Храм любви. Гл. 31. После побега

                ГЛАВА 31. ПОСЛЕ ПОБЕГА

                Рок и спасение приходят без
                предупреждения.
                Автор

Приехали они в офис на дебаркадер уже поздно вечером.
Здесь, почувствовав себя в полной безопасности, он решил про-
диктовать Надежде свои условия и немного попугать за измену,
так как понял, что она теперь больше всего зависит от него. Ко-
гда она села рядом, он уже выпил из стакана коньяку и на маг-
нитоле включил для звучания ее кассету с песней «Дождь». Тихо
повторяя: «Дождь, дождь, дождь в озябшей душе. Дождь, дождь,
дождь в тебе и во мне, дождь расставания на земле…», он обнял
ее. Она тяжело вздохнула, как будто с души упал тяжелый груз,
подчинилась ему. На столе стояла одна разбитая, другая начатая
бутылка трехзвездочного коньяка «Старший лейтенант», из кото-
рой он вновь налил ей и себе. Предложил ей тоже выпить с ним
за удачный побег. Закусили шпротами, которые он достал из хо-
лодильника. Далее, делая вид, что не замечает ее, подошел
258
к двери кабинета и, закрыв ее на кодовую защелку, подошел
к столу и стал ковыряться в его ящиках. Неожиданно наткнув-
шись на наручники, он вытащил их из стола и надел ей на руку.
Вторую их часть застегнул на своей руке.
Тем временем с ее кассеты уже зазвучала другая песня:
Оковы брака
Окинул ты взглядом желаний
И сразу раздел догола,
Как будто на подиум вывел
В прозрачном наряде короля,
И сжалась я вся от испугу,
Увидев, как бьется напруга
Желанья в глазах у тебя.
«Одень, незнакомец, одень!
Прикрой наготу вокруг день».
А он излюбил, изнахратил
Глазами у всех на виду
И тихо промолвил:
«Простите, но я вас безумно хочу».
Стою, от смущенья не зная,
Куда мне запрятать глаза.
Но страсть, как насилье сознанью,
Просила отдаться желанью.
А мне нельзя, а мне нельзя,
Я же мужняя жена.
Закована, закована,
Моралью околдована.
Эта брачная цепь
Не дает права лечь
Мне душою к другому,
Хоть и очень дорогому.
У-ты ну-ты,
Лапти гнуты.
Бог не выдаст,
259
Черт не съест.
Муж, конечно, не стена,
На кресте моя душа.
Сняла, сняла оковы брака
И отдалась греху без страха.
Я подарила мир себе
И вызов бросила судьбе.
На откуп отдана судьба.
Ну и кому ж теперь верна?
Я разделилась душой,
Я стала слабой и пустой.
Супруга честь, и как с ней быть?
И как с изменой дальше жить?
Ты любовь моя тайная,
Ты любовь аморальная.
Я крещусь за свой грех во сне,
Я прощенья прошу себе.
И теперь, чтобы грех отмыть
Богу верной хочу лишь быть.
Ты любовь моя тайная,
Ты любовь аморальная.
За тревожное счастье греха
Расплескала себя до конца.
Бог, сними с нас оковы брака
С правом бурной любви без страха,
Чтоб свободного ветра жила
В бесшабашной любви красота.
Ты любовь моя тайная,
Ты любовь аморальная.
Я молюсь за грехи во сне,
Я прощенья прошу себе.
* * *
— Ты что делаешь? Ты что, опьянел?! — возмутилась она
и выключила магнитофон. Он поднялся, и она, вынужденная
следовать за ним, как невольница, прикованная к роковой ко-
260
леснице, тоже поднялась, а когда он сел, опять села рядом
с ним.
— Твои песни и твои чары — тоже оковы надо мной. Я, на-
верно, нахожусь под гипнозом твоих чар. Теперь мы повязаны
с тобой одной цепью. Я пошел на преступление. Ты сорвала тор-
моза и пробудила во мне зверя. Вспыхнувшее пламя любви мне
уже не остановить. Схожу с ума, предаю лучшего друга, иду
от одного преступления к другому. Это ты спровоцировала
и разрушила покой. Моя карета жизни уже несется под откос
от любви, а ты, к своему несчастью, пытаешься выпрыгнуть
из нее на ходу, оставив меня прикованным оковами своей люб-
ви к ней. Я стал твоим рабом, так побудь же и ты в этом состоя-
нии или убей меня, чтоб я не мучился. Я ничего не могу сделать
с собой.
Надежда, не успевшая отойти от одного стресса, не знала,
что ответить ему.
— Теперь ты поняла, что должна бросить встречаться с Ара-
бесом? Я все знаю. Сегодня ты должна была быть у него, а бу-
дешь со мной. Он будет мучиться ожиданием. Я уже не дам вам
трахаться. Ему пора уходить из большого секса. Не пытайся
освободиться от браслета, иначе я себя и тебя убью.
Он взял из ящика с инструментами, стоящего возле шкафа,
топор и высоко поднял над ее головой. В следующее мгновение
он его со всего маха бросил в шкаф. Топор вонзился высоко,
но не сильно и мог в любой момент упасть.
— Что, испугалась? Не бойся, не трону. Теперь, если ты
не будешь подчиняться мне, я могу тебя обратно отправить
в дурдом.
Вот косу ты уже сама отрезала и подарила ему. Может,
и голову ему подарить? Но голову трогать не буду, хотя
не шучу и могу отрубить. Только змея змею не убивает. При
виде тебя у меня вскипает только кровь страсти и я хочу тебя
взять. Во мне кипит злость, но если не любил бы тебя, дуру,
то и не злился. Я никого не желал так, как тебя. А ты любишь
меня?
261
Ошеломленная таким приемом, Надежда с испугом прошеп-
тала:
— Да, да, любила, но сейчас не знаю. Я никому не могу га-
рантировать ни любви, ни верности. Никакого насилия над со-
бой я стерпеть не смогу. Если я отдаю себя мужчине, то это внут-
реннее желание, которого я ни предугадать, ни гарантировать
не могу. Если я дарю мгновение наслаждения, то лишь только
потому, что это наслаждение хочу испытывать сама. Если этого
не получается, у меня все желанья умирают. Я как цветок: хо-
чешь, наслаждайся моей красотой, запахом и радуйся или
не трогай. Каждое мгновение со мной возможно только в том
случае, если оно приносит мне счастье. Почему вы, мужчины,
пытаетесь сорвать меня и сделать украшением своего наряда? Я
не могу быть чьей-то собственностью навсегда и вообще. Я
в собственности быстро засыхаю. Радуйся каждому мгновению
общения со мной, если оно нравится. Не делай трагедии, если
это общение уже невозможно. Через крепостное право семьи
как сексуального насилия общение счастья не дает. Ты же
не сексуальный наркоман и бандит? Хочешь взять силой? Бери,
но не причиняй мне боль и не требуй взаимной страсти и уваже-
ния.
— А ты зачем причиняешь мне боль пренебрежением? Я
сейчас сниму секс с тобой на видик и передам Арабесу.
— Ты хочешь его этим убить или отказаться от меня? Если
это так, то бесполезно, он только порадуется за меня.
— Хотя мне все равно, будешь ты меня любить в постели или
нет, лишь бы была моей. Я хочу тебя всегда и любой. Ты мой
наркотик, я без тебя не могу жить. Не надо было поить меня
своим зельем любви. Расслабься и докажи мне, как раньше,
свою любовь. Тогда я, конечно, не стану причинять тебе никакой
боли.
— Плохого же ты обо мне мнения, а говоришь, что любишь.
Может, желанье обладать мной — это всего лишь проблема тво-
ей пылающей гордости, воспитанной мусульманским домостро-
ем? Ущемленное самолюбие. Тебя отвергают, а ты все равно
262
считаешь, что я твоя собственность. Моя беда в том, что женщи-
на никогда не может запретить любить себя, она имеет только
право разрешить себе ответить на любовь взаимным чувством.
Любовь для меня — только дар для пользования во времени
собственного желания и собственностью, как и верность, быть
не может. Точнее, она собственность, пока ты ощущаешь ее.
Ты же не любишь меня, потому что чувство собственности у тебя
выше сознания любви, а на праве собственности чувств не испе-
чешь.
Рушави, слушая ее отрешенно, налил себе еще коньяку
и выпил.
— Любое право уважения может дать только взаимное ува-
жение. Сейчас ты проявляешь ко мне неуважение. Я тебе такого
права не даю, да и права быть свободной не теряла. Я не жена
тебе, — продолжала она. — Даже в законном браке я постара-
юсь сохранить свободу и вечной собственностью кого-то не ста-
ну. Можешь меня снова отправить в дурдом.
— Страх почувствуешь шкурой — станешь делать все, что я
тебе прикажу, — возразил Рушави. — Ишь как разъездилась
по ушам. Страха она не боится, а в психушке вчера умоляла:
«Спаси». Не делай из меня идиота. Я ведь могу тебя сделать
проституткой, и будешь работать на меня.
— Ух ты, даже так?
— Да, так. Женщина становится настоящей и желанной жен-
щиной только тогда, когда становится полной собственностью
мужчины.
— Как только я стану собственностью тебе, я потеряю к себе
уважение и добровольно отдавать себя в эту неволю даже
во имя любви никогда не стану. Тогда, когда наступят арабесов-
ские времена и право, о котором он мечтал, станет защитником
чувств, провозгласив эру контроля любви и его империю сча-
стья, моя душа вряд ли станет храмом вечной любви для узако-
ненной на вечность собственности, для души. Тем более сейчас,
когда право стоит только на защите собственников вещей, я мо-
гу спокойно плевать на не узаконенное рабство любви. Я
263
не вещь, и всегда только чувства и желанья для меня есть и бу-
дут законом. Можешь бросить меня на барабан своей рулетки,
но и тогда право на любовь от меня даст только бог моего числа
с огнем чувств.
Рушави снова налил себе и, выпив, со злостью продолжил:
— Я выбью этот бред из твоей головы. Арабес только хотел
исключить насилие в семье, а ты сама готова перейти к насилию
и свою жертву никогда не будешь делить с другой, так как по на-
туре тоже такая же собственница, как и я. Ты мечтаешь о свободе
себе, пока не любишь никого. Таким, как ты, равных с мужчиной
прав и свобод давать вообще нельзя. Мера свободы женщины
должна зависеть только от воли нас, мужиков. Зависимость жен-
щины от мужчины — это духовное кредо ее красоты и прелести.
Насколько доверия заслужила, столько свободы она может
иметь. Доверие, однако, очень хрупкая вещь и, столкнувшись
с ложью, разлетается на осколки, а ты на это наложила с кисточ-
кой.
— В этом ты похож на Арабеса, как и все мужчины похожи
друг на друга. Однако он не настолько категоричен и жесток.
У него есть благородство, у тебя его ни капли.
— Я имею восточную кровь, а у Арабеса христианская за-
кваска всепрощения. По законам Востока женщина не имеет
право ни отвергать мужчину, ни претендовать на его свободу.
Только мужчина вправе иметь в собственности женщину, и никак
наоборот. Женщина у нас всегда никто и потому даже право вы-
бора иметь может только по праву родителей. Это у европейцев
вы помешаны на анархии своей свободы.
— Любовь в моей среде людей обязана делать равными. Ру-
шави, ты же все еще живешь в матрице старых рабских догм.
Если по мусульманским законам возможно многоженство, то по-
чему невозможно и многомужество? Почему вы женщину не ста-
вите в равные с собой условия?
— Нет, ты не права. Женщина может только стремиться к ра-
венству, но жива, пока существует неравенство, ибо, добившись
равенства, умирает, убивая этим очарование и соблазн.
264
Он снова включил музыку и попытался под нее вытащить ее
за собой в танец. Она не стала особо сопротивляться, лишь по-
чувствовав, что он захмелел, напомнила ему, что хмель, как
и страсть, затуманил ему голову. Он, тоже чувствуя, что хмелеет,
продолжал, стараясь высказать свое негодование, так как пони-
мал: то, что у трезвого на уме, у пьяного на языке, это оправды-
вало любого мужика:
— Может быть, я и захмелел, но хмель — это не страсть.
Страсть мне не бьет по голове, а вот твое очарование — да. Для
любого мужика очарование — основа страсти, и я плевал
на твое равенство. Только страсть дает силу любви, соединяя
природу людей с душой, но это про меня только отчасти.
— Как раз про тебя. Любовь же — только форма реализации
страсти.
— Не знаю, не знаю, но на Востоке мужчине, потерявшему
страсть желания к женщине, достаточно три раза крикнуть бо-
гу или послать по пейджеру: «Развод! Развод! Развод!» —
и он свободен, а женщине этого права не дано. Свобода вы-
бора и право на страсть должны принадлежать сильным. Это
мудро.
— Ну вот ты и показал свое лицо. Так что я, по-твоему,
не могу отказать и отвергнуть ни того, ни другого? Чтобы тебе
было дано право распоряжаться мной и моим телом, ты должен
решить этот вопрос с Арабесом.
— Он стал совсем недееспособным, и как мне решать этом
вопрос по-мужски? Ты требуешь все-таки, чтоб мы решили во-
прос силой, и как это понимать? По-моему, это должна решить
ты, сказав ему «прости». Получается, одному ты можешь сказать
«нет», а другому «не могу»?
— Ты пьян и потерял рассудок.
— Нет, я ничего не потерял. Принимай мою любовь и танцуй
от меня.
— Храни тебя Господь, этот вопрос все-таки вы должны ре-
шить меж собою, кому мне принадлежать. Раз вы сильнее, то
право решать, по твоим понятиям, оставляете за собой. Агнец
265
божий мне то же самое говорит. Сейчас, правда, как это вы ре-
шать будете, я не знаю. Силой это будет смешно.
— Если бы ты взлетела и стала звездой, но ты, как и я, пока
никто и зависишь теперь частично от меня, частично от Арабеса.
Значит, нам с тобой надо быть вместе, иначе, как ныне извест-
ные звезды, будем ходить по помойкам. Даже больше: мы с то-
бой уже повязаны одним уголовным грехом перед Арабесом,
и это помни, что небо в клеточку будет плакать по нам, если его
жена захочет этого.
— Понятна твоя мораль.
— У меня правильная мораль. Такая мораль нужна людям,
чтоб выживать. Моя мораль, как хороший товар, в рекламе
не нуждается.
— Какой геморрой. Этим ты пытаешься оправдывать свое
насилие. Но если бы я сейчас согласилась с твоими желаньями,
как бы я могла проявить прежнее отношение? Сними с меня
свои наручники любви. Я в неволе любить не могу. А может, нам
всем лучше остаться друзьями?
— Я сниму, а ты убежишь к Арабесу, чтобы оговорить меня.
Он уже давно не видел тебя. Поцелуи, предназначенные ему,
сейчас должны быть моими. Я не верю в дружбу между мужчи-
ной и женщиной, если у них была любовь. Товарищеские отно-
шения — это смерть любви. Ты ж его не любишь. Ну, скажи
мне так.
Надежда не знала, что ответить запьяневшему и злобно воз-
бужденному мужчине. Непродуманный ее ответ мог закончиться
для нее трагично.
— Да, ты прав, — согласилась она. — Я устала от любви. Мне
его жалко, он попал из-за меня в аварию, и я хочу помочь ему
в его беде. Ты же знаешь, жена его не любит, и обидно то, что
и меня ненавидит, иначе я бы в психушке не оказалась. Арабесу
сейчас очень тяжело, а в тебе рычит безумный максимализм во-
сточного мальчишки.
— Зачем базар? От любви не устают, это не война. Сексуаль-
ные услуги ему на смертном ложе оказывать нечего. Таких, как
266
ты, жриц свободной любви за измену надо кодировать фригид-
ностью, как алкоголиков, если не убивать, чтобы от одного вида
мужского члена у них, как от корабельной качки, начиналась
рвота и из всех дырок лезли пузыри, вызывая к нему отвраще-
ние.
Она ужаснулась его мыслям, но промолчала. После этого он
опять подошел к столу, таща за наручники и ее. Взял бутылку
и в очередной раз выпил, уже из горла, коньяку. После того как
закусил рукавом, как бы успокоился и промолвил:
— Наверно, правда считают, что без чувства жалости и со-
страдания любви не бывает. Может, и мне сломать голову, если
ты скорая сексуальная помощь?
— Нет, но я любимая им женщина, которая хочет сейчас
остаться другом и тому и другому, чтобы не обострять конфлик-
тов между нами.
Я устала от вашей любви, как от сладкого, — ощущение, при
котором хочется напиться и бежать. Женщине не столько красо-
та мужская нужна, сколько какая-то социальная гарантия добра
и надежд в критических ситуациях. Я, может быть, и виновата
в том, что, даря свое тепло сердца, не хотела плохого никому
и ждала дара, который возвышал бы меня, а получила унижение
и неволю. Вы, мужчины, глупы, если думаете, что мы любим
из жалости. Наша любовь жива, пока душа в душе мужчины по-
лучает продолжение. Если она чувствует, что в этом плане она
нужна, она любит.
Рушави прервал ее бред и попытался силой уложить на ди-
ван. Она его стала успокаивать, прося подождать и выслушать
ее до конца.
— Подожди, подожди. Неужели ты считаешь, что мое состра-
дание к Арабесу — это любовь? А это необходимость для боль-
ной мужской души. Для ощущения своей любовной значимости
это мне не нужно. Я хочу остаться человеком и милосердным
другом, который готов на все, чтобы он выжил.
Взамен я не желаю любовного преклонения и вознесения,
а простой благодарности. Хочешь, распишусь в этом кровью сво-
267
его душевного содержания. Ты же любишь во мне только тело
и кроме своего преклонения перед ним ничего дать не можешь.
Это быстро проходит, и для души ничего дать не можешь.
Она свободной рукой взяла недопитую стеклянную фляжку
коньяка и так же, как он, стала жадно глотать из горла.
— Какая гадость, а в радость, — выдавила она из себя, при-
жимая свои губы к плечу, как будто закусывала им. — Ты рев-
нуешь меня к больному и несчастному человеку. Не стыдно?
Ревность твоя потеряла границы разума. Я сейчас свободная
девушка, благодарная тебе за выход из психушки, но мне с то-
бой и страшно стало, и больно. Мне даже член твой не подхо-
дит — слишком велик, больно делаешь.
— Это поначалу, потом привыкнешь и другого не захочешь,
будешь любить. Любовь женщины — это путь привыкания к муж-
ской страсти, и плоть получит тот оргазм, который от другого
знать не сможет. За это отдаст душу, на этом возникнут чувства.
— Я к боли не привыкну никогда. Больше того, я от Арабеса,
кажется, беременна, так что с тобой нам придется расстаться
или по-хорошему, или по-плохому.
— Беременна?! Т… ты что, охренела? А может, этот ребе-
нок мой?
— Нет, мы с тобой жили только с резинкой и когда это было
совершенно невозможно.
— Ты сделаешь аборт, и после этого мы с тобой сделаем сво-
его ребенка. Мы начали бить его, и надо уже добивать. Недоби-
тый соперник — страшнейший враг. Расслабься и целуй меня. Я
этого хочу, и тебе это, знаю. совсем не трудно. Ты это делаешь
прекрасно. Иначе я тебя сделаю точно проституткой и заставлю
работать на себя. От любви до ненависти один шаг.
Упоминание об аборте ее привело в ужас. Не задумываясь
над остальным полупьяным его бредом, она вспомнила больни-
цу. Тот случай у палаты Арабеса, когда нянечка из разлитого
ведра крови с кусками разодранных во время аборта детских
тел плеснула на нее, снова привел ее в ужас. Вместе с этим в па-
мяти всплыла и картинка дергающегося в предсмертных муках
268
козла, попавшего под разрыв снаряда в Чечне у моста, когда
к ней в землянку приезжали солдаты. Эти ужасающие воспоми-
нания вновь охватили ее, и оцепенение прошло по телу.
Пытаясь выйти из этой неприятной ей ситуации, она сказала,
что по Священному Писанию проявление гнева приравнено
к убийству. Однако чтоб не теребить его пьяный гнев и боясь
обострения, согласилась потанцевать. Включила магнитолу,
и неожиданно зазвучала ее песня «Клятва». Комната заполни-
лась музыкой этой песни, которую для пробы однажды напел
Арабес.
«За измену я грудью клянусь,
Что отрежу иль жизни лишусь».
Боль этой клятвы я в сердце ношу,
Верую, верую в верность твою.
Эта клятва на крови,
На крови, на крови.
Ты по клятве не греши,
Не греши, не греши.
Пролетели, пролетели этой клятвы времена.
Ты забыла, что сказала под венцом мне тогда.
Изменила, изменила, резанула по судьбе,
Рухнул храм, сотворенный на клятве, во мне.
Эта клятва на крови,
На крови, на крови.
Ты прощения не проси,
Не проси, не проси.
Надежда! Надежда, ты изменила мне,
Но, скорее всего, и изменила себе.
И стоишь ты сейчас предо мною
На коленях с тоской и мольбою.
Давши клятву на крови,
На крови, на крови,
Ты прощения не проси,
Не проси, не проси.
Я сжимаю на сердце нож судьбы роковой.
269
Вспомни клятву, исполни своею рукой.
«Будешь руки мыть, будешь ноги мыть,
Буду воду святую с них пить».
Новая клятва с мольбой, как вода,
И предательство страхом карает судьба.
Пальцы веером грудь закрывают, дрожа,
И мужская течет мне по сердцу слеза.
Эта клятва на крови,
На крови, на крови.
Ты прощения не проси,
Не проси, не проси.
Пощади, пощади, бог, грешную любовь,
Красоту б не карать и не слышать бы вновь:
«Будешь ноги мыть, будешь руки мыть,
Буду воду за счастье с них пить».
Эта клятва на крови,
На крови, на крови.
Ты прощения не проси,
Не проси, не проси.
Пощади и прощенья в любви дай мне, бог.
За неверностью карою гонится рок.
Дождь в груди моей, дождь.
Плачет верность с небес, будто льется с них кровь,
И дрожит от сомнения к клятве свеча,
И стучат по вискам с дрожью эти слова:
«Будешь руки мыть, будешь ноги мыть,
Буду воду за радость с них пить».
Эта клятва на крови,
На крови, на крови.
Ты прощения не проси,
Не проси, не проси.
* * *
Слушая песню и пританцовывая, он повторял слова из пес-
ни. Заразившись словами, тоже потребовал дать ему клятву
в том, что она больше никогда не будет навещать Арабеса.
270
— Мы загоним его последнюю бартерную сделку и обнали-
чим деньги. Этого хватит, чтоб тебе сделать рекламу, и дальше
начнем делать концерты. Если этого мало, упростим его идею
и разведем бордели. Пусть мир превратится в эротическую пла-
нету. Он рано или поздно все равно ею станет. Все идет к этому.
Нам надо сорвать куш, пока соперников вокруг немного. Пусть
будет так, чтоб мужчина, не успев протянуть руку женского же-
лания, почувствовал на ней грудь выбора женского утешения.
Православное видение бога будет идти само по себе, женский
бог любви сам по себе будет создавать свой скелет страсти и ду-
шевного счастья. Мужчина должен отдавать время только свое-
му делу, а пить, есть, и иметь женщину он должен между делом,
которое будет давать ему для этого денежки или право.
Этого тебе Арабес не предложил бы, даже если б на постель
не попал. У нас будет куча денег, и мы доведем его храм любви
до реальности эротических развлечений. Клянись, Надюшка, что
с этого дня будешь всегда только со мной.
— Да я готова, — решила хитрить она, — только нечем
клясться, косу я уже отрезала. Осталась грудь. Поклясться ею?
Но твое предложение очень уж отличается от арабесовского. Он
почему-то бордель из этого мира делать не хотел. Его идея сек-
суального общения через моральный контракт как раз была на-
правлена против бардака и стихии в сексуальных отношениях.
Мы с ним такой контракт заключили. Да, он отрицает сексуаль-
ную свободу вне такого контракта, но не говорит о запрете ни
гражданского брака, ни проституции, а, наоборот, ратует за их
легализацию через правовые формы религии любви, ведущей
человечество к соединению со своей природой. Правда, уро-
вень свободы соединения со своей природой у него, как ни вер-
ти, связан с благородством поступков, но я думаю, что наступит
такое время, когда природа не будет возбуждать в людях чув-
ства любви, и тогда потребуется теория создания искусственной
любви. Он, чтобы избежать этой человеческой трагедии, хочет
понять и раскрыть анатомию любви. Однако полную свободу
сексуального общения как полное зло социального перегрева
271
в эпоху потепления земли не признает. Потом его мысли крутят-
ся для того, чтобы поставить ее проявление в рамки права, че-
рез социальный статус граждан. На этом статусе как показателе
моральной значимости личности надеется, что люди при-
дут к оптимизации своих отношений и укротят взбунтовавшуюся
любовь, как взбунтовавшееся Солнце. Ведь мера моральной от-
ветственности за свои действия ныне и законом не регулирует-
ся, а вот через влияние их на статус это возможно. Это уже но-
вые отношения, отношения мира любви. Эта идея — его голубая
мечта, и коронована она заботой о человеческом счастье.
Об этом можно петь и в его мир можно звать, а это для певицы
не мелочь, это лицо и большой имидж. Ему нужно только по-
мочь. Ты же предлагаешь только грязный путь в полную свободу
безопасного секса. Если короче, то ты предлагаешь прогнившее
обезличенное общество инвалидного сознания, бегущего
на протезах морали к своей смерти, добить. Арабес со своей ре-
лигией любви предлагает этому миру чудо исцеления. Искус-
ство — это тоже чудо и должно творить или давать надежду ве-
ры в него. Твое предложение — это безнравственные деньги
на чуде абсолютного зла. Нам с тобой не по пути, но я повторю,
что некоторое время я готова разделить с тобой судьбу, так как
арабесовская идея — это, наверно, далекая перспектива.
— А я тебе толкую, что это бред, — захмелевшим голосом
подтвердил Рушави, — только силой, как дьявольским холодом,
можно все связать, и сильные только любовь будут возбуждать.
Проявление силы станет для дам необходимостью для проявле-
ния любви. Сейчас будем вместе заниматься сексом, столько,
сколько бог даст, а дальше что будет? Я — твой насос избыточ-
ной сердечной любви, чтоб ты больше никого не обжигала ею.
Ваш же моральный контракт, который вы составили с Арабе-
сом, — фикция, потому что настоящая печать находилась тогда
у меня, и я удивляюсь, как он с ней сделал сумасшедшую сделку.
— Да я не знаю, но чувствую, что сломалась и уже замерзаю,
сорвалась с ветки, как замерзшая птица, и, кажется, лечу вниз,
в королевство изо льда, а так хотелось своими теплыми песня-
272
ми завоевать и осветить мир, — с досадой выговорила она. —
Конечно, я люблю свободу, жизнь и элиту, но не ту элиту, кото-
рая любыми путями зарабатывает деньги. Такие любят погово-
рить о высоких помыслах и идеях, но практически ничего в этом
плане не делать. Элита — это те, которые двигают мысль. Мысль
отделила людей от дикой природы и сейчас отделяет элиту
от плебеев. Элитные личности взламывают человеческое созна-
ние, взламывают убогость этой жизни и зовут вперед, к разум-
ному и прекрасному, как тепло, которое дает жизнь. Однако сло-
малась я на тебе, на человеке, о котором и сказок не расскажут,
и песен не споют, хотя ты тоже относишь себя к творческой эли-
те, но доброта — не твой идеал. Сними же, наконец, с меня на-
ручники своей любви, иначе у нас с тобой ни сейчас, ни потом
и никогда ничего не получится так, как желаешь ты. Мне капец,
ты усадил меня на скамью пытки, и я готова спеть своей души
предсмертную песнь.
— Сломалась ты не на мне, а на своей лжи, да до конца
и не верила в арабесовсую затею, а только в свое продвижение.
С таким подходом ни героем общества, ни поводырем его созна-
ния не станешь, как и кумиром для подражания. Нельзя кланяться
двум богам сразу. Так что мы два сапога пара, оттого что я тоже
полного согласия с ним не находил, — возразил Рушави. Притан-
цовывая под музыку, он потянулся к столу, где, видимо, оставил
ключи от наручников. Однако оттого, что совсем захмелел, это по-
лучилось как-то неловко, и, споткнувшись о лежащий стул, упал.
Увлекая за собой спутницу, он ударился о шкаф. Топор, несильно
воткнутый в него, сорвался, угодил Рущави в жизненно уязвимое
место. Куда точно, она не поняла. Он задергался от удара и после
попытки подняться ударился еще о какой-то непонятный ей ост-
рый массивный предмет. Все произошло мгновенно. Она тоже
ударилась обо что-то и на мгновенье отключилась.
Ее охватил ужас, когда она очнулась и увидела брызгающую
на нее кровь и безжизненно затихшее тело Рушави. Страшно ис-
пугавшись, она в истерике закричала. Вокруг никого не было.
Наконец она опомнилась от истерики.
273
Скованная с ним наручниками, Надежда кинулась искать ключ
от них, но его не было в его карманах, а таскать его по всей
комнате за собой ей было тяжело. Она несмело села рядом с те-
лом и от волнения прикурила сигарету, достав из пачки, выле-
тевшей из его кармана. Раньше она не курила и делала это
неумело. Она наконец поняла, что попала в историю, которая
грозит ей тюрьмой. «Это конец», — прошептала она и ужасну-
лась своему будущему. Кровь подтекала к ее ногам. Она бессо-
знательно опустила в нее палец и лихорадочно стала писать
кровью на полу всплывшие в ее сознании слова:
Люди грядущего, вспомните ль вы меня?
Боль, ушиб и мечту вам оставляю я.
274
От дыма сигареты она закашляла и, бросив сигарету, стала
затирать написанные слова, сама ужасаясь им. Сигарета поле-
тела в угол, где стояла пластмассовая канистра с бензином. Эту
канистру Рушави еще загодя приготовил к своему продуманно-
му пожару, чтобы сжечь старый офис и после получить стра-
ховку. Канистра сначала вспыхнула сверху и в любой момент
могла взорваться. Она бросилась к двери, таща за собой то ли
труп, то ли еще живого человека, но дверь была закрыта. В па-
нике она схватила топор, чтоб взломать дверь, но мешали на-
ручники. Тут она, долго не думая, решила отрубить руку, к кото-
рой она была прикована. Несколько лихорадочных ударов,
и она, вся залитая кровью, бросилась к двери. Потом, опомнив-
шись, бросилась к окну. Глаза, залитые кровью, и дым не поз-
воляли ей правильно сориентироваться. Наконец она нащупала
окно и ударила по нему топором. Послышался звон выбитых
стекол и вслед за ним взрыв.
275
                * * *