Если бы стены умели говорить

Если бы стены умели говорить, люди сходили бы с ума ночами.
Просыпались бы ночью от собственного крика, сдавливавшего им гортань. И лежали бы после, часами, не в силах уснуть. Нервно вслушивались бы в речитатив тихого, мягкого шепота. А потом, устав от звуков, наполняли бы ванну горячей водой и пытались бы вытравить из своего сознания голоса, рассказывающие им леденящие душу истории жизни и смерти, судорожно сжимая в кулаке лезвие безопасной бритвы.
Бритвы...
А ты знаешь, как нужно правильно вскрыть вены? Так, чтобы почти не больно и чтобы раз и навсегда? Чтобы не один сукамедик не сумел сковать твои запястья стальными скобами, вытащив тебя в этот ****ский мир, в то время, когда ты уже на полпути? Нет, конечно. Откуда тебе знать. Те, кто могли бы об этом рассказать, замолчали навсегда, а те, кто имеет неудачный опыт, стыдливо забивают белые шпалы на запястьях всплесками цветных тату.

Если бы стены умели говорить.
Молчаливые свидетели привычной, банальной и потому страшной жестокости жизни.
Немые и абсолютно никому и ничем не обязанные. Они несут свою ношу сквозь бесконечность дней, и лишь ночью иногда позволяют себе немного размять застывшую плоть, отзываясь в пустоте тихим скрипом.
Эти стены видели многое и многих.
Они слышали слова любви и ненависти, восторженные крики и плачь маленького ребенка, забытого пьющей матерью в своей колыбели. Они видели столько крови, боли и грязи, что если бы они могли говорить, они бы не смогли молчать и кричали бы, как кричат те, кого не берет наркоз.
Как по оголенным нервам, струится по проводам ток, заставляя тускло светить единственную лампочку в этой комнате. Из мебели был лишь старый письменный стол, кушетка, пропахшая кислым запахов бычков дешевых сигарет, пропахшая пылью и запахом истлевшей ткани и несколько стульев.
Облаченные в грязно-серые лохмотья обоев стены этого дома сберегали жизнь, одновременно отнимая свет. В темном углу, в куче пыли и старого трепья возилась кошка. Вечно-голодное существо, с необъятно-синими глазами.
Когда ребенок начинал плакать, кошка начинала мяукать, с надрывом, так что звук резал уши и ребенок начинал плакать еще сильнее. Они оба хотели есть. Хотели тепла от холодных стен и солнечного света в грязном окне с белым облупленным подоконником. Хотели мягкого прикосновения родной и оттого такой теплой ладони, после которого запросто можно было бы умереть от счастья.

Если бы стены умели говорить.
Они рассказали бы о том мальчишке, что разговаривал с ними по ночам.
Разговаривал, словно с живыми, будто они могли ему ответить. Разговаривал, не потому, что был ненормален, в таком возрасте люди еще не теряют рассудок, скорее потому, что он старался удержать свою ускользающую нормальность, истерзанную одиночеством и страхом.
Они рассказали бы, как он мечтал о том, что скоро он вырастет и покинет навсегда их немое общество. И когда-нибудь он вырастет большим и сильным, у него будет свой дом, где стены будут ярко-оранжевого цвета и в широких окнах будет всегда достаточно света. Огрызком старого карандаша мальчишка рисовал на стенах картинки своего будущего, а стены бережно хранили эти наскальные росписи, будто в них была заложена неведомая сила, вера, надежда.

Если бы стены умели говорить.

2007 (with Kid)