Пасха и люди

                ***


Как мы знаем, Пасха в православии всегда являлась уникальным праздником, и даже – праздником праздников. Тем самым, подчеркивалась особая надмирность этого события – даже в сравнении с другими чудесами Евангелия. Воскресение Христа – это не просто сверхъестественное событие в ряду других; это – сверхъестественное самого сверхъестественного, тот исток, где сверхъестественное получает силу быть таковым. И в этом смысле можно было бы сказать, что Пасха – это даже не праздник праздников; это больше, чем праздник. Иными словами, если уж говорить о главном празднике в православии, то это – Рождество. Но если у западных христиан Рождество как праздник затмевает собой Пасху, то у нас – нет. Рождество остается величайшим праздником, но его затмевает не другой праздник, а Воскресение Христа, Сама Жизнь Воскресшего в Его Церкви, когда уже не люди вспоминают евангельское событие, но оно случается с нами и в нас. Ибо Пасха – это то, что перерастает саму идею праздника и призывает нас к одному – стать Пасхой, преобразиться в воскресших. Иногда разницу между западным и восточным христианством видят в следующем: западные христиане делают акцент на Рождестве, и это отражает более рациональное восприятие христианства, ибо родиться – каждому дано; в православии же явный акцент сделан на Пасхе, ибо это более мистическое восприятие евангельской веры, т.к. только Единственному дано воскреснуть на третий день, как предсказано Писанием. В этом есть правда, но правда не вся: ведь и Рождество Христово – событие сверхприродное; родиться так, как родился Христос, сохранивший при этом девственность Своей Матери, - было дано только Сыну Божьему.
Другая часть правды состоит в том, что для Православной Церкви Пасха всегда была вершиной спасения человечества и самим осуществленным спасением, в то время как западные исповедания всегда указывали в сторону Страстей Христовых. И в этом мы не можем не ощущать характерную особенность нашей веры, удержавшей от первых христиан почитание Пасхи как краеугольного камня христианства; Рождество же, как известно, стало праздноваться христианами только в третьем столетии. Пасха – как вершина горы, где мы соединяемся с Богом. Для спасения важны все моменты Боговоплощения – зачатие, рождение, чудеса, страдания. Но только Воскресение делает их моментами искупления Иисусом человеческой природы. Христос пострадал за нас, и это великое таинство, глубины которого нам никогда не вместить; но Он воскрес, и только здесь совершилась полная победа над дьяволом, только здесь Бог встретился с человеком навечно – чтобы больше не расставаться. И потому апостол Павел предупреждает нас: «а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1Кор. 15, 14). Сами по себе Страсти не могут еще сокрушить дьявола – если Господь Иисус не восстанет из мертвых. Католическое подчеркивание самодовлеющего значения Страданий Христовых для спасения, - оттеняет роль Воскресения, делает его фактически ненужным. Получается, Господу можно было не воскресать, коли спасение даруется уже смертью на Кресте! А если Он все-таки воскрес, то в этом видят всего лишь доказательство Его божественности, некий «дополнительный вклад» в вечное блаженство христиан, но пафоса Пасхи, этого Торжества Света над Тьмой, - не ощущают.
Посмотрите на иконы: католический акцент сделан на реалистичности страданий Бога в человеческой плоти, - на изображениях Распятия католики постоянно под-черкивают боль Спасителя, пролитие Им крови, натурализм смерти. Но где же тут победа над смертью? Да, Он «смертию смерть поправ»; однако сокрушение державы смерти происходит позднее. Вот разорвалась завеса в Иерусалимском храме; вот произошло землетрясение; вот усопшие святые воскресли и явились многим (Мф. 27, 53). Держава смерти в агонии. Спаситель умер, и сходит во ад. Характерно, что в католической живописи этот сюжет в основном исчезает уже в позднем средневековье: когда необходимо изобразить Воскресение Христа, католики, начиная с 15 века, изображают Спасителя, восстающего из гроба со знаменем победителя. Это прекрасно, но производит впечатление «нечувствительности к Пасхе». В этом не ощущается Света Воскресения, когда весь мир залит огнем Победившего Иисуса.
В православии же икона «Воскресение Христа» изображает именно сошествие во ад. Почему? Здесь чувствуется благоговение перед непостижимостью Пасхи: ведь никто не видел сам момент Воскресения Господа; следовательно, изобразить это нельзя. Поэтому изображали сошествие Христа во ад, когда Он, возлежа плотью во гробе, душой сходит в преисподнюю, чтобы блистанием Божества умертвить ад. Надо видеть византийские, а затем русские иконы сошествия во ад; надо видеть это золото божественного света, который своей бесконечной силой изгоняет тьму ада, разбивает его двери, сокрушает его кандалы. Это как свет Преображения, но ярче самого Преображения, ибо на Фаворе Христос только на мгновение приоткрыл мощь Своей божественности, а здесь она явлена в Своей неприступности всему кромешному мраку. И ад сотрясен до основания; ад лежит в обломках, и поднимается пыль над ним; ад вынужден отдать свои жертвы – тех, кто ожидал Спасителя и должен быть с Ним в раю; ад получил смертельный ожог от божественного огня и лежит в издыхании. Дьявол посрамлен, и дни его царства сочтены; он теперь не владыка ада, а всего лишь временщик, который знает свой срок. Не изображая сам миг Воскресения, на этой иконе православные иконописцы запечатлевали вездесущую власть Сына Божьего и Сына Человеческого над жизнью и смертью – пред которой и ад не устоит. Но это власть не тирана, который может сокрушить все сущее одним прикосновением, это власть Владыки мира, добытая в невиданном доселе сражении с сатаной; мощь, явленная в космической битве со всеми силами ада; это всепроникающие божественные энергии, пронзившие ад вплоть до дна темной бездны. Это сила, обнаруженная в подвиге величайшего самоуничижения Господа, когда Он сошел на землю и вкусил все бессилие падшего человеческого рода вплоть до позорнейшей смерти на кресте и спуска в тартар. И в момент, когда достигнуто дно в схождении Господа в мир и даже ниже мира – в само царство тени, - Он горит пламенем высочайших из самых высоких небес, - и ад в ужасе и безумии бежит от Него, и как змея, жалит себя в хвост. В величайшем самоумалении Бога мы видим Его всепревосходящее восхождение, и эту именно высоту божественного отражает православная икона «Схождения во ад». Потому она по праву именуется иконой Воскресения, ибо в Воскресении Богочеловек явлен во всей высоте Своего величия.
Но кто мы, люди, перед этим величием Воскресшего? Мы можем без труда найти себя в Евангелии. Мы как апостолы – избраны Христом, но как они - разбегаемся, когда Христу грозит опасность, и его собираются арестовать. Клянемся в верности Господу до конца, но, как и Петр, отрекаемся от Него – и не трижды, а бесчисленное количество раз. Кто из нас пребывает вместе с Ним в Его Страстях? Мы видим там лишь апостола Иоанна, несколько Его учениц, и Пречистую Мать. Надо ли говорить, что каждый христиан должен пройти путь Пресвятой Марии: духовно зачать в себе Господа, духовно родить, разделить Его Страсти, и первыми встретить Его Воскресение, чтобы причастившись Ему, затем быть взятыми на небеса Христовы? Но пока мы не узнаём Воскресшего Господа, как Магдалина, принявшая Его за садовника; не узнаем, как двое учеников по дороге в Эммаус. Не верим женщинам, которые утверждают, что гробница пуста и Он воскрес. Боимся убедиться в Его Воскресении, и исповедать веру в Воскресшего, находясь в запертой горнице «страха ради иудейска» - как апостолы.  И тогда Он Сам приходит в запертую горницу, не отворяя дверей, Сам являет Себя нам, но мы, как Фома, все равно готовы окончательно поверить в Пасху только, если Господь покажем нам лично раны от гвоздей. И Он, Воскресший, показывает нам эти язвы креста – для этого достаточно придти на богослужение в храм и приобщиться Его Телу и Крови.
В богослужении, связанном с Пасхой, есть важный момент. Великая Суббота, плащаница Христова выставлена для поклонения. В эти пречистые ткани был, словно младенец, запеленат мертвый Христос – дабы мы не были запеленаты смертью, дабы мы освободились от этих тканей, как Господь еще во время земной жизни, освободил Лазаря, воскресив его. И Христос Воскресший, уничтоживший тиранию дьявола, выходит из этих тканей, не разворачивая их, ибо ткань не могла быть препятствием для Его прославленной плоти, - Он просто прошел сквозь нее. Сегодня благодаря исследованию Туринской плащаницы, мы можем подтвердить эту особенность светоносного Тела Иисуса, проникающего как свет через стекло. Его плоть отныне сбросила вериги земной материи и являет собой райское состояние святого блаженства. И вот, плащаницу уносят в алтарь – все, время пребывания в пещере-гробнице закончилось, но пасхальная всенощная еще не началась, и время воскресения не наступило. Мы стоим между смертью и воскресением Христа. Мы стоим над этой пропастью тленного времени, отделяющую нас от Господа и Бога, - стоим, и боимся перейти по этому мосту в божественную вечность, откуда вскоре раздастся ликующий глас спасения: Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав. Стоим и жаждем чуда, ибо только Воскресение умершего Бога может сделать нашу жизнь жизнью и прекратить отравление ее ядом смерти. Стоим, ожидая откровения Пасхи, - и как будто обычного времени нет вовсе: за эти несколько минут между унесением плащаницы в алтарь и началом всенощной мы заново переживаем всю историю человечества от Адама до нас, нынешних. Все эти тысячелетия прожиты только затем, чтобы завершиться и исполниться в Его Воскресении – наполнившись Его предвечным сиянием. И вот, пришла полнота времен, заключенная в вечности: мы зажигаем свечи, слышим колокольный звон и воспеваем «Христос воскресе!» - сами превращаясь в этот пасхальный огонь, пасхальный звон, - оказываясь извечным гимном Воскресшему Спасителю. Превращаясь в этот пасхальный воздух, который по всему бесконечному миру разносит воистину благую весть – веселитесь, ибо Воскрес Распятый, как и предсказывал!