Одичавший Север

Так начал я эти воспоминания, нашедши среди бумаг у себя на книжной полке письмо от 05.07.2012 г., за номером и подписью директора музея им И.С. Шемановского, что в городе Салехарде (полное название у музея длинное, как дорога до Салехарда).
Письмо начинается: «Уважаемый» и что музей выражает «искреннюю признательность и благодарность за принесенные в дар бронзовые подвески», которые в быту народов Крайнего Севера используются для украшения женской одежды, и, что, несомненно, они (бронзовые подвески) займут достойное место в этнографической коллекции музея.
Приятно сознавать, что Вы… не остались безучастным к делу сохранения историко-культурного наследия… И Ваше имя навсегда сохранится в летописи нашего музея».
Письмо просто просится в рамку – и в иконный ряд.
Каково, однако! Вот так, как говорится, «без всякой драки» угодил я «навсегда в летописи».
Письмо датируется 2012 годом, а предметы эти пролежали у меня, дай Бог памяти, лет 50. Я вспомнил о них, когда, зайдя на кафедру, узнал, что собирается группа на конференцию в Салехард. А вспомнив, попросил зайти в музей и передать музею эти многострадальные подвески.
Так вот, в году 62 прошлого столетия от московского института в Заполярье послана была геологическая партия – конечный пункт пос. Тазовский. Мне пришлось сопровождать людей и грузы. Из Салехарда до базовой точки добирались гидросамолетами. Было семь или восемь рейсов. Я летел с последним. Гидросамолет пробежал по воде, остановился у причала, сколоченного из досок, и по доскам этим были перенесены последние рюкзаки и спальные мешки. Гидросамолет, выстрелив с треском черным дымом, отвалил, зашумел винтами и, беря разгон, ушел в голубое белёсое небо.
Наступила тишина. Спокойное взморье отражало небо и сливалось с ним. На прибрежном песке лежали наваленные вещи и оборудование, доставленные предыдущими бортами.
Вещи были, но вот людей не было.
Я стал оглядываться и прикидывать, куда могли уйти рабочие. Налево, если стать спиной к воде, вела дорога в поселок, но видно было, что в этом направлении исчезнувших искать не приходилось. Я  долго вглядывался в пространство тундры, пока не заметил, как мне показалось, что какие-то точки странными зигзагами двигались по направлению ко мне. Точки приближались, и скоро я понял, что это и есть искомые люди и что они двигаются так, как будто играют в футбол, пасуя друг другу мяч. Но откуда у них мяч? Мячей в отряде не было. Наконец они приблизились настолько, что я мог разглядеть не только их, но и тот предмет, который они использовали как футбольный мяч.
То был человеческий череп.
Не могу сказать, как я выглядел в этот момент, но заметил, что приближающиеся ко мне резвящиеся щенки, разгоряченные гоньбой, стыдливо умолкали.
 – Это откуда?
– Там кладбище. И показали в ту сторону, откуда пригнали череп. Я подумал, что лопаты при них не было. Я был далек от мысли, что стал соучастником преступления. Меня занимал вопрос: как и когда они это успели? А мне уже объяснили, что «гробы» стоят на поверхности, и похвастались, что они набрали два рюкзака черепов.
– И зачем?
– Мы из них наделаем настольные лампы.
Я еще подумал, что неизвестно, какую заразу они могли подхватить, роясь в гробах, и что скажут аборигены на такое варварство. По моим понятиям, аборигены могли и пострелять их. Поодиночке. И правы были бы. И опять же, не заставлять этих «гробокопателей» отправляться на кладбище и исправлять то, что они исковеркали.
Наконец меня прорвало. Впоследствии доморощенный юморист охарактеризовал этот момент так: «Дар речи ты потерял, остались одни матерные слова».
Как тут было не растеряться? Меня окружали не какие-то там дефективные детишки. Студенты второго, третьего курсов Губкинского нефтяного института! В экспедицию устроились с целью подработать.
Где прятали черепа, не знаю, предполагаю, что зарыли на чердаке барака в шлак. Бронзовые амулеты, которые эти представители грядущей цивилизации «прихватили попутно», «прожарили» в термостате при температуре 110 градусов. Держали в термостате сутки.
Черепа они таки увезли в Москву. Амулеты оставили. Так они оказались у меня.
История давнишняя. Как и сама история малых народов.
Мои опасения касаемо мести аборигенов за разоренное кладбище были напрасны. Коренных жителей, проживающих в поселке, почти не осталось. Те, кто остался, представляли собой зрелище жалкое. И вообразить себе невозможно было, что народ этот сможет защищать себя, свою землю, своих предков.
Отделяемые водой залива от поселка, на полуострове стояли чумы. В чумах обитали рыбаки. Когда лед сковал залив, я отправился в гости. Как потом выяснилось, я поступил в высшей степени дипломатично. Небольшое отступление. Я захватил с собой бутылку водки. Я поступил так не из каких-либо расчетов и соображений. Просто не следует приходить в гости с пустыми руками.
Еще отступление. В поселок продукты сроком на год завозили раз в году. По воде. В числе общего перечня входили и вино, и водка. Лето на Севере, как известно, короткое, а морозы крепки. Вино быстро замерзает. Поэтому вино продают в первую очередь (даже в кристаллах), а водку придерживают. Исключение только для «белых людей» (прямо со склада). А посему водка ценилась высоко.
Не буду останавливаться на самом знакомстве и пребывании в тот раз в гостях. Я не просил за принесенную водку ни песца, ни рыбы. Я произвел хорошее впечатление, что способствовало знакомству дальнейшему. В одну из встреч я осмелился показать Виктору рисунки амулетов. Виктор по национальности хант, крещенный, но почитает шамана и живет по древним укладам своего народа.
Забыл сказать, что я побывал на том месте, где бесчинствовали московские варвары. На слегка возвышенном месте среди тундры было выбрано сухое место под кладбище. Умерших заворачивали в шкуры и укладывали в ящики. Некоторые вместо ящиков помещались в лодках, что указывало на прижизненное занятие. Теперь ящики были перевернуты, то, что было завернуто в шкуры, разворошено.
Виктор поведал мне, что такие амулеты привезены на Север купцами «еще при царе». Амулеты – украшения женские. Каждый амулет «заговорен шаманом». Заговор на здоровье ребенка или указывал на то, что эта женщина считала себя дочерью солнца или луны, или земли, или, например, земли и луны. Амулеты эти пришивались к праздничному головному убору и располагались на спине. Общий вес амулетов мог достигать нескольких килограмм, и таким образом не позволял ветру проникать под одежду (под воротник).
От Виктора же узнал я много о верованиях, обрядах и образе жизни коренных жителей Севера, тех, кого в просторечье приехавшие называют пренебрежительно «аборигены».
Я перечитал то, что получилось, и с огорчением должен был признаться самому себе, что не сумел я «заклеймить зло».
Сожалея так, позвонил я давнишней знакомой и пожаловался ей на собственную неумелость и еще пытался рассуждать об отсутствии культуры. Она молча слушала и вдруг голосом мудрой тетки моей остудила мой пыл.
– Стоило ехать в тридевятое царство. Ты помнишь Трубихина (наш общий знакомый)? Так вот он рассказывал, что сам видел, как на Ваганьковском кладбище со стороны Беговой по весне ручьи размыли могилы, и мальчишки откопали череп и играли им, как мячом, в футбол.

Я был очень доволен подаренным мне окончанием этого рассказа.
          Но, тут, как нарочно, по телевизору показали малолетку маджахеда, который гонял, как футбольный мяч отрезанную голову заложника. Я еще раздумывал над таким стечением фактов, когда из разговора с человеком, мнение которого мне не безразлично, узнал о случаях подобных, происходящих в разных местах и в разное время.
        Вспомнили, что когда перезахоранивали прах Гоголя, среди ответственных лиц находились просвещенные люди. Один просвещенный «товарищ» снял с покойника сюртук, и сукно этого сюртука  пустил на переплет, правда, первого тома книги Гоголя «Мертвые души», а другой  «товарищ» из ребра Гоголя сделал вешалку. Оррригинально!   
       Обсуждая, таким образом, вспомнили мы коломенское кладбище. Собственно сам древний город Коломна с его кремлевской стеной, монастырями и церквями занимал территорию от тех мест, где река Коломенка впадает в реку Москву до условных окраин, где естественно было отведено место под кладбище. На этом месте возвели церковь и место, отведенное под кладбище, обнесли красивой оградой.
      
        Дальше начиналась территория, где со временем выросли заводы и где селились рабочие с этих заводов и именовались эти обитанты – голытьбой.  Отсюда и название пригорода – Голутвин (как говорят историки). Со временем эти территории стали составляющими одного города, в центре которого оказалось кладбище. Кладбище отцами города решено было снести и на этом месте организовать «Парк культуры и отдыха». И решение было выполнено, но ограду не тронули. Очень красивая ограда. 
        Я вспомнил, что еще, будучи школьником, я не то, что на спор, а так, после разговоров о мертвецах и нечистой силы, возвращался от товарища. Была зима, темнело быстро, и нужно было пройти мимо кладбища. Это можно было сделать двумя путями обойти кладбище вдоль ограды, или пройти через кладбище. Второй путь был много короче. Его я и выбрал.
         Это небольшое отступление. А о коломенском кладбище вспомнили потому, что когда кладбище ликвидировали при помощи бульдозера «неприглядные картины возникали сплошь и рядом».
        И в разговоре  опять вернулись к вопросу о культуре, и обсуждение закончили, вспомнив давнишний анекдот.
        Раздается телефонный звонок. Секретарша снимает трубку – «Алло».
      – Скажите, это прачечная?
    –   Х…….я . Это министерство культуры.
        Вот так и живем.