Противостояние Падение империи вместо предисловия

Противостояние

Роман-реконструкция

Делай, что должно, и будь, что будет.
Народная мудрость

Всякий, возвышающий сам
себя, унижен будет, а унижающий
себя, возвысится.
Евангелие от Луки 18: 14

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
Евангелие от Иоанна 15:13

Падение империи (вместо предисловия)

Чёрный бронированный лимузин подъехал к парадному входу Дома правительства. Человек с родимым пятном на плешивой голове огляделся по сторонам: вокруг — ни  души. Где же услужливый молодой офицер охраны, который всегда проворно открывал дверцу лимузина?

«Надо начальника службы охраны отчитать, как следует, с занесением… Впрочем, — снисходительно подумал человек с пятном, — хватит и одного предупреждения…»

Довольный своим демократизмом, он вышел из роскошной автомашины, оснащённой спутниковым телефоном, и скорым шагом двинулся к входу. Словно по мановению волшебной палочки, распахнулась дверь.

«А, — улыбнулся человек с пятном, — они решили сделать мне сюрприз… Молодцы, ребята!»

Теперь он шёл по пустым коридорам к залу заседаний в предвкушении ожидаемого приятного сюрприза, частью которого, видимо, являлось полное отсутствие охраны в здании. Створки двери в зал заседаний приветливо распахнулись.

«Вот что значит западные технологии, — с гордостью подумал человек с пятном. – Это моя заслуга! Я знал, «перестройка» победит!»

Он окинул взглядом помещение, где за длинным столом собрались все члены Политбюро.

«Но что это? – его передёрнуло. – Почему во главе стола сидит этот человек?»
— Товарищи, — воскликнул Горбачёв, — что тут делает Ельцин? Мы ведь его исключили!
И тогда со своего места подал голос Александр Яковлев:
— Михаил Сергеевич, это я пригласил Бориса Николаевича на нашу операцию…
— Операцию? – удивился Горбачёв. – Какую операцию?
— Разве ты забыл мартовский Пленум ЦК? – престарелый Громыко покачал головой. – Партия возлагала на тебя надежды, Миша…
— Андрей Андреевич, я думал, вы… умерли! – воскликнул Горбачёв. – Что вы тут делаете?

Бывший министр иностранных дел Советского Союза устало поднялся на ноги и подошёл к своему протеже – Горбачёву:
— Твоё место не за этим столом, а на переднем крае борьбы за коммунизм во всём мире! Уверен, лучше тебя никто не справится с этой задачей… Вперёд, друг мой, — он обернулся и кивнул на дверь, сквозь которую пробивались лучи яркого света. – Там наше будущее!

Горбачёв замер на месте и затрясся, словно в Паркинсоне.
— Товарищи, — тихо сказал Геннадий Янаев, — со мной тоже такое бывает, если вы помните ту пресс-конференцию в МИДе…
— Если он не хочет, так я пойду! — крикнул Ельцин и, пошатываясь из стороны в сторону, двинулся к двери, ведущей в светлое будущее. – Желаю быть первым!    
— Михаил Сергеевич, — воскликнул Яковлев. – Я и Шеварднадзе. Ваши товарищи — мы все поддержим вас на этом пути! Вы можете смело идти…

В этот момент Ельцин рухнул на пол, словно подкошенная высокая берёза.
— Крючков мне подставил ногу! — взвыл подвыпивший президент РСФСР. – Чекисты моего деда раскулачили… У Дзержинского руки по локоть в крови! Убрать его с Лубянки!    
— Этот человек плохо кончит, — брезгливо поморщился Егор Кузьмич Лигачёв, глядя на то, как Ельцин пытается встать.
— А кто его из Свердловска вытащил? – усмехнулся Рыжков.
— Признаю свою ошибку, — вздохнул Лигачёв, — энергии в нём много, но она направлена на разрушение! Жалкое зрелище…

Горбачёв, ободрённый словами Яковлева, прихватив красное знамя Победы и провозгласив ускорение, быстро двинулся к дверям, манящим загадочным светом. Двери распахнулись, и он был вынужден зажмуриться. Но вот чья-то рука ласково коснулась его щеки:
— Милый, — прозвучал знакомый голос жены. – Я тебе буду ассистировать… Ничего не бойся.
— Рая, как я рад тебе! — просветлел Горбачёв, с любовью глядя на жену. — Когда тебя нет рядом, я могу работать только на 40% своего интеллектуального потенциала…

Раиса Максимовна протянула мужу белый халат и помогла ему облачиться. Горбачёв взглянул на операционный стол и увидел двух обнажённых женщин. Первая — услаждала взор правильными чертами лица, светлыми голубыми глазами и пышными округлыми формами.
— Миша, — одёрнула мужа ревнивая жена. – Не заглядывайся! Она не так красива, как я…
— Ты для меня единственная женщина в мире… самая красивая… самая умная! У тебя хороший вкус, ты умеешь выбирать наряды и драгоценности… — рассыпался в комплиментах перед женой Горбачёв.    
— А как же Маргарет Тэтчер, эта глупая англичанка? – взвизгнула Раиса Максимовна. Вдруг из-за спины Горбачёва раздался громкий пьяный смех:

«На уме у Раи тряпки, Туфли, бантики и шляпки. А под шляпкой пустота, Право слово, срамота».

Побагровела первая леди страны и, тяжело дыша, бросила с вызовом мужу:
— Какая наглость! Какая гадость… Ты должен этого Ельцина… выгнать его вон! Иначе… сам знаешь…
— Товарищи, — воскликнул Ельцин в зале заседаний. – Где же «перестройка»? Партии требуется скорейшее обновление. Но вместо этого мы наблюдает зарождение нового «культа личности»! Культа личности Горбачёва, который не может разобраться со своей женой…   
— Борис, ты не прав! – остановил его Егор Лигачёв. – Твои слова – большая политическая ошибка.
— Прав Ельцин, — возразил Александр Яковлев, – в том смысле, что слишком медленно идёт процесс… Мы отстали от развитых стран. В Америке жратвы полно, свободы навалом. А с нашей страной что-то неладное творится! Необходимы реальные перемены: альтернативные выборы, гласность, независимое судопроизводство, права человека, плюрализм форм собственности, интеграция со странами Запада.
— С чего мне начать? – спросил сбитый с толку Горбачёв. Но в ответ последовало гробовое молчание.
— Ой, что это там шевелится? – вскрикнула Раиса Максимовна, указывая пальцем в темноту. Горбачёв приблизился к операционному столу и пригляделся к той его части, которая не была освещена прожектором. Крохотное сморщенное существо с едва заметными женскими чертами ютилось на краешке стола рядом с голубоглазой пышной красавицей.
— Кто это с тобой? – обратился к той Горбачёв, но женщина, моргая, упорно молчала.
— Она не может говорить, — послышался голос Яковлева.
— Почему? – удивился Горбачёв.
— Она боится и ждёт твоего повеления…
— Так, я приказываю – говори и ничего не бойся! — заулыбался Горбачёв, гордый от осознания своего великодушия. И с губ прекрасной незнакомки слетели звуки… Но то были не слова, а строчки песни:
— Жизнь невозможно повернуть назад И время ни на миг не остановишь. Пусть неоглядна ночь и одинок мой дом, Ещё идут старинные часы…

Горбачёв с недоумением посмотрел на женщину:
— Я у тебя спрашиваю: кто рядом с тобой на столе?
Но та упрямо продолжала петь:
 
Money, money, money
Must be funny
In the rich man’s world
Money, money, money
Always sunny
In the rich man’s world
Aha-ahaaa… 
 
— Эта женщина совсем сошла с ума! – воскликнул Горбачёв.
— Нет, Михаил Сергеевич, — отозвался из зала заседаний Яковлев. – Просто ей слишком долго не давали слова! Но теперь всё изменится… И в этом нам поможет Запад!

И словно в унисон его словам женщина запела вдруг мужским голосом:

Перемен требуют наши сердца, Перемен требуют наши глаза, В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен…

— У меня голова кругом идёт от этого пения, — пожаловался Горбачёв и крикнул Яковлеву. — Можно ли как-то успокоить её?
— Боюсь, что уже слишком поздно, — за спиной у Горбачёва раздался вкрадчивый голос Яковлева. Горбачёв обернулся и увидел, что вся операционная наполнилась вдруг какими-то людьми в чёрных одеждах.
— А это еще кто? – удивился он.
— Это мои друзья, — отозвался Яковлев. – Они помогут тебе закончить начатое. Операция предстоит не из лёгких…
— Какая операция? – снова спросил Горбачёв.
— Присмотрись, — говорил Яковлев, а лёгкая улыбка скользила по губам его, — эта женщина, которая поёт, обречена жить в одном теле с этим жалким существом – своей юной сестрой, которая больна редчайшим недугом, — она быстро состарилась и со дня на день умрёт. Их надо разделить, пока одна другую не убьёт…   
— И как же это сделать?
— Возьми скальпель и режь по живой ткани, соединяющей их. И в этом тебе помогут лучшие люди Америки. Они готовы протянуть нам руку помощи!

Горбачёв оглядел тех, кто собрался в палате, и раскланялся с президентами Рейганом и Бушем. В толпе мелькнула мрачная фигура Аллена Даллеса. Он стоял у самого окна и курил трубку, внимательно наблюдая за происходящим.
— А что делает директор ЦРУ в моих покоях? – осведомился Горбачёв.
— Новое политическое мышление, Михаил Сергеевич, — напомнил подскочивший Эдуард Шевардназде, — подразумевает сотрудничество ради мира! Мы подписали договор о ликвидации ракет средней и малой дальности… Выводим свои войска из Восточной Европы. Германия объединилась… Распущен Варшавский договор. «Холодная война» окончена. В ней нет победителей или побеждённых. Теперь мы все друзья…
— А как же блок НАТО? – насторожился Горбачёв.
— Наши партнёры обещают, что он не будет расширяться на Восток, — заверил его Шеварднадзе. – Я им верю…
— Раиса Максимовна, — позвал Горбачёв, беспокойно ища глазами жену. Первая леди тотчас появилась и, ослепительно улыбаясь, протянула мужу скальпель со словами:
— Ты видел, какая жизнь на Западе? Супермаркеты, полные продуктов, музыка, кино, — всё дышит свободой! Советско-армянские… то есть американские отношения превыше всего. Ты принесёшь ей освобождение, и она тебя прославит повсюду… Смелее, Миша!

Горбачёв, приободрившись столь внушительной поддержкой, приступил к операции по разделению сиамских близнецов, но женщина, которая до сих пор пела, не умолкая, вдруг перешла на брань:
— Ты полное ничтожество Миша… пятнистый меченый урод. Тебе в колхозе картошку копать, а не в Кремле на Политбюро заседать! Убожество! Предатель…       
 Горбачёв в изумлении отступил от операционного стола:
— Она не хочет свободы!
— Нет. Она просто не знает, чего хочет, — возразил Яковлев. – Делай своё дело. Тебе уже не дадут остановиться…

Горбачёв с испугом глянул на людей в чёрном и начал резать – кровь тотчас обагрила его руки…
— Тебя вспоминают армяне в Нагорном Карабахе, — вопила женщина, — азербайджанцы в славном городе Баку, грузины в Тбилиси, литовцы в Вильнюсе… Они все проклинают тебя и твою «перестройку»!

Горбачёв вновь остановился в нерешительности.
— Делай своё дело! — кричал Яковлев, а Шеварднадзе вторил ему. Но Горбачёв замер на месте и не мог пошевелиться. Тогда Яковлев, взглянув на Даллеса, который чуть качнул головой, выскочил из операционной и через минуту вернулся с неожиданно трезвым Ельциным, в руке которого блеснуло лезвие большой хирургической пилы.
— Отойди, подвинься, — тот грубо оттолкнул президента Советского Союза в сторону и рьяно принялся за работу. Полилась ручьями кровь, полетели ошмётки кожи и костей…               
— Борис, твоя энергия направлена на разрушение, а не созидание. Остановись! — кричал из зала заседания Лигачёв.
— Я жажду быть первым, — прорычал Ельцин. – Мне постоянно сопутствует какая-то неведомая сила…
— Борис, ты не прав! — послышался хохот доселе молчавшего Аллена Даллеса. – Тебе по специальности подобает строить, а ты ломаешь… рушишь… уничтожаешь…
— Ненавижу эту мерзкую старуху! — вспылил Ельцин.
— Присмотрись: разве не она тебя вспоила и вскормила, подняла на вершину власти? – возразил Аллен Даллес. – Может, ты забыл лицо своей матери?
— У меня нет больше матери! — выругался Ельцин. – Россия — прежде всего, на первом месте!
— А что ты знаешь о России?
— Я знаю, что полки магазинов абсолютно пусты и во многих городах населению розданы карточки, везде дефицит всего: соли, сахара, хлеба, спичек… А во всём виновата эта дрянная старуха!
— Не многое открыто твоему полупьяному взору, но мне нравится твоя работа, — благосклонно улыбнулся Даллес. – Ты самый последовательный проводник моего замысла…
— Благодарю, владыка. Прошу заметить — пока этот пятнистый продолжает твердить о социализме, о дружбе советских народов, о достижениях нашего образа жизни, который нужно развивать и обогащать… Я же иду с идеей самого радикального освобождения от советского наследия! Всё кончено… — Ельцин, уставший, обрызганный кровью, опустился в кресло Съезда народных депутатов.
— Нет, ещё не все! — с трибуны возразил ему академик Сахаров. – Я призываю отменить статью о «руководящей и направляющей силе компартии».
— И как я сам до этого не додумался?! – засмеялся Ельцин.

А потом бородатый диссидент, лауреат Нобелевской премии по литературе, появился на трибуне вместо Сахарова и заголосил:
— Часы коммунизма своё отбили! Всё равно «Советский Социалистический» развалится, в с ё р а в н о! Надо громко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если её к Румынии больше тянет, эти одиннадцать — да! — непременно и бесповоротно будут отделены. Нет у нас сил на окраины, ни хозяйственных сил, ни духовных. Нет у нас сил на Империю, — она ускоряет нашу гибель! Надо перестать по-пугайски повторять: «мы гордимся, что мы русские. Наши деды и отцы, «втыкая штык в землю» во время смертной войны, дезертируя, чтобы пограбить соседей у себя дома, — уже тогда сделали выбор за нас — пока на одно столетие, а то, смотри, и на два. Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг, и только утвердили над собой деспотию. У национальных областей (та же Чечня) будет внешняя граница, и если они захотят отделяться — запрета не может быть и здесь. А до каких пор и зачем нам выдувать всё новые, новые виды наступательного оружия? Да всеокеанский военный флот? И это тоже надо отрубить — в одночасье. Может подождать и Космос. Коммунистическая ленинская партия, которая цепью преступлений, жестокостей и бессмыслия завела страну в пропасть и не знает путей выхода, полностью устранится от всякого влияния на экономическую и государственную жизнь, полностью уйдёт от управления нами…
— Александр Исаевич, а вы когда вернулись в Россию? – удивился Ельцин.
— В 1994 году, — отвечал гений. – Борис Николаевич, я изучил историю Курильских островов с 12 века. Они не наши. Их нужно отдать японцам!

В то время, когда президент России беседовал с «величайшим мыслителем 20 столетия», женщина, перенёсшая тяжёлую операцию, которая сделала её свободной, но лишила руки и опоры, при поддержке товарищей поднялась со стола, отстранилась ото всех и весело махнула своей рукой — золотые парчовые одеяния вдруг покрыли её обнажённое тело, и отросла нога…
— Это колдовство, — единодушно выдохнули члены Политбюро, не веря своим глазам. – Кто ты?
— Отныне я ваша повелительница, а вы мои слуги, — рассмеялась красавица. – Кланяйтесь мне, презренные!
— Царица! — пронёсся удивлённый шёпот. – Это Екатерина Великая, не иначе…

Товарищи по партии рабски пали ниц. Под сводами зала пронёсся долгий громкий хохот, похожий на раскаты грома. Однако царица сделала один неловкий шаг вперёд и внезапно грянулась наземь…
— Товарищи, — воскликнул Яковлев, — глядите, — её нога была из глины, она не выдержала веса тела и раскололась на мелкие части. А десницы и вовсе нет у неё… Она ничего не может нам сделать! Мы не будет повиноваться ей. У нас уже есть Хозяин, которому мы обязались служить…
— Это не глина, товарищи, — проговорил Шеварднадзе, рассматривая осколки, — это настоящее золото! Его здесь много – всем хватит!

Товарищи по партии бросились собирать золотые слитки, которых оказалось очень много, и раздирать на части драгоценные одеяния и украшения царицы. Они обнажили ее и, ослепнув от вида золота, словно хищные звери, вырывали из ее тела куски мяса… 

Горбачёв как истукан глядел на всё происходящее со стороны, пока к нему не подошёл интеллигентного вида человек в очках по фамилии Крючков:
— Михаил Сергеевич, надо положить конец этому безобразию. Нужна сильная рука, способная навести порядок. Подпишите указ о чрезвычайном положении…
— Бумага пускай полежит, — затаив улыбку, проговорил Горбачёв, — я немного устал, мне надо отдохнуть. Две недельки в Крыму… Янаев останется на хозяйстве. Имейте в виду, надо действовать жёстко! Решительно, но без крови… Действуйте, товарищи!

Горбачёв исчез, а вскоре появился Ельцин, который взял на руки царицу и отнёс её в Белый дом.
— Здесь тебя никто не тронет, — говорил он ей с любовью. – Только слушайся меня, и всё будет хорошо! Будет либерализация цен, и полки магазинов заполнят иностранные товары, будет приватизация, и Россия обретёт свой средний класс…

Женщина поверила ему и, когда он ушёл, включила телевизор, но по всем каналам шёл спектакль «Лебединое озеро». Тем временем, Ельцин залез на танк и обратился к собравшимся на площади перед Белым домом:
— Граждане России! В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранён от власти законно избранный президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым реакционным, антиконституционным переворотом…
— Борис Николаевич, мы умрём за свободу и демократию! — кричал опьянённый народ, следуя за своим лидером.

Тогда он окинул довольным взором толпу, спустился с танка и вскоре исчез за дверями Дома российского парламента. В коридоре же столкнулся с Яковлевым, — между ними завязался разговор:
— А если они пойдут на штурм? – спросил Ельцин, изменившись в лице.
— Я знаю этих людей, — состроил презрительную гримасу Яковлев. — У них кишка тонка: Крючков не способен отдать приказ «Альфе», а Язов – как только прольётся первая кровь, он выведет войска из Москвы… Не волнуйся, Боря, у нас есть свои люди и в армии. И Запад нам поможет. Президент Буш осуждает путчистов, премьер-министр Великобритании Джон Мейджор осуждает, мировая общественность возмущена! Этот жалкий мятеж будет подавлен. И настанет твой звёздный час…

Тем временем, обнажённая окровавленная женщина забилась в угол, сидя на полу. Она со страхом прислушивалась к шуму митингующей толпы… Лязгнул ключ в замке, скрипнула дверь. Ельцин вошёл в кабинет, и его взгляд остановился на искалеченном, но всё ещё привлекательном теле пленницы. Тяжело дыша, он приблизился, поднял её на руки и бросил на диван. Женщина, почти не сопротивляясь, отдалась насильнику…

Так, он развлекался с ней два дня, пока не настал его звёздный час… И тогда он свёл счёты с Дзержинским: монумент грянулся вниз под всеобщее ликование толпы.
— Отныне ты моя – только моя! — говорил Ельцин, запирая пленницу на ключ. – Горбачёв останется с носом… Ха-ха-ха. Бедный Горби, ты зря надеялся на чекистов Крючкова. Куда им тягаться со мной?! Я отнимаю у тебя власть, шаг за шагом… Ха-ха-ха. И когда вокруг тебя не останется никого, я пинком под зад вышвырну тебя из Кремля, где ты сидишь не по праву… Бедный Горби! Твои часы сочтены, ибо мы собрались в Вискулях, чтобы лишить тебя остатков власти…

                ***
— А-а-а, — закричал Горбачёв, вскакивая с кровати в холодном поту.
— Дорогой, что с тобой? – поднялась Раиса Максимовна. – Плохой сон приснился?
— Мне нужно выпить, — тяжело дыша, проговорил Горбачёв и решительно двинулся на кухню, вытаскивая из холодильника бутылку водки. Он остановил свой взгляд на этикетке с надписью «Беловежская» и остолбенел…
— Нет, — отмахнулся он, — этого не может быть… Союзный договор завтра будет подписан. Ему не отнять у меня власть! Я останусь в Кремле… Мы сохраним Союз как конфедерацию.

В кухню вошла Раиса Максимовна в шёлковом халате и с тревогой обратилась к мужу:
— Миша, ты никогда не пил. Не начинай! Все ещё образуется…
Горбачёв взял жену за руку, и в его глазах блеснули слёзы:
— Рая, наши дела идут хуже некуда! Ельцин прибирает к своим рукам власть. Союз трещит по швам… Республики друг за другом объявляют о своей независимости. Украина провела референдум… Подписание Союзного договора – под угрозой. По донесениям из белорусского КГБ вчера в Беловежской пуще собрались Ельцин, Кравчук и Шушкевич…

Действительно, накануне, 7 декабря 1991 года в охотничью усадьбу Вискули (недалеко от Бреста) съехались представительные делегации РСФСР, УССР и БССР. Первым, — в сопровождении белорусского премьера Кебича, в правительственную резиденцию, которая, к слову сказать, находится совсем рядом с польской границей, — явился Леонид Кравчук, неделей ранее избранный украинским президентом. Он тотчас отправился на охоту и с вышки, некогда построенной для членов Политбюро, подстрелил привязанного к дереву кабана…

Весьма довольный собой руководитель «самостийной и незалежной» со своею свитою вернулся в резиденцию, где некогда Никита Сергеевич Хрущёв принимал иностранных друзей по соц. лагерю. Вскоре приехала российская делегация во главе с Ельциным (госсекретарь Бурбулис, вице-премьеры Шахрай и Гайдар, министр иностранных дел Козырев) под охраной людей бывшего офицера КГБ Коржакова, который не отходил от своего патрона ни на шаг во время августовских событий.

В семь вечера сели ужинать. Разговор за столом вели лидеры России и Украины, остальные – молчали, не перебивая старших, пока не подходила очередь говорить тост.
— Старый Союз больше не существует, — заявил Ельцин, глядя на Кравчука, который сидел прямо напротив него, — мы должны создать нечто новое…
— Новый Союз вместо старого? – криво усмехнулся Кравчук. – Неделю назад более 90% украинских граждан на референдуме проголосовали за независимость…
— Леонид Макарович, — возражал Ельцин, — на суверенитет и независимость Украины никто не посягает, но у наших народов общее прошлое, экономики России и Украины тесно переплетены. Мы не должны далеко уходить друг от друга…
— Борис Николаевич, — улыбнулся Кравчук, — я никаких договоров подписывать не буду… Советского Союза больше нет, а новые Союзы Украине не нужны. Из одного ярма в другое мы переходить не станем!

Услышав это, Ельцин схватился за бутылку водки, наполнил стопку и выпил залпом; на него с улыбкой поглядывал Кравчук, который был в прекрасном настроении духа и чувствовал себя победителем. Когда уже казалось, что дело прогорело, украинский премьер Витольд Фокин поднялся с места с бокалом в руке и произнёс тост:
— Выпьем за наши народы: русский, украинский и белорусский! Как говорил великий Редьярд Киплинг, «мы одной крови»…

Искоса глянув на Фокина, Кравчук неохотно поддержал его и сделал глоток вина.

Два часа за банкетным столом решалась судьба страны и мира. Тосты следовали один за другим. Под конец президент Украины заметно помрачнел и вынужден был согласиться:
— Раз большинство за договор, давайте подумаем, каким должно быть это новое образование. Может, действительно, не стоит нам далеко разбегаться?
— Давайте создадим рабочую группу для подготовки соглашения, — предложил Ельцин. – Из представителей всех трёх сторон. От России я выдвигаю профессионалов своего дела. Шахрай, Козырев, Гайдар…

По окончании застолья главы государств и правительств стали расходиться, договорившись вскоре собраться еще раз, — уже в более неформальной обстановке, чтобы отдохнуть «банной шестёркой». Подвыпивший Ельцин поднимался на второй этаж резиденции, где располагались его апартаменты. И вдруг на середине лестницы он споткнулся и стал падать спиной назад. Охрана замешкалась, все оцепенели, но ситуацию спас Шушкевич, который поднимался вслед за Ельциным и ловко подхватил Бориса Николаевича, за что на другой день был награждён часами с такой формулировкой «за поддержку президента в трудную минуту».

В то время, когда лидеры парились в бане, в коттедже Гайдара шла напряжённая работа над текстом соглашения, оформлявшего развал Советского Союза. Но сразу появилось препятствие — первый вопрос, который возник перед рабочей группой: как назвать новое образование? В конце концов, сошлись на Содружестве демократических государств (на другой день украинцы, которые не принимали участия в работе группы, внесли поправку – так появилось СНГ). Придумав название, они долго не знали, что писать дальше. Когда лидеры стран вернулись из бани в свои покои, и резиденция огласилась звуками их дружного храпа, дело, наконец, сдвинулось с мёртвой точки — министр иностранных дел БССР Кравченко сказал:
— Господа, думаю, следует констатировать сложившуюся реальность, — и написал на бумаге исторические слова: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование».
— Теперь давайте подумаем, — продолжал Кравченко, — как нам оформить «цивилизованный развод»?
— А зачем изобретать велосипед? — зевая, отозвался Гайдар, который помышлял лишь о том, как бы поскорее завалиться спать. – У меня есть текст российско-белорусского договора, подписанного в ноябре прошлого года. Документ работает – его и возьмём за основу…

Итак, разработчики пошли по пути наименьшего сопротивления. Правда, над текстом соглашения работали почти всю ночь, а в пять часов утра дали поручение охранникам резиденции найти пишущую машинку, подложив текст соглашения под дверь рабочего кабинета (охотничья усадьба совершенно не была подготовлена к такому повороту событий!).

Между тем, сотрудники КГБ, объехав всю округу, обратились к директору заповедника, который вспомнил о своей секретарше из деревни Каменюки, — это была немолодая женщина, которую звали Евгения Патейчук. Столь ранний визит начальника застал ее врасплох, — женщина наскоро оделась, не успев даже расчесаться. Её привезли в Вискули и посадили в кабинет за машинку «Оптима». Однако возникла проблема – нигде не могли найти текста соглашения о создании Содружества демократических государств…

Вскоре выяснилось, что уборщица вместе с прочим мусором выбросила и бумагу, подложенную под дверь, — ее вынули из мусорного ведра, и текст все-таки был напечатан. Потом ещё раз – внесли поправку о Содружестве независимых государств.

Тем временем, «банная шестёрка» позавтракала, поохотилась на зубра и собралась в бильярдной, чтобы обсудить текст соглашения. Ельцин был трезв как стёклышко, много улыбался и блистал умными идеями (однако сохранить Крым за Россией он так и не догадался!).

К часу дня внесли поправки и заново отпечатали текст, а заодно ещё несколько заявлений и документов, часть из которых так и не была подписана (в том числе о координации экономической политики). В час дня задумались над организацией церемонии подписания соглашения. Долго искали место, где разместить столы и стулья, но зала заседаний в резиденции не было, и тогда выбор пал на вестибюль рядом со столовой…

В два часа семнадцать минут пополудни в присутствии телекамер белорусских журналистов, которых накануне ночью разместили в неотапливаемой гостинице в деревне Каменюки, документ, оформивший развал Советского Союза, был подписан…

После нескольких протокольных фотографий «шестёрка» вкупе с подручными Козыревым и Кравченко поднялась на второй этаж в апартаменты Ельцина, где находился узел спецсвязи. Здесь лидеры новоиспечённых независимых государств поспорили о том, кто должен уведомить Горбачёва.
— Борис Николаевич, — говорил Кравчук, — вы всё это затеяли! Ваша была инициатива… Вот вам и карты в руки…
— Вы же знаете, — недовольно бурчал Ельцин, — какие у меня отношения с ним!

Шушкевич, памятуя об утреннем подарке, пошёл навстречу своему гостю:
— Борис Николаевич, я как хозяин саммита готов сообщить о соглашениях Горбачёву, а вы тогда звоните Бушу…
— Станислав Станиславович, — просветлел Ельцин, — вы настоящий джентльмен!

Он быстро набрал номер, по которому, с тех пор как стал президентом России, звонил неоднократно с отчётами перед Хозяином, и вскоре вслед за гудками послышался недовольный сонный голос американского президента (в Вашингтоне в это время было раннее утро, и его подняли с постели):
— Слушаю…

Ельцин, пряча своё смущение (он понял, что разбудил Хозяина), проговорил:
— Господин президент, Советского Союза больше нет. Но не беспокойтесь, мы берём на себя контроль над ядерным чемоданчиком, над ядерным оружием — оно не расползётся. И тут мир, и Соединённые Штаты не должны волноваться. Сегодня в жизни нашей страны произошло очень важное событие, и я хочу рассказать о нем лично, прежде чем вы узнаете о нем из газет…

Министр иностранных дел Козырев, которому вскоре злые языки наклеят ярлык «Мистер-Да», переводил слова Ельцина на английский язык.

Президент России, между тем, продолжал:
— Мы также гарантируем соблюдение всех международных обязательств, вытекающих из соглашений и договоров, подписанных бывшим Союзом, включая внешний долг. Этот договор подписан тремя присутствующими руководителями республик…

Прослушав перевод Козырева, Ельцин добавил:
— Дорогой Джордж, я закончил. Это исключительно, чрезвычайно важно. По сложившимся между нами традициям, я сразу позвонил тебе, не прошло и десяти минут.
— Понятно, — после глухого молчания отозвался Буш. — Я сразу же прочитаю соглашение, как только вы вышлете мне текст, и мы быстро отреагируем. Мы будем работать с вами и с другими по мере развития событий. Разумеется, мы надеемся, что все эти преобразования пойдут мирным путём…

На этом разговор закончился. Впоследствии, 25 декабря, после отставки Горбачёва, Джордж Буш Старший заявил: «Соединённые Штаты приветствуют исторический выбор в пользу свободы, сделанный новыми государствами Содружества. Несмотря на потенциальную возможность нестабильности и хаоса, эти события явно отвечают нашим интересам…»

После звонка американскому президенту связались с Кремлём. Шушкевич начал говорить:
— Подписали соглашение о создании Содружества. В преамбуле значится, что Советский Союз прекратил своё существование… 

Горбачёв внезапно вспылил:
— Вы… вы понимаете, что вы наделали? Вы… понимаете, что мировая общественность вас осудит? Что будет, когда об этом узнает Буш?
— Борис Николаевич, — сдерживая смех, отвечал Шушкевич, — уже сказал ему, и он нормально воспринял эту новость…

На том конце провода повисла гробовая тишина. Наконец, Горбачёв проговорил  дрогнувшим голосом:
— Станислав Станиславович, позовите к телефону Бориса Николаевича…

Ельцин неохотно взял трубку и объявил:
— Михаил Сергеевич, мы подписали соглашение. Советского Союза больше нет!

Горбачёв тотчас покрыл его отборным матом. Ельцин, стараясь говорить спокойно, продолжал:
— Михаил Сергеевич, у нас иного выхода не было…
— Мне нужны гарантии, — кричал Горбачёв, — дача, охрана, пенсия…

Ельцин побагровел от злости:
— Дадим мы вам пенсию – четыре тысячи рублей мы вам положим…

Торг по телефону, меж тем, продолжался:
— Машина… мой лимузин… моя дача… Я хочу, чтобы всё осталось! Только на таких условиях…

25 декабря 1991 года первый и последний президент СССР на телевидении зачитал по бумажке текст своего отречения и напоследок, оправдывая себя, проговорил:

— Начинать реформы в таком обществе как наше – труднейшее и даже рискованное дело. Я убеждён в исторической правоте реформ. Общество получило свободу, раскрепостилось политически и духовно… Но мы ещё не научились пользоваться свободой… Мы открылись миру – нам ответили доверием, солидарностью и уважением…

Этот человек, лишившись власти, сначала охаял свой же народ, а под занавес отвесил поклон «мировому сообществу». Можно согласиться с ним, пожалуй, лишь в одном, что «старая система рухнула до того, как успела заработать новая». Вопрос – какая новая? Он ниспроверг партию, которая была единственной опорой государства на протяжении последних семидесяти лет, но взамен-то ничего не создал! Почему? Да потому что был ни на что не способен… Полнейшее ничтожество, которое до последнего держалось за свою власть и привилегии, паразитируя на народе, о котором ничего не знало.

Вот, так пала великая страна…

Она стала жертвой предательства, которое снизу доверху поразило наше общество. Народ, проголосовав на референдуме за сохранение Союза, не выступил в защиту своей страны… Делом, а не словом не показал себя, своей силы! С его молчаливого согласия волки в овечьих шкурах, прикрываясь словами о демократии, растащили нашу державу на части. А были и такие мудрецы, называющие себя патриотами, которые проклинали всё, что связано с советским временем, отвергая роль даже Великой отечественной войны, и призывали: «хватит по-пугайски повторять: я горжусь тем, что русский».

Но наступают времена, когда каждый из нас должен сказать: «А я горжусь тем, что русский! Я горжусь, что наши предки разгромили нацизм в его логове. Я горжусь тем, что мой соотечественник первым совершил полёт в космос. Я горжусь, что в советской России появилось телевидение ещё в начале тридцатых годов. Я горжусь первым искусственным спутником и межконтинентальной баллистической ракетой, благодаря которой мы смогли создать ядерный щит страны. Я горжусь тем, что Советский Союз был сверхдержавой и контролировал полмира. Я горжусь этим и своим детям передам гордость за свою страну!