Таможня даёт добро или теория коррупции. Кладбище

   Ночь. Тишина. Кладбище. Жуть. Он уже  безропотно  копает. Внутри   что-то  сломалось, воли сопротивляться почти  не  осталось, слёзы непроизвольно  катились  по щекам.  Обида  и  боль  жгли  душу, ноющие и сдавленное как  тисками  сердце ушло куда-то вниз, в пятки.  Перед  глазами  стоял  родной  аул  и  родные  горы.  Как  там  хорошо, почему он  сюда  поехал? За что? Что он такого сделал?               


                Да  работал  без  разрешения,  да  регистрацию  не  продлевал, почти  все  так  делают.  Он  нечего  не  вез,  и  с  трудом  понимал,  что  от  него  хотят, что спрашивают на слабо знакомом языке.               


                Четыре  часа  длился  допрос,  он  отпирался,  как  мог. Большой  и  толстый  всё  время  кричал  и  ругался,  он  был  злой  как  шайтан,  маленький  вел  себя  вежливо  и  даже  шутил,  казалось,  он  хочет  помочь.  Стандартная  тактика  при  допросе один   добрый  полицейский,  другой  злой.  Когда  пришло  время  ставить  подпись  в  протокол,  азиат  отказался.   Он  не в чем,  не  виноват,  почему  надо  расписываться,  кто  виноват,  чьи  пистолеты,  пусть  тот  и  отвечает.


                Может  зря?  Может  надо   поставить  подпись,  и  пусть  отстанут.



                Толстый  ревел  как  бык  и  стучал  кулаком  по  столу,  маленький  перестал  притворяться  добрым  и  ударил  рукой  в  живот,  а  ногой  в  пах.  Именно  он  схватил  за  грудь   и  потянул  куда-то  за  железнодорожные  пути.  Там  оказалось  кладбище. Зачем  кладбище? Почему  кладбище? За  что?



                В  этом  месте,  кажется,   уже   копали.  Лёгкий,  летний  дождик   слегка  смочил  почву,  и  сначала  земля  поддавалась  легко. Только  приходилось  слишком  часто  чистить  лопату,  от  налипающей  грязи.  Дрожащие  руки  постоянно  роняли  инструмент, черенок  лопаты  и  руки  были  все  измазаны   липкой  грязью. В  грязи  было  всё  лицо,   грязь  была  на  одежде,и  в  душе  всё  было  испачкано,  вокруг  была  одна  грязь.  Затем  стало  тяжелее. Грунт  пошел  сухой  и  плотный,  не  угрызёшь. Из-за  большого  количества  камней  каждая  вырытая  лопата  давалась  с  трудом.



                Разгоняя кладбищенскую  тишину,  нарушаемую  только  лязгом  металла  лопаты  по  камням,  пропел  одинокий  соловушка.  В  стороне,  на  близкой  станции, подражая  стаду  коров,  проревел  тепловоз,  далёкий  от  проблем  людишек  копошащихся  ночью  на  погосте. Голубой, лунный  свет  заливал  кладбище, рождая  забавные  тени,  отбрасываемые  магильными надгробиями и крестами. Из-за  соседней оградки,  не вмешиваясь в  происходящие, с  интересом  наблюдала  тень  Люцифера. Злорадная ухмылка застыла на каменном,невозмутимом лице, уродливую голову украшали маленькие  рожки.



                Макар  тряхнул  головой, отгоняя  навалившийся  морок. Фонарик  садился,  его  свет  тускнел.  Утомил  этот  упертый азиат.               



                Макар  и  Сашка   Швед  работали  в  паре. Макар  проверял  документы,  а  Швед  осуществлял  досмотр. В  этом  купе  следовал  один  пассажир,  полу  испуганный,  почти  немой,  что  значит  слабо  знающий  русский  язык,  азиат.  Обладающий  излишне  крупной  комплекцией  Саня  не  поленился.  Забрался  на   верхнюю  полку,   и  открутил  люк  в  межпотолочное  пространство  вагона.  Оттуда он  извлёк  грязный  пакет,  внутри  лежало  четыре  травматических  пистолета. Из  девяти  купе  вагона, только  в  одном  Саня  решился досмотреть  межпотолочку, это  была  удача.   Но развить  успех  не  вышло.               



                До  отправки  оставалось пара  минут,  успеть - бы  снять  потенциального  нарушителя. Задерживать  поезд  для  конкретного  разбирательства  и  выявления   хозяина  было   нереально.  Каждые  пять  минут  задержки  вызывали  дикую  истерику  у  начальства, море  соплей,   и  слюни  во  все  стороны. Все  были  в  курсе,  что  тридцать  минут  крайне  мало  для  нормального  оформления  состава  и  пассажиров, а  брать  на  себя  ответственность  за  задержку  очковали.  Спокойствие  для  своей  командирской  задницы  было  важней,  чем  результат  и польза  для  дела. Всем  было  по  барабану когда  рядовые  инспектора,  рискуя  сломать  ноги  или  свернуть  шею,  постоянно  выпрыгивают  на  ходу,  часто  не  успев  покинуть  тронувшийся  состав,  добираются  своим  ходом  с  соседней  станции.



                Упрямый  пассажир  спутал  все  карты. С  самого  начала  были  сомнения,  что  это  его  груз.  После  испытания кладбищем  сомнений  не  осталось.  Товарищ  просто  оказался  не  в том  месте, и   не  в  то  время. Конечно,  некто  и  не  планировал  лишать  его  жизни. Неплохой  показатель,  обещая  немало  не  приятностей,  грозил  стать  бесхозом.



                Где-то    далеко,  в  поселке за  станцией,  раздался  неуверенный, пока  ещё  сонный  голос  петуха.   Тень  Люцифера  исчезала,  медленно  погружаясь  под  магильную  плиту.  Наступало  утро.               



                –   Эй!   Чингачгук! Хватит лопату  мучить,  давай  вылазь.  Пошли,  покажу,  где  морду  лица  вымыть. - Голос  Макара  был  спокоен и беззлобен, нечего личного, только работа.


                Азиат,  подозревая  подвох, не зная радоваться или готовится к новым мукам  не  спешил  покидать  яму  вырытую почти по пояс. К  чему - это  маленький  вновь  становится  добрым. Отмыв,  неудачливого  пассажира  вечером  отправили  на  родину. Вряд  ли  после  всего  пережитого  он  рискнёт  когда – либо  вернутся  на  заработки.



                А  через  месяц, оперативным путём, от стукачей, ой, извините, доверенных лиц, выяснилось,  хозяин  травматов  проводник.  В  течение  двух  месяцев   его  добивали  всеми  возможными способами. Постоянно  делали  запись  в  журнал  бригадира  состава  о  неготовности    к  контролю,  отправляли  телеграммы  в  депо,  выворачивали  вагон. Тот всё верно понял, и не  стал  ожидать  подкинутой  травки  или  патрончиков. И  в  скорости  сам  уволился.