победнее, носили сапоги яловые.
За год до войны мама Маша купила Жоржу на ярмарке в Стародубе офицерские сапоги с яркой блестящей кожей, с голенищами гармошкой, со скрипом. Как ему завидовали приваловские хлопцы, как он их берёг! Надевал только по праздникам и только в сухую погоду.
     При немцах прятал от полицаев и партизан на сеновале, перед сожжением деревни немцами закопал в саду под яблоней. И военное лихолетье сапоги благополучно пережили и даже сохранили свой офицерский лоск и скрип.
Уходя на войну, сапоги передал Жорж невесте Тамаре, наказав сберечь их до его возвращения. И после тяжёлого ранения в письмах из госпиталя он всякий раз спрашивал в конце письма, целы ли его хромовые сапоги.
    Уже после возвращения он узнал, что Тамара берегла их пуще глаза как талисман любви. Она частенько, когда нападала тоска по жениху, доставала его хромовые сапоги, гладила мягкую кожу, протирала чистой тряпочкой и молила Бога, чтобы поскорее наступила победа и чтобы любимый вернулся цел и невредим домой.
И Тамара, и хромовые сапоги дождались Жоржа. И когда появился во дворе дядьки Антона мужественный солдат в керзовых сапогах, выгоревших, покрытых пылью пилотке, галифе и гимнастёрке с боевыми наградами,  Антон не сразу признал в нём щуплого худенького жениха своей любимицы Тамары, который когда-то в хромовых сапожках и с гитарой околачивался по вечерам у них под окнами.
    В этих сапожках Жорж и засватал Тамару. В августе 1945 года в этих же сапогах повёл Тамару в сельсовет, где они расписались и стали мужем и женой.
   - Жорж, ты куды запропастился, - послышался из темноты голос Тамары.
   - Да тут я, тут, что-то мне не заспалось.
    Тамара подошла, примостилась рядом на лавочку, положила руку на его плечо, как бывало в юности. Поёжилась от ночной прохлады.
   - Как быстро бежит время, Жорж. Давно ли мы вот так женихались, сидели до утра в обнимку, а теперь у нас такая семья: сын, трое дочек. Вырастут, сколько будет внуков! И нам будет кому воды перед смертью подать. А сын Шурик весь в тебя: вымахал с косую сажень, отличник, никакой работы не чурается.
   - Да, сынок у нас хороший. Послушный, умный.  Отдадим в Воронок, пусть там закончит среднюю школу. Ново-Млынские  учителя сказали, что из него выйдет хороший учитель. А, может, и инженер, или дохтур.
   - Наше дело доучить до среднего образования. А там сам решит, кем быть.
   - Жорж, - Тамара поплотнее прижалась к мужу, - я давно хотела тебе сказать. Шура уже большой, будет ходить в среднюю школу. Появятся невесты. Не такие же мы бедные. Надо справить сыну хромовые сапоги. Такие, как у тебя были. Помнишь? Шура-сынок уже меня об этом не раз просил.
   - Я об этом думал. Уже пора. Кстати, голенищи для сапог у меня есть. От тех, довоенных моих сапожек. Хорошо сохранились. Спрятаны на чердаке. В Воронке в сапожной мастерской сапоги и пошьют. На союзы, переда и подмётки материал там есть. Выйдет недорого. Главное,  голенищи есть, им износу не будет.
На востоке стало заметно светлеть. Приближался рассвет. За Белой дорогой проснулся коростель, застрекотала в саду сорока, заблеяла у тётки Прони коза.
   - Жорж, пойдём, поспим ещё хоть часок, а то скоро  надо вставать доить Зойку, - и Тамара увела мужа в хату.
   Семья Безиков вставала рано. Тамара уже в пять утра доила корову Зойку и выпускала в стадо, Жорж до завтрака клепал косы, ладил грабли, дед Василий Фёдорович точил и разводил на специальных козлах пилы. Завтракали пораньше и отправлялись каждый на свою работу: Жорж – в контору, дед с внуком Шурой – в соседние сёла пилить доски, Тамара – на сенокос. Дома оставались девчонки Тоня, Маруська и Галя. Им тоже работы было невпроворот.
   Зато обедать семья садилась днём в одно время. Достав из печки и разлив по мискам наваристый борщ, Тамара напомнила Жоржу про хромовые сапоги для сына. Сын, услышав их разговор, от радости чуть не поперхнулся. От мамы он уже знал о согласии отца пошить ему к сентябрю хромовые сапоги.
   - Помню-помню. После обеда полезу на чердак и достану голенищи.
Выкурив цигарку, Жорж полез по крутой лестнице на чердак, нащупал там за стропилой мешочек с голенищами, кряхтя, с трудом слез. Тамара и Шурик ждали внизу. Развязал мешочек, встряхнул. Но что это? На пол выпало  одно голенище и два лоскутка кожи от другого. Недоумённо посмотрел на Тамару, на Шуру. Сын смутился, покраснел и отвёл глаза.
   - Твоя работа, сынок?
   - Да, папа, - тихо произнёс мальчик, - я сшил себе из кожи хромовое портмоне. Я не знал, что эта кожа может тебе понадобиться.
   - Что, что ты сшил?
   - Портмоне, ну, по-нашему, кошелёк.
   - Кошелёк? А зачем тебе хромовый кошелёк?
   - Денежки, документы хранить. Вот этот кошелёк.
   И Александр достал из-за пазухи чёрный блестящий кошелёк, искусно прошитый тонкой дратвой, и передал отцу, готовый понести от отца любое наказание.
   Жорж повертел в руках сыново изделие из голенища его сапог, открыл. Там уже в разных карманах приютились денежки: два пятака и бумажный трояк.
   - Ну и ну! – улыбнулся Георгий Васильевич и протянул сыну кошелёк, - ты сделал свой выбор, копи денежки. Но зато плакали твои хромовые сапоги.
    В заключение скажу, что из Шурика вырос Александр Георгиевич, учитель, директор школы, районный руководитель, папа, дедушка. Сейчас он на пенсии. Но хромовых сапог поносить ему так и не довелось. Плакали его сапожки. Зато с кошельками полный порядок.
                09.03.2015г.