Горькая полынь Ч2 гл13

Глава тринадцатая
Гоффредо ди Бернарди

По возвращении домой синьору Чентилеццки ждало дурное известие: за те два дня, что ее не было, куда-то исчез воспитанник синьоры Мариано. Хватились его не сразу, а вечером еще и Абра сообщила, что ей нужно уехать в родной городок и вместо нее детьми обещает заняться одна из служанок доньи Беатриче. Усталая и встревоженная, Эртемиза не стала ни о чем ее расспрашивать и только согласно кивнула. Ночь была беспокойная, хозяйка дома не находила себе места и все гадала, что же могло случиться с обычно таким обязательным Дженнаро, а чуть свет отправила одного из слуг обойти всех знакомых в надежде отыскать мальчика у них. Слуга вернулся далеко за полдень и отчитался, что был у всех, нигде нет юного господина, и только двоих не оказалось дома – доктора Игнацио Бугардини и кантора Шеффре. Учитель музыки однако прискакал на своем взмыленном и потемневшем от пота сером жеребчике ближе к вечеру, как был с дороги.
– Мне Стефано сообщил – неужели это правда? – взбегая по лестнице, спросил он первую же встретившуюся служанку.
– Да, синьор, увы.
Он сдернул с головы берет, утер им лоб и направился в комнату доньи Беатриче. Эртемиза догнала его у самой двери.
– С возвращением, синьор Шеффре. Да, к сожалению, это правда: мальчик пропал.
– Как это случилось?
– Никто не знает. Я оставалась в базилике, и мне потом рассказали, что с утра его комната была уже пуста…
Кантор был взъерошенный, в испарине, с посветлевшими до прозрачности глазами. На мгновение она даже забыла о причине, приведшей его сюда. Музыкант постучался к синьоре, и та пригласила их обоих, где рассказала обо всем, что знала (Эртемиза слышала эту историю уже, наверное, в четвертый раз за эти два дня).
– Что говорит доктор Бугардини? – без околичностей уточнил Шеффре.
– Слуга не застал его нынче. А позавчера он уехал рано утром, не попрощавшись ни с кем.
Музыкант и художница переглянулись, и Шеффре озадаченно нахмурил брови. Когда они выходили, он сказал Эртемизе, что поспешный отъезд доктора ему крайне не нравится и что нужно с ним поговорить.
– Я поеду с вами, – твердо сказала она. – Мы можем воспользоваться моей повозкой, а своего коня предоставьте слугам.
Он кивнул. Пока закладывали повозку, Шеффре увел жеребца на конюшню, Эртемиза же переоделась для поездки в город и отдала наказы служанке, остающейся с девочками. Та пообещала все сделать не хуже самой Абры.
Ехали молча и как только добрались до оживленного центра с его узкими улочками, экипаж оставили на кучера, а дальше пошли пешком, срезая путь в проулках, известных Шеффре как пять пальцев.
На площади Санто Спирито, за два квартала до дома доктора Бугардини, от группы людей, идущих навстречу, отделился вдруг невысокий худощавый блондин с жидкой бородкой и тонким вытянутым носом. Присмотревшись к Шеффре, он кинулся в его сторону и ухватил за широкий рукав сорочки. Тот вздрогнул и недоуменно уставился на него.
– Фредо! Так ты здесь?! – радостно вскричал незнакомец, привлекая к ним троим внимание прохожих.
Эртемиза переводила взгляд с одного на другого и заметила про себя, что глаза кантора выдали его безоговорочно: он узнал этого блондина, узнал сразу. И не было уже никакого смысла в том, чтобы в следующее мгновение закрываться маской непроницаемости, иной раз абсолютно достоверной, а теперь фальшивой, и высвобождать руку со словами:
– Вы обознались, синьор.
Блондин оторопел, а Шеффре, взяв Эртемизу под локоть, повел ее прочь с какой-то излишней поспешностью и даже грубоватостью. Однако сдаваться так просто встречный незнакомец не пожелал: он нагнал их и снова вцепился в рукав кантора:
– Фредо, ты с ума сошел? Это же я, Бартоломео Торрегросса, твой скрипач, ну ты что?! Не так уж ты изменился, чтобы я принял тебя за кого-то другого!
Опустив глаза, тот искоса бросил на него взгляд из-под ресниц и глухо, с плохо скрываемым раздражением, повторил сквозь зубы:
– Синьор, говорю вам: вы обознались!
Эртемиза впервые увидела его таким: Шеффре выглядел как загнанный в западню волк, еще немного – и готовый к последней схватке. Глаза его стали почти желтыми и замерцали яростью, в лице, всегда таком мягком и приятном, проступило что-то хищное, лютое, даже безумное. Он остался красивым и в столь неприглядной ипостаси, но теперь это была красота мифического чудовища с зеркального щита Афины.
– Ладно, ладно! – сдаваясь, Торрегросса поднял пустые ладони. – Не извольте гневаться, синьор, я, видимо, в самом деле обознался: тот, за кого я вас принял, был вменяемым человеком. Счастливой дороги.
Он отступил и скрылся за спинами горожан. Кантор ссутулился, прикрыл глаза и встряхнул головой.
– Простите, – вымолвил он спустя минуту или даже две. – Наверное, я напугал вас.
– Да нет, ничуть, – покривила душой Эртемиза и поняла, что больше никогда не позволит ему прикоснуться к себе, хотя перед ней уже стоял прежний синеглазый Шеффре, и в зрачках его прыгали золотые искры закатного солнца.
Музыкант все понял и без слов, по одной лишь позе спутницы, которая, словно защищаясь, повернулась к нему боком, выставляя плечо, и на губах его мелькнула горькая усмешка.
– Я сильно напугал вас, знаю. Но, похоже, это неизбежно.
Пробормотав это, кантор пошел вперед. Эртемиза растерялась. Он не стал оправдываться, как сделал бы любой другой на его месте, не стал в чем-то клясться и обещать что-то объяснить, «но только позже, не сейчас». Просто оставил ее и двинулся дальше, как сомнамбула в полнолуние. Это так поразило женщину, что она прибавила шагу и нагнала его, когда он свернул под арку в какой-то проходной дворик:
– Шеффре, я знаю, у вас что-то случилось, что-то очень плохое. Не хотите – не рассказывайте, но… не отворачивайтесь от людей… пожалуйста!
Музыкант обернулся. В тоннеле арки было темно, гулко отдавались все звуки улицы, где-то гулили и возились, шурша крыльями, невидимые голуби, и отовсюду, отовсюду повылезали любопытные рожи альраунов.
– Я расскажу, – вдруг с каким-то вызовом, будто услышав дразнящие речи химер, сказал он.
Браслет уколол запястье. Сама не понимая, что делает, Эртемиза сделала шаг навстречу, зажимая ему рот левой ладонью. Шеффре накрыл ее кисть своей рукой и, прижав крепче, осторожно захватил губами кожу у основания большого пальца. Эртемиза всхлипнула: не было ни страха, ни неприязни, только что вынудивших дать зарок, который тут же был ею нарушен. Она не опомнилась, да и не хотела опомниться, когда он, отпустив руку, потянул к себе ее саму, обнял и стремительно, жарко поцеловал в губы. Наоборот – она ответила, все больше утрачивая связь с реальностью. Альрауны куда-то исчезли.
– Я расскажу, – шепотом повторил кантор ей на ухо, с трудом прерывая затяжной поцелуй. – Только вам и только потому, что я не хочу вас потерять. Вы все равно уже увидели скрипача, услышали, что он сказал, и мне не остается ничего, кроме как рассказать вам всё.
И все так же – шепотом, на ухо – он поведал своей спутнице историю, от которой у нее мороз пошел по коже. При одной лишь тени попытки перенести случившееся с ним на себя и кого-то из своих дочерей Эртемизу едва не стошнило от ужаса.
– Это была моя вина от начала и до конца. Беспечность недоросля… Провидение наказало меня за это легкомыслие сполна…
– Но причем же здесь вы? Так ведь принято – и мы тоже вывешивали колыбельку с девочками в саду за тем нашим домом!
– Хорошо, что я этого не видел… – Шеффре прижался лбом к ее виску.
Противоречивые чувства бушевали в ней: безотчетное томление из-за близости к нему, порождающее давно позабытое, но теперь такое неуёмное желание, а в перевес им – жалость, боль и тянущая сердце тревога за пропавшего Дженнаро. От этой гремучей смеси ноги дрожали, и если бы кантор не обнимал ее, почти держа на весу, а она сама не обвивала руками его шею, Эртемиза давно бы уже потеряла равновесие.
Кто-то свернул под арку, и Шеффре тут же отступил:
– Пойдемте разыщем Бугардини. Я чувствую: здесь что-то нечисто.
Они пропустили мимо себя стекольщика и направились за ним к противоположному выходу из тоннеля.
– Как ее звали? – спросила Эртемиза уже на соседней улице, вспомнив кое-что и озарившись догадкой, и услышала то, что ждала услышать:
– Фиоренцей.
– Как вашу матушку? – сами собой вымолвили губы.
Шеффре резко остановился:
– Да, в честь нее. Но откуда… откуда вы это знаете?
– Вас зовут Гоффредо ди Бернарди, вы венецианский композитор и служили капельмейстером при капелле Сан-Марко, ваши родители пережили взятие турками Фамагусты, а затем переселились на Крит, где родились вы, последним ребенком в семье…
Его глаза сделались просто огромными. Она говорила, как заведенная.
– Ваша матушка родом с Изумрудного острова, ее настоящее имя Флидас, а у вас два имени, итальянское и ирландское, и сейчас вы просто назвались вторым… Я… – Эртемиза потупилась. – Я знаю вас с самого раннего детства, я десятки раз рисовала ее, прекрасную Флидас… Генерал ничего не выдумывал, дядюшка был неправ…
Шеффре прикрыл глаза и тихо засмеялся:
– Воистину неисповедимы пути господни…
– Она жива сейчас?
– Нет. Мне было девятнадцать, когда она скончалась. Это она научила меня музыке, игре на арфе… помню ее руки.
Он неосознанно сжал и разжал кулак. Эртемиза коснулась его пальцев:
– Такие же, как у вас… Вы, должно быть, как две капли воды похожи на нее…
Дернув бровями, он улыбнулся, и они отправились дальше.
Слуга Бугардини встретил их у ворот, сообщил об отсутствии господина, однако дать внятного ответа, куда же тот делся, так и не смог – впрочем, у него и не было перед ними таковой обязанности. Однако же он очень внимательно рассмотрел визитеров, прежде чем закрыть дверь.
Они отошли на противоположную сторону улицы, а оттуда Эртемиза будто случайно бросила взгляд в сторону здания. В одном из приоткрытых окон второго этажа ей помстилось чье-то лицо, высунувшееся из-за занавески.
– Мне кажется, он дома, – пробормотала она.
Кантор поморщился:
– Мне тоже. Здесь что-то нечисто. Думаю, нам нужно обратиться в полицию. Вы пойдете сейчас со мной в Барджелло?
– Конечно.
Вначале они заглянули в кабинет его знакомого, пристава Никколо да Виенны, и тот проводил их к своему начальнику. Синьор Кваттрочи, выслушав посетителей, пообещал назавтра, если в ближайшие часы мальчик не вернется, выслать в особняк вдовы Мариано полицейских.
– Он найдется, – утешил их да Виенна, провожая из управления. – Дело молодое, у него ведь уже могла появиться девушка. Это вам, мой друг, он все еще представляется маленьким мальчиком, а дети имеют обыкновение очень быстро вырастать и слишком рано мнить себя взрослыми…
– Надеюсь на это, – без особого энтузиазма согласился тогда кантор. – Благодарю вас, Никколо, всего доброго.
Эртемиза осталась у него, и только под утро, когда, угомонившись, они наконец задремали, почувствовала жгучий укол в запястье и проснулась. Очарование проведенной с Шеффре ночи схлынуло, занялся новый день, который таил в себе что-то неизвестное и пугающее, она предчувствовала это и уже не могла успокоиться. Утомленное тело сладко дрожало, моля о покое, исцелованные припухшие губы горели, мысли слегка путались от бессонницы, но Эртемиза тихонько сдвинула с себя его руку, оделась и выскользнула вон, стараясь не разбудить ни музыканта, ни его старого слугу, который вчера прилагал все усилия, чтобы она даже не догадывалась о его существовании.
Полицейские уже побывали в особняке вдовы и опросили всех, кто только мог бы оказаться полезен со своими свидетельствами. Однако лишь один крестьянин – тот, что всегда привозил на конюшню сено и люцерну, – рассказал, что видел позавчера поздним вечером, как поместье покидали две молодые женщины, в одной из которых он по голосу узнал Абру.
– Наверное, это была ее младшая сестра, Эрнеста, – предположила Эртемиза, выслушав донью Беатриче. – Она и прежде, бывало, приезжала за Аброй из Винчи… Послушайте, я уверена, что он вернется.
Бедная синьора Мариано утерла глаза платком и благодарно сжала руку художницы, хотя понимала, что та и сама не верит своим словам: пошел третий день с тех пор, как Дженнаро исчез.
Поднявшись к себе, Эртемиза без сил упала в постель и сразу же уснула, однако и на этот раз проспать удалось недолго, а разбудил ее нарочный из Барджелло, доставив письмо из Рима. Пытаясь унять выпрыгивающее сердце, она торопливо распечатала конверт с гербовым штампом на сургуче и прочла, что ей надлежит немедля прибыть в родной город: римская полиция нашла ее мужа.

Когда Эртемиза уже собралась в дорогу, в кабинет Шеффре вошли двое полицейских. Ожидая увидеть кого-то из учеников, он отнял взгляд от записей – и готовая заиграть на губах улыбка растаяла, а взгляд наполнился ужасом при виде их каменных лиц.
– Что-то… с Дженнаро? – выдавил он.
Те переглянулись, один пожал плечами:
– Не знаю, о чем вы, синьор, но у нас есть предписание проводить вас в Барджелло. Вам предъявляются подозрения в совершении нескольких убийств и угрозах в адрес синьора Игнацио Бугардини.
Кантор склонил голову к плечу, полагая, что у него начались слуховые галлюцинации, и переспросил:
– Мне предъявляется – что?
– Синьор Шеффре, вам следует сейчас же отправиться с нами, – без околичностей пояснил второй.

Конец 2 части

Продолжение следует...