осторожно окрашено

...я отлепил взгляд от картины, что висела напротив, так и не сумев разглядеть ее. Глаза резало от сигаретного дыма, что становилось все больше похоже на подкрадывающуюся из глубин сердца истерику. Плакать в столь немилом месте мне не хотелось. Расплатившись и натянуто улыбнувшись официантке, я покинул бар.
 Улица встретила меня мелкой водяной пылью в воздухе, назвать которую дождём - преступление. Однако свежесть была как раз последождевая, такая, которая разрешает закурить снова: ты вдыхаешь полной грудью тёплый и влажный воздух, лёгкие радостно расправляются, голова наполняется оттенками головокружений, но в подсознании в этот момент просыпается злой карлик, который шепчет тебе изнутри - "видишь, ты вполне себе живой, и следующая сигарета тебя точно не убьёт".
Этот монолог подсознания может затянуться (обычно так и бывает) надолго, ведь я не люблю сигареты, процесс курения мне не доставляет удовольствия, да и, в силу неуклюжего вида моих верхних конечностей,с сигаретой выгляжу я более чем глупо. Сейчас, к слову, эти аргументы не вызвали и тени сомнения. Только вдруг удивился тому, почему курение "перед смертью" (во время и после) стало классикой жанра.
Итак, американская табачная фирма что есть силы принялась травить меня, тлея оранжевым огоньком перед носом (руки в этом деле я использую редко), а я зашагал в направлении, известном одному богу. Для ясности: направление это, я полагаю, известно всем и каждому, кто проживает в моём городе. Речь идёт о том, что логического объяснения выбора этого направления у меня не было. Да и быть не могло, так как цели не было даже малейшей. Я просто брел, шаркая подошвами остывающий асфальт. К слову сказать, отсутствие логики стало немного образом жизни: неожиданное и ничем не обоснованное ( что ещё хуже - не объяснённое) предательство... не только как человека и личность, но и как часть (очередной - скажете вы) любовной истории, отбило веру в логику напрочь. Да пока отбивало эту самую веру - не больше сотой доли секунды - заодно попало по жажде жизни и прочим таким вещам. Скверно.
Вечер не оказался пригожим для долгих прогулок, как ни крути. Водная пыль с переменным успехом пыталась стать дождём и даже ливнем. После шести перекрестков, двух намоченных сигарет и трёх луж отыскать на мне сухую одежду не засмущав меня при этом стало трудной задачей.
Последние ленивые троллейбусы редко проплывали мимо, вид у них был уставший, тёплый оранжевый свет внутри заставлял думать о доме. Не о том доме, что теперь: руины, поле битвы, на котором я потерпел поражение. Все в нем относилось к Ней, доказывало Ее существование. Поэтому, вызывающие тоску троллейбусные приглашения домой, игнорировались.
Тревога, так бурно кипевшая во мне последние три дня, сменялась безразличием. Я не перестал любить Ее, нет. Не забыл запаха волос, линий Ее тела, голос. Все это надёжно хранится в моей душе. И даже больше - это и есть моя душа. Осознание того, что Она от меня ушла пришло сразу, а вот мысль о том, что это делает Ее счастливой, что Она все равно где-то есть, и этого достаточно для того, чтобы быть счастливым и мне в какой-то мере, посетила меня только теперь.
Влага в воздухе вновь собиралась дождём, что так вовремя вернуло меня к реальности, в которой я находился уже на самом краю города. Редкие горбатые фонари уже принялись освещать пустые улицы, один из которых, впрочем, поставил перед собой цель - освещать автобусную остановку, с чем прекрасно справлялся. Я сдался и решил отправиться домой, чтобы опустошить бар и в алкогольном бреду уснуть в каком-нибудь самом дальнем и пыльном углу, положив под голову Наши мечты, укрывшись Ее именем.
Остановка, выдергиваемая из мрака моим знакомым фонарем, заставила перестать сердиться на троллейбусы и принять их приглашение. Медленно, огромным неповоротливым китом, я взял курс на стеклянное сооружение, заклеенное расписаниями и объявлениями с ног до головы. Усевшись, я закурил и вновь опустился на дно своего сознания, где только и было, что вопросы, ответы на которые лежали, конечно, на поверхности. Но расстояние с моего дна до поверхности было и остаётся космическим.
- что делать дальше? - говорю я вслух, совершенно не заметив, что рядом на остановке стоит девушка. Рыжая девушка с ещё детским, но уже серьёзным лицом, большими глазами, цвета которых я не понял, невысокого роста. Общее впечатление от неё было в одно слово - меланхолия.
- Что, простите? - отвечает вдруг. От голоса ее я впал в истерическое спокойствие. Мягкий, как пух, но высокий и громкий. Возможно, если бы не такие сомнительные обстоятельства, она могла бы звучать слаще.
Остановив поток своих мыслей примерно на описании тридцатого закона мироздания, я вдруг становлюсь ясновидящим: - скамейка, на которой я сижу - окрашена?
- верно. - говорит. И обнажает тонкой улыбкой ямочки на своих щеках.
- присядешь рядом? - предлагаю я, грустно улыбнувшись. Да так грустно, что, если бы не дождь, она точно заметила слезу на моей щеке. Для меня становится ясно: это мой сигнал SOS в мир живых людей. Я улыбаюсь уже не грустно, но скорбно.
- мой номер - говорит она и указывает на приближающийся автобус. Но, неожиданно для себя, я ловлю в ее глазах оттенки сомнения. Странно, ведь район не самый безопасный, на часах совсем темно, вокруг больше никого нет, а она, кажется, хочет остаться. Но этот вопрос занимал меня не больше секунды, после чего я вновь плавно опустился на своё мягкое илистое дно. Но для, можно сказать,проформы ответил: жаль, а я только что придумал ответ на вопрос "что делать дальше?".
Двери автобуса со скрипом открылись, впустив, надо полагать, мою случайную собеседницу, затем снова скрипнули. Автобус укатил прочь, но я этого не видел. Взгляд мой был сосредоточен исключительно под моими ногами: меня привлек блеск мокрого асфальта.
Я дрогнул, когда ее рука стянула с меня капюшон. Она сидела рядом на окрашенной лавочке. - Меня зовут Аня - неуверенно промурлыкала она - так что же делать дальше?
Такой поворот событий поначалу даже обрадовал меня. Есть, значит, свет в конце тоннеля. Но, горький опыт молнией среди ясного неба напомнил мне, что свет - это и есть конец.
Моя улыбка была нервной, если не истерической. Я мысленно пожалел укативший в темноту автобус, после чего шепотом сказал: я имел в виду, чего делать не стоит. Не стоит больше искать на остановках человека, который готов присесть рядом на твою свежевыкрашеную лавку. На моей - места живого уже нет.
С этими словами я резко встал, с соответствующим звуком отлепляющихся джинс от крашеного дерева, и ушёл, ни разу не оглянувшись.