Ольга. Часть 33

Лизка легко дотронулась до моей руки, улыбнулась и тут же заторопилась обратно к дверям кафе, навстречу выходящему в поисках молодой жены счастливому мужу. Надо было возвращаться самому. Хоть внезапное известие о смерти Борова перевернуло всё внутри, я должен был держать себя в руках, стараясь не подавать никакого вида ни Ольке, ни Лизе, ни самому себе.

Ретивый свидетель, бросив неунывающую, говорливую Ленку, уже сидел на моём месте рядом с Олей, что-то весело рассказывал, посмеиваясь и не сводя с неё сальных глаз. После яркой улицы, в полутьме зала вдруг показалось, что эти глаза ужасно похожи на мерзкие, похотливые глазки жирного Борова. По спине тут же пробежала гадкая дрожь, сам, почти до хруста, сжался не совсем ещё трезвый кулак. Я ускорил шаг, успев лишь заметить, как Лизка быстро шепнула что-то на ухо мужу. Сергей вскочил, подлетел к другу, хлопнул по плечу, поднял и торопливо повёл к своим почётным местам. Я вдохнул  на ходу полную грудь душного праздничного воздуха и шумно, с долгожданным облегчением выдохнул. Ну, слава Богу. Молодец, Лизка, всё вовремя увидела и успела предотвратить страшное. Олька впилась в меня тревожными, виноватыми глазищами.
-- Гошка, ты что? Что случилось?
-- Ничего, Оль. Всё хорошо...
Я старался легко и беспечно улыбаться, но Олька уже всё восприняла на свой счёт.
-- Гош, он сам подсел. Ты же видишь, выпил немного лишнего.
Её родные, искренне взволнованные глаза вмиг успокоили бурлящее нутро, вернув былую радость и благодушие. Чёрт с ним, с Боровом, да и с этим парнем! Мы здесь, вдвоём с сестрой, и больше нам никто сейчас не нужен. Я налил Ольге и себе по полному бокалу вина.
-- Олька, ну их всех! Давай выпьем за нас...
-- Давай.
Два пьянеющих взгляда снова влюблённо приклеились друг к другу, стараясь уже не разлучаться до конца этого весёлого и бесшабашно хмельного вечера. Мы танцевали под приятную, медленную музыку, также, почти бесстыдно, приклеившись друг к другу. Олька прижимала губы почти к самому уху и жарко шептала:
-- Гошка, я так соскучилась по тебе... Как же давно мы с тобой не танцевали, солнышко моё.
Она тихо гладила меня по стриженым волосам, и мне было уже абсолютно всё равно, что о нас теперь подумают и Лизкины родственники, и Вера, и многочисленные друзья Сергея. Хотелось уйти с ней куда-нибудь в самый укромный уголок и целоваться. Просто, целоваться до одури, до посинения губ, до полного забвения всего и вся. Но мы, ведь, приехали сюда не целоваться. Мы на Лизкиной свадьбе, и, в первую очередь, мы - её гости, самые близкие и самые дорогие. Сидя во главе стола рядом с молодым мужем, Лиза искренне и откровенно радовалась нашей, не совсем трезвой, близости, тому, что нам сейчас так хорошо вдвоём на её свадьбе, что все мы были, есть и теперь уже навсегда останемся самыми близкими друзьями.

Праздничный вечер закончился неожиданно. Солнце всё ещё падало за горизонт, а часы уже показывали одиннадцать. Уставшая, но изо всех сил старающаяся всё также ослепительно улыбаться, Лизка крепко пожала мне руку, долго прощалась с Олькой и Верой, ещё раз напоминая, что завтра мы все встречаемся на квартире Сергея для продолжения праздничного застолья. Мы вышли втроём с Олей и Верой из метро и опять попали вместо кромешной темноты в лёгкий закатный сумрак. Вот она, настоящая белая ночь, о которой мы так много слышали, но никогда не видели своими глазами.
На улице было многолюдно, праздно и уже довольно прохладно. Вера самозабвенно рассказывала о своём городе, ведя двух, не очень трезвых молодых людей по улочкам и тёмным, почти безлюдным переулкам. У Ольки уже слипались на ходу глаза, даже  иногда заплетались ноги. Она крепко держала меня и Веру под руки, то и дело с деликатной нетрезвостью извиняясь за своё поведение. Я и сам чувствовал, что после жуткого напряжения дипломов и защит, после всего пережитого, после волнительного ожидания этой свадьбы, наши тела расслабились до такой степени, что уже с трудом шли по ровным Ленинградским тротуарам. Вера понимающе улыбалась, расспрашивала про институт, про Олькин диплом и моё гениальное открытие. Оказывается, Лизка уже давно всё рассказала ей о наших грандиозных научных успехах.

Оля заснула и сладко засопела, едва лишь её празднично причёсанная головка коснулась мягкой подушки на старом диване. Я улёгся на оглушительно заскрипевшую раскладушку и тут же замер, стараясь не шевелиться, даже сильно не дышать, чтобы не разбудить Ольку и не мешать Вере, тихо готовящейся ко сну за раздвинутой на половину комнаты тёмной деревянной ширмой с резными окошками, затянутыми салатовыми шёлковыми драпировками. Гудели ноги, шумела голова, но сон улетучился совсем. В мозгах нетрезво кружились бесконечные мысли и воспоминания. Школа, десятый класс, жирный Боров, та злополучная драка, кровь Василь Василича, льющаяся на зелёную рубашку и чёрную, осеннюю землю, Оля и Лиза в моих объятиях, их пушистые ресницы, щекочущие мои щёки...
Лежать без движения стало совершенно невыносимо. Чтобы не шуметь слишком долго, я решительно повернулся, быстро вскочил с застонавшей на все голоса раскладушки, надел домашние спортивные брюки и на на цыпочках неслышно проскользнул на кухню. За окном было тихо и удивительно светло. Лишь в больших, тёмных окнах нигде не горел свет. Я сел за стол, опустил тяжёлую голову в ладони, закрыл глаза. Так было лучше и намного легче. Тревожные воспоминания продолжали терзать душу, и я, как мог, старался избавиться от них, вспоминая свежие подробности сегодняшней свадьбы, совсем недавнюю Олькину защиту, даже оставшуюся там, за много сотен километров, свою рыжую красавицу.
Да, всё, наконец, встало на свои места. Лизка вышла замуж, мы получили долгожданные дипломы, и теперь я совершенно свободен. Даже смерть Бори стала вдруг казаться чем-то, само собой разумеющимся. Захотелось ещё выпить водки, упасть и по-свински заснуть, вволю забыться, вволю вдохнуть полной грудью этой беспечной свободы и ощущения праздника в удивительном городе белых ночей.
За спиной, в темноте тесной прихожей послышались шаги. Сонная Вера в мягком фланелевом халате, застёгнутом под самую шею, остановилась в дверях.
-- Георгий, ты что не спишь?
-- Да, так, не спится... На улице светло... Непривычно...
Она прошла совсем близко за спиной, обдав постельным уютом, волной женского ночного тепла и не выветрившемся праздничным ароматом духов, села за стол напротив.
-- Георгий, что-то случилось? Ты так изменился после разговора с Лизиным отцом.
-- Случилось...
Опять поразило, насколько проницательной оказалась эта молодая и немного странная женщина.
-- Прости... Я не вправе лезть в вашу жизнь. Прости, пожалуйста...
-- Ничего... Всё нормально...
Она решительно встала, подошла к плите.
-- Хочешь чаю?
-- Да, с удовольствием.

Отхлебнув из высокого бокала крепкий и удивительно ароматный чай, я нарушил, наконец, сумрачное молчание.
-- Неделю назад убили одну мразь, нашего одноклассника...
-- Борю?
-- Да...
Вера не стала дожидаться моего вопроса.
-- Я знаю про него. Мне Лиза рассказывала... Господи, какой ужас... Лизин отец тебе про это сказал?
-- Да, про это... Знаешь, о чём я всё думаю? Я ведь сам едва не убил его. Если бы убил, сейчас сидел бы в тюрьме, и этой свадьбы сегодня могло не быть. А если не военрук, он бы меня зарезал, и опять не известно, что было бы сейчас... Понимаешь, о чём я?
-- Понимаю... На всё судьба. И Боря свою судьбу нашёл... Всё в мире не случайно... И то, что мы сейчас сидим здесь с тобой, наверное, тоже не случайно.
Я поднял на неё удивлённый взгляд. Вера поспешила лукаво улыбнуться в полумраке, хотя и так уже было совершенно ясно, что именно сейчас, после всеобщего веселья Лизкиной свадьбы, в тишине белой ночи, два почти незнакомых человека могут открыто и смело говорить о чём угодно, даже о самом сокровенном. И это навсегда останется их тайной, тайной двух людей, которых судьба свела за одним столом на этой тесной, маленькой кухоньке.
-- Ты знаешь... А я поняла, почему Лиза в тебя так влюбилась...
Я криво усмехнулся.
-- Я - бабник.
-- Нет... Ты любишь в другую сторону.
-- Да? И в какую же?
Показалось вдруг, что Вера намекает на мои, не скрываемые ни перед кем, симпатии к замужней Ольге.
-- Все тянут любовь на себя, а ты - от себя, не берёшь, а отдаёшь.
-- Вот как?
В комнате раздался шум и скрип старого дивана. Оля, что-то пробормотав во сне, затихла и снова мерно, негромко засопела. Вера улыбнулась.
-- Хорошо, что вы приехали. Расслабились после защиты. Знаешь, Лиза просто счастлива, что с Олей приехал ты, а не её муж.
-- А ты знаешь, почему? -- спросил я с колотящимся сердцем, уже готовый признаться Вере во всём.
-- Оля любит тебя... Это видно невооружённым взглядом.
-- Ты её осуждаешь?
-- Нет,-- Вера ненадолго замолчала,-- Я и сама была замужем... Целых пять лет...

Она встала, налила ещё чаю и вдруг замерла с двумя бокалами в руках, словно погрузившись в какие-то свои воспоминания, потом также молча села за стол.
-- Георгий, а ты любишь стихи?
-- Не знаю...
Не хотелось врать, но и совсем не хотелось говорить, что поэзию, в отличие от прозы, я понимаю и воспринимаю с большим трудом, что "Евгения  Онегина" прочёл лишь по необходимости, заставляя себя и делая над собой огромные усилия.
-- А мне иногда само собой пишется... Хочешь послушать?
Я лишь улыбнулся её невероятно простым, показавшимся вдруг совершенно беззащитными словам. Она повернула янтарные глаза к окну...


-- Вот так...

Кухня, квартира, квадрат стола...
Ночь - не ночь. Ни черна, ни бела...
В рамке окна оживают холсты.
Два призрачных профиля - я... и ты...

Жирными точками чай в бокале.
Точки в конце... А, может, в начале?

Лёгкие, невесомые, совершенно нереальные и неземные слова вдруг, сбив дыхание, перевернули нутро.  В продолжение этих слов захотелось протянуть руки и прикоснуться к её лицу, настолько сильно, что в груди бешено заколотилось сердце. Вера, не закончив читать, перевела на меня взгляд и, словно опомнившись, затрясла головой.

-- Прости... Прости, пожалуйста... Пойдём спать... Уже поздно...
-- Вера... -- я не знал, как поступить, снова поражённый её удивительной проницательностью, но она, пытаясь унять внезапное волнение, решительно не дала мне ничего сказать.
-- Не надо, Георгий... Ну, пожалуйста... Я прошу тебя... Глупость сделать несложно... Только мы никогда не простим себе... ...

Она вскочила, почти бегом пронеслась за спиной и торопливо спряталась в ванной. Ничего не соображая от дикого, захлестнувшего разум желания, я рванулся за ней, дёрнул на себя ручку двери, которую она тщетно пыталась закрыть на задвижку. Дверь распахнулась, Вера оказалась прямо предо мной, вся уже цепенея и обречённо опуская руки. И я увидел вдруг, как из широко раскрытых янтарных глаз побежали по щеками горькие слёзы.

На меня словно вылили ведро ледяной воды.

-- Вер, прости меня...

Она вцепилась обеими руками мою ладонь, сжала её изо всех сил.

-- Прости, я не могу так...

Я вернулся на кухню, упал на стул, пытаясь справиться с охватившим всё тело волнением, посмотрел на оконную раму, потом на два бокала с недопитым чаем. В голове закружились, проваливаясь в темноту, простые слова короткого, недосказанного стиха. Я вдруг почувствовал, что ужасно устал и мне невыносимо хочется только одно - поскорее завалиться спать.

Часть 34: http://www.proza.ru/2015/03/13/1022