Наблюдение говорящего холодильника. История 2

История 2. Про убегающую Музу

Оленька Зайкина, 30 декабря, 23.10

Какой невеселый день сегодня! Хандрим, дорогуша. Одно, что завтра Новый год! Сессия не за горами, а сил уже нет ни на что. С маменькой – так и вовсе аж до ссоры…

Где мои конфеты? Вот, блин, все уже съедены! И когда я успела? Надо бы коробку выбросить, ни к чему мне вещественные доказательства моей слабости, а то родительница опять отчитывать станет. Сама всю жизнь на диетах, а я так не умею. Я у нее и «обжоркина», и «заедайкина», сама же – скелет ходячий, за что только мужчины любят. Вот укатила с очередным в Париж, а я  — справляю себе сама, одна на старой даче. Как отшельница, в дали от цивилизации… Нет, пойду все-таки съем чего-нибудь.

Как темно. И одиноко. И плакать хочется. Вот даже сыр – и тот зачерствел, возьму-ка лучше колбаски!Эх, еще килограммчик на бочек – обеспечен. Не забыть завтра весы в подвал спустить, с глаз долой, чтоб настроение не портили. Нет, невкусный бутерброд!

И ведь друзей не позвать – опять заведут пластинку: «Как успехи? Написала уже свой бестселлер? Когда празднуем». – и все в том духе. Черт меня дернул им заявить, что я сажусь писать роман. А у самой за два месяца – ни строчки, ни даже идеи. Смех, да и только. А еще все ждут обещанной новогодней повести… Нет, и колбаса невкусная…

— Неправильно ты, Леля, бутерброд ешь…

Ой, что это? Голоса мерещатся, никак, от переедания? Или от недосыпания? Кхе-кхе, даже крошка в горло попала, сейчас закашляюсь..Кхе-кхе-кхе…

— Мамзель, а летов-то вам сколько?..

Кхе-кхе…Чур меня, чур! Верно подруга отговаривала ехать в эту глушь – домик нежилой, вдруг бомж какой поселился… И не убежишь – ночь за окном, а кругом – лес. Кхе-кхе-кхе…

— Здрась-сте, мамзель Леля!…

Ой, мамочки, еще и имя мое знает, то, которым мама в детстве называла. Что же делать? Чувствую, ноги подкашиваются…Кхе-кхе…Как бы в обморок не грохнуться…Ой…

 

Холод Иванович и Оленька Зайкина, 30 декабря, 23.40

— Мулечка-а-а-а?!!..

Смотри-ка, очухалась, мамзелечка наша!

— Тяжело, поди, падалось, Лелечка-Мулечка? На переполненное-то брюшко? – Смотри-ка, опять зыркнула как-то недобро, зло, прям, зыркнула!

— Ой…

— Да я это, я – холодильник! Да не «в холодильнике», а холодильник! Холод Иванович, то есть! – Вот дура непонятливая. – И хватит дрожать, как осиновый лист. Кстати, здесь поблизости – ни одной осины. Я сам каждое деревце в палисаднике возле избы сосчитал, покамест меня внутрь заволакивали. Семеро их было, заталкивающих, как тех…как козлят из сказки (хи-хи). А все потому, что я – агрегат старческий, а народец нонче хиленький! И все сплошь интеллигенция. Чуть пупки не надорвали…так, о чем я? Ах, да – ни одной осины, и вокруг – тоже. Лес один: сосны да ели. Ели-пили, никого не забыли…опять отвлекся. Ты не боись – не обижу. Смирной я, хоть и шуму много произвожу. А как нонче без шуму-то? Хотя совремённая техника – та, как тень: не видно ее и не слышно, как на кладбище…Ладно-ладно, не пучь глазки, про кладбище – в другой раз…Вижу – успокоилась, уже не боишься? На, зажуй шоколадкой, она, хоть и мороженая, зато хватит надолго.

— Ты кто? – Оленька пришла в себя и осмотрелась.

Ишь ты, когда по ночам ест, то верит, что жирок сам рассосется, а глазам собственным верить отказывается. Нет, не та нонче молодежь.

— Говорю же, Лелечка, я  — Холод Иванович. – фу, терпеть глупых мамзелек не люблю.

— Холодильник? Да ладно! Настоящий-типа-говорящий? – Оленька нервно хихикнула.

— А то! – стало быть, конфуз знакомства пройден, и года не прошло! Идем дальше. – Что так невесело ты, мамзелечка, Новогодних празднеств ждешь? Стало быть, Муза от тебя убежала? Никак не догонишь?

Вот ведь забавная какая, снова глазенками забегала, хлоп-хлоп.

— Не удивляйся, я хоть и старческий агрегат, да все знаю. С утра слышу, как ходишь-бормочешь себе: «Нет вдохновения, нет вдохновения»… Я так понимаю, «нет обстановки, нет подготовки, не вижу морковки…», это я мастак-цитатник, столько понаслушался!

— А ведь вдохновения и в самом деле нет! – и Оленька вздохнула.

Только рыданий ее мне теперича и не доставало! Мне в мокроте да сырости морозить противопоказано.

— Ну-ну! Жуй свои калории и слушай историю, нежная ты моя!

Знаю я эту особую барышню – Музу. Муза Сидоровна Сидорова…ххе-хе, смешное у нее фио? Все время так и хотелось кинуть ей вдогонку: «Эй, Сидорова, а коза твоя – где?!». Но она все время убегала. Улепетывала, злобненько грозя тощими кулаченками. Аж не по себе становилось: а вдруг козу свою, сидорову, и впрямь покажет?

Вот так иногда размечтаешься, начнешь думать о глобальном, призовешь ее, Музу эту, в собеседники. А как до главного вопроса – где раки зимуют? – доберешься, той уже и след простыл…Лелечка, душа моя, ты часом не заснула, с шоколадкой в ротике? Не подавилась бы, я все переживаю. А то мир так и не узнает о знаменитой писательнице Леленьке…как, бишь, твое фио?

— Зайкина… А что дальше было, с Музой той?

— Ах, да… Муза-Муза… Муза, здрасьте, я от вас в экстазе… ой, простите покорно, опять старческий мозг пошаливает, агрегатные все сложности…

А поселилась наша Муза Сидоровна к мамзелечке одной – Лене Пирожковой. Та всю жизнь мечтала поэмы строчить, как этот, который «наше все»…

— Как Пушкин?

— Он самый и есть! «…Люблю грозу в начале мая…»,…

— Это Тютчев…

— Ой, не путай меня, Лелечка… Так вот, Муза наша с той Пирожковой дружбу-то и завела…или Леночка с Музой… Не важно. И все, вроде бы, прекрасно у них нарисовалось: сидят, бывало, вместе, кофейку поцеживают, с сухариками, туда-сюда, шуточки-прибауточки. Но только наша Леночка Пирожкова за стол свой сядет – шедевр сочинять – тут Муза кренделя и выкинет! То в окно на метле вылетит, да так шустро, что и ни одна занавесочка всколыхнуться не успеет. А то, напротив, не спеша, не привлекая внимания, украдочкой так. В щелочку дверную просочится водичкой-ручейком, пока Леночка наша мыслями собирается. Уже и лист раскрыт, ручонки само тянутся буковки вырисовывать, а засранки-Музы словно и не было вовсе! Так продолжалось множество годков… Уф! Устал!

— И что, стала Лена Пирожкова писателем?

— ?!

— Ау, затих чего, Холод Иванович? Уснул что ли?

— Ась?! – Что-то я, видно и впрямь запосапывал…

— Спрашиваю, стала она писателем?

— Кто? Каким писателем?

— Понятно! Перегрелся! Антиквариат ты наш! – и Оленька постучала по дверце старенького дряхлого холодильника. – Лена Пирожкова стала писателем?

— Пирожкова? Лена? Знать не знаю, загляни в каталог ихний… имячко, вроде,  незнакомое…

Уф, вот загрузят меня скоро новогодними провиантами, придется морозить пуще прежнего, а силы где взять? Еще и с вопросами пристают…

— Мамзелечка, а вы, кстати, кто такая будете?

— Совсем заржавел! Дед Пихто – вот хто! Оля я, Зайкина!

— Мулечка?

— Нет-с, Олечка! Лелечка, по-вашему. Зайкина!

Вот дурында! Я Зайкину в своей жизни только одну знавал…

— А кстати, вы Мулечкой меня назвали? Как интересно! Так мою маму в молодости величали…

Вот ведь оно как бывает… дочка Мулечки, перегрейся мой аккумулятор!

— Кстати, Холод Иванович! Вы тут один пока поскучайте! Мне друзей обзвонить надо, чтобы завтра Новый год встречать приезжали, вместе все веселей!

— А хандра как же? И рассказ новогодний не написан, если спросят!

— Так сутки есть, пошла писать!

— Никак Музу в гости позвала? — Вот наша мамзелечка дает, удивила!

— Музу? Ну уж нет! Она убежать захочет — мне ее к стулу привязывать, что ли? Если ждать эту капризулю, так можно за целую жизнь не написать ни строчки…

Продолжение следует…