Вопрос

I

Утро. Хмарь. Откуда столько ненависти в небесах, что уже третий день дождь целенаправленно пытается превратить чернозём алтайских полей в однородную квашню? Судя по чавканью твоих калош, у него это прекрасно получается. Да, калоши ты полюбил, после того как стал проводить выходные в своём деревенском домике с верандой, выходящей окнами в поле. Здесь вообще теряют свой смысл большинство тех предметов одежды, за которые так боролся в алчных очередях городских распродаж.

Здесь, в отсутствии мощеных тротуаров и грязеуборочной техники, зародился свой стиль. Деревенский? Нет – свободный, удобный, практичный, погружающий в недельные депрессии лучших стилистов Москвы. И, не договариваясь, его тут придерживаются все. Пайетки на платье могут служить лишь средством сбора паутины при посещении уборной, да пугать соседских собак, больше привыкших наблюдать менее яркие заплатки на хозяйском жилете начала двадцатого столетия. 

А роскошь? Роскошь здесь – не блистать многокаратным якутским бриллиантом, отстукивая ритм по неоновому танцполу туфлями из Италии, начищенными до такой степени, что дама, глядя в них, может подправить свой макияж. Роскошь здесь – электричество после девяти, да и твой золотой «Бисмарк» на шее не будет блестеть без света, а только болтаться чугунным бессмысленным грузом.

Так что там про чавканье? А, ты же идёшь к уже полюбившемуся озеру. Да и тропинка тоже полюбившаяся, и эти две корявые берёзы, и бурундуки. Хотя сегодня они, как живность, имеющая хоть какие-то следы интеллекта, не выползают из своих подземных сухих ходов. Обычно по утрам тебе больше нравится по этой местности пробежаться, но сегодня твои «Адидасные» кроссовки (кстати, имеющие здесь хоть какой-то смысл) рискнули бы превратиться в механизм по сбору компоста, естественно, без возможности возврата былого лоска и «адидасности».

На подходе к озеру тропинка ныряет в небольшой полупрозрачный лесок. Нынешняя концентрация влаги в воздухе заставляет благоухать каждую иголку хвойных исполинов, что не может не радовать тебя – жителя бетонного мегаполиса. Даже «следы» недавно проходивших лошадей не отторгают, а какими-то органичными нотками дополняют композицию ароматов этих свободных земель. Свободных от грязной политики и высокой моды, от карьерной зависимости и маркетинговых внушений.

Если сосед выльет тебе на голову ведро отборных помоев, голова будет чище, чем после прочтения свежих новостей из утренней прессы: аннексия, эмбарго, дефолты…  но это там, далеко, где-то, у кого-то, а тут морось третий день, и поэтому надо не упустить момент сбора грибного урожая и опередить торговцев оными на трассе.

Проходя по лесу, вдруг вспомнил, что не стоит наступать на мокрые корни, повсеместно перебегающие тропку. Вспомнил уже в полёте. Хряпнулся. После недлительного монолога, обращённого к дереву, пустившему тот самый корень, проскочила мысль, что местным диалектом ты владеешь в совершенстве и, в принципе, вечерком у магазина вполне можешь подискутировать со здешними философами на тему влияния магнетизма луны на благосостояние сельского жителя. Любимые калоши спокойно ожидали тебя метрах в трёх от места выброса мимолётных эмоций.

Кто-то очень властный над законами бытия захотел ветер: не подобрать другую причину, объясняющую внезапное его возникновение. Промозглый ветер не только выдул все плохие мысли из твоей головы, но и начал разгонять уже осточертевшие, испоганившие эти выходные тучи. Остановился, прислушался к себе, а приозёрный ветер и вправду хорошо негатив выдувает. Душу-то не выдул? Расстегнул куртку, пошурудил ладонью по груди. Нет, на месте душа. Крепко держится, ни одному техасскому торнадо не вытянуть её оттуда. Нравится, наверное, твоё бренное тело, лишь изредка по ночам позволяет себе отделиться, чтобы слетать на какое-нибудь там собрание душ. Эти мысли привели к умилению: ты прям как тибетский йог, который познал сущность мироздания. Хотя, кто знает, что единение с природой может творить с человеком?

Вот с такими мыслями ты и подошёл к самой кромке водохранилища, вдохнул прохладу – камышами пахнет. Хотя – это, скорее всего, илом потягивает, но дабы не прерывать немую беседу с собой на астральные темы, пусть будет камышами.

Грешен. Свои внезапно открывшиеся способности к размышлению о высоком подкрепил вытяжкой из шотландских трав, терпеливо настоянной до сорока объёмов. Раньше вроде и не баловался таким в светлое время суток, но сегодня фляжка с коричневатой душистой жидкостью как-то сама оказалась в куртке.

В таком состоянии, наполовину отключившись от постылой реальности, можно выведать у космического хранилища знаний разгадки многих извечных вопросов, но на один простой ты, почему-то, ответ найти не мог: «Зачем я сюда пришёл?» По привычке? В более милостивую погоду ты, спасаясь от раскалённого, как ядерный реактор Фукусимы, солнца, одним прыжком помещал своё расплавленное тело в прохладу водоёма, чувствуя при этом, как миллиарды электрических разрядов омолаживают каждый атом твоего организма. Не завелась ли в этом заурядном сибирском озере стайка скатов, так полюбивших издеваться над тобой?

«Ну и зачем в такую мерзость я сюда припёрся?» – устремив свой взгляд наверх, всё пытался найти объяснение нелогичной прогулке, но космический архивариус отказывался тебя сегодня обслуживать.

II

– Привет, спортсмен!

С каких это полей, интересно, собирают свои травы шотландцы, что с тобой камыши заговорили? Забавно получилось. Надо ещё разок приложиться к блестящей фляжке.

– Чего употребляешь?

– Виски, – совсем заигрался ты в друида, понимающего язык природы. Ладно, поди, никто не слышит.

– Опять пришёл мне всю рыбу распугать?

Недалеко от берега водяная рябь ласково убаюкивала маленький красный поплавок, абсолютно не давая вовремя среагировать на возможную поклёвку. И, конечно, стоило его заметить до твоего труднообъяснимого с точки зрения психиатрии  диалога с растениями. Складывая имеющиеся факты и грамотно продолжив ассоциативный ряд, ты заглянул за камыши. Ну конечно. Там сидел человек, и то, что он – рыбак, похоже, догадалась даже внезапно проплывшая мимо ондатра.

– Привет, дедуль. Не заметил тебя сразу. А почему «опять»?

– Кхе-хе-хе! Так ты вообще за это лето на меня, видать, впервой посмотрел. Сколько раз ты мимо меня тут сигал в воду, да ещё и со своим воплем «Ну-ка Зина!»?

– Вот чёрт! А я думал, что по утрам здесь один, – и, ощущая лёгкую неловкость, промямлил. – И это… я там про Фукусиму вообще-то кричу… ну так, традиция. Неплохой, значит, ты дед маскировщик, раз только сейчас я тебя обнаружил.

– Кхе-хе-хе! Обнаружил он! Сам я обнаружился, маскировщик.

Его дурацкий смех, больше похожий на кашель злорадного гнома, немного раздражал, но в целом рыбак казался добродушным.

– Если бы девка какая тощая в этих камышах стояла, ты б её сразу заприметил. Вы ж, столичные, только на своих газелей разукрашенных пялитесь, да тарантасами дорогими любоваться можете. А нам люди – ценность. Особливо свежие, не надоевшие, – потерев такой же красный, как поплавок, нос, дед поправился. – Бабы ваши обморочные, конечно, тоже люди, но ценности в них не вижу. Места, разве что, в койке меньше занимают.

Старик взял паузу, после которой уже давно приготовленная беломорина наконец-то стала источать струйку сизого дымка.

– Тут тебя уже все знают. И про тебя всё знают. Даже больше, чем ты сам.

– Нормально разведка у вас тут трудится! Ну и какие басни про меня поют уже? – разговор начал тебя забавлять.

– Спортсмен, говорят, завёлся. По утрам пока соседи глаз продирают после вчерашнего, он уже по полю бежит, к озеру что ли. Ну а дальше я им повествовал, чем ты тут промышляешь, кхе-хе-хе, – то ли поперхнулся дымом папиросы, то ли смеялся местный «весельчак». – Не пойму только, на кой бес в такую пору тебя притащило?

Дед терпеливо ждал ответ, а может и не ждал, но всё равно ничего адекватного произнести ты не смог.

– Не самоубиться ли ты нынче задумал? – ошарашил рыбак.

– С чего это ты?

– Ежели так, то там подальше обрывчик.

Старик впервые за время беседы повернул свою голову и посмотрел на твои ноги.      

– Вон сколько грязи на калоши накрутил, шагнёшь в них с обрывчика – и ровно до зимы будешь окуней моих кормить. Кхе-хе-хе. Прям фильма про итальянских мафиози, – блеснул он познаниями синематографа.

Что такое? Твою пожизненную способность молниеносно отвечать на любую язвительную реплику этот киноман непонятным образом заблокировал? Вроде и рот открыл, и воздуха набрал, и связки на месте, а разум отказывается сгенерировать фразу, представляющую тебя, как образованного человека. Не по себе стало? Ну да, лучшее, что ты сейчас смог придумать, чтобы оправдать открытый рот – это поднести в очередной раз немного полегчавшую фляжку.

– Чем кормишься, спортсмен? Витаминка какая-нибудь химозная? – не уставал подкалывать тебя дед.

– Да отстань ты со своим спортсменом! Говорил же, виски у меня там.

– На кой енто тебе? У меня дочура висками кота закормила, на рыбу теперь даже не смотрит, – старик как-то грустно посмотрел в сторону поплавка. – А с мышами он этими сухими харчами, видать, ещё и делится.

Ты, конечно, понял, с каким изобретением любителей кошачьих тварей идёт ассоциация, и заторопился доказать деду, что ты всё-таки от мира сего.

– Нет, у меня здесь напиток алкогольный, ароматный такой. На, распробуй, а то вы тут кроме водки сивушной, однако, ничего и не пробовали. Про культуру пития я вообще умолчу.

На твоё удивление старик не отказался, и даже как-то поторопился попробовать предложенное зелье, как будто ты мог передумать и отобрать заморский гостинец. Зараза, не поморщился ведь даже: видать, закалённая глотка рыбацкая и ракетное топливо пропустить внутрь может.

Дегустатор вернул тебе пустую фляжку, молча закурил, прищурился. То ли не понравилось совсем, то ли в его голове мириады нейронов обрабатывали информацию, полученную с рецепторов языка. Ты ему не мешал и терпеливо ждал вердикта, тебе начинало нравиться такое странное общение с не менее странным собеседником. Тебе даже показалось, что сейчас он выдаст тебе Ответ. Ух, да ты опять, как тот йог в Гималаях, начал философствовать. Теперь ты придумал, что Ответ на вопрос о причинах твоего желания находиться здесь должен быть написан с большой буквы.

– Ни одной травки не узнал, – прервал полёт твоей мысли рыбак. – Чужое всё какое-то.

– Не понравилось? – почему-то не удивился ты.

– Кхе-хе-хе, – вернулся к своему обычному состоянию дед, – просто на кой бес я живу в алтайских степях? Чтобы баловаться непонятными чужими травками? Души в них нет, энергии.

Старик поставил перед собой грязную кружку, достал помятый алюминиевый сосуд, налил.

– Не все у нас водку сивушную хлещут. Про культуру питья ты там что-то заикался? Я, в отличие от тебя, из горла отведать свою настойку не предлагаю. Я культурно, из кружечки, – его взгляд излучал надменность.

– Чем потчевать будешь, хозяин, – с опаской ты посмотрел на не очень чистую кружечку, одним своим видом способную охладить кровь главного санитарного инспектора района.

– Я сам настойку творю. Из травок местных и корешков. В каком настрое подходишь к кружечке, то и получишь. Плохо тебе – раз, и нужная травка успокоит, веселиться хочешь – корешок какой сработает, а бывает просто на берегу посидеть помолчать бы – так окромя дурман-травы и не слышишь другие, – вполне подробную инструкцию по применению выдал местный сомелье.

Ну что. Не будешь же старика обижать, да и самому интересно стало проверить чудодейственность микстуры. Настроение-то – Ответ получить. Авось найдётся в дедовом причудливом купаже нужный корешок.

Чтобы не наблюдать на кружке слои микрофлоры эпохи неолита, прикрыл глаза и отправил порцию сомнительного настоя себе во чрево.  Жидкость разлилась десятками ароматов, то благоухая чем-то медицинским, то сводя зубы от горечи, то сладостью радуя язык. А потом… а потом как бы ты сильно ни сжимал веки, слёзы предательски проступили наружу, грудь будто разучилась дышать, а в горле застряла шаровая молния. Мать моя! Да там же градусов семьдесят!

В голове кровь билась о виски, словно волны о прибрежные скалы: ты даже отчетливо расслышал шум прибоя. И казалось, океан хочет тебе что-то сказать, но ты не понимаешь языка морской воды. Захотелось прыгнуть в эту голубую бездну, она ведь как космос – огромное безвоздушное пространство, хранящее в себе несметное количество тайн. А вдруг там есть филиал того самого храни…

– Кхе-хе-хе! – словно ударом кувалды по голове вернул тебя в реальность гном-астматик. – Вот это мужик! Даже рукавом не занюхал. Вставай уже, а то я запереживал, не отошёл ли ты.

Море из головы пропало, ты лежал на примятых камышах и наблюдал, как этот алхимик употребляет свою порцию эликсира.

– Зять у меня хиляк. Разыскала дочура в городе себе мужичка, а с ним не поговорить, не выпить. Да и сама изменилась. Изнежилась. Сортира зимой чурается.

Рыбак, явно голодный до разговора, протянул тебе пугающую кружечку. Руки, не повинуясь приказам мозга, потянулись навстречу магическому угощению.

 – Там вообще у вас деньга правит бал, – какой-то компонент настойки, а может, и самый этиловый из них,  вызвал у деда монолог рассуждений. – Вы на всё ради деньги готовы. Друзей предавать, здоровье гробить, по головам сослуживцев ходить, а сильные мира сего и войны всюду затевают, прикрываясь неведомой им доблестью. Вы для деньги живёте. Живёте, чтоб город стоял. А тут деревня стоит, чтоб люди жили. Вон их сколько брошенных, без людей, но стоят. Приходи – живи. А оставь вы город хоть на месяцок – развалится. Хотя я не люблю слово «деревня», я наши просторы называю Свободные земли.

Ты незаметно вздрогнул: буквально с час назад твою голову посещало такое же высокое словосочетание. Тебе даже показалось, что старик украл эту мысль, считав её из твоего сознания под действием своей психотропной микстуры.

– Да, хороши корешки, – хоть какой-то звук ты извлёк за последние минут пятнадцать, но до конца не был уверен, удалось ли тебе это произнести вслух.

– Кхе-хе-хе! Сам Велес растит, а я по лугам брожу собираю, – успокоил тебя старик, показав своим ответом, что акустическое продолжение твоя мысль всё же имела. – Меня тут многие Пантелеймоном-целителем прозвали, тот вообще все травки, видать, знал.

– Прям как Вахромей Атаманов, – ты как-то бессознательно бросил в атмосферу фразу.

Вон что, тебе просто ненавязчиво вспомнилась картина с изображением Пантелеймона, посвящённая сибирскому знатоку флоры Атаманову.

– Ты знаком с Николаем Константиновичем? – радостно подхватил рыбак разговор об искусстве.

– Каким Николаем?

– Атаманова в образе Пантелеймона Рерих ведь накидал?

Накрывший тебя недуг неразговорчивости удвоил свою силу. Откуда этот завтрак приозёрных комаров так осведомлён в сфере живописи?

– Не знаком… Я слишком молод для того чтобы хотя бы в теории можно было предположить наше общение с Николаем Рерихом, – и снова твой вывод звучал растяжно и неуверенно.

– Чтобы общаться с мастерами, не обязательно жить с ними в одну эпоху, – сельский говор у деда внезапно исчез, а вибрация его голоса пронизывала, будто ты разговаривал с тибетским мудрецом.

На мгновение тебе даже привиделось, якобы у него огромная седая борода, а в глазах искрились два арктических хрусталика льда.

Старик отвернулся и стал собирать свои рыбацкие причиндалы, между делом снова наполнил кружечку, не закрывая сосуд, стал ждать: очередь наслаждаться дьявольским коктейлем была твоя.

– Подойдёшь к картине, бывает, расслабишься, отбросишь все ненужные думы о трудностях бытия, любуешься, – рыбак плеснул в опустошённую тобой кружку последние капли душистой влаги. – В какой-то момент понимаешь, что автор стоит рядом и сам рассказывает тебе о величии гор, о чистоте тамошних ручьёв, о судьбе человека, так старательно прорисованного на полотне. А то и сам оказываешься по ту сторону холста. Стоишь рядом с мастером, а он с тобой советуется: не слишком ли размыта идея произведения.

В это время ты уже, закрыв глаза, мчался на белоснежном коне по этим Свободным землям. Густая грива его развевалась так, что тебе не было видно ни дороги, по которой нёс скакун, ни роговидного отростка посреди его лба. Небо было не голубое, небо было фиолетовое. Хотелось его потрогать, постучаться. Жеребец остановился, ты посмотрел вниз: вы стояли на пике необъяснимо высокой снежной горы, и огромное звёздное полотнище, колыхаясь под порывами стратосферного ветра, задевало тебе макушку. Ты протянул руку вверх и уже за что-то ухватился…

– Пойдём, помалясь, – старик словно знал, в какой момент тебя вышвыривать из видений. – Хорош нам уже тут зябнуть.

Голос рыбака звучал не призывно. Он снова выглядел, как простой сельчанин и всего лишь предлагал тебе переместиться домой.

– Пойдёмте, – не долго думая ответил.

Ты даже не заметил, как перешёл с ним на «вы».

– А где это вы тут на картины-то смотрите? Галерея передвижная дорогой ошиблась и через ваше село проезжала? – Наконец-то и ты умудрился съязвить.

Дед оценил поползновение.

– Кхе-хе-хе! Я давно рисование полюбил. Дочь привозит альбомы дорогущие с фотографиями картин. Свет отключат вечером, я керосинку заведу и любуюсь сижу. Да, вживую мне эти творения вряд ли увидеть можно… Ладно, покостыляли. Только не торопись слишком.

– Что, дедуль, здоровье уже не то?

– Нет. Просто это здесь незачем.

Он замолчал. Он увидел твоё молчаливое согласие с высказанным. Он угадал твоё появившееся желание присоединяться к местной безмятежности хотя бы на выходные.

Ты медленно брёл по лесу, переступая корни,  и уже сам старику рассказывал, что в городском муравейнике люди постоянно куда-то спешат, бегут, несутся, не глядя по сторонам. В этой суете не замечают мелочи, иногда такие важные в этой жизни. В погоне за эфемерными благами перестают радоваться простым вещам. Про добро вообще ни слова, только «Мне-мне-мне». Даже время летит в утроенном темпе: бац – и уже пятница! А что ты успел сделать за эти пять дней? Да вроде бы всё, что руководитель наказал. А что ты успел сделать для себя?

– Кхе-хе-хе! Во тебя понесло-то! Пошли ко мне, в гости тебя приглашаю. У меня там пара бутылей вдохновения имеется. А по дороге ты мне поведай, что ещё за Фукусима у тебя там?

III

За спиной скрипнула калитка, лязгнул ржавый засов, пришли.

– А, это ты, бать, – из дверей показалась заплывшая рожа, причём эта опухоль была неотъемлемым атрибутом немелкого стариковского сожителя.

– Племяш мой, – познакомил дед.

– Бать, плеснёшь своей?

– Гори в аду, пёсья морда, тебе бы только настойки моей дюзнуть, – предстал рыбак перед тобой в новом амплуа сурового воспитателя.

– Не только дюзнуть, – басом обиделся детина. – Я же вон баню протопил, как ты просил. Воды натаскал и даже веник запарил.

– Ай-ай, всё, не бурчи, плесну. Не отстанешь же.

Уже не обращая внимания на яростные препирания твоих новых знакомых, ты рассматривал опёртую на забор удочку. К удилищу примотана леска, на леске – поплавок, ниже пару шариков груза, а дальше шло то, что так заинтересовало тебя в данном нехитром приспособлении. Точнее, там ничего больше не было.

– Дедуль, а где крючок-то? – нескромно перебил ты раскричавшихся родственников. – Ты тину, что ли, в озере ловил?

Племянник, посмеиваясь себе под распухший нос, удалился в избу, а «рыбак» раздражённо посмотрел на тебя, будто ты задал вопрос, на который даже слабоумный ответ знает.

– Я же там сижу каждый день. Примотай я крючок – рыбу давно оттуда всю повытаскал бы.

– Так и зачем…

– Затем, что хорошо мне так. Я с природой хожу туда пообщаться, на вольных птиц посмотреть, ветер послушать, душу встряхнуть, да обратно вставить в оправу тела моего. Вот ты сегодня, зачем туда пришёл? Мерзость – ни загореть, ни искупнуться.

– Сам не понимаю, – пожал плечами, будто двоечник у доски.

– Душа у тебя мается, не на месте она. Видно же. Вот и повела тебя искать решение.

Старик резко повернулся и зашагал в сторону бани, ты невольным рабом потянулся за ним.

– Дай отдохнуть телу – отдохнёт и душа маленько, – дед, а следом и ты нырнули в закопчённое помещение. – Думаешь, удобно ей там, в таком скрюченном сидеть? В баньке доброй телеса свои распарь, да посильнее. Чтоб сил осталось только прилечь опосля и дух свой отпустить ненадолго. Пущай полетает, солнышком зарядится. Да в распаренное тело с радостью вернётся и будет нежиться, как в перине… Дурында! Куда ты в трусах в парную-то, скидывай там и дверью хлопни сильнее, чтоб жар не сбегал.

Дед махнул маленьким стеклянным флакончиком, из него что-то брызнуло на стены. Ты аккуратно потянул носом обжигающий воздух: аромат хвои доставлял большее наслаждение, чем прилипшая к спине смола. На стены ты решил больше не облокачиваться.

– Шапку надень, – проворчал хозяин усадьбы. – А то так удалишься в эйфорию, что нам потом с племяшом тебя от каменки отскребать придётся.

С этими словами на круглые раскалённые  камни опрокинулся ковш с водой. Казалось, она, даже не коснувшись гальки, переходила в невесомое состояние пара. Он же в свою очередь кинулся вдоль стены по направлению к тебе и успевшему взгромоздиться на полог деду. Зажарило.

Ты и до этого не избегал приглашений друзей посетить баньку да замахнуть там с ними пару стаканов пенного, но когда старик принялся орудовать берёзовым инструментом, ты понял – то была не баня. Веник загонял жар так глубоко в организм, что твои кожные покровы казались бесполезной марлей. Кровь неслась по артериям в турбулентном режиме, ступни горели. Ты словно выжигал огнём мусор, так долго копившийся внутри.

Тысячи хорошо обученных ниндзя втыкали сюрикены в твоё распаренное тело – это банщик вылил на тебя бадью с ледяной колодезной водой.

– Теперь отдыхать, – старик был как военный наставник.

Словно невольная кукла ты выполз в предбанник, растянулся на скамейке, как велел тебе перст властного хозяина, и облегчённо выдохнул. Выдох получился таким протяжным, что тебе показалось, с ним вышел и дух. Положил руку на грудь: опустело как-то там. И вправду улетел.

Глаза не закрывал. Всюду плавали разноцветные круги и звёзды, тело парило. Сквозь эту пелену рассмотрел два хрусталика льда в глазах старца, поглаживающего свою длинную седую бороду.

– Ты вопрос не задал, – голос его, разрывая грудную клетку,  громоподобно звучал откуда-то сверху.

«К чему вы это?» – произнести вслух свою мысль ты не смог, но, казалось, собеседник тебя слышал.

– Ты всё время смотришь на меня так, как будто ждёшь какой-то Ответ.

У тебя уже не было ни удивления, ни страха. Ты лежал обездвижено, как морской зверь, выброшенный огромной волной на сушу. Ты мог только слушать.

– Сначала задай вопрос. Искать ответ на не поставленный вопрос глупо, бесполезно и мучительно. Когда есть трудности и  задачи, решить их не сложно. Совсем иначе, когда всё прекрасно, всё на месте, жизнь течёт полноводной рекой, а тебе неспокойно, гармонии нет. И худшее – не можешь понять, какую задачу не выполнил, что не даёт полноценно наслаждаться удачно сложившейся жизнью. Просто на этом этапе ты всё выполнил. В большинстве правильно. Ты ищешь Ответ на вопрос с другого уровня. Уклад твоего бытия привычен и устраивает, но надо где-то ломаться, переходить на ту, другую стадию. Развиваться телесно и духовно. Стать красивым с обеих сторон оболочки твоего мирского тела. Тогда ты увидишь, в чём твой вопрос. Ну и Ответ ты найдёшь с такой же лёгкостью, как и на все предыдущие.

Тело твоё охладилось, взгляд стал ясней, и ты решил присесть. Перед тобой сидел распаренный рыбак, сплошь покрытый прилипшими берёзовыми листьями. Убирать их не торопился, ему даже нравился оригинальный наряд. Он прям так, закутавшись в полотенце, пошаркал калошами к выходу. Не оборачиваясь, простым стариковским голосом прохрипел напоследок.

– Вино перестаёт бродить, когда заканчивается сахар. Если его оставить в том же бутыле, оно закиснет. Иди домой, мне спать пора. Судя по небу, завтра чудный рассвет намечается. Хочу урвать у него кусочек энергии… ну ты понял, где я буду. Кхе-хе-хе!

IV

Говорят, по вечерам, затопив камин, сам Сатана садится за рояль и сочиняет мелодии для будильников.

Одну из них ты сейчас как раз сквозь полусон прослушивал. Знакомое утреннее тормошение за плечо заставило тебя открыть глаз и посмотреть в сторону нарушителя твоей дрёмы.

– Вставай, уже шесть. Нам к девяти в город надо. У меня сегодня планёрка с утра.

Ну да. Сегодня понедельник. Простой тривиальный понедельник с самой маленькой буквы «п».

– А ты и вправду места в кровати мало занимаешь…