Комиссар Иван Батраков

(Крым, середина 1920-х годов)


     На ранней заре - чуть серо - приходят
ко мне человеческие лица - уже отшедшие...
Смотрят они в меня...Глядят на меня - в меня,
в каменной тишине рассвета, замученные глаза...

                И.Шмелев.
                Солнце мёртвых.


     Это был не просто голод, это голод,
ведущий к вымиранию целых селений
и безумству людоедства.

                "Маяк коммунизма",
                1 июня 1922 г.


Остров Крым, остров Крым,
Тихо стелется дым
И уносится вдаль канонада.
Мы останемся здесь,
Мы останемся с ним -
Ждёт на небе нас божья награда.
 
Остров Крым, остров Крым,
Я умру молодым -
Пуля стукнет в висок медным гонгом.
Больше некуда плыть,
Ах, как хочется жить
Нам в России, а не в Гонконге.

                В.Верхотурцев.
                Остров Крым.



     Никогда нельзя предвидеть, куда тебя забросит вздорная судьба, и никакое предвидение, никакое планирование не способно предусмотреть ее капризы.
     Революционная ситуация забросила Ивана Батракова, рабочего знаменитого Сормовского завода в Нижнем Новгороде, в далёкий Крым, о котором он имел весьма смутное впечатление. Но партия большевиков, к которой он примкнул как-то даже непроизвольно после митинга и горячей речи заезжего агитатора, послала его в эти благословенные края в составе продотряда.
     После того, как командира их отряда под Карасу-базаром подстрелил какой-то татарин, командовать отрядом поручили именно ему, учитывая пролетарское его происхождение и высокую революционную сознательность.
     В новой роли, возвышенный доверием партии, Иван старался вовсю, чем обратил на себя внимание высокого партийного руководства в Симферополе. Его нередко ставили в пример, а потом назначили комиссаром в степной Джанкой.
     Прибыв в город, новоявленный комиссар поинтересовался, нет ли в городе укрывающихся белогвардейцев.
     - Да наверное есть, - ответил ему председатель местной Чрезвычайной Комиссии Степан Пилипчук. - Сидят тихо, никому не мешают. Скорее всего их надо искать в Севастополе, Феодосии или Керчи.
     - Ты, товарищ, не считаешь, что эти укрывающиеся враги все равно, что змея за пазухой? - упрекнул его Иван. - Укусить могут смертельно и в любой момент.
     - Да что может сделать пара бывших солдат Деникина? - неуверенно возразил тот. - Сидят, дрожат от страха...
     - Это сейчас они затаились до времени.
     - Да мы держим их под контролем. Пристроились они к вдовам, помогают им...
     - А офицерьё?
     - Вроде бы никого нет, - развел руками председатель ЧК. - Нам бы сообщили.
     - Вы что, сидите и ждете, когда придут к вам и доложат? - нажимал на него Иван. - Здесь, в Крыму, собирались целые офицерские полки. И далеко не все из них успели уплыть за кордон. Активизируйтесь! Работы у нас много и нам не нужно, чтобы они ударили нам в спину в самый неподходящий момент.
     В этот же день Иван присутствовал на заседании Комитета бедноты. Её председатель Федор Сироков докладывал:
     - Ныня мы посеяли столько, сколько у нас оставалось посевного зерна. В хозяйствах для еды не осталось почти ничего. Надо думать, как доживем до нового урожая. А если все удачно сложится, соберем зерна столько, что сможем прожить зиму...
     Не дав председателю закончить, Иван встал и, положив на стол краевую газету, начал говорить:
     - Вот здесь опубликовано постановление Крымревкома, в котором говорится, что в этом годе край обязался поставить в Центр в качестве продразвёрстки два миллиона пудов хлеба, почти два с половиной миллиона пудов кормовых культур, восемьдесят тысяч голов крупного и мелкого рогатого скота, четыреста тысяч пудов фуража. Сколько продналога придется на нашу долю, сейчас решается в Крымревкоме.
     - Господи Суси! - Фома Плахов сдернул с головы шапку и перекрестился.
     - Погодь, дорогой товарищ, - Федор Сироков отложил карандаш. - Растолкуй-ка ты нам, сирым, как же так получается? Ваш большак, - он ткнул пальцем себе за спину, где висел портрет Ленина, - сказал, что земля отдается крестьянам. То есть нам, а стало быть, все, что на ней вырастет, тоже наше. А вы отбираете. Не по божески это, не по человечески.
     - Ты контру не гони, - взъелся на него Иван. - Тебе партия землю дала, тебе рабочие куют весь инструмент сельскохозяйственный...
     - Косы, виды, грабли, тяпки, плуги куплены нами до революции, - встрял в разговор Никита Вялов. - За них денежки плачены. Стало быть, они наши, не тобой дадены. Так с какого бодуна вы берете налог?
     - Они что, вечные у вас - ваши тяпки и плуги? - начал сердиться Иван. - Износятся и к рабочим обратитесь.
     - А вы из милости без денег их дадите? - ехидно спросил Никита.   
     - Страна сейчас в тяжелом положении, - заставив себя успокоиться, сказал Иван. - Нам нужно строить заводы, чтобы производить для вас же трактора, сеялки, молотилки. Поэтому всем нам надо напрячься, чтобы вывести страну из разора, в котором мы оказались по вине проклятого самодержавия. Всем надо напрячься, в том числе и нам с вами. Сознательность надо проявить и понимание революционной ситуации.
     - Сознательностью брюхо не набьёшь и детишек не накормишь, - снова не сдержался Никита.
     - Ты у белых ненароком не служил? - насел на него комиссар. - А?    
     - Не служил, - огрызнулся тот. - Вот теперя и думаю, не зря ли?
     - Да тебя за такие разговоры надо к стенке, - уже не сдерживаясь, закричал Иван.
     - Ты не ярись, комиссар, - остановил его председатель Комбеда. - Перестреляешь всех, с кого продналог собирать будешь? Сам что ли впряжешься? да только, я чать, немного напашешь. Тяжело людям. Ты глянь, сколь мужиков потеряли в этих революциях да двух войнах. Ты глянь на них, - он кивнул на односельчан, - кожа да кости, много ли на них наездишься?
     Иван начал успокаиваться.
     - Ладно, мужики, - уже тише начал он. - Эти налоги не я выдумал. С меня требуют, я - с вас...
     - Вот и давай вместе думать, как выкручиваться, - заключил, вставая, Федор. - Погуторили и будя - каждого дела ждут...


     Новому комиссару выделили постой в просторном доме, занимаемой одинокой вдовой Власьевной. Вечером, когда квартирант собрался ужинать, к нему заявился председатель местной ЧК. Увидев, что комиссар приготовился ужинать - на столе лежали пара вареных картофелин, ржавая селедка и осьмушка хлеба, Степан вытащил из кармана потрепанной кожанки пару луковиц и положил на стол.
     - Садись, посумерничаем, - пригласил его Иван к столу.
     Он достал пару кружек со щербинами по краям и налил кипятка из чайника.
     - Чайник-то никак с собой привез? - усмехнулся Степан.
     - Боевой. Он мне еще в войну с германцами служил, - серьёзно ответил Иван. - Мне сказали, что ты сам местный?
     - С хутора в трех верстах отсюда.
     - Родные кто остались?
     - Батя с матушкой. Был еще младший брат Гришка, да его корниловцы успокоили - снаряд попал в окоп, где он сидел с товарищами, ну и... Их, рассказывали, даже откапывать не стали - присыпали сверху и в атаку.
     - А сам-то где воевал?
     - Не поверишь, у Махно. Как мы перешли Сиваш да погнали беляков, так его люди грабежами занялись. Поглядел я на все эти безобразия и подался к Буденному а Первую конную. Там до ранения и оставался.
     - Обо мне почему не спрашиваешь? - спросил Иван.
     - Забыл, где я работаю?
     - А, ну да! - согласно кивнул головой комиссар и спросил:
     - Лук-то от родителей?
     Степан не ответил, а только тяжело вздохнул.
     - Что-то не так? - спросил Иван.
     - С отцом нелады, - помолчав, ответил Степан. - Когда приезжал продотряд, я сам, понимаешь - сам! помог выгребать у него зерно. Даже посевное. Иначе нельзя было: чтобы обо мне подумали - вот, дескать, как советская власть поступает - своих бережет, а остальных, как липку, обдирает. Нечем было сеять, вот старики и посадили лук да свеклу... Приезжаю к ним, отец тут же уходит из хаты и не появляется, пока я не уеду...
     - Да, ситуация, - крякнул Иван.
     - Да я все понимаю. Тяжело ему - на глазах тает: меньшого сына потерял и со мной нелады...
     - Сейчас всем тяжело. Времена такие, их пережить надо. Верить надо, что все наладится. Такие переломы тяжело даются.
     - Вот как только это отцу объяснить? И мать, глядя на отца, тоже сдает...
     Уже начало темнеть, когда Степан собрался уходить.
     - Не расстаёшься, - Иван кивнул на кобуру маузера, болтающегося на боку председателя ЧК.
     - Мало ли что? - ответил тот.
     - А скажи-ка мне: много оружия у населения?
     - Делали обыски, - ответил Степан. - Отобрали пару мосинских винтовок, наган без патронов, четыре сабли и штык.
     - Это все? После бойни, что была здесь, оружия должно быть больше.
     - Да я знаю. Но ведь не перекопаешь все огороды и степь. Наверняка прячут, да как узнаешь? Ладно, пойду я...
     - Давай, заходи, - простился с чекистом Иван.


     Май выдался необычно жарким - температура держалась около тридцати градусов, не думая опускаться. На бледно-голубом небе не появлялось ни одного облачка. Листва и трава начали чахнуть, сворачиваться и желтеть.
     Июнь не изменил ситуацию с погодой, температура поднялась еще выше. С молчаливого согласия властей рано утром, пока не было душно, старухи и старики организовали крестный ход, надеясь вымолить дождь у бога. Но того, видно, совершенно разморило от пекла и он не обращал внимания на свою паству.
     А в конце месяца пришла новая напасть - на пожухлые всходы налетела туча саранчи, уничтожив большую часть посевов.
     В округе начался голод. Люди ходили, словно тени, а иные падали и уже больше не вставали. Их подбирали на телеги и вывозили за город, где сваливали в воронки, оставшиеся после войны.
     А однажды Иван невольно услышал, как прибежавшая к хозяйке пятилетняя племянница похвасталась, что сегодня она ела человечинку и ей очень понравилось.
     На следующий день Иван прямо с утра явился в местную ЧК и спросил Степана, много ли случаев людоедства зафиксировала их служба? В ответ Степан пригласил его посмотреть, как будут расстреливать татарку Айшу, в доме которой обнаружено корыто, в котором были засолены части человеческих тел, в том числе детских. Когда чекисты вошли в ее дом, на плите в большой кастрюле варилась часть ноги взрослого человека.
     Из каменного сарая, служившего местной тюрьмой, солдат вывел женщину в грязном халате неопределенного цвета. Это был скелет со зверским, безумным выражением лица и горящими злобой глазами.
     Посмотрев на нее, Иван повернулся к Степану:
     - Ты уж давай без меня...
     Несколько дней Иван метался по городу и ближайшим сёлам, пытаясь как-то успокоить население. Но что он мог сделать в отсутствие какой-либо еды? Поездка в Симферополь с просьбой помочь голодающим ничего не дала. Председатель                Крымревкома в ответ на его просьбу подал газету, где красным карандашом была обведена короткая статья. В ней говорилось: "Фунт хлеба в Алупке стоит до ста шестидесяти тысяч рублей. Все ужасы Поволжья имеются налицо в Крыму: целиком            съеден весь скот и лошади, сельское население покидает свои жилища и наводняет города, процент смертности прогрессивно растёт. По шоссейным дорогам Севастополь-Симферополь-Евпатория, в городах, на улицах и близ вокзалов валяются трупы... и брошенные матерями дети".
     - Все понял? - спросил председатель Крымревкома.
     - Понял, - упавшим голосом проговорил Иван. - У нас хоть пять лошадей осталось - бережем их для уборочной компании.
     - Ну, а ты еще плачешь. Беда еще в том, что мой предшественник зимой доложил в Москву, что в этом году Крым способен получить девять миллионов пудов зерна. Нам и выделили соответствующую разнарядку...
     - Как же так можно? Вон что творится - дождей нет два месяца. Сгорело почти все... Люди мрут, как мухи. Съели кошек, собак, птицу, свиней...
     - Скажу тебе по секрету. В Бахчисарае на днях расстреляли семью цыган, зарезавших и съевших четырех детей. В Карасубазаре мать зарезала своего шестилетнего ребенка, сварила и съела вместе со своей двенадцатилетней дочкой. Уже сейчас в Крыму голодает более четырёхсот тысяч человек - шестьдесят процентов населения. Семьдесят пять тысяч умерло от голода. Так что, дорогой товарищ, задача одна - выжить!
     Вернувшись в Джанкой, Иван узнал, что председатель ЧК вместе со своим отрядом куда-то исчез. У оставшегося на дежурстве солдата он узнал, что в одну из ночей в горы ушло пять человек, забрав всех лошадей. Вот их и ищут.
     На другой день Степан, злой и запыленный, со своими людьми вернулся в город.
     - Кто ушел-то? - спросил его Иван.
     - Те, кто были у белых и еще Никита Вялов.
     - Это из комбеда что ли?
     - Он. Ушли с оружием.
     - Не догнали?
     - Где там! Они на конях, а мы пеши. В сторону гор ушли, мерзавцы.
     - Что делать будем?
     - Надо сообщить в центр, пусть пришлют отряд конармейцев. Их надо ликвидировать, иначе жди беды...


     Созревшие поля выглядели жалко - хилые стебли зерновых разрозненно торчали лохматыми кустиками. На сбор урожая бросили всех, кто мог еще ходить. Ревкомовцы, комбедовцы и чекисты проводили все время в полях, следя за тем, чтобы сборщики урожая не ели зерно и не уносили его с собой.
     Но и эти "сторожа" были голодны и старались не замечать,если кто-то из сборщиков незаметно растирал колосок в ладонях и, по-воровски оглядываясь, бросал зерна в рот. Да они и сами, отойдя в сторонку, проделывали то же самое - голод брал верх над сознательностью.
     Когда собранный и обмолоченный урожай свезли в общественный амбар, все поразились - амбар оказался заполнен менее, чем наполовину. Глядя на это, председатель комбеда Федор Сироков грустно покачал головой:
     - Как же зиму-то переживём?
     - А надо еще и выделить на посевное зерно, - добавил Фома Плахов. - Спаси и помилуй нас, Господи!
     - Помог тебе бог в крестный ход? - кинул ему Степан, зло сплюнув на сторону.
     Возле амбара поставили вооруженных чекистов, охранявших амбар круглосуточно.
     Напасти, выпавшие на округ, оказывается, еще не закончились. Через несколько дней в окрестных деревнях появился обоз продотряда, командир которого сообщил, что весь собранный урожай следует отправить в Джанкой.
     Утром отряд продотрядовцев втянулся в город. Его командир Николай Сверчук, собрав руководителей округа, показал им свой мандат, в котором указывалось - забирать все зерно, не оставляя ни на прокорм, ни на будущую посевную.
     - Ты же обрекаешь людей на голодную смерть, - возмутился председатель комбеда. - Все лето люди жили на луке да полыни. Ты вон глянь, сколь людей мы похоронили. До людоедства дело дошло...
     - Не вам одним тяжело, - огрызнулся Николай. - У меня есть приказ и я его выполню, чего бы это не стоило.
     - Ты погодь горячиться, - остановил его Иван. - Человек ты или нет? Неужто не понимаешь, что пришел за смертью?
     - Ты мне на жалость не дави, - отрезал командир. - Я - солдат и для меня приказ - дело святое и обязательное к исполнению. Сам ты, я слышал, воевал, знаешь, что это значит.
     Помолчав немного, он уже мягче продолжил:
     - Я все понимаю, мужики. Такой же приказ получили все командиры продотрядов Крыма. Так что вы - не единственные обиженные. У самого семья голодает, забыли уже вкус нормального хлеба. У младшенького от голода рахит развился. Ну, не могу я вам оставить даже часть урожая. Ну, не исполню я приказ, шлёпнут меня, другого пришлют, а зерно все равно отберут...
     - Ситуация, - вздохнул председатель ЧК.
     - Мало того, - продолжил командир продотряда, - у меня есть полномочия арестовывать, а то и расстреливать любого в случае бойкотирования.
     - Как это любого? - изумился Иван.
     - Так, любого, включая и всех вас, - посмотрел на него Николай. - А в случае активного сопротивления - расстрелять!
     - Кто подписал мандат? - спросил Степан.
     - Председатель Крымревкома, - Николай протянул ему мандат.
     - Крепко, - вздохнул Степан. - Значит, дело в Крыму совсем хреновое.
     - А я о чем? - уже совсем тихо проговорил Николай. - Так-то вот, братцы, такие вот дела. Где зерно-то у вас?
     - Весь урожай собрали в одном месте, - нехотя ответил Иван.
     - А в хозяйствах?
     - Там даже мыши сдохли и их съели.
     - Ладно, - заключил командир продотряда. - Сегодня пройдемся по дворам, а завтра будем загружаться.
     - Тебе помощь нужна? - спросил Степан.
     - Конечно, нужен представитель местной власти, а то получается, что мы, как варяги, налетели, забрали, а вы вроде как в сторонке.
     - То есть ты и нас подвязать хочешь, чтобы нас ненавидели? - вступил в разговор Иван.
     - Не надо так. Порядок изъятия хлеба определен Крымревкомом и не нам обсуждать его.
     - Ладно, - примирительно проговорил Иван. - Приходите вечером ко мне, посидим, поговорим...
     - Вот это другое дело, - согласился Николай. - У меня на такой случай припасена бутыль виноградного самогона, да и закуски немного есть.
     Утром следующего дня к общественному амбару стали подтягиваться телеги продотряда и солдаты начали загружать в них мешки с зерном. Вокруг них стали грудиться местные жители, злыми и голодными глазами глядящие не происходящее.
     Во избежание инцидента чекисты обнажили оружие и встали цепью вокруг обоза. В этой напряженной до предела обстановке командир продотряда подгонял своих людей быстрее заканчивать погрузку. Да и те сами поторапливались, стараясь как можно скорее закончить и уехать от опасного места.
     Едва был погружен последний мешок, командир дал команду трогаться. Обоз медленно двинулся сквозь жидкий строй местных жителей, провожающих отряд ненавидящим взглядом.
     - Что-то тревожно у меня на душе, - вздохнул старый председатель комбеда. - Кабы беды не было...
     - Не попали бы они в засаду, - сказал Иван. - Случаи нападения на обозы с зерном уже были. Вон сколь по горам бродят недобитых беляков...
     - Я упредил Николая, чтобы он поостерёгся в Татарской балке, - отозвался Степан. - В голой степи едва ли осмелятся напасть.
     - О, Господи, - начал креститься председатель комбеда. Дай, бог, нам терпения и смирения.
     Как потом узнали местные власти и население округа, в Татарской балке обоз-таки обстреляли. Был убит один солдат и двое ранены. Но продотрядовцы сумели отбиться и ушли в сторону Симферополя.
     - Наверное наши нашкодили, - пробормотал Степан, узнав о нападении. - Завтра в балку отправлюсь со своими людьми.
     - Ну да, они сидят там и ждут, когда ты к ним заявишься, - усмехнулся Иван.
     - Черт, не знаю, что делать!
     - А ничего. Для ловли бандитов есть специальные отряды. Пусть они и ловят их. А ты со своими людьми нарвешься на засаду, людей только погубишь.
     Председатель ЧК ничего не ответил, а только горестно покачал головой...


     В конце декабря выпал первый снег. В ближних окрестностях воронки от бомб были уже заполнены трупами и засыпаны, рыть могилы у голодного и ослабевшего населения не было сил.
     В этой ситуации Иван распорядился отвозить тела умерших подальше в степь и сваливать в кучу, рассчитывая закопать из весной, когда оттает земля. Против этого решения выступил было местный фельдшер, убеждая, что эта свалка может вызвать эпидемию, которая добьет еще живых.
     - Так иди и сам долби мерзлую землю, - отмахнулся от него Иван. - У меня людей нет.
     - И-эх! - фельдшер с досадой махнул рукой и, ни слова не говоря, ушел к себе.
     - Напьётся, - вздохнул Иван. - И я бы надрался сейчас вусмерть...
     Проводив фельдшера, Иван позвонил к Крымревком. На его счастье, Илларион Семёнович Брыкин оказался на месте. Узнав по голосу Ивана, он бодро спросил:
     - Жаловаться будешь?
     - Плохо дело, Илларион Семенович, - вздохнул Иван.
     - Погоди с жалобами. Все знаю, делаю все возможное. Сообщи своим: сейчас Москва, учитывая наше катастрофическое положение, решила помочь. Уже сейчас к нам идет эшелон с зерном и фуражом. В ближайшие день-два сразу по прибытии начнем развозить по местам, в том числе и вам.
     Скажу больше: в Севастополь, Феодосию и Керчь идут пароходы с продовольственной помощью от американцев, от Межрабпомгола при Коминтерне, от международной организации "Верельф", от еврейской организации "Джойнт", от             миссии Фритьофа Нансена, от Папы Римского, от американских квакеров, от немцев, от зарубежных крымско-татар и мусульман... Весь мир помогает нам. Так что держитесь!
     - Вот спасибо, Илларион Семенович, - поблагодарил Иван. - Первая хорошая новость за весь год.
     - Что-то не слышу радости в твоем голосе, - сказал глава Крымревкома.
     - Так я не понимаю, для чего нужно было отбирать у нас зерно и фураж, вывозить в Россию, а потом возвращать назад? За это время столько людей умерло от голода...
     - Ну, это не нашего ума дело, - отрезал собеседник. - Вы, главное, правильно распорядитесь на месте...
     - Все сделаем, Илларион Семенович. - Когда могут привезти?
     - Со дня на день. Ну, все, у меня совещание сейчас начнется. Не вешайте голову.
     Бережно повесив трубку на рычаг телефонного аппарата, Иван радостно потер руки:
     - Все, живы будем - не помрём!
     От избытка нахлынувших чувств и желания поделиться радостной вестью, он оделся и вышел на мороз. Почти тут же он увидел Степана, который вместе со своим сотрудником тащил пустые сани.
     - Далеко ли собрались? - весело спросил он.
     - Хозяйка ночью померла - сердце не выдержало, - ответил Степан. - Вот и вывозили в степь.
     - Так ты что, один в пустом доме остался?
     Степан молча кивнул головой и предложил:
     - Слушай, перебирайся-ка ты ко мне. Дом большой...
     - Согласен, вместе все веселее...
     - Да уж, веселья полная задница. Аж плакать хочется от полноты счастья. А ты чего такой радостный?
     - Есть хорошие новости, - хлопнул товарища по плечу Иван. - Приду вечером, расскажу. Сейчас пойду приглашать председателя комбеда. Вместе и покалякаем...


     Небольшой отряд всадников, вооруженных винтовками, а кое-кто еще и саблями, молча продвигался по ночной заснеженной степи. Руководил ими бывший унтер-офицер Шматко, служивший прежде в армии генерала Май-Маевского.
     Завидев вдалеке окраину Джанкоя, Шматко поднял руку, призывая отряд остановиться. Когда бойцы обступили его, командир распорядился:
    - Вот вы, - он ткнул пальцем в Никиту Вялова и бородатого мужика, бывшего пластуна, - подберитесь к хате командира ЧК - вон у него свет в окошке. Посмотрите, что да как, и сюда. Лошадей оставьте метров за триста, а дале один пусть подберется и осторожно глянет, кто там гулеванит. Да идите не по снегу, а по проплешинам, где снега нет - он хрустеть будет и обнаружит вас.
     Те, на кого указал командир, молча кивнули и тронули коней.
     Ждать их пришлось недолго. Возвратившись, они доложили, что в хате гулеванят и комиссар, и председатель местной ЧК, и председатель комбеда и даже командир продотряда, привезшего провиант.
     - Вот и хорошо, накроем их разом, - сказал Шматко. - Значит так: вы двое опять проберетесь к хате и в окошко - пару гранат. Остальные - пеши к амбару, где зерно. Ножами снимем часовых. Как только краснопузые ринутся на взрывы гранат, поджигаем амбар.
     - Ясно, чего там, - нестройно ответили подчиненные.
     - Тогда с богом!
     Не доезжая до хаты с освещенными окнами, Никита слез с коня, передав повод напарнику. Сам же тихо начал красться, придерживаясь не занесенной снегом земли.
     Оказавшись возле окна, Никита. не раздумывая, метнул в него одну за другой две гранаты.
     Вскоре послышалось, как к месту взрыва с криком бежали красноармейцы, а возле амбара разгорелась стрельба - снять тихо часовых, видимо, не удалось...