Обычные происшествия

Всякое бывало.
Пожар на борту.
Отказ генераторов над океаном.
Посадка с аварийным остатком топлива.
Разгерметизация на высоте десяти километров.
И много всего другого, что могло привести даже к гибели.
Но нас ведь учили это предотвращать!
И учили неплохо.
Я даже усиленно старался не понимать, что означают расширенные зрачки и  побледневшее лицо товарища рядом. Знал, что это страх, но не до конца понимал его. Просто начинал действовать, как учили, а где-то в груди вдруг появлялся плотный комок, перекрывавший все остальные ощущения. И потому было не до чувств. В таких ситуациях я не помнил своего учащённого дыхания, и даже сердце, казалось, замирало в первые мгновения осознания опасности. И лишь потом, много позже, начинало биться сильно, ударяя в висок током крови.
Это «много позже», как оказывалось, занимало несколько секунд.
…Когда на космическом обеспечении постановщиком помех, в районе Алеутских островов, я увидел внезапное несогласованное движение стрелок генераторов на панели энергообеспечения самолёта, у меня оставалось всего две секунды, по инструкции, чтобы отключить станцию. Рассогласование генераторов – вещь смертельная, когда работает помеховая станция. Наши запускали с Байконура очередной спутник. Супостаты-янкесы распустили уши по всей Аляске и Алеутам, чтобы отследить телеметрию. А мы, одной боевой парой Ту-16ПП, давили их помехами с помощью «Стеблей». Это название бортовой станции радиоэлектронной борьбы.  Её мощность почти как у ГЭС, благодаря чему она подавляет все радиокомандные диапазоны. Малейший обратный ток при рассогласовании генераторов или их отказе – и пожар, который не потушить ничем. Просто факел в небе.
Две секунды на то, чтобы этого не случилось. Я развернул кресло и дотянулся до аварийного отключения станции помех. Сорвав пломбу, рванул вверх предохранитель и пару раз вдавил красную кнопку до упора. Тут же доложил командиру о действиях и мотивации. Как зафиксировали самописцы и магнитофон, отключение с момента рассогласования заняло секунду с четвертью. А по ощущениям казалось секунд двадцать или тридцать. И только потом у меня тряслись руки и ноги. Когда представил, как самолёт сгорает за семнадцать секунд на высоте десяти вёрст в полутысяче километров от ближайшей суши.
На земле, когда вернулись, заменили отказавший генератор.
Обычное дело.
…Во время пожара в зоне пилотирования, кажется, было проще.
Тренировочный полёт в зону.
Висели рядом с  Сахалином.
Погода идеальная.
Океан солнца и неба!
И… дым...
Пыхнуло серо-белой волной хорошо, плотно.
Появился он внезапно откуда-то снизу из-под катапультного кресла.
Миллионы мыслей одновременно. Голова взорвалась недоумением, предположениями, удивлением.
Но глаза по привычке метнулись к главной панели, рефлекторно запоминая высоту, скорость и курс, показания генераторов. Высота - четыре с половиной, скорость - пятьсот семьдесят, курс на восток, в Охотское море. До сих пор эта картинка помнится, как будто нарисованная лично.
«Командир, дым в кабине!» - левая рука ещё давила на кнопку переговорного устройства, а правая уже подтягивала кислородную маску. Командир, Иваныч, рыкнул в СПУ отрывисто и зло: «Экипажу надеть и подтянуть кислородные маски!»
И, повернувшись ко мне всем телом, крикнул: «Посмотри, откуда дым!»
Сашка, правак, вцепился в рога штурвала и поставил ноги на педали.
Но я, ещё до слов командира, каким-то необыкновенно расширенным боковым зрением оценивая происходящее в кабине, уже отстегнул привязные ремни и парашютные лямки, соскользнул с кресла и, согнувшись в рогалик, пытался определить место возгорания. Ушло секунды три, пока из-за дыма не увидел пробивающийся язык открытого пламени рядом с алюминиевым люком бомбоотсека. За люком, в тридцати сантиметрах, видимые в плексигласовый иллюминатор, серебристо отсвечивали тридцатилитровые баллоны бортового жидкого кислорода. Тоже картинка в памяти хранится, словно было вчера.
Горел один из блоков радиолокационного прицела.
Потянувшись вверх к панелям, я отключил тумблер электропитания прицела. Огонь превратился в маленький уголёк. Дальше было совсем просто. Сорвав со стойки огнетушитель, размером с ананас, я три-четыре раза прыснул из него в расстопоренный и вытащенный блок, где разглядел закопчённые высоковольтные лампы и оплавленную проводку. «Угольки» погасли. Задание пришлось прервать и возвратиться домой.
По дороге я размышлял о том, как здорово, что приучился работать с оборудованием в кожаных перчатках. Высокочастотный блок при загорании раскалился так, что кожа перчаток от соприкосновения с металлом скорчилась и побурела.
Перчатки пришлось выбросить.
О страхе. Конечно, он приходит. Потом. Когда сознаёшь, на каком тонком волоске были от непоправимого. Но страх оказаться слабаком или неумёхой превосходил все остальные. Думаешь не о себе, а о тех, кто рядом. Всё-таки, экипаж – это огромная силища, практически семья. Даже если ты новичок или просто «подлётываешь» с другим экипажем в силу обстоятельств...