Зов крови 02

Глава 1,
в которой читатель знакомится с главным героем нашего повествования
Пашкой Ивановым, и становится свидетелем странного ночного
происшествия со световыми и звуковыми эффектами.

СССР, Ленинградская область, посёлок городского типа  Мга, май 1973 года.

Ночную тишину двора по улице Железнодорожной в небольшом пристанционном посёлке Мга Ленинградской области разорвал резкий звук взрыва. Следом - ещё несколько, нарастающей мощи, и почти половина стёкол кирпичной пятиэтажки, выходящих во двор, вылетели из оконных рам. Яркие вспышки взрывов сменились отблесками огня, охватившего стоявшие во дворе дровяники и пристроенные к ним гаражи.
То, что взрывам предшествовала яркая синяя вспышка, не видел почти никто – в три часа ночи спали почти все, кроме бабы Нюры, страдавшей бессонницей (и любопытством). Одинокая старушка, потерявшая в войну мужа и вырастившая четверых детей, сейчас жила в однокомнатной квартире. Все дети выросли, выучились и разъехались, кто куда. Осталась баба Нюра одна-одинёшенька, страшно скучала, а была она натура деятельная, и от нечего делать совала свой нос в чужие дела.
Вот, например, вчера вечером слышала она скандал в соседней квартире, где жили Ивановы. Хозяин, Семён Иванов, работавший монтером путей, последние годы частенько закладывал за воротник, а сильно выпимши, колотил свою супружницу, Тоньку, почём зря. Повод для скандала был обычно один – Сёма орал на благоверную, что она, шалава, принесла ему нагулянного сына в мае 58-го, как раз через 9 месяцев после фестиваля молодёжи и студентов в Москве. Тонька, и правда, была в это время в Москве на курсах повышения квалификации, но в измене не сознавалась, отрицала все самые очевидные факты.
Баба Нюра понимающе ухмылялась – ну-ну, а то не видно! Старшая дочка Ивановых, Светка, выросла красавицей – стройная блондинка с голубыми, как у отца, глазами, аккуратным, слегка вздёрнутым носиком, очень похожая на мать и отца. Она взяла лучшее из внешности родителей, и по праву слыла первой школьной красавицей. Парни за ней так и увивались. Как говорится в старом еврейском анекдоте – многие пробовали, хвалили, но замуж не брали. Возможно, виной был её вспыльчивый характер, а может, кандидаты в женихи смотрели на Светкину матушку, Антонину Сергеевну, и с ужасом думали, что Светка, лет эдак через пятнадцать, станет маминой копией. Тоня, в молодости бывшая красавицей, после двух родов (и нескольких абортов, баба Нюра знала точно – недаром в поликлинике санитаркой столько лет отработала) обрюзгла. Некогда высокая грудь третьего размера пообвисла, на боках появились складки жира, а густые светлые волосы, в молодости с трудом поддававшиеся расчёске, стали резко выпадать, потускнели, и причёска Тонькина была сейчас «три волосинки в шесть рядов», как выражался её муженёк.
Сам он, Семён Михайлович (как Буденный, веселилась баба Нюра, только без усов и без коня), тоже уже перешёл в другую весовую категорию. Бывший спортсмен – разрядник по боксу, спорт он забросил ради бутылочки, всё не мог простить жене её неверность, и по пьяни поколачивал её. Если Тонька начинала орать, он тут же хорошо поставленным ударом посылал её в нокаут. Допивал бутылку, и с чувством выполненного долга, мол «поучил шалаву», шёл спать на диван. Иногда не доходил (здоровье было уже не то), и падал на подступах к лежбищу. Тонька, придя в себя, кряхтя, затаскивала семипудовую тушу на диван – а ну как кормилец простудится, заболеет, что тогда делать? Несмотря на все побои, она продолжала жить с мужем, и даже по-своему его любила. Да и он, несмотря на все претензии к неверной жене, от неё не уходил – может, по привычке, может, из-за дочери, Светки, которую он любил и баловал всю жизнь, одевая, как куклу, снабжая деньгами на развлечения, и выполняя все её прихоти. То, что дочка тоже «слаба на передок», как и её мамаша, счастливый отец не замечал (а. может, и не хотел замечать, пусть деточка радуется жизни, пока не замужем, а потом – это мужнины проблемы).
Иногда, под раздачу попадал и сам предмет обвинений – пятнадцатилетний Тонькин сын Пашка (а Сёма был уверен, что он и рядом не лежал, когда эта шалава сына зачинала).
Пашка был высоким брюнетом с ярко синими, как у матери, глазами, довольно большим носом с горбинкой и тонко вырезанными ноздрями, спортивного телосложения, выглядел несколько старше своих лет – ему вполне можно было дать лет семнадцать – восемнадцать. Учился он «ни шатко – ни валко», те предметы, какие ему нравились (немецкий, труды, автодело, начальная военная подготовка, физкультура) он осваивал успешно. Даже дополнительно занимался. Остальное – так, лишь бы из школы не выгнали за неуспеваемость. Хотя ему легко давалась алгебра, русский (кроме заучивания правил – писал он довольно грамотно, но ни одного правила запомнить не мог, а, может, не хотел).
Так вот, вчера вечером, а был праздник – 9 мая, сильно выпивший по случаю Победы Семён, по обычаю, стал измываться над безответной супругой, заехал ей в глаз кулачищем. Тонька взвизгнула от боли, глаз тут же заплыл. В это время домой заглянул Пашка. Жил он, по случаю наступивших тёплых деньков, в сарайке, во дворе. Там он чувствовал себя независимым, меньше встречался с задолбавшими в конец родственниками – что с матерью, вечно донимавшей поучениями, что со спивающимся звероватым «отцом семейства». Терпел он только сестрёнку – она было девица хоть и вредная, языкастая, но единственная в семье понимала его, помогала с деньгами, таскала из дома для него еду и одежду.
Так вот, Пашка заходит, а Семён ему прямо у порога:
- Что припёрся, бляжий сын? Денег не дам. Ты мне никто. И кормить тебя я больше не намерен. Иди к чертям собачьим отсюда, это моя квартира, я её горбом своим заработал!
- Сёма, ты что? Он же ещё ребёнок! Куда он пойдёт? – попыталась вступиться мать, но Семён пошёл в разнос:
- Ах, ты, шалава, ты ещё вступаться за этого паскудыша будешь? На тебе, - и Семён со всей пьяной дури всадил кулачище жене в живот.
Та сдавленно охнула, и осела около стены.
У Пашки глаза побелели, и он, как учил его старшина Поросюк, коротко, почти без замаха, ударил пьянчугу в солнечное сплетение. Когда тот, изумлённо закатив глаза от боли, загнулся, Пашка с ноги въехал тяжёлым яловым сапогом в ненавистное пьяное мурло. Семён икнул и повалился на пол.
-Ещё мамку, гад, тронешь, убью! – прошипел Пашка.
Он подошёл к матери, убедился, что она приходит в себя, спросил:
-Мам, скорую вызывать?
-Да не надо, сынок – с невольным уважением в голосе ответила Антонина, - Я ничего, привычная. А вот ты зря его так, теперь совсем жизни не даст…
- Ничего. Побоится! Ну ладно, я пойду к себе…
- Сынок, так там холодно, поди, ночью то. Ты бы потеплее оделся, да одеяло ещё одно взял.
-Ну, свитер возьму коричневый, а так у меня всё есть. Друзья помогают…
-Ты уж прости меня, Пашенька, виноватая я …
-Ладно, мам, я пошёл…
Взяв краюху чёрного хлеба и банку кабачковой икры со стола, Пашка побежал вниз по лестнице. Соседняя дверь бабы Нюриной квартиры с тихим скрипом приоткрылась.
- Тонька, ты как? Давай синяки обработаю, да и живот посмотреть надо – не повредил ли чего…
-Спасибо, баба Нюра, я сама, а то Сёма и на тебя озлится. Иди, от греха подальше, он не простит, что кто-то узнал, как его, КМС по боксу, мальчишка пятнадцатилетний вырубил….
Баба Нюра ещё тихонько поохала, а затем, затворив дверь, пошла на кухню попить чаю, успокоиться и осмыслить только что увиденное и услышанное. Налив крепкий чай в большую полулитровую кружку с алыми маками, она добавила пару ложечек (для здоровья) Рижского бальзама, недавно присланного младшей дочкой Леной. Та вышла замуж за латыша и живёт в Риге, работает на парфюмерной фабрике «Дзинтарс», неплохо зарабатывает, и периодически балует матушку подарками и денежными переводами.
Устроившись уютно на своём оборудованном у окна «наблюдательном пункте», бабуля занялась своим любимым делом – неторопливо прихлёбывая горячий напиток, смотрела, чем занимаются люди во дворе.
Вот Верка Синицина собирает с верёвки высохшее бельё. Заняла своими «парусами» все верёвки, людям некуда приткнуться….
Серёжа Жильцов приехал на своей тарахтелке – мотоцикле с коляской. Ни свет, ни заря заводит её во дворе, никому покоя нет…
А вот мальчишки пришли к Пашке, чего-то толпятся у его сарая. Небось, опять чего нашёл, хвалится.
Пашка бабке нравился. Серьёзный парень вырос, не то, что некоторые балбесы, и вежливый – всегда поздоровается, поможет сумку до квартиры донести. Когда Пашка был ещё маленький, он прибегал и прятался от пьяных скандалов отца у бабы Нюры. Та его, бывало, подкармливала, угощала леденцами. Только последние года два он с апреля по октябрь жил в сарае. Утеплил дверь и стены, поставил топчан с матрасом, смастерил откидной столик. Иногда готовил себе что-то на старом керогазе, подаренном бабой Нюрой. У неё теперь газовая плита есть, керогаз уже без надобности, а мальчишке пригодится. И лампа керосиновая тоже Пашке досталась. Старушка беспокоилась, не случится ли пожар, но Пашка аккуратно пользовался керогазом и лампой, и страхи потихоньку затихли.
Мальчишки ушли, и Пашка остался один. Понемногу двор затихал, гасли огоньки в доме. Старушка начала придрёмывать, изредка вскидывая голову и глядя в окно.
Вдруг яркая синяя вспышка вырвалась из Пашкиного сарая. Звук, похожий на странный глухой хлопок, раздался чуть погодя. Потом из сарая повалил густой чёрный дам, вырвались языки пламени, сначала робкие, потом могучие, на несколько метров возвышающиеся над крышей. Пламя начало распространяться на соседние сараи, а онемевшая от ужаса бабка никак не могла встать на ставшие вдруг ватными, подгибающиеся ноги.
Вдруг раздавшийся взрыв, выбивший стёкла в окне, привёл старушку в чувства. С оцарапанным осколками лицом, залитым кровью из порезов, она вскочила из кресла, чуть не упала, наступив на плед, съехавший с её коленей, и выскочила из квартиры. Бешено затарабанила в дверь Ивановых, словно забыв о существовании звонка.
-Там! Там Пашка взорвался! Горит! – вопила она. Соседи, разбуженные взрывом и звоном стёкол, бросились сначала к окнам, потом на улицу – тушить разгорающийся пожар и спасать имущество. Дверь Ивановых долго не открывалась (их окна выходили на другую сторону дома, и они не сразу поняли, что случилось). Наконец, вышел, пошатываясь, сам Иванов - в синих широких семейниках и майке–алкоголичке с пятном от закуски на пузе.
- Чего надо? – с угрозой в голосе спросил он
- Пашкин сарай горит! – закричала баба Нюра, - Спасать надо!
- Да и чёрт с ним… - начал было мужик, но тут в его пьяных мозгах наступило просветление.
- Как горит?
Тут из-за его широкой спины, отталкивая трезвеющего на глазах мужа, выскочила, как была в ночнушке, Антонина, и босиком ломанулась вниз по лестнице, в ужасе подвывая на бегу. Выскочив во двор, не замечая, что босая бежит по щебёнке, кинулась к сараю. Толпившиеся там соседи ухватили обезумевшую женщину, пытавшуюся броситься в полыхающий сарай:
- Куда ты? Сгоришь нафиг!
Тут раздался ещё один взрыв, и осколки от гранаты, пробив хлипкие двери сарая, вылетели наружу. По счастливой случайности никого не задело, но соседи опасливо отошли подальше. Очередями рвались патроны, заставляя толпу пятиться ещё дальше.
Только Серёжа Жильцов, распахнув двери гаража, к которому подступало пламя, вручную выталкивал свой мотоцикл.
- Серёга, брось, взорвёшься – заорал стоявший в сторонке Михай, сосед Жильцова по лестничной площадке.
- Да у меня там ещё бочка столитровая с бензином, рванёт – мало не покажется!
- Твою ж через коромысло! – кинулся на помощь товарищу Михай, и они дружно выкатили мотоцикл, а следом эвакуировали и бочку, успевшую уже нагреться.
Подъехали пожарные, но близко не подходили, опасаясь продолжающихся взрывов. Когда всё затихло, они залили остатки дымящихся сараев.
Тоня всё это время билась в руках с трудом удерживавших её соседей, поодаль стоял успевший одеться в растянутые на коленях треники растерянный Семён. Он то порывался подойти успокоить Тоню, то помочь соседям эвакуировать имущество из гаражей, но так и ничего не делал. В его пустых глазах застыл ужас и обида на весь мир. Семён вполголоса бормотал:
- Как же так… Я же не хотел… что теперь делать будем то…
Только Светка ничего не знала о пожаре, зависнув у очередного ухажёра на другом конце посёлка. Утром её ждал шок. Она всё же любила младшего брата, помогала ему, чем могла, а тут такое…
Появились и милицейские, деловито огородили место происшествия, один пошёл осматривать пожарище, всё ещё дымившееся, другой стал опрашивать свидетелей. Тот, что рылся на пепелище, окончил предварительный осмотр, удивлённо присвистнул, и, отозвав коллегу в сторонку, вполголоса стал ему что-то рассказывать. Баба Нюра пыталась понять, о чём они, но слышала через слово:
- …целый арсенал был… тела нет…как испарился, только отпечаток странный на земле…
Мелькнула надежда, может, Пашка жив, ушёл куда-то, но он не появился дома ни на утро, ни через неделю, ни позже…

начало http://www.proza.ru/2015/03/11/390
продолжение http://www.proza.ru/2015/03/14/1424